Император Пограничья 8

Глава 14

Трёхметровое чудовище мчалось к восточному бастиону, и каждый его шаг сотрясал землю. Матвей Крестовский в своей боевой форме метаморфа пожирал расстояние четырёхметровыми прыжками, его множественные глаза отслеживали обстановку во всех спектрах одновременно. Костяная броня из подвижных пластин блестела в отсветах магического огня, а когти оставляли глубокие борозды в утоптанной земле.

Сбоку от него неслись бойцы «Северных Волков» — два десятка элитных воинов под командованием Ярославы Засекиной. Рыжеволосая аэромантка держала наготове свой эспадрон из Грозового булата, вокруг клинка уже начинали закручиваться первые воздушные потоки. Её люди двигались чёткой группой, автоматическое оружие в руках, на лицах — холодная решимость профессионалов.

Впереди восточный бастион содрогался под градом ударов. Массивные брёвна двойного частокола трещали и ломались, земляная насыпь между ними взлетала в воздух фонтанами. Над крепостной стеной парили камни и обломки брёвен — Жнец телекинетической силой превращал их в снаряды, методично разрушая укрепления. Ещё несколько минут такого обстрела, и в стене образуется брешь достаточная для прорыва основных сил Бездушных.

Ярость закипала в груди Матвея, но он намеренно раздувал её, подкидывая в топку воспоминания о погибших товарищах. Андрей, повесившийся через три месяца после прошлого Гона… Павел, пустивший себе пулю в лоб в годовщину трагедии… Все те, кого он не смог спасти тогда, двадцать лет назад.

Ситуация выглядела безнадёжной — Древний со свитой против горстки защитников. Матвей знал эту арифметику. Во время прошлого Гона один такой выкашивал целые отряды магов. Шансов почти не было. Как и тогда, двадцать лет назад, когда из двенадцати выжило трое. И двое из этих троих потом так и не смогли жить с воспоминаниями.

«Может, это и есть мой шанс достойно уйти, — мелькнула предательская мысль. — Погибнуть в бою, а не сдохнуть в канаве от цирроза».

И вдруг память подбросила давнишний разговор. Несколько недель назад, через два дня после того, как воевода запретил ему пить своей диковинной силой, алкогольная ломка скрутила Матвея так, что он не мог даже встать с кровати… Боялся лишь того, что неосознанно перекинется, и могут пострадать невинные люди.

Дверь в его дом открылась без стука. В проёме возникла массивная фигура отца Макария. Священник пригнулся, входя — его двухметровый рост не очень сочетался с низкими дверными проёмами острога.

— Плохо? — спросил он, усаживаясь на табурет, который жалобно скрипнул под его весом.

Крестовский только кивнул, не в силах говорить. Руки тряслись, по телу пробегали волны жара и холода. Двадцать лет пил, и вот воевода одним приказом отрезал единственное, что помогало забыться.

Отец Макарий достал свою неизменную баночку мёда, покрутил в массивных пальцах.

— Знаешь, я тоже когда-то пытался найти утешение на дне бутылки… После того Гона, двадцать лет назад. Правда, недолго — всего год. Потом понял, что так от воспоминаний не убежишь. Они всё равно догонят, только ты будешь пьяный и беззащитный.

Священник помолчал, хмуря кустистые брови.

— Ты веришь в Бога, Матвей?

— Не знаю, — выдавил метаморф сквозь зубы. — Если Он есть, то почему допустил… всё это? Почему хорошие люди гибнут, а твари жрут детей?

— Вечный вопрос, — кивнул отец Макарий. — Знаешь, что я тебе скажу? Я не знаю ответа. Никто не знает. Но я знаю другое — даже в самой кромешной тьме остаётся место для света. Для выбора. Для надежды.

— Надежды? — Матвей криво усмехнулся. — Батюшка, вы видели, что Бездушные делают с людьми? Какая там к чертям надежда?

Отец Макарий задумчиво потёр переносицу.

— А ты знаешь, что я делал до семинарии? Был Стрельцом в рязанском отряде «Золотые копья». Старшим десятником. Прошёл тот Гон от первого до последнего дня. Видел, как погибали друзья. Как твари выпивали целые деревни. Как люди сходили с ума от ужаса.

Священник встал, подошёл к окну, глядя на темнеющее небо.

— И знаешь, что я понял? Многие думают, что надежда — это что-то светлое и чистое. Как ангел в белых одеждах, что ли. Такая хрупкая красавица из барских романов, которую нужно беречь от грубой реальности.

Он покачал головой и повернулся к Матвею. В голубых глазах читалась усталость человека, видевшего слишком много.

— А я тебе скажу иначе. Надежда — это не фарфоровая куколка. Она вся покрыта синяками и порезами, одежда её порвана и потрёпана, она только что выплюнула выбитый зуб, но снова лезет в драку с булыжником, подобранным с мостовой. Потому что истинная надежда — это не пустые грёзы, а готовность драться до последнего.

Матвей аж заморгал, услышав эту отповедь, после чего поднял на собеседника мутный от головной боли и тахикардии взгляд:

— И что толку драться, если всё равно проиграешь?

— А кто сказал, что проиграешь? — отец Макарий вернулся к табурету, снова взял в руки баночку с мёдом. — Вот ты — проиграл? Выжил в том Гоне. Да, потерял друзей. Да, пил двадцать лет. Но сейчас ты здесь. Трезвый. Готовый защищать людей. Разве это не победа?

— Это воевода заставил…

— Воевода дал тебе пинок. А встал и пошёл ты сам. И будешь идти дальше. Знаешь почему? Потому что где-то глубоко внутри у тебя всё ещё теплится та самая потрёпанная, избитая, но упрямая надежда. Иначе ты бы не приехал сюда.

Священник поставил баночку на стол, поднялся.

— Ломка пройдёт через пару дней. А пока — держись. И помни: надежда — это не когда легко. Надежда — это когда больно, страшно, тошно, но ты всё равно встаёшь и делаешь шаг вперёд. Хотя бы один маленький шаг.

Воспоминание схлынуло так же внезапно, как нахлынуло. Матвей оскалился — пасть метаморфа могла разодрать стальную пластину. Готовность драться до последнего? Что ж, сегодня он покажет этим тварям, на что способен выживший из прошлого Гона. На что способна его израненная, покрытая шрамами, но всё ещё непримиримая надежда!

Берсерк достиг края бастиона и без раздумий прыгнул вниз, прямо в гущу Бездушных, а за его стеной фрагмент частокол разлетелся крупными обломками. Враг всё же пробил преграду. Значит, нужно не пустить его внутрь.

Приземление сотрясло землю, несколько Трухляков просто расплющило от удара. Матвей взревел — звук вышел нечеловеческим, полным первобытной ярости — и начал прокладывать путь к Жнецу.

Когти рассекали прочнейшую шкуру Стриг, как бумагу. Массивные лапы сминали черепа Трухляков. Множественные глаза позволяли видеть атаки со всех сторон — красные фиксировали тепловые образы, фиолетовые пронзали магическую ауру тварей. Матвей превратился в живую мясорубку, перемалывающую всё на своём пути.

За ним по пятам следовали Северные Волки. Автоматы сухо затрещали, выкашивая Бездушных размеренными очередями. Два мага отряда поддерживали огонь заклинаниями — ледяные лезвия и огненные сгустки дополняли свинцовый град. Снайперы занимали выгодные позиции, методично выбивая наиболее опасных противников.

Жнец заметил приближение угрозы. Древняя тварь повернула безглазую голову в сторону Матвея, и тут же в воздух взмыли десятки обломков. Камни, куски брёвен, даже трупы Бездушных — всё полетело в метаморфа с убийственной скоростью.

Матвей уклонялся с невероятной для его размеров ловкостью. Что не мог увернуться — принимал на костяную броню. Пластины трескались от ударов, но держали. Боль только подстёгивала ярость берсерка. Он продолжал пробиваться вперёд, оставляя за собой кровавый след.

— Рвите их в клочья, моя стая! — выкрик Ярославы прорезал шум битвы.

Рыжеволосая воительница ворвалась в бой словно огненный смерч. Её эспадрон окутался режущими потоками воздуха, превращаясь в оружие чудовищной разрушительной силы. Первый удар — и Стрига разлетелась на куски, разрезанная воздушными лезвиями. Второй — и группа Трухляков превратилась в кровавое месиво.

Северные Волки расчищали пространство вокруг своего командира, создавая коридор смерти. Их слаженные действия говорили о годах совместных тренировок. Каждый знал своё место, каждый прикрывал товарища.

Наконец Матвей достиг Жнеца. Древняя тварь возвышалась над полем боя — кошмар на шести сегментированных конечностях, тело которого постоянно менялось, перетекая от костяной брони к жидкой ртути с отливом гнилой бронзы. Там, где должна была быть голова, зияла пустота, затянутая дрожащей плёнкой с клубящейся за ней тьмой.

Крестовский почувствовал ментальное давление — чужая воля била из пульсирующего в груди твари сгустка энергии цвета запёкшейся крови. Она пыталась проникнуть в его сознание, подчинить, сломать…

Берсерк расхохотался. Ярость боевого безумия делала его разум неприступной крепостью. Никакой ментальный контроль не мог пробиться сквозь стену первобытной ярости. Попытки Жнеца разбивались о его сознание, как волны о скалу.

— Моя очередь, тварь! — прорычал Матвей и бросился в атаку.

Его когти встретились с защитным барьером Жнеца. Воздух между ними заискрился от столкновения сил. Метаморф давил всей массой, пытаясь пробить преграду. Жнец отвечал волнами телекинетической силы, отбрасывающими берсерка назад.

В этот момент сбоку ударила Ярослава. Её клинок, окутанный воздушными потоками, врезался в бок Древнего. Вихревые лезвия прогрызали плоть, оставляя глубокие рваные раны. Жнец взвыл — звук пронёсся по полю боя, заставляя слабых духом защитников хвататься за головы.

Двойная атака заставила тварь разделить внимание. Пока Жнец отбивался от Ярославы, Матвей обошёл его с другой стороны. Массивные челюсти метаморфа сомкнулись на конечности Древнего, острые клыки пробили даже усиленную магией плоть. Кислотная кровь брызнула фонтаном, но берсерка это не остановило — он рванул головой, отрывая кусок.

Противник ответил могучим, но совершенно невидимым ударом. Просто огромная тяжесть, сравнимая с каменной плитой, рухнула на плечи Крестовского, пригибая его к земли. Благо, Засекина смогла переключить внимание врага на себя, позволяя метаморфу выбраться на свободу.

Битва растянулась в бесконечность боли и ярости. Минуты превращались в вечность, пока Матвей и Ярослава кружили вокруг Жнеца, ища бреши в его защите. Древний оказался куда более живучим противником, чем любая тварь, с которой метаморф сталкивался раньше. Каждая рана на его текучем теле затягивалась, перетекая жидкой ртутью. Отрубленные лезвия-конечности постепенно отрастали заново, а пульсирующее ядро в груди продолжало излучать волны ментального давления, изматывая даже защищённый яростью разум берсерка.

Северные Волки расстреляли уже половину боезапаса, пытаясь пробить постоянно меняющуюся броню твари. Двое магов отряда выдохлись, едва держась на ногах от магического истощения. Сама Ярослава дышала тяжело — поддерживать Вихревой клинок на максимальной мощности так долго было испытанием даже для Мастера её уровня.

Матвей чувствовал, как устаёт даже его изменённое тело — регенерация не успевала за накапливающимися повреждениями, а каждый удар шести лезвий-конечностей Жнеца оставлял всё более глубокие раны. Но оба упрямо продолжали атаковать, понимая — стоит дать слабину, и Древний прорвётся к стенам, где его уже никто не остановит.

— Северные Волки, огонь по моей цели! — скомандовала Ярослава, отпрыгивая назад.

Шквал автоматного огня обрушился на раненого Жнеца. Пули сами по себе не могли пробить его защиту, но в сочетании с магическими атаками и ранами от когтей и клинка создавали смертельную комбинацию. Древний пошатнулся, его телекинетический щит начал мерцать и слабеть. Похоже, и его запас сил подходил к концу.

Матвей почувствовал слабость противника и удвоил натиск. Он бил когтями, рвал зубами, крушил всем телом. Каждая рана на теле Жнеца только распаляла боевое безумие метаморфа. Это была не просто битва — это было возмездие за всех погибших, за годы кошмаров, за украденную молодость.

Ярослава атаковала с другой стороны. Её Вихревой клинок достиг максимальной мощности — воздушные потоки вокруг эспадрона превратились в настоящий ураган в миниатюре. Каждый удар оставлял всё более глубокие раны, разрывая плоть Древнего.

Очередная атака Жнеца отбросила Матвея на десяток метров. Перекатившись, берсерк заметил странную деталь — когда тварь использовала телекинез для особенно мощного удара, пульсирующее ядро в её груди на мгновение тускнело, а текучая броня вокруг него становилась почти прозрачной. Словно вся энергия существа уходила на атаку, оставляя сердце беззащитным.

— Ярослава! — не очень членораздельно прорычал метаморф, уклоняясь от очередного удара лезвия-конечности. — Ядро! Когда он атакует — ядро открыто!

Рыжеволосая воительница моментально поняла. Следующие несколько минут они работали в связке — Матвей провоцировал Жнеца на мощные телекинетические атаки, принимая удары на себя, а Ярослава выжидала момент.

Жнец предпринял последнюю отчаянную попытку. Воздух вокруг твари задрожал, искривился, словно само пространство не выдерживало концентрации силы. Телекинетическая волна обрушилась на атакующих с мощью осадного тарана. Земля под ногами Матвея взорвалась фонтанами грязи, камни и обломки превратились в смертоносную шрапнель. Ближайшие трупы Бездушных разорвало на куски от одного только давления.

Берсерк принял удар на себя, выставив вперёд все четыре конечности. Костяная броня затрещала, пошла трещинами по всей поверхности. Пластины отлетали одна за другой, обнажая кровоточащую плоть. Телекинетический молот вдавил его в землю, оставляя глубокую борозду. Боль пронзила всё тело — рёбра хрустнули, из пасти хлынула кровь. Но метаморф не просто устоял — он рванулся вперёд сквозь убийственное давление.

— Сейчас! — заорал Матвей, врезаясь в Жнеца всей массой.

Его конечности обхватили текучее тело твари, но главное — массивные челюсти сомкнулись сразу на трёх лезвиях-конечностях Древнего. Клыки пробили даже усиленную магией шкуру, намертво сковав движения. Жнец попытался отбросить берсерка, но тот держался с упорством бульдога, не давая твари поднять оставшиеся конечности для блокирования.

Ярослава не упустила момент. Её клинок, усиленный сконцентрированными в острие воздушными потоками, пронзил ослабевшую на мгновение защиту и вошёл прямо в пульсирующее ядро. Раздался звук, похожий на треск разбитого стекла, смешанный с нечеловеческим ментальным воем. Энергетический сгусток начал разрушаться, выпуская наружу луч тёмно-фиолетового света.

Вскрытая воздушными потоками снизу доверху плоть чудовища разошлась, освобождая крупный кристалл Эссенции, который вывалился наружу, словно семечко из арбуза… Огромное лиловое семечко из очень поганого, чёрного, как ночь, и воняющего мертвечиной арбуза.

Жнец дёрнулся в последней агонии и рухнул, увлекая за собой вцепившегося в него Матвея.

Берсерк выбрался из-под туши мёртвого Древнего, тяжело дыша. Его боевая форма была изранена, костяная броня местами полностью разрушена, но в многочисленных глазах горело торжество. Впервые за двадцать лет он чувствовал… удовлетворение. Не счастье, нет. Но глубокое, почти первобытное удовлетворение воина, отомстившего за павших товарищей.

— Неплохо для старого забулдыги, — усмехнулась Ярослава, вытирая кровь с лица.

На её броне зияло несколько пробоин, рыжие волосы слиплись от пота и чужой крови, но в серо-голубых, как штормовое море, глазах плясали искорки азарта.

— А ты ничего для… — Матвей осёкся, вспомнив, что Засекина может принять шутку о возрасте или поле как оскорбление, — для аристократки.

Женщина расхохоталась:

— Вот это комплимент! Ладно, герой, бой ещё не окончен. Восточный бастион нужно зачищать.

Матвей кивнул, оглядывая поле боя. Северные Волки методично добивали оставшихся Бездушных, не давая им перегруппироваться. С гибелью Жнеца координация тварей на этом куске фронта нарушилась, превращая организованную атаку в беспорядочную свалку.

Метаморф потянулся, чувствуя, как срастаются мелкие раны. Регенерация в боевой форме работала быстро, хотя серьёзные повреждения потребуют времени. Но это не важно. Важно то, что он снова нашёл себя. Не в бутылке дешёвого вина, а здесь, на поле боя, защищая тех, кто не может защитить себя сам.

«Надежда вся в синяках и порезах», — вспомнились слова отца Макария. Что ж, сегодня она выплюнула не один выбитый зуб, а почти всю челюсть, но снова полезла в драку. И победила.

Кузьмич и его люди уже несли на стены тяжёлые ящики. Я знал, что там — револьверные гранатомёты от князя Оболенского и два термобарических «Дракона». Последний козырь в рукаве, который я придерживал для критического момента.

— Геоманты, ко мне! — скомандовал я, собирая вокруг себя всех магов земли.

Валентин Вельский подбежал первым — коренастый мужчина с глубокими морщинами, от которого всегда пахло почвой. За ним спешили Мария Сомова и Никита Вершинин. Василиса уже стояла рядом, её серые глаза сосредоточенно изучали поле боя.

— План такой, — начал я, указывая на приближающиеся волны Бездушных. — Создаём систему каменных ловушек. Не просто стены — лабиринт, который направит их потоки туда, куда нам нужно. Вельский, ты с Сомовой работаете по левому флангу. Вершинин с Василисой — по правому. Я координирую и усиливаю. Всем выпить эликсиры из Лунного покрова!

Сорвав с пояса склянку, я тут же последовал собственному приказу.

Зелье разлилось по венам серебристым пламенем, и я почувствовал, как магия грубо ломает барьеры в моём теле, словно горный поток прорывает плотину. Острая боль пронзила изнутри — организм платил за внезапно обретённую мощь. Язык ощутил солёную медь — где-то лопнули сосуды от перенапряжения.

Мир изменился. Металл вокруг зазвенел в унисон с моим сердцебиением, камни под ногами ожили, готовые повиноваться малейшему движению воли. Стихии превратились из диких зверей в прирученных скакунов, ждущих команды всадника. Магия текла сквозь меня рекой, угрожая снести всё на пути, но одновременно даря невероятную власть над окружающим миром.

Тем временем, тысячи тварей неслись к западной стене, а впереди них — две массивные фигуры Жнецов. Шестиногие чудовища с телами из текучей плоти, постоянно меняющие форму от костяной брони до жидкой ртути. Вместо лиц у них красовались провалы, прикрытые мерцающей мембраной, за которой копошилась непроглядная мгла.

— Начали! — скомандовал я, вливая силу в заклинание.