Невеста полоза. Пленница златых очей

Глава 16. Соблазн

Как только он узрел их вдвоем, в его груди проснулось огненное чудовище. Оно расправило крылья, взревело яростно, да опалило огнем его нутро. Ведагор не раз ему молвил, что смазливый курощуп20 Божедар частенько повадился приходить к Радосвете. Они были всегда на виду, и поводов помыслить о дурном иномирная невеста не давала, и все же…

Как он смеет, паршивый срамец21 и пресноплюй22! Драгомиру не по нраву были эти посещения, не по нраву и все тут! И одна только мысль о том, что этот гулящий пустомеля может себе позволять, лишала его покоя. Да что он вообще себе позволяет? Какое право имеет гулять с его невестой?

Потом Драгомир вспоминал, что скоро сам отправит Радосвету обратно на Землю, и тут же его душу начинало терзать сомнение – а надо ли? А не пожалеет ли он о своем решении? Ответ ему был ведом, но князь даже самому себе лишний раз не хотел его напоминать.

Драгомир понимал, что Радосвету стоит отправить на Землю немедля. Но все его нутро противилось этому, корчилось в муках и терзаниях, и он признался самому себе, что отчаянно не желает отпускать рыжую иномирянку! Мысль оставить ее в Златограде была так сладка, и так желанна! На правах невесты он мог бы поселить ее в покои, смежные со своими. И каждый свободный вечер, каждую ночь забываться в ее нежных объятиях. Он точно знал, что сойдет с ума от удовольствия, едва ощутит ее тело под своим. Он точно знал, что будет умирать от наслаждения, когда возьмет ее.

«С чего ты взял, что она согласится отдаться тебе?» - тихо молвил Драгомиру его внутренний голос, и в груди снова закипало мучительное чувство.

«Уж у этой красавицы, на Земле, поди, от молодцев отбоя не было. И вряд ли среди них нашелся бы безобразный страхолюд, проклятый навеки».

Мысль об этом нещадно колола его, кусала, отрывая по кусочку, и хотелось ему все вокруг ломать и крушить, лишь бы только унять внутри ледяное пламя, что которое лето пожирает его душу.

На какой-то миг князю померещилось, что он свыкся со своей долей. Но потом в его жизнь нежданно ворвалась Радосвета, и неизбывное чувство собственной ущербности, которое он загонял так старательно вглубь, снова выплыло на поверхность. Оно душило Драгомира, точило, словно короед.

Когда его устоявшаяся жизнь пошла кругами, что река, в которую брошен был камень? Когда он впервые узрел Радосвету на Земле в уральских землях? Или здесь уже, в родном Златограде? Он потерял это зыбкое чувство холодного спокойствия. Хотя, это был всегда обман. Не спокойствие вовсе, а его подобие, и все же – хоть что-то… А теперь… Отныне и этого в душе его не осталось. Появилась она, и теперь рушилось все, что он выстраивал внутри себя годами. Рушился его прежний мир, и Драгомир не чуял земной тверди под ногами.

Ну почему это случилось, почему? Почему один лишь голос рыжекосой ведуньи ласкает его, что лебяжье перышко? Почему ее смех трогает самые тайные струны души? Почему от одного лишь ее взгляда сердце князя замирает и трепещет заполошно? Ее запах кружит голову, туманит рассудок желанием. Бесполезно утешаться в объятиях других женщин. Князь уже разумел, что это не имеет смысла. Можно сколь угодно представлять на месте наложницы Радосвету, выискивать рыжеволосых красавиц среди женщин, но это все не то! Его тело, разум и душа отчаянно, до пронзительного крика, до звериного рева требовали только Радосвету. Драгомир безумно ее желал, и сходил от этого желания с ума.

***

– Народ волнуется, брат. Спрашивают осторожно, как там невеста, как скоро свадьба. А мне и ответить им нечего, – молвил Белояр.

– Слышал я от Ярославы, что женщины, которые хаживали к твоей невесте в гости, что и она о свадьбе помалкивает, – добавил Светозар.

– Молодец, что не пустозвонит, – промолвил шутя Изяслав, но потом стал серьезным. – Драгомир, что-то нужно решать. Завтра праздник, на пиру все будут ждать появления твоей невесты…

– … ее не будет, – перебил князь друга.

Его верные дружинники помрачнели.

– Слухи пойдут, Драгомир. Домыслы дурные, – предупредил Белояр. – Скажут, что в немилости девица у тебя. А коль в немилости, так сразу и решат, что чем-то да разгневала она великого князя. К чему такой поклеп на эту девицу? Хоть и чужачка, а ничего дурного она не причинила.

– Да, негоже честь ее пятнать, – произнес Драгомир. – Только как потом истолковать ее уход?

– Препятствия будем решать по мере их появления, – изрек Светозар, и мужчины с ним согласились.

– Скажи нам честно, Драгомир, ты в самом деле желаешь оправить девицу восвояси? – спросил у него Изяслав.

– Я и сам уже не ведаю, – ответил Драгомир.

«Не желаю отпускать, не желаю, не желаю!» – кричал князь про себя.

***

Утром ей Всемила принесла весть от великого князя – на завтра, к вечеру быть готовой для праздничного пира.

– И зачем мне этот пир? – недоумевала Радосвета.

– Невесте князя полагается там быть, – пояснила ей Всемила.

– Ну какая я невеста? Зачем это притворство? – посетовала ведунья.

– Для всех ты его невеста, раз явилась на его зовущую песнь. От тебя не убудет, ежели на пир явишься. Никто ж тебя не заставляет сидеть там до утренней зари. Тем более, пир особый – победу над мятежником Гориславом праздновать будем. Князь даже разрешил мужчинам и женщинам праздновать вместе.

– А что, у вас здесь принято раздельно пировать? – удивилась Радосвета.

– Да, – кивнула Всемила. – Но бывают особые пиры, на которых позволено женщинам находиться вместе с мужчинами. Свадебные, например. Или по случаю крупных побед. Так что, повезло тебе, девица. То сидела бы среди женщин, да скучала. А то рядом с великим князем посадят. Глазки ему украдкой строить можно будет…

Услышав об этом, Радосвета почуяла, как дрогнуло сердце, да кровь ударила в лицо. Она будет сидеть рядом с князем… Ей сложно было разуметь свои чувства – огорчает ее такое положение дел или же наоборот, волнует.

– Ладно. Так тому и быть. Пойду я на пир этот, – согласилась Радосвета.

Чуть позже гонец из княжеских хором привез сундук для Радосветы и послание. В нем было сказано облачиться в ту одежу и украшения, что пожаловал ей князь. Девица вздохнула, да глаза закатила. Отошла от сундука. Но потом все же одолело ее женское любопытство, и она открыла крышку сундука, да вздоха не сдержала восхищенного. Не поскупился великий князь на богатое облачение для своей невесты. В деревянном ларце лежал изумительной красы девичий венец с лентой шелковой, да жемчужными поднизями23. Его усыпали крупные топазы, изумруды, аметисты. Такие же бусы в несколько рядов лежали рядом с венцом, серьги с такими же самоцветами и два массивных зарукавья24.

– Ну, князь, я что тебе, елка новогодняя? – посетовала Радосвета, когда помыслила, что все это носить весь вечер. Никогда она не жаловала множества украшений, а тут… Да и не бывало у нее таких.

Из одежи ее ожидали две рубахи из тонкого шелка – исподняя и верхняя, с вышитым обережным узором, темно-синяя запона25 и нарядный, праздничный навершник26 цвета изумруда с ярко-алым пояском.

– Была ты, Радочка, ведуньей, а станешь лавкой самоцветов, – проворчала девица, вздыхая.

И вроде по нраву ей пришлось облачение, хоть и не любила она, когда много каменьев, но настроение портила мысль, что будет она в окружении незнакомых людей. И будут ее разглядывать придирчиво, да втихомолку толковать о ней. Уж, поди, обсмотрят и обсудят каждый камешек в ее одеянии.

Радосвета вздохнула. И тревожное предчувствие снова тронуло ей душу.

– Ну, и чего сидишь, пригорюнилась? – послышался тихий голос домового из-за печи.

– Предчувствие у меня дурное. Будто случиться что-то должно недоброе. А я и сделать ничего не в силах.

– Может, ты просто робеешь перед пиром, да самим великим князем? – задался вопросом домовой.

Девица в ответ лишь вздохнула. В последнее время разобраться в своих чувствах ей становилось все сложней и сложней.

К ночи, когда все обитатели двора волхва уже почивали, девица силилась уснуть, да так и проворочалась до поздней ночи.

Сон к ней не шел – слишком много дум теснилось в ее голове. Она вновь тосковала о родных, вспоминала детство, и любимые лица оживали в ее памяти через воспоминания.

Снова подумалось, как худо сейчас приходится Владимиру с Ольгой. Да и Святослав, наверняка, переживает. Вспомнила она и его поцелуй, вздохнула. Если бы он признался ей раньше на несколько лет, если бы… Но, всему свое время. Угасли уж давно к нему у Радосветы сердечные чувства. А тот поцелуй вызвал лишь горечь и чувство вины перед его супругой. Ведунья чаяла надежду, что поцелуй не станет причиной разлада в семье давнего друга. «Ежели вернусь, так и не знаю теперь, как нам разговаривать, как в глаза смотреть друг другу», – помыслила Радосвета. Потом одернула себя: «Что значит «ежели?» Ну конечно, я вернусь, в этом не может быть сомнений!»

Поняв, что не сможет уснуть, Радосвета встала с койки, походила по горнице. Прислушалась к себе. Ее вновь тянуло вон из двора, куда-то в сторону реки. Этот зов был глубинным, влекущим, словно сама природа-матерь звала ее за собой. Девица не стала противиться этому зову, и как была в исподней рубахе, так и отправилась к реке под покровом ночи – простоволосой и босой.

Зоркий глаз ведуньи выхватывал нити колдовской силы, что пронизывали все пространство, прохладный ветер игрался с прядями ее волос, и на губах у девицы царила легкая улыбка, покуда шла она к реке, да слушала голоса всего живого и сущего.

– Не тоскуй, не кручинься, девица, – шепнула ей береза.

– Останься, останься, милая, - тихо молвили травы на опушке леса.

– Не беги от неизбежного, не беги, – журчал ручей.

Слышала все это девица, и лишь вздыхала с улыбкой в ответ.

Впереди показалось гладкое зерцало реки, где отражался тонкий серп растущей луны. Сегодня здесь царила тишь да гладь – видимо водяной с русалками резвились на другом берегу. На ходу Радосвета развязала все тесемки на рубахе, сняла ее, кинула на ветку ивы, да бросилась в воду с головой.

***

Сон никак не шел к Драгомиру. Устал он ворочаться с боку на бок, да терзаться думами разными. Слишком много было их – неотложных, да важных. И слишком часто среди них мелькала мысль о Радосвете. Что-то в ней не давало князю покоя. Ему казалось, что девица с земли что-то скрывает, и потому хотелось найти предлог оставить ее в Златославии еще хоть на время. Присмотреться к ней. «Да. Именно поэтому я и желаю оставить ее. Чтобы разведать все ее тайны» – убеждал себя Драгомир.

Так и не уснул князь. Тонкий месяц смотрел в его окно украдкой, будто выманивал на улицу. Поднялся князь с ложа, потянулся. Затем оделся и покинул хоромы, выйдя в ночь. Недолго думая, обернулся змеем, сотворил себе невидимость, да направился прочь из города в лес на опушку, там где глубокая заводь реки.

Там он вдоволь поплавал в змеиной ипостаси, ныряя до самого дна, а потом, обернулся человеком, да улегся в одних портах под кустом на берегу. Над ним раскинулось бесконечное темное небо, усыпанное бусинами звезд. Средний месяц лета – грозник, шел к своему концу. Не за горами жнивень, а за ним уже и осень. Почему-то именно самое теплое время – лето пролетало каждый раз стремительно, и эта мысль будила в груди Драгомира легкую грусть.

Вдруг ночную тишь нарушили чьи-то тихие шаги. Неспешные, да легкие. Драгомир прислушался к поступи. Девичья – сразу понял он. Кто бы это мог быть? Осторожно поглядел из своего укрытия, и узрев знакомую девицу, от удивления так и замер.

Что она забыла здесь?

Его невеста выглядела так, будто только что покинула ложе – на ней была одна лишь исподняя рубаха. Ни кушака, ни обуви, ни лент в волосах. Она ступала уверенно, и даже улыбалась, что совсем удивилось князя. Куда она ступает и зачем? Что происходит? И отчего улыбка на ее губах? Князь подметил, что обычно девица улыбалась больно редко. Нехорошая догадка закралась в разум князя – неужто сюда она пришла для встречи с кем-то? А зачем иначе девице со двора ходить под покровом ночи? Да еще и в таком виде непотребном? Распоясанная… Значит – желающая быть сегодня с мужчиной.

Не смей ко мне прикасаться, не смей! Убери от меня руки сей же час! Я никому не позволяю вот так! Никому!

«Вот, значит, как ты, девица, не позволяешь», – подумал с горечью Драгомир, да сжал от злости кулаки. В груди взметнулся мучительный жар, разгоняя по венам ярость. Кто же к ней приходит? Божедар? Это его надобно казнить?

А девица меж тем, не ведая, что за ней зорко смотрит князь, скинула с себя исподнюю рубаху, и предстала во всей своей наготе.

Драгомир забыл, как дышать.

Разогналась, да в воду прыгнула с тихим плеском. Проплыла под водой в несколько гребков, вынырнула, да фыркнула забавно. «Ох, хорошо!» – молвила девица почти шепотом.

Князь наблюдал за ней, не отрываясь. Неужто просто поплавать пришла? Ночью? Одна? Вот так без боязни?

А девица вдоволь наплавалась, да к берегу повернула. Вышла из воды, да так и осталась стоять на берегу совсем нагая. Лунный свет щедро проливался на влажное после купания тело. И сейчас Драгомир мог узреть так много, как еще ему не удавалось ни разу. Даже тогда через зерцало. Наяву девица оказалась еще краше.

Князь дышал через раз, позабыв обо всем на свете. Да и как тут что-то вспомнить, когда перед тобой такое манящее зрелище? Такая гладкая кожа, белая, что молоко, да тонкие струйки воды по ней стекают. А какие ноги… Разве могут быть такие дивные ножки у простой смертной девицы? Если только у богини…

Радосвета отвернулась в другую от князя сторону, и взору Драгомира предстал аппетитный округлый девичий зад.

Кровь набатом стучит в висках, сердце, словно молот по наковальне… Желание, такое сильное, нестерпимое и мучительное окатило горячей волной все его тело, и сладкая боль тянет низ живота. Как же хочется, о боги…

Здесь так тихо и укромно, что можно забавляться вместе до рассвета. Трава у бережка такая мягкая, земля еще не остыла…

Его разум сходит с ума, одурманенный желанием. Тело умоляет о соединении. Хочется брать ее нежное тело снова и снова, срывать сладостные стоны с ее пухлых губ, стискивать округлые бедра и…

Девица выжала воду из волос, потопталась на месте, сладко потянулась, будто кошка, и в этот миг Драгомир чуть не застонал. Проклятье! Она сведет его с ума!

Радосвета потянулась к ветке за рубахой, облачилась и принялась завязывать тесемки.

Терпение князя лопнуло.

– И часто ли ты, моя бесстрашная, сюда приходишь по ночам? – молвил Драгомир, и вышел из своего укрытия.

Испугалась Радосвета, вздрогнула и вскрикнула от неожиданности.

– Фух, – выдохнула девица с облегчением. Но потом воззрилась на князя со злостью. – Напугал! Зачем так делать, а? Постой… Ты что же это, подсматривал за мной?

– А ежели и так, то что? – усмехнулся князь.

Радосвета задохнулась от возмущения. Щеки девицы заалели, точно маков цвет.

– Да как ты… как ты… Ты что, девиц раздетых не видел?

– Видел. Много разных, – ответил Драгомир.

– Тогда зачем за мной подсматривал? – не унималась Радосвета.

– Ты пришла сюда после меня. Разделась донага, прыгнула в воду. Почему бы и не насладиться таким дивным зрелищем, коли девица сама мне его показать изволит?

Радосвета кажется, разозлилась еще боле.

– Я… Я не знала, что здесь кто-то будет! Думала, что я одна тут!

– Значит, не ждала никого? – спросил Драгомир и в один миг оказался рядом с ней.

Он смотрел в ее глаза – распахнутые омуты, что утягивают на дно. В них так легко утонуть. Так легко забыть все обещания, что он давал самому себе…

Они стоят так близко друг к другу, что он кожей ощущает тепло ее ладного тела.

– А зачем мне ждать кого-то? – не поняла она. – Мне здесь и одной хорошо. Постой… Ты что же, подозреваешь меня в чем-то?

– А как не подозревать? Пришла сюда ночью в исподнем, волосы распустила, кушак не повязала… Я что, по-твоему, должен помыслить?

Девица смутилась, опустила глаза.

– Ой… Я и забыла про кушак… Всемила ведь говорила мне за это…

– То-то же, – молвил князь с упреком.

Радосвета выдохнула и снова воззрилась на князя.

– Драгомир, я и правда сюда шла поплавать. И никто меня здесь не ждал. Вот правду говорю тебе!

Князь усмехнулся. Девица убрала раздраженно мокрую прядь от лица.

– Господи-и, Драгомир, я каждое утро снадобья от болей принимаю! Да еще совсем недавно я думала, что совсем скоро умру! Умру, разумеешь ты? В мучениях! Ты в самом деле мыслишь, что мне есть дело до мужчин? Да я радуюсь, что силы есть просто жить! Ежели мне завтра внезапно станет хуже, то сегодня я хочу босиком гулять по траве, да голышом плавать! И ничего ты мне за это не сделаешь! Считай это последней волей тяжелобольного человека!

От речей девицы Драгомира словно ударило в грудь. Слова иномирянки отозвались болью в его сердце, и душой овладела жалость к Радосвете. Она так спокойно говорит о приближении своего конца! Но так ли в самом деле она бесстрашна? Что творится у нее внутри в этот миг?

Драгомир и сам не успел осмыслить свой поступок. Он наклонился к ней, не отводя глаз, и взял ее лицо в ладони.

До чего же шелковая у нее кожа…

– Радосвета, ты не умрешь! Прекрати так думать! Зачем на себя наговаривать?

– Потому что я знаю, – молвила она почти шепотом.

– Ничего ты не знаешь! Люди – не боги, чтобы ведать, чем окончится их жизненный путь и когда. И ежели тебе стало лучше в Златославии, значит так оно и будет. А ежели пожелаешь еще погостить у нас, сил набраться, то я…

– А что, так можно? – перебила она его.

– Можно, – без раздумий ответил Драгомир.

– Я бы пожалуй осталась еще на несколько дней. Или неделю. Пока боль не исчезнет окончательно. Ты ведь позволишь?

– Позволю, – ответил князь, стараясь скрыть счастливую улыбку.

Да, в этот миг он был безмерно счастлив! Она останется еще на время, и от понимания этого князю стало так отрадно, как хорошо…

Он вдруг осмыслил, как близко они сейчас друг к другу. Ее лицо все еще в его ладонях. Как притягателен жар от девичьего тела! Как соблазнительно вздымается пышная грудь. И ее губы так близко…

Драгомир ощутил, как падает в пропасть. Он так долго ходил по краю, а сейчас… Со смирением летит вниз.

Стоило отпустить ее и отойти. Позволить ей покинуть этот берег. Но бороться с соблазном князь уже не мог.

Он наклонился к ней и припал к приоткрытому рту. Прижал девицу к себе, жадно блуждая руками по телу. Втянул с наслаждением нижнюю губу, лизнул ее, толкнулся языком внутрь. Как же сладко! Как упоительно прекрасно!

Она сначала застыла, будто не ждала такого. А потом выдохнула, тело ее обмякло в крепких объятиях князя. И девица ответила на поцелуй. Позволила их языкам соприкоснуться, скользя и лаская друг друга. И Драгомир не сдержал глухого стона блаженства. Сладкие девичьи губы, до чего же сладкие! Нежные, пьянящие… Наяву девица оказалась во стократ вкусней и бесподобней, чем во сне. Запах ее кожи окутал Драгомира легким облаком, он дышал им с неистовым наслаждением, упивался вкусом ее губ, пил их сладостный хмель и пьянел от удовольствия.

Огнем горело тело ниже пояса, потяжелела плоть в желании соития. Драгомир сходил с ума, прижимая к себе податливое женское тело, столь желанное, что туманится разум.

В жизни Драгомира было великое множество кровавых и жестоких битв. И он из каждой вышел победителем. Но битву с неодолимым соблазном, с безумным притяжением, туманящим рассудок, он проиграл. С самого начала проиграл, когда впервые узрел ее малахитовые глаза.

Драгомир оказался повержен.