Крид: И боги падут

Глава 7

Миг. Резкий, пронзительный звук, словно расколовшаяся скала, разорвал закатное небо над Атлантидой. Огромный водяной столб, сверкая и ревя, пронзил защищавший город купол, подобно тому, как копье пронзает сердце. Купол треснул, и в образовавшуюся брешь хлынул водопад, несущий ярость океана. Эта ярость воплотилась в гигантском водяном лике Посейдона — гневном, искажённом лике бога морей, вылитом из бурлящей воды. Его глаза — водовороты, затягивающие всё на своём пути; брови — вздымающиеся валы; рот — грохочущая пасть, извергающая вихри и шквалы. Живой, дышащий образ Посейдона взирал на Крида с ледяным презрением, с холодной тоской океанских глубин.

Вода, с неистовой силой обрушиваясь на город, смывала всё: дома, улицы, людей. В лучах заходящего солнца, пробивающихся сквозь водяной столб, были видны лишь фрагменты разрушения — разбитый мрамор, искорежённый металл и бессильные крики, заглушаемые рёвом воды и грохотом катастрофы. Атмосфера сгустилась — от воды, от давящего чувства неизбежного конца, от глубокого ощущения безысходности, от мрака, проникающего в самое сердце. Крид стоял неподвижно, подобно статуе; его лицо, освещённое блеском разрушения, оставалось невозмутимым, а глаза были глубоки, как океанская тьма. Его равнодушие — мертвенная тишина перед вечным покоем.

Щелчок. Негромкий, почти неслышный звук, раздался в тишине, заглушенной лишь рёвом воды и стонами умирающей Атлантиды. Но этот щелчок был мощнее всех бурь и землетрясений, он был началом конца. Крид, не сдвинувшись с места, щёлкнул пальцами. И там, где неистово бушевала стихия, в самом сердце водяного лика Посейдона, вспыхнул огонь.

Не обычный огонь, а бирюзовый, неземной, сияющий холодным, сверхъестественным светом. Он распространялся не быстро, а мгновенно, подобно волне чистой энергии, охватывая водяной поток. В этом огне не было тепла, только ледяное сияние и неизмеримая мощь. Вода с грохотом и шипением испарялась, превращаясь в пар, который тут же разлагался на составляющие элементы. Бирюзовый огонь поглощал воду с неумолимой скоростью, а с ней и кислород, оставляя после себя только густую, тягучую тьму, пропитанную озоном.

В этот момент разрушение превратилось в величественное зрелище. Гигантский водяной лик Посейдона начал таять, растворяться, словно ледяная скульптура под лучами жаркого солнца. Вместо бушующей стихии оставались лишь искрящиеся бирюзовые языки пламени, постепенно затухающие, унося с собой последние капли воды и остатки разрушенного города. С каждой гаснущей искрой темнота становилась гуще, воздух тяжелее. Крид, окружённый мерцающим послесвечением бирюзового огня, стоял невозмутимый, словно творец, управляющий миром.

Крид двигался медленно, с мерной грацией статуи; каждое его движение было наполнено смертельным спокойствием. В его руке покоился кристалл — не просто камень, а сосредоточение невероятной, ужасающей демонической мощи. Он был холоден, как лёд, и тяжел, как первородный грех. На его поверхности, словно звёзды на ночном небе, мерцали руны — древние символы, пульсирующие тёмной, но по своему притягательной энергией.

Без спешки, без лишних движений, Крид активировал кристалл. Руны на кристалле вспыхнули ослепительно холодным светом, подобным блеску мерцающего ледяного огня. Миг и пришёл пронзительный холод, пронизывающий до самых костей.

Неспешно, словно кладя на мостовую не кристалл, а саму смерть, Крид опустил его на мраморную поверхность Атлантиды. И в этот миг город опутала сеть рунических узоров. Они не накладывались на здания, а пронизывали их насквозь, вплетаясь в камень, металл, даже в сам воздух. Руны пульсировали, разрастаясь, словно живые, распространяя свою тёмную власть по всему городу. Они захватили не только здания, но и людей, опутывая их, словно невидимые нити судьбы, отнимающие души и наполняющие воздух холодом загробного мира. Атлантида превратилась в гигантскую, мерцающую ловушку душ, в величественный, мрачный памятник бессилию и ужасающей мощи магии. В воздухе повисла тяжёлая, давящая тишина, нарушаемая лишь шепотом мерцающих рунических узоров.

Крид стоял на руинах храма; его фигура, подсвеченная мерцающим светом рунических узоров, казалась не человеческой, а высеченной из самого мрака. Его слова звенели в глубокой тишине, пропитанной холодом и запахом озона:

— Я знаю, что ты здесь! Ведь бог старой закалки не мог оставить последних истинно верующих в него разумных существ? Они твоя паства, твой скот, твоя пища и твоя мощь. Но теперь ты в ловушке, божок… — Крид хищно осклабился; его улыбка была холодна, как ледяной ветер из бездонной пропасти. — Атлантида запечатана, как закрытый мир Инферно! — продолжил он, взгляд его был настолько леденящим, что казалось, сам воздух застывает. — А все атланты стали топливом для божественной ловушки душ… — Он замолчал, задумчиво разглядывая закуток разрушенного храма, словно ища не бога, а какую-то ускользающую тайну. Тень от его фигуры падала на разрушенные фрески, изображающие былые триумфы Посейдона, и теперь они казались лишь жестокой иронией, и насмешкой над богом.

Время тянулось медленно, наполненное ожиданием, тяжёлым, как свинцовые тучи перед грозой. Казалось, сама атмосфера замерла, прислушиваясь к тишине, разбавленной лишь шумом ветра, проносящегося сквозь разрушенные здания. Две минуты… Три… В закутке что-то шевельнулось. Из глубины мрака, словно призрак из преисподней, медленно, нехотя, вышел старичок. Его борода, седая и длинная, спускалась до самой груди. Он был одет в рваную хламиду, наброшенную на голое тело; его плечи сутулились, а взгляд был тусклым, лишённым былой божественной мощи. Это был Посейдон, лишённый всех своих сил, сломленный, изгнанный из своего собственного царства. Его лицо, изборожденное морщинами, выражало не только физическое истощение, но и глубокую бездну отчаяния. На его лице застыл не гнев, а безмолвная боль, старая, как сам мир. Он походил не на бога, а на уставшего, побитого жизнью скитальца, лишённого не только сил, но и надежды.

Крид стоял, опираясь спиной на огромный, обвалившийся фрагмент храмовой стены, подобный громадной надгробной плите. Его фигура казалась несокрушимой, высеченной из самого мрака руин Атлантиды. Вокруг него всё ещё мерцали руны, опутывающие остатки города смертельной сетью. Воздух был пропитан холодом, запахом озона и призрачным шепотом загробного мира. Посейдон, лишённый божественной мощи, стоял перед ним, словно ожидая приговора.

Слова Крида прозвучали спокойно, без эмоций, но в них слышалась железная решимость, не допускающая сомнений:

— Мне нужно знать, как освободить титанов.

Его голос был ровный, спокойный, но каждое слово несло в себе вес всей разрушенной империи, всей истории забытых богов и гигантских существ, давно покоившихся в океанских глубинах. Он не просил, а требовал. Его взгляд, холодный и непроницаемый, был устремлён не на Посейдона, а в бездонную даль, словно он видел за руинами Атлантиды саму судьбу мира. В этом взгляде не было гнева, не было жалости, а только глубокое понимание неизбежности и холодный расчёт.

Тишина после его слов казалась ещё более тяжёлой, ещё более напряжённой, напоминая о громадной ответственности, лежащей на плечах Крида, и о бесконечной мощи, которую он был готов призвать. Он ждал ответа, готов был принять любое решение, каким бы тяжёлым оно ни было. За его спокойствием скрывалась буря.

Посейдон стоял неподвижно; его фигура, согнутая под бременем бессилия и отчаяния, казалась ещё более хрупкой на фоне разрушенной Атлантиды. Его молчание было тяжелее любых слов, наполнено не только нежеланием раскрывать «семейные тайны», но и глубоким страхом, беспомощностью перед лицом неизбежного. Возможно, он и вправду не знал. А может быть, знал, но не мог признать. Его молчание было приговором. Приговором, который Крид интерпретировал как свой собственный ответ.

В миг, быстрый и смертоносный, как удар молнии, Крид сблизился с Посейдоном. Движение было естественным, незаметным, почти невидимым, но за ним скрывалась гигантская мощь. И вот уже в руке Крида покоится сердце морского бога, ещё бьющееся, пульсирующее жизнью, но лишённое божественного сияния. На миг удар сердца споткнулся, словно замер в ожидании неизбежного. Лицо Посейдона исказила не боль, а пустота.

Подняв сердце над головой, Крид превратил его в фокус невиданной мощи. Руны, опутывавшие Атлантиду, вспыхнули ярче; их мерцание пронизывало ночь, словно самые глубины пропасти вырвались на свободу. В этот миг души всех атлантов, попавших в ловушку, потекли в сердце Посейдона, питая его, наполняя его бесконечной энергией. Этот энергетический поток был ужасен, ужасающе красив, словно самое сердце разрушенного мира.

И из этого мрачного, ужасающего процесса, из погибшей цивилизации и сломленного божества, родился философский камень. Мерцающий, идеальное сердце любому, сияющее светом мёртвых звёзд. Цена, которая была заплачена за его создание, воистину была невообразимо высока. Цена, которую никто и никогда не сможет оплатить. Крид держал его в руке, и в его взгляде не было триумфа, была только глубокая, печальная мудрость и понимание бездны, разделяющей богов и людей.

Виктор… Имя, когда-то носившее в себе тепло человеческих чувств, теперь звучало пусто, словно эхо в бездонной пропасти. Он стоял на грани, на тонкой линии, разделяющей мир живых и мир мёртвых, мир богов и мир людей. Он пересёк её давно, потеряв былую человечность, но так и не обретя божественного начала. В нём не было ни тепла жизни, ни холодного сияния божественной мощи, была только пустота, заполненная бесконечной волей и целью. Он был за границей, в межмирье, в том пространстве, где законы мира перестают действовать.

Его путь был своим, уникальным, не прописанным в каких-либо божественных или человеческих канонах. Это был путь выбора, путь бесконечных жертв, путь, на котором каждое решение приходилось принимать самостоятельно, без подсказок и помощи свыше. Это было пустынное путешествие в бескрайние степи бытия, и единственным путеводителем была его собственная воля. Размышляя о своём пути, Виктор не прибегал к божественным законам, не искал поддержки у высших сил, он был сам себе богом и сам себе судьёй. Он понимал временность всего сущего, он видал сотни миров и гибель тысяч цивилизаций. Видел богов, падавших с высоты Олимпа, видел закаты целых эпох. И все эти картины были написаны на холсте его собственной души, создавая уникальную картину мироздания.

Крид стоял на руинах Атлантиды; философский камень, сияющий холодным светом, покоился в его руке. Вокруг простирались бескрайние разрушения: обломки зданий, остатки статуй, застывшие в последнем мгновении былого величия. Воздух был тяжел от запаха солёной воды, озона и призрачного шепота мёртвых. Руны, до недавнего времени опутывавшие город смертельной сетью, потускнели, их мерцание погасло, оставив после себя лишь призрачный отблеск былой мощи. Тишина была глубока и давяща, напоминая о гибели целой цивилизации.

Крид задумчиво хмыкнул. Звук был негромким, почти неслышным, но он разрезал тишину, словно тонкий клинок. Его взгляд был устремлён на философский камень, словно он видел в нём не просто артефакт безмерной мощи, а отражение бездны, разделяющей богов и людей, жизнь и смерть, созидание и разрушение. Это был камень безмерной мощи, созданный ценой, которую никто не в силах оплатить. Камень, созданный из пепла погибшей цивилизации и сердца их бога.

Затем, медленно, с мерной грацией, достойной бога, он подошёл к лежащему на земле кристаллу — ловушки душ. Взяв его, он ощутил охлаждающий холод, исходящий от камня. Это был не просто артефакт, это было хранилище тысяч душ, сосредоточие бесконечной печали и отчаяния. Крид держал в руках не просто камень, а судьбы погибшего города.

Он повернулся и направился к своему кораблю. Его фигура, подсвеченная блеском философского камня, казалась ещё более величественной на фоне разрушенной Атлантиды.

Тяжёлый дубовый стол в каюте капитана казался не просто мебелью, а фрагментом древней святыни. Его поверхность, истёртая временем и покрытая мелкими царапинами и потёртостями, свидетельствовала о долгих годах и множестве событий. Воздух в каюте был наполнен запахом солёного ветра, дерева и нотками магии самого Крида. На столе лежали философский камень, излучавший холодное сияние, и кристалл, хранивший в себе тысячи душ погибших атлантов.

Крид, вернувшись в каюту, медленно опустился на стул. Его движения были плавными, размеренными, исполненными концентрации и глубокого понимания значимости предстоящего действия. Он взял в руку специально приготовленный кинжал: его лезвие было отполировано до блеска, а рукоять инкрустирована мелкими драгоценными камнями, мягко мерцавшими во мраке каюты. Этот кинжал, словно продолжение его руки, был готов к работе.

Сосредоточившись, Крид начал вырезать на дубовой поверхности стола руны призыва Хозяина Инферно. Руны были не просто символами, а частью древней магии, забытого знания, мистического ритуала. Каждый рез кинжала был точен, выверен; каждая линия — наполнена мощью и сконцентрированной энергией. В воздухе повисла напряжённая тишина, которую нарушали лишь шепот ветра за бортом и глубокое дыхание Крида. Он вырезал руны не просто в дереве, а в самой ткани реальности, призывая из бездонной глубины преисподней могущество, способное изменить судьбу любого мира. Свет философского камня освещал его руки, подчёркивая важность и опасность ритуала. В каюте капитана царила атмосфера запретного знания с нотками неизбежного будущего.

Воздух в каюте, уже сгустившийся от напряжения, задрожал. Вырезанные Кридом руны вспыхнули холодным, неземным шартрезовым светом, что быстро распространился по каюте, окрашивая стены в мрачные тона, затем сжался, сфокусировавшись перед Кридом. В этой точке пространство исказилось, как вода в кипящем котле, и появился Малик дэ Сад.

Он не просто мгновенно возник, а словно шагнул из тени реальности: зеленоглазый брюнет в идеально сидящем темно-синем костюме-тройке. Костюм казался сотканным из тьмы, его глубокий синий цвет почти поглощал крохи света вокруг. Ткань струилась, как живая, обволакивая его фигуру; от безупречно отутюженных складок исходила аура власти и холодной элегантности. На его лице, обрамленном темными волосами, ни один мускул не дрогнул; взгляд был ледяной, пронзительный, словно он видел Крида насквозь. Демон просто стоял, как воплощение безмятежной силы, внезапно возникший призрак или демон из глубин Инферно. Воздух вокруг него вибрировал от едва уловимой, но визуально ощутимой энергии, словно он был центром миниатюрного урагана. В тишине каюты слышалось лишь тихое потрескивание, подобное разрядам статического электричества. Философский камень на столе вспыхнул ярче, словно в ответ на появление Хозяина Инферно; кристалл ловушки душ так же замерцал тусклым, тревожным светом.

Малик дэ Сад едва заметно хмыкнул, уголки его губ едва приподнялись в издевательской усмешке, впрочем мгновенно исчезнувшей бесследно спустя какой-то миг. Ледяной, проницательный взгляд скользнул по философскому камню и кристаллу ловушки душ, которые Крид спокойно протянул ему на раскрытой ладони. Камень, излучавший холодный свет, казался почти живым; кристалл, прежде темный и непроницаемый, теперь мерцал чистым, прозрачным светом. В тот же миг, как артефакты коснулись пальцев Малика, кристалл словно растворился в воздухе, оставив после себя лишь ощущение пустоты и лёгкий запах озона. На ладони Крида лежал другой, абсолютно чистый кристалл, готовый к новым душам и очередной жатве.

— Спаси её! — голос Крида, хотя и сухой, прозвучал напряжённо, с почти отчаянной мольбой, скрытой за хладнокровием. — Верни Бель жизнь, достойную её невинности и наивной простоты. Без меня… — он замолчал, сжав челюсти. Затем, отдавая Малику философский камень, холодно добавил: — Это плата за счастье одной конкретной души.

Демон кивнул — жест был настолько лаконичен, что почти незаметен, но всё же подобен кивку царя, принимающего дань, что ему причитается. Затем, бесшумно и практически мгновенно, он исчез, как по щелчку пальцев. Не растворился, как кристалл, а именно пропал, словно его никогда и не было. Одно мгновение он стоял перед Кридом, воплощением тьмы и могущества, а в следующее — оставался лишь пустой, напряжённый воздух.

Крид остался один, погружённый в тишину и тяжелую атмосферу. Свет кристаллической ловушки душ потускнел, словно отражая угасающую надежду. Он медленно опустился на стул, словно лишенный сил, и погрузился в свои мысли. Впереди его ждала долгая дорога назад, и он понимал, что всё изменилось безвозвратно. Воздух в каюте пах солёным ветром, смолой и древесиной, но теперь к этим запахам примешивался едва уловимый пряный аромат Инферно и чего-то запредельного — запах Ада.

Крид усмехнулся видимо демон во всю трудился над обустройством нового мира под контролем Инферно и это его по своему забавляло.

Отдав приказ готовить корабль ко всплытию, Крид открыл бутылку рома и прикурил от зачарованной Зиппо самокрутку с целебными травами.