Хроники Космического Патруля

Несущий «смерть»

— Я не могу больше это делать!!! Хотите, разжалуйте в матросы, хотите под трибунал, но у меня нет больше сил смотреть людям в глаза!!!

В кабинете начальника военного комиссариата Космического Патруля, майора Де Жюля, стоял старший лейтенант Ларин. Это был боевой офицер, в прошлом командир артиллерийской батареи на линкоре «Парижская Коммуна». При боях под Сатурном он был серьезно ранен, и после лечения врачи смогли оставить его лишь на штабной службе.

— Старлей, мы должны это делать, это наша работа! Не мы хотим этого, война диктует свои законы! Думаешь, я не понимаю, что ты чувствуешь, когда каждый раз отправляешься выполнять приказ? Но кто-то должен делать и эту работу! Это — твой фронт, который ты должен удержать любой ценой, я все понимаю, но выбора нет!

— Лучше уж на самый старый немощный звездолет и на фронт, в самое пекло! На солнечную линию обороны, в сопровождение конвоев! Там все понятно, если убит, то убит, если убил, то убил, и нет таких мук! Я не сплю ночами! У меня лица, голоса людей в голове, я реально схожу с ума, таблетки, которые выписал психиатр, не помогают!

Де Жюль молча достал из ящика бутылку коньяка и две стопки, разлил и подвинул одну старшему лейтенанту.

— Давай, сынок, помянем тех, кто не вернулся. Я все понимаю, думаешь мне очень приятно этим заниматься? Но кто, если не мы? Такая служба у нас! Давай помянем, и выдвигайся, шаттл ждет уже!

Они выпили, не чокаясь. Коньяк был хорош, во рту чувствовались благородные нотки. Ларин все понимал, но душевные стенания рвали его изнутри, он всю жизнь выполнял приказы, касающиеся физических действий, стараясь максимально думать о поставленных боевых задачах, никогда не думая о душевных тягостях. А здесь все было наоборот! Здесь он сполна узнал, что такое смерть, что такое чувство потери, и это жгло его изнутри. Проклятое ранение! Уж лучше бы тогда его убило, чем проходить все это!

— Старлей! — отвлек его от мыслей голос Де Жюля. Ларин поднял глаза.

— Скоро на станцию зайдет первое соединение, я знаком с Власом Дементьевым, воевали когда-то. Не обещаю, но попробую поговорить с ним о переводе тебя на звездолет.

В глазах Ларина мелькнул огонек, они на секунду вспыхнули, и в них отразились звезды.

— Спасибо! — он отдал честь и вышел.

Де Жюль налил себе еще одну стопку, выпил и выдохнул. Он прекрасно понимал, он чувствовал все переживания своих подчиненных, делавших отнюдь нелегкую работу, которая по отдаче сил была сопоставима с любым жестоким боем. Но он был на службе, он принял присягу, и должен выполнять все приказы. Он и выполнял.

Ларин быстро шёл по коридору, держа в руках папку, в ней находились письма, которые надо было лично отдать в руки, или хотя бы опустить непосредственно в почтовые ящики адресатов. Он посмотрел листок адресов, куда его сегодня направили, это была Самара. Он мало что знал об этом городе, знал только, что он находится на Волге. Сам он родом был из Дальнего востока. Там, после школы, поступил в филиал Академии Космического Патруля на факультет артиллерии. Через два года учебы был переведен в Лунное отделение Академии, а после окончании назначен на линкор «Парижская коммуна», приписанный к дальней станции космического патруля, которая называлась «Z» и находилась на самом отдаленном участке границы Солнечной системы.

В начале войны его линкор с другими кораблями стояли две недели, отражая атаки врага, и лишь каким-то чудом они и еще два корабля смогли вырваться из кольца, увозя на борту раненых и гражданских. Он помнил, в каком аду он был, он помнил, как грузились шаттлы с последними гражданскими, как оставшиеся корабли прикрывали их бортами, чтобы те могли долететь от станции на уходящие корабли. Он помнил лица испуганных измученных людей, но в их глазах, хоть маленькой каплей, горела надежда! А на этой должности он оставлял людей без нее. Тогда, сумев пробиться к своим, он долго вспоминал оборону станции «Z», он вспоминал горящие корабли, взрывы мин, голоса погибающих товарищей. Да, станция погибла вместе с еще двумя десятками кораблей, но тогда было все понятно, враг наступал, они оборонялись! Да, там было пекло ада, но совесть была чиста и спокойна, все было логично и понятно, не то, что сейчас! Он сходил с ума каждый вечер, когда возвращался со службы, он боялся спать. С этими мыслями он вошел в док, сел в ожидающий его шаттл, передал маршрутный листок пилоту.

Тот взглянул на задание, вбил координаты в компьютер и доложил:

— Три часа лету! Разрешите вылетать?

— Да, лейтенант, разрешаю! И передайте в управление КП Самары о времени прибытия, чтобы вовремя подали машину! А я пока покемарю, разбудите за полчаса до посадки!

— Так точно! — ответил пилот, и начал запрашивать у диспетчерской разрешение на вылет и коридор прохода.

Ларин вышел из кабины пилота, опустился в пассажирское кресло. Шаттл покинул док и взял курс на Землю. Старлей посмотрел в иллюминатор, там вдали виднелась Земля, а перед глазами были доки лунной станции. Он видел корабли, стоящие на ремонте, в них почти все было сильно изуродовано попаданиями вражеских снарядов. Обгоревшие борта, в них зияли расплавленные дыры, вырванные орудия, разрушенные установки ПВО, взорванные надстройки, всё это говорило, что земному флоту пришлось очень тяжело!

За верфями находилось кладбище кораблей, которые уже нельзя было не восстановить. С них снимали то, что могло еще пригодиться, а остальное отправляли на переплавку. Кораблей было очень много, и это было еще одним свидетельством, что земной флот участвовал в жестоких битвах. Вот и сейчас перед иллюминатором буксиры протащили крейсер, было видно, что ему очень сильно досталось. Из зияющих дыр до сих пор шел дым, командирской рубки не было, орудия уничтожены, разбиты стабилизаторы. Как этот корабль вышел из боя, одному богу было известно.

Ларин прикрыл глаза, перед ним проносились жестокие схватки при обороне станции, горящие звездолеты, разрывы мин. Потом — оборона Урана, за ней Сатурна, они стояли на противоположном фланге от соединения Власа, не давая врагу обойти корабли, прикрывающие эвакуацию. Он помнил и тот момент, когда «Парижская Коммуна» попала под перекрестный огонь вражеских линкоров. Он помнил тот момент, когда он вдруг услышал странное шипение, это луч вражеского орудия прожигал броню, затем в правом углу командного поста батареи, где находились наводчики, вспыхнула ослепительная вспышка, как его отбросило на другую сторону поста, как он почувствовал невыносимый жар, хоть и гермошлем был опущен. Потом он потерял сознание и очнулся лишь в шаттле, улетающем от горящего линкора. Затем был госпиталь на Земле, и врачи на комиссии, как он их ни убеждал, что полностью здоров, были непреклонны:

— Мы рекомендуем штабную работу, через полгода следующая комиссия, вот там и посмотрим.

Старший лейтенант находился в этих размышлениях, когда картинки госпиталя, комиссия начали таять, перед глазами стали появляться различные лица людей, молодых, старых, женщин, мужчин, стариков, детей. Он видел, как тускнели их глаза, он видел, как дрожали их руки, он слышал их голоса. Лавриченко открыл глаза, пот струился по лицу.

В этот момент раздался голос пилота из динамиков:

— Старший лейтенант, просили разбудить на подлете! Из самарского отделения передали, что машина уже ждет.

Ларин попытался успокоиться, проверил форму. Та, как и всегда, была безупречна, начищенные до блеска ботинки, наглаженные брюки, идеально сидящий китель, блестящая кокарда на фуражке, все было идеально.

Шаттл сел вдали от основных строений космопорта, рядом не было ни души, лишь к трапу подъехала ожидающая его машина. Старший лейтенант вышел на взлетное поле, на дворе стояло лето, здесь в этих краях, оно достаточно жаркое. В нос Ларину ударил запах акаций и речной свежести, всего в нескольких километрах текла Волга. Но старшему лейтенанту было не до летнего отдыха, он старался сосредоточиться на задании. Он сел в машину, отдал листок с адресами, сказав водителю самому выбрать удобный маршрут. Машина тронулась с места, выехала через КПП космического патруля и направилась к городу. За окном мелькали утопающие в зелени деревья, налитые сочной травой поля, синие речушки. Но Ларину была безразлична эта красота, он знал, что едет приносить людям боль.

Сегодня было всего четыре адреса. На одном дверь открыла девчушка лет восьми, большие голубые глаза были наполнены детским безграничным счастьем, светлые волосы заплетены в косы, на лице — беспечная улыбка. Лавриченко присел на корточки:

— Привет, как тебя зовут?

— Лена, — ответила без застенчивости девочка.

— А где твои родители?

— Они на работе, а бабушка ушла в магазин.

— А почему ты открываешь дверь незнакомым людям?

— Так вы в форме космического патруля, там служит мой брат.

Аргумент был железным. Ларин вздохнул и протянул конверт:

— Передай, пожалуйста, взрослым.

Он протянул девочке запечатанный, с гербовой печатью КП, конверт, отдал честь.

Девочка на минуту серьезно на него посмотрела, казалось, что она сверлит его таким горящим взглядом! Старлей понял, что эта девчушка все знает.

Та поманила его пальчиком, заставляя нагнуться.

— Дядя, ты не виноват, — промолвила она, обняла его и поцеловала в щеку.

Ларин еще раз отдал честь и вошел в лифт. По его щекам текли слезы.

Еще по двум адресам никого не было дома, и он опустил конверты в почтовые ящики.

А вот на четвертом дверь открыла девушка лет двадцати пяти. Они встретились взглядами, та, несмотря на молодость, начала понимать, кто к ней пришел. Ларин спросил фамилию, девушка ответила.

— Жена, — понял старший лейтенант.

Сейчас он вновь разрушит чью-ту надежду на продолжение семьи, вновь убьет мечты о будущем.

— Это вам, — он отдал в руки конверт.

Тут за спиной девушки послышались шаги, и раздался голос.

— Любань, кто там пришел?

Сзади подошла взрослая, уже почти состарившаяся женщина с полотенцем в руках. Увидев человека в офицерской форме, она улыбнулась:

— Вы от моего сына принесли весточку? О, господи, что вы стоите в дверях? Проходите!

Ларину стало еще хуже, потому что и мать дома! И как она сможет пережить весть о том, что ее сын больше не вернется? Как он может так поступать с этими людьми, корил он себя.

Девушка, глядя на старшего лейтенанта, ответила женщине:

— Офицер зашел на минуту, мама. У вас сейчас суп убежит, бегите на кухню.

Женщина взмахнула руками:

— Ой, и вправду!

И поспешила на кухню. Девушка дрожащими руками вертела письмо.

— Мне очень жаль, — произнес Ларин.

Отдал честь, и уже собирался развернуться и уйти, когда девушка взяла его за руку железной хваткой:

— Подождите, я одна не смогу прочесть, постойте со мной хотя бы минуту.

Старший лейтенант посмотрел в ее глаза и увидел в них жуткую боль, тоску, он видел, как взгляд девушки тускнел. Та наконец раскрыла письмо, прочла сухие строки о том, что служба космического патруля сожалеет о героической гибели офицера, что приносит свои искренние соболезнования, что назначает пожизненную пенсию и т. п.

Ларин видел, как глаза девушки наполняются слезами, как побелело ее лицо, дрожащие руки выронили письмо. Он едва успел поймать падающую в обморок девушку, похлопал ее по лицу. Та открыла глаза.

— Вы как себя чувствуете? — спросил он.

Та молчала, лишь слезы катились по лицу.

— Как он погиб? — наконец дрожащим голосом спросила она.

— Я не знаю, я только разношу письма.

— Я очень хочу знать, как он погиб? Пожалуйста! — взмолилась девушка.

Ларин посмотрел в глаза, полные скорби, его самого трясло.

Каждый раз он старался принять на себя частичку боли людей, чтобы тем было легче. А потом долго пропускал все это через свою душу. Ему советовали стараться быть безразличным, что, мол, это служба и не более, но он не мог, он нес «смерть» не подозревающим людям, ждущих своих близких с войны! Он рушил их мечты и надежды! И как он мог спокойно себя чувствовать после этого?!

Старший лейтенант спросил:

— А где служил ваш муж?

— На эсминце «Керчь». Они сопровождали конвои.

Ларин на секунду задумался, вспоминая прошлые сводки с фронта. Несколько дней назад один из гумконвоев нарвался на вражескую эскадру, было много потерь.

— Ваш муж — герой, он прикрывал конвой с ранеными и беженцами, я уверен, что он до конца не покинул свой пост.

Девушка печально вздохнула.

— Да, он такой, всегда без остатка отдавал себя службе. Мы иногда даже ругались, я очень ревновала его к ней, — попыталась улыбнуться она.

Потом ее лицо вновь пронзила боль.

— Какая же я была дура! — она вновь посмотрела в глаза Ларину, — я не знаю, как сказать матери, она не переживет, ведь она живет только им!

Старший лейтенант опустил руку во внутренний карман, достал маленькую фляжку с коньяком. Он всегда был с ним, и в самые трудные моменты, хоть немного, но притуплял боль. Он протянул фляжку девушке, та сделала большой глоток, коньяк обжег горло, девушка закашляла.

— Простите, я тоже не знаю. Я сам не могу смотреть в глаза тем, кому приношу эти проклятые письма.

Девушка протянула фляжку обратно.

— Я понимаю, — промолвила она, — вам приходится переживать не одну гибель, а много! Я чувствую, вы — хороший человек, спасибо за поддержку!

Ларин отдал честь.

— Простите, мне надо идти.

— Да, да, идите, я все понимаю, я вроде в порядке, если так можно сказать. Еще раз, спасибо за поддержку и коньяк.

Ларин сел в машину и закрыл глаза.

Уже в шаттле, на орбите Земли, ему пришло сообщение от полковника:

— У тебя завтра выходной. Я час назад разговаривал с Власом, послезавтра в девять явиться в штаб со всеми документами.

Лавриченко устало вздохнул, неужели этот ад закончится? Он достал фляжку, сделал глоток. И вновь закрыл глаза. До лунной станции оставался час лету…