В бизоновых травах прерий, или Кто вольней, чем Шингебисс?

I

У нее были серо-зелено-карие глаза. С тихим, мягким сиянием. В котором словно отражены были просторы прерий – этим таинственным, глубоким светом во взгляде. Мир, ее мир… Раскрытая книга земли, неба и солнечного света.

Они выросли на соседских ранчо. Казалось, не знали и не замечали друг друга. А потом он сделал ей предложение. «Брак по расчету», – наверное, говорила тогда вся округа. «Говорят, что в браках по расчету бывает самая крепчайшая любовь», – решила она, давая свое согласие выйти замуж.

Она ошиблась. Это оказалась любовь. Была свадьба, как в сказке. Будут дни и годы, и любовь, и забота.

Здесь, в Висконсине, у нее было все для счастья. Лес, река, зеленая трава, синее небо, ближний поселок и великолепная усадьба. Это ведь был Запад. Простое и понятное счастье. Здесь все женщины были такие. Хрупкие, изысканные леди в красивых платьях, но всегда всего лишь простые и стойкие хозяйки своих подворьев. Умевшие в этих платьях и управляться с лошадьми, и обращаться с оружием, и выращивать вкусную кукурузу. Легко и беззаботно. Это были прерии. Здесь вся жизнь была такая. Молчание и стойкость.

А еще Мэдилин Лэйс умела хранить всегда на сердце сдержанность и ровное отношение ко всему в жизни. Наверное, просто по слову: «Земные печаль и радость приводят только в суетное движение кровь, Слово Божие может остановить это движение, сказав крови: не только плоть, но и кровь Царствия Божия не наследуют…»1.

«Где разгорячение, там нет истины, оттуда не может произойти ничего доброго, ничего полезного: тут кипит кровь, тут дымится и строит воздушные замки лжеименный разум». «Смотри за твоими водами (сердечными чувствами), чтобы они текли тихо, как сказал Пророк о водах Силоамских: „воды Силоамли текущия тисе“ (Ис. 8,6)»2.

Здесь, в Висконсине, у нее было все для счастья. Здесь она выросла. Потом вышла замуж. Потом в доме стал подрастать маленький Натаниэль, следом за ним и дочь Хелен. Дети, эти цветы жизни, чудесная и славная тайна этого мира. И ее новый мир. Ее новая жизнь. Наверное, как где-то там, в Люксембургском саду…

«Склоняются низко цветущие ветки,

Фонтана в бассейне лепечут струи,

В тенистых аллеях всё детки, всё детки…

О детки в траве, почему не мои?

Как будто на каждой головке коронка

От взоров, детей стерегущих, любя.

И матери каждой, что гладит ребёнка,

Мне хочется крикнуть: «Весь мир у тебя!»

Как бабочки девочек платьица пёстры,

Здесь ссора, там хохот, там сборы домой…

И шепчутся мамы, как нежные сёстры:

– «Подумайте, сын мой»… – «Да что вы! А мой»…

Я женщин люблю, что в бою не робели,

Умевших и шпагу держать, и копьё, —

Но знаю, что только в плену колыбели

Обычное – женское – счастье моё!»

(Марина Цветаева. В Люксембургском саду)

II

Он подошел и дружески протянул руку ее семилетнему малышу. Лет на пять сам старше его. Бывают же какие-то тайны от сердца к сердцу, невольно удивилась Мэдди. Какая дружба может быть у своих и у чужих? Но для чужого мальчика все было просто.

Река делала здесь поворот. И раскинулся песчаный берег. Уже такой знакомый берег из года в год. Самый ближний к дому.

– Когда-то это была только наша река, – сказал чужой мальчик. – Теперь не так. Но я все равно рад тебя видеть, Маленький Сын Волка. Ты все равно наш гость и друг. У нас так принято, когда в прериях мир. Как тебя зовут среди вас, мой младший брат? Я вот Текамсех Крепкий Барс.

Снова и снова вставали в небо розовые рассветы и догорали вечерами над травами пламенные закаты. А светлоголовый малыш рос и незаметно уже и перестал быть им, и лишь материнское сердце помнило прежний его образ да осталось его дакотское имя. С которым Натаниэль давно уже стал своим среди новых друзей индейцев.

Наверное, они тоже могли бы стать товарищами. Но не стали. Он и Сколкз Крылатый Сокол. Новый его дакотский сверстник, появившийся однажды среди прежних знакомых. Новые семьи поселились в дакотском поселке. И как когда-то Текамсеху, Натаниэлю теперь самому уже было двенадцать лет.

Сколкз Крылатый Сокол не понял. Он оказался слишком свой и слишком друг, этот чужой светлоголовый мальчишка. Названый брат Текамсеха. Так не должно было быть. Между ними как-то самим собой сразу же установилось холодное нерасположение друг к другу.

Время шло, и прошли новые годы, зимы и весны, и лишь холодного и враждебного отношения Сколкза к Лэйсу не могли, казалось, поколебать и века. Это было неважно. Параллельные жизни, которые все равно никогда не пересекались.

Но все-таки пересеклись.

Лэйс пускал стрелы из лука на поляне возле реки. Кругом лился великолепный солнечный свет, и была великолепная зеленая трава, и для него сейчас не было никого и ничего на свете – только этот залитый солнцем мир.

Сколкз оказался тоже здесь и молча остановился и посмотрел. А потом подошел и окинул Лэйса обычным непримиримым взглядом:

– Бледнолицему лучше не находиться на берегу нашей реки, – не удержался и все-таки сказал сегодня он.

– Понятно, Сколкз Крылатый Сокол, – спокойно повернулся к нему Натаниэль. – И что дальше? – заметил он.

Это прозвучал спокойный и твердый, и вместе с тем дружеский ответ. А потом Натаниэль отошел и забрал стрелы, убрал в колчан, собираясь уйти.

– Хорошо, – согласился он. – Приду в другой раз.

Сколкз на мгновение задумался. Но только на мгновение.

– Нет, Маленький Сын Волка, – возразил он. – Так просто мы с тобой сегодня не разойдемся. Нам нужен поединок.

Натаниэль уже ничего не сказал. Положил в сторону лук со стрелами.

Они стояли друг перед другом, и Сколкз был непоколебимо уверенный и непобедимый. Но он ошибся. Натаниэль оказался сильнее, чем предполагал его противник. Короткая схватка закончилась тем, что Сколкз сам был повержен на землю, и теперь вставал в ярости и возмущении.

Он вставал в жажде мести и крови, и новая битва обещала быть такой, чтобы не на жизнь, а на смерть. Натаниэль понял, что не победит уже сегодня этого врага, падая в траву, и снова поднимаясь навстречу Сколкзу. Еще и еще… Он поднялся и отступил назад на этот раз. Стоический и усталый. Теплая, красная кровь капала и расплывалась по рубашке, была на рукаве, которым он вытирал ее. Но Сколкз шагнул и примирительно остановился перед ним.

Это просто была слишком зеленая трава. Слишком яркий свет солнца. И слишком красная кровь, закапывающая этот тонколистный типчак. И это он, Сколкз Крылатый Сокол, нарушил сейчас закон мира и гостеприимства дакотской земли.

– Давай, мир, Маленький Сын Волка, Натаниэль, – невольно уже по-товарищески сказал он. – Сдаешься мне?

– Давай, мир, – после повисшего между ними молчания ответил Натаниэль. В свою очередь примирительно протянул руку. – Ладно, сдаюсь.

«Ладно», – уже для себя подумал Сколкз. Но ярости больше не было. Вражды не было, неожиданно понял он, взяв руку Натаниэля в свою.

Они молча пожали друг другу руки. Все было сказано и решено. И все стало уже неважно. Потому что все неважно. Когда слишком зеленая трава. Слишком синяя река. И слишком понятное молчание. Параллельных и чужих судеб.

III

Он должен был сейчас развернуться и уйти. И все-таки Сколкз не ушел.

– Ты в порядке, Натаниэль?

– Да, – сказал Нат. И добавил: – Но ты не мой друг. Тебе должно быть все равно.

Случайно пересекшиеся разные судьбы возвращались на прежние параллельные направления. Солнце снова сияло в небе, как будто ничего не произошло. Кровь больше не капала, и Натаниэль смыл ее водой. Осталась на рубашке, но про это можно было уже забыть.

– Это слишком гордые слова бледнолицего, когда он находится на берегу нашей реки, – заметил Сколкз Крылатый Сокол. – Перестань, Натаниэль.

Натаниэль понял его. Это была дружба. Неожиданная и непонятная дружба. Так не бывает. И так не должно было быть. Они слишком чужие друг другу.

Но небо, трава и деревья – все отражалось в реке, было опрокинуто с берега в воду. Всякое недоумение, любая боль или ожесточенное воспоминание – все тонуло сейчас в великолепии и торжестве лесных далей. Новые товарищи переглянулись между собой, и обычная легкая улыбка коснулась губ Лэйса. А как появляется дружба между друзьями? Как подружились Давид и Ионафан в книге Царств? «Когда кончил Давид разговор с Саулом, душа Ионафана прилепилась к душе его, и полюбил его Ионафан, как свою душу. И взял его Саул в тот день и не позволил ему возвратиться в дом отца его. Ионафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу. И снял Ионафан верхнюю одежду свою, которая была на нем, и отдал ее Давиду, также и прочие одежды свои, и меч свой, и лук свой, и пояс свой» (1Цар 18:1—4).

«И Давид действовал благоразумно везде, куда ни посылал его Саул, и сделал его Саул начальником над военными людьми; и это понравилось всему народу и слугам Сауловым. Когда они шли, при возвращении Давида с победы над Филистимлянином, то женщины из всех городов Израильских выходили навстречу Саулу царю с пением и плясками, с торжественными тимпанами и с кимвалами. И восклицали игравшие женщины, говоря: Саул победил тысячи, а Давид – десятки тысяч!» (1Цар 18:5—7).

Это был весь мир, как понимал его всегда Натаниэль Лэйс. Томиком псалмов Давида. Синим небом да зеленой бизоновой травой. «Господня земля, и исполнение ея…» (Пс.23:1) «Хвалите Господа, яко благ псалом…» (Пс.146:1)

Это была его любимая книга. Может быть, потому что царь Давид был великим полководцем. Каждый новый псалом, каждая новая кафизма – они ведь ложились на память словно новые стрелы в колчан между другими такими же стрелами. «Господня земля, и исполнение ея, вселенная и вси живущие на ней…» (Пс.23:1) «Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми?..» (Пс.115:3)

Полуденное солнце лилось на землю. Полуденное солнце заливало пятнадцатилетнего мальчугана с серо-голубыми глазами и юного будущего дакотского вождя рядом с ним.

Они постояли молча, а потом Сколкз без всякого перехода спросил:

– А ты знаешь, почему у кролика короткий хвост?

– Не думал, – согласился Натаниэль.

– Потому что когда-то кролик спасал ласку из ямы, куда та провалилась, и сказал ей держаться за его хвост, а он ее вытянет. Он ее вытянул, но хвост оборвался. Теперь у всех кроликов короткие хвосты.

Сколкз рассказывал и улыбался, и было понятно, что все невсерьез.

– Только ты не подумай, что это правда, – все-таки добавил он.

– Я понял, – улыбнулся и Натаниэль.

Они уже сели, и Сколкз продолжил, но уже про селезня, смелого и стойкого воина, которому нипочем была зима и северный ветер, и он ловил рыбу из-подо льда.

«Жил да был на свете селезень. Звали его Шингебисс…

…Шингебисс был стойким и храбрым воином. Никого он не боялся. Даже в самую студёную пору он охотился, ныряя в прорубь за рыбой. Вот потому-то, пока другим было голодно, он всегда мог раздобыть еды. Каждый день Шингебисс шёл домой, волоча за собой большущие связки рыбин – свой богатый улов.

Проведал об этом Северный Ветер, Кабебоникка. Сильно разозлился он, завидев такую дерзость. Нипочём были Шингебиссу порывы ледяного ветра Кабебоникки.

«Что за чудо! – сказал себе Северный Ветер. – Совсем не боится меня этот селезень! Доволен и весел, словно в разгар лета! Сейчас я ему задам!»

И Кабебоникка задул в десять раз сильнее, завьюжил так, что даже носа нельзя было высунуть наружу. Да только очаг Шингебисса пылал по-прежнему. А сам селезень расхаживал лишь в одном тоненьком пояске и, несмотря на стужу, знай себе рыскал по берегу да носил домой добычу.

«Пойду-ка сам к нему в гости», – решил Кабебоникка. И в ту же ночь Северный Ветер подобрался к самому входу в хатку селезня. А Шингебисс как раз жарил рыбу и во весь голос распевал песни.

Подкрался Северный Ветер поближе и стал слушать. А селезень знай себе напевает. А пел он так:

Ветер злой, тебе я рад.

Ты роднее мне, чем брат.

Сколько холодом ни вей,

Шингебисс тебя сильней!

Самый страшный вихрь гони —

Шингебисс тебе сродни.

Бодр и весел, как ни злись, —

Кто вольней, чем Шингебисс?

Знал Шингебисс, что Кабебоникка стоит под дверью, чуял его студёное дыхание, но спокойно всё пел и пел. Тогда Кабебоникка вошёл в хатку и уселся совсем рядом с селезнем. А Шингебисс даже глаз не поднял, будто никого тут и не было! Только встал да и подкинул полено в огонь. Пламя вспыхнуло еще ярче…

Разозлился Кабебоникка и решил запечатать все проруби, наморозить льда потолще, чтоб Шингебиссу негде было добывать себе еду. Только всё напрасно! Селезень, как и прежде, усердно таскал из-подо льда камыш да нырял за рыбой».

Но наконец Кабебоникка сдался. «Оставлю-ка я его в покое», – подумал он однажды про селезня.

«С тех пор они так и живут вместе и больше не ссорятся – Шингебисс и Северный Ветер. Да и как иначе, ведь Шингебисс и правда ему сродни – на Севере он у себя дома!» 3

– Интересный селезень, – сказал Натаниэль. – Не знал про такого.

– Если немного поменять, то получится сказка о стойком и храбром бледнолицем воине по имени Натаниэль, – сказал Сколкз.

– И о великом воине дакотов Сколкзе Крылатом Соколе, – в тон ему отозвался Нат. – Теперь они будут жить в прерии вместе и не ссориться.

Они рассмеялись и переглянулись.

Натаниэль поднял лук.

– Ты ведь никогда не участвовал ни в каких состязаниях, где был я. Пошли постреляем, кто лучше? Раз мы теперь друзья. Я ведь никогда не имел тебя своим противником.

Сколкз поднялся.

– Ты вызвался сам, Натаниэль, – заметил он. – Тебе надоела твоя слава у товарищей как лучшего среди лучших? Ты уже должен понимать, что со мной так не будет. Хотя ты и правда лучший среди лучших, но я тебя сильнее.

– Но Шингебисс тебе сродни, Сколкз Крылатый Сокол! – открыто и отважно улыбнулся Натаниэль.

Нат сделал хуже. Пару выстрелов. Но переменная слава, переменная удача, понял Сколкз Крылатый Сокол. В другой раз эти два выстрела могут оказаться уже его. Нат все-таки недаром был названым братом Текамсеха. И недаром он все-таки Натаниэля до сегодняшнего дня терпеть не мог. Наверное, знал. Слишком достойный и равный соперник.

– Вничью. Пусть это уже не считается, – предложил Сколкз. – Я тоже мог так ошибиться, просто сегодня это оказался ты.

– Нет. Если бы это были открытые состязания при всех, это было бы поражение, – сказал Нат.

Сколкз махнул рукой.

– Как хочешь. Хорошо, тогда сегодня моя победа.

– Я пошел домой, – отозвался тот. – Ты идешь сегодня со мной? Будешь гостем и другом.

Это были прерии. Ясное и синее небо. Ясная и понятная дружба. С неизменным законом гостеприимства и щедрости. Сколкз посмотрел на рубашку Натаниэля. С засохшей и уже забытой ими обоими кровью. На миг Сколкз представил свое появление перед неизвестной ему семьей Ната. Он будет одновременно и врагом, и другом в этом доме. Но дружба выше вражды.

– Ты не думай, – заметил Натаниэль. – Ты ведь теперь мой друг. А эта кровь была раньше. В прежней жизни.

IV

Мэдилин ничего не сказала, когда Натаниэль пришел в этот день домой. Все было и так понятно и ясно. Какое-нибудь недоразумение. Какая-нибудь несуразица. На ровном месте. Но это попущено Господом. Это его жизнь. Его часть. Его часть и ее материнская горечь. Оборотная сторона материнской славы.

– Возьми другую рубашку, Натти, – заметила Мэдди.

– А это мой новый друг, Сколкз Крылатый Сокол, – задержался он.

Она отложила свое занятие шитьем.

– Очень рада, – согласилась Мэдди. – Друг – это хорошо, – добавила она.

Сколкз удержал Натаниэля. Коснулся его рукава. Друг он или враг, но он теперь гость этого дома. Закон прерий. И все-таки молча и как ни в чем не бывало он не сможет вот так находиться здесь. Он должен был что-то сказать.

– Я был неправ, – сказал он. – Но теперь мы друзья.

Натаниэль уже поднимался наверх.

– Я пошел, я сейчас вернусь, – заметил он на ходу.

Мэдилин встала и пошла собирать на стол.

– Я поняла, – сказала Мэдилин. – Бывает. Посиди пока, подожди своего товарища.

Сколкз отошел. Но он не стал садиться. Отошел к иконам. Что-то смотрел. Что-то думал.

Тихо, осторожно Мэдилин встала рядом. Не помешать. Не отвлечь. Он тоже был ребенок, как и ее Натаниэль. Уже выросший и взрослый ребенок, и все-таки дети – всегда дети, невольно затаила дыхание она. Знают все сами. «Очень драгоценно то, что ребенок часто знает о Боге и о тайнах Божиих больше, чем его родители. И первое, чему родители должны научиться, это – не мешать ему знать…»4.

И этот чужой ребенок – тоже. Знает что-то больше, чем она. «Иконы возбуждают в детях вопросы, и сами иконы отвечают на них. Иконы должны всем нам говорить прямо, зримо – взрослые так любят выражать словами и рационализировать даже свой зрительный опыт!»5. Мэдилин только тихо сказала:

– Это Господь Иисус Христос. Спаситель мира. Пресвятая Богородица… «Богородице, Дево, радуйся…»

Наверное, лучше ведь меньше слов в такие моменты. «Детям нужна не осведомленность, а те вещи, которые могут дойти до них; нужен живой контакт, который может взволновать душу, вдохновить… Пусть рассказы будут разрозненные, – в свое время они найдут свое место»6.

Появился Натаниэль. Серьезный и очень тихий он подошел к ним. А потом начался обычный семейный обед, на который вроде должны были собраться все, но это были прерии. Кто раньше, кто позже. Мэдилин просто налила себе в чашку травяного чая и помешала ложечкой. Посмотрела на Ната, на его нового товарища. Этот юный дакота никогда не бывал здесь. Он не вырос у нее на глазах. Сразу вот так появился уже выросший и взрослый ребенок. Уже выросший и взрослый и ее Натаниэль, как-то по-особенному ясно и понятно невольно бросалось сейчас это в глаза. Только разве не всегда он был такой? Просто понемногу подрастающий мальчик. «…Дети – не наше будущее, дети – наше настоящее. С момента, когда они крещены… даже – с момента их зачатия, они уже являются полными членами Церкви Христовой. И поэтому очень большая ошибка думать, что сейчас они малые зверята, а вот когда вырастут, тогда из них люди получатся»7.

А Сколкз между тем заметил Натаниэлю:

– Когда в поселке будут состязания, я тоже буду участвовать, – вспомнил он.

– Я рад, – отозвался тот. – Будет интересно. И весело.

– Можем пойти завтра на реку пострелять вместе, Натаниэль.

– Я приду, – согласился Нат.

– Когда тебя ждать?

– Как сегодня, – улыбнулся он.

Мэдилин посмотрела из окна, как новые друзья что-то еще сказали друг другу и разошлись. Тайна Божия. Сила Божия. Чудо Божие – весь мир. Эти два мальчика. Один – светлоголовый, и темноголовый – другой. И синее небо над ними. Просто. Все просто. Если бы не было так сложно… Есть церковное правило причащать детей – и самых маленьких тоже – каждую неделю. Или по Праздникам. Суть одна. Смысл один. Надо.

Но это такое церковное правило, и это не обсуждается, но, может, можно и по-другому растить ребенка? Мать же может поступить по сердцу: «Мы можем отвратить детей от Христа, если слишком жестко следуем церковным правилам»8.

Натаниэль уже вернулся в дом. Он был спокоен и непринужден, всё как всегда.

– Всё хорошо, Натаниэль? – все-таки заметила ему она.

– Да, – отозвался тот.

Он улыбнулся. Мэдилин невольно улыбнулась на него тоже. Наверное, пристрастное материнское сердце, но она не задумывалась. Он был ее чудесный, золотой мальчуган. Вчера, сегодня и завтра. «Слава Богу».

Ее маленький Нафанаил. И вот он вырос.

«Жил-был король. И жила-была королева. И были у них дети. Царевич-королевич. И царевна-королевна…» Так начинаются сказки. Или так начинается детство. У любимых, желанных малышей.

Наверное, Мэдилин знала заранее, как все будет. Она будет водить малыша на все службы. Носить его на Причастие. Великолепная и заветная идиллия, как она думала и верила.

А потом оказалось, что у малыша своя, детская жизнь. Свой возраст. «Невозможно предписывать общие правила по поводу числа церковных служб, на которых должно присутствовать детям. Каждый случай нуждается в рассуждении и молитве, и руководстве духовника»9. Наверное, потом получилось как-то так. По-другому оказалось теперь ближе сердцу. И вроде как лучше для малыша.