Искатель,1994 №1

ДАНИЛ КОРЕЦКИЙ
ВОПРЕКИ ЗАКОНУ

В «уазе» было душно, воняло бензином и табачным дымом. Сихно курил одну за другой, неловко держа сигарету двумя руками: запястья у него были скованы наручниками. Бобовкин предупредительно забирал окурок, выкидывал в окно и, несмотря на прижимистость, тут же раскрывал пачку «Мальборо», дружески щелкал зажигалкой. Он знал, что, когда отрабатываемый объект в «расколе», его надо «гладить». Кнут и пряник — вот основные инструменты всех раскрытий. А экспертизы, психология, интуиция сыщика — фуфель для непосвященных. Они тоже играют роль, но не главную, что бы ни писали искренние в своем прекраснодушии журналисты. Ну какая экспертиза установит сейчас, скольких девчонок замочил этот пес да куда их спрятал? И от психологии тут помощи с гулькин хрен. А интуицию к делу не пришьешь и обвинительного приговора на ней не построишь. Да что приговора — санкции на арест не получишь! Надо, чтобы он, падла, ответил: когда, почему, чем, куда дел, с кем делал, да кто знает… И чтобы показал трупы, орудия, вещдоки. Тогда и эксперты развернутся, и следователь свои психологические штучки-дрючки применит — и покатится дело по наезженной дорожке в суд. А про те самые первые вопросы все вроде как и забудут. Ну, задал их опер — большое дело!

Эти главные вопросы Коренев задавал вчера, поздним вечером. И сумел сделать это настолько убедительно, что Сихно ответил. Лопнул, как говорится, до самой задницы. Сейчас покажет все на месте, задокументируем выводку — звериное какое-то слово, да точное — и все! Уголовный розыск свое дело сделал, раскрытие дал, теперь ваше дело, товарищи следователи, прокуроры, судьи, адвокатишки всякие. Сумеете, не сумеете свою игру сыграть — как получится. А мы свое сработали.

Собственно, сработал один Коренев, а Бобовкин сейчас просто примазывается. И то удивительно — обычно ему все раскрытия по фигу. Другой бы и года в розыске не удержался, а этот — до старшего опера дослужился, майора получил, шли они с Кореневым ноздря в ноздрю, хотя показатели были разными: Коренев Крота взял, а Бобовкин — дом поставил себе и Савушкину, Коренев цепь серийных убийств «черные колготки» раскрыл, а Бобовкин полковнику Пастушенко новую «Волгу» достал, Коренев группу «врачей» снял, а Бобовкин Симакову свадьбу дочери «обеспечил». И неизвестно, какие показатели оказались весомее: когда должность начальника розыска освободилась, их кандидатуры на равных рассматривались. Но разница уж слишком в глаза бросалась, скандальное решение никто взять на себя не захотел, потому и выдвинули Коренева. А Бобовкину Пастушенко, после охоты, когда жарили свежатинку на костре под водочку, сказал: «Ты не обижайся, но иначе нас бы никто не понял. Дружба дружбой, на поддержку всегда рассчитывай, но по работе тебе надо очки набирать».

Кореневу разговор передали почти дословно, в лицах, агентурист он был хороший и умел свои щупальца в самые узкие компании запускать.

Пастушенко веско сказал, вроде как с отеческой суровостью, и Бобовкин мигом хмурость с лица убрал, разлил всем сноровисто, мяса дымящегося притащил и почтительнейше тост предложил: мол, не в чинах и должностях Дело, главное — отношения человеческие, за которые он всем присутствующим и благодарен. Такое смирение понравилось, старшие одобрили, выпили, и все — неловкость вроде как исчезла. А в конце Симакин Бобовкина обнял и пробубнил прямо в ухо: «Ты своего часа еще дождешься. Мы о тебе помним. Правильно полковник сказал: набирай очки!»

Вот он и набирает. Сам вызвался ехать, хотя Коренев хотел Ерохина взять, и «гладит» всю дорогу подозреваемого, сигареты дорогие переводит. И кстати, войдет в раскрытие. Все войдут: и эксперт с видеокамерой, и понятые — студенты с юрфака, и милиционер-шофер. Все будут рассказывать: как же, я это дело и раскрывал…

Коренев отвлекся от происходящего в машине, и его мысли приняли другое направление.

Вышел он на это дело случайно. Впрочем, почти все раскрытия случайны, задача профессионала — эту случайность подготовить. А для того надо топтать ногами землю, пожимать множество рук, в том числе и давно не мытых, пить водку на конспиративных квартирах, в гостиничных номерах, захламленных подсобках, притонах и других самых неожиданных и малоподходящих для этого местах. Надо без конца сдаивать информацию, сортировать, накапливать сведения, казалось бы, совершенно далекие от интересов уголовного розыска.

Помирился Колька Крюк с Нинкой из мебельного? Какое до этого дело милиции, тем более что Крюк уже год как мотает десятку строгого! Вроде бы так и непонятно, зачем начальнику УР копаться в личных проблемах рецидивиста, надолго сгинувшего с горизонта? Но вот Колька ушел в побег, да при этом замочил конвоира, да забрал автомат. И Нинка уже не просто шалавистая бабенка с крашенными перекисью волосами, а связь разыскиваемого! И сейчас к ней уже не подъедешь: насторожилась, замкнулась, не то что опера — старого приятеля на пушечный выстрел не подпустит, ни крупицы информации из-под нее не получишь! А Лису ничего и не надо — он и так, что надо, знает. Поставил засаду на Пригородной, 17, у Нинкиной матери, и взял Крюка без особых затей.

Блатные не только друг другу клички дают — и ментам навешивают. Почему Лис? Может, обликом похож? Вряд ли… Сто семьдесят семь, сухой, жилистый, прическа короткая, чтоб за волосы нельзя было ухватить, брюнет с заметной сединой, хотя вроде рано для тридцати пяти… Нос и вправду лисий — длинный, тонкий, хрящеватый, будто вынюхивающий мышиный след. И ведь действительно вынюхивает, не мышей, правда, зверей покрупней и поопасней обычных. Здесь хитрость нужна, осторожность, чувство опасности обостренное. Может, потому и Лис.

Коренев в Тиходонске родился и всю жизнь прожил, в центре — на Богатяновке. Пай-мальчиком никогда не был: учился прилично, школу не пропускал, но лет с пятнадцати тянул с пацанами в Клиническом сквере пиво прямо из горлышка, которое предварительно припасенной солью обмазывалось — мода такая была. С кильдюмскими ходил драться, кастеты в гипсовой форме отливал, попался бы — спецучилище или колония обеспечены, времена тогда суровые были, нынешним не чета, когда все можно. Сейчас многие друзья детства по второй-третьей ходке срока мотают, кто-то уже откинулся, при встрече руку придерживают: вдруг не захочет гражданин начальник с зэком ручкаться… Но Лис всегда с корешами здоровается, про жизнь разговаривает, детство вспоминает. И они обмякают, оживляются:

«…А Крыса-то пятнадцать разматывает, особо опасным признали», — и головами качают с осуждением. Игорь Кривсанов — сосед, пожалуй, самый близкий школьный товарищ. Нормальный парень, да и все вроде были нормальные. Жили они тогда на Нижне-Бульварной, тянущейся по-над Доном дряхлыми домишками частного сектора — полусараями, и почти все мужики здесь, да и некоторые бабы имели судимость, и это тоже считалось нормальным. И все пацаны, достигая возраста, уходили в зону, только он, Коренев, да Сережка Сисякин выскочили — тот мединститут закончил, врачом работает. «Лепилой, — как сказал Валерка Добриков, щеря наросшие один на другой зубы. — А ты вот в уголовке… Разошлись дорожки…»

Коренев подумал, что дорожки у них с самого начала были разными. Когда по уличной моде все наколки кололи, и он себе перстень с крестом сделал. Но ему такую баню дома устроили, что больше и мыслей татуироваться не было. А у Крысы все сидели — и отец, и мать, и старший брательник. Потому он беспрепятственно сначала руки расписал, потом грудь, ягодицы. II вина-водки Коренев в те годы не любил. А Крыса с Кривозубым пиво быстро проскочили и стали креплягу стаканами засаживать. Бухие любили приключения искать: «Айда на Державинский фраерам морды бить!» — «Да вы что, мудилы, а если вам морды понабивать от не хер делать?» Ему с ними неинтересно, им с ним делать нечего. Палатку грабить его уже не позвали.

В семнадцать Кривсанов и Добриков ушли в зону, вскоре Коренев призвался в армию. А дембельнулся, его стали в милицию агитировать, золотые горы сулили: учебу, офицерские погоны, квартиру. Хамов и блатоту всякую Коренев не терпел, а потому согласился охотно. Вместо золотых гор получил возможность таскать пьяных, сворачивать в бараний рог хулиганов, вести нудные разборки с бытовыми правонарушителями.

Три года отпахал в патрульно-постовой службе, поступил на заочное отделение «вышки», на втором курсе действительно получил офицерскую звездочку и одиннадцать лет протрубил в розыске.

Жизнь менялась, менялась и работа. Раньше из-за пропавшего пистолета ставили на уши всю область, теперь в газетах буднично сообщалось о кражах и захватах сотен стволов, а суточные сводки наполнились небывалыми фактами автоматно-гранатометных расстрелов. Раньше авторитет блатного определялся громкостью сделанных «дел», количеством судимостей, местом в криминальной иерархии. Теперь изо всех щелей лезли не понюхавшие лагерной похлебки, а оттого особенно наглые молодчики, которые по организованности и дерзости заткнули за пояс традиционные кодланы. В отличие от своих предшественников они не прятались и не маскировались, наоборот, завели униформу — спортивные костюмы вызывающей расцветки, кожаные куртки, стандартные стрижки «под горшок». Опять-таки в отличие от воров плевали они на закон, ни в грош не ставили милицию. Они вертели сумасшедшими «бабками» и знали, кому и сколько «отстегнуть», чтобы власть не ставила препятствий, а, наоборот, помогала во всех начинаниях.

Через неделю после того, как Коренев занял должность начальника уголовного розыска, к нему в кабинет зашли двое из «новой волны»: накачанные, уверенные, непривычно-доброжелательные. Они предложили дружбу, услуги и долю в их бизнесе — сто штук ежемесячно (пока, а там будет больше с учетом инфляции).

Коренев повел себя неблагодарно и для гостей очень неожиданно. Выдернув из плечевой кобуры «макар», он поставил их мордами к стене, вызвал по селектору Ерохина с понятыми и обшарил карманы спортивных штанов и кожаных курток. В одной нашелся автоматический нож, а во второй «пакетик с веществом буро-зеленого цвета и запахом конопли», что и было немедленно задокументировано. Мгновенно потерявших уверенность «гостей» закрыли в камерах, а через два часа взволнованный Бобовкин прибежал узнать об их судьбе.

— Это ошибка, большая ошибка, — повторял он, утратив обычную вальяжность. — Они из группировки Шамана, а с ним лучше отношений не портить…

— А чего он мне сделает? — презрительно спросил Лис, зная, что содержание разговора станет известно и Шаману, и многим другим «заинтересованным лицам». — Я любому могу ребра переломать, а надо будет — башку прострелю! На моей территории я хозяин, и «бабками» меня не купишь.

Он немного помолчал.

— А этих двоих я заагентурю, пусть Шамана «освещают». Давно пора ему на нары…

Уголовное дело лопнуло, так и не успев раскрутиться. В ноже оказался неисправным фиксатор клинка, а потому экспертиза не признала его холодным оружием. Вещество, похожее на анашу, было признано безобидным порошком растительного происхождения. Задержанных надо было освобождать. Лис сделал это лично. На прощанье поговорил с каждым наедине, потом, обняв за плечи, проводил «спортсменов» до дверей райотдела и дружески попрощался за руку. Больше эти люди на Шамана не работали, и у других авторитетов доверия к ним не было.

А Коренев вернулся в кабинет и составил список тех, кто имел доступ к вещдокам, а следовательно, мог сломать нож и подменить наркотик: следователь, эксперт, Бобовкин…

Больше его подкупить не пытались. Вопрос о новом начальнике УР рассмотрели авторитеты во главе с Шаманом и решили обходиться без его покровительства, а те дела, где «крыша» милиции необходима, переносить в другие районы. Всего в Тиходонске было восемь районов.

Хотя слово «коррупция» не сходило с газетных страниц и телевизионных экранов, о подкупе в милицейской среде говорилось мало, да и то шепотом. Дело скрытое, а выступать с голословными обвинениями против мощной и страшненькой системы смельчаков не находилось. Но сами-то сотрудники знали что к чему: кто честный мент, кто с гнильцой, а кто — купленный с потрохами. Тем более что скрытые дела имели весьма недвусмысленные внешние признаки.

Много лет назад, в юности, Коренев посмотрел первый и последний в своей жизни новозеландский фильм про тамошнего полицейского Пепе Гереро. Тот быстро бегал, смешно вскидывая коротенькие ножки, смертным боем лупцевал противников, а особо злостных расстреливал из крупнокалиберного револьвера, пуля которого отбрасывала тело не меньше, чем на три метра, выбивая из него сноп кровавых ошметков. В перерывах Пепе Гереро произносил страстные монологи о честности и справедливости, со всех сторон обкатывая основной тезис: при нищенской зарплате честный полицейский и должен быть нищим. А если полицейский живет в шикарной вилле и ездит на дорогом лимузине — значит, он куплен преступниками. В подтверждение Пепе разувался и показывал желающим рваные носки — символ честности и неподкупности.

За время службы Коренев неоднократно вспоминал носки Пепе Гереро. Зарплату все сотрудники получали одинаковую, двадцать-тридцать рублей разницы в те времена или двадцать-тридцать тысяч в эти погоды, конечно, не делали. А жили как будто на разные. Было время, когда «преуспевающие» боялись выделяться из общей массы, маскировались, рассказывали басни про богатую тещу да про внезапное наследство, про умение жен дорого продавать старые вещи и дешево покупать новые, про постоянные долги, лотерейные выигрыши и прочую туфту.

Потом пришел новый министр, самый крутой за послевоенные годы, он провел чистку органов под лозунгом борьбы с нечестностью и хозяйственным обрастанием. Прекрасный лозунг, воплощенный в жизнь, как и все предшествующие, через жопу, а потому трансформировавшийся в свою противоположность: со службы уволили тех, кто случайно подвернулся под руку, а ушлые ловкачи, как и всегда, остались «при своих».

Коренев помнил: из розыска выгнали Берестнева, жена которого владела дачным участком и небольшим домиком, и Песочникова — за то, что он пользовался машиной отца по доверенности. Оба, кстати, операми были хорошими. Бобовкин в то время строил дом, как раз «для тещи», все об этом знали, но официальных заявлений он не делал, а разоблачать его желающих не нашлось: с кадровиками и с начальством он всегда дружил.

Через несколько лет грозного министра отправили на пенсию, а потом и вовсе наступило время вседозволенности, и уже никого не удивляет отделение по борьбе с экономическими преступлениями, не возбудившее за годы напряженной и многогранной деятельности ни одного уголовного дела. Как не удивляет и экономическое процветание сотрудников во главе с начальником. И никто не сопоставляет результаты служебной деятельности отделения и высокий уровень жизни оперов, не отыскивает взаимосвязей между этими факторами и не делает никаких выводов. А кто будет их делать? Некому, у всех свои дела, свои заботы вплоть до самого верха…

Как же работать в таком беспределе честному менту? Дан не такой уж он кристально честный, этот Лис… Когда нашел угнанную «ауди», хозяин двести штук принес в благодарность. Помялся, помялся — неудобно… Но взял. Зима скоро, ему самому ботинки нужны, да Натахе пальто, сапоги — зарплаты не хватит, а тут вроде премия… Да когда из бара Акопа Варбаняна выгнал блатную шелупень, что по вечерам пакостила, клиентов отпугивала, Акоп тоже принес сотню. Потом на того рэкетиры наехали, Лис их отвадил, Акоп опять в карман конверт засунул. Не нравилось ему это, но деваться некуда — не ходить же в рваных носках и в дырявых ботинках. Да и за информацию платить надо, на те копейки, что выделяются для этого, только фуфло какое-нибудь и купишь. Рынок, в рот им ноги!

Хотя успокаивал себя: мол, я не прошу, сами дают за то, что я так и так сделаю, да и у блатных не беру, преступников не отмазываю, а жить-то надо, но понимал, он в отличие от многих коллег в «вышке» хорошо учился, что, как ни крути, а по закону никакая это не «премия» и не «благодарность», а самая настоящая взятка. И от понимания этого так паршиво и тошно делалось, что выть хотелось. Раньше он коммунистов не любил, теперь этих, нынешних, жизнь такую устроивших, ненавидел.

А изливал ненависть на блатоту — и старую и новую, на всех, кто пытался в районе «погоду делать». Это неверно, что они ничего не боятся. Кулака «под дых», ноги в промежность, пистолета под ребра — очень даже боятся. К примеру» группа кавказцев из вновь прибывших в баре «Спасательный круг» свою штаб-квартиру устроила. Весь тротуар заставят машинами и тусуются до глубокой ночи — дела свои обсуждают, анашу курят, в нарды играют, в карты, в подсобке девок трахают. Посторонних не пускают — нескольким морды набили, теперь сами не идут. Гаишники с машинами ничего сделать не могут, участковый дурачком прикидывается: мол, там все спокойно, жалоб нет. Тогда берет Лис Ерохина и Волошина — тоже надежный парень — и под полночь закатывается в этот притон.

Как в кино: стволы вынули, уперли восьмерых руками в стену, ошмонали. Две пушки, четыре ножа, нунчаки, апаша, опия немного… А в подсобке еще двое девчонку на ящиках раскладывают, с улицы затащили, сволочи, та орет, вырывается, губы кусает, ну да вовремя успели — Лис обоих на инвалидность перевел по мужской части, наручники накинули, а потом всю банду — в отдел. В былые времена, лог эдак с десяток назад, всех бы сразу под замок упрятали, а через трое суток двух-трех бы выпустили, если бы, конечно, ничего на них не раскопали, пустили бы свидетелями, и те, худо-бедно, проблеяли бы на суде свои показания… А дружки их до суда за решеткой сидели, а потом лет на пять, шесть, восемь по зонам разъехались. Бы… Если бы да кабы. Савушкин, зам. по опер, поглядел устало: зачем тебе это? Шум на весь район, прокурор про нарушения законности поговаривает, как же, облавы, массовые задержания. Толку-то все равно не будет… Действительно, шестерых сразу отпустили, тех, с разбитыми яйцами, в больницу отвезли, двоих, правда, закрыли на семьдесят два часа кратковременного задержания, но потом тоже освободили под подписку о невыезде.

Ясное дело, что до суда дело не дойдет — поразбегаются все к чертовой матери! Выходит, зря Лис операцию проводил? Нет, не зря! Во-первых, девчонку спасли, хорошая девчонка, симпатичная. Во-вторых, те двое из подсобки, может, и будут еще что-то нехорошее делать, но насиловать точно не станут, тут профилактика стопроцентная. В-третьих, пока вся заваруха шла, кто-то кирпичом лобовые стекла побил всем машинам, что на тротуаре стояли. Это поубедительней гаишного штрафа. В-четвертых, группа из «Спасательного круга» убралась, все они теперь засвечены, на учет поставлены. А самое главное — почувствовали, мерзавцы, что закон — это не только правильные слова по телевизору. И другие узнают, тоже поежатся… Таковы основные итоги, а есть еще и побочный результат. Эдик-бармен «Спасательного круга» — на крючке у Лиса оказался. Замазан он по уши: и притон содержал, и пособничал. Оправдывается: мол, не по своей воле, звери насильно бар захватили, его вообще прогнать хотели. Скорее всего так и было, но для убедительности надо свою лояльность к милиции проявить, и Эдик старался изо всех сил, Лис с ним долго беседовал, и тот на все вопросы отвечал.

— Девчонки к ним в основном сами ходили, — широко раскрывая рот и жестикулируя, рассказывал Эдик. — Те им приплачивали, ликерами угощали, шампанским. Раз с одной как-то не так обошлись в подсобке, она давай подружке жаловаться: персы, мол, персы и есть, лучше с ними дела не иметь. А та отвечает: они хоть платят, а наши тоже разные… Вот Галку, подружку, один замочил и закопал на левом берегу. И все дела…

— А что за девчонки? — зевая, спросил Лис тем же тоном, каким задал уже сотни две уточняющих вопросов.

— Одна беленькая, Тамара, в зеленых лосинах ходит, а та, что жаловалась, — рыжая, с кудряшками, в джинсовой юбке. Они часто здесь бывали, думаю, зайдут на днях. Так что если надо…

— Да не надо ничего, — по-прежнему безразлично ответил Лис. — Мало ли кто что болтает…

Выдержки Лису было не занимать, он поговорил с Эдиком еще минут двадцать, затем рванул в отдел. На линии розыска без вести пропавших работал Реутов. Из толстой пачки розыскных дел он извлек коричневую папку с неровной надписью «Павлова Галина Ивановна, 19 лет». Лис быстро просмотрел объяснения родственников и знакомых. Вот она: Федотова Тамара, 19 лет, временно не работает, не замужем, «…с Павловой мы знакомы со школы, отношения поддерживали дружеские, иногда ходили в кино, кафе. 15 июня я ее не видела, куда она собиралась идти, не знаю… Больше добавить ничего не могу…»

Значит, врет, сучонка! Лис на мгновение задумался. Реутов не проходил в списке причастных к сомнительным делам и странным совпадениям.

— Вот что, Саша, здесь убийство, и эта телка знает все или многое, — медленно сказал он, и Реутов не удивился, потому что все в отделении считали Лиса великим мастером добычи информации. — Раз она ничего не сказала, значит, сама замазана или боится. Даю тебе два дня, чтобы взять ее на крючок. Она путанит, шляется по барам с кавказцами, значит, зацепки будут. Давай!

Тамару Федотову задержали вечером следующего дня в пятьсот двенадцатом номере гостиницы «Интурист», где она занималась сексом одновременно с двумя гражданами независимой с недавнего времени Кавказской республики.

Реутов сработал четко. Дежурная своим ключом тихо отомкнула дверь, опер с нештатником, держащим наготове автоматический фотоаппарат со встроенной лампой-вспышкой, осторожно вошли в прихожую, а поскольку кайфовавшие гости Тиходонска и добросовестно трудящаяся Тамара были в изрядном подпитии, то нештатник без помех сделал несколько снимков, и только при третьей вспышке живая картина стала распадаться на части. Тамара визжала и скромно прикрывалась руками, кавказцы начали с возмущения и плавно перешли к предложению денег, но больше всего негодовала дежурная.

— Ну надо же, сука какая, сразу двоим дает! Мне скоро сорок стукнет, так и в голову ни разу такое не пришло! — В ее голосе явно слышалась гордость.

Через полчаса Реутов работу закончил. Кавказцы написали объяснения о том, что познакомились с Тамарой в гостиничном баре, угостили ее кофе и ликером, а потом пригласили к себе, пообещав по пять тысяч за сексуальные услуги. Деньги она взяла вперед. Факт проституции подтвердили письменно дежурная и нештатник, после чего Тамару отвезли в отдел. Это называлось профилактическим мероприятием по предупреждению вензаболеваний и борьбе с проституцией. А также незаконным вторжением в жилище и нарушением тайны частной жизни. Смотря с какой стороны взглянуть.

Поскольку Реутов денег не взял, а по кавказскому обычаю, пока бакшиш не принят, возможность неприятностей не устранена, гости засунули откупное дежурной. Правда, та не особенно и сопротивлялась.

Вначале Тамару прессовал Реутов. Проституция, вензаболевания, связь с преступной средой и все такое. Та вяло защищалась: по этой жизни денег иначе не заработаешь, к врачам хожу, проверяюсь, с уголовными никаких дел, и вообще, лучше бы дали официальное разрешение, я бы налог платила… Потом опер перешел к последствиям, и девушка стала более заинтересованной.

Штраф ее не очень-то пугал, а вот обязательное двухнедельное обследование в вендиспансере с курсом профилактического лечения не только портил репутацию: уколы болючие, девчонки желтые выходят, еле ноги волочат… А особенно тревожили фотографии. До нынешним временам, глядишь, по телевизору выставят или в газете… А может, опер местным пацанам покажет, что она со зверями вытворяет, а те ее начнут каждый день «на хор» ставить да морду бить…

К концу второго часа Тамара была готова.

— Давайте по-хорошему, начальник, — в двадцатый раз повторяла она, выкатывая «для искренности» большие бессовестные глаза. — Хотите, я вам все, что надо, буду делать прямо здесь или еще где… Девчонки к вашим ходят, я знаю, те довольны…

В это время и вступил в игру Лис.

— Как же с тобой по-хорошему, сука, — заорал он, распахивая дверь кабинета, — если твою подругу угрохали, а ты молчишь, как падла, и туфту нам гонишь!

Ярость его была наигранной, но Тамара этого не знала и сжалась на стуле, ожидая увесистой оплеухи.

— Ты нас что, за дураков держишь? — Лис действительно замахнулся, но ударил по столу, так что звякнул телефонный аппарат. — Думаешь, мы про тебя ничего не знаем?! Как ты в зеленых лосинах в «Спасательном круге» табуретки жопой полировала да что в подсобке делала! Так думаешь, про убийство не раскопаем!

Найдется немного людей, способных выдержать конвейерный допрос с усилением обвинений, и Тамара Федотова не относилась к их числу. Она «лопнула» и, плача и сморкаясь, рассказала, что в июле познакомилась в баре «Встреча» с парнем по имени Сергей, из крутых — в «адидасе», коже, ездит на красной «восьмерке». Выпили, покатались по городу, остановились на пустыре, она хотела ему сделать что обычно, но у него ничего не получалось. Сергей отвез ее домой, проводил до дверей, попросил, чтобы никому про сегодняшнее не рассказывала, и дал две штуки. Она рассказала Галке Павловой, та и говорит: «Познакомь, если он ни за что две штуки платит, так, может, я его на большее раскручу…» Пятнадцатого пришли во «Встречу», он там с друзьями, как всегда, сидит… Ну, познакомились, Галка к нему и так и эдак — то прижмется, то колено погладит, то обнимет. Он вроде тоже разгорелся… Короче, повез он Галку покататься, а на другой день пришел к ней, к Тамаре, и говорит: «Будут спрашивать, ты ни меня не знаешь, ни про Галку ничего… И я ее никогда не видел. А иначе — хана тебе!» И глянул так, что мороз по коже. А Галки нет нигде, вечером пошла во «Встречу», он пьяный, злой, вроде как не в себе. «Явилась, — говорит и улыбается как-то неестественно, страшно. — Думаешь, пошутил? Ну гляди…» И вынимает из кармана Галкины сережки и перстенек с красным камешком. «Сама виновата, сука! Завела меня, спровоцировала. Теперь лежит в яме на левом берегу, а ты рот откроешь — рядом ляжешь…».

— И положат в яму, — всхлипывала Тамара. — Они что хотят, то и делают. Сколько девчонок насиловали и парней покалечили, а им хоть бы что. У них все куплено, они рынок контролируют. Это Шамана группировка…

Дожили, думал Коренев, пока Федотова медленно, будто по складам, читала протокол-заявление. Весь город знает руководителя местной мафии, а тот и в ус не дует. Уважаемый человек, учредитель пяти или шести фирм, генеральный директор, офис в центре Тиходонска. Везде вхож, со всеми дружен. И вроде никто не может его за жопу взять! Вроде какой-то особый закон им нужен об организованной преступности или еще черт знает какой! Да возьмите взрыв «Ротонды», поджоги коммерческих ларьков, перестрелку на рынке и другие делишки шамановских ублюдков, объедините их в одно дело — о банде Шамана, — привяжите его самого ко всем эпизодам, а сейчас и телефоны слушать можно, и так записывать на видео, магнитофон… А при бандитизме для всех ответственность одинаковая — и для того, кто взрывал и стрелял, и для всех причастных — организаторов, пособников, подстрекателей. А санкция — до расстрела! Вог и устройте процесс над бандой Шамана да расшлепайте самых активных, и никаких новых законов вам не понадобится!»

Под «вам» Коренев имел в виду власть. Не просто районный уголовный розыск или даже милицию в целом, а государственную власть, если она есть в этой стране. Потому что власть не мирится с преступным произволом, не ждет каких-то идеальных законов и уж тем более не сетует на их отсутствие.

Народ так и думает, что все куплено, до самого верха. Вот, например, законы на кого работают? Суды — на кого? Убийств с каждым годом все больше, а смертных приговоров — все меньше! А исполняется и того с гулькин хрен! Новая профессия появилась — наемный убийца, а высшую меру вообще собираются отменить. Это к чему приглашение?

Преступные группировки в силу входят, их разобщать надо, а ссылку и высылку из кодекса убрали. Для кого послабление? Или последнее новшество: колонии усиленного режима ликвидировали. Туда кто шел? Кто раньше срок не мотал, а совершил тяжкое преступление. Теперь они на общий режим пойдут. А все эти, из «повой волны», как правило, не-судимы, а в зону идут по тяжким статьям. Значит, кому подарочек? Как ни верти, получается, что законы на преступников работают, под их нужды подлаживаются! А если закон ментам подмогнет, то начальники свои же, ментовские, его укорачивают! Сейчас всем ментам, не только оперативникам, закон разрешает оружие постоянно носить и права на применение расширил. Кому хорошо? Ясно, нам, а бандитам плохо. Но начальники как не давали разрешения на постоянку, так и сейчас не дают. Что ж, они, курвы, все бандитами куплены? Да нет же, наш Симаков не о бандитах заботится, он о своей жопе печется: вдруг потеряет кто пистолет или выстрелит не туда. Только Витьке Еремееву, которого в прошлом году шпана ножами заколола, все равно, по каким таким соображениям начальник его безоружного оставил. А объективно начальник райотдела бандитам поспособствовал, а своего парня закопал. А если интересы начальников милиции с интересами бандитов совпадают, то при нормальной власти надо их гнать к чертовой матери да самих за решетки прятать!

Лис выругался и стукнул кулаком по столу.

— Да я уже подписала! — испуганно дернулась Федотова, и внезапно Лису стало жаль ее. Молодая, дурная, чем может, тем и торгует. И живет, как в джунглях — что захотят, то с ней и сделают. Подружку грохнули, а она молчит. Потому что и ее могут. Запросто причем. Лис ей защиту пообещал, да как защитить-то… Ни людей, ни средств. Походят с пей опера по очереди с неделю… Да и то днем. А что сложного ночью в дом войти?

— Вот что, Тамара, мы тебя на несколько дней в вендиспансер определим. — Лис успокаивающе поднял руку. — Обследоваться так и так надо, если все нормально, уколов тебе делать не будут. А потом спрячем тебя куда-нибудь…

Когда Федотову увезли, Лис позвонил своему институтскому приятелю Карнаухову — начальнику оперативного отдела Управления МБ. «Попробуем прищучить Шамана», — думал Лис, набирая номер телефона.

— Выручай, Коля! Как бы нам договориться, чтобы вы один телефончик послушали? Да и вообще одного человечка надо бы пофиксировать…

— Что за человечек? — сразу ухватился эмбэшник.

— Вначале давай решим в принципе, — уклонился от ответа Лис.

— А чего решать? Есть закон — вы теперь сами можете и слушать, и фиксировать…

— Закон-то есть, а аппаратуры ни хрена нет, и специалистов нет. Я у тебя не совета прошу, а содействия! Вы же должны взаимодействовать по организованной преступности!

— Это да, — без эмоций отозвался Карнаухов. — Но надо решать по инстанциям. Ты пишешь рапорт своему начальству, оно связывается с моим, я получаю указание, и мы с тобой взаимодействуем.

Лис, прикрыв микрофон, выругался.

— Если бы наше с тобой начальство хотело бороться с преступностью, я бы не звонил с такой просьбой.

— А партизанщиной заниматься я не могу. Времена-то не те нынче…

— Раньше вы здорово «занимались партизанщиной»! — Лис бросил трубку.

Когда армия держит глухую оборону, отдельный боец не способен вести наступательные операции. Но он может ходить в разведку и остро отточенной финкой резать глотки вражеским солдатам, бросать гранаты в блиндажи и другими подобными способами успокаивать свою совесть.

Сергея из бара «Встреча» установили легко: Сихно, двадцать четыре года, не работает, не судим, контролер рынка багатяновской бригады — группировки Шамана.

Фотографию Сихно на бланке в окружении других снимков показали Федотовой, та опознала его: «Парень по имени Сергей, о котором я раньше давала показания».

Лис начал тщательную разработку нового фигуранта. «Подвел» к нему несколько независимых друг от друга «источников», установил наружное наблюдение и стал напитываться поступающей информацией.

Третий разряд по борьбе, окончил ПТУ, плиточник-мозаичник, через год работал в стройуправлении, потом занимался фарцовкой, короткое время перепродавал наркотики. Отбывал пятнадцать суток за мелкое хулиганство, был оштрафован за неповиновение работнику милиции. Последний год — в бригаде рэкетиров, «держащей» рынок. Замкнут. Близких друзей нет. Постоянной девушки нет. Предположительно, у него проблемы по женской части.

Иногда случаются запои, последний — в середине июля. Тогда же продал Генке Божкову женские серьги и перстень. Объяснил: «Одна сука подарила, а у меня от них тошниловка».

Эту часть информации Коренев дважды подчеркнул.

И еще: сестра Сихно любовница Шамана, тот оказывает ему покровительство и пообещал сделать бригадиром.

Последнее сообщение Лис не записал и никому не доложил. Потому что это красный свет, сигнал «стоп». Одно дело — бросить в камеру рядового «быка», а другое — взяться за близкого боссу человека. Это уже личный выпад, неуважение, подрыв авторитета, а значит — обязательные ответные меры. А кто из командиров окопавшейся в обороне армии способен совершить действия, неминуемо вызывающие прицельный огонь? Никто. Разве что головорез-одиночка, которому нечего терять…

Лис вызвал Реутова и Ерохина, отдал распоряжения.

— Только смотрите, чтобы контакта между ними не было, — подчеркнул он, а Ерохину добавил: — Сними его тихо, на улице или возле дома, чтобы никто из дружков не видел.

Через два часа Реутов принес дешевые сережки и тонкий золотой перстенек с красным камнем. Коренев прочел протокол добровольной выдачи и объяснение гражданина Божкова о том, что эти вещи он купил за двенадцать тысяч у своего знакомого Сихно с целью подарить невесте. Потом он прочел протокол опознания, в котором гражданка Павлова В. Н. опознала серьги и перстенек как принадлежавшие ее дочери Галине.

— Как мать держалась? — неожиданно спросил Лис.

Реутов пожал плечами.

— Причитала, плакала… Она надеялась, что девка загуляла, уехала куда-то, а тут поняла…

Потом Коренев стоял и смотрел в окно. За пыльным, замызганным стеклом лежал город, в котором он родился и вырос, когда-то любил, — город, жители которого устраивали свои дела так, как это им нужно, выгодно и удобно, не вспоминая о законе, потому что он, во-первых, повсеместно не выполнялся, а во-вторых, от него не было никакого толку. Закон не мог дать им еду и одежду, не мог защитить от грабителей, не мог воскресить мертвых и воздать по заслугам убийцам. Сегодняшней ночью, по среднестатистическим прикидкам, обворуют несколько квартир, дач, автомашин и гаражей, двух-трех человек ограбят, столько же искалечат, несколько десятков изобьют или оскорбят, может быть, кого-нибудь убьют.

И он, майор Коренев, по прозвищу Лис, и все его отделение УР, и многочисленные милицейские службы не в состоянии этого предотвратить. Они будут идти вслед за событиями, кого-то задержат на месте, кого-то через некоторое время, кого-то не задержат никогда. Да и задержание ничего не значит, потому что в обществе, где родственники и друзья подозреваемого, ничем особенно не рискуя, могут подкупать и запугивать свидетелей и потерпевших, а свидетели и потерпевшие тоже без всякого риска могут изменять, как хотят, свои показания, где государственным чиновникам по большому счету все равно — будет сидеть преступник в тюрьме или снова начнет гулять среди людей, в таком обществе редкое дело кончается обвинительным приговором.

Ведь когда гражданку Федотову вежливо и культурно спросили о судьбе подруги, она, не моргнув глазом, сказала, что ничего не знает. И в принципе это всех устроило, и тонкая папка розыскного дела могла пылиться в архиве до истечения срока давности, как и сотни ей подобных.

И собранные материалы по Сихно можно уже сейчас передать следователю прокуратуры, а тот вызовет его и спросит: «Скажите, вы убивали Галину Павлову?» А Сихно, естественно, ответит: «Что за ерунда! Конечно, не убивал!» — и добросовестно подпишет протокол, и все на этом закончится, потому что косвенные улики в данном случае ничего не стоят. И следователь спокойненько приостановит дело, а то и прекратит его за отсутствием состава преступления: «Труп-то не обнаружен».

Вот и выходит, что, раскрывая преступления, надо действовать не по закону, а вопреки ему, рискуя в лучшем случае служебной карьерой, а в худшей — собственной шкурой иве получая ничего взамен. И если пораскинуть мозгами, то спокойней — не дергаться… Что многие и предпочитают.

В кабинет стремительно вошел Ерохин.

— Привез, он в дежурке!

— Спусти его в бомбоубежище.

Лис медленно прошелся от сейфа к двери и обратно. Задержанному положен адвокат, но если вызывать адвоката, то не стоило затевать всю эту канитель.

Через минуту Лис спускался в бомбоубежище. В кармане позвякивали сережки и перстенек. Он шел задать ранее не судимому и в соответствии с принципом презумпции невиновности ни в чем не виноватому гражданину Сихно вопросы, правдивые ответы на которые подведут преуспевающего рэкетира под расстрельную статью. Абстрактное чувство долга и надежды вполне реальных людей — матери Павловой и ее измятой жизнью подружки требовали, чтобы он добился правдивых ответов. Закон предписывал, чтобы при этом он «не допускал насилия, угроз и иных противоправных действий по отношению к допрашиваемому, а также не оскорблял его и не унижал его человеческое достоинство». Если бы у Лиса спросили, каким образом он собирается совместить эти требования, начальник УР смог бы ответить лишь маловразумительной нецензурной фразой.

«Уаз», поскрипывая на ухабах, уже давно катился по левобережью вдоль бесконечной лесополосы, а сексуальный психопат с садистскими наклонностями никаких сигналов не подавал. Вчера он «взял» один эпизод, но Лис был готов поспорить с кем угодно, что за ним есть еще трупы.

— Ну что, заблудился, что ли? — грубо спросил Коренев и локтем ткнул подозреваемого в бок. Тот вздрогнул.

— Кажется, здесь…

Хотя Ерохин задержал Сихно без свидетелей, дальновидный Лис определил подозреваемого не в милицейский изолятор, а во внутреннюю тюрьму Управления МБ — в этом пустяке Карнаухов помог ему охотно. И недаром: за ночь дежурному милицейского изолятора трижды звонили, осведомляясь о наличии в камерах задержанного Сихно, а ранним утром еще один интересовавшийся приехал лично. Разыскивающие Сихно были работниками милиции, и Лис записал их фамилии в свою тетрадку.

Вслед за «уазом» притормозил «воронок», в нем везли рабочую силу — четырех пятнадцатисуточников с лопатами и набиравшихся опыта практикантов.

— Вот здесь! — Сихно ковырнул носком кроссовки мягкую землю и отвернулся. Заскрипели лопаты. Эксперт снимал происходящее японской видеокамерой с торчащим вперед остронаправленным микрофоном. Напряженно смотрели в открывающуюся яму студенты.

Лис в упор разглядывал задержанного. Клоунский костюм — «адидас» с кожаной курткой, стрижка «горшком», стандартная наглая харя: глазки-пуговки, округлые щеки, нос, как молодая картофелина, мощный торс, короткие ноги.

Чуть левее стоял Бобовкин, как всегда, в строгом официальном костюме, невозмутимый, с мясистым лицом. Лоб почему-то вспотел, и он вытерся тыльной стороной ладони, не отрывая настороженного взгляда от раскопок.

И вдруг Лиса пронзила догадка. Если дружки ищут Сихно, то все расклады известны. А значит, Бобовкин не стал бы участвовать в выводке для того, чтобы «набрать очки» по службе и примазаться к раскрытию, не такой он смельчак. Он здесь совсем для другой цели и скорее всего уже достиг ее: жестом, взглядом, сказанным шепотом словом или как-то еще. И раскопки ничего не дадут!

— Долго еще рыть? — один из пятнадцатисуточников зло воткнул лопату в изрядный холмик земли. — Нету тут ничего!

— В чем дело, Сережа? — почти ласково спросил Лис.

— Не знаю… — Сихно смотрел в сторону. — Может, ошибся…

Они стояли в лесополосе, на небольшой прогалинке, посередине которой зияла свежая яма.

Лис поймал взгляд, коротко брошенный подозреваемым на Бобовкпна. Он уже знал, что будет дальше. Еще две-три ошибки, а потом истерика под видеозапись: «Не делал я ничего, ничего не знаю!..» И все. Косвенные улики и убедительные показания без трупа ничего не стоят.

— Возвращаемся к машинам, — скомандовал Коренев и крепко взял Сихно за предплечье. — Мы с Сережей чуть задержимся, пусть вспоминает…

На лице Бобовкпна явно отразилось несогласие, он сделал шаг вперед и раскрыл рот… Лис ждал, криво улыбаясь.

— Правильно, а мы пока покурим…

Что бы ни собирался сделать Бобовкин, он явно передумал. Быстро извлек пачку сигарет, закурил, угостил эксперта, приобнял его за плечи и пошел вслед за остальными.

Лис смотрел на выкопанную яму и ждал, пока шаги по хрустящим листьям смолкнут вдали.

— А мы чего стоим? — нервно спросил Сихно, но Лис ничего не ответил.

Дул легкий ветер, шелестели деревья, где-то каркала ворона. Свежевырытая яма была похожа на могилу.

— Ошибся, значит, — медленно произнес Лис и, повернувшись, с ног до головы осмотрел закованного в наручники человека. — Ладно!

Ловким, привычным движением он выхватил пистолет, передернул затвор, и металлический лязг отдался эхом под кронами деревьев. Шелкнув предохранителем, Лис сунул ПМ за поясной ремень, пошарив в кармане, нашел ключ от наручников.

Сихно шарахнулся в сторону, но он схватил его за запястье, отпер замок и разомкнул браслеты.

— Беги! — Лис с силой толкнул задержанного в грудь, так что тот отлетел и с трудом удержался на ногах. — Беги, сука!

За два последних года начальник УР Коренев применял оружие трижды: один убитый, двое тяжело раненных. Подучетный элемент об этом хорошо знал, и когда Лис брался за пистолет, вряд ли кто-то усомнился бы в том, что он выстрелит. И хотя сейчас Лис блефовал, Сихно поверил, что мент хочет замочить его «при попытке к бегству».

— За что? Не надо! Наденьте наручники, ну пожалуйста! — зачастил задержанный. — Я все покажу, правда…

— Думал, только ты людей убивать можешь да в землю закапывать?! — зловеще процедил Лис, и пистолет будто прыгнул ему в руку. — А сам в яму лечь не хочешь?

Девятимиллиметровое отверстие уставилось Сихно в грудь. Он упал на колени.

— Пожалуйста, наденьте наручники, ну пожалуйста…

Лис секунду подумал и презрительно сплюнул.

— Ладно… В последний раз… Если еще выделаешься — вот в эту яму и закопаю!

Когда браслеты защелкнулись, Сихно счастливо улыбнулся и перевел дух. Но на него вдруг напала икота, и по пути к машинам тело била крупная дрожь.

Через десять минут подозреваемый Сихно указал другое место. Четыре лопаты разгребли землю, и все сразу ощутили сладковатую вонь разлагающегося трупа.

Одного практиканта вырвало, пятнадцатисуточники матерились.

— Тихо, а то все на пленку ляжет, — пробурчал эксперт, не отрываясь от камеры. Лису показалось, что он взвинчен и напряжен.

— Слышали, заткнитесь! — рявкнул Бобовкин. Он тоже был не в своей тарелке. Впрочем, происходящее вряд ли могло подействовать на кого-то успокаивающе.

На следующий день дело ушло в прокуратуру. Лис ждал ответного хода: гранаты в окно, выстрела в спину или чего-то в этом роде. Две ночи он ночевал у Натахи — про нее не знал никто. Пистолет носил в кармане готовым к бою и мог выстрелить в ответ практически мгновенно. Он понимал: меры предосторожности мало что значат.

Если человека хотят убить, его убивают. Пусть даже он хитер, изворотлив и опасен, пусть повышается риск для исполнителей — это ничего не меняет. Разве что цену…

Но опасность пришла совсем с другой стороны. Позвонил человек — один из многих, которые были Лису обязаны, и один из немногих, которые об этом помнили. Восемь лет назад, в самый разгар антиалкогольной кампании, его, в то время капитана КГБ, задержали выпившим после какого-то семейного торжества. Коренев вытащил его из дежурки и вычеркнул фамилию из сводки, тем самым спас чекисту погоны, партбилет и карьеру. Сейчас подполковник МБ решил отдать долг.

Они встретились в проходном подъезде, многократно проверившись по всем правилам конспирации.

— Значит, так, — без предисловий начал чекист. — К нам на экспертизу пришла видеопленка. Определение подлинности, отсутствие монтажа и все такое. На ней ты под пистолетом колешь какого-то хрена. В лесу, возле могилы. Запись подлинная, очень четкая, и звук хороший — каждое слово слышно. Признаков монтажа нет. Эге, что с тобой?

Лис прислонился к грязной, исцарапанной ругательствами стене. Его бросило в жар, ноги стали ватными.

— Кто назначил? — с трудом спросил он.

— Горский. По возбужденному уголовному делу. Оперативное обеспечение осуществляют наши…

— Карнаухов?

— Да, его люди. — Чекист хлопнул Лиса по плечу. — Больше я ничего не знаю. И никаких советов дать не могу. И встречаться больше — сам понимаешь… Пока.

Сильная рука стиснула вялые пальцы Коренева, и он остался в подъезде один.

— Спасибо… — тихо выдавил он в сторону хлопнувшей двери. Он понимал, чем рисковал подполковник, решившись встретиться с объектом разработки, чьи телефоны могут быть взяты на прослушку, а по следу идти топтуны. Обычно свои же шарахаются от таких, как от зачумленных.

Лис сел на облупленный подоконник и закурил. Подставили, сволочи! Да как красиво! Он попытался вспомнить лицо эксперта, но не вспомнил — тот был из новых. Зато хорошо вспоминалось непроницаемое лицо Бобовкина.

Нахлынувшая злость вытеснила растерянность и замешательство. «Мы еще посмотрим, кто кого!» — мелькнула задорная мысль, но в глубине души он понимал, что просто хорохорится по привычке.

Горский — осанистый, с величавыми манерами важняк городской прокуратуры. На местах происшествий избегал близко подходить к трупам. А когда на межведомственном совещании Коренев критиковал прокурорских за то, что расчленяют дела о бандитизме на отдельные преступления: разбои, убийства, вымогательства, хранение оружия, — он оборвал: дескать, ваше дело — раскрытия, а с квалификацией мы сами как-нибудь разберемся!

Но был он хваткий и обычно додушивал того, за кого брался. Сейчас он взялся за Лиса. Получит экспертизу, допросит участников выводки, Сихно уже напел, что мог… Видеозапись — главный козырь, останется допросить майора Коренева, предъявить ему обвинение и… А ведь вполне может взять под стражу! За Лиса-то гранату в окно не- бросят, а для карьеры хорошо — разоблачение нарушителей закона в рядах милиции… Накрутят две-три статьи и вкатят лет шесть с учетом хорошей характеристики… И все по закону!

Лис медленно вышел в узкий, заставленный мусорными баками проходной двор.

Через два дня вызвали к руководству. Савушкин и Симаков, холодные и официальные, объявили: на него поступила серьезная жалоба, от должности он отстраняется до результатов проверки, дела пусть передаст Бобовкину. Оружие тоже надо сдать.

Это было начало конца. Медленно переставляя ноги, он вернулся в пока еще свой кабинет. За многие годы он привык чувствовать себя представителем власти, но сейчас ощущал муравьем, которого эта самая власть готовится раздавить.

Он снова стоял у окна, за которым копошились в повседневных делах и заботах более миллиона других муравьев. Он знал все ухищрения, к которым прибегают отдельные особи для того, чтобы затеряться среди себе подобных. Он знал все способы и приемы, разоблачающие эти ухищрения. И он знал, что многие десятки тысяч двуногих муравьев находятся в бегах, и неизвестно, окажется ли их розыск успешным. И еще он вспоминал провонявшие потом, испражнениями и карболкой коридоры следственного изолятора и семьдесят шестую камеру, предназначенную как раз для таких, как он.

Резко зазвонил телефон, и Коренев снял трубку. За треском и плачем слышно было плохо, но он разобрал, что это несчастная проститутка Федотова.

— Его выпустили, выпустили, — выла она в звериной безнадеге. — Люська передала: сказал, что меня закопает… И не найдет никто…

Лис взвесил трубку на ладони.

— Не бойся. Ничего он тебе не сделает. Я обещаю!

Потом набрал номер Горского: сдерживая себя, спокойно поздоровался.

— Вы-то мне и нужны, — строго отозвался важняк. — Завтра в девять ноль-ноль вам надлежит явиться ко мне для допроса.

— А почему освободили Сихно? — по-прежнему сдерживаясь, спросил Коренев.

— По закону. Как раз об этом завтра пойдет речь. Он заявляет, что вы выбили из него самооговор.

— А труп тоже я закопал?! — заорал Лис. — Или труп и есть самооговор?

— Не опаздывайте, — сухо бросил следователь и положил трубку.

Несколько минут Лис в бессмысленной ярости метался по кабинету. Нелепо болталась под мышкой специальная кобура с пластинчатой пружиной, зажимавшая пистолет рукояткой вперед и отпускавшая при рывке, экономя драгоценные секунды. Без оружия Лис чувствовал себя голым.

Если бы он не знал про видеозапись, то завтра в девять пришел бы к Горскому без особых опасений: мало ли поступает на оперов вздорных жалоб! Если бы не позвонила Федотова, он бы все равно пошел, зная, что идет на Голгофу. Но сейчас он понял, что это было бы ошибкой. Ибо если лихой боец-одиночка уйдет с нейтральной полосы, то враг уверует в окончательную победу.

Лис отпер сейф, из секретного отделения извлек ПМ — точно такой, как час назад сдал начальнику. Его нашли в бесхозной сумке в камере хранения, Лис проверил ствол по пулегильзотеке и убедился, что он «чист». Дослав патрон в патронник автоматическим движением, вставил оружие в кобуру. Порывшись в глубине «секретки», нашел несколько паспортов, отобрал два и спрятал во внутренний карман. Знакомых специалистов по документам у него было много. Осмотревшись напоследок, Лис захлопнул за собой дверь.

На следующий день следователь по особо важным делам прокуратуры города Тиходонска Горский не дождался гражданина Коренева и не смог предъявить ему обвинение и постановление об аресте. Без дела остались и три «волкодава» из оперативного отдела Управления МБ, зря просидевшие в приемной.

Еще через несколько дней бесследно исчез гражданин Сихно. Поскольку розыском скрывшихся обвиняемых и лиц, без вести пропавших, занимался один человек — капитан Реутов, розыскные дела на Коренева и Сихно оказались рядом, в одной пачке и вскоре начали покрываться пылью. Шаман получил какую-то испугавшую его информацию, удвоил количество телохранителей и перестал появляться в ресторанах и казино. Бобовкин исполнял обязанности начальника УР недолго — около месяца. Потом его уволили по служебному несоответствию. Говорили, что генерал получил пачку фотографий, запечатлевших майора в весьма компрометирующих ситуациях и с чрезвычайно сомнительными людьми. Кто мог сделать такие снимки и как ухитрился положить их прямо на стол начальнику УВД, осталось загадкой.

Хотя определенные соображения у оперов имелись.