Император Пограничья 8

Глава 20

Я стою в просторной лаборатории, залитой ярким светом магических светильников. Высокие окна выходят на внутренний двор дворца, за ними виднеются ухоженные сады. Стены покрыты стеллажами с книгами, алхимическими приборами и образцами различных материалов. В центре помещения возвышается массивный дубовый стол, заваленный чертежами, расчётами и моделями артефактов. Я бывал здесь множество раз, но всегда поражаюсь масштабу работы старшего брата.

Запертый в собственном прежнем теле могу видеть только то, на что смотрели мои глаза тогда, слышать лишь то, что доносилось до моих ушей в том далёком прошлом. Повлиять на происходящее невозможно — я лишь безмолвный свидетель собственных воспоминаний.

Мой старший брат стоит спиной ко мне, склонившись над очередным чертежом. Его фигура выше и стройнее моей, а движения отличаются особой точностью. Длинные пальцы с точностью часовщика корректируют линии на пергаменте.

Когда он поворачивается, я вижу лицо, одновременно похожее и не похожее на моё. Светлые волосы аккуратно зачёсаны назад, открывая высокий лоб мыслителя. Те же серые глаза, тот же прямой нос, но выражение совершенно иное. Если мои глаза обычно горят огнём действия и решимости, то взгляд Трувора холоден и расчётлив — взгляд учёного, для которого весь мир является полем для экспериментов.

— Хродрик, — произносит он ровным голосом, но я замечаю, как его пальцы на мгновение сжимают перо чуть сильнее необходимого. — Синеус прислал весточку. Его армия окружила гнездо Алчущих под Псковом.

— Я знаю, — отвечаю я, стараясь не думать о потерях, которые неизбежны при такой операции. — Он запрашивал подкрепление. Я отправил ему два полка копейщиков.

— Копейщиков, — Трувор откладывает перо и поворачивается ко мне полностью. — Против существ, которые не чувствуют боли. Сколько из них вернётся, младший брат? Половина? Треть?

Я чувствую, как челюсти сжимаются:

— Мы не можем позволить гнезду разрастись.

— Не можем, — соглашается он и меняет тему. — Ты пришёл посмотреть на мою работу или снова читать нотации о морали?

Я чувствую, как мой голос звучит с плохо скрываемым раздражением:

— Я пришёл понять, что ты замышляешь. Мои люди донесли, что ты ведёшь странные разговоры со своими учениками. О «симбиозе» с Алчущими, об «эволюционном скачке человечества»… Ты забыл, брат, с кем мы имеем дело?

— Донесли… — хмыкает Трувор, возвращаясь к чертежам. — Я помню лучше тебя. Я изучал их сущность, пока ты махал мечом на полях сражений. Алчущие — это не просто враги, Хродрик. Они представляют собой принципиально новую форму существования, в некоторых аспектах превосходящую человеческую природу.

— Превосходящую? — мой голос повышается. — Они лишены души, разума, всего, что делает нас людьми! Это ходячие трупы, одержимые голодом и жаждой разрушения!

— Зато они лишены наших слабостей, — невозмутимо возражает старший брат, не отрываясь от работы. — Не знают страха, сомнений, усталости. И главное — их энергия может многократно усилить магические способности магов. Сколько сражений было выиграно за счёт того, что в нашей армии имелись геоманты, построившие укрепления, и пироманты, спалившие табун Алчущих?..

Он указывает на сложную диаграмму энергетических потоков:

— Их Зёрна содержат концентрированную жизненную и духовную силу. Маги используют её для повышения ранга, для создания могущественных артефактов, для лечения смертельных болезней. Разве это не благо?

— Мы используем её, но каждое богами проклятое Зерно создаётся на чужой смерти, — мрачно констатирую я. — На утрате души. Мы строим нашу магическую мощь на костях и крови невинных людей.

Трувор на секунду замирает, и я вижу, как подрагивает уголок его губ:

— Помнишь, мы с тобой и Синеусом строили крепость из брёвен у реки? Ты тогда сказал, что она защитит всех, кто внутри.

— Помню, — неохотно признаю я. — Нам было по десять лет.

— Десять тебе, четырнадцать мне, — поправляет брат, и в его голосе проскальзывает тепло. — Ты всегда хотел защищать. Я — понимать. А Синеус…

— Синеус хотел сражаться, — заканчиваю я, и мы оба на мгновение замолкаем.

Трувор возвращается к столу, но его движения уже не так точны:

— Я начал изучать Алчущих после Кровавой зимы.

Я бы не смог забыть её, даже если бы захотел. Три месяца осады, когда орды тварей окружили город нашего отца. Голод, холод, и каждую ночь — атаки.

— Тогда погибла половина ополчения, — продолжает брат, и его голос становится тише. — И маленькая Ингрид, дочь хэрсира Эрика. Ей было всего семь. Она… она просто вышла за водой к колодцу, но Летун…

Я помню Ингрид. Светлые косички, веснушки, заливистый смех. Она часто играла во дворце с детьми слуг.

— Я тогда поклялся, — Трувор сжимает кулаки, — что найду способ остановить это. Любой способ. И я нашёл.

Трувор разворачивает передо мной очередной чертёж.

— Посмотри на эту конструкцию. Я зову её Маяком Жизни. Несколько пафосно, но что поделать… — он крутит ладонью, как бы говоря, что даже для него неизбежны простые человеческие слабости. — Шесть энергетических узлов с гигантскими Зёрнами, система резонансных усилителей. Этот артефакт защитит тысячи людей, сделает их сильнее, здоровее, умнее. Ни один Алчущий не сможет приблизиться. Дети смогут играть за стенами города, Хродрик. Смогут ходить к колодцу без страха. Разве их жизни не стоят жертв, принесённых ради создания такого артефакта?

Прошлый «я» изучает схему, несмотря на отвращение к философии брата. Конструкция действительно гениальна — каждая деталь просчитана с математической точностью. Центральный резонатор, волновые излучатели, система фильтров некротической энергии.

Именно ради этого момента будущий «я» и решился на опасный ритуал. Мой взгляд скользит по схемам энергетических контуров, запоминая расположение резонансных усилителей, точки подключения кристаллических матриц, формулы расчёта волновых частот.

Каждая деталь критически важна. Я впитываю информацию, словно губка — углы наклона опорных балок, материалы для изоляционных слоёв, последовательность активации энергетических узлов. Всё это понадобится Арсеньеву, Карпову и Соболевой для воссоздания гениального изобретения моего брата.

Во время разглядывания чертежа часть меня — та часть, что помнит всех погибших — хочет согласиться. Поразительный артефакт, но…

— И сколько таких как Ингрид должно умереть, чтобы наполнить эти Зёрна силой? — спрашиваю я, указывая на шесть энергетических узлов. — Сколько детей мы принесём в жертву ради защиты других детей? Гигантские Зёрна редки — Жнецы уходят от прямого столкновения, командуя издали. И судя по чертежу, далеко не каждое Зерно подойдёт этому артефакту. Значит, Жнеца придётся создавать искусственно. Откармливать! — выплёвываю я. — Я верно понимаю твой замысел?..

Перо в руке Трувора ломается пополам. Он смотрит на обломки с удивлением, словно не понимая, как это произошло:

— Я… я думал об источниках. Преступники, приговорённые к смерти. Смертельно больные, которые всё равно…

— Ты слышишь себя? — я делаю шаг к нему. — Ты уже составляешь списки тех, кого можно принести в жертву. Сегодня преступники, завтра — больные, послезавтра — старики. А потом?

— Это не так! — впервые за разговор Трувор повышает голос, и я вижу в его глазах боль. — Я пытаюсь спасти человечество! Ты видел отчёты с границ — Алчущих становится больше с каждым годом. Мы не успеваем их уничтожать!

— Тогда мы будем сражаться упорнее.

— Как отец? — слова вылетают прежде, чем Трувор успевает их остановить.

Повисает тишина. Мы оба помним, как погиб наш отец — вместе с отрядом своих хирдманов, окружённый сотней Алчущих, прикрывая отступление отряда беженцев.

— Отец умер человеком, — наконец говорю я. — Он спас три деревни.

— И оставил нас сиротами в шестнадцать лет! — в голосе Трувора прорывается старая боль. — Если бы у него было достаточно Зёрен, если бы он был сильнее…

— Он был достаточно силён, — твёрдо отвечаю я. — Сила не в магии, брат. Сила в выборе. Отец выбрал спасти других ценой своей жизни. В этом наша человечность.

Трувор отворачивается, и я вижу, как дрожат его плечи:

— А что, если я не хочу терять больше никого? Что, если я устал хоронить тех, кого люблю?

На мгновение передо мной не гениальный учёный, а испуганный юноша, который так и не смог принять смерть отца.

— Трувор…

— Нет! — он резко поворачивается, и в его глазах стоят непролитые слёзы. — Ты не понимаешь! Я могу это остановить! Могу сделать так, чтобы никто больше не умирал! Нужно только… нужно только принять неизбежное. Использовать силу Алчущих против них самих.

— Стать такими же, как они?

— Стать сильнее их!

Мы молчим. Трувор смотрит мимо меня в окно. Туда, где тысячи и тысячи жизней зависят от наших решений. Накатившие на брата эмоции отступают, как морской отлив. В его серых глазах больше нет ни гнева, ни сочувствия — только холодная, безжалостная логика:

— Смерть неизбежна, Хродрик. Этот урок мы выучили слишком хорошо, разве нет? Люди умирают от болезней, старости, несчастных случаев, ошибочного выбора… Их жизненная энергия просто растворяется в пустоте, не принося никакой пользы. Разве не разумнее направить эту силу на созидание, на развитие магического искусства. На благо всего человечества?

— Ты говоришь об убийстве как о… как о сборе урожая, — отвращение прорывается в моём голосе.

— Я говорю о рациональном использовании ресурсов. О неизбежных потерях.

— Твой Маяк может защитить людей, — признаю я неохотно, — но он не решает главную проблему. Алчущие продолжат множиться, распространяться, пожирать мир. Нужно не отгораживаться от них — нужно найти способ уничтожить их всех до единого.

— Примитивный подход, — фыркает собеседник. — Ты же правитель! Ты смотришь столь поверхностно… Начни смотреть на картину шире. Алчущие — это не болезнь, которую можно вылечить мечом. Это полезный ресурс. Человечество может уничтожить угрозу, прозябая и дальше в забвении, погибнуть, упорно сопротивляясь неизбежному, либо адаптироваться и подняться на новый уровень существования. На следующую ступень эволюции.

— Превратившись в таких же чудовищ?

Брат закатывает глаза, весьма явно выражая раздражение, а я цежу:

— Это гнусная мерзость, Трувор. Мы превратимся в паразитов, питающихся чужой болью, как сейчас это делают Алчущие.

Я сжимаю кулак правой руки, чувствуя, как внутри разгорается привычный огонь.

— Ты хочешь отнять у человечества самое ценное — нашу душу, нашу сущность, нашу способность любить, страдать, надеяться, способность жертвовать собой ради других. Именно это отличает нас от тварей! Наша сила не в бессмертии тела, а в неукротимости духа. Мы побеждаем не потому, что не знаем страха, а потому что идём вперёд, наперекор страху. Мы сильны не отсутствием боли, а умением её преодолевать. И если нам, как нашему отцу, суждено пасть в битве с Бездушными — то пусть мы падём людьми, а не станем чудовищами ради призрачного спасения. Если же мы поставим чужие смерти на поток, если будем в друг друге видеть только ресурс — мы уже проиграли, даже если останемся живы. Лучше умереть человеком, чем жить чудовищем.

— Как всегда прекраснодушно и наивно, — вздыхает брат, и его голос остаётся ровным, но в глазах появляются искорки досады. — Ты хочешь обречь людей на вымирание из-за ложной морали. Вероятно мы не сможем победить Алчущих силой, Хродрик. Их слишком много, и они не знают страха смерти. Единственный способ выжить — принять их природу и направить её на созидание.

— Никогда, — твёрдо говорю я. — Я найду способ уничтожить их всех. До последнего.

Трувор делает шаг назад, маска учёного прочно сидит на его лице.

— Ты не веришь мне. Думаешь, я чудовище.

— Я думаю, что ты заблудился, — мягко отвечаю я. — И я молюсь всем богам, чтобы ты нашёл дорогу назад, пока не поздно.

Мы стоим друг напротив друга — два брата, разделённые пропастью выбора. Где-то там, под Псковом, Синеус ведёт людей в бой. Обычных людей против чудовищ. И может, многие не вернутся, но они умрут людьми.

— Возьми это, — Трувор протягивает мне медальон с руной защиты. — Создал его недавно. Остановит даже Жнеца. На случай, если твоя вера в человечество не защитит тебя от когтей Алчущих.

Я беру амулет, чувствуя, как горло стягивает стальным кольцом.

— Уходи, — он отворачивается к своим чертежам. — У меня много работы. Раз ты будешь тратить жизнь на бесплодную борьбу с неотвратимым, мне остаётся готовить человечество к неизбежному будущему.

У порога я оборачиваюсь:

— Когда ты завершишь работу над Маяком, передай чертежи мне. Что бы ни случилось между нами, люди должны иметь защиту. Если получится уничтожить достаточно Жнецов, можно будет попробовать применить артефакт в деле…

— Ты их получишь, — коротко отвечает Трувор, уже погружённый в новые расчёты, — но помни — защита лишь отсрочит неизбежное. Рано или поздно человечеству придётся сделать выбор между эволюцией и вымиранием. И Хродрик? Береги Синеуса. У него твоя храбрость, но нет твоей мудрости.

Я выхожу из лаборатории, не зная, что это наша последняя встреча…

Ярослава Засекина стояла у окна кабинета, наблюдая за воеводой, сидящим в кресле. Прохор погрузился в транс, его дыхание стало глубоким и размеренным, а черты лица разгладились. Княжна скрестила руки на груди, прислонившись бедром к подоконнику, и задумалась о странности ситуации.

Почему он пришёл именно к ней? В остроге хватало надёжных людей — тот же Борис, правая рука воеводы, или кто-то из его приближённых магов. Однако Платонов выбрал именно её, Ярославу Засекину, главу наёмного отряда, формально независимую от его командной структуры.

«Потому что вы талантливая мечница», — вспомнились его слова. Медно-рыжая коса с металлическими кольцами пришла в движение, когда она покачала головой. Конечно, приятно слышать признание своих навыков от человека, который сам продемонстрировал выдающееся мастерство фехтования, победив её. Их поединок до сих пор стоял перед глазами — как он перебросил саблю в левую руку, перехватил её запястье… Засекина потёрла правое запястье, словно всё ещё чувствуя силу его хватки.

А потом был этот его комментарий про цветы и ужин. Княжна почувствовала, как щёки снова начинают гореть от воспоминания. Мерзавец знал, что смутит её, и всё равно сказал. Хуже всего, что где-то глубоко внутри, под всей бронёй профессионализма и гордости, ей… понравилось. Давно никто не флиртовал с ней так открыто, не боясь получить клинок между рёбер за наглость.

Серо-голубые глаза штормового цвета скользнули по фигуре Прохора. Молодой, сильный, с той особой харизмой прирождённого лидера, которая заставляла людей идти за ним в огонь и воду. За полгода он превратил захудалую деревушку в укреплённый острог, собрал вокруг себя магов и воинов, бросил вызов сразу нескольким князьям. И при этом не стал кровожадным тираном, упивающимся властью.

Ярослава видела, как он заботится о своих людях, как берёт на себя ответственность за каждого жителя острога. Видела его в бою — спокойного, расчётливого, но готового рисковать собой ради других. Такие мужчины встречались редко, особенно среди аристократии, привыкшей прятаться за спинами наёмников.

Княжна резко отвернулась от созерцания воеводы, злясь на себя. Нельзя. Она дала клятву — никаких привязанностей, пока жив узурпатор Шереметьев, пока не восстановлена честь рода Засекиных. Прошлый урок с лейтенантом, чей отец служил убийцам её семьи, должен был научить не доверять сердцу.

И всё же… Мысль о проигранном танце заставила уголки губ дрогнуть в улыбке. После Гона, сказала она. Если выживут. Интересно, умеет ли грозный воевода Пограничья танцевать так же хорошо, как фехтует?

Звон разбитого стекла вырвал её из размышлений. Периферийным зрением Засекина уловила стремительное движение — смазанная фигура ворвалась через окно, направляясь прямо к беззащитному Прохору.

Реакция опередила мысль. Эспадрон из Грозового булата выскочил из ножен, и Ярослава бросилась наперерез. Клинок встретил два кинжала в сантиметре от лица воеводы, высекая искры. Сила удара едва не выбила меч из рук — княжна с трудом удержала хватку, отводя смертоносные лезвия в сторону.

Нападавший отскочил назад, принимая боевую стойку. Невысокий жилистый мужчина лет сорока с лихорадочно блестящими глазами и испариной на лбу. Тёмные волосы прилипли к вискам, а руки с парными клинками двигались с неестественной скоростью.

Скрамасаксы — Ярослава мгновенно узнала их. Толстые боевые ножи с прямыми однолезвийными клинками и характерным скосом от острия к обуху были излюбленным оружием наёмников из Прусской Конфедерации и воинов Норвежского Королевства.

Княжна нахмурилась — что делает профессиональный убийца с севера в глухом Пограничье? Неужели кто-то нанял иноземного солдата удачи специально для устранения Прохора? Или этот человек — беглец, скрывающийся в Содружестве от правосудия родных земель? Нет, чужак не выглядел чужеземцем. В любом случае, выбор оружия говорил о серьёзной подготовке — скрамасаксы требовали особого стиля, отличного от привычных техник ножевого боя.

— Кто ты такой? — рявкнула Ярослава, выступая между незнакомцем и Прохором. — Отвечай!

Мужчина не ответил, лишь дёрнул головой и атаковал. Его движения были быстрыми, слишком быстрыми для обычного человека. Засекина едва успела активировать Прыть Зефира, ускоряя собственные рефлексы, чтобы парировать шквал ударов.

Ярослава попыталась создать дистанцию, отступив на несколько шагов и выпустив Воздушные лезвия — полупрозрачные серпы сжатого воздуха полетели к убийце. Но мужчина с невероятной точностью рассёк их скрамасаксами. С ужасом она узнала нефритовый отблеск кинжалов — аркалий, легендарный антимагический металл. Он разрезал магические конструкции, словно бумагу, и заклинания развеялись искрящимися осколками.

Засекина выругалась сквозь зубы и попробовала другой подход — Молниеносное копьё материализовалось в её левой руке. Однако стоило ей метнуть электрический снаряд, как убийца перечеркнул воздух крест-накрест своими клинками, и молния распалась, не долетев до цели, а сам пошёл на сближение.

Скрамасаксы работали в идеальной синхронии — пока один отвлекал защиту, второй искал брешь. Убийца двигался как профессионал высочайшего класса, каждый выпад был выверен, каждый финт продуман. Ярослава отступала, используя длину эспадрона, чтобы держать противника на дистанции.

Удар, блок, уход с линии атаки, контрвыпад — княжна задействовала весь арсенал приёмов. Элементы саксонской школы перетекали в итальянские техники, восточные финты сменялись классическими европейскими связками. Но противник словно предугадывал её движения, постоянно сокращая дистанцию.

При очередном схождении клинков Ярослава почувствовала, как заклинание Вихревой клинок на её мече внезапно развеялось.

Проклятье! Без магического усиления её преимущества таяли. Грозовой булат, способный проводить молнии, стал обычным, пусть и превосходным, клинком. А противник… противник демонстрировал нечеловеческую силу.

Очередной удар скрамасакса по эспадрону отозвался болью в запястьях. Руки онемели от вибрации, клинок едва не выпал из хватки. Засекина с трудом восстановила защиту, но убийца уже проскользнул внутрь её обороны.

Княжна едва успела разорвать дистанцию, но всё же жгучая боль полоснула по боку — лезвие скрамасакса вскользь задело рёбра, оставив неглубокую царапину. Но этого хватило — холодок начал расползаться от раны, а конечности налились свинцовой тяжестью. Яд!

Хуже того, прикосновение аркалия развеяло все защитные заклинания, которые Ярослава накладывала на себя. Всё исчезло, оставив её один на один с усиленным неизвестным образом убийцей.

Княжна отчаянно сражалась, но силы таяли. Яд замедлял движения, делал их вялыми и предсказуемыми. Противник теснил её к стене, методично разрушая защиту. Эспадрон становился всё тяжелее, дыхание срывалось.

Понимая, что проигрывает, Засекина собрала остатки магической энергии и направила мощный Воздушный таран вверх. Деревянные балки потолка взорвались фонтаном щепок, черепица разлетелась во все стороны, а в крыше образовалась дыра размером с колесо телеги. Грохот был оглушительным — такой шум невозможно было не услышать даже на другом конце острога. Княжна надеялась, что кто-нибудь из дозорных или патрульных поднимет тревогу и придёт на помощь.

Убийца на мгновение замер, оценивая новую угрозу, но затем лишь покачал головой:

— Умно, но помощь не успеет.

Её отяжелевшие от яда глаза пропустили чужой молниеносный рывок. Только что враг находился на расстоянии двух шагов, и вот он небрежно парировал её выпад, выбивая Бурю из ослабевших рук. Эспадрон вонзился в пол, завибрировав.

— Прости, красавица, — неожиданно прошептал мужчина. — Ничего личного, но Платонов должен умереть. Любой ценой.

В следующий миг Ярослава оказалась прижатой к стене, аркалиевые клинки сошлись ножницами, вонзаясь в дерево по обе стороны от её шеи и фиксируя голову. Холодный металл едва касался кожи.

Убийца тяжело дышал, глядя ей в глаза. В его взгляде мелькнуло что-то похожее на сожаление, прежде чем он начал сводить клинки вместе.