Молоко и мёд

Печать пятая – Феликс – Молоко и марки

США, Сан-Франциско, район "СоМа", 17 января 1968 года

Хоть я и родился в довольно влиятельной русской аристократической семье, никогда не думал, что буду знать столько языков. И тем более английский, который в начале века в нашей среде всё ещё воспринимали не слишком благодушно. Но в вечности есть свои плюсы и я, в основном от безделия, овладел добрыми двумя десятками самых разных языков. Что ни говори, а навык полезный.

Ведя поиски чёрт знает кого с очень размытыми характеристиками в таком огромном городе, как Сан-Франциско просто нельзя обойтись без информаторов из местных "закрытых сообществ". Закрытых по разным причинам. Например, небольшой вьетнамский квартал, прозванный "Маленький Ханой" в связи с войной превратился в то ещё местечко, даже несмотря на то, что его населяли в основном выходцы с Южного Вьетнама, лояльные авантюре Либеччо, Австера и Суховея.

Здесь постоянно били витрины, ломали лотки и рисовали не самые приятные граффити, изображавшие уродливых "жёлтых человечеков" с подписью "Комми". В общем, из-за этого особо было разговорить местных, но тот факт, что я относительно свободно владел тьенг вьет сделал меня в каком-то роде "своим". По крайней мере, мне рассказали о том, что в погромах участвовали не только местные радикалы, но и несколько "приезжих американских патриотов".

Среди прочего я узнал и то, что несколько из них скрывали свою голову под собачьими масками. В общем-то действовал точно также, как я, чтобы чуть более спокойно влиться в человеческое общество и расхаживать по городу в дневное время.

Далее поиски "псоглавцев" вывели меня в Ричмонд, к русской общине. Там пришлось немного вспомнить юность и прикинуться человеком, что очень уж скучает по России без большевиков. Стоило только обронить пару слов об аристократическом происхождении и вере в расовые идеалы, как меня не только пригласили на собрание некой местной "Организации хороших друзей Гипербореи", но ещё и хорошо накормили мучным супом.

В общем так я оказался на сходке любителей эзотерики и расовых теорий. Правда там нашлись только люди, что прятали под собачьими масками человеческие головы, а вот мой проклятый клиент "уже несколько дней не появлялся на сходках" и "забыл о своих поручениях".

В общем так, двигаясь по слухам и общаясь с людьми, я и вышел на любимый бар белой эмиграции, что располагался в районе СоМа, на пересечении Четвёртой и Гаррисон-Стрит. Никаких вывесок место не имело, просто скромная дверь со скромной надписью на ней: "Toolbox". Тем не менее, внутри было полно народа: мужчины в байкерских прикидах просто битком полнили помещение, в котором, во всю надрываясь, мьюзикбокс играл местную группу Jefferson Airplane "Somebody to Love".

С огромным муралом на стенах, изображавшем кучу каких-то абсолютно случайно подобранных людей под надписью "Malboro Country", это заведение казалось уж совсем каким-то странным: ни то байкерский клуб, ни то притон, ни то заседалище деятелей высокого искусства. Я прошёл к барной стойке, чувствуя себя неуютно в своём старом тренче, среди фанатов кожаных курток. Мне даже подумалось, что меня могут выгнать за несоответствие негласному дресс-коду, однако бармен оказался довольно доброжелательным:

– Что будете пить? – спросил он меня.

– Что-нибудь неалкогольное.

– За рулём?

– Непереносимость. Летальная.

– Тогда могу предложить "moloko". – последнее слово он произнёс корявой английской калькой на русское "молоко".

– Реферанс в сторону "Заводного апельсина"? – предположил внезапно возникший на стуле по правую руку от меня, Мартин, – Мне тоже пусть нальёт! – сказал он серьёзно, будто бы действительно собирался что-то пить, будучи галлюцинацией, – Книга отвратительная, но само молоко я люблю.

– Да, налейте стаканчик. – сказал я бармену, не обращая внимания на своего фантомного наставника.

Через пару мгновений передо мной уже стоял стакан снежно-белого молока с лёгкой пенкой. Пахло молоко странно, ни как обычно пахнет коровье, а как-то немного неприятно, будто бы его только-только в грязном хлеве сцедили. Я аккуратно отпил немного, опасаясь, что вкус будет не очень, но, к моему удивлению, это было нечто очень необычное и приятное. Мягкий, тянущий с небольшой ноткой этакого молочного послевкусия. Более чем вкусно! Я выпил стакан залпом. Попросил налить ещё. Тот тоже был опрокинут моментально:

– Какое отличное молоко! – сказал я, – Никогда в жизни не пил ничего столь же вкусного!

– Конечно, оно фермерское. От лучших коз Калифорнии. – заявил бармен и в моих глазах как-то резко потемнело.

Мартин упал на пол и покатился со смеху. Мне думалось, что моё красное лицо будет видно всем окружающим даже под маской. У того, чтобы быть антропоморфным зверем есть несколько основных минусов: некоторые вещи сразу превращаются в чертовски неоднозначные...

– Что-то не так? – бармен видимо и правда заметил мою реакцию, – У вас непереносимость не только алкоголя, но и коз?

– Нет. Да... Не совсем. О таких вещах стоит предупреждать заранее! – заявил я удивительно твёрдо.

– Ну вы, пет-плееры и странные ребята, скажу я честно... – посмеявшись заявил пухлый, с лысой макушкой и обрамляющими её неопрятными кудряшками, старик, сидевший слева от меня, – Неужели среди ваших кто-то на полном серьёзе изображает не только коней и собак, но ещё и коз?

– Прошу прощения, "мы"? – спросил я.

– "Вы", – утвердительно кивнул головой старик, – Поверь старине Алену, я таких косатиков, как ты много видел в подобных местах.

– А если говорить про конкретно это?

– А в этом видел двоих, включая тебя. Причём недавно совсем. – мужчина задумчиво почесал подбородок, – Второй уже две недели сюда ходит-бродит, с чёрным платком в правом кармане. Поверь старине Алену, такого нацистского ублюдка я ещё не видел, не удивительно, что он тут разве что дилером болтает!

– Ого-го, с чёрным платком! – шутливо заявил Австер, – Так вот КАКОГО вида это заведение, занятно-занятно...

– С "дилером"? – я стал понимать, что нить расследования сама идёт ко мне в руки и я уже вот-вот окажусь у цели.

– Ага, вон, на входе стоит! – он указал на неприметного байкера в дурацкой мотоциклетной кепке, – Марками барыжыт. Не самыми дурными, скажу я тебе.

– А что такое, эти "марки"?

– Не забивай голову. – старик пожал плечами и усмехнулся, – Раски, вроде тебя, таким обычно не балуются.

– "Раски"?

– Ну да, раски. По тебе видно, что ты раски во всех отношениях: пришёл без платка, не в коже, дилера проигнорировал, от слова "moloko" скривился, что общаешься с величайшим из живущих поэтов Америки, Аленом Гинзбергом, не знаешь... В этом городе меня все знают. Особенно типичные посетители таких местечек. Кем ты ещё можешь быть, как не раски? – он задумался на секунду, – Вот та "пёсья башка", которая сегодня почему-то не явилась, вот тот очевидно чистый протестантский фанатик. Самый сок белого отребья! Да к тому же йокист. У них всё, знаешь, на морде написано. Даже если эта морда под маской.

– В дедукции вам не откажешь, мистер Гинзберг. – сказал я.

– Всем поэтам, видимо везёт с детективными навыками. – добавила галлюцинация в виде тилацина.

Продолжая упорно игнорировать Мартина, я спросил:

– Может вы знаете, где я могу найти этого "типичного американца"?

– В мотеле, дальше по Гаррисон-Стрит, где же ещё? Там у нас особенное место, как раз для таких, как он. Кто любит пошуметь, упороться и ещё много чего ещё. Там грязно, страшно и очень дёшево!

– Ну, это всё что мне необходимо знать. – сказал я, вставая из-за стойки, – Пойду, попробую поискать в этом злачном местечке.

– Удачи тебе, раски! – старик поднял стакан с чем-то по цвету напоминавшем виски, – Береги кошелёк и... всё что ещё сможешь сберечь. Как говорил мой хороший друг Уилл, от псов не стоит ждать ничего хорошего. Другое дело кошки...

Я вышел из бара и направился вниз по улице, в противоположную сторону от видневшегося вдали Оклендского моста. Через пару кварталов я таки набрёл на мотель, притаившийся между двумя невысокими таунхаусами. Небольшая парковка, уродливая вывеска, дурно покрашенный фасад серо-буро-малинового цвета, бездомный, приютившийся у стены, в общем, удивительно злачное местечко в считаных минутах ходьбы от центра "Западного Парижа".

Но это же, кажется, делало его идеальным местом для того, чтобы залечь на дно и, одновременно, остаться отличной базой для... ну что бы этот любитель кожи и расовой теории не планировал.

Конечно, просто прибиться к рецепшену и начать спрашивать о гостях было бы исключительно нагло. А в таком деле, когда я уже вот-вот могу достать свою цель нужна точность. Я прошёлся сначала вдоль нижнего ряда дверей, затем поднялся по лестнице и прошёл второй ряд, пока наконец не обнаружил комнату, из которой кричал всё тот же психоделический "Jefferson Airplane". На этот раз то была песня про таблетки, белого кролика и наркотрип. Кажется, джекпот.

Помимо музыки, внутри также кто-то довольно активно копошился, так что сомневаться в том, что хозяин дома, не стоило. Я постучал в дверь. Несколько минут неизвестный что-то судорожно делал, носясь по комнате. Я не боялся того, что он может сбежать, ибо задняя стенка отеля выходила в соседствующий таунхаус, так что единственное окно было с моей стороны. Если что, смогу его поймать.

Впрочем, кажется, бежать он и не собирался. Вскоре моим глазам уже предстала грубо пошитая кожаная маска собаки, выглядывающая из-за двери, удерживаемой цепочкой:

– Ты... принёс мне колёсики? – спросил он тяжело дыша и подрагивая всем телом, – Ты же принёс, да?

Прикидываться дилером мне точно не хотелось. Да я бы и не смог, ибо ничего не знаю о психоактивах. Поэтому я решил пойти более... экстравагантным путём для того, чтобы узнать, что мне было нужно:

– Я от Реджи. – сказал я и снял свою, куда более искусно сделанную, алюминиевую маску, выступавшую заодно и бронешлемом.

В его, казалось бы, смотрящих сквозь меня, глазах, блеснул огонёк страха. Понимая, что дело будет для него исключительно неприятным, он снял цепочку и пропустил меня внутрь своей захламлённой и дурно пахнущей комнаты. Входить в эту обитель было неприятно, тем более что на входе я во что-то наступил. И мне абсолютно не хотелось думать, во что именно.

Если бы не чёртова снайперская винтовка, абсолютно наплевательски оставленная в углу, да антропоморфный вид моего собеседника, эту мрачную конуру легко можно было принять за самый обычный притон. Собеседник мой и правда имел вид исключительно жалкий: полуголый, трясущийся, весь покрытый волдырями и какими-то неестественными чёрными стручковыми наростами, с повыпавшими зубами. Он был весь какой-то жалкий и исключительно замученный. Я всё же спросил его, хотя и догадывался касаемо наиболее вероятного ответа:

– Босс хочет знать, почему ты не занимаешься его поручением.

– Я-я... – он едва говорил, – Это всё это боль и пламя внутри! Оно жжёт! Жжёт! – он стал расчёсывать мерзкие нарывы на своём теле.

– Ты уверен, что сможешь что-то от него получить, кроме ощущения тошноты? – спросил обыденно внезапно появившийся Мартин.

Как только он появился, дрожащий и потрёпанный пёс испуганно отстранился от меня и крикнул:

– А что он здесь делает? – и, главное, указал прямо на моего призрачного наставника.

Я и сам удивлённо посмотрел на него:

– Он тебя тоже видит?

– Видимо мозг ему разъело ничуть не меньше, чем тебе травмировало. – тилацин пожал плечами, будто ничего необычного не происходило, – Я бы на твоём месте смутился, что это ты видишь то же, что еле живой наркоман.

– Я не наркоман! – запротестовал йокист, – Я просто пытаюсь снова увидеть то, что всегда видел... – он сделал паузу, а потом вдруг завопил, – ГИПЕРБОРЕЮ! ГИПЕРБОРЕЕЕЕЕЕЮЮЮЮЮЮЮ!!!! АРИИ-ПРЕДКИ ДОЛЖНЫ ВЗИРАТЬ НА МЕНЯ, А Я ДОЛЖЕН СМОТРЕТЬ НА НИХ, ЧТОБЫ ПОМНИТЬ ЗА КАКИЕ ВЫСШИЕ ИДЕАЛЫ НАШИХ ВЕЧНЫХ ПРОРОДИТЕЛЕЙ Я ВЕДУ РАСОВУЮ ВОЙНУ! ЧТОБЫ УНИЧТОЖИТЬ СЛИЗНЕЙ, КОТОРЫЕ ЖРУТ КАПУСТУ НАШЕЙ ЗЕМЛИ И ПОКЛОНЯЮТСЯ ЛОЖНЫМ ЕВРЕЙСКИМ ЯХВЕ БОГАМ, УВОДЯЩИМ ОТ СВЕТА ИСТИНЫ АРИЙСКОГО ЗНАНИЯ! НО РЕДЖИ ОБМАНУЛ МЕНЯ, ОН СКАЗАЛ, ЧТО Я СМОГУ ПРОИЗВОДИТЬ КИСЛОТУ САМ. НО НЕ СКАЗАЛ, ЧТО Я БОЛЬШЕ НЕ СМОГУ ВИДЕТЬ С ЕЁ ПОМОЩЬЮ! КАК ЖЕ МОИ ЗВЁЗДНЫЕ СВЕРХРАССОВЫЕ ПРЕДКИ БЕЗ МЕНЯ?!

– Антониев огонь. – поставил диагноз Мартин.

Я не мог с ним не согласиться. Что-то такое я видел уже во время эпидемий Антониевого огня, что проходили ещё во времена Российской Империи. Тогда крестьяне, массово травившиеся спорыньёй, тоже впадали в беснование, страдали, корчились, бились в агонии. Это объясняло и проклятые стручкообразные наросты на теле несчастного: они не просто так напоминали именно наросты спорыньи на ячмене.

– А ещё из этого гриба производят галлюциногенную кислоту. – обрамил мои мысли Австер, – Вот тебе и необычное проклятие...

– Да! Да! – продолжал вопить трясущийся пёс, – ИМЕННО! Я хотел, чтобы я мог производить ЛСД, но я не понимал, что она перестанет на меня работать! Чем только не приходится упарываться, чтобы вернуть себе видение! Ты должен ПОПРОБОВАТЬ!

С неожиданной прытью и силой для колечного наркомана, он вдруг рванул ко мне, сорвал с плеча один из мерзких стручков и пихнул в пасть. К такому повороту событий я был не готов, так что не успел ни уклониться, ни хотя бы попытаться сомкнуть рот. Чёртов стручок попал в мою глотку, сработал глотательный рефлекс, и я оказался в не самом завидном положении. Ибо сознание моментально поплыло, я начал терять чувство конечностей и падать в объятия небытия...