Лекарство против застоя

Часть 92

Часть 92

25 июля 1976 года, 09:25 мск, Пуцкий залив , линкор планетарного подавления «Неумолимый», главный командный центр

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи

В мире восемнадцатого года первая мировая война, с моей легкой руки, подошла к концу даже раньше, чем в Основном Потоке, и с совершенно противоположным результатом. Прорыв под Дижоном случился в двадцатых числах августа, после чего «ролики» Гудериана весело побежали на юг по дорогам вдоль обоих берегов Роны к синему-синему Средиземному морю.

И одновременно тяжелая артиллерия загрохотала на альпийских перевалах, там, где германские и австрийские горнопехотные части начали свое вторжение в солнечный Прованс. Впрочем, в отличие от аналогичной Трентинской операции, в данном случае никаких стратегических результатов от прорыва через перевалы во французских Альпах никто не ждал, а потому и развивалось наступление ни шатко ни валко. По ту сторону гор все выглядело гораздо интересней. Разбросав в стороны подчиненных генерала Першинга будто медведь собак, германская армия рванулась вперед бурным потоком, имея конечной целью Марсель и Тулон. Укрепленный Лион подвижные отряды просто обошли, отдав город на съедение пехотным дивизиям, что с комфортом продвигались в эшелонах следом за передовыми моторизованными отрядами.

Смесь тактики так называемой «эшелонной войны», свойственной начальному этапу Гражданской войны в России, и тактики подвижных соединений вермахта на начальном же этапе Второй Мировой войны принесла кайзеру просто оглушительный успех. Шютце-штурмовики, бородатые, веселые, с короткими трубками в зубах, катили на броне «роликов» и в кузовах грузовиков, будто и не было трех тяжелейших окопных лет, когда для продвижения фронта в ту или иную сторону на пару километров требовались миллионные жертвы и несколько месяцев кровопролитного сражения. И вот август восемнадцатого вдруг стал похож на август четырнадцатого, только тогда германские стрелки топали по пыльным дорогам своими ногами, а теперь с комфортом и ветерком мчат под жарким южным солнцем к ласковому Средиземному морю.

Впрочем, окопавшееся в Бордо французское правительство, хоть германский удар и не был нацелен прямо на этот город, не стало сидеть на попе ровно в ожидании неприятностей, а засобиралось в эвакуацию, намереваясь обосноваться… в Алжире. Эти деятели капитулировали бы как порядочные, но кайзер на волне головокружения от успехов успел заявить, что намеревается судить господ французских министров за разжигание войны и повесить их высоко и коротко в назидание грядущим поколениям. Отсюда такой безудержный драп. И туда же, в Мерс-эль-Кебир, из Тулона одновременно с эвакуацией правительства передислоцировался весь французский флот. Собственно, господа министры-депутаты и собирались перебираться в Алжир вместе с боевыми кораблями, а иначе, на пассажирском пароходе, просто страшно, ведь западное Средиземноморье в последнее время буквально кишело базирующимися на Специю подводными лодками с австро-германскими экипажами.

И как только об этом стало известно в армии и в тылу, все посыпалось с оглушительным грохотом. И если в отступающих американских частях еще сохранялся какой-никакой порядок, то остатки французской армии превратились в бушующее море разбегающихся по домам дезертиров. И только некоторые части вместе с янки относительно организовано отступали к Пиренеям, чтобы интернироваться, сложив оружие перед испанскими властями.

Второго сентября передовые отряды Гудериана без всякого сопротивления вошли в Марсель и опустевший Тулон, на чем с Западным фронтом в целом было покончено. Германской армии оставалось занять территорию вплоть до испанской границы, установив на ней самый правильный германский орднунг. Центральные державы ликовали, и в то же время военное напряжение в них достигло предельной точки. Если отдать германским гренадерам приказ готовиться к десанту хоть на Британские острова, хоть в Алжир, то будет неизбежен социальный взрыв огромной разрушительной силы. Германия и Австро-Венгрия выиграли страшным напряжением всех сил и концентрацией усилий на ключевом Западном направлении, но настоящим победителем в этой войне поделалсяновый вождь партии русских большевиковтоварищ Коба-Сталин — человек с острыми испанскими усищами и горячим характером настоящего горца.

Кайзер знает, что молодая Советская Россия неприкосновенна, недаром же на Брестском мирном договоре стоит моя подпись гаранта соглашения. И если со всеми внутренними проблемами советские власти должны справляться самостоятельно, то в случае внешней агрессии на защиту меньшего брата встанут товарищи Сталины из сорок первого и пятьдесят третьего года, да и я добавлю от себя нарушителю конвенций. Поэтому, как только стало известно о крахе французской государственности, кайзер Вильгельм объявил демобилизацию старших возрастов.

Правда, непобежденной осталась Великобритания, но даже при том, что ни один германский гренадер так и не ступил на землю Оловянных островов, людских ресурсов для продолжения войны не было и у Империи, над которой никогда не заходит Солнце. В Лондоне знают, что самураи, вскормленные пятнадцать лет назад левой британской сиськой, уже положили глаз на Французский Индокитай. А там рядом Британское Борнео, Малайя и Сингапур, настоящие бриллианты в короне династии Виндзоров. Поэтому король Георг уже вызвал к себе премьер-министра Ллойд-Джорджа и прописал тому для улучшения пищеварения клизму из скипидара с красным перцем и патефонными иголками. Британии нужен как можно менее похабный мир в Европе, чтобы успеть уберечь от посягательств свои сокровища на Дальнем Востоке.

Также лордов Британского адмиралтейства беспокоит французский флот, будущее которого пока туманно. Если Франция не капитулировала сразу, то не исключено, что этого не случится в самом ближайшем будущем, после очередной смены кабинета. Или кайзер передумает сажать в тюрьму и вешать французских политиканов, и тогда те на радостях отдадут ему все, включая осевший в Мерс-эль-Кебире французский флот, что сдвинет равновесие в морских вооружениях в сторону Германии, уже наложившей свою лапу на Специю и Таранто. Очередная операция «Катапульта»* в таких условиях становится почти неизбежной.

Историческая справка:* Операция «Катапульта» — общее название серии британских операций по захвату и уничтожению кораблей французского флота в английских и колониальных портах Франции в ходе Второй мировой войны. Операция была проведена Королевским флотом Великобритании после перемирия Франции и Германии для недопущения попадания французского флота под контроль Германии. Основным эпизодом операции была атака британским флотом французской эскадры в порту Мерс-эль-Кебир неподалёку от Орана (Алжир) 3 июля 1940 года.

Собственно, пока в Британии лелеяли коварные замыслы, рвануло совсем в другом месте. Еще второго сентября, когда кайзер Вильгельм издал указ о частичной демобилизации старших возрастов, неожиданно проснувшийся парламент в Будапеште разорвал австро-Венгерскую унию и предписал молодому королю Карлу в двадцать четыре часа под угрозой силового выдворения покинуть территорию Транслейтании, королевский престол которой становится вакантным. В ответ выехавший в Вену пока еще император Карл на следующий день заявил, что он устраняется от дел и не пошевелит и пальцем, чтобы вмешаться в события — и тут же получил отставку от австрийского рейхстага, который на основании пассивной позиции попросил его с трона и направил кайзеру Вильгельму прошение о приеме Немецкой Австрии в состав Второго рейха. И почти одновременно с этим заявлением Хорватский Сабор в Аграме разорвал унию с Венгрией и провозгласил создание независимого королевства словенцев, хорватов и сербов. И там тоже милягу Карла не желают знать ни в каком виде. При этом депутаты парламента в Праге пока замешкались, но никто не сомневается, что никуда они не денутся и последуют примеру своих венских коллег, ибо относительно Основного Потока победители и побежденные поменялись местами. И к тому же пана Масарика нечаянно прибило то ли громом, то ли оглоблей где-то на российских просторах, так что некому теперь лепить из обломков Австро-Венгерской империи такую страну, как Чехословакия. Рекламная пауза, поют и танцуют все, как в старом индийском кино.

При этом у меня возникла насущная необходимость закрыть в этом мире сербо-болгарский вопрос, тем более что там все повисло на волоске. Сейчас ополоумевший хорватский Сабор позовет к себе в короли Александра Караджоржевича, и балканская история снова зашкандыбает по привычным ухабам. Однако ключ к позиции лежит не в Белграде, ныне оккупированном австро-венгерскими войсками, а в Софии,где пока что празднуют победу, ибо по другую сторону Салоникского фронта царят разброд и шатания. Русские фактически вышли из войны еще год назад, с недавних пор анархия охватила и французские части, а из греков солдаты как из дерьма пуля, и стойкость проявляют только сербские контингенты. Правда, и болгары тоже преизрядно устали от войны, и единственное, что держит их в строю, это сознание того, что они защищают территорию, где население считает себя не сербами, не турками и не греками, а именно болгарами… И в пятнадцатом, и в сорок первом году население северной Македонии встречало болгарских солдат как освободителей.

4 сентября 1918 года, утро, Франция, Виши , отель «Маджестик»

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи

Однако прежде, чем шугать царя Фердинанда с трона, следовало заручиться содействием местного авторитета. Я имею в виду кайзера Вильгельма, ставка которого в первых числах сентября располагалась в курортном французском городке Виши. В конце концов, мне не впервой совершать к этому человеку внезапные визиты.

Нашел я германского императора в отеле «Маджестик» в изрядно расстроенном состоянии чувств: вроде бы и победа, и в то же время почва буквально плывет под ногами. Результат достигнут в прямом смысле на последнем издыхании, и к тому же никакой особой заслуги в этой победе кайзер за собой не чувствует. Его талантов хватило лишь на то, чтобы влезть в эту войну будто бегемот в болото, а вытаскивать его из трясины сначала на восточном, а потом и на западном направлении пришлось уже мне.

— Доброе утро, Вильгельм Фридрихович, — раскрыв портал, приветствовал я германского монарха. — Очень рад видеть вас в добром здравии и хорошем расположении духа.

— Доброе утро, герр Сергий, — ответил кайзер. — Скажите, какие такие важные дела привели вас так неожиданно в мою скромную обитель?

— Есть такие дела, Вильгельм Фридрихович, — сказал я. — Во-первых, мне следует поздравить вас с победой там, где прогнозировалась максимум ничья. Во-вторых, мне нужно ваше личное содействие в одном скользком балканском вопросе…

— Победа, герр Сергий, это еще не повод для поздравлений, — проворчал кайзер. — Казалось бы, теперь останется только жить да радоваться, но нет же, проблем стало даже больше, чем прежде. Во-первых, это Франция. Сейчас Мы оккупируем эту зловредную страну, но такое положение не может быть вечным. Однако, стоит дать французам свободу, как они тут же учредят у себя республику и возмечтают о реванше. А Нам так не хочется через двадцать лет вновь возвращаться к пройденному материалу. Во-вторых, вы Нам, конечно, говорили, что Австро-Венгерская империя малыша Карла просуществует только до момента завершения боевых действий, да только Мы не предполагали, что это произойдет так скоро. Щелчок пальцами, и вот уже гарсон вместе со счетом несет к Нашему столику сразу две короны. Не то чтобы я был против округления владений, но не вот так внезапно, хотя из чехов подданные должны получиться всяко получше, чем из каких-нибудь бельгийцев или французов. В третьих, нас беспокоит тот хаос, что образовался на месте распавшейся венгерской части империи Габсбургов. Что теперь будет с оккупированной войсками Четверного Союза Румынией, что с Сербией, и не передерутся ли между собой хорваты и венгры? Хорошо хоть, в самой Германии все спокойно, и нам не грозит никакого безобразия вроде Ноябрьской революции, и то исключительно благодаря вам, герр Сергий…

— Ладно, Вильгельм Фридрихович, — сказал я, таким тоном, каким Птица обычно говорит со своими пациентами, — потом сочтемся благодарностями. А сейчас давайте поговорим о ваших проблемах. Во-первых, кто вам сказал, что оккупация не может быть вечной? Еще как может. Состояние оккупированности для Европы вполне естественное, и за две тысячи лет кто только кого у вас там не оккупировал, частенько с полным перевариванием и поглощением. Вот и вам за тридцать или пятьдесят лет надо будет сделать то же самое. Так сказать, во имя того, чтобы в Европе по вине безответственных политиков не повторилась бойня с миллионными жертвами. И то же самое, только на добровольной основе с их стороны, вы должны проделать с Австрией и Чехией. Но упаси вас Всемогущий Господь от того, чтобы вы, собрав под себя всю Европу, решились нарушить вечный Брестский мир и пойти в завоевательный поход на Восток. Могу гарантировать, что результат такого похода будет даже более сокрушительным, чем в Основном Потоке, и вскоре после такой безумной выходки вся Европа заговорит по-русски. И я тоже не останусь в стороне от веселья, внеся в него свою скромную лепту. Ну, вы меня поняли. Даже если у вас при этом не будет никаких дел на Западе, Восток вам не по зубам.

— Я вас понял, герр Сергий, — вздохнул кайзер, — и сам закаюсь делать что-то подобное, и наследнику своему закажу строго-настрого.

— А зачем вам наследник? — удивился я. — Я уже почти решил сделать вас своим спецпредставителем по Западной Европе и Северной Америке и наделить положенными при этой должности второй молодостью и идеальным здоровьем лет еще на пятьдесят. С момента нашего знакомства вы, Вильгельм Фридрихович, все делали правильно, а потому, по итогам кампании в Европе, вам положены продвижение по службе и связанный с этим солидный бонус.

— Вторую молодость — мне? — удивился кайзер Вилли.

— Вам, а кому же еще, — ответил я. — Из всех местных монархов вы мне наиболее симпатичны своим человечным отношением к подданным. Задача, которую я перед вами ставлю во второй жизни, будет простой и одновременно сложной. Вам предстоит на практике проверить, возможно ли воссоздание в условиях двадцатого века римской империи германской нации. Межнациональные различия и разницу в уровне материального благосостояния у граждан общеевропейского рейха вам, скорее всего, на протяжении одного-двух поколений стереть не удастся, да этого и не нужно. Ваше государство должно смотреть поверх этих различий и видеть только законопослушность и профессиональную компетентность. Империя тем и отличается от варварского королевства, что, не делая различия по нации и социальному происхождению, дает каждому возможность проявить свои лучшие качества, относясь к добрым по-доброму и к злым по-злому. Прежде в Основном потоке за создание такого вот общеевропейского общежития брались многие, нони у кого не вышло ничего путного. Может, у вас, по факту объединившего подавляющую часть Европы, получится лучше. Хочется в это верить, потому что в противном случае эти земли тоже станут частью Красного Проекта.

— Я вас понял, герр Сергий, — сказал Вильгельм, с которого за время нашего разговора как рукой сняло всю меланхолию. — Но скажите, что же будет дальше?

— А дальше — к звездам, — ответил я. — Есть в Галактике цивилизация эйджел, как целое безусловно враждебная земной цивилизации. Но воевать с ней требуется не на истребление, как янки с американскими аборигенами, а до капитуляции и интеграции в состав объединенного человечества. И учиться этому вам предстоит в домашних условиях, тренируясь на поляках, чехах, датчанах, французах и итальянцах. Но это будет потом, а сейчас я хотел бы вместе с вами заняться неотложным балканским вопросом…

— Всегда рад вам помочь, герр Сергий, — машинально отозвался кайзер, и тут же, спохватившись, спросил: — А в чем, собственно, там дело?

— Поскольку Австро-Венгерская империя развалилась окончательно и бесповоротно, на Балканах как можно скорее требуется навести самый правильный порядок, — сказал я. — Если этого не сделать прямо сейчас, то потом этот регион неизбежно превратится в очередной гнойный нарыв и очаг для возникновения новой войны. И в это дело опять неизбежно окажутся замешаны британцы…

— Вы думаете, герр Сергий, что тут у нас передерутся мадьяры с хорватами? — спросил Вильгельм.

— Совсем нет, Вильгельм Фридрихович, — ответил я. — В Венгрии, социально застрявшей в середине прошлого века, сейчас зреет социальный взрыв по российскому образцу, и лучше бы вам не играть в Антанту и не пытаться разгрести эти угли руками. Заниматься этим вопросом будут мои знакомые в Петрограде, большие специалисты по демонтажу отживших свое архаических конструкций. Проблема может возникнуть в другом месте. Я имею в виду ту же Хорватию, Сербию и Болгарию. В Болгарии мне срочно нужно сменить царя с Фердинанда на Бориса, после чего зафиксировать все ее территориальные приобретения в ходе этой войны. Сербию и вовсе требуется воссоздать из руин, при этом ее королем должен стать не мерзопакостный Александр, а его старший брат Георгий. И, самое главное, хорваты, которые только что убежали от мадьяр, не должны кинуться в объятия к сербам. Еще нужно решить, кому можно поручить надзор за нацией конокрадов и попрошаек, то есть румын, и нацией любителей таскать куски с чужого стола, сиречь греков. Но эти вопросы можно решить позже, в рабочем порядке, а вот вопрос власти в Софии и Белграде нужно решать прямо сейчас. И вы в этом вопросе тоже правомочны — и как кайзер Германии, фактический глава Четверного Союза, и как монарх, которому уже предложена корона австрийского императора с сопутствующим титулом воеводы Сербского…

— Э, ладно, герр Сергий, идемте, — махнул рукой кайзер Германии, — все одно я ваш неоплатный должник. Надеюсь, это недолго.

— Да, недолго, Вильгельм Фридрихович, — подтвердил я. — Одна нога здесь, а другая уже там…

4 сентября 1918 года, полдень, София, площадь Князя Александра Первого, царский (княжеский) дворец

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи

Прибыли мы в Софию с шиком, на большом челноке «Святогор», в сопровождении четверки «Стилетов», а несколько минут в середине полета мы даже провели в ближнем космосе. Таким образом, с ветерком по суборбитальной траектории, я кайзера Вилли еще не катал. Правда, с одним только кайзером соваться в Софию я не стал — на борту «Святогора» нас сопровождали головорезы оберста Вернера фон Баха, большого специалиста по острым и одновременно скользким делам. Форма одежды — боевая экипировка имперских штурмовиков, вооружение — самозарядки Мосина, единые пулеметы и тяжелые станковые парализаторы. Парализаторы у бойцов для работы, если понадобится, а все остальное для страховки.

Только прилетели, сразу к делу. «Святогор», опускающийся на площадь Князя Александра Первого, произвел просто невероятный фурор. Хоть я в этом мире не докучал народу своим присутствием и не проводил большого количества активных операций, все знали, что таким образом может появиться только защитник русских, сербов и болгар Бич Божий Артанский князь Серегин, с которым шутки плохи. Поэтому караул у царского дворца спокойно дал сменить себя людям оберста фон Баха, тем более что службу болгарские солдаты несли с незаряженными винтовками, из затворов которых были удалены бойки. А то вдруг завалит какой пламенный патриот не пользующегося популярностью царя, хлопот потом не оберешься.

Несмотря на то, что в весенне-летней кампании восемнадцатого года военное счастье повернулось на сторону Центральных держав, Болгария в борьбе на своем изолированном Солунском фронте находилась на последнем издыхании. В связи с подготовкой наступления во Франции германцы вывели почти все свои войска с Салоникского фронта. Болгарская же армия, предоставленная собственным силам, была в состоянии лишь обороняться. Предельное мобилизационное напряжение Болгарии — это двенадцать дивизий по двадцать тысяч штыков, и ни одним солдатом больше. У противника по другую сторону фронта примерно четыреста тысяч солдат, и это несмотря на то, что в феврале у союзников по Антанте из боевого состава выпали две русские особые пехотные бригады, а в апреле «до хаты» в связи с разгромом «макаронников» отправился итальянский экспедиционный корпус.

Одновременно с поражением Италии снабжение войск Антанты на Салоникском фронте значительно ухудшилось, а с середины мая, после успешного прорыва германских моторизованных частей под Бельфором, перестали получать пополнения и англо-французские контингенты, в основном состоявшие из колониальных частей. Особняком стоят три сербских армии численностью в шестьдесят тысяч штыков (в других местах формирования подобной численности назвали бы корпусами, если не дивизиями). Дополняют картину десять дивизий греческой армии общей численностью в двести тысяч солдат. Сербам, изгнанникам со своей земли, подкрепления получать неоткуда, а в Греции эта война крайне непопулярна, поэтому греческие солдаты воюют из-под палки. Впрочем, в Греции, хоть в девятнадцатом, хоть в двадцатом, хоть в двадцать первом веке, была бы непопулярна любая война, поэтому без подпорок в виде союзников Греция всегда и всюду терпела одни только поражения…

В результате сложившейся ситуации у Антанты боеспособными в полном объеме оставались только сербские войска, но их было слишком мало для наступательных операций. Однако армия и народ Болгарии тоже устали от трех лет непрерывной бойни. Устали от войны и депутаты Народного Собрания. Летом восемнадцатого года они совершили парламентский переворот, отправивший в отставку русофобское либеральное правительство Радославова, и в итоге к власти вернулся мой старый знакомый прожженный демократ Александр Малинов. Публично новое правительство провозглашало войну до победного конца, а в кулуарах искало способ вылезти из огня, не опалив при этом перышек. Ну, демократы, что с них возьмешь. Что касается либералов, то они пестовали и лелеяли эту войну, а потому поражение в ней означает для партии господина Радославова полное политическое развоплощение и самороспуск. И вообще, носится в болгарском воздухе ощущение, что пора менять все — царя, правящую партию, врагов и друзей. А то как бы потом не было мучительно больно для тех, кто не успел и опоздал туда, где вершится новый мир.

И, кстати, и здание Народного Собрания, и военное министерство находятся в шаговой доступности от царского дворца, а потому и там, и там поднялась суета. Еще бы, ведь иначе можно пропустить все самое важное и интересное. Все уже поняли, кто это явился к ним с такой помпой, а присутствие в моей компании человека, поразительно похожего на германского кайзера, только обостряет этот интерес до предела. А самому кайзеру Вильгельму, старому солдафону, доставляет удовольствие наблюдать, с какой четкостью отрабатывают свою задачу бойцы гауптмана фон Баха, сопроводившие нас с кайзером к подножью парадной лестницы царского дворца.

— Вот, полюбуйтесь, Вильгельм Фридрихович, — сказал я, — это и есть лучшие германоязычные бойцы моей армии. Одни из них, урожденные тевтоны, перешли в мою армию после того, как я нанес поражение злому идолу, овладевшему их страной в бездне времен. Другие попали ко мне с галерных скамей мира начала семнадцатого века, когда я мотал на кулак кишки Крымского ханства и Оттоманской порты. Третьи были солдатами вестфальских частей Великой Армии Наполеона Бонапарта, ранеными попали в плен в битве при Москве-реке, получили излечение из рук моих врачей и увидели во мне идеального военного вождя, с которым можно пройти до предела времен. Четвертые, самые малые числом, участвовали в Восточно-Прусском сражении четырнадцатого года на стороны германской армии, ранеными попали в плен и прямо на госпитальной койке услышали Призыв. Все они такие разные, и в то же время братья мне, друг другу и другим солдатам моей армии, лучшие из лучших, часть единого целого.

— О да, герр Сергий, они действительно лучшие, — кивнул кайзер и добавил: — смотрите, кто к нам наконец пожаловал…

На площадку парадной лестницы, громко топая по ступенькам, с верхнего этажа сбежал взъерошенный будто воробей болгарский царь Фердинанд. Он уже все понял без всяких дополнительных объяснений («Святогора» на площади князя Александра для понимания важности момента было достаточно), и только то, что дворец в первые же минуты оказался оцеплен солдатами, помешало пока еще царю бежать через черный ход куда глаза глядят.

— Охрана! — завопил Фердинанд по-немецки. — Вашего царя свергают, убивают и насилуют!

— Заткнись, дурная лохань со свиным дерьмом, — на том же языке рявкнул в ответ кайзер Германии. — Никто тебя не убивает и не насилует, по крайней мере, пока. А вот свергнуть с престола тебя, придурка, пора давно, ибо эта война не может завершиться, пока ты остаешься болгарским царем. По крайней мере, так говорит герр Сергий, а он меня еще ни разу не обманывал. Если он говорит «белое», значит это белое, если говорит «черное», значит, это черное, а если сказал, что ты дерьмо, значит, тебя, засранца, стоит спустить в выгребную яму и вымыть руки. Так что подписывай скорее отречение в пользу старшего сына и проваливай в свой Кобург доживать свои тухлые дни! Неприкосновенность от разного рода судебных преследований я тебе гарантирую.

В то время как кайзер Вилли произносил свою речь, царь Фердинанд наливался дурной багровой кровью.

— Никуда я не поеду и от престола не отрекусь! — взвизгнул пока еще болгарский царь. — Нет у вас такого права, господин Гогенцоллерн, свергать меня с престола!

— Эй, парни! — рявкнул Вильгельм. — Спустите с этой свинособаки штаны и отлупите его по голой заднице шомполами, чтобы знал, что не стоит открывать рот, когда его не спрашивают. Он, паскуда, взял у меня пятьсот миллионов марок безвозвратного кредита, и теперь по гроб жизни должен приносить в зубах тапки, вилять хвостом и спрашивать «чего изволите», а не рассуждать о правах!

Я слегка кивнул, подтверждая этот жест мысленным согласием, и четверо дюжих доппелсолднеров, угрюмо набычившись, двинулись вверх по лестнице. Сказать честно, на такого шибздика, как Фердинанд, хватило бы и половинки такого головореза. Одного щелбана достаточно для летального исхода…

Перепуганный болгарский царь выхватил из кобуры маленький револьверчик и лихорадочно принялся давить на спуск. Осечка, осечка, осечка… и снова осечка. На этот раз я не намеревался давать легкой смерти человеку, развязавшему братоубийственную сербо-болгарскую войну. Прежде чем оказаться в аду, он должен пройти через унижения и поношения, порку ружейными шомполами по голой заднице и кое-что еще.

Тем временем, поняв, что револьвер ему ничем не поможет, свергаемый царь отбросил бесполезную железку в сторону и с визгом кинулся вверх по лестнице на второй этаж. Головорезы оберста фон Баха кинулись за ним как тигры за удирающим горным козлом, и после недолгой возни они представили его пред наши с кайзером светлые очи вздернутым в воздух за шиворот. Лицо жертвы произвола побагровело, глазки закатились, ноги полупридушенно болтались в воздухе. И тут мне все это стало решительно неинтересно… Того, что уже сделано, пожалуй, достаточно для полного морального уничтожения клиента.

— Отставить пороть Фердинанда, — негромко сказал я и добавил для германского кайзера: — В данном случае, Вильгельм Фридрихович, вполне хватает и того, что мы продемонстрировали возможность осуществить свою угрозу в любой удобный для себя момент, а все остальное излишне, поверьте моему политическому чутью. Наказывать злобного мизерабля требуется так, чтобы не задевать национальные чувства болгар, ведь он пока еще их царь. А как только Фердинанд перестанет быть царем, так сразу станет нам неинтересен.

Вильгельм посмотрел на вздернутого за шкирку полумертвого болгарского царя, ботинки которого не касались земли, и со вздохом сказал:

— Скорее всего, вы правы, герр Сергий. Дурак, вздумавший возражать Моему Величеству, сейчас выглядит до предела жалко и униженно, так что я думаю, можно обойтись без порки. И вообще, рядом с вами я становлюсь добрейшим из добрейших и милосерднейшим из милосерднейших… Давайте уже кончать со всем этим, а то мне становится скучно…

И как раз в этот момент в царский дворец (с моего негласного позволения) проникла группа людей, частью одетых в военные мундиры болгарской армии, частью в штатском, а среди них (в штатском) — мой знакомец по переговорам в Брест-Литовске подполковник запаса и экс-министр Христо Георгиев Попов. И тут же, рядом с ним — вождь демократов, ныне премьер-министр и министр иностранных дел, Александр Малинов, а также один из самых популярных политиков-демагогов, вождь Болгарского земледельческого народного союза Александр Стамболийский. При предыдущем либеральном правительстве вождь аграриев, несмотря на депутатскую неприкосновенность, был пожизненно посажен в тюрьму за возражение против союза с Центральными державами, но демократы, придя к власти, выпустили сидельца, и уже приготовились сажать за решетку свергнутых либералов, ну так туда им и дорога.

Увидев меня, господин Попов приосанился и сказал:

— Да, господа, это и есть Артанский князь Серегин, защитник русских, сербов и болгар, человек, который в политике может все, и даже немного больше. Когда-то на переговорах в Бресте он обещал мне, что однажды бывший царь Фердинанд отправится в Кобург доживать остаток дней в качестве частного лица, на троне утвердится принц Борис, а Болгария выйдет из этой войны со всеми полученными в ее ходе приращениями. Как я вижу, царь Фердинанд у нас уже почти бывший, значит, и выполнение всех прочих обещаний уже не за горами. Не так ли, господин Серегин?

— Да, это так, господа, — ответил я. — Более того, тогда, восемь месяцев назад, моя программа была лишь благими пожеланиями, к исполнению которых требовалось приложить серьезные усилия, ибо Центральным Державам грозило неминуемое поражение, зато в настоящий момент, благодаря неудержимому и победоносному кайзеру Вильгельму, это почти свершившаяся реальность. Сейчас для исполнения моих прежних обещаний-пожеланий осталось только утрясти некоторые детали. Но делать это нам предстоит уже с новым царем Борисом.

— Да, не благодарите, господа, — смущенно отмахнулся старина Вилли. — Герр Сергий дал нам множество важных подсказок и сделал несколько ценных подарков, так что не победить Антанту с такой поддержкой было бы стыдно. Едва мы выполнили его условие честно примириться с Советской Россией, как нам тут же стало приваливать счастье, только успевай отгребать.

— Скажите, герр Сергий, а почему вы, русский, взялись помогать Центральным Державам, а не Антанте? — спросил меня представительный мужчина в генеральском мундире болгарской армии.

«Генерал-лейтенант Сава Савов, — затарабанила мне в ухо энергооболочка, — военный министр в демократическом правительства господина Малинова. Бывший флигель-адъютант царя Фердинанда, с точки зрения военной тактики является твердым середняком, не имеющим в послужном списке ни блистательных побед, ни разгромных поражений. Хорошо знает, что плетью обуха не перешибешь и что возможности Болгарии для войны исчерпаны: еще немного — и здравствуйте, солдатские комитеты».

— На самом деле, — ответил я, — с такими союзниками, как Франция и Великобритания, не нужно никаких врагов, поэтому помогал я в первую очередь Советской России, и еще немножечко, в силу совпадения интересов, лично симпатичному мне кайзеру Вильгельму. Победа Антанты означала неизбежную буржуазную революцию в Германии и интервенцию англо-франко-американо-японских сил в Россию. В Основном Потоке, то есть в моем личном прошлом, в этом деле умудрились отметиться даже никчемные греки. Впрочем, немного оправившись, Советы разогнали интервентов палкой,восстановив суверенитет над всеми своими территориями, а вот побежденным Центральным Державам мало не показалось. Болгария была еще раз урезана территориально и обложена неподъемной контрибуцией. Австро-Венгрию расчленили на элементарные составляющие. Германию, как главную побежденную страну, объявленную виновницей общеевропейской бойни, урезали, обложили и унизили настолько, что через двадцать лет это вызвало еще одну Великую войну, во много раз более ужасную, чем первая. Предотвращение подобного исхода есть благо для всего человечества, а не только для отдельно взятых стран Советской России и Центральных Держав.

И тут откуда-то сзади раздался знакомый голос:

— А какая судьба, господин Серегин, была у меня в том, другом мире, о котором вы сейчас говорили?

Ба, принц Борис, князь Тырновский, собственной персоной… Причем появился он не из недр дворца, а вошел через главный вход, вместе с военными, министрами, депутатами и прочей почтеннейшей публикой.

— Ваша судьба во всех мирах — быть царем Болгарии, — ответил я, — а все остальное — детали, которые сейчас несущественны. Время царя Фердинанда закончилось, начинается эпоха царя Бориса Третьего. Мужайтесь, монаршей работы, не самой легкой, у вас будет хоть отбавляй.

«Поправка, Серегин, — шепнула энергооболочка, -в мире, параллельном миру твоей Елизаветы Дмитриевны, где на трон взошла императрица Ольга Александровна, придурок Фердинанд отрекся и за себя, и за детей. И тогда Болгарское Великое Народное Собрание избрало князем твоего знакомого Великого князя Михаила, по совместительству мужа сербской королевы Елены. Приманка в виде Целокупной Болгарии в границах Сан-Стефанского договора оказалась достаточно соблазнительной даже для небольшого исправления конституции. А все остальное в том мире было почти как обычно, и даже многолетняя личная уния между царем Болгарским и королевой Сербской не сделала два этих народа одним целым. Так и скажи этому придурку Стамболийскому, а то его расстреляют, а он даже не поймет, за что».

«Постой, — спросил я, — а ты это откуда знаешь, ведь тот мир не относится к Основному Потоку?»

«Знаю, Серегин, и все тут, — ответила энергооболочка. — И не спрашивай откуда. Не мой секрет».

Вот и поговорили. Собственно, к этой боковой линии энергооболочку мог подключить только Небесный отец, ведь даже Самые Старшие Братья о ней ни сном ни духом… Впрочем, пока мы так общались, во внешнем мире не пролетело и мгновения, поэтому следующие слова Бориса настигли меня сразу же после реплики энергооболочки.

— А если я откажусь всходить на престол? — спросил наследник болгарского царства. — Что вы сделаете тогда?

— Тогда, — ответил я, пожав плечами, — не особо торопясь соберется Великое Народное Собрание и внесет в Тырновскую Конституцию поправку, что царем Болгарии может быть избран только уроженец Болгарии, но не обязательно член правящего семейства, после чего дружно проголосует за какого-нибудь успешного генерала, являющегося плотью от плоти вашей страны. Ведь в любом правящем семействе был кто-то, кто взошел на трон по воле Божьей или в соответствии с гласом народа, что, собственно, одно и то же. Политического авторитета и полномочий данных мне Творцом Всего Сущего будет достаточно, чтобы настоять на таком изменении законов. Вы, Борис, тоже подходите под эти условия, но, к сожалению, у вас нет желания занимать трон. А еще если мы пойдем по такому длинному пути, то страна в самый критический момент останется без царя в голове, ибо ваш отец пригоден к монаршей должности не более, чем бегемот к езде на велосипеде. Дальнейшее существование господина Фердинанда возможно либо в роли частного лица, проживающего в родном для него Кобурге, либо в роли покойника. Третьего не дано.

— Да, Борис, — подтвердил Александр Малинов, — мы вполне согласны принять вас как своего царя, но если бы будете настаивать на отказе, то нам придется пойти тем путем, о котором сейчас сказал господин Серегин, или вовсе объявить Болгарию республикой. Решайтесь же, ибо все ждут только вашего ответа.

— Да, — эхом отозвался Александр Стамболийский, — либо вы наш царь, либо просто дезертир.

— Хорошо, господа, — сказал принц Борис, — я согласен принять трон за своим отцом…

— А я не согласен! — полупридушенно проскрипел Фердинанд. — Несмотря на проявленное в моем отношении грубое насилие, я и не подумаю отрекаться от болгарского престола!

— Это совсем не обязательно, ваше бывшее царское величество, — ухмыльнулся Александр Малинов. — Депутаты Народного Собрания хоть сейчас готовы абдиктировать вас по всей совокупности деяний и передать трон вашему наследнику. Ваше добровольное согласие сэкономит нам не более часа времени. За такое решение проголосуют даже любимые вами либералы, ибо вашей отставки желает наш главный и единственный союзник кайзер Вильгельм. Но только в таком случае можете не рассчитывать на спокойный отъезд в Кобург: мы создадим особую следственную комиссию, которая рассмотрит каждый эпизод вашей преступной деятельности, принесшей болгарам много горя и поставившей наше государство на грань уничтожения. Ведь мы должны честно себе признаться, что если бы не деятельность Артанского князя, эта война закончилась бы с прямо противоположным результатом.

— Господин Малинов, — твердо сказал принц Борис, — расследование в отношении моего отца будет делом излишним и прямо вредным. Ведь в чем бы он ни был виновен — брызги грязи лягут и на мое имя. Пусть во всем будут виновны министры либерального правительства господина Радославова, а имя моего отца не должно поминаться вовсе, иначе я тоже буду вынужден подать в отставку.

— Мы принимаем это условие, — сказал Александр Малинов. — Господин Фердинанд Саксен-Кобург-Готский, ваше последнее слово — вы отрекаетесь добровольно или нам потребуется принудительная абдикция?

Фердинанд затравленно посмотрел с высоты лестницы на собравшийся внизу народ, где никто не выражал ему ни малейшего сочувствия, и судорожно кивнул.

— Хорошо, господа заговорщики, — сказал он, — я сделаю так, как вы желаете. Дайте только бумагу и перо.

Четверть часа спустя господин Малинов, как глава правительства, стал счастливым обладателем листа бумаги, на котором было написано «Отрекаюсь, Фердинанд», дата и подпись. А сам бывший болгарский царь отправился в Кобург через раскрытый мной портал в сопровождении верного слуги, который тащил чемодан, битком набитый драгоценностями. Остальное «имущество», нажитое «непосильным трудом», Борис обещал выслать с фельдкурьером. Парень болезненно честен, и сделает это даже несмотря на то, что в результате трех войн его страна оказалась разорена.

И вот, когда за бывшим царем закрылся портал, его наследник и преемник посмотрел на меня и спросил:

— И что же дальше, господин Серегин?

— А дальше, — сказал я, — каждый должен заняться своим делом. Господину Малинову нужно оформить все бумаги на смену царствования, чтобы потом комар носа не подточил. Господину Савову следует привести армию к присяге новому царю. Вам, Борис, для повышения квалификации надо будет посетить самого себя в мире пятнадцатого года, где все пошло совсем не так, как у вас. Скажу честно, вы об этом разговоре со своим вторым я не пожалеете. Ну а мне предстоит вернуть кайзера Вильгельма в его ставку в Виши с расчетом на то, что уже завтра мы снова соберемся здесь в полном составе решать проблему Солунского фронта вообще и примирения с сербами в частности. Могу заверить, что рецепты из моей поваренной книги политических блюд вам понравятся. И еще одна истина на заметку практическим политикам: несмотря на то, что сербы и болгары кажутся очень близкими, практически одинаковыми народами, смешивать их в одной реторте под названием «Югославия» крайне неблагоразумно. Химическая реакция между компонентами будет такой бурной, что крайне едкую смесь выплеснет экспериментатору прямо в морду, от чего тот помрет. Если что, я говорю это для господина Стамболийского, чтобы не питал напрасных иллюзий и не подставлял свою голову под расстрел без суда и следствия. Сербы и болгары должны жить мирно, дружно, но порознь. На этом все, господа, откровений больше не будет, расходимся.

5 сентября 1918 года, час ночи, Салоникский фронт, первая сербская армия, Дунайская дивизия, 18-й пехотный полк

Командир и шеф полка королевич Джорджи Караджоржевич

Эта безлунная облачная ночь была так темна, что в окопе, вытянув вперед руку, нельзя было увидеть кончиков пальцев. Над нейтральной полосой то и дело взлетали осветительные ракеты, наши и болгарские, а также вслепую шарили по земле лучи прожекторов, при этом выставленные наблюдатели и часовые всматривались в ночь, пытаясь понять, не ползет ли во тьме злобный враг. Впрочем, на болгарской стороне было то же самое, только осветительных ракет там запускали в несколько раз больше, ибо у наших врагов нет причин экономить.

Поражение — страшное слово. Один раз мы его пережили, когда Болгария ударила нам в спину, в результате чего сербская армия была вынуждена оставить свою землю и эвакуироваться на Корфу. История того анабазиса столь страшна, что из миллиона солдат сербской армии в строю осталось только шестьдесят тысяч. Причем косили наши ряды не столько австрийские и болгарские пули, сколько тиф, дизентерия, обморожения и истощение. Второй раз — это когда после судорог двух революций из войны вышла Россия. А ведь казалось, что она наш союзник навсегда. Говорят, господин Ленин получил неплохие условия мира — гораздо лучшие, чем можно было предполагать. При этом в заключении Брестского соглашения был замечен один загадочный господин, Артанский самовластный князь Сергий из рода Сергиев, хозяин частной армии невыясненной численности и боевой мощи, с легкостью оперировавшей и в Петрограде и в Брест-Литовске и в центре Германии, где во время набега на ставку кайзера голов лишились генералы Гинденбург и Людендорф. Все что интересовало этого человека — мир для Советской России, и как только эта цель была благополучно достигнута, он исчез и больше не появлялся в нашем поле зрения.

Потом удары посыпались один за другим. Сначала центральные державы выбили из войны Италию, после чего на родину вернулся итальянский корпус и стало ухудшаться снабжение. Потом на севере Франции разыгралось эпическое сражение с участием большого количества быстроходных и хорошо вооруженных германских бронированных боевых машин. В газетах писали, что это было похоже на нашествие бронированной кавалерии Аттилы. Франция потерпела тяжелейшее поражение, и ее войскам с большим трудом удалось зацепиться за рубеж Луары, в основном потому, что германцы были заняты осадой сражавшегося в полном окружении Парижа, в то время как на Западный фронт прибывала отмобилизованная американская армия. Но оказалось, что и это лишь отсрочка. Перегруппировав свои войска, германцы нанесли последний решающий удар, после которого Франция просто перестала существовать.

Тут, на Салоникском фронте, в основном колониальные части французской армии: офицеры белые, а солдаты — из алжирцев, марокканцев, тунисцев, сенегальцев и кохинхинцев. И вот теперь среди них царят разброд и шатания, а британский корпус и вовсе намеревается эвакуироваться то ли на Кипр, то ли в Палестину. Если это случится, то главной по численности силой станут греки, но эти побегут при первом же болгарском натиске, причем до самых Афин. А нам, сербам, бежать отсюда некуда, как и тем несчастным самого разного происхождения, которых нагнало сюда и бросило французское командование. Грабежи и убийства местного населения уже стали почти обычным делом, и специальные дисциплинарные команды сбиваются с ног, пытаясь восстановить порядок. У нас, сербов, такого нет — в отличие от разноплеменных дикарей, мы помним, что являемся людьми, а не кровожадными зверями.

Задумавшись, я почти наткнулся на темную фигуру человека, будто из-под земли выросшую передо мной в окопе.

— Привет, Джорджи, — сказал незнакомец по-сербски моим собственным голосом, — надо поговорить.

И в тот же момент еще один человек, который стоял за спиной у того, на которого я чуть не наткнулся, вдруг щелкнул пальцами. И прямо из ниоткуда между нами возник неяркий свет, и я увидел, что напротив меня стою тоже я. Вот тут я удивился так, что даже позабыл, как ругаться. Ведь было же желание обложить незнакомца по матушке за то, что я об него чуть не споткнулся. А теперь расскажи кому, что я встретился сам с собой, не дай Бог, посчитают душевнобольным. Да и свет тот был какой-то странный: у него не было источника — зажженной спички, свечи или электрического фонаря. Просто какое-то пространство вдруг оказалось довольно ярко освещено, и при этом этот странный свет не слепил мне глаза. Смог я рассмотреть и того господина, что стоял позади моего второго я. Лет он был неопределенно средних, короткие английские усы на мужественном волевом лице смотрелись вполне органично, а русский офицерский мундир с погонами штабс-капитана ладно облегал атлетическую фигуру. Дополняло облик бело-голубое свечение вокруг головы, как у христианского святого. Еще я вдруг осознал, что перестал слышать обычный шум ночного фронта, шипение ракет и редкую, едва слышную спорадическую стрельбу, потому что со всех сторон нас облепляет мертвая ватная тишина.

— Джорджи, — в этой тишине по-русски сказал этот человек, — ты нам нужен.

Я собрал в комок всю свою отвагу (уж больно жуткой была обстановка) и спросил:

— Кто вы такие, господа, и для чего я вам нужен?

— Меня зовут Сергей Сергеевич Серегин, — сказал мужчина, приложив ладонь к козырьку фуражки. — Я — самовластный государь княжества Великая Артания, расположенного в пятьсот шестьдесят третьем году от рождества Христова, император русской галактической империи в одном боковом мире-инферно, а также Специальный Исполнительный Агент Всемогущего Творца, выполняющий в различных мирах его особые задания. Рядом со мной — еще один королевич Георгий из пятнадцатого года, где с моей помощью все пошло не так, как у вас. Восточно-Прусскую операцию русская армия закончила там с прямо противоположным результатом, Австро-Венгрия была разгромлена и вышла из войны еще до Рождества, а Болгария выступила в союзе с Россией против турок. И все это потому, что ваш отец пообещал провести в Вардарской области плебисциты и отдать законным хозяевам все те территории, где народ считает себя болгарами, а не сербами…

— Да, Джорджи, — сказал мое второе я, — с кражи Вардарской области у Болгарии вражда двух славянских народов началась, и возвращением украденного она должна закончиться.

— Но постойте, — сказал я, — Артанский князь Серегин, он же Сергий из рода Сергиев, является союзником господина Ленина и кайзера Германии Вильгельма Гогенцоллерна, а следовательно, врагом Сербии, и я никак не могу вступать с ним в переговоры.

— Ничего ты не понимаешь, Джорджи, — вздохнул мой брат-близнец из другого мира. — Антанта сама по себе такая мерзость, что если иметь ее в союзниках, то не надо никаких врагов. Разве ты не чувствовал, что и сейчас на Салоникском фронте, и прежде, сербов предавали и продавали с особым шиком. И низвержение самодержавия в России было делом рук безумных парижских и лондонских политиканов, решивших, что раз Германия уже почти побеждена, то можно устранить слишком строптивого союзника. У нас там тоже имело место подобное явление, да только Артанский князь поймал интриганов за руку и хорошенько припечатал мордой к столу. Чтобы не допустить еще большей мерзости, тут у вас господину Сергию требовалось сначала не допустить победы Антанты. Другого пути просто не было.

— И что же теперь? — с горечью сказал я. — Победившие Центральные державы ни за что не согласятся на возрождение независимой Сербии, ведь мы потерпели поражение, и не можем требовать к себе даже элементарного уважения.

— На самом деле, — сказал Артанский князь, — мы с твоим вторым я пришли к тебе для того, чтобы начать возрождение государственности Сербии. И Вильгельм Гогенцоллерн будет тут не против, а очень даже за. Во-первых, он мой неоплатный должник, а потому обещал сделать все так, как я скажу. Во-вторых, ему не нужны дополнительные земли с чуждым негерманским населением. На первых порах ему хватает Привисленских губерний и Богемии. Кроме того, совсем не против воскрешения Сербии и болгарский царь Борис Третий. Ему нужно, чтобы вы перестали считать всех балканских славян испорченными сербами и на этом основании не претендовали на заселенные ими земли. Самое главное, чтобы сербо-болгарская война прекратилась навсегда. Единственное условие возрождения сербского государства заключается в том, что его королем можешь стать только ты, и никто другой. Звать на престол твою сестру Елену будет долго и хлопотно, а твой брат Александр ходит под смертным приговором со стороны Творца Всего Сущего. В прошлый раз он вздумал лжесвидетельствовать в Его непосредственном присутствии, и был на месте сожжен заживо небесным огнем.

— А как же мой отец Петр Караджорджевич⁈ — воскликнул я. — Разве он больше не король сербов?

— Вашему отцу было бы неплохо несколько лет пожить на свободе, без государственных хлопот, — ответил господин Серегин. — Он крепкий старик, но королевские обязанности его буквально убивают, тем более что он к ним не приспособлен.

— Я тоже к ним не приспособлен, и к тому же лишен прав на престол, — возразил я. — Хотя, клянусь, не убивал я того слугу, не убивал, не убивал!

— Я это знаю, — сказал Артанский князь, — и потому предлагаю тебе престол возрождаемого сербского королевства. А мое мнение, знаешь, может быть подороже мнений других людей, будь они хоть королями, хоть императорами. Если будет надо, то я приведу сюда Драгутина Димитриевича из того мира, где он жив и здоров, и он расскажет хоть журналистам, хоть судьям всю подноготную той истории, после чего ты будешь очищен от всех подозрений. Впрочем, я сделаю это в любом случае, даже если ты откажешься быть сербским королем, и все потому, что ненавижу ложь и клевету.

По ходу этого разговора я все больше и больше доверял и господину Артанскому князю и своему второму я. Они предлагали мне воплотить мои самые невероятные мечты, а я упирался, будто подозревал в их предложении какой-то подвох.

— Хорошо, господин Серегин, — сказал я, — назовите место и время переговоров о будущем Сербии. И еще на них непременно должны присутствовать мой отец и брат. Иное исключено.

— Переговоры состоятся завтра в Софии, — ответил Артанский князь, — но прежде тебе нужно войти в курс дела, для чего предлагаю тебе посетить мои владения с кратким дружественным визитом. Не сделав этого, ты просто не сможешь отличить важного от второстепенного. Решайся.

Я уже слышал, что если господин Серегин захочет, то из любого места в его владение можно попасть за два шага, а если не захочет, то можно идти тысячу лет, и никуда не прийти.

— Хорошо, я согласен, — сказал я.

И тут же перед нами раскрылся проем в какое-то другое место, где горел яркий свет и вдоль длинного полированного стола стояли массивные стулья-кресла.

— Идемте, господа королевичи, — сказал Артанский князь, — одна нога здесь, другая там.

Тысяча двадцатый день в мире Содома, поздний вечер, Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи

Едва королевич Джорджи из восемнадцатого года шагнул в мой кабинет в башне Силы, как ноги его подкосились, и только помощь невидимых слуг помешала ему брякнуться без чувств на пол. Те подхватили обмякшее тело под мышки и пододвинули под него стул.

— Что это с ним? — спросил его брат-близнец из пятнадцатого года.

— На этой дурацкой войне он был два раза тяжело ранен, и лечили его не настоящие специалисты в нашем госпитале, а местные эскулапы-коновалы, которым я не доверил бы и бродячую собаку, — ответил я и добавил в пространство: — Лилия, ты мне нужна!

Хлоп! — и мелкая божественность стоит передо мной как лист перед травой.

— Да, папочка, я здесь, кого надо вылечить? — спросила она.

— Близнеца нашего сербского друга, — сказал я. — А то он едва вошел в мой кабинет, как впал в такое состояние.

Лилия обошла пациента по кругу и со вздохом произнесла:

— Нет, папочка, экспресс-методы тут не подходят. Два тяжелых ранения, осложненные хронической усталостью и нервным перенапряжением, так просто не вылечить. По счастью, этот пациент уже в Тридесятом царстве, поэтому я прописываю ему для начала от шести до восьми часов оздоровительной ванны, а там будет видно. Если бы было возможно, я бы загнала его в магическую воду на недельку, но, увы, я понимаю, что уже утром он нужен тебе свежим как огурчик для совершения великих дел.

— Ты все правильно понимаешь, — сказал я.

И тут бедняга Джорджи приоткрыл один глаз и простонал:

— Сейчас все пройдет, господа, мне уже лучше…

Но Лилию такими заявлениями унять невозможно.

— Я лучше вас, молодой человек, знаю, лучше вам или нет, — заявила она. — И не возражайте. От погружения в живую воду еще никто в здравом уме не отказывался. Крекс-пекс-фекс!

После этил слов тело моего гостя всплыло в горизонтальное положение и на руках невидимых слуг через локальный портал величаво поплыло прямо в вотчину капитана Максимовой. Уж у этой медицинской начальницы храбрый сербский королевич не забалует.

— И что дальше? — спросил меня Джорджи из пятнадцатого года, когда портал за его братом-близнецом закрылся.

— А дальше мы будем делать что должно, дабы ничего не оставлять на волю случая, — ответил я. — Вы, Джорджи, симпатичны мне в любой инкарнации, потому что хорошие люди. Помогу, чем могу, лично, поддержу огнем и не дам в обиду. Да и ваш народ тоже нуждается в моей защите и поддержке. На протяжении почти полутора веков вас преследовали страдания, неудачи, внутренние интриги и дурные правители. И даже тогда, когда дела, казалось бы, обстояли неплохо, в глубине вашего общества зрела язва, вскоре неизменно приводившая к новым страданиям. Братец ваш, Александр, в этой череде несчастий сыграл далеко не самую маленькую роль. Ведь это именно ему пришла в голову «светлая» идея совместно с никчемными греками обворовать болгар, поделив между собой провинцию Македония. Отсюда в вашей истории три братоубийственных сербо-болгарских войны и две ваших национальных катастрофы… И последствия той же хватательной политики, только на хорватском направлении, привели к третьей, самой крупной, национальной катастрофе, продолжающей мучать сербскую нацию и в родное для меня время. Впрочем, ты это уже знаешь, а вот твоему брату-близнецу все это придется еще объяснять…

— Да, знаю… — произнес Джорджи и спросил: — неужели ничего нельзя сделать, чтобы предотвратить все эти страдания и катастрофы?

— А чем мы сейчас занимаемся? — вопросом на вопрос ответил я. — В твоем мире мы одну такую катастрофу уже предотвратили, и отношения у Сербии и Болгарии вполне дружеские. Там у вас, в пятнадцатом году, главное, не сорваться снова на кривой путь хватания всего, что плохо лежит, и держать в узде людей, считающих представителей других наций за испорченных сербов или двуногих обезьян. Все сербское должно быть сербским, и не более того, каким бы лакомым не был чужой кусочек. В восемнадцатом году мы делаем то же самое. Первая катастрофа уже произошла, нужно аннулировать условия для возникновения второй. Местного короля Петра и королевича Александра сюда, в Тридесятое царство, из Салоник уже доставили. Короля бултыхнули в стабилизирующую ванну, а вот инкарнация твоего злокозненного братца ждет решения своей судьбы в стасисе. А то как бы чего не вышло… Обнаружит Небесный Отец этого персонажа в пределах своей досягаемости, и саданет молнией, ибо за четыре года тот не исправил ни одного своего недостатка, а лишь усугубил. Но это должно произойти только в присутствии местной инкарнации твоего отца и брата-близнеца. В сорок втором году сербский вопрос пока стоит на паузе, ибо там я не хочу забегать вперед товарища Сталина. Немцы в том мире сильно умерили свои свирепства и вынудили сделать то же самое усташей Павелича. Как-никак Гейдрих не только мой протеже, но и вассал. Вот когда на Балканы придет Красная Армия, тогда и будем разбираться, сколько кому и чего вешать в граммах. В пятьдесят третьем году товарищ Сталин с моей помощью дурацкую югославскую конструкцию уже разобрал, и сейчас сортирует сербское к сербскому, болгарское к болгарскому и хорватское к хорватскому. Потом — каждому свое: Болгарии и Сербии быть советскими республиками, Словении достанется статус страны народной демократии, а Хорватии придется пройти путь искупления былых грехов и перевоспитания. В мире семьдесят шестого года такое мне только предстоит. Но там все будет тяжелее, поскольку отсутствует такой непререкаемый моральный авторитет, как товарищ Сталин. На этом по известным мирам, пожалуй, все.

— А что будет дальше, после семьдесят шестого года? — спросил Джорджи, слушавший меня будто завороженный.

— А дальше, — ответил я, — сплошной чередой пойдут миры девяностых и двухтысячных, где будет длиться и длиться сербская национальная катастрофа за номером три. Там я, не колеблясь ни секунды, обнажу свой меч в защиту твоего народа и примусь беспощадно убивать американских и европейских высокоумных деятелей, в условиях политического вакуума алчно тянущих руки к мировому господству, а также их миньонов и подхалимов. И тогда случатся такие Балканские войны, что жарко станет самому небу, а некоторые много понимающие о себе отечественные деятели поймут, что лучше добром досрочно убраться с моего пути, чем пытаться цепляться за власть и нарваться тем самым на гнев Божий. И вы, королевичи Джорджи, во всех своих инкарнациях тоже будете рядом со мной в этом деле, если, конечно, захотите. Все, что я делаю в других мирах, это только подготовка к главной битве за будущее вашего народа. Такая вот у меня предварительная программа. Впрочем, рассуждать о том, что там будет да как, преждевременно, потому что конечное решение требуется принимать не с кондачка, по личным историческим воспоминаниям, а на основании данных добытых сателлитами орбитальной сканирующей системы. На этом у меня по данному вопросу пока все.

— Этого достаточно, — сказал Джорджи, — если тебе нужна будет помощь людей, знающих сербский народ, и бойцов-добровольцев, можешь на нее рассчитывать.

Странный сон королевича Джорджи

Как только я пересек границу между мирами (приключение, удивительное само по себе), как вдруг почувствовал, что оказался среди людей, из которых никто не хочет мне зла. Это ощущение было настолько сильным, что мой организм, до того державшийся из последних сил, дал слабину, будто внутри меня разжалась какая-то пружина. Мне было ужасно стыдно демонстрировать перед незнакомцами слабость если не духа, то тела. При этом я даже не обратил внимания на неожиданно появившуюся передо мной девчонку, которая намеревалась на несколько часов уложить меня в какую-то там ванну. Я подумал, что в ванну человека кладут, сняв с него все одежду, и от мысли, что мое обнаженное тело увидят посторонние люди, мне стало стыдно, и я принялся энергично возражать, но оказалось, что с госпожой Лилией в таких случаях не спорит даже господин Серегин.

Мое тело одеревенело, и я поплыл по воздуху головой вперед, чтобы через еще одну дыру в пространстве оказаться в местном госпитале. Там меня ждала госпожа Максимова — еще одно удивительное для меня явление, ибо до того момента я никак не мог представить себе женщину-врача, тем более главного врача военного госпиталя, ведь на войне прежде были только сестры милосердия. Впрочем, надолго наше общение не затянулось. Госпожа Максимова попросила поставить меня прямо, потом посмотрела на меня таким взглядом, будто меня насквозь просветили аппаратом Рентгена. После этого госпожа главный врач сказала, что согласна с предварительной рекомендацией госпожи Лилии, а потому незачем разводить турусы на колесах, шнель-шнель.

Тут откуда-то из боковой двери появились две остроухих девушки-дылды в таких коротких халатиках без рукавов, что их подолы едва прикрывали причинное место. Они подхватили меня под руки и повлекли за собой. Там, куда мы пришли, меня разоблачили от одежды и ног до головы вымыли с ароматным мылом под душем. При этом обе девицы тоже скинули халатики, и оказалось, что под ними ничего и нет. Обращались они со мной нежно, как матери со взрослым младенцем, а по завершении мытья накинули на меня махровый халат и повели в нижние помещения, где рядами стояли каменные ванны, полные магической воды, а в воздухе разлито тихое неразборчивое пение, напомнившее голоса церковного хора. Возле одной такой ванны мы остановились, с меня сняли халат, а потом осторожно, за колени и плечи, опустили в искрящуюся воду, имеющую такую температуру, что в ней не чувствуешь ни тепла, ни холода. Я уже много раз бывал в госпиталях с различными ранениями, но вот таким образом меня не лечили еще никогда.

Постепенно меня сморило, сознание мое растворилось в звучащих отовсюду убаюкивающих голосах, и я поплыл на волнах сна. И был тот сон чудесным и невозможным… Я находился в кабинете господина Серегина. Да только не в том, из которого я попал в госпиталь, а в другом, где на стене был изображен красный геральдический щит с золотым орлом, над двумя головами которого сияла бордовая пятиконечная звезда, озаряющая все вокруг сияющими лучами добра. И вообще вся обстановка того кабинета свидетельствовала о том, что я нахожусь в далеком, невозможном для себя будущем, а господин Серегин тут император могущественной Империи, по сравнению с которой и современная мне Германская империя, и Североамериканские Соединенные Штаты выглядят как захудалые варварские королевства. Вместе со мной там были и мой отец король Сербии Петр Караджоржевич, и второй королевич Джорджи, а также православный священник в рясе, с большим серебряным крестом на груди, и сам господин Серегин, одетый не в русский офицерский мундир, а в серо-черные императорские одежды с серебряной отделкой. При этом сидел местный владетель не на императорском троне под гербом, расположенным во главе стола, а напротив нас с отцом, рядом с моим вторым я.

— Это не сон, Джорджи, — начал разговор господин Серегин, — точнее, не совсем сон. Ты спишь, тело твое излечивается от полученных повреждений, а разум присутствует тут, на селекторном совещании. Должен сказать, что твой отец тоже получает такое же лечение от жизненной усталости, как и ты. Когда оно будет завершено, король Петр Караджоржевич снова станет полностью дееспособным и не будет больше нуждаться в кукловодах вроде «Черной Руки» господина Димитриевича или твоего брата Александра… Мы знаем, что ты сам не хочешь править, но стать правой рукой и опорой своего отца ты обязан.

— А где Александр, почему он отсутствует на этой встрече? — спросил я. — Ведь я никто, теперь даже не наследник престола, но мой младший брат должен принять власть после моего отца…

Господин Серегин переглянулся сначала со священником, потом с моим вторым я, и сказал:

— Еще когда мы занимались прошлым для вас миром четырнадцатого года, твой брат, обвиненный вместе с деятелями «Черной Руки» в участии в заговоре по развязыванию межсоюзнической и первой мировой войны, вздумал лжесвидетельствовать в присутствии Бога-Отца, главного лица Троицы и Создателя Всего Сущего, и был за это испепелен на месте. У вас там, четыре года спустя, он не исправил ни одного своего прегрешения, а лишь усугубил их новыми преступлениями, в связи с чем дальнейшее существование этого человека в вашем мире генеральным замыслом Творца не предусмотрено. Как только мы будем готовы встреться все вместе наяву, твой брат предстанет перед Творцом Всего сущего, чтобы ответить по сути предъявленных ему обвинений, неизбежно попытается лгать и выкручиваться, после чего его ждет то же наказание, что и принца Александра из четырнадцатого года. Пепел в совок, дело в архив.

— Пойми, Джорджи, — сказало мне мое второе я, — наш братец — это такая отрава, с которой сербам не надо никаких врагов. Именно он рассорил нас с Болгарией, забрав Македонию, жители которой считают себя болгарами, а не сербами. Чуть позже он намеревается присоединить к Сербии Словению, Хорватию и Боснию с Герцеговиной, что в не столь отдаленном будущем приведет наш народ к новым неисчислимым бедам, ибо католики и мусульмане, чрезвычайно подверженные религиозной пропаганде, от жизни в одном с нами государстве возненавидят православных сербов до глубины души. Но хуже всего он поступил с тобой и со мной, объявив тебя, меня, то есть нас, сумасшедшими и на пятнадцать лет заперев нас в персональной психиатрической лечебнице без права апелляции, так как диагноз по его приказу был сфабрикован от начала и до конца. И дело с убийством слуги тоже было сфабриковано «Черной Рукой» по его просьбе. Мы это знаем, господин Серегин тоже знает, как и Господь, что читает в сердцах. Нет нашей вины в смерти того несчастного, ибо избивали его белградские жандармы по приказу господина Димитриевича, которого просил о том наш брат Александр.

— Я в это не верю, — упрямо сжав зубы, возразил я, — ведь Александр — мой брат…

— Нет, Джорджи, это правда, — громыхающим голосом произнес сидящий напротив меня священник, и неистовое белое сияние начало наливаться над его головой. — Твой брат продал свою душу Сатане из жажды власти, а такие люди воистину разрушительны. Все, к чему они прикасаются, превращается в прах и тлен, правда в их устах становится ложью, а родной дом обращается в вытоптанное пепелище. Ты не можешь даже молиться за упокой его души, потому что она, запроданная Сатане, уже подверглась безвозвратному уничтожению.

— Отец Александр — это не простой священник, — сказал господин Серегин, — а аватар, то есть глаза, уши и голос Творца Всего Сущего. В те моменты, когда в его голосе слышны громыхающие нотки, и уж тем более когда над его головой наливается нимб, ты говоришь уже не с простым священником, а с первым лицом Троицы, который лично снизошел для беседы с тобой. Встретившись с отцом Александром, ты получаешь шанс поговорить с Творцом всего Сущего, не отдавая при этом ему свою душу.

— О Боже! — воскликнул я. — Как же так получилось, что мой брат Александр пал так низко, и почему он возненавидел меня, ведь я не делал ему ничего плохого, и почему ты не исправил его плохого поведения и не направил моего брата на путь истинный?

— Свобода воли есть неотъемлемая часть человеческой сущности, так же, как и наличие души, и может быть направлена как к добру, так и ко злу, — ответил отец Александр. — Огромное количество людей стремится к добру, благодаря чему на каждом витке истории человеческая цивилизация поднимается все выше и выше, но есть отдельные деятели, которые из чисто эгоистических побуждений — алчности, зависти, мстительных рефлексов и жажды власти — готовы вершить зло в тех или иных количествах. Некоторых из них при этом еще сдерживают хоть какие-то моральные ограничения, другие даже не продаются, а отдаются Сатане с особым сладострастием. Отделять добрых людей от отщепенцев при непосредственном контакте могут только наши аватары и специальные исполнительные агенты, но пригодные для этой работы люди среди вас крайне редки, а еще меньше таких, что могут распознать только созревающее зло и попытаться исправить малолетнего отморозка. А если мы попытаемся накинуть узду на всех подряд, то души людей быстро начнут ветшать и истончаться, а сами они превратятся в подобие кукол-марионеток. Такой судьбы мы своим детям не хотим, а потому никогда не пойдем на подобный шаг. И вообще грешно возлагать на нас те обязанности, которые должны исполнять родители-воспитатели и хорошая полиция. Достаточно тебе таких объяснений или ты хочешь дополнительных дискуссий?

— Нет, Господи, — ответил я, смирив свою гордыню, — дополнительных дискуссий мне не надо. Я принимаю приговор, который ты вынес в отношении моего брата, и не буду против него роптать. Прости меня, если можешь, за высказанные сомнения и за то, что отнял твое время.

— Ты прощен, Джорджи, — ответил священник все тем же громыхающим голосом. — А теперь я умолкаю, и пусть говорит мой специальный исполнительный агент Серегин Сергей Сергеевич. Его забота — уврачевать то, что наворотил твой брат Александр и его подельники из «Черной Руки».

— В первую очередь, — сказал господин Серегин, — необходимо решить македонский вопрос, имея в виду и ту часть этой территории, которую в первую балканскую войну забрали себе греки. Любителей воровать куски с чужого стола следует наказать.

— Я согласен со справедливостью ваших требований, господин Серегин, — опустив голову, произнес мой отец. — То, что сделал Александр, просто подло. Но тогда я не имел ни сил, ни желания ему возражать, лишь очень жалел, что в свое время согласился на роль короля-марионетки. Однако я хотел бы знать, как мы сможем отдать болгарам Эгейскую Македонию, ведь греки нам, сербам, никак не подчиняются. Честно сказать, они не подчиняются вообще никому, и даже собственного короля прогнали прочь, чтобы он не мешал им вступить в эту войну.

— А нам их подчинение и не потребуется, — ответил господин Серегин. — В соглашение между Сербией и Болгарией будет включено условие, что сербская армия перейдет через линию фронта, не предупреждая об этом ни французов, ни англичан, ни никчемных греков, а болгарские войска, соответственно, промаршируют походными колоннами на ваше место, что означает глубокое вклинение в центр позиции с угрозой изоляции всей Солунской группировки.

— Как-то это нечестно, господин Серегин… — усомнился мой отец.

А я промолчал. Во-первых, потому, что на фронте имел множество примеров того, что союзники относились к сербским солдатам как к расходному материалу (мой отец находился глубоко в тылу, и этого не видел). Во-вторых, потому, что отче Александр (точнее, тот, кто иногда говорит его голосом) не выказал этой идее ни протеста, ни малейшего возражения.

— А обворовывать союзника было честно? — ледяным голосом спросил в ответ господин Серегин, и над головой у него затеплилось такое же сияние, как у священника. — Умели грешить, господин Караджоржевич, умейте свой грех исправлять. Царь Фердинанд, мягко выражаясь, неприятный человек, но подставили вы не него, а болгарских солдат, которые оттягивали на себя главные силы турок, пока вы вместе с греками занимались крысятничеством.

— Вот в Фердинанде-то и было все дело, — вздохнул мой отец. — Кстати, болгары вполне могут напасть на наших солдат, когда те будут переходить через линию фронта.

— Нечего, — хмыкнул господин Серегин, — возвращать покраденное вы будете новому царю Борису Третьему, а он человек вполне приятный — помягче, конечно, чем Джорджи, но такой же честный. Кстати, болгары будут знать, что любой, хоть генерал, хоть поручик, который прикажет своим солдатам стрелять в сербов, будет тут же обезглавлен по моему приказу, как германские генералы Гинденбург и Людендорф, возражавшие против мира с Советской Россией. Известнейшая была история по ту сторону фронта.

— И что же, вернем мы болгарам Македонию и останемся в прибытке только с Косовским краем? — с обидой спросил отец.

— Отнюдь, — ответил Господень Специальный Агент, — когда как вы согласитесь вернуть чужое, настанет время забирать свое. Я имею в виду все земли, населенные сербами, прежде входившие в состав Австро-Венгерской империи, но только их, и ни пядью больше, а то вы снова наступите на грабли, от которых я вас намерен избавить. Кстати, кайзер Вильгельм, приглашенный на трон в Вене — во-первых, мой вассал, во-вторых, не намерен иметь в составе своей Империи земли, населенные буйными балканскими славянами. Он за чужое точно цепляться не будет.

— Да, так и есть, брат, — тихо сказал мой двойник. — У нас эта программа была выполнена в полном объеме сразу по завершении войны. Чужеродные народы ослабят наше государство, а сербы только усилят.

— Но Скупщина уже приняла постановление о необходимости создания единого государства сербов, хорватов и словенцев, — возразил я.

— Как приняла, так и заберет обратно, чай, не бином Ньютона, — отрезал господин Серегин. — Любой, кто вздумает противодействовать Божьему замыслу по умиротворению на Балканах, сразу же лишится своей глупой головы.

5 сентября 1918 года, полдень, София, площадь Князя Александра Первого, царский (княжеский) дворец, рабочий кабинет Бориса Третьего

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи

Дальнейшие действия проходили в темпе гонок Формулы-1. Новопроизведенный царь Борис несколько часов беседовал со своим альтер эго из мира пятнадцатого года и набирался ума-разума. Меня лично на сонно-астральное совещание по сербскому вопросу Дух Города вытащил аж из Шантильи. Едва смежил веки, и на тебе. Но поговорили хорошо. С утра пораньше я вернул Бориса в родной мир, усталого, но вполне довольного, условившись с ним, чтобы он к полудню пригласил к себе в кабинет господина Малинова* и господина Савова, на чем список приглашенных заканчивался.

Примечание авторов:* в этом правительстве Александр Малинов занимал сразу два поста: премьер-министра и министра иностранных дел.

Потом пришлось ждать, пока из ванн извлекут и хорошенько отмассажируют королевича Джорджи и короля Петра. Как только это было сделано, в мой кабинет принесли замороженную в стасисе тушку королевича Александра. Сняв с этого обормота заклинание остановленного времени, я предъявил ему все имеющиеся на данный момент обвинения, вплоть до бессудного расстрела верхушки «Черной Руки», и когда эта тля принялась отрицать все подряд, отец Александр протянул ему крест, чтобы тот мог на нем поклясться в своей невиновности. Фейерверк вышел не хуже, чем в прошлый раз, а король Петр и королевич Джорджи убедились, какую мерзость они взрастили на своей груди. Потом осталось только сходить за кайзером Вильгельмом в Виши, и можно было кидаться в бой.

— Итак, господа, — сказал я, когда участники саммита были в сборе, — приступим к самому важному на данный момент вопросу. Первое, что хочу сказать для членов болгарской и германской делегаций: принца Александра, причастного к множеству пакостей, больше нет среди живых. Этот персонаж не далее как сегодня утром сгорел заживо при попытке принести ложную крестоцеловальную клятву пред лицом самого Всемогущего Господа. Вот так тоже бывает — Творец Всего Сущего Всеблаг, но только не к тем, кто отдал свою душу силам Зла. На этом все об этом человеке, нет его больше ни среди живых, ни даже среди мертвых.

— Это, конечно, очень интересно, — сказал царь Борис, — но смерть виновника наших разногласий с сербами ничуть не отменяет созданных им проблем.

— Проблема первая — так называемая Вардарская область Сербии, ныне оккупированная болгарскими войсками… — сказал я.

— Мы называем это освобождением, — парировал Борис Третий, — люди там встречали болгарскую армию цветами, а сербов там ненавидят, потому что не видели от их власти ничего, кроме действий карательных отрядов.

— Там, где основным населением являются сербы, ненавидят уже болгарскую армию и добровольческие отряды ВМОРО*, поскольку те тоже ведут себя хуже турецких башибузуков, — парировал королевич Джорджи.

Историческая справка:* Внутренняя македонско-одринская революционная организация (ВМОРО; болг. Вътрешна македоно-одринска революционна организация) — национально-освободительная революционная организация, действовавшая в Македонии и Одринской Фракии в 1893—1919 годы.

— Ша! — резко сказал я. — Никто никуда не идет. Мы собрались здесь для того, чтобы уврачевать раны, а не раздирать их в кровь. Вы, горячие балканские парни, оба хороши, поэтому немедленно миритесь.

— Виноват, господин Серегин, — склонил голову Борис. — Приношу извинения, потому что это я начал первый.

— Я тоже приношу извинения, — откликнулся королевич Джорджи, — я не подумал о том, что, если бы не было безумной попытки превратить болгар в сербов, то не случилось бы и всего остального. А теперь нам, наверное, стоит послушать, как господин Серегин планирует уладить возникшие между нами противоречия. Один раз у него это уже получилось, но только тут, скорее всего, будет тяжелее, потому что кровь между нашими народами пролилась уже не один, а два раза.

— Да, — кивнул болгарский царь Борис, — я тоже с этим согласен. Давайте делать, наконец, то, ради чего мы тут собрались.

— Во-первых, — сказал я, — на территории Вардарской области следует провести плебисцит, и на его основании совершенно четко разделить ее на сербскую и болгарскую части. Комиссии по его проведению должны быть совместными, возможно, при участии сторонних наблюдателей, например, германских. Во-вторых, в ходе этой войны необходимо отобрать у греков Эгейскую Македонию вместе с городом-портом Солун и передать эту землю Болгарии. Во исполнение задуманного однажды ночью сербские войска с обозами и госпиталями должны перейти на болгарскую сторону, чтобы, погрузившись в поезда, направиться к себе в Сербию, а болгарской армии следует совершить встречный обходной маневр в оперативной пустоте, чтобы к утру следующего дня вступить в мирно спящий Солун. Только просьба — не колоть штыками и не рубить саблями мирно спящих греческих, французских и британских солдат, и тем более солунских обывателей греческой национальности…

— А они будут спать? — удивился генерал Савов.

— Да, — сказал я. — Есть у меня в арсеналах такие депрессионно-парализующее оружие, которое на полной мощности обеспечивает сутки покоя. Я применю его, чтобы уменьшить общее количество жертв, а не затем, чтобы вы вырезали тех, кто не может за себя постоять. Новой границей между Грецией и Болгарией должно стать русло реки Альякмон, она же Вистрица. За все надо платить, и за слишком большую хитрость тоже.

— А как же Добруджа, которая была обещана нам соглашением о Четверном Союзе? — спросил Борис Третий.

— Добруджа тоже останется в составе Болгарии, — ответил я. — У меня вообще есть сомнение, что имеет смысл восстанавливать румынское государство оседлых цыган. Это образование по случаю слепили из того, что попалось под руку, и так же, по случаю, стоило бы разобрать его на запчасти. Вопрос только в том, кому отдать этих несчастных для патронажа, ибо оккупационные войска не смогут оставаться там до бесконечности. В любом другом мире я отдал бы эту территорию под опеку России, но здесь Петрограду еще некоторое время будет не до румын.

— Господин Серегин, вы думаете, что Советы в России продержатся еще хотя бы год? — с сомнением спросил господин Малинов.

— Советы в России,господин Малинов, это навсегда, — ответил я. — Чуть позже, когда вы тут управитесь со своими делами, я познакомлю Бориса и Джорджи с товарищем Сталиным. Думаю, вы друг другу понравитесь, ибо он так же болезненно честен и горяч и так же в первую очередь ставит интересы своей страны, и уж потом все остальное.

— Да, действительно, — сказал сербский король Петр, — интересы страны важнее всего. Прежде, когда Македония была поделена между Сербией и Грецией, мы имели возможность импортно-экспортных операций через экстерриториальный причал в Солуне, и вот хотелось бы знать, как оно будет теперь, потому что это место было для нас окном во внешний мир.

— Сербии и Болгарии необходимо заключить соглашение о беспошлинном транзите товаров своего производства и того, что закуплено по импорту для внутреннего употребления, — сказал я. — Отношения должны быть взаимовыгодными. Болгария для Сербии является транзитным путем в Россию и путем доступа к торговым маршрутам на Средиземном море, а Сербия для Болгарии — это путь к сердцу Европы. Вот устаканится хорватско-мадьярская буча, и будет вам счастье встречной транзитной торговли.

— Мы согласны, — сказал Петр Караджоржевич, — если болгарская сторона не будет против этого предложения, то мы получим даже больше, чем имели прежде в союзе с Грецией.

— Болгарская сторона против не будет, — ответил Борис Третий. — Хотелось бы прямого доступа к границам Германии, но и так тоже будет неплохо.

Кайзер Вильгельм, вскинув голову, произнес:

— Нам тут посоветовали полностью устранить таможенные барьеры в подконтрольной нам части Европы, так что о своей внешней торговле можете не беспокоиться. И Хорватия, и Венгрия все сделают так, как им скажут из Берлина. Мы об этом позаботимся. Главное, чтобы предприятия имели возможность производить пользующийся спросом товар общего спроса или оборудование, а покупатели, где бы они ни находились, могли все это приобретать. Чем быстрее будет вертеться эта машина, тем лучше будет всем. Война закончена, господа, впереди общеевропейское процветание.

«Ага, бабам цветы, детям мороженое, — прокомментировала энергооболочка. — А самые правильные границы Сербии кто устанавливать будет? А то набегут сейчас разные и начнут кричать, что это они там власть».

— Вопрос границ Болгарии мы обговорили и решили, — сказал я. — Остались границы Сербии, ибо в своем прежнем виде, когда почти половина сербов проживает за ее пределами, эта страна нежизнеспособна и опасна для соседей. Вот… — Я положил на стол этнографическую карту Балкан, поднятую по данным орбитального психосканирования.

— Светло-зеленый цвет — это люди, идентифицирующие себя как болгары, — пояснил я, — зеленый цвет чуть потемнее — это западные болгары, сиречь македонцы. Сорок лет раздельного существования наложили на них свою печать: сейчас они еще чувствуют общность с болгарской нацией, но к середине семидесятых годов это явление сойдет на нет. Серо-зеленый цвет светлого оттенка — это сербы, темный оттенок того же цвета — черногорцы, концентрированная и акцентуированная версия сербов. Как видите, черногорцы на девяносто процентов живут в Черногории, а вот сербы разбросаны далеко за нынешними границами Сербии, стремятся с ней воссоединиться, но ничего не смогут сделать, ибо тут, на Балканах, вместо того, чтобы сдвигать границы, области заглатывались целиком вместе с чужеродным населением. А потом не раз из-за этого лилась кровь, в первую очередь сербская, но и остальных народов тоже. И то же самое касается хорватского народа, значительная часть которого проживает в Боснии и Герцеговине. Сейчас среди них сильно стремление к соединению с сербской нацией, но мне известно, что всего через несколько лет эта тенденция сменится на противоположную. Во время Второй Великой войны, когда созданная трудами короля Александра Югославия была уничтожена германо-болгарским вторжением и Хорватия получила независимость, все сербы там были объявлены государственными рабами. О том, что там творилось во время последнего распада югославского государства, я сейчас в деталях рассказывать не буду. Большие дяди в Европе сказали «можно», и хорватские власти принялись унижать и уничтожать нетитульное сербское население под бурные аплодисменты своих внешних покровителей. Доберусь до тех уровней — ноги вырву всем причастным или просто стоявшим рядом, ну а в данном случае, когда не дошло еще до таких эксцессов, следует сделать так, чтобы все сербы жили в Сербии, а хорваты в Хорватии. Только так, и не иначе.

Очевидно, по ходу произнесения этой речи из меня опять полез наружу младший архангел: присутствующие, явно напуганные таким явлением, постарались отстраниться от меня подальше. И даже у кайзера Вильгельма вылезли на лоб его белесые буркалы. Только принц Джорджи казался внешне невозмутимым, хотя и слегка побледнел. Воистину храбрец из храбрецов.

— Спокойно! — сказал я. — Ни к кому из здесь присутствующих мой гнев не относится. И даже нынешнее поколение хорватской нации не может быть подвергнуто наказанию за то, что оно пока не совершало. Есть в Аграме, конечно, отдельные безумные интеллигенты-отморозки, ничуть не лучше своих сербских оппонентов, но это пока лишь единичные явления в нынешней хорватской действительности. Вот когда в Основном Потоке сербское запредельное самомнение столкнулось в одном государстве с таким же хорватским самомнением и подавило его ногами жандармов и судейских чиновников, тогда и пришло время хорватского сепаратизма и кровавого национализма. И мы должны сделать все возможное, чтобы это не повторилось в вашем мире.

— Э, господин Серегин, а почему вы так уничижительно отозвались об интеллигентах? — с недовольным видом спросил господин Малинов.

— Не путайте интеллигента и интеллектуала, — сказал я. — Если первый строит теории, оторванные от действительности, то второй работает исключительно с фактическим материалом, и его выводы точны, как законы Ньютона. То, что создал или построил интеллектуал, будет служить века, а попытка воплощения интеллигентских теорий может стоить миллионов жизней, и в конце все равно выйдет пшик. Ведь вы же, господин Малинов, по основному образованию юрист?

— Да, юрист, — ответил тот. — И какое это имеет значение?

— Юрист знает, что закон суров, но это закон, а также то, что при расследовании преступления всегда следует искать того, кому оно выгодно, — сказал я. — Юрист знает, что плетью обуха не перешибешь и что невозможно наменять на пятак десять рублей. Никаким отрывом от жизненных реалий у человека с юридическим образованием и не пахнет. А вот за профессора музыки, журналиста и прочих людей свободных профессий я бы не поручился. Эти способны настроить таких воздушных замков, что после их падения будет мучительно больно всю жизнь, даже если она вечная.

— Да, господин Серегин, — торжественно произнес болгарский премьер, — я принимаю вашу трактовку различия интеллигентов и интеллектуалов.

— Интеллигентов среди присутствующих нет, — сказал я, — есть интеллектуалы и практики, а посему нам сейчас нужен план практических действий. В Боснии и Герцеговине еще какое-то время, как преемник малыша Карла, хозяином будет германский кайзер. Ну как, Вильгельм Фридрихович, вы со своим большим практическим опытом возьметесь организовать дележку этого пирога по указанным границам так, чтобы потом было никому не обидно — ни сербам, ни хорватам, ни мусульманам? Германский орднунг, когда он идет не во зло, это просто великое дело. Ваши чиновники непременно справятся там, где другие просто поднимут руки.

— Да, — сказал кайзер, — есть такое дело. Но сербские земли есть не только в Боснии и Герцеговине, но и в составе Хорватии и Венгрии. А там я могу только советовать, а не командовать.

— Вот и посоветуйте им не выделываться, а бегом выполнить мои скромные требования, — сказал я, — в противном случае я объявлю руководству Венгрии и Хорватии священную вендетту, поубивав нахрен всех высокоумных заносчивых придурков, чтобы правящие круги этих стран пришлось формировать заново. На этом сегодня, пожалуй, все. Операцию рокировки на Солунском фронте я назначаю на ночь с седьмого на восьмое сентября, к этому моменту должны быть готовы и сербская и болгарская армии. Сейчас мы уходим. Всего вам наилучшего, господа болгары, увидимся через двое с половиной суток.

1 августа 1976 года, 14:25 мск, Пуцкий залив , линкор планетарного подавления «Неумолимый», главный командный центр

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи

Сегодня праздник у ребят, сегодня в клубе танцы… То есть в Народной Польше и ГДР объявлено о снижении цен на продовольствие, по каким-то позициям на пять процентов, а по каким-то на все двадцать. Так же резко, на тридцать процентов, в северных странах народной демократии подешевело курево. Это все соционжинер Риоле Лан, заметившая мне, что табак в этом мире является одним из индикаторов благополучия, и по его доступности мужское население определяет качество своей жизни. Ну да, стоило усилиями реформаторов из команды Горбачева удалить из свободной продажи табачные изделия (с рук из-под полы они стоили на порядок дороже, шестнадцать-пятьдесят копеек превращались в три-пять рублей*), как социальная структура Советского Союза зашаталась, будто соломенный домик поросенка Ниф-Нифа под порывом ветра. Конечно, не в одном табаке было дело, но и он внес весомую долю в напирающий хаос Перестройки.

Примечание авторов:* Интересно, в чьих карманах осели огромные на тот момент деньжищи, ведь с оптовых баз товар отпускался по госцене?В девяностом году дельцы поколения Гусинских-Березовских были еще не при делах.

Чтобы стабилизировать положение со снабжением сырьем табачных фабрик, я несколько раз гонял к себе в Метрополию (порты Балтимор, Чарльстон, Мобил, Новый Орлеан) сухогрузы типа «Муром». Вместимость трюмов у этих кораблей составляет семнадцать тысяч кубов в киповом варианте, для табака это четыре тысячи двести тонн веса меньше половины от полной грузоподъемности в десять тысяч тонн. Так что на полную осадку у причалов корабли не выходили, тем более что и запас топлива требовался самый минимальный, ибо порталы открывались с внешнего рейда на внешний рейд. Оборачиваемость тоже почти молниеносная, время тратится только на погрузку-разгрузку и швартовые операции. Единственный недостаток такой схемы в том, что для нее нужен маг не менее чем седьмого ранга, со специализацией магии «тяжелого» типа Огня, Стихий или Земли.

Полцарства за рабочую схему техногенного портала, который позволит наладить железнодорожное сообщение между мирами, ибо, помимо табака, запасы которого вычерпаны процентов на пять, государственные латифундии (совхозы) бывшего Царства Света готовы поставить в СССР-1976 и другим союзникам хлопок, сахар, соевые бобы, пшеницу и кукурузу. И все это у товарища Брежнева хотят купить, то есть обменять на необходимый мне ширпотреб, а также машины и оборудование. Промышленный кластер цивилизации пятого уровня у меня в Метрополии еще когда будет, а многое и многое необходимо прямо сейчас. В конце концов, у меня на руках оказалось до тридцати миллионов детей и подростков, которых надо тепло и удобно одевать, учить (нужны учебники, художественные книги, тетради, шариковые ручки и карандаши), а также прививать любовь к искусству и спорту. Такой вот я усатый нянь, ответственный за все и даже больше того. И взять это я могу только в семьдесят шестом году в Советском Союзе и… ГДР. С удивлением узнал, что значительная часть высококачественной полиграфической продукции по советским заказам выпускалась именно там.

В восемнадцатом году сейчас одиннадцатое сентября. Операция «Рокировка» прошла успешно, можно сказать, без единого выстрела. Болгары взяли Салоники, в ночи обработанные депрессионно-парализующим излучением, и теперь не знают, что делать с огромным количеством пленных, которых едва ли не больше, чем болгарских солдат (примерно три четверти из них греки, которые не разбежались, потому что не смогли). Тем временем, пока они там разбирались, сербская армия села в поезда и отправилась к себе в Сербию (передовые эшелоны уже достигли Белграда). Сейчас король Петр восстанавливает свою власть над столицей. Визг, конечно, стоит по поводу наших Софийских соглашений просто оглушительный. И в первую очередь недовольны болгарские либералы — виновники и главные апологеты братоубийственной войны. Хотя им-то что орать? Болгария оставила за собой все сделанные в ходе войны приращения и даже заполучила Солун, на который прежде могла только облизываться. Или эти придурки и в самом деле надеялись наложить лапу на всю Сербию? Если это действительно так, то нужно посоветовать царю Борису утилизировать эту шайку каким-нибудь гуманным и безопасным для общества способом.

В сорок втором году, где сейчас десятое февраля, тоже происходят удивительные и невероятные события. Надо сказать, что когда я ставил перед Гейдрихом задачу денацифицировать Германию изнутри, надежды на успех этого предприятия было мало. Основной расчет делался мной на то, что в случае вероятной неудачи процесс будет закончен при помощи победоносной Красной Армии. Но миляга Рейнхард поменял в идеологеме своей партии понятие «кровь» на «дух», и она перестала быть такой откровенно первобытно-людоедской. «Арийский дух» как-то сразу обнаружился у советских людей (битва за Белостокскую Освобожденную Зону была еще тем Господним Наказанием), да еще у сербов, упорно сражавшихся в своих горах.

А вот у хорват с этой духовной субстанцией оказалось не очень хорошо: героизм свой они предпочитали проявлять исключительно против безоружного мирного населения. По этому поводу Анте Павелич был вызван в Берлин к новому фюреру Германии для морального внушения. Список требований, врученных хорватскому диктатору, между прочим, включал в себя прекращение репрессий против гражданского сербского населения и нормализацию условий содержания в концлагерях. Мол, в противном случае германские солдаты, перемещающиеся с Восточного фронта в Африку, немного задержатся в Хорватии, чтобы приструнить самозванцев, самовольно обозвавших себя истинными арийцами*. Хотите закрепить за собой это статус — дайте десять дивизий на Африканский фронт бороться с англичанами. Бедняга Павелич от такого требования чуть не поперхнулся. Вся численность домобрана, то есть хорватской армии, составляла десять дивизий, и то большая часть этих соединений не представляла собой реальной боевой силы, ибо в войсках не хватало даже винтовок.

Примечание авторов:* Анте Павелич нашел у хорватского народа арийские корни и активно ими размахивал до самого конца Третьего Рейха, в то время как в Берлине не возражали.

Естественно, никаких требований наглого выскочки хорваты исполнять не стали, и тогда части шестой армии, поступившие под общее командование фельдмаршала фон Листа, вылезли из эшелонов, в которых перемещались на юг Италии для переправки в Африку, и одним щелчком ликвидировали самодельное хорватское государство. Постреляли немного, не без того, но все прочее прошло без сучка и задоринки. Чик, и нету. А Анте Павелича и ближайших его приближенных усадили в «тетушку Ю», служившую хорватскому диктатору «бортом №1», и выписали проездной до Испании, посоветовав остальным деятелям режима спасаться по способности, ибо когда Хорватия по описи будет передана частям Красной Армии, никому из них не поздоровится.

На Тихом океане все идет своим чередом, почти как в Основном Потоке. Единственное значительное отличие в том, что американцам оказалось нечем совершать рейды к Маршалловым островам и архипелагу Гилберта, так как оба их авианосца были упокоены на морском дне еще во время рейда соединения адмирала Нагумо к Перл-Харбору (не зря я дарил этому достойному адмиралу тактический планшет орбитальной сканирующей системы). Будучи единственным зорким зрячим среди слепых и близоруких, этот самурай двадцатого века показал янки, где живут западные демоны. На Филиппинах американские войска и их местные союзники загнаны на полуостров Батаан без всякой надежды на спасение. В Голландской Ост-Индии японцы уже взяли Борнео и Целебес, а буквально только что их морской десант высадился на Бали. Малайя полностью захвачена японцами, и теперь в разгаре битва за Сингапур. Порт-Артур в полной изоляции держался полгода, а вот главная британская база на стыке Тихого и Индийского океанов падет за шесть дней. После этого японцы где-то в течение полутора лет смогут гонять англосаксов по Тихому океану ссаными тряпками, ибо, если сражение в Коралловом море или рейд Дулитла (что-то одно) еще возможны (с летальным для янки исходом), то битвы за Мидуэй в том мире уже не предвидится. Таким образом, время для моего разговора с адмиралом Ямамото приблизилось, но пока не наступило.

И, кстати, о техногенных порталах. Когда Конкордий Красс рассортировывал пассажиров первого и второго классов, в поле его зрения попал Корней Октавий Пизон, главный конструктор прыжковых подпространственных приводов на одной из крупнейших космических верфей Неоримской империи «Коллегиум Сульпициев и Куриациев». «Солнечный Ветер», кстати, был построен на их стапеле, а это само по себе рекомендация. Господин Пизон налегке, без жены и без положенной по статусу наложницы, совершал круговой круиз по самым веселым местам Империи. Обычная стоянка в узловых точках популярного маршрута — от трех суток до недели, благодаря чему беспечный турист вполне успевает спуститься на поверхность, чтобы испытать все соблазны миров-курортов. Однако примерно с четверти своего маршрута праздношатающийся вояжир угодил сначала к пиратам, где ему светил выкуп астрономических размеров, а уже потом с концами попал в наши нежные объятья.

Посылать такого специалиста на полевые работы или даже использовать по административной части было бы ужасной дурью и диким расточительством. Поэтому моим приказом господина Пизона перевели на «Неумолимый» с назначением на должность начальника группы обслуживания главного прыжкового генератора. Конечно, для этого человека эта позиция тоже была мелковатой, но хотя бы соответствовала его профессиональному профилю. Впрочем, господин Пизон не обиделся, понимая, что по профессиональной линии это потолок того, что мы можем ему предложить, и с головой погрузился в изучение матчасти (которая в его времена была уже ужасной древностью) и обучение подчиненных, набранных по результатам психосканирования на соответствие специальности, но не имевших никаких профессиональных знаний.

За этим делом господина Пизона и настиг Призыв, ибо на «Неумолимом» я проводил даже больше времени, чем в Шантильи. Страшная встречная клятва его ошарашила, а доступ в Единство привел в шок. На такой уровень взаимодействия со своими подданными не поднимался ни один из неоримских императоров, будь он добрейшим из добрейших. Правда, и у меня в Единстве не просто подданные, а воители и воительницы, да элита гражданского актива. Если моя внутренняя сущность сочла возможным принять у этого человека страшную встречную клятву, значит, он того достоин. И подтвердилось это довольно быстро.

Почти с самого первого дня существования в нашем обществе Корней Октавий Пизон знал, что император (то есть я) и некоторые его приближенные наделены способностью открывать порталы между различными мирами. А еще товарищ Пизон был человеком грамотным и отлично подкованным в теме прокола трехмерной метрики, и потому прекрасно понимал, о чем речь. Сказать честно, он и его коллеги-инженеры по подпространственному прыжковому оборудованию разбираются в этом вопросе даже лучше, чем корабельные навигаторы. Знают они и то, что принципиальная схема прыжкового генератора еще старая Римская империя целиком заимствовала у Кораблей темных эйджел, а те, в свою очередь, в таком же виде переняли ее у Древнего… И у неоримлян, и у эйджел выход за границы текущей плоскости событий считался явлением катастрофическим, а вот Древний относился к такой возможности более утилитарно, раз уж встроил ее в свой джамп-генератор.

И вдруг, после перемещения в другую плоскость событий, где тоже нашлась своя Империя, прихлопнувшая пиратов будто муху газеткой, вдруг выяснилось, что в этой Империи есть люди, и среди них сам император, которые могут перемещаться из плоскости в плоскость вообще без всякого оборудования, лишь мысленно дергая за приводные рычаги Мироздания. Сначала кондового неоримлянина потряс очередной шок от встречи с неизведанным, а потом господин Корней Пизон решил, что это такая императорская прерогатива для венценосца и его ближайших приближенных. Мол, так сделано намеренно, чтобы данной возможностью могли пользоваться только избранные из избранных.

И вот, погрузившись в Единство, товарищ Пизон вдруг узнает, что устройство для открытия техногенных порталов — явление не только не запретное, но прямо желаемое и необходимое нашей Империи «уже вчера». Неоримляне, принося встречную клятву верности, в лепешку потом готовы расшибиться, чтобы совершить что-то полезное. Как правило, во время профессиональной деятельности их не подгонять следует, а сдерживать, чтобы от лишнего энтузиазма не наломали дров. Для господина Пизона сдерживающим фактором послужили Клим Сервий и Виктория Клара, к которым он обратился за первичной информацией, зная, что «Неумолимый» уже несколько раз совершал перелеты между различными плоскостями событий. А у псевдоличностей записаны все ходы, каким образом менялись параметры прыжкового генератора, когда им управлял Дима-Колдун.

Но дело в том, что прокол трехмерной метрики — это далеко еще не портал, и, в отличие от неведомых мне конструкторов техногенных порталов в одном из миров нашей ветви, Корней Октавий Пизон понимал, насколько опасна ультраэнтропия, если бездумно разбрасывать ее направо и налево, расшатывая структуру Мироздания. Тогда с ведома Клима Сервия наш ведущий специалист обвесил контрольно-измерительной аппаратурой тот ангар, куда мы обычно открывали свои порталы. В результате наблюдения выяснилось, что ультраэнтропия возникает только на миллионные доли секунды (то время, когда оформляется окно портала), а потом ее сменяет другая, ранее не идентифицированная физическая компонента, выполняющая прямо противоположную функцию, которая продолжает действовать до самого закрытия портального окна.

Получив эти данные, товарищ Пизон отправился в лабораторию, где находился наш старый игрушечный генератор магии, и с помощью Клима Сервия регулировал его параметры до тех пор, пока показания контрольно-измерительной аппаратуры не совпали с записями, сделанными при открытии порталов. Моя супруга и Дима-Колдун, приглашенные в качестве экспертов, опознали излучение генератора как энергию Порядка. Тоже мне бином Ньютона — и так было понятно, что фиксирующая компонента должна быть именно из этого спектра. Частотные характеристики и форма поля, снятая экспериментатором с естественных врат, соединявших сорок первый и семьдесят шестой год, были гораздо важнее. Получив эти данные, господин Пизон засел за предварительное проектирование, а потом они вдвоем вместе с Димой-Колдуном явились ко мне в тот момент, когда я не был занят разными политическими интригами и подготовкой очередного матча в «Ред Алерт».

— Вот, — просто сказал Колдун, — товарищ Корней Октавий Пизон, инженер-конструктор и исследователь берется на основе прыжкового генератора тяжелого истребителя построить техногенное устройство для открытия порталов в уже изведанные миры.

— Должен сказать, что это устройство не сможет открывать проход куда угодно, — волнуясь в моем присутствии, сказал изобретатель. — Управлять им сможет только такой человек, как Дмитрий-Магус. Но потом, когда проход будет один раз открыт в ручном режиме, данные можно записать на кристаллический накопитель, и потом использовать многократно обычным оператором, которому остается только нажимать кнопку.

— Понятно, — сказал я, — создание установки разрешаю, но вот испытывать ты ее будешь в присутствии нашей магической пятерки, чтобы мы тебя подстраховали. А то наше собственное первое открытие портала не обошлось без конфуза. Еще надо предусмотреть, чтобы твоя машина могла открывать порталы с нулевой проницаемостью, в режиме просмотрового окна. Не во все места стоит лезть собственной персоной, иногда лучше предварительно осмотреться, что там да как. В случае успеха твоего начинания гарантирую тебе гражданство первого класса и личное графское достоинство, режим неограниченного продления жизни и поддержания вечной молодости, а также полное государственное обеспечение. Ты только сделай. На этом все, аудиенция закончена, надеюсь слышать о тебе только хорошее.

5 августа 1976 года, 22:25 мск, Пуцкий залив , линкор планетарного подавления «Неумолимый», главный командный центр

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи

Сегодня в Америке поступил подписчикам и начал распространяться в свободной розничной продаже августовский номер журнала «Плейбой» со статьей за авторством Роберта Хайнлайна и Прокопия Кесарийского, сопровождаемой богатыми иллюстрациями в стиле «ню» и не только. По данным орбитального психосканирования было видно, что американские мозги в маленьких костяных кастрюльках закипели и запенились, будто их поставили на включенную во всю мощь газовую конфорку.

И одновременно с выходом журнала Мэри ударила по биржам изо всех стволов. Если раньше она раскачивала их туда-сюда, на каждом махе маятника снимая с публики толстый слой стружки и мешая хозяевам жизни исполнить свои планы, то теперь пришло время финального аккорда, когда на предкатастрофических ожиданиях все будут стремиться выйти в кэш, и цена активов станет дешевле грязи. Если операция «Маятник» просто мешала закулисным владыкам Америки переводить свои активы в безопасную гавань, то «Финальный аккорд» в сочетании с запущенной через мистера Хефнера информационной диверсией должен их окончательно добить. Какая из Австралии безопасная гавань, когда при желании я могу достать их хоть на Луне, хоть в аду?

При этом не раз случались эпизоды, когда работающих на Мэри брокеров пытались схватить разные темные личности, чтобы выбить из них подноготную этой истории. Собственно, мы заранее знали, с кем имеем дело, и подготовились к противодействию грубой игре. Есть в нашей компании специалисты и помимо вашего покорного слуги. Каждый брокер имел при себе связную карту, одновременно являющуюся маяком и аварийной сигнализацией. Выезжали на острые случаи люди оберста Вернера фон Баха, и результат был всегда один и тот же: рядовые боевики мафии или полицейские (была и пара таких случаев) мертвы, главари доставлены в Тридесятое царство для беседы с Бригиттой Бергман, а несчастный, дрожащий будто осиновый лист, брокер водворен в семейное (или холостяцкое, у кого как) гнездышко в целости и сохранности. Полицейский участок или особняк криминального авторитета, вдребезги разнесенный визитом моих мастеров спорта по грубой игре — это то еще зрелище. Собственно, при необходимости даже ради излечения одного человека я был готов выделить силы, способные разгромить хоть штаб-квартиру ФБР, хоть ЦРУ. Но не пришлось.

Тем временем на Дальнем Востоке завершилась подготовка к Корейской Освободительной операции. КНА и НОАК подтянули свои ударные части к демаркационной линии и замерли в ожидании приказа. У меня тоже все готово. Осталось выпустить в воздухавиагруппу «Неумолимого», и рушащуюся со склона лавину будет уже не остановить, а вот участие в боях моей сухопутной группировки планом операция «Тополиный пух 2» не предусмотрено. Смести марионеточный проамериканский южнокорейский режим и ликвидировать американское военное присутствие в континентальной части дальневосточного региона следует исключительно сухопутными силами местных игроков. Мои войска в ходе этой операции должны оставаться валентными, чтобы в случае необходимости парировать разные негативные случайности. Японией, Окинавой и Тайванем советские и китайские товарищи, скорее всего, займутся уже после ликвидации американского стратегического потенциала, в то время как я буду решать новые задачи в мире середины восьмидесятых годов. Есть у меня предчувствие, что врываться туда придется на полном газу.

Тут у меня тоже все готово к игре в ракетно-ядерный пинг-понг. Последний транспорт с титановыми и алюминиевыми слитками разгрузился и отошел от «Неумолимого» несколько часов назад. Поэтому пятиминутный режим готовности к старту в любой момент может смениться на тридцатисекундный, когда пилоты и маги противолодочной авиагруппы будут непрерывно дежурить в кабинах своих машин. Но сейчас не их очередь работать. Раскрылись врата ангаров верхнего ряда, и из них в темнеющее небо вырвались «Каракурты», «Шершни» первой ударной волны и «Стилеты» группы прикрытия, чтобы через локальные порталы сразу нырнуть к месту своей боевой работы. Для многих экипажей это первое реальное боевое задание, но я уверен, что они все сделают как надо. Ведь я — это они, а они — это я. Если в Европе сейчас вечер, то в Корее уже ранее утро, и на горизонте брезжит полоска зари нового дня.

В отличие от прошлого раза, когда война еще гремела вовсю, тут, в семьдесят шестом году, над бывшей линией фронта уже четверть века стоит густая злая тишина. Войска находятся в казармах, и лишь пограничники с собаками патрулируют демилитаризованную зону, следя за тем, чтобы северяне не бежали на юг, а южане, соответственно, на север. На юге все спят, включая ненавидимого всей страной «президента» Пак Чонхи, а вот Север сжался спиральной пружиной, как удав перед броском. Там все готово: пушки заряжены, собаки покормлены, солдаты и их командиры пылают ненавистью к империалистическим наймитам. Не забыты ни ковровые бомбежки городов, ни удары по гидротехническим сооружениям, вызвавшие гибель урожая риса, а следовательно, массовый голод. Прошлую Америку пятьдесят третьего года я за такое вбил в прах стратегического поражения, и с Америкой семьдесят шестого будет то же самое.

Момент истины наступает в ту секунду, когда «Каракурт» с бортовым номером «3» выписывает залп из четырех своих плазменных орудий по президентской резиденции «Синий дом», расположенной позади бывшего королевского дворца «Кёнбоккун» в Сеуле, и ночь над южнокорейской столицей на мгновение превращается в день. Пара ударов сердца — и совсем неподалеку от места испепеления диктатора Пак Чонхи вспыхивают новые рукотворные солнца, а потом буйство плазменных ударов выплескивается за пределы окрестностей Сеула. Это просто замечательное зрелище… феерия огня, особенно если наблюдать происходящее через сканеры сателлитов орбитальной сканирующей системы.

В первую очередь поражению подверглись штаб-квартира Вооружённых сил Соединённых Штатов в Корее, совмещенная с командованием Организации Объединённых Наций, телефонные станции и центральный телеграф, правительственный коммутатор, столичный аэропорт Кимпхо, военная авиабаза южнее Сеула, министерство национальной обороны, Национальное агентство полиции, Главное управление национальной безопасности, Корейское центральное разведывательное управление и штаб-квартира 501-й бригады военной разведки армии США. Далее огненная смерть накрыла казармы личного состава американских войск и всех южнокорейских силовых ведомств, электростанции, склады топлива и боеприпасов, танковые и артиллерийские парки, расположение тактических ракетных частей, военные аэродромы и гражданские аэропорты…

Особо важные площадные цели атаковали «Каракурты», а объекты поменьше или те, где поражение должно быть выборочным, обрабатывали «Шершни». Нельзя же лупить полукилотонными плазменными зарядами по всему подряд направо и налево. Где-то, как, например, в гражданских аэропортах (объекты двойного назначения), безусловному уничтожению подлежат только взлетно-посадочные полосы, стоянки военных самолетов и хранилища авиационного топлива. И в то же время в застенках южнокорейских спецслужб и местах содержания политических заключенных, ворвавшись через порталы, рубятся бойцы разведывательно штурмовой бригады полковника Коломийцева. Там не используют никакого огнестрела, только тяжелые парализаторы из арсеналов «Неумолимого» и бритвенно-острые широкие и тяжелые абордажные тесаки, разделывая уже бесчувственные тела будто туши скота на бойне. Выйдут отсюда (через порталы) только заключенные из камер, а все те, что оказались застигнуты по другую сторону решеток, должны умереть — и эта картина кровавой бойни вселит ужас в тех их приятелей, которые в данный момент находились не на службе и не попали под удар карающего Молоха.

Отдельная по красоте картина творится в Тонхэ, Пусане, Пхёнтхэке и отчасти Инчхоне (русским людям известному как Чемульпо). Там, под неистовый хохот валькирий, прямо у причалов горят и тонут корабли южнокорейского флота (в основном списанное американское старье времен второй мировой войны), а на берегу пылают казармы, штабы, склады и хранилища топлива. Когда взойдет солнце и осветит землю сквозь дым пожарищ, выжившие увидят выжженный разоренный пейзаж. Ничего другого американским сукиным детям из моих рук не положено — только смерть, руины и разорение. А потом Ким Ир Сен придет — порядок наведет. Навсегда.

И одновременно вдоль демаркационной линии начинает грохотать северокорейская и китайская артиллерия, прокладывая дорогу сухопутным войскам. Год сейчас не пятидесятый и не пятьдесят третий, северокорейская и китайская армия достаточно моторизованы, так что после прорыва приграничных укреплений солдатам под красными знаменами не придется бегать по земле на своих двоих. Собственно, если бы не массированная американская интервенция, и в пятидесятом году война за объединение Корейского полуострова могла быть выиграна в кратчайшие сроки. Но тут год уже не далеко не пятидесятый, и ресурсов для новой масштабной интервенции у Вашингтона нет. Еще до моего прибытия янки с треском продули войну во Вьетнаме, потом я ликвидировал их Чилийского сукиного сына и спер в Каменный век Третий флот, а Китай после смерти Мао передумал дружить с США. Воскрешение Чжоу Эньлая — это отдельное и весьма болезненное поражение американцев, потому что без него Китайская народная армия воевала бы с Вьетнамом, как того хотел Дэн Сяопин, а с ним живые волны китайской пехоты сейчас захлестывают позиции американских джи-ай и их южнокорейских подхалимов.

Отработав по своим целям, первыми отправились домой «Шершни» первой волны, дотла уничтожившие то, что было приказано, за ними в локальные порталы нырнули «Каракурты», у которых на данный момент тоже не осталось работы. Можно, конечно, чтобы два раза не вставать, нанести удар по Окинаве и Тайваню, но это преждевременно. Вот поднимут американцы авиацию с тамошних аэродромов, чтобы ударить по северокорейским и китайским войскам — и тогда сначала настанет праздник у «Стилетов», а потом визиты на американские авиабазы в регионе за пределами Кореи совершат «Каракурты». А ведь я предупреждал, что из Кореи следует убираться, не только президента Форда, но и генерала Вейэнда.

6 августа 1976 года. местное время 23:55. Корейский ТВД

К тому моменту, как в Вашингтоне настало утро шестого августа, война в Корее продолжалась уже почти восемнадцать часов. Особенно сильно замедлило реакцию разрушение штабов американских войск и южнокорейских силовых ведомств, а также уничтожение линий правительственной, военной и общегражданской связи. И даже с посольств западных стран настырные «Шершни» посрезали все антенны, чтобы послам интереснее было докладывать о происходящем в свои столицы. Впрочем, послы, не будь дураки, заслышав грохот канонады на демаркационной линии, погрузились в автотранспорт, у кого что было, и дали деру до Пусана. На этом этапе «Шершни» еще не стреляли по гражданским машинам, над которыми развеваются флаги третьих стран.

Связь удалось установить намного позже, после того, как американский посол при южнокорейском режиме Ричард Ли Шнайдер, добравшись до Пусана, смог на катере пересечь пролив и из аэропорта острова Цусима дозвонился до Госдепартамента. А в Вашингтоне глубокая ночь, все спят. На рабочих местах только дежурные чиновники -люди настолько микроскопичные, что им просто не положено верить в то, что выходит за рамки обыденного. Одним словом, пока к утру шестого августа в Госдепартаменте и Пентагоне поверили в реальность происходящего, на другом конце земного шара события развивались подобно сорвавшейся с горы снежной лавине.

С первыми лучами восходящего солнца северокорейские и китайские танки и мотопехота под прикрытием «Шершней» второй ударной волны через проделанные саперами проходы форсировали демаркационную линию и тремя стремительными потоками ринулись на юг, устранять недоделки четвертьвековой давности. Основной техники сухопутных войск НОАК КНР на тот момент являлся боевой танк «тип 59», лицензионная копия советского танка Т-54, и гусеничный бронетранспортер «тип 63» полностью собственной разработки, слегка похожий на уменьшенный советский БТР-50. Северокорейская армия, соответственно, вооружена техникой, полученной из Советского Союза, танками Т-54/55 и БТР-50. Впрочем, в том случае, если каждую механизированную колонну, рвущуюся по дорогам на юг, с воздуха прорывают дотошные и смертоносные «Шершни», то некоторая устарелость техники не имеет значения. Все равно конец один.

Вот место, где уцелевшие при первом ударе американские зольдатены пытались устроить противотанковую засаду. Дымящиеся обломки нескольких джипов, исковерканные трубы, в которых с трудом можно опознать пусковые установки ПТУР TOW, и изуродованные, зачастую просто разорванные на части тела, которые еще полчаса назад были живыми людьми, а теперь им не надо уже ничего — ни орденов, ни долларов, ни славы борцов за мировую демократию. А танки под красными знаменами мчат мимо невыкопаных могил на юг, туда, где в землю зарыт конец этой ужасно затянувшейся войны.

В тот момент, когда корейско-китайские моторизованные колонны еще не углубились на территорию Южной Кореи и на пару десятков километров, зашевелилось командование американских войск в Японии, обеспокоенное утратой связи со всеми абонентами на территории Южной Кореи. По естественным причинам нечто подобное могло произойти только в том случае, если бы Сеул и окрестности поразило двенадцатибалльное землетрясение, разом разрушившее всю инфраструктуру. Но такое никак не могло произойти незаметно для внешнего мира, поэтому начальственным приказом в небо был поднят невооруженный фоторазведчик RF-4С с приказом совершить полет вдоль демаркационной линии, и далее через Сеул к Пусану. Однако на подлете к порту Тонхэ, когда пилоты уже видели учиненный на берегу разгром, американский самолет-разведчик без всякой пощады был сбит дежурным «Стилетом» и, коптя, кувыркнулся в воды Японского моря. При этом американские летчики даже не видели, кто их убивает. Встревоженное последним сообщением разведчика, а также утратой с ним связи, все то же американское командование в Японии подняло в воздух гиперзвуковой разведчик Lockheed SR-71 «Blackbird», сбить который считалось ненаучной фантастикой. «Черный дрозд» вошел в воздушное пространство Южной Кореи над провинцией Чолла-Намдо и за семь минут пролетел всю ее территорию с юга на север, вплоть до бывшей демаркационной линии, где был перехвачен парой «Стилетов» и без особых хлопот уничтожен.

И только тогда командование в Японии (в Вашингтоне в это время было пять утра), догадалось, что северокорейское командование вероломно нарушило перемирие и начало широкомасштабное вторжение на юг. Реакция была как у быка, увидавшего красную тряпку. Все американские авиабазы в регионе были подняты по тревоге, потому что иначе коммунистическую опасность купировать казалось невозможным. В час дня по местному времени передовые отряды красных, обошедшие Сеул по широкой дуге, обнаружились под городом Чхонджу, а это треть пути от демаркационной линии до Пусана. В самом Сеуле при пролете над городом наблюдались признаки уличных боев низкой интенсивности, какие бывают, когда армия вторжения врывается в крупный город, с легкостью подавляя слабое и беспорядочное сопротивление дезорганизованного и деморализованного противника. Красный прилив затоплял территорию Южной Кореи, и это приводило американских генералов в неистовую ярость.

В ответ на взлет американских самолетов по всей дуге от Японских островов до Филиппинского архипелага в воздушное пространство Кореи прибыли дополнительные эскадрильи «Стилетов», а на аэродромах Северной Кореи и Китайской Народной Республики изготовились к вылету авиаполки на МиГ-17 и Миг-19. В это же время «Каракурты» намеревались ударить плазмой по всем аэродромам военного и двойного назначения. Намечалось грандиозное воздушное сражение, вроде Битвы за Британию, только на турбостимуляторах. Война Миров, она такая.

Однако ни одна американская бомба не упала на рвущиеся вперед краснознаменные бронированные колонны. Основными аренами воздушных сражений стали Японское море, Корейский пролив и Восточно-Китайское море. Лазерные пушки «Стилетов» рвали «Фантомы» и «Скайхоки» на части, а корейские и китайские истребители работали исключительно по подранкам. И даже когда в воздухе появились приотставшие громоздкие Б-52, привыкшие во Вьетнаме к роли безнаказанных убийц, преимущество все равно оставалось не на американской стороне. Ни один «Стратофортресс» не дотянул до корейского побережья — все, исполосованные лазерными лучами, рухнули в морские волны вместе с экипажами. Одновременно прибывшие по вызову «Каракурты» принялись бить плазмой по аэродромам и вообще американским базам в Японии, на Окинаве, Гуаме, Тайване и Филиппинах. И к тому времени, когда раскаленное летнее солнце уже почти укатилось на запад за азиатский материк, в Корее неутомимые подвижные соединения НОАК и КНА продолжали свой бег на юг, а на прочей территории Тихоокеанского театра военных действий в наступающей тьме догорали остатки былого американского величия. И именно в этот момент право принимать исторические решения перешло к деятелям в Вашингтоне, еще не до конца осознавшим эпичность той задницы, в которую они угодили под «мудрым» руководством двухпартийного консенсуса по противостоянию Советскому Союзу в частности и России как явлению вообще.

6 августа 1976 года. местное время 11:55. Соединенные Штаты Америки, Федеральный округ Колумбия, Вашингтон, Белый дом, Овальный кабинет

Даже во времена Вьетнамской войны Советы ни разу не наносили ударов по американским авианосцам или аэродромам, расположенным за пределами вьетнамской территории, хотя и имели такую возможность. Жертвы среди гражданского вьетнамского населения при каждом налете исчислялись тысячами, кадры обожженных напалмом детей обошли весь мир, но в Москве опасались идти на неограниченную эскалацию. Однако на этот раз против Вашингтонских стратегов играл тот, кому такая сдержанность, граничащая с предательством, была не по фэн шую. Об этом говорил как размах боевых действий, так и скорость развития операций.

Чтобы разобраться в сложившемся положении, президент Форд собрал у себя в Овальном кабинете старого-нового министра обороны Джеймса Шлезингера (занимавшего эту должность до Дональда Рамсфельда), председателя комитета начальников штабов четырехзвездного генерала Фредерика Вейэнда, директора ЦРУ Джорджа Буша-старшего и все еще госсекретаря Генри Киссинджера. Ну не находится адекватной замены этому хитрому пройдохе, способному обдурить кого угодно, быть может, за исключением императора Серегина, которому по должности положено видеть людей насквозь.

— Итак, джентльмены, — сказал американский президент, — я вижу, что все так плохо, что хуже некуда. Очевидно, мистеру Серегину надоело ждать, пока мы выполним его ультиматум об очищении Кореи, и он решил перейти от слов к делу. Мистер Вейэнд, у вас есть хоть какие-то сведения о том, что творится на Корейском театре военных действий?

— Полная задница там творится, мистер президент, вот что я вам скажу, — ответил председатель комитета начальников штабов. — Понятно, что удар был внезапным, сокрушительным и неотразимым и если бы в нем были задействованы наземные имперские войска, все закончилось бы уже за несколько часов. Однако, раз там еще кто-то трепыхается, то это совсем не так. И в то же время понятно, что на этот раз красные оказались чертовски быстры, быстрее даже, чем в пятидесятом году. Я думаю, что их наступление закончится примерно в течение двух трех дней, после чего о «демократической» Корее можно будет говорить только в прошедшем времени.

— О ней уже сейчас можно говорить только в прошедшем времени, не дожидаясь некролога в газетах, — хмыкнул госсекретарь Киссинджер. — Хоть мне не очень нравится идеи мистера Серегина, я уважаю этого человека за то, что у него всегда все определенно, белое — это белое, черное — это черное, а обещание оторвать сукину сыну голову неизменно заканчивается смертельным исходом. Помнится, требование очистить от своего присутствия Корею было предъявлено нам месяцев пять назад, и с тех пор на этом направлении мы не пошевелили и пальцем. Очевидно, от нашей непонятливости у этого господина лопнуло терпение, и он, отложив в сторону пальмовую ветвь, взялся за тяжелую дубину…

— Мы не могли даже заикнуться о том, чтобы двинуться в этом направлении, потому что тогда демократическое большинство в Сенате и Палате Представителей сразу сожрало бы нас живьем, тем более что за вывод войск выступал наш оппонент на выборах демократ Картер, — с горечью произнес президент. — С точки зрения наших дорогих американцев, мы, республиканцы, все лузеры, потому что проиграли войну во Вьетнаме, без боя уступили имперцам Чили, потеряли невесть где Третий флот, потом император Сергий выпорол нас, пролетая над Германией, и вот теперь все это венчает эпический погром в Корее. Кстати, вице-президент Рокфеллер* в последнее время полностью удалился от государственных хлопот, и даже агенты Секретной службы, которые должны его опекать в настоящий момент, не знают, где он находится. Я думаю, что если мы попробуем его найти, то не сможем этого сделать, и это меня тревожит.

Примечание авторов:* Нельсон Рокфеллер, бывший губернатор штата Нью-Йорк и один из богатейших людей Америки, стал вице-президентом через несколько дней после отстранения Никсона и приведения к президентской присяге Форда. Ныне момент ему шестьдесят восемь лет, и с самого момента назначения на должность Форд и его администрация не доверяли этому персонажу никаких дел и не посвящали его ни в какие секреты.

— Я знаю, что вы, мистер президент, выступаете против того, что иногда наша организация берет работу на дом, — сказал Джордж Буш-старший, — но в последнее время у нас в Соединенных Штатах наблюдается непонятная крысиная возня с выводом значительных средств куда-то в направлении Австралии и Новой Зеландии. Есть сведения, что мистер Рокфеллер в этой афере не на последних ролях, и в то же время ФБР и Секретная Служба безмолвствуют. Носится в воздухе предчувствие чего-то нехорошего. Если бы мы с вами жили в другой стране, то я бы сказал, что дело попахивает военным переворотом в латиноамериканском стиле, с выводом на улицы танков и стрельбой. Но у нас вопрос о власти в случае необходимости решается голосами конгрессменов, голосующих за импичмент действующему президенту, что тем более актуально в условиях, когда и в Палате Представителей, и в Сенате ваших противников подавляющее большинство. Теперь, после того, как мистер Сергий так неприкрыто выступил против нас в Корее, обвинения в ваш адрес, например, в сговоре с врагами Америки, напрашиваются сами собой. Но пока в Конгрессе на это тему не было сказано ни полслова.

— Быть может, они никак не могут переварить вот это? — сказал президент Форд, бросив на стол извлеченный внутреннего ящика яркий журнал с экзотической девицей на обложке. — Прежде чем начать действовать в Корее, мистер Сергий нанес удар в самое чувствительное место каждого американца. Вы только полюбуйтесь, что по его заказу учудил мистер Хефнер! Рекламная компания Империи во всей ее красе.

— А внутри там преинтересная статья мистера Хайнлайна, — меланхолически заметил Джордж Буш-старший. — Фотографии голых девок — это только приправа, или даже приманка, а все самое важное изложено чистейшим английским языком, черными буквами по белой бумаге. Формально это приглашение к дружбе и сотрудничеству, а по сути — ультиматум нашему политическому классу сдаться или проваливать в ад. Кстати, по некоторым данным, полученным нами через сотрудников «Плейбоя», этот пожилой мужчина, я имею в виду мистера Хайнлайна, в последнее время совершенно неприлично помолодел, и теперь напоминает самого себя примерно тридцатилетней давности… Никакой зависти, джентльмены, лишь только констатация факта.

— Я знаю, что император Сергий способен даровать понравившемуся ему человеку вторую молодость и полное избавление от болезней, — ответил президент Форд, — мистер Поппер особо отмечал этот момент в своих докладах. Более того, его люди могут возвращать здоровье калекам, ослепшим, оглохшим, утратившим на войне руки и ноги. Это можно сделать двумя методами — быстро или медленно. Когда восстановить работоспособность надо быстро, то инвалиду ставят биомеханический протез цивилизации пятого уровня, который бывает не очень-то похож на настоящую часть тела, но полностью выполняет ее функции. Однако если у пациента имеется запас времени, тогда применяется методика глубинной регенерации, и утраченный орган сам отрастает у него заново. Нашему послу показали раненых с утратами конечностей, находящихся на разных фазах восстановительного процесса. Мороз по коже. На фоне этого чуда омоложение на тридцать лет кажется простой и тривиальной задачей.

— Скажите, Джордж, а вы не собираетесь предпринять против мистера Хайнлайна каких-нибудь экстраординарных действий в стиле вашей конторы? — спросил Генри Киссинджер. — Не зря же ваших людей называют работниками яда и кинжала.

— Нет, что вы, — хрипло засмеялся директор ЦРУ, — я уже знаю, что выступать против людей, которым покровительствует император Сергий, это самоубийство или даже хуже того. И в то же время нам известно, что он никогда не свирепствует против тех, кто не оказывал ему сопротивления. Отдельная статья — русскоподданые и советскоподданные, которые пошли на сотрудничество с иностранными державами. Таких он считает изменниками и вбивает в прах. Но нас этот вопрос не касается, поскольку мы честно служим своей стране. Поэтому там, где имеются интересы мистера Сергия, уж мы лучше тихонько постоим в сторонке, а свою шею под топор пусть подставляет кто-нибудь другой.

— Джентльмены, — довольно резко произнес генерал Вейэнд, — а вам не кажется, что мы говорим совсем не о том, о чем надо? У нас только что отъели Корею, и вот-вот то же самое начнется в Европе, куда сейчас Советы под предлогом крупных учений энергично стягивают войска со всех концов своей необъятной страны. Если вы думаете, что это просто совпадение, то жестоко ошибаетесь. Одной Кореей император Сергий не ограничится. Как он там сказал: «Где вас быть не должно, там вас и не будет». Почему-то я уверен, что этого человека не смущает даже наша концепция «ядерного зонтика», потому что у него есть средство нейтрализовать наш ядерный потенциал…

— Сложив два и два, мы должны прийти к выводу, что это средство есть его мощнейший галактический линкор, способный с орбиты нанести обезоруживающий удар по местам базирования наших баллистических ракет, — сказал Генри Киссинджер. — Как я уже говорил, у этого человека все определенно, и если он начал кампанию, то непременно доведет ее до конца, не останавливаясь на полпути…

— Постойте, джентльмены! — вскинул руку старый-новый министр обороны Джеймс Шлезингер, до того предпочитавший хорошо молчать, чем плохо говорить. — А что если подковерная возня, похожая на подготовку к военному перевороту, которую обнаружили люди мистера Буша, как-то связана с нашим ядерным потенциалом? А то в последнее время завелось в Пентагоне что-то такое нехорошее, как будто значительная часть довольно высокопоставленных офицеров армии США служат уже не только своей стране, но и кому-то еще. Далеко не все в нашей стране являются высококлассными лицемерами, и если офицер при встрече не смотрит вам в глаза, то это что-нибудь да значит. При этом я далек от мысли, что это агенты императора Сергия или Советов — как раз такие люди должны владеть искусством лицемерия на высшем уровне. Я думаю, дело в том, что большинство наших офицеров от майора и выше после выхода в отставку рассчитывают быть нанятыми на руководящую должность какой-нибудь крупной военно-промышленной корпорацией, а потому имеют двойную лояльность. Не у всех же хватит ума читать лекции в университете, а жить хорошо после отставки хотят все…

— Постойте, Джеймс, — вздохнул президент Форд, — вы имеете в виду, что наш военно-промышленный комплекс возомнил себя вершителем мировых судеб и решил объявить Советам и императору Сергию ядерную войну, поставив на кон головы трехсот миллионов американцев?

— Военно-промышленный комплекс — это понятие весьма растяжимое и объемное, — ответил Джеймс Шлезингер. — Если посмотреть невнимательным взглядом, то кажется, что каждая корпорация сама по себе и конкурирует со всеми остальными за военные заказы. Но это только поверхностный уровень. Есть советы директоров, есть владельцы пакетов голосующих акций, и на вершине всей этой пирамиды находятся богатейшие люди Америки, капиталы которых разбросаны по самым прибыльным бизнесам, от военно-промышленного до нефтяного. И именно они, почувствовав угрозу своемуположению, способны принять решения, от которых не поздоровится всему миру. И о том же пишет мистер Хайнлайн в своей статье в «Плейбое». Меры, предложенные мистером Сергием для стабилизации нашей Америки в мировом пространстве и увеличению ее миролюбия, неизбежно приведут к разорению или хотя бы к снижению политической значимости и экономического веса нынешних богатейших людей нашей Америки. От осознания этого факта наши денежные мешки, узревшие своего могильщика, находятся в шоке и ярости, отчего становятся способными на разные безумства.

Генри Киссинджер назидательно поднял вверх палец и хрипло произнес:

— У императора Сергия абсолютная разведка, от которой невозможно скрыть ничего, и еще он никогда не лжет тем людям, которые сознательно пошли с ним на сотрудничество. Думаю, та свистопляска, что уже почти две недели творится на Нью-Йоркской бирже и в некоторых других точках мира, имеет целью затормозить вывод принадлежащих заговорщикам капиталов в тихие австралийские и новозеландские гавани. Помнится, он как-то говорил, что искусственный шторм на биржах — это тоже оружие, не хуже иного другого.

— И что же нам теперь делать, в условиях, когда под ногами качается даже пол в

Овальном кабинете? — спросил президент Форд. — Милейший Фредерик (генерал Вейэнд) беспокоится о том, что произойдет в Европе, и это в то время, когда на наши головы может упасть такое, что убьет и нас, и большинство американцев.

— А я бы на вашем месте не беспокоился, — хмыкнул госсекретарь Киссинджер. — Думаю, что сам факт выхода статьи мистера Хайнлайна в «Плейбое» говорит о том, что император Сергий исходит из того, что подавляющее большинство читателей этого журнала переживут Катаклизм, и после некоторого шока и трепета будут радоваться тому, что жизнь продолжается. То, что ждет нас впереди, ничуть не будет похоже на Карибский кризис. Американские города продолжат стоять как и прежде, потому что наш оппонент не является фанатом безумного разрушения, зато весьма сильно, вплоть до полного уничтожения, пострадают военная инфраструктура и заводы по производству ядерных ракет. Все, ничего большего я вам сказать не могу, потому что я только догадываюсь о планах мистера Сергия, а что там будет и как, знает лишь он сам.

— Спасибо, джентльмены, вы сильно меня «утешили», — хмыкнул президент Форд. — А теперь все свободны, мне требуется остаться одному и подумать.

Когда все посетители вышли из Овального кабинета, Джеральд Форд открыл ящик стола, достал из него связную карту и провел по ней пальцем. Предстоял очень важный разговор.

6 августа 1976 года, 20:35 мск, Пуцкий залив , линкор планетарного подавления «Неумолимый», императорские апартаменты

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи

Вероятность того, что президент Форд выйдет со мной на связь сразу после выхода в свет очередного номера «Плейбоя» и начала боевых действий в Корее, оценивалась не более чем в тридцать процентов. Примерно в такую же величину предполагалась вероятность того, что он замешкается до того момента, когда его придут уже убивать, и еще сорок процентов приходилось на разные промежуточные варианты. Но теперь все эти расчеты можно было отбросить как незначащие, ибо Джеральд Форд «позвонил» мне почти сразу.

— Добрый день, мистер президент, — сказал я ему, — вот только не надо говорить мне, что вы возмущены, встревожены и напуганы последними событиями — я вас предупреждал, и даже дал вполне прилично времени на то, чтобы вы приняли необходимые решения. А раз все осталось как прежде, значит, не обессудьте. Кто не спрятался, тот сам будет виновен в своих несчастьях.

— Э-э-э, мистер Сергий, — отозвался Джеральд Форд, — вы меня неправильно поняли. Я помню все, о чем вы меня предупреждали, и не имею к вам никаких претензий. У меня к вам другой вопрос. Скажите, то, что написано в статье мистера Хайнлайна, правда?

— Да, мистер Форд, — подтвердил я, — это полная святая правда, без ретуши и гипербол. Если старина Роберт пишет, что это белое, значит, оно белое, а если черное, значит, черное. Когда мистера Хайнлайна ознакомили с полными данными нашей разведки, он сам был изрядно в шоке. Такого от своих соотечественников, несмотря на всю их паскудность, он не ожидал. Пришлось объяснять, что соотечественниками ему эти люди только кажутся, а на самом деле ваша страна для них — не более чем чашка с питательной средой, объект для эксплуатации, ибо чувство беспредельной алчности несовместимо с патриотизмом ни в каком виде.

— Знаете что, мистер Сергий, — сказал президент Форд. — Все это нужно обсудить лично, с глазу на глаз, а не так, как сейчас, через эту карту.

— Прошу, — сказал я, открывая портал, — можете быть уверены, что в настоящий момент я действую исключительно в интересах большинства американского народа, а вот мои оппоненты думают только о себе, любимых, и соблюдают лишь свои интересы.

— Ну хорошо, — сказал старина Джеральд, — я вам верю, ибо такова ваша репутация человека, не произносящего ни слова лжи. А теперь скажите, когда должно случиться самое страшное?

Я пожал плечами и сказал:

— Самого страшного, мистер Форд, то есть обмена ракетно-ядерными ударами, не будет, а вот разоружить вашу Америку мне придется самым грубым способом. Но жертвы среди гражданского населения будут самыми минимальными — ими станут только те несчастные, которым окажутся вблизи ракетных баз, аэродромов стратегической авиации, хранилищ ядерного оружия. Потенциала первого удара в Тихоокеанском регионе уже нет, что позволит моему авиакрылу полностью сосредоточиться на Европейском Театре Военных Действий. И там тоже с голов гражданских по возможности не упадет ни один волос, а вот склады ядерного оружия, аэродромы и позиции ядерных ракет будут стерты с лица земли. Я это умею. И лишь потом мы с советскими товарищами начнем разбираться с сухопутными войсками НАТО, и лучше бы к тому времени вы уже отдали команду своим солдатам сложить оружие, а я со своей стороны гарантирую возращение на родину в целости и сохранности тех американских солдат, кто выжил под первым ударом. Но если вы даже с выбитыми ядерными зубами решитесь пободаться за кусок Европы, тогда пеняйте только на себя. Все будет как в Корее, и живыми кого-то из своих джи-ай в Европе вы вряд ли увидите. Об этом я предупреждал вас раньше, предупреждаю и сейчас.

Президент Форд осмотрел меня с ног до головы и вздохнул.

— Скажите, мистер Сергий, вам особо нравится прямо в глаза говорить собеседникам неприятные вещи? — спросил он.

— Пока для меня вы не просто собеседник, а враг, с которым идут переговоры, — ответил я. — А в таких случаях говорить неприятные слова оппоненту просто обязательно. Иначе какие же это переговоры с врагом? Ведь ваша американская закулисная элита не захотела принять мое первоначальное предложение все сделать «по-хорошему», что было бы лучше для всех. Однако отрицательный результат — это тоже результат, и теперь я знаю, что даже добрая воля официальных властей не способна перебить негатива закулисных финансовых владык. И дальше в вашей Америке будет только хуже.

— Неужели все так плохо? — спросил американский президент. — Неужели мы не можем разговаривать как равные уважающие друг друга партнеры?

— Все еще хуже, — ответил я. — Я разговариваю с вами потому, что вы являетесь типичным представителем той самой Америки, которую мне совсем не хочется разрушать. С любым другим президентом, выигравшим крысиные бега под названием «американские выборы», даже с мистером Никсоном, разговора у меня не получилось бы ни в каким случае. Не могут спокойно разговаривать между собой, тем более на равных, добро и абсолютное зло, решившее пожрать весь мир. Вы помните, с чего началось наше знакомство? Одного Пиночета хватило бы, чтобы я разнес в Вашингтоне все в прах и щебень. А ведь до него был ужас Дрездена, размолотого в кирпичное крошево ради устрашения союзника, уничтоженные атомными бомбами без всякой военной цели Хиросима и Нагасаки, ужас корейской войны, в которой вы истребили несколько миллионов гражданских, и, конечно же, Вьетнам, во много раз умноживший кошмар Кореи. Люди, погибшие во время этих злодеяний, обвиняют вашу Америку и вопиют к отмщению. Ни о какой демократии во время этих войн речь не шла, вы хотели мирового господства, и только его. Или вы будете все это отрицать?

Старина Джеральд опустил голову, точно школьник, пойманный в туалете с сигаретой строгим учителем, разве что пол носком ботинка не ковырял в смущении.

— Нет, — сказал он, — ничего я отрицать не буду. Я вообще удивляюсь, как вы с нами возитесь, будто с малыми детьми, вместо того, чтобы уничтожить всех сразу одним могучим ударом, ведь ударной мощи вашего галактического линкора для этого вполне достаточно.

— Это было бы самым простым, а значит, самым неверным решением, — сказал я. — Поэтому запредельную мощь требуется употреблять осторожно, чтобы не усугубить ситуацию. Чем меньше будет у грядущей войны невинных жертв с обеих сторон, тем проще будет достичь конечной цели. И еще меня заботит то, чтобы ваша Америка, потерпев поражение, не обратилась в сборище банд озверевших дикарей, как случилось с командами кораблей и маринес вашего Третьего флота. Там, где русские люди демонстрировали примеры организованности и взаимовыручки, создавая сложносоставные коллективы выходцев из разных миров, американцы и вообще англосаксы показали такое омерзительное колониальное поведение и внутреннее расслоение на хозяев жизни и бессловесный рабочий скот, что глаза бы мои на это не глядели. Лечить вас от этого надо долго и упорно, а иначе однажды вся ваша Америка и без всякой ядерной войны незаметно обратится в один большой Дикий Запад. У мистера Хайнлайна и его коллег-соотечественников на эту тему уже написано и будет написано в самое ближайшее время много самых разных пророчеств, и ни одно из них нельзя назвать счастливым.

Джеральд Форд вздохнул, пожал плечами и спросил:

— Кстати, мистер Сергий, у меня в последнее время пропал из виду вице-президент Нельсон Рокфеллер, один из богатейших людей Америки и ваш великий ненавистник. Скажите, это не вы его того… прибрали в свои застенки, как мистера Рамсфельда?

— Нет, — ответил я, — не брал я вашего мистера Рокфеллера, ибо сам по себе он не представляет никакой значимой величины. Ненавистников, причем таких, что при мысли обо мне аж кушать не могут, у меня великое множество, и большинство из них продолжают пребывать в добром здравии и на свободе. Худшим наказанием для таких людей я считаю возможность жить и видеть, как то, ради чего они положили свою жизнь, ветшает и рушится, а то, что они ненавидели, невиданно крепнет и развивается ввысь и вширь. Так и собственным ядом захлебнуться недолго. И только если этот персонаж начнет мне активно мешать, я прихлопну его как таракана тапком, не испытывая никаких моральных угрызений. Понятно?

— Понятно, мистер Сергий, — ответил президент Форд и, не удержавшись, спросил: — Так все же, когда?

— О том, что ваши закулисные хозяева жизни готовы развязать внезапную ядерную войну, мы узнаем по подводным ракетоносцам, прервавшим пребывание в базах и экстренно вышедшим в море, — ответил я. — Также, вполне возможно, чтобы не попасть под ответный удар, пункты базирования покинут и надводные корабли вашего военного флота. И вот тогда, как говаривал один знаменитый деятель прошлого, пущенную стрелу уже не остановишь…

И тут я как сглазил: сразу после этой фразы по внутренней связи Воинского Единства на разговор со мной вышел Виктор Сергеевич Ларионов.

— Добрый вечер, Сергей Сергеевич, хотя, хе-хе, не очень-то он и добрый, — сообщил он. — По данным орбитальной сканирующей системы, ровно в час дня по Вашингтонскому времени боевые корабли американского флота начали покидать причалы своих пунктов базирования, и подводные лодки с баллистическими ракетами делают это в первую очередь. Думаю, что началось.

— У меня тоже такое мнение, — ответил я, — а потому переводите «Неумолимый» на минутную готовность к началу операции «Вавилон» и передайте сигнал предупреждения о возможном внезапном нападении по каналам Организации Варшавского Договора и министерства обороны СССР. Если мне не врет чуйка, по сравнению с тем, что начнется в течение как минимум пары суток, любые учения вне зависимости от масштаба — это просто дешевая преснятина.

— Я тоже так думаю, бывали уже похожие случаи, — сухо подумал адмирал Ларионов и отключился.

И тут же архангел внутри меня воспрянул и вострубил фанфару.

Видимо, от этого трубного гласа у меня весьма некстати стали проявляться атрибуты младшего архангела, потому что президент Форд, встревожившись, спросил:

— Мистер Сергий, что-то произошло?

— Да, — ответил я, отходя от трубного крика в ушах, — произошло. Мне только что сообщили, что корабли американского военного флота вышли из своих баз, что можно считать предвестником начала внезапного нападения. Ведь ваши умственно убогие генералы и адмиралы даже не подозревают, что мы способны видеть любое их шевеление. И вот еще что. Те часы или, может быть, дни до того момента, как ваша Америка не потерпит окончательное поражение, вы и ваша семья проведете в моих владениях. Я не исключаю, что заговорщики имеют планы вашего убийства, и это мне активно не нравится.

Переключившись на внутренний канал связи в «пятерке» я мысленно произнес:

— Кобра, зайди ко мне, есть дело, не терпящее отлагательств…

7 августа 1976 года, 01:25 мск, околоземное космическое пространство , линкор планетарного подавления «Неумолимый», главный командный центр

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи

От поверхности вод Пуцкого залива «Неумолимый» оторвался в час ночи по Москве, завис в воздухе на высоте около километра на минуту, выпуская в окружающую среду «Шершни», «Каракурты» и «Стилеты», а потом продолжил взмывать в черноту околоземного пространства. Наблюдал эту картину примерно так никто, потому что на галактическом линкоре в тот момент были включены все системы маскировки, и во всех диапазонах, от гамма-излучения до инфракрасного, он был виден как большое темное пятно на черном фоне.

Те «Шершни», которым было предписано охотиться за подводными лодками, нырнули каждый в свой индивидуальный портал, остальная авиагруппа продолжила полет по предписанным маршрутам к целям на территории Западной Германии, Голландии, Бельгии, Франции и Великобритании. Там еще никто ничего не знает, разве что корабли флота Ее Величества, в соответствии с полученным из Вашингтона сигналом, спешно покидают Розайт и Портсмут. Британские моряки надеются, что это учения, и только мы с товарищем Брежневым знаем, что пришло время окончательно подбивать баланс. Те, кто сейчас с оружием в руках стоят против нас, все равно что живые мертвецы. Забыты планы по нейтрализации Европы: прежде чем я пойду дальше, она вся должна стать советской, до самой Атлантики.

Насколько мои воительницы в предбоевой обстановке молчаливы и деловиты, настолько же в Советской Армии, больше тридцати лет не бывшей в настоящем деле, царят предбоевой мандраж и возбуждение. В полдесятого вечера на вечерней поверке в ротах, батареях и эскадрильях зачитали боевой приказ и обращение к солдатам и офицерам Генерального Секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева с призывом вые… то есть наголову разгромить наглых империалистов, ополчившихся, как и тридцать пять лет назад, против стран системы социализма. Потом из вскрытых оружейных комнат солдатам раздали оружие и боевые патроны и погнали в парки — заводить технику и готовиться к выходу в запасной район или на погрузку в эшелоны на железнодорожную станцию. Поднимали по тревоге армии ГДР, Народной Польши, Чехословакии, Венгрии, Болгарии, Румынии и даже Монголии… Пришла кому-то в голову светлая идея — в самых тухлых местах поставить оккупационными гарнизонами монгольских цириков, чтобы даже самый упертый европеец понял, насколько все теперь серьезно.

Одновременно со всей этой суетой в воинских частях, в больших городах (в первую очередь, в Москве и Ленинграде, являющихся оплотом массовой диссидентуры) по адресам и явкам поехали черные воронки, собирая в свои кузова желающих тухлого. В первую очередь под замес попали не писуны-самиздатчики, существовавшие на передачки из западных посольств, а их единомышленники, что окопались в советских министерствах, ведомства и иных органах власти. До сего момента их выявили, но не трогали, но ныне пришла пора собирать урожай. Потенциальных вредителей-саботажников в советской административно-командной системе остаться не должно.

При этом, если исходить из данных орбитального психосканирования, в Москве некоторые центральные кварталы следовало бы очищать от текущего населения почти полностью. Однако эту операцию было решено отложить на потом, и то исключительно потому, что неизвестен конечный пункт депортации соскобленного с поверхности советской страны весьма специфического контингента. Зато ни у кого в обновленном советском руководстве нет никаких иллюзий относительно того, что эти люди могут исправиться, взяться за ум и жить той же жизнью, что и весь необъятный советский народ. Такой исход выглядит как ненаучная фантастика, даже в том случае, если стратегическое противостояние с империалистами разрешится радикально в пользу СССР, а советская система избавится от встроенных в нее пережитков эпохи волюнтаризма и расцветет, как и завещали Ленин и Сталин.

Сам нынешний вождь товарищ Брежнев стоит рядом со мной в главном командном центре «Неумолимого». И хоть этот человек видел и пережил много больше своего реципиента, такое событие в его жизни впервые. И Самые Старшие Братья, что стоят за нами в полушаге и левее, тоже никогда еще не предотвращали внезапных ядерных нападений на Советский Союз или Россию. И тут же, рядом с Брежневым и стариной Робертом, стоит президент Форд. Это его страну мы сейчас будем обезоруживать грубым ударом ниже пояса, а потом пороть плетью по голой заднице, так, чтобы кровожадная стервь в джинсах на всю оставшуюся жизнь запомнила, что никакая она не исключительная, а такая же, как все.

А где-то глубоко в недрах «Неумолимого» готовятся к стрельбе орудия главного калибра. Когда-то по технической наивности я считал их во много раз увеличенными подобиями плазменных пушек «Каракуртов», но Клим Сервий и Виктор Корнелий развеяли мои заблуждения. Плазма при стрельбе из таких орудий, особенно при выстрелах на полную мощность, тоже имеет место, только она не главный поражающий фактор, а побочный продукт физического воздействия на цель. И вообще, стрелять плазмой на большие дистанции через атмосферу и магнитные поля — занятие более чем дурацкое. И мощность при этом рассеивается значительно, и точность получается примерно как «на деревню дедушке».

На самом деле эти орудия являются очень дальними родственниками планетарных приводов космических кораблей (реактивное движение на пятом цивилизационном уровне — это глубокая древность) и систем искусственной гравитации, а потому генерируют сфокусированный знакопеременный квазигравитационный вихревой луч с углом растворения примерно в одну десятую градуса. Напряженность поля прямо у среза орудия — около миллиона Же* (в тридцать раз меньше напряженности гравитационного поля на поверхности сферы Шварцшильда); на дальности пятьсот километров луч накрывает круг радиусом около пятисот метров, и напряженность квазигравитационного поля в зоне поражения составляет уже четыреста Же, что многократно превышает воздействие, необходимое для превращения горных пород в плазму. Направление вращения вихревого квазигравитационного поля меняется с частотой от одного герца до пятисот тысяч. Когда луч пробивает атмосферу, он воздействует на молекулы газов, принуждая их двигаться то в одном, то в другом направлении, что приводит к их нагреву под воздействием сил трения. Но интереснее всего картина, когда в плазму превращаются горные породы. Небольшой астероид-планетоид и вовсе можно просверлить насквозь.

Примечание авторов:* один Же — ускорение свободного падения на поверхности Земли.

Для исключения воздействия на корпус корабля-носителя орудия (по разным целям) стреляют только попарно, с противоположными направлениями вращения вихревого поля и одинаковой частотой смены полярности. Предельная дальность выстрела — пять-шесть диаметров планеты Земли. На этой дальности диаметр зоны поражения составляет шестьдесят километров, а напряженность поля падает до одной десятой Же. Впрочем, Клим Сервий сказал, что при правильно подобранной частоте бывали случаи, когда даже такое незначительное воздействие приводило к разрушению вражеских кораблей и боевых станций из-за усталости металла при знакопеременных нагрузках. Корабль, ощутив своими детекторами воздействие квазигравитационным полем, еще может попытаться энергичным маневром выйти из зоны поражения, а вот боевой станции со своей позиции на орбите деваться некуда. Защититься от квазигравитационного поля можно только создав поля равной напряженности и частоты, но строго противоположное по фазе, что является весьма нетривиальной задачей. Минимальная масса корабля для установки пары квазигравитационных орудий — миллион метрических тонн, а дальше с увеличением массы зависимость становится нелинейной, что делает эти орудия специфическим вооружением линкоров планетарного подавления.

А дальше все было просто и буднично. Чтобы с гарантией разрушить укрепленную ракетную шахту, необходимо воздействие не более одной секунды. Сверлить насквозь и превращать в плазму ничего не требуется. Шахта, выдолбленная в сплошном гранитном массиве, теоретически могла бы устоять под краткосрочным воздействием знакопеременного квазигравитационного поля напряженностью в четыреста Же, но вот ракета «Минитмен» внутри нее, а также оборудование это изделия гораздо более нежные, рассчитанные на нагрузку не больше десяти Же, ориентированную строго вдоль оси полета ракеты, а не знакопеременные четыреста в поперечном направлении. Если даже шахта устоит, то ракета внутри нее превратится в мелкое крошево, по виду которого ни один эксперт не возьмется восстановить внешний облик и конструкцию исходного изделия. Но гораздо чаще от трения при высокочастотных знакопеременных нагрузках воспламеняется твердое топливо и выжигает содержимое шахты до белого пепла. С шахтами, где прячутся немногочисленные и гораздо более мощные жидкостные ракеты породы «Титан-II», все еще проще. Любое разрушение баков с топливом и окислителем вызовет их свободную жаркую любовь с мгновенным испепелением всего, что оказалось поблизости. Для подстраховки (а вдруг из какой-то шахты ракету все-таки успеют запустить) наготове были лазерные системы дальней самообороны, способные сбивать ракеты на участке разгона.

И вот Виктор Корнелий отдал команду (тут же ретранслированную «Шершням»-охотникам на подводные лодки), после чего атмосферу под нами стали пронзать фиолетовые световые столбы, а на поверхности планеты под ними начали загораться неяркие тепловые пятна попаданий, отображаемые по данным орбитальной сканирующей системы. Когда в замкнутом пространстве горит два десятка тонн раскрошенного твердого ракетного топлива, то крышка шахты раскаляется докрасна, и из-под нее начинают прорываться газы. «Титаны» в своих шахтах горят поярче, «Минитмены» потусклее, но в общем результат одинаковый. Ночью зрелище с орбиты было бы видно невооруженным глазом, но в штатах Вайоминг, Монтана, Миссури, Северная и Южная Дакота сейчас ранний вечер, так что результаты попаданий можно наблюдать только по данным инфракрасного сканирования. Досталось и подземным командным пунктам, где уцелели только стены, зато оборудование превратилось в труху, а все живое в фарш. А ведь когда-то я считал орудия главного калибра ненужной обузой, требующей для восстановления прорву дефицитных на тот момент материалов. А тут вон оно как получилось…

Всего сто секунд, и Америка лишилась всех своих стратегических ракет шахтного базирования. Вот она, россыпь тепловых точек на поверхности планеты, что еще недавно была основой американских стратегических сил. И лишь в одном месте, по горе Шайен, главный канонир «Неумолимого» Виктор Корнелий ударил со всей пролетарской ненавистью, кроша эту горушку в пыль вместе с главным командным пунктом противоракетнойобороны. Вот там, как из настоящего вулкана, ударил в небо столб огня, раскаленных газов и испаренного камня. А города — что им сделается, стоят как стояли, и там никто даже не испугался, потому что не понял, что происходит.

В мировом океане случились свои маленькие трагедии. Обычно гидроакустики американских подводных лодок сильно загодя обнаруживали приближение советских противолодочных самолетов Ту-142 — так шумны его мощнейшие турбовинтовые движки. «Медведь» летит, прячьтесь, дети, на глубину. «Шершень» маленький, почти бесшумный, и обнаружить его можно только всплыв в надводное положение и выбравшись на рубку собственной персоной. Поэтому крик акустика «Торпеды в воде, сэр!» являлся для команды американской субмарины полной неожиданностью. Куда и когда там прятаться, когда четыре противолодочных торпеды уже закладывают в воде поисковые спирали. При этом, как минимум, захватить цель удается трем из четырех, гремят взрывы, и затем лодка, выбросив на поверхность серебристый пузырь воздуха из разорванных балластных систерн, камнем идет на дно вместе со всей своей пока еще живой начинкой, бьющейся в предсмертной истерике. И чуть позже, когда глубиномер показывает шестьсот метров или больше, океан берет свое, и как орех в клещах раздавливает прочный корпус, после чего на дно опускается уже большая братская могила.

И так стало со всеми американскими и британскими подводными лодками, вышедшими в море для нанесения внезапного ядерного удара по советской территории. А «Шершни», убедившись, что цель поражена, делали над водной могилой еще один круг, и затем через раскрывшийся портал прыгали на один из аэродромов Группы Советских Войск в Германии, где для них была подготовлена база подскока, ибо «Неумолимый» далеко не сразу вернется в свою королевскую ванную в Пуцком заливе. И только когда утопла последняя американская субмарина с ядерными ракетами, закусившее удила обезумевшее американское командование попыталось поднять в воздух стратегическую авиацию.

Жалкое и душераздирающее зрелище. Вот Б-52G, форсируя все восемь своих двигателей, тяжело отрывается от взлетной полосы и начинает карабкаться в высоту. И тут же откуда-то с вечереющих ясных небес, где видимость миллион на миллион, бьет ослепительный луч, напрочь открамсывая ему левое крыло у самого корня. Бомбардировщик переворачивается в воздухе через левый борт и комом огня рушится на землю сразу за урезом взлетной полосы. Гол! И тут же такие же лучи начинают в темпе танца с саблями бегать по другим самолетам, уже выстраивающимся в очередь на взлет. Вжик, вжик, вжик, пополам, пополам и еще раз пополам. При этом достается и командной вышке, и складам с боеприпасами и топливом. Пламя, с хохотом вздымающееся в небеса, охватывает аэродром стратегической авиации, к своему несчастью оказавшийся в пределах досягаемости пакетных лазеров дальней самообороны «Неумолимого».

В Европе все еще страшнее: там над американскими аэродромами, складами ядерного оружия, позициями тактических ракет и систем ПВО свирепствуют «Шершни» и «Каракурты». Рассекая черные небеса, летят невыносимо сияющие плазменные фаерболы, по силе воздействия приравненные к тактическим спецбоеприпасам, и от их ударов все обращается в ревущее пламя. Низко над землей скользят темные тени «Шершней», поражающих те цели, где не требуется брутальность «Каракуртов». И там тоже все обращается в неремонтнопригодный хлам. А с востока ревущей волной на всех высотах подходит авиация стран Варшавского договора, и уже никто ничего ей не сможет возразить. Когда над злосчастной Европой взойдет солнце, ничего на планете Земля уже не будет таким, как прежде.

— Ну вот и все, товарищи, — сказал я Брежневу и Форду, когда этот «спектакль» был досмотрен до конца, — запас доступных боеголовок и свободнопадающих бомб у американской стороны ноль, хранилища и производственные мощности разрушены так же брутально, как и ракетные шахты, а вот потери гражданского населения самые минимальные. Война сделана, пришло время заниматься политикой на благо грядущих поколений. Главное, чтобы в дальнейшем никто не зазнавался и не преисполнялся демократической или коммунистической спеси. Мерзость это, и ведет она прямо в ад, к одному рогатому старичку.

Говорил я это по-русски, а энергооболочка, хитрюга, когда переводила мои слова для Форда и Хайнлайна, аккуратно заменила «товарищи» на «джентльмены».

— Да, товарищ Серегин, — сказал Просто Леня, — умеете вы врезать так, чтобы у врага зубы задымились. И ведь, в самом деле, все получилось, а я до самого конца полностью так и не поверил.

— Секрет успеха, — сказал я, — в тотальной разведке, когда враг перед тобой как голый, точном расчете лучшими тактиками и специалистами, а также в превосходстве в огневой мощи. По отдельности все эти компоненты не работают.

— А я, — вздохнул президент Форд, — благодарен вам за то, что вы выполнили свое обещание не уничтожать понапрасну американское гражданское население, хотя потери среди военных должны быть более чем значительными.

— А кто им доктор, — пожал я плечами. — Выращивать кукурузу в Монтане значительно безопаснее, чем служить в армии. Теперь, чтобы не множить списка ненужных потерь, необходимо принудить ваш Конгресс к капитуляции со скручиванием самых упрямых в бараний рог, после чего вы сможете приступить к созданию новой Америки, которая уже не будет волком для всех окружающих ее стран.

— А как же наш задний двор? — спросил старина Джеральд.

— А его вам придется просто отпустить, — ответил я. — Как сказал мне мистер Кастро, знатный специалист по всем латиноамериканским вопросам, все страны в регионе разные, и подогнать их под одну гребенку не удастся. Сперва дерьмо, оставшееся после вас, должно отстояться, а потом будет видно, с кем там можно разговаривать по-хорошему, а кого надо бить палкой по голове. Орбитальное психосканирование подскажет, кому, чего и сколько вешать в граммах, и не только в Латинской Америке. Вот такая у меня позитивная программа.