Искатель, 2002 №8

Пустой стакан со звоном опустился на мраморный столик. Боб Тидбол испуганно вздрогнул — значит, шеф был не в духе. «Год дэм, поросячье рыло! Не за тем я трачу миллионы долларов, чтобы Советы опережали нас, в то время как вы…» — Шеф перешел на визг, и голос его был заглушен негритянским джаз-бандом, грянувшим с эстрады популярную американскую песенку: «У моей девушки белые зубки». Боб Тидбол уже не слушал шефа. Выпитое виски давало себя знать. Разве мог шеф оценить всю сложность проделанной работы? С неимоверным трудом удалось старому матерому агенту К-273-бис более или менее приблизиться к конкретной цели. Последнее донесение, полученное от него, гласило: «Состав экспедиции укомплектован. Надежный человек на борту. Срок отправления будет сообщен особо». Речь шла об организующейся советской экспедиции в область «Нептуна».

Циклоконхоидальный спектролет «Кувалда», названный так по предложению членов артели «Облтрахяйцо», так как окончание его постройки означало — забить последний гвоздь в гроб империализма, — уже вторые сутки мчался в межзвездном пространстве, делая по 190 парсеков в час по неуклонно снижающейся гипоциклоиде, держа путь на Нептун. Давно остались позади Гончие псы, а сейчас аппарат двигался по Млечному Пути, резко подскакивая на галактических ухабах. Бодрствовали только трое: капитан спектролета Павел Тигролапов, широкоплечий атлет с бычьей шеей и аскетически впалыми щеками, тонким трепетным носом и черной, поросшей длинными бурыми волосами бородавкой под правым голубым глазом; экраниро-визуальщик Окуляров, хилый, тщедушный мужичонка с узко посаженными бегающими глазками и сплющенной физиономией, весь вид которого вызывал у окружающих бешеные приступы чихания; и химик-бортрадист, Февронья Забур-даева, в прошлом незаметная свинарка, а ныне кандидат химических наук с несколькими ненапечатанными печатными научными трудами.

Остальной экипаж, лежа в текстолитовых шкафах, находился в летаргическом сне, который достигался искусственно, путем введения геморроидальных трубок в нервные ткани. Продолжительность сна всего экипажа регулировалась капитаном безобидной кнопкой красноватого цвета, находящейся на общем пульте управления. Сейчас капитан сидел перед экраном в кресле-вертушке, держа обеими руками штурвал. На поворотах приходилось особенно сильно штурвалить: ускорение давало себя знать, и капитан, багровея от натуги, дергал штурвал на себя и коротко бросал сквозь стиснутые зубы: «Маховик!» Все понимали его с полуслова. Визуальщик бросал протирать объективы, бортрадист кончала химичить, и оба они, мгновенно вскарабкавшись на бетатрон, несколько раз проворачивали огромный ярко-сизый маховик. Но на этот раз крен на переднюю гиперболическую антенну продолжал увеличиваться.

На экранах локаторов зазмеились зигзаги. Капитан приказал изменить фазу, но Лямбда становилось все максимальнее и максимальнее. Не помогло даже включение баллистического гальванометра. Надвигалась опасность. Первой догадалась, в чем дело, Забурдаева. «Вероятно, проникающая радиация разъела баки с горючим», — прогнусавила она в ларингофон. Так оно и оказалось. Вдобавок ко всему в созвездии Альфа-Омеги потеряли переднее шасси, и пришлось тормозить, перевернувшись через киль на 180 градусов.

Капитан нажал кнопку и разбудил спящих. Экипаж мертвой хваткой вцепился в поручни, но все равно было трудно затормозить. Кровь сначала приливала к голове, а затем, булькая, отливала. Наконец запустили выхлопную трубу и убедились, что аппарат неподвижно застыл на краю Млечного Пути. Капитан приказал одеваться к выходу и первым, размотав портянки, натянул скафандр из пробрезентованной резины. Но вот на экране возник синтепротонный трегилет, значит, твердая поверхность была близко. Окончательно проверили приспособления в скафандрах для создания дополнительной гравитации, которой так не хватало экскурсантам с Земли на маленьких планетах.

Принадлежащая созвездию «Саламандра» планета «Аскарида гамма Центавра» встретила путников неприветливо. Приборы сразу зарегистрировали новые излучения, которых еще не знали ученые Земли. Нужно было срочно исследовать их, искать защиту. Прежде всего была установлена инфраспонтанность излучения, это позволило установить его безопасность для белковых тел. Капитан смело вылез из аппарата, за ним Забурдаева. Это только и нужно было Окуля-рову. Лихорадочно срывая станиолевую обложку, он репологасационным ключом начал шунтировать амперометрические трубки навигационной системы охлаждения. Курс корабля изменился ровно на 13 градусов 54 минуты 01 секунду. А тем временем разведчики делали первые шаги на неизвестной планете. Антикварность искровых апоплексаторов не подвела, организмы были в нормальном состоянии. Но все же небольшая релаксация циркония-ацетат-бротуолевых фрикционных обшлагов чувствовалась. Вероятно, здесь не действовали привычные на Земле законы Ньютона и Максвелла. Нужно было скорее сворачивать с Млечного Пути. «Экскурсанты» вернулись на корабль, не подозревая, что путь их будет совершенно другим.

В эту теплую сентябрьскую ночь Вельцевул Дзюба, бывший подводник-верхолаз, а ныне старшина войск госбезопасности, вновь дежурил у памятника основателям общества трезвенников. Бухая подкованными сапогами, раскачивающейся походкой уже два раза, сначала вдоль, а потом поперек, он обошел вокруг памятника. Ему не везло. Он жаждал приключений и подвигов, мечтал о героическом задержании шпионов и диверсантов, а тут ему приходится уже вторые сутки торчать около этого глупого памятника. Дзюбе стало тоскливо и неуютно. Хотелось чего-то большего, героического. Хотелось дунуть изо всех сил в милицейский свисток или выпить пива. Проклятое время ночь. Не на ком отвести душу. Эх-ма, сейчас бы рявкнуть рыкающим голосом на какую-нибудь старушонку: «Пройдемся-ка, старая, до участка», — чтобы хоть чем-то показать свое превосходство над другими и частично утолить жажду подвига. Но, увы…

Чтобы забыться, Дзюба начал декламировать устав: «Сапоги надо чистить вечером, дабы утром надевать их на свежую голову. Обязательно мыть руки перед едой, так как микробы не дремлют. С рук через пищу они попадают человеку в глотку, и человек часто умирает, подавившись вышеуказанными микробами». Дзюба так увлекся, что не сразу заметил незнакомца у памятника. Тот стоял к нему спиной, но это не помешало Дзюбе разглядеть в нем бывшего военного. Старшина сразу преобразился, почувствовав неладное. Он каждого человека рассматривал, прежде всего, как потенциального противника, поэтому сейчас он, естественно, был во власти подозрений и догадок. Что нужно этому субъекту возле памятника, почему у него так тщательно разглажены брюки и обувь даже в темноте блестит яркой оранжевой краской. У него невольно возникло мучительное желание плюнуть незнакомцу на штиблеты, но нечеловеческим усилием воли старшина сдержал свой страстный порыв и укрылся за пивным ларьком, незаметно наблюдая за подозрительным субъектом. А тот, быстро оглядевшись по сторонам, достал из-за пазухи театральный бинокль и уставился в звездное небо. При виде этого у Дзюбы от волнения засосало под ложечкой и зашевелились пальцы на ногах. «Что он там высматривает?» — мучительно думал Дзюба, и постепенно его подозрения принимали законченную форму. Перед ним самый настоящий шпион, которого любой ценой нужно брать живым. Дзюба бесшумно опустился на четвереньки и пополз к незнакомцу, который так был занят своим преступным занятием, что даже ни разу не оглянулся. Дзюба полз напрямик, через лужи и кучи отбросов, благодаря судьбу за такое щедрое вознаграждение его долгого терпения. В мозгу мелькала только одна мысль: «Живым, живым надо брать». Вот он вплотную подполз к незнакомцу, затем в мгновение ока вскочил на него и оглушительно гаркнул в самое ухо шпиона: «Бабах!!!» Тот от неожиданности присел, со свистом втягивая носом воздух, а Дзюба, не давая ему опомниться, бросился на него и особым милицейским приемом укусил за живот. Бандит взвыл от боли, но тут же опомнился и нанес Дзюбе сильнейший удар пяткой по спине. Падая, Дзюба все же успел зацепить противника за ноздрю и утянуть его за собой на землю. Под темным бесстрастным небом борьба, насыщенная драматизмом и запахом пота, продолжалась в партере.

Именно на это и рассчитывал старый петлюровец, ныне резидент американской разведки Козалупа. Он решил пожертвовать одним из своих агентов, наименее осведомленным, чтобы отвлечь внимание сыщика из ГПУ, как он мысленно называл Дзюбу, и достать из ниши под памятником важное донесение своего связного. Он появился у памятника внезапно и через три минуты исчез, с усмешкой оглядев два борющихся на грязной земле тела. Силы уже оставляли Дзюбу, а незнакомец угрожающе шипел гнилыми зубами. Затем, дыша в лицо смрадом перцовки, он ухватился зубами за мизинец старшины и, сжимая челюсти, напрочь откусил его. Дзюба помнил совершенно отчетливо кинокартину «Молодая гвардия» и, вообразив себя Сергеем Тюлениным, не издал и звука даже тогда, когда незнакомец кровожадно откусил ему второй мизинец, на правой руке, а продолжал намертво держать ноздрю шпиона посиневшими от напряжения четырьмя пальцами. Перед глазами все завертелось и поплыло. В пестром калейдоскопе видений стремительно проносились перед ним: его Нюся в меховом бюстгальтере, особые биточки без подливы, туз пик, сапожные клещи. В угасающее сознание ворвался рокот моторов. Последним усилием воли Дзюба дернулся нижними конечностями и затих…

Очнулся Дзюба в мерно покачивающемся вертолете. Шальными глазами недоуменно обвел кабину, увидел печального своего противника, сидевшего у левого борта в спущенных до колен брюках, чтобы тот не смог сбежать или выброситься с вертолета, и вспомнил минувшую ночь. От сознания, что все хорошо кончилось, он счастливо заплакал, пуская носом пузыри, восторженно поматывая головой, и вдруг увидел Нюсю, его Нюсю. Теплая волна прилила к сердцу, захотелось сказать ей что-то ласковое, и он, неожиданно для себя, всхлипнул, прохрипел: «Сапоги всмятку. Опять же, устав…» Нюся радостно заулыбалась, показывая свои чудесные, слегка подгнившие у корней зубы. В ее глазах стояли слезы. К горлу Дзюбы подкатил теплый ком. «Нюся!» — сказал старшина басом. «Вельцевул!» — сказала порывисто Нюся своим резким контральто. Руки их встретились. Мотор пел свою победную песню.

Космический корабль возвращался из своего дальнего путешествия. Была произведена полная разведка подступов к Нептуну, но только один из членов экипажа, Окуляров, знал, где приземлится спектролет. На одном из Тихоокеанских островов его уже поджидала американская энциклопедическая экспедиция, в составе которой было и несколько молодчиков из иностранных служб «Форин севец».

Вот спектролет с гигантской скоростью приблизился к плотному воздушному слою земной атмосферы и, мягко отразившись, снова взмыл вверх, подобно плоскому камню, отразившемуся от водной поверхности, если его бросить под углом. Затем последовало то же самое, но скачок был уже не такой сильный, и корабль вошел уже в более глубокие слои атмосферы. Так он постепенно снижался, двигаясь по лемнискате на гипоциклоидной основе, скорость его также значительно уменьшилась. Через два часа видна стала голубая гладь океана. Окуляров довольно распевал:

Он предчувствовал близкий успех, деньги, на которые можно будет приобрести не только приличную виллу в предместьях Чикаго, но и довольно честную жену. Но если Окуляров был доволен, то остальные члены экипажа недоуменно шмыгали носами, хотя капитан уже начал догадываться, что сбились с курса.

Он волновался, пальцы его заметно дрожали, когда он сворачивал и снова разворачивал цигарку, усиленно всматриваясь в шкалы приборов. Февронья Забурдаева изо всех сил вращала взад и вперед тяжелый ярко-синий маховик, но все было напрасно. «Какая досада», — крикнул капитан и со злостью плюнул на амперометрическую трубку. И вдруг, о чудо! Раздалось шипение, и из трубки вывалился небольшой эксоэдровидный шунт с конъюкурной насечкой. «Значит, из-за этого и компас должен был ошибаться», — подумал Тигролапов и поспешил к искровому компасу. И действительно, стрелка, поколебавшись, словно раздумывая, повернулась на угол 13 градусов 54 минуты 01 секунда. Механический привод штурвала безотказно сработал, и корабль понесся туда, где он и должен был приземлиться по проекту. Ровно через час его восторженно встречали на Советской земле, и в то же время обескураженно чесали затылки представители отдела современной науки из американского разведывательного бюро. А через день газеты известили всему миру о новой победе советских космонавтов. Но борьба разведок только началась. Готовилась новая экспедиция в область Нептуна. Нептуновая блокада продолжалась.

Полковник Автоматчиков в волнении распечатал вторую пачку «Байкала». Генерал Бомбардировщиков досадливо сморщился. Это был довольно молодо выглядевший для своих 55 лет кадровый служака. Огромный квадратный череп его прочно держался на жилистой шее, мощная фигура не раз привлекала восторженные взоры легкомысленных женщин. Толстый нос, поросший редкими длинными волосками, вместе с тонкими сжатыми губами и безбровыми красноватыми глазами создавал неверное впечатление о его строгости и справедливости. Когда-то, еще будучи подполковником, Бомбардировщиков неудачно влюбился и с тех пор начал писать стихи. Сначала он писал только о любви, но затем начал расширять свой репертуар, и теперь его стихи о воинской службе и лирические часто печатались в местной военной газете. Вот и сейчас на совещании, которое генерал собрал по поводу задержания шпиона, он весь ушел в себя, не слушая докладчиков, и через два часа, очень довольный, записал в блокнот свое новое стихотворение «Воспоминания старого генерала о молодых годах», которое он обещал редактору многотиражки. Генерал, смакуя, еще раз прочитал свое творение:

Бережно погладив блокнот, генерал опустил его в карман.

Но вот генерал переключил свое внимание на события минувших дней. Копаются уже четвертые сутки, а следствие не сдвинулось с места. Задержанный у памятника упорно жует штукатурку, симулируя помешательство, и отказывается давать какие-либо показания. Правда, лишь после того как было произведено удаление волос с его головы пинцетом и перед всеми предстало испитое лицо этого матерого космополита, удалось добиться некоторых признаний. Так, арестованный сознался, что он в 1937 году, находясь на курсах повышения квалификации сельхозрабочих, был завербован в шпионско-диверсионную группу «Шайба», а уже в 1939 году выполнил первое самостоятельное поручение — выкрал чертежи пожарного брандспойта и новой силосорезки. Тогда же он получил кличку «Джим Мякиные уши». Чтобы ускорить следствие, генерал поручил расследование полковнику Автоматчикову, весьма способному следователю, о котором в Управлении говорили с доброй улыбкой: «На ходу подметки рвет. Далеко пойдет!» Сейчас, на совещании, Автоматчиков сидел, скромно молчал, но все же нервничал, беспрерывно курил, надсадно сморкался и сплевывал в галошу соседа, майора Мор-дырёва, которого в душе недолюбливал за неторопливость, выдержку и холодный расчет.

«Итак, товарищи, совещание окончено», — сказал генерал и поднялся из кресла. «Ну, Автомат, я на тебя надеюсь», — дружески похлопал он Автоматчикова по плечу и заспешил в столовую.

Прямо с совещания полковника отправили на допрос, хотя мучительно хотелось спать. Но полковник с детства, когда он был еще пастухом, привык брать быка за рога. Поэтому он сразу приступил к делу. К нему в кабинет ввели незнакомца, который глуповато поводил глазами. Тиковые подштанники жалобно морщились на худом теле, но на заросшем лице застыла гнусная улыбка. На впалых грудях было вытатуировано «Жуйте конину», а чуть пониже «Нет в жизни счастья». С минуту полковник в упор рассматривал арестованного, задумчиво ковыряя в носу. «Как начать допрос, чтобы он тут же все выложил?» Но ничего не мог придумать. Полковник достал папку с бумагами и начал копаться в них, умышленно не обращая внимания на арестованного. Он чего-то ждал. А ждать было чего. Шпиону в течение двух суток давали есть только соленые огурцы и слегка прокисшее молоко, поэтому тот последнее время не особенно хорошо себя чувствовал. И сейчас Автоматчиков выжидал, чтобы получить плоды своего остроумного метода. Не прошло и получаса, как Джим начал корчиться, стараясь сдержаться, лицо его побелело, пальцы судорожно сжимались. Но вот он не выдержал и, дико вскрикнув, схватился обеими руками за живот. Автоматчиков моментально очутился возле него и протянул бумагу: «Пиши все, что знаешь, иначе ты не выйдешь отсюда». Джим уже не в силах был сдерживаться и выложил все, что знал. Полковник, довольно потирая руки, подошел к телефону.

Этот трюк удался американской разведке только благодаря неопытности Автоматчикова, который сразу же организовал облавы на явки, названные на допросе Джимом. Он и не подозревал, что все это уже старые явки, нарочно подсунутые ему, но больше того, на одной из них была приготовлена хитроумная ловушка.

Как раз на эту квартиру отправлялся майор Морды-рёв с оперативной группой из двух человек. Только что пробило полночь. Пустынные улицы встречали пугающей тишиной. Вот и нужный номер дома. Это был одноэтажный домик на окраине города, окруженный зарослями шиповника и жимолости. Окна были от старости в виде параллелограммов и выходили во двор. Под ними майор поставил надежные капканы — муха не пролетит. Одного оперативника поставил около черного хода, второго — на крышу около печной трубы (мало ли что бывает, майор был предусмотрителен). Сам же он храбро решил идти прямо в дом. К его удивлению, дверь была не заперта. Майор шагнул в комнату, и внезапно зажегся яркий свет. Морды-рёв от неожиданности схватился за пуговицу гимнастерки, но ничего опасного не было видно. Он сделал еще три шага в глубину комнаты, и тут выходная дверь мягко закрылась и над ней вспыхнула зловещим красным светом надпись «Осторожно, напряжение 10000 вольт» и внизу череп и скрещенные кости. В пустой комнате на столе стоял аппарат, похожий на пишущую машинку. Мордырёв подошел к столу и нажал на клапан, рука его тут же словно приросла к металлу, приклеившись специальным составом. Сам того не сознавая, майор замкнул 10-ю фазу, которой питалась вся обстановка комнаты, а также пол и стены, пропитанные проводящим раствором, с нулем машины, которая сразу же начала свою коварную деятельность. Это было новейшее достижение кибернетики — машина для облагораживания человека. Но американская военщина переделала ее на свой лад, чтобы, наоборот, вытягивать у человека все хорошие мысли и оставлять одни плохие. Сейчас машина работала безотказно. Мордырёв не мог сдвинуться с места. Через 10 секунд у него совершенно пропали мысли о Родине, чувство патриотизма и сознание воинского долга. А электроны продолжали двигаться из генератора машины через цепь внутренних проводников, индуктируя новые потоки во всех десяти фазах. Вся комната быстро наполнилась упорядоченно двигающимися фотонами и фононами. Линейные осцилляторы совершали лихорадочные колебания, акустические вдоль и оптические поперек комнаты. Соединенные в изомерную цепь долговязые антипротоны бегали по 10-й фазе через голову майора, по кусочкам подхватывая его хорошие мысли, и цепко несли их к нулю машины, чтобы навсегда погрести их в земле. Вскоре майор уже не помнил, что такое честь и социалистическая мораль. Голова его сжималась, в ушах стучала кровь, и в заряженных волосах время от времени запутывались разноименно заряженные фотоны. Но это еще не все. На его беду несколько фотонов попали в железную шляпку вбитого в стенку гвоздя. И оттуда вырвался на свободу свирепый и быстрый нейтрино, который стремительно пересек по диагонали комнату и впился Мордырёву под ноготь. Но вот в голове у майора не осталось ни одной хорошей мысли, а плохие занимали лишь небольшой участок мозга у задней стенки. Машина сразу же переключилась на другую фазу, и в результате смены фаз в комнате создалось сильно плюроскопическое поле, которое способствует быстрому росту плохих мыслей. Еще через 20 секунд в голове Мордырёва роились бесчестье, ложь, обман, провокации, стремление к наживе, разврат, мысли о водке и им подобные. Машина закончила свою работу, грозное предупреждение на двери погасло, и дверь так же бесшумно открылась. Когда Мордырёв опомнился, он уже сам надежно спрятал машину, вышел из дома и сказал своим подручным, что он, черт возьми, перерыл весь дом, но там даже запаха человеческого не слышно. Так появился новый агент по имени «Родной».

В это вечер генерал Бомбардировщиков долго и беспокойно шагал из угла в угол своего опрятного светлого кабинета. Неспроста интуиция подсказывала ему, что за неудачей с облавой на явочные квартиры таится нечто большее. Ему в голову пришла блестящая идея, и он решил пойти прямо на дом к Автоматчикову; к тому же он любил проводить вечера в семейной обстановке гостеприимного полковника, так как своей семьей так и не обзавелся. Несмотря на поздний час, он надел новые галоши, которые почти задаром позавчера приобрел у одного знакомого спекулянта; спортивный полупиджак военного покроя, эффектно выглядевший в сочетании с только что выстиранной клетчатой красной с бордовым ковбойкой; серую стрельчатую кепку с большим стильным козырьком и через четверть часа уже входил в квартиру Автоматчикова, широко улыбаясь доброй отеческой улыбкой. Вскоре они с полковником сидели за чашкой черного кофе с лимоном и мирно беседовали. Из-под стола вышел пятилетний сынишка Автоматчикова, наматывая на палец сопли. Генерал очень любил детей. Он взял мальчика на руки и погладил его шершавой рукой по белокурой кудрявой головке. Мальчик тоже любил «дядю генерала» и с чисто детской непосредственностью кусал его за ухо, пуская в ушную раковину генерала нежные детские слюни. Но вот сынишку уложили спать, и генерал поведал полковнику свой новый план, который Автоматчиков начал реализовывать уже со следующего дня.

Спустя четыре дня после визита генерала полковник сидел в своем кабинете и недоуменно скреб тяжелую голову. Операция с явочными квартирами не дала ничего нового, и с Мордырёвым стало твориться что-то неладное. Недавно он опять напился до животного состояния и проглотил обойму от ТТ. Счастье, что окончилось благополучно: все-таки за потерю кадрового работника полковника по головке не погладили бы. Но Автоматчиков волновался по другой причине. Сегодня предстояло провести ответственную операцию. Вчера Автоматчикову удалось осуществить план Бомбардировщикова. Он подпоил малютку Джима, и тот выболтал, что 21-го мартобря, в 19 часов 30 минут он должен находиться в ресторане «Вдрызг» за крайним столиком. В качестве пароля ему нужно держать в зубах салфетку, а горчицу намазывать указательным пальцем. К нему подойдет человек и скажет: «Привет от тети. У вас есть зубной порошок?» На что Джим должен ответить: «Порошка нет, но есть вот это», — и показать гайку. Если резьбы у гайки и у болта, находящегося у незнакомца, совпадут, значит, это свой человек. После этого он передаст Джиму записку с адресом новой явочной квартиры. Вот и все. Опохмеляясь сегодня с Джимом, полковник осторожно, намеками выведал, что тот ничего не помнит, о чем вчера говорил. У Автоматчикова мгновенно созрел план действия. Через два часа Джиму была объявлена амнистия, и он вышел на свободу, недоверчиво озираясь, но не замечая, что чуть поодаль за ним следуют равнодушные старик в темных очках и торговка семечками. Это были люди полковника. У торговки в кошелке под семечками лежал магнитофон, а старик был снабжен ржавой ракетницей, чтобы в случае чего указывать направление. Автоматчиков решил сам, с оперативной группой, пронаблюдать за встречей Джима со связным. В ресторане сегодня должен был выступать ансамбль скотоводов, и Автоматчиков решил замаскировать свою группу под скотоводов. Так было надежнее. Настоящий же ансамбль перехватили по дороге и арестовали, обвинив его членов в неуплате профсоюзных взносов за два месяца, и, пока скотоводы возмущенно заполняли анкеты и автобиографии, люди Автоматчикова примеряли их костюмы, а в лаборатории спешно вмонтировали в барабан импульсный фотоаппарат. До отправления оставалось еще два часа, и Автоматчиков, повязав тяжелую голову полотенцем, вяло слонялся по кабинету, стараясь пригвоздить очумелую муху сапогом к стене. Вскоре ему надоело бесплодное швыряние сапогами, и он уже собрался вздремнуть, но тут прибежал запыхавшийся мотоциклист, весь в пене, и сообщил, что Джим уже на месте. Пора было выступать.

Ресторан «Вдрызг», несмотря на раннее время, был уже переполнен. Автоматчиков, отогнув уголок занавеса, наблюдал со сцены за Джимом, который сидел недалеко. Сквозь табачный дым было видно, как он ощупывает глазами каждого входящего. Гвалт в зале стоял невообразимый. Ругань, споры, песни — и все это под аккомпанемент стука ножей и громкого чавканья порядочной публики. Какая-то накрашенная девица хлестала из горлышка коньяк. Лохматый кавказец разулся, спокойно развесил потные носки на спинке стула и на нетвердых кривых ногах принялся отплясывать лезгинку. Два студента, пьяные как сапожники, выколупывая мясо из зубов, хрипели: «Музыку! Рок давай!» Автоматчиков приказал начинать. Взвили занавес. Из-за сцены на подгибающихся ногах вышел Мордырёв. Посконная рубаха была подпоясана офицерским ремнем. Домотканые порты топорщились на коленях. Закатив глаза, он сипло сказал: «Все мы… значитца, артисты-чечеточники, будем того, так сказать, петь современный цыганский романс «Один я в поле кувыркался». И Мордырёв запел раскатистым басом. Джим мельком оглянулся, и от удивления его брови поползли вверх и исчезли в волосах. На условном языке слова песни звучали так: «Остерегайся, за тобой следят». Кусок застрял в горле, и Джим начал биться спиной об угол стола. Ясно, что все пропало. Ему теперь было все равно. Он попросил у официанта двойной коньяк с перцовкой, три тухлых яйца, взболтал все это в одном фужере и круто посыпав солью, залпом выпил и через пять минут рухнул головой на стол. Сердце его не билось. Когда Автоматчиков догадался, что Джим не просто спит пьяным сном, а покончил с собой, он с досады начал икать и чуть не заплакал. Ему не везло. Как будто все было против него.

Непростительные ошибки Автоматчикова не прошли для него даром. Его. сняли с работы и отправили в колхоз агрономом. О дальнейшей его судьбе известно лишь то, что он вскоре получил звезду Героя Труда за невиданный урожай кукурузы и овса.

Вельцевул Дзюба все еще находился в больнице. Неотступно при нем дежурила Нюся. Раза два заглядывал сам Бомбардировщиков, которому не терпелось, чтобы Дзюба скорее выздоровел. Дел было еще много. На свободе оставался «связной», но «связной» ведь послан «кем-то», значит, должен быть и резидент. А время не ждало. Скоро должна была отправиться новая экспедиция на Нептун. Через неделю Дзюбу выписали, и они с Нюсей в ближайшее воскресение отправились в ЗАГС. Народу — тьма. Были здесь «молодые» всех возрастов и всех наций. Шум, суета, слезы и радости и горя. В углу, под портретом Сталина, дрались двое новоиспеченных супругов. Из обрывков злобных обоюдоострых фраз можно было заключить, что муж непременно хотел спать у стенки, а жена — тоже. Загипнотизированные этим примером, Вельцевул и Нюся по молчаливому согласию одновременно с очередью к столу записей заняли очередь и к столу разводов. Но у них все обошлось благополучно, если не считать того, что когда они протянули паспорта сотруднику ЗАГСа, тот сердито взглянул на них. Дело в том, что Дзюба в свои 22 года был уже трижды женат, а Нюся два месяца назад бросила мужа и четверых малолетних детей. Но старшина, чувствуя заминку, показал удостоверение, и сотрудник сделал все, что нужно, смущенно ерзая в кресле. Свадьбу справляло все Управление, а также были приглашены и герои последних событий — Тигролапов, Забурдаева и Окуляров. Но это не было случайностью. Бомбардировщиков дал задание Дзюбе тщательно следить за Окуляровым, видимо, что-то знал. Дзюба плохо помнил, что было на его свадьбе. Все его внимание было сосредоточено на Окулярове. А тот сидел, как сморщенная луковица, мало пил и был очень печален. В этот момент в другом конце комнаты началась потасовка. Мордырёв напал на Тигролапова и с криком: «Не отдам тебе Февронью Забурдаеву» — опустил тарелку, наполненную студнем из свежей конины, на голову Тигролапова, который сидел спиной к Мордырёву и, ничего не подозревая, мирно беседовал с Забурдаевой. Все смешалось. В самом центре испуганной толпы метался Мордырёв, срывая с себя одежду, и брызгал слюной, изрыгая страшные ругательства. А когда его связали и уложили на кровать, Дзюба стал искать глазами Окулярова. Но того не было. Дзюба бросился в соседнюю комнату и вдруг за шторой услышал приглушенный и страстный шепот. Окуляров уговаривал Нюсю ехать с ним в Америку, обещая ей золотые горы. Дзюба, не помня себя, отдернул занавес и бросился к Окулярову, но тот быстро присел, а затем молниеносно вскочил на подоконник и выпрыгнул в окно. Темнота сомкнулась за его спиной. А в соседней комнате, связанный, пьяно орал Мордырёв: «Позабыт, позаброшен…»

В воскресенье все Управление с утра повалило на стадион. В честь закрытия футбольного сезона команда войск госбезопасности встречалась с командой уголовного розыска. Это были самые популярные команды города, поэтому на матчи шли несметные полчища болельщиков. Большинство из них было конечно за ГПУ, любимцами были Дзюба и Мордырёв. Но вот на поле показались команды, трибуны зашумели, приветствуя своих фаворитов. Игра началась в бешеном темпе. «Уголовники» сразу же бросились в атаку и не выпускали противников из железных тисков. Гол назревал. Один милиционер от восторга начал палить в небо из пистоля. В это время ударили по воротам ГПУ. Вратарь только приготовился схватить мяч, но тут от напряжения, которое было на поле, у него лопнула резинка в трусах. Вратарь сразу же схватился за них, пытаясь поддернуть вверх, но, спасая собственную честь, он не спас честь команды. Мяч был в сетке. Небо раскололось надвое от безудержной пальбы и заволоклось пороховым дымом. Милиция бурно выражала свое удовлетворение. Но игра еще не была закончена. Вперед вырвался центр «уголовки», за ним бросился разбушевавшийся Мордырёв, схватил за трусы и с силой потянул их книзу. Пока на поле царили растерянность и удивление, Мордырёв схватил мяч руками и галопом бросился к воротам соперников. Не добежав пяти метров, он повернулся к ним спиной и, подбросив мяч, через себя, в падении, забил великолепный гол. Судья в это время протирал новые очки, подаренные ему недавно группой болельщиков, и видел только, как мяч влетел в сетку. Гол был засчитан. Трибуны ходили ходуном, и радостные вопли возбужденных болельщиков заглушили возмущенные выкрики милиционеров. А ГПУ разыгрались. Видя, что судья опять схватился за очки, Дзюба выпнул мяч на беговую дорожку и стрелой стал продвигаться по ней к воротам противника. Дойдя до угла штрафной площадки, он снова свернул на поле. Мордырёв подбежал к вратарю и вытолкал его из ворот, а Дзюба, подопнув мяч кверху, красиво забил его головой в верхний угол. Бомбардировщиков сидел в своей ложе и довольно потирал руки. Мысленно он уже объявил Мордырёву благодарность в приказе. Но его занимали и другие заботы, связанные с проведением сегодняшней операции. А план был прост. После игры запереть все входы и выходы и проверить документы у всех тридцати тысяч зрителей. Вероятность поимки шпиона очень велика, нужно только не проморгать. В перерыве генерал дал приказание оцепить стадион и усилить наблюдение. После перерыва инициативой завладели ГПУ. Мордырёв применил сложный финт: противник атаковал, но Мордырёв замахнулся ногой по мячу, тот подумал, что сейчас будет удар, но тут-то Мордырёв его и обманул, он ударил вместо мяча по ногам противника. В следующий раз он уже поступил наоборот: замахнулся по ногам, а ударил по мячу. Теперь «уголовники» играли против солнца, и вратарь их надел кепку. Мордырёв залез незаметно в офсайд, подкрался к вратарю сзади и, сдернув с головы кепку, убежал в поле. Но это не помогло, до конца игры счет не изменился.

Началась проверка документов. Примерно через двое суток она закончилась, и все это время Бомбардировщиков сидел в судейской комнате, не смыкая глаз. Но вот к нему принесли подозрительные документы. Паспорт был в нормальном состоянии, только на фотокарточке красовалась чернильная клякса. Генерал насторожился. Он уже знал, что американская разведка в последнее время иногда пользуется тонким приемом: дают шпиону чужой паспорт, а чтобы того не узнали на личность, карточку, якобы случайно, замазывают чернилами. Но генерала не проведешь, он на таких вещах собаку съел, года два назад, у соседей-вьетнамцев. Он попросил привести обладателя паспорта. Ввели задержанного. Бомбардировщиков с кислой миной уписывал квашеную капусту, задорно поблескивая золотым зубом. «Присаживайся, гостем будешь. Угощайся». Но тот покачал головой. Вдруг глаза его заблестели, и он проговорил с робкой надеждой в голосе: «Мне ба редьки с луком, да с огурцом, да с картошкой». Генерал с тоской посмотрел на собеседника, глаза его повлажнели. «Нету, брат, нету», — и тяжело вздохнул. Они еще немного посидели, и генерал неожиданно произнес, с жесткой ноткой в голосе: «Вот если скажешь, зачем и кем ты послан в нашу страну, тогда дадим тебе вдоволь редьки с картошкой жареной и огурцами». Задержанный хлюпнул носом: «Да ить как скажешь-то, ить они меня потом убьют», — и навзрыд заплакал, горестно выщипывая волоски из жидкой бороденки. Генералу стало жаль его, и он похлопал шпиона по спине, обрезавшись об острую лопатку, выпиравшую из-под пиджака диверсанта. «Не бойся, дружище, защитим». И успокоенный шпион рассказал, что он был связным, но бумаги оставил в тайнике, а резидента в глаза не видел. Больше взять с него нечего было, и генерал махнул рукой. Шпиона увели.