Аквилон. Маг воды. Том 3

Глава 4

Аптечный переулок дремал в полуденной тишине. Воздух здесь всегда был густой от запахов. Пахло сушеной ромашкой, цветущей липой, мятой, и еще чем-то неуловимо терпким, лекарственным.

Надежда вышла из дверей клиники, на ходу поправляя воротничок и манжеты синей блузки. Видно, только что сняла с себя белый халат, чтобы оставить внутри.

Движения у неё были быстрые, немного угловатые. Как у человека, который внезапно вспомнил о существовании внешнего мира. В причёске, обычно изящной и аккуратной, красовался воткнутый в светлый пучок карандаш. Наверное, записывала что-то и машинально засунула в волосы.

Стетоскоп болтался на шее, блестя как ожерелье.

— Готова! То есть… ой, секунду…

Она остановилась, осмотрела себя. Сняла стетоскоп, аккуратно сложила его концы, убрала в сумку. Потом нащупала рукой карандаш в волосах, попыталась вытащить, но тот намертво запутался.

— Ай! Ай-ай-ай! Данила, помогите, пожалуйста!

Подошёл ближе. Карандаш действительно безнадёжно застрял. Пришлось осторожно распутывать волосы, прядь за прядью. Они были очень мягкие, шелковистые на ощупь.

— Вот так… ещё немного… всё, свободны.

— Спасибо! — она потёрла голову, проверяя, не осталось ли ещё карандашей. — Я вечно забываю, что засовываю их в причёску. Оказывается, это очень удобно. На прошлой неделе обнаружила там три штуки одновременно. Целый арсенал!

Мы неспешно пошли по переулку. Надежда вела уверенно, здороваясь по пути с прохожими. За месяц в городе она успела стать своей.

— Я знаю отличное место. «Трактир у Трёх мостов». Там недорого, но готовит сама хозяйка, Маша. Домашняя кухня, всё свежее, с душой.

— Как же вы узнали про это место, если забываете обедать? — подшутил я.

— О, вы угадали, — улыбнулась Надя, — Я бы ни за что не узнала. Это Маша подсказала, она меня подкармливает с тех пор, как я вылечила её астму.

— Астму?

— Которая оказалась вовсе не астмой! — победно заявила Надя. — Представляете, женщина десять лет мучилась, кашляла по ночам, задыхалась. А оказалось, банальная аллергия на козью шерсть! Старый бабушкин плед, семейная реликвия. Подарила его племяннице, и «астма» исчезла за два дня. Маша теперь считает меня волшебницей.

Трактир понравился мне сразу.

Зал был небольшой, но уютный до невозможности. Деревянные столы, отполированные до медового блеска локтями тысяч посетителей. На стенах старые фотографии Синеозёрска, пожелтевшие от времени. В углу булькал огромный аквариум. На дне дремал толстый сом. Я пожалел об отсутствии Капли, ей бы тут понравилось.

— Надежда Андреевна! — из кухни выплыла Маша.

Полная женщина лет пятидесяти, с добрым круглым лицом и быстрыми карими глазами. Щёки розовые от жара печи, на лбу испарина. Фартук безупречно чистый, но руки в муке, видимо, как раз тесто месила для вечерней выпечки.

— Слава богу, пришли наконец! Когда последний раз нормально ели?

— Эм… — Надежда задумалась, загибая пальцы. — В субботу? Кажется, в субботу был суп…

— Сегодня вторник, милая. Вторник!

— О, — удивилась Надя. — Тогда действительно давно.

Маша всплеснула руками и решительно усадила нас за столик у окна. Стол на двоих, с видом на канал. Скатерть в мелкую красно-белую клетку, чистая, но с аккуратно заштопанным углом, видно кто-то неосторожно прожег сигаретой.

На столе стояли солонка и перечница в виде уточек, трогательная парочка. Мимо окна как раз проплывала настоящая утка с выводком утят. Поздний выводок, пушистые и неуклюжие.

— Что будете заказывать? Хотя знаете что, я сама решу. Вам нужно хорошо поесть!

Но Надежда уже схватила меню, простой лист, написанный от руки красивым старомодным почерком.

— Маша, пожалуйста! Дайте мне самой выбрать! Мне нужно прочувствовать это удовольствие!

Читала вслух, смакуя каждое слово, как поэму:

— «Уха с расстегаями»… «Судак в сливочном соусе с молодым укропом»… «Жаркое по-купечески в горшочке»… «Котлеты домашние с пюре»… Боже, я хочу всё! Можно мне всё? Вы ведь не сильно спешите? — обратилась она ко мне.

— Берите всё, что хотите, — сказал я, наблюдая, как её глаза загораются детским восторгом.

— Правда? Тогда… тогда мне уху! Обязательно уху! И судака! И морс клюквенный, холодный! И что-нибудь сладкое на десерт!

— Наполеон есть, — Маша улыбнулась материнской улыбкой. — Свежий, утром пекла. Крем заварной, как вы любите.

— Вы ангел, Маша! Настоящий ангел в фартуке!

Я заказал жаркое по-купечески. Маша умчалась на кухню, откуда немедленно донёсся грохот кастрюль и её командный голос:

— Петя! Живо уху для доктора! Самую лучшую! И судака не пересуши, я проверю! И расстегаев горячих!

Надежда тем временем достала из сумочки свой рабочий блокнот. От него сразу потянуло резким запахом реактивов, который, впрочем, быстро растворился в окружающем аромате вкусной еды.

— Смотрите, что я обнаружила! — она раскрыла блокнот на странице с нарисованной от руки картой. — Я составила схему заражения воды по всему городу!

Карта оказалась весьма подробной. Каналы отмечены синими линиями, кварталы квадратиками, и везде рассыпаны цветные точки. Зелёные, жёлтые, красные, как светофоры.

— Сто двадцать три пробы! — гордо объявила она. — Из всех районов! Из каналов, колодцев, водозаборов. И знаете, что я обнаружила?

— Систему?

— Именно! Абсолютно чёткую систему! Смотрите, красные точки, это опасная концентрация заражения. Видите, как они концентрируются? Вокруг старых колодцев, словно зараза как раз исходит от них самих.

«Либо их заразили хитрые мерзавцы, которым выгодна монополия», — подумал я. Каждый новый факт ложился подтверждением чудовищной мысли, что эпидемия носит искуственный характер.

— Самими колодцами к счастью никто не пользуется, — продолжила Надя, не заметив моих размышлений. — Даже бедняки стараются купить бутилированную воду. В крайнем случае кипятят воду из каналов. Там много другой заразы, но по крайней мере концентрация элементалей намного ниже. Так что худшее, что им грозит, небольшое недомогание.

— А что с бутилированной? — уточнил я. — Уверен, что её вы проверяли в первую очередь.

— Тут тоже всё непросто, — Надя принялась листать свои записи. — Если покупать воду в крупных магазинах или ресторанах, там качетство гарантируется. Ни одной зараженной пробы. Но стоит поискать продавцов на пристани или на рынках, как начинается чистая рулетка. На три-четыре хорошие пробы обязательно выпадает одна зараженная. И знаете, что интересно?

— Что же?

— Сама упаковка, печати, бумаги могут быть в идеальном состоянии, — Надя покачала головой. — А внутри — отрава. Одно удивляет, «Чистый источник» у Добролюбова всегда качественный. Правда у перекупщиков его и не найдешь, разбирают быстро. Но всё равно это обнадёживает.

— Это означает, что мы обращаемся к правильному человеку, — продолжил я её мысть.

В этот момент принесли уху. Аромат тут же сбил нас с мысли, отодвинув всё остальное на второй план.

В глубокой керамической тарелке с щербинкой на краю плавали благородные куски разной рыбы. Белый судак, розоватый окунь, и наверняка был ёрш для навара, хоть по правилам его должны были выбросить после готовки.

Сверху, мелко порезанный укроп и половинка варёного яйца. Бульон прозрачный, золотистый. К ухе подали расстегаи, маленькие открытые пирожки с рыбой, ещё дымящиеся.

Надежда наклонилась над тарелкой, вдохнула пар, и на её лице появилось выражение абсолютного блаженства.

— М-м-м… Маша! Это изумительно!

— Ешьте, милая, ешьте, пока горячее!

Моё жаркое прибыло следом в основательном глиняном горшочке, накрытом лепёшкой из теста.

Я снял лепешку, и горячий пар пахнул в лицо, принося с собой умопомрачительные запахи. Говядина, нарезанная крупными кусками, картошка, морковь кружочками, грибы, целые крохотные луковки, и всё это не меньше часа томилось в печи, пропитываясь соками друг друга. Мясо буквально расползалось от прикосновения вилки.

— Кстати, — сказал я, отправляя в рот кусок тающей говядины, — заказал корпуса для наших приборов. У одного местного мастера, Петра Савельича Шестакова.

— Не слышала про такого, — Надежда на мгновение отложила ложку. — И как он вам? Можно доверить такую задачу?

И я принялся рассказывать про свой визит в переулок Шестерёнок, и неисгладимое впечатление, которое произвёл на меня мастер.

Надя слушала, и улыбка её становилась всё шире. Вскоре она едва могла сдерживать смех.

— А когда я показал ему наши чертежи, началось настоящее представление. «О, прибор для воды! Чудесно! Восхитительно! А знаете что? Давайте добавим подогрев! Представьте, проверяете воду и тут же можете вскипятить чай! Нет, лучше добавим охлаждение! Холодный лимонад! Нет, и то, и другое!»

В этот момент принесли судака. Белоснежное филе рыбы под нежным сметанным соусом с гарниром из молодого картофеля.

Надежда на секунду отвлеклась, глядя на рыбу с благоговением, но тут же вернулась к рассказу.

— Что еще предложил этот непризнанный гений?

— Дальше он решил, что прибору совершенно необходим музыкальный модуль. Чтобы пел весёлые песни, пока проверяет воду. А кульминацией стала его идея добавить функцию приготовления капучино!

Надежда поперхнулась картошкой, закашлялась. Я протянул ей стакан с морсом.

— Спасибо… Капучино⁈ В медицинском приборе⁈

— Его логика была безупречна: «Раз уж прибор работает с водой, почему бы заодно не готовить кофе? Убедился в качестве воды, свари капучино! Два в одном! Удобно же!»

Теперь она смеялась открыто, без смущения. Смех у неё был заразительный, искренний.

— Мы обязательно покажем это Добролюбову! «Сударь, наш прибор не только определит заразу, но и споёт вам арию из оперы!»

— «И сварит капучино по вашему вкусу — крепкий, средний или с корицей!»

На десерт принесли «наполеон». Сразу три куска.

Надежда взяла один, откусила. Крем тут же оказался у неё на носу.

— У меня что-то на лице? — спросила она, скосив глаза.

— Абсолютно ничего.

— Врёте! — она попыталась стереть салфеткой.

Не там. Ещё попытка — мимо. Третья — вообще в другую сторону.

— Дайте, я.

Забрал у неё салфетку и легко справился с задачей.

Оставшиеся два куска Маша заботливо погрузила в картонную коробочку. С собой.

— Стратегический запас, — прокомментировала Надя. — На случай, если опять забуду про существование еды.

Пришло время платить. Я достал кошелёк, отсчитал пять рублей бумажными ассигнациями. Маша сначала замахала руками:

— Что вы! Доктор нас всех лечит, как же мы с неё деньги возьмём! Это неправильно!

Но я настоял, вложил ей в руку деньги, добавив сверху ещё серебряный рубль:

— Это за прекрасный обед. И за заботу о нашем докторе.

Надя тоже попыталась возмутиться, но я взял с неё обещание, что она накормит меня в следующий раз.

Маша прижала деньги к груди, растроганная. Когда Надя уже прошла к двери, владелица трактира шепнула мне вслед.

— Присматривайте за ней, ладно? А то она себя совсем не бережёт.

На улице Надежда как-то естественно взяла меня под руку. Мы шли медленно, никуда не торопясь, просто наслаждаясь моментом.

— Спасибо, — сказала она тихо. — За обед, за компанию. За то, что вытащили меня из лаборатории. Я иногда так погружаюсь в работу, что забываю — кроме образцов заразы и формул есть ещё мир. Солнце, еда, люди…

— Мир никуда не денется. Будет ждать, пока вы спасёте его от эпидемии.

— Не смейтесь. Я правда хочу помочь. Хотя вам ли это не знать, ведь без вас я бы не справилась.

У дверей клиники мы остановились. Она поднялась на цыпочки, ей пришлось придерживаться за мой рукав для равновесия, и быстро поцеловала в щёку. Губы были тёплые, мягкие.

— Позвоните, как только Шестаков закончит корпуса! Я должна увидеть этот поющий кофейный аппарат!

И убежала в клинику, прижимая к груди свёрток с драгоценным «наполеоном», как ребёнок, которому доверили важное сокровище.

Я улыбнулся своим мыслям, совершенно неконкретным, но при этом очень светлым. И даже мрачные тайны, которые ждали меня в библиотеке, не казались мне настолько тёмными.

Этот мир определённо стоил того, чтобы его спасать.

Федька Налим сидел на носу старой лодки Волнова и не мог поверить своему счастью. Лодка с русалочьим камнем! Настоящая! Пусть старая, пусть облупленая!

Рычаг под рукой был тёплым от солнца. Федька толкнул его вперёд, лодка послушно двинулась. Без вёсел! Сама!

«Молодец!» что-то булькнуло справа.

Федька оглянулся. Никого. Показалось.

Он достал список заявок. Господин Ключевский сказал читать вслух, для концентрации. Федька старательно выполнял.

— Так, первая… «Серебряная ложка госпожи Мельниковой. Упала вчера у Рыбного моста».

Федька подплыл к мосту. Вода была мутная, дна не видно. Но он вспомнил совет своего наставника, не смотреть, а чувствовать.

Налим закрыл глаза и опустил руку в воду. Вода прохладная, течение слабое. И вдруг словно кто-то дёрнул. Там! Под третьей опорой!

Федька нырнул не раздумывая. Принялся копаться в мусоре, каких-то обломках и осколках. Какой только дряни не скапливается под мостами. Руки нащупали что-то металлическое. Вынырнул — в руке ложка! Правда, не серебняная, а железная. И ржавая.

«Не та!» — опять булькнуло рядом. — «Другая! Дальше!»

Федька вздрогнул. Точно послышалось. Или это вода так разговаривает, как учил господин Ключевский? Прямо словами⁈

Налим нырнул снова. На этот раз нашёл оловянную ложку. С инициалами «Д. М.». Тоже не то, но всё равно находка.

На третий раз повезло. Вытащил точно ложку госпожи Мельниковой, с её вензелем.

— Получилось! — выдохнул Федька, выныривая. — Господин Ключевский будет доволен!

Следующая заявка: «Медный грош, антикварный. Потерян неделю назад у моста Трёх Арок».

У моста Трёх Арок было оживлённо. Баржи разгружались, торговки ругались, кто-то ловил рыбу прямо с причала.

— Медный грош, — прочитал вслух Федька. — Потерян неделю назад. На одной стороне царапина в виде креста.

— «Монетка! Маленькая монета!» — услышал он.

Или почувствовал? Странное ощущение, будто вода сама подсказывает.

Нырнул. На дне среди ила что-то блеснуло. Схватил сразу же. Медная монетка! С царапиной!

За первые два часа, Федька выполнил семь пунктов из двадцати. А еще нашел несколько странных, но очень блестящих вещей. Например дешёвые бусы из блестящих стекляшек. Вода снова потянула его туда, но сам Федька так и не понял, с какой целью.

— Эй, Налим!

К причалу подгрёб Митька Свисток. Тощий, злой, вечно всем недовольный.

— Чего тебе?

— Слышал, ты к новому ныряльщику на работу нанялся?

— Не твое дело, — огрызнулся Федька. — Плыви своим ходом.

— Как раз моё! — заныл Свисток. — Предал нас ради наживы. Но учти, тебе это так не пройдет… твой новый учитель за тобой не будет присматривать вечно, так что ходи и оглядывайся! Ой!

Свисток резко ухватился за борта. Лодка под ним заходила ходуном, словно она попала в центр водоворота. Но вокруг вода была спокойной.

— Сами оглядывайтесь! — Федьке стало смешно. — А мой наставник за мной присматривает всегда! Даже сейчас!

Я плыл к библиотеке, решив проверить Федьку через Каплю.

Мир изменился. Вместо визуальных образов — ощущения. Вода вокруг Федьки пахла илом и железом. На дне россыпь мусора вперемешку с потерянными вещами.

Через восприятие Капли я видел: парень работает с полной отдачей. Не думает о награде, считает находки, переживает, достаточно ли.

«Федька хороший!» — доложила Капля. — «Нашёл семь вещей!»

«Молодец. Помогай дальше».

«Капля поможет!»

Хороший парень, подумалось мне. Из него выйдет толк. Не только как из мага, но и как из человека.

В читальном зале библиотеки царил обычный студенческий хаос. Медицинский факультет готовился к экзаменам с отчаянием утопающих. За длинными дубовыми столами, исцарапанными поколениями нерадивых студентов, сидели измученные юноши и барышни. Горы учебников высились как крепостные стены. Кто-то дремал прямо на конспектах. Кто-то отчаянно зубрил, шевеля губами и загибая пальцы. В углу двое студентов вели тихий, но яростный спор о строении печени, тыча пальцами в анатомический атлас и шипя друг на друга как разъярённые гуси.

— Данила Ключевский! — из-за конторки поднялся Кирилл Матвеевич.

Старик выглядел ещё более усталым, чем обычно. Редкие седые волосы были растрёпаны, видимо, опять лазил на верхние полки сам. В руках он держал потрёпанный том в кожаном переплёте, закладка торчала как язык.

— Рад вас видеть живым и… — он прищурился, разглядывая меня через трещину в стекле, — относительно невредимым. После ваших визитов я всегда жду худшего.

«Достопримечательности», так он деликатно назвал проклятые места, где гибнут люди. После моих запросов про Синюю дыру и Чёрную яму он встречает меня как врач встречает пациента с опасной склонностью к самоповреждению.

— Хотел бы продолжить изучение местного фольклора, Кирилл Матвеевич.

— Фольклора, — он хмыкнул, и звук получился одновременно ироничным и печальным. — Молодой человек, я работаю здесь сорок два года. Знаете, сколько любителей «фольклора» я видел? Двадцать три человека. Знаете, сколько из них вернулось за второй книгой? Четверо. А за третьей — только вы.

Это было неожиданно мрачно даже для Кирилла Матвеевича. Видно старик сегодня не в настроении

— Что с остальными?

— Газеты о них писали. В разделе некрологов. «Трагически погиб при невыясненных обстоятельствах». «Пропал без вести». «Найден в состоянии помешательства». Выбирайте, что больше нравится.

Он вздохнул так глубоко, что, казалось, выдохнул годы жизни. Потом выпрямился, профессиональный долг взял верх над личными страхами.

— Ладно, что на этот раз?

— Бабий затон.

Кирилл Матвеевич замер, затем покачал головой.

— Бабий затон… Мёртвый плёс… Место, где мужчины идут на смерть с улыбкой. Зачем вам эта мерзость?

— Научный интерес. Почему только мужчины?

— Научный интерес, — он покачал головой. — Знаете, нужно множество побед, чтобы стать героем. И всего одно поражение, чтобы перестать им быть. Насовсем.

Но он пошёл вглубь библиотеки, и я последовал за ним. Здесь, между стеллажами, было тихо и прохладно. Пыль висела в воздухе как золотая завеса. Запах старой бумаги здесь был гуще, слаще.

— Так, где же оно… — бормотал библиотекарь, водя пальцем по корешкам. — Веселовский… Веселовский… А, вот!

Он вытащил толстую тетрадь в потрёпанном кожаном переплёте. Кожа потрескалась, местами облезла, обнажив картон. Но тетрадь была целой.

— Записки фольклориста Веселовского. 1889 год. Он три месяца прожил в деревне у затона, опрашивал местных. Потом уехал и больше никогда не возвращался.

— А тетрадь откуда взялась? — удивился я.

— Прислал по почте, — заявил библиотекарь и тут же говорился, — наверное. Как еще она бы сюда попала?

Дальше он стал собирать материалы со всей библиотеки. Поднимался на стремянку за газетными подшивками. Древняя конструкция скрипела и шаталась. Я придерживал её, пока старик рылся на верхних полках.

Вернулись в читальный зал. Кирилл Матвеевич разложил собранные материалы на свободном столе у окна.

— Вот, первое документальное упоминание. Полицейский рапорт 1862 года.

Я взял документ. Бумага хрупкая, как осенний лист. Почерк официальный, с завитушками:

14 октября 1862 года. Бабій затонъ.

Купецъ 3-й гильдіи Прохоръ Медвѣдевъ, 42 лѣтъ, во время прогулки съ супругой внезапно покинулъ лодку и направился вплавь къ центру плёса. На оклики не реагировалъ. Свидѣтели отмѣчаютъ: лицо являло странное блаженство. Попытки спасенія безуспѣшны. Тѣло не найдено.

Происшествіе схоже съ случаями 1854, 1859 и 1861 годовъ.

Исправникъ Голицынъ

— Всегда одинаково, — прокомментировал Кирилл Матвеевич, поправляя очки. — Мужчина любого возраста и сословия вдруг замирает, улыбается и идёт в воду. Добровольно. С радостью.

Я подумал, похоже на классическое ментальное воздействие. В прошлой жизни я встречал сущностей, способных вызывать эйфорию перед смертью. Милосердные убийцы, в своём роде. Жертва умирает счастливой.

— А женщины?

— В том-то и загадка! — он оживился, глаза заблестели за стёклами очков. — Женщины не только выживают, они там бельё стирают! Веками! Знают про опасность и всё равно приходят!

Он раскрыл тетрадь Веселовского на закладке. Страница была покрыта рисунками. Узоры, которые женщины вышивали на рубахах. Волны, рыбы, странные рыбы, с грудью и волосами.

— Веселовский считал, что это остатки древнего культа. Женского культа водного божества.

За окном пролетела ворона. Каркнула трижды. Кирилл Матвеевич вздрогнул.

— Не к добру.

Как по команде, в глубине библиотеки грохнуло. Потом раздался крик:

— Дядя Кирилл! Я стеллаж уронил!

— Митька, убью! — заорал библиотекарь и помчался спасать книги.

Я остался один с документами.