Индийский поход. Махараджа

Глава 13

Бескрайняя саванна плато Декан, густо покрытая выгоревшей травой, простиралась вдаль, и лишь по левую руку виднелось что-то вроде гор или высоких холмов — за завесой дождя особо не разглядишь. Однообразие пейзажа скрашивали лишь похожие на канделябры кусты молочая и зонтики акаций. Пришедший муссон был нам на руку — в этом засушливом краю вода встречалась редко в жаркие месяцы.

Монотонность и непогода — отличные спутники для раздумий. Мне было о чем поразмыслить, попытаться заглянуть за горизонт. Капли дождя барабанили по крыше домика-хауде на спине слона — он шел ровно, без тряски. Нур забавно посапывала, привалившись к моему плечу. Я погрузился в анализ.

Как строить мое царство царств, чем его скреплять? Как облегчить жизнь простых людей и при этом не стать жертвой заговора тех, кто привык брать, ничего не давая взамен? Как выстроить отношения с союзниками, чтобы вместе защищать Индостан от алчности и жестокосердия Европы?

Меня нисколько не волновала судьба нашего похода в Майсур. Серингапатам упадет в руки княгини Нур как созревший плод, мальчишку Кришнараджу Водийяра III отправлю на воспитание к Богум Самру подальше от Южной Индии, чтобы не путался под ногами и чтобы кровожадная моя женушка его не прирезала втихаря. С нее станется, я знаю. По-моему, она испытала оргазм, когда казнили все семейство низама Хайдарабада и род Пайгах.

Итак, я получу двойную монархию, а если, как планирую, разберусь с Мадрасом, то тройную. У каждого царства будет свой правитель, функции которого будут ограничены внутренним управлением. Единая финансовая система, таможня, армия и внешняя политика как прерогатива махараджи.

Это все, как нас учили классики, надстройка. Нужны скрепы. Заняться социальным прогрессорством? Долой эксплуататоров? Весь мир насилья мы разрушим… Ой, вот только не надо лохматить бабушку! Вырезать под корень всех внутренних врагов, дать пинка под зад англичанам — много ума не надо. Создать сильное государство, имея феодальное общество — еще более отсталое, чем на севере, — жесткую кастовую систему и множество отработанных до миллиметра ритуалов различных религий — вот где нетривиальная задача для пытливого ума!

Как ни странно, но многому можно научиться у ненавистных англичан. При всей кажущейся тупости их действий, где во главу угла ставится одна прибыль, нельзя не отметить, что они неплохо разобрались в вопросе, что является основой индийского общества. Разница в подходе к делам севера и юга видна невооруженным глазом. И там, и там все сводилось к владению землей, правам ее держателя-заминдара и налогам, которые собирались с несчастных крестьян. Если, как считали в Ост-Индской компании, на севере земельные отношения созрели до возникновения частной собственности на землю со всеми вытекающими последствиями в виде стихийного капитализма, то на юге все обстояло по-другому. В Майсуре, Хайдарабаде и Мадрасе все еще сохранялась классическая феодальная схема, когда заминдар являлся не владельцем, а держателем земли, собирателем с нее налогов — по праву, полученному от верховного владетеля. И англичане ничего не стали ломать. Они просто заменили на верхушке феодальной пирамиды раджу на размытого собственника по имени Ост-Индская компания. Размытого, но зубастого — об этом тоже не стоит забывать.

И что мне делать в такой ситуации? Зубов у меня хватает, так что дело за малым — была верховным феодалом Компания Бахадур, а появится махараджа Питер. Чух-чух, заминдар-сахибы, вокзал отходит — срочно бежим подтверждать свои права на наследственные лены. Кто не успел, тот опоздал (или тебе помогли опоздать). В результате имеем некий фонд свободных ленов-джагиров, на которые сажаем своих людей. Их можно рекрутировать из армии. Полно кадров, доказавших свою верность.

Я высунул голову в дверку и окликнул вождя своих афганцев — все члены моего штаба старались держаться рядом с моим слоном в ожидании приказов или срочного совещания, как было заведено с момента выхода Отряда Черного Флага из Калькутты.

— Фейзулла-хан, алмазный ты мой, как ты смотришь на то, чтобы превратить всех наших рохиллов в заминдаров в Хайдарабаде и Майсуре?

Афганец, когда я задал вопрос, вытаращил глаза так, будто хотел, чтобы они мультяшно махнули туда-сюда как рождественские языки-дуделки.

— Шутишь, атаман-махараджа, да?

— Отчего же шучу?

— Рохилл пришелец, да. Пришельцу горло резать надо, а не налог платить.

— Так это на севере так, а здесь всем плевать. Был бы сахиб хороший с саблей крепкой.

— Это как бы получается так, — задумался Фейзулла. — Был англичанин, пришел рохилл. Шкуру не дерет, от разбойника защищает, от махараджи имеет алмаз и уважение. Хороший мысль, да — ничего не выйдет.

— Это почему же?

— Мы майсурцу чужие. Хайдабарцу чужие…

— Вы мои! А кто не с нами — тот против нас. Можно подумать, что инглиси свои людям Юга.

Фейзулла-хан еще крепче задумался, уставившись на подрагивающие уши своего коня. Через минуту поднял голову в чалме с желтым алмазом.

— Был простой рохилл, стал большой сахиб и верный слуга Питеру-махарадже, да. Везде — от Голконды до Серингапатама. Власть махараджи станет тверже стали! Я так это понимаю, да?

Я удовлетворенно прищелкнул языком.

— Ты в самую точку попал.

Афганец довольно осклабился.

— Чтоб джагиров было больше, нужно старых заминдаров резать. Ты скажи, кого — мы мигом, да!

Я рассмеялся. Этому черту только дай волю, и от старой знати Юга останутся лишь одни воспоминания. Но до чего верно Фейзулла внутренним своим чутьем ухватил мою главную мысль — рохиллы как заминдары-пришельцы станут мощной скрепой обоих царств. Даже Радише и Нур придется с ними считаться, на них оглядываться. Эх, к ним бы еще в компанию казаков — отличная бы вышла структура с элементами сдержек и противовесов.

— Скажи мне, Фейзулла-хан, у вас есть что-то подобное лойа-джирга, совету старейшин всех афганских племен?

— Есть, атаман-махараджа, как не быть? Дурбар. Есть собрание отряда, когда новичков принимаем или обсуждаем, как добычу поделить, сколько лошадей купить. Есть дурбар, когда решаем всем скопом кому джихад объявить или идти до конца с Питером-атаманом, да, — хитро улыбнулся афганец.

О, вот мне и зачатки парламентаризма и самоуправления. У казаков Круг, у афганцев-рохиллов дурбар. Почему не сделать царский Дурбар? И на нем решать главный вопрос всего Индостана — размер ставки налога. Англичане волюнтаристски его задрали так, что вызвали массовый голод и разорение сельских общин. Этого допускать никак нельзя. Особенно в неурожайные годы. Наоборот, на этот случай нужно создавать запасы продовольствия, строить государственные склады. И не приказом сверху такие вопросы решать, а через общее собрание представителей владельцев джагиров.

Что еще нужно сделать? Промышленность. Монетный двор. Литейки, мушкетные и пороховые фабрики, мастерские по пошиву одежды для армии, по производству зарядных ящиков, палаток, ротных котлов, повозок… Список бесконечен, и все армейские нужды желательно закрывать на принадлежащих государству заводах. Привлечь на свою сторону купцов и ремесленников. Справедливые законы, хорошие дороги, очищенные от разбойников-пиндари, и открытие новых внешних рынков. С последним не все так гладко, англичане жестко избавились от конкурентов. Но свято место пусто не бывает — прибегут французы, голландцы и хорошо бы, если русские купцы до нас добрались. Эх, русская Ост-Индская компания — мечты, мечты… А ведь можно было бы излишки продуктов отправлять в русскую Америку, глядишь, на Аляске забудут о голоде. А следом и старателей туда отправить, подсказав мысль о золотых месторождениях Клондайка. Знать бы, когда наши доберутся до Калифорнии, ведь там тоже в Скалистых горах есть золотишко…

Что-то меня не туда занесло. Пока хватает насущных вопросов. Например, культурное строительство. Нужно будет активно искать людей предприимчивых и пытливых умом. И учить их. Между прочим, Типу Султан много сделал в этом направлении, пока ему инглези крылышки не обломали. В Майсуре не должны еще забыть о французском влиянии — несколько десятилетий сотрудничества не могли пройти бесследно. Администраторы, управленцы, учителя, лекари. Так что будет Нур особое задание. И Волкову! Ведь неслучайно ученый влился в наши ряды, вызвался идти с моим отрядом. Федор Исидорович, ты сможешь мне создать первую индийскую Академию?

От мыслей о делах внутренних перешел к внешним, к отношениям с Маратхской Конфедерацией. До чего странная структура! Одновременная политическая централизация и децентрализация. Хорошо, что страшный враг в лице англичан показал махараджам уязвимость этой конструкции, вынудил их забыть о старых спорах, о вечной борьбе за Дели. Синдия и Холкар — два столпа Севера и самые влиятельные мои соседи. Их будущее благорасположение я купил не только долей в алмазодобыче, но и пообещав отдать им Бомбей. Было время, когда маратхи владели мощным флотом, но англичане его уничтожили. Восстановить статус кво на Аравийском море — задача не менее важная, чем ликвидация двух оставшихся Президентств Ост-Индской компании.

Вместе! Только все вместе мы сможем добиться желаемого. А не замахнуться ли мне на создание единой страны, где не будет вражды между маратхами, афганцами, тамилами, раджистанцами, сикхами и прочими? Объединенные княжества Индостана! ОКИ — звучит неплохо.

Боже, сколько же дел мне предстоит совершить!

Майсур не забыл Типу Султана, нас ждал очень горячий прием. Серингапатам встречал армию празднично одетыми толпами народа, водопадом цветом, летевших под ноги нашего слона сплошным потоком, и артиллерийским салютом — он не смолкал, пока мы не достигли летнего дворца. Занимавший его до нас Артур Уэлсли так и не появился, даже не забрал свои вещички. Придется их выкинуть на помойку, нам ни к чему британский мусор. Вон как запустили водоем перед входом — зеленой ряской затянут. Таких арендаторов следует гнать поганой метлой, что я, впрочем, и сделал. Хозяева вернулись, теперь тут все заблестит и зашуршит! Я уверен!

Нур замерла перед входом во дворец, ее глаза наполнились слезами. О чем она вспомнила? О детстве, о том, как играла здесь с братьями и сестрами? Как отец сажал ее на колени? Она, как сомнамбула, протянула руку и коснулась монументальной коричневой колонны, увенчанной резной аркой, провела пальцем по каннелюрам с позолотой. Да, дорогая, ты вернулась домой. Но этот дом требует «ремонта». Я бы даже сказал, генеральной реконструкции.

Мы вошли внутрь, прошли через несколько залов, украшенных разноцветными фресками, резьбой по дереву и узорами с цветочными мотивами. В других залах стены блестели как лед — позже я узнал, что их штукатурили смесью сахара, белка и молока. Кучеряво! Подъем по изящной лестнице, и мы у входа в зенан, у огромной двери из эбенового дерева, похожей на ворота. Она была инкрустирована медными и серебряными пластинками и полностью покрыта барельефами из слоновой кости — не менее полутысячи неповторяющихся изображений, напоминающих пособие к «Камасутре». Я не ханжа и в прошлой жизни не чурался сексуальных экспериментов, но воображение художника, создавшего этот шедевр, меня поразило. Не из этого ли источника черпала моя княгиня идеи для игр в постели?

— Я провела в этих комнатах большую часть своей жизни, — грустно сказала Нур, распахивая двери. — У меня хотели отнять мои воспоминания, но ты, мое сердце, все вернул. Я буду вечно тебе за это признательна!

Вот за эту эротику⁈

Я проснулся, когда дождь наконец стих, оставив после себя лишь капли, мерно падающие с листвы, и тяжелый, влажный воздух. Уже неделю мы жили в шикарном дворце, а я все никак не мог привыкнуть. Толпы слуг и невообразимое богатство — золото, мраморные бассейны, фонтаны… Даже свой зверинец с экзотическими животными. Рядом с кроватью сидел Барсик, маленький леопард, которого я спас из колодца. Он неотрывно смотрел на меня своими желтыми глазами.

— А где Нур? — спросил я его, не обнаружив супругу рядом в постели.

Кошак отмолчался, продолжая сверлить меня глазами. Я позвонил в колокольчик, началась суета слуг. Мне подавали одежду, золотой таз с водой умываться. Потом появилась жена, выгнала всех. Лицо ее было серьезно.

— Мое сердце, — произнесла Нур, — ты показал инглезам, что такое настоящая сила. Ты заставил их бежать. Но этого недостаточно. Нам нужна кровь. Чтобы они запомнили навсегда.

Я внимательно посмотрел ей в лицо. Ее глаза не были сейчас наполнены нежностью и любовью. Ее взгляд казался твердым и безжалостным.

— Кровь? Ты о чем, Нур? Мы победили. Этого достаточно.

— Нет, — она упрямо покачала головой, — этого никогда не бывает достаточно. Месть — это искусство, Петр, и ее нужно довести до конца. Так поступал мой отец. И я хочу, чтобы ты увидел то, чему он научил своих лучших воинов. Это принесет тебе еще больше славы, а наши солдаты увидят настоящего вождя.

— Слава? — я усмехнулся. — После побоища у Джажнипура… не думаю, что нужно еще больше славы. И какие-то доказательства моего лидерства.

Нур упрямо поджала губы.

— Я говорю о другом. О том, что связывает воинов Майсура с древностью, с теми, кто знал, как убивать без пролития крови, но так, чтобы враг чувствовал каждый миг своей агонии. Или, наоборот, одним движением вырывать куски плоти.

Я насторожился. В ее словах, не до конца понятных, загадочных, в ее тоне, было что-то, от чего по спине пробегал холодок. Это была не просто похвальба или желание показать нечто диковинное. Это было обещание, в котором таилась скрытая угроза. Нур, казалось, читала мои мысли, потому что ее губы изогнулись в тонкой, едва заметной улыбке.

— Мой отец, — продолжила она, — был не только правителем, не только обожал тигров, но и покровительствовал древним искусствам. Особенно тем, что касались военного дела. У нас были свои учителя, свои школы, свои секреты. Сегодня мы покажем тебе один из них. В парадном зале дворца. Пожалуйста, оденься торжественно.

Нур в сомнении посмотрела на мою черкеску и показала глазами на роскошный, вышитый золотом шервани.

Сразу после завтрака, я оказался в одном из просторных залов захваченного нами дворца. Он был очищен от мебели, восходящее солнце освещало его высокие своды, отбрасывая причудливые тени на стены. На полу лежали чистые джутовые циновки, а по периметру стояли несколько охранников из числа раджпутов, их лица были непроницаемы. Нур сидела рядом со мной на троне, усеянном драгоценными камнями, на тройном возвышении, ее взгляд был прикован к центру зала, где, словно по волшебству, появились два человека.

Они были высокими, с длинными черными волосами, собранными в тугие пучки на затылке. На их смуглых телах, украшенных лишь набедренными повязками, играли рельефные мускулы. Каждый держал в руках небольшой круглый щит, выкрашенный в тёмно-красный цвет, и нечто, что я поначалу принял за кнут. Однако, когда они двинулись, гибкие, узкие лезвия, прикрепленные к рукоятке, завертелись, издавая легкий свист. Это были мечи, но такие, которых я никогда не видел. Они изгибались, волочились по полу, словно змеи, способные в любой момент ужалить. Два длинных, узких лезвия, блестящих в тусклом свете, были прикреплены к одной рукояти, превращая это оружие в нечто среднее между бичом и мечом. Невероятное мастерство индийских оружейников — как вообще можно создать такое чудо при нынешних технологиях?

— Это уруми, — прошептала Нур, заметив мой изумленный взгляд. — Древнее оружие Юга, искусство владения которым передается из поколения в поколение. Каларипаятту — так называется эта школа (1).

Бойцы вышли в центр зала. Они неторопливо крутили свои мечи, те свистели, словно змеи, готовящиеся к броску, очерчивая в воздухе смертоносные круги. Вращаясь вокруг своих осей, мечи походили на нунчаки, но их движения были куда более плавными и непредсказуемыми. Звон столкнувшихся клинков был резок и отчетлив, не оставляя сомнений в их подлинности. Это была сталь, заточенная до бритвенной остроты. Я быстро понял, что маленькие круглые щиты, которыми были вооружены бойцы, почти не давали защиты. Гибкий клинок, словно живое существо, изогнулся бы, обошел щит и все равно достал бы противника. Он мог помочь лишь отбить самый кончик лезвия, если бы такой удар был нанесен. Но эти мечи были созданы для иного.

— Если сталь доберется до тела, — снова прошептала Нур, ее голос звучал почти бесстрастно, — получится не разруб, а рез. Два лезвия, наточенные как бритва, способны вырвать куски плоти. Смотри.

Мой взгляд вернулся к поединку. Бойцы двигались с невероятной гибкостью, их тела изгибались. Они прыгали, уклонялись, пропуская мимо себя страшные хлысты из стали. Один из них, сделав обманное движение, резко присел, и его уруми, словно змея, вытянулся вперед, очерчивая полукруг. Противник едва успел отпрянуть, выгнувшись спиной назад, и лезвие лишь слегка чиркнуло по его груди, оставив тонкую алую полоску. Это было не просто умение, это было искусство, требующее неимоверной координации и реакции.

— Чтобы овладеть каларипаятту, — продолжала Нур, ее слова, казалось, проникали в самую суть вещей, — нужно учиться не менее двенадцати лет. Иначе очень легко нанести себе травму. Меч настолько гибок, что его можно носить, обернув вокруг талии, как пояс. Это оружие становится частью тела, его продолжением.

Бой-демонстрация закончился столь же внезапно, как и начался. Два бойца замерли в сложных позах, их уруми обвились вокруг их рук, словно змеи, готовые к новому броску. Они поклонились нам, друг другу, а затем один из них положил свои мечи на плиты пола. Он подошел к краю зала и взял из рук прислужника еще два гораздо более сложных уруми. На этот раз у каждого меча было по шесть длинных узких лезвий, каждое из которых, казалось, жило своей собственной жизнью.

Мечник, получивший новые уруми, сильно присел, сгибая колени, его поза напоминала обезьянью — низкая, пружинистая, готовая к мгновенному броску. Он начал встряхивать свои странные мечи, очень легко, будто они весили как пушинка, их многочисленные лезвия создавали в воздухе блестящее, смертоносное облако.

— Этот уруми не тяжелее короткого тальвара, — продолжала объяснять Нур, ее голос был спокоен, но в нем слышалась стальная нотка. — Он предназначен для боя с превосходящим по численности противником. Его эффективность проявляется только на открытом пространстве и не в строю. Это оружие последнего шанса — нападение вместо обороны. Парировать удары таким мечом не выйдет. Но накрошить врагов, нанеся им десятки ран — запросто. Это для тех, кто не ищет защиты, а ищет лишь смерти для своего врага. Кто готов рискнуть всем, чтобы забрать с собой как можно больше чужих жизней.

Ее слова еще висели в воздухе, когда в зал ввели трех пленных англичан. Они были связаны, их лица искажал ужас, а глаза метались по залу, ища спасения. Их одежда была разорвана, тела покрыты синяками и ссадинами — следами допросов. Нур указала на них.

— Сейчас состоится казнь!

— Нет! — попытался возразить я. — Так нельзя. Нужен суд и…

— Запомни, мое сердце. Мы и есть суд.

«Бегите!» — хотелось мне закричать, но не успел. Нур повелительно шевельнула рукой, и мечник взмахнул уруми, как головой Медузы-Горгоны. Хищные клинки, подобно атакующим змеями, стремительно мелькнули, и зал огласили истошные крики — в стороны полетели зубы, фрагменты глаз, ошметки кожи и мяса — то, что мгновение назад было щеками, носами, губами. Белые лица англичан были превращены в красную кашу, они повалились на пол и задергались в муках. При нынешнем уровне антисанитарии гарантированная мучительная смерть.

Я впал в ступор. Так быстро и так жестоко…

И оказывается, это было еще не все. Теперь в зал завели двоих полностью обнаженных индусов.

— Справа Мир Садик, слева — Мир Надим, бывшие вельможи, военачальники Майсура. Они купались в золоте и почете, их осыпали подарками, — произнесла Нур, ее голос был холоден, как железо. — Это те, кто предал моего отца. Те, кто продал Майсур англичанам, открыл им дорогу в крепость во время штурма. Мои личные враги. Настало время возмездия.

Мечник медленно двинулся вперед, его шестилезвийные уруми свистели, вздрагивая в воздухе, сплетаясь в смертоносные узоры. Он приблизился к первому предателю, Миру Садику, который, обезумев от страха, начал что-то невнятно бормотать. Глаза предателя расширились, когда мечник, сделав стремительное движение, обрушил на него свои клинки. Клинки уруми ударили не по горлу, не по сердцу, а по рукам, по ногам. Кровь брызнула фонтаном, окрашивая циновки в алый цвет. Мир Садик закричал, его крик был диким, нечеловеческим, полным боли и отчаяния. Мечник двигался, словно танцуя, лезвия разрезали кожу и мышцы, не убивая сразу, а методично вырывая куски мяса, обнажая кости. Пришел черед тела, обнажились ребра, бьющееся сердце.

Я смотрел, оцепенев, чувствуя, как желудок скручивается в узел. Это было не просто убийство, это было зрелище мучительной агонии, призванное устрашить, подавить волю. Кровь продолжала лететь, оседая на плитах пола, на стенах, достигая даже до трона, пачкая нашу одежду. Второй предатель, Мир Надим, затрясся, его глаза были прикованы к страшным клинкам, и, когда мечник повернулся к нему, его ноги подкосились, он упал у подножия тронного возвышения, рядом с англичанами, тела которых все еще сотрясала дрожь. Но даже это не спасло его от участи подельника. Клинки снова начали свой смертоносный танец, оставив на месте бывшей руки лишь кровавое месиво.

Кровь, горячая и липкая, брызнула на меня, орошая моё лицо, мой белоснежный шервани. Я почувствовал ее солоноватый привкус на губах. Мне захотелось отвернуться, закричать, остановить это безумие, но я не мог. Мои ноги словно приросли к полу, а голос застрял в горле. Страх, холодный и пронзительный, сжал сердце.

В этот момент я взглянул на Нур. Кровь предателей оросила и ее лицо, и ее сари. Она лишь улыбалась, ее полные губы, гранатовые от природы, теперь были еще более яркими, окрашенными в алый цвет. И, что самое страшное, она медленно провела кончиком языка по губам, слизывая красные капли, словно это было изысканное вино. В ее синих глазах не было ни ужаса, ни отвращения, лишь глубокое, почти священное удовлетворение. Эта кровавая улыбка Лакшми, эта нечеловеческая, дикая жестокость, проглядывающая сквозь ее прекрасное лицо, напугала меня больше, чем само зрелище казни. Я почувствовал, как внутри меня словно лопнула тонкая нить, связывавшая меня с привычным миром, с моими представлениями. Умом я понимал, что это Индия, Азия, где любование цветением лотоса или отражением луны в глади бассейна уживается с крайней жестокостью. Да, понимал, но сердцем принять до конца не мог.

В зал ворвался казак из моей охраны. Не обращая внимания на палача, на обезображенные тела, на лужи крови, он бросился ко мне. Я узнал его, это был Лукашка, казак из Червленой.

— Вашбродь! — закричал он, позабыв в горячке о правильном титуловании. — Марьяна! Она умирает!

Я не обратил внимания на его слова. Смотрел на Нур, на ее кровожадную улыбку. Моя рука взлетела, и открытая ладонь впечаталась в ее прекрасное лицо.

— Тебя нужно умыть! — зарычал я и, схватив княгиню за волосы, потащил к ближайшему фонтанчику.

(1) Каларипаятту — это не просто искусство владения мечом-уруми, а целое учение, включающее базовые техники владения телом, комплекс блоков и ударов руками-ногами и работу с разнообразным экзотическим оружием.