Ночь империи

Бросившего вялое «увидимся» Айорга мужчина подхватил под локоть, резко разворачивая на себя.

– Ты ещё днём ныл, что у тебя дел по горло, и теперь куда-то уходишь?– генерал насмешливо изогнул бровь.– Кажется, начинаешь путаться в своей лжи.

– Уберите руки, тави,– сухо произнёс Айорг, снизу вверх глядя на мужчину.– В противном случае в эту неделю я сделаю то, о чём говорил Вам днём. На случай, если Вы услышали только, что у меня дел по горло, напомню – должность первого среди Великих давно пора отдать молодой крови.

– Не напугаешь, мелочь,– не отпуская руки валакха, фыркнул Сонрэ.– Тебя не поддержит армия, да и новый Владыка после так же легко меня вернёт, а Гринда вышлет куда подальше.

– А если новым Владыкой буду я?

На пару мгновений между ними повисло напряжённое молчание. Хотелось окружающим того или нет, а Мортем оставил завещание, в котором указал, что после смерти его сына трон займёт регент, если регент будет на тот момент жив. В противном случае престол отходил бы в совместное управление глав ведомств, которые обязаны были в течение следующего года найти нового правителя.

Никто не мог сказать, почему в предыдущие годы не пытались или не смогли избавиться от валакха, но делать это сейчас было бы слишком рискованно: не все в правлении скрежетали зубами при одном только звуке имени Айорга. Единственный шанс, который оставался у Сонрэ и ему подобных, это честное голосование – точнее, честное только снаружи, внутри сплошь купленное и перепроданное десятки раз.

Как бы они ни старались, всю неделю им предстояло провести в страхе: риск, что в конечном итоге алую мантию с золотым подбоем на плечи наденет валакх, был достаточно велик. За неделю нужно было убедить всех, что регент самая неподходящая кандидатура, но для этого стоило перестать лаяться с ним, едва завидев: в противном случае кто-то бы рано или поздно их увидел, а потом списал бы все доводы и возмущения на личную неприязнь генерала и глав ведомств к новому правителю.

– Мне нужно в храм Птицы,– рывком высвободив руку из хватки чужих пальцев, рыкнул Айорг.– Похороны света и солнца нашей империи будут проходить в нём, о чём Вам, тави, как ярому последователю, стоило бы знать давно.

Поначалу только молча глядя в спину побрёдшему прочь от него валакху, Сонрэ подумал о том, что иметь такого правителя будет просто смешно. Где было видано, чтобы Владыка был ниже своих подчинённых, да ещё и хромал время от времени, как падучая лошадь, которой проще перерезать горло, чем позволять мучиться лишний день? Маленький, самоуверенный, наглый через край… Слишком много знавший и много чего делавший, пока окружающие не обращали на него, такого маленького, внимания.

Сорвавшись на бег, тави в пару скачков догнал регента и с удивлением заметил в руке у того посох с молочно-белым, будто источавшим холод сферичным камнем в навершии – валакх, используя его в качестве опоры, ходил так же, как когда его не разбивала вдруг хромота.

– Я бы тоже не отказался сходить в храм. Помолиться за то, чтобы нашему Владыке было хорошо с предками.

– Делайте, что хотите,– ответил Айорг, недовольно пыхая трубкой, но не сбавляя скорости,– я ведь Вам не брат и не отец, чтобы распоряжаться.

5.

Выглянув из окна, выходившего на сады и внутренний двор, Оливия осмотрелась и едва заметно нахмурилась. Солнце уже зашло, и темнота не позволяла ей, не обладавшей хорошим зрением, оценить все возможности к отступлению, что было крайне необходимо именно сейчас. За спиной рыдала, изредка прерываясь на высмаркивания в шелковый носовой платок, принцесса Офра. Олли с раннего детства испытывала определённые проблемы с тем, чтобы плакать на публику, и ещё больше проблем начиналось, когда плакал кто-то другой – искренне или наигранно, не важно – при ней. Единственным способом помочь для неё было сказать: «Успокойся и не грусти», а это редко оказывало хоть какое-то воздействие кроме диаметрально противоположного успокоению.

Появление Офры было поразительным событием, и, открывая дверь огромных покоев, Олли ожидала увидеть кого угодно – хоть своего милого сокольничего, но никак не сестру почившего супруга. Офра, подозрительно тихая, попросила разрешения войти, прошмыгнула в комнату и, сделав странный круг через ширму для переодевания возле сундука с платьями, упала на кушетку. Сделала она это с такой точностью, будто демонстративные рыдания практиковала с особым рвением с юных лет – последний вывод Олли сделала из того, что Офра не глядя обошла все препятствия на пути к злополучной кушетке, расположенной у левого крайнего окна.

В промежутках между всхлипываниями, завываниями и сморканиями с трудом удалось уловить пару словосочетаний. Владыка-регент, «сволочь эдакая», организовал ей свадьбу с каким-то заграничным потенциальным союзником империи. В этот самый момент – в момент осознания того, насколько принцесса, выражаясь языком простого народа, зажралась – Олли с трудом удержалась от того, чтобы вытолкать девицу за порог.

Она, вдова Владыки, доживала во дворце и конкретно этих покоях последнюю неделю: согласно традициям, жена предыдущего правителя не нужна была следующему, и в день интронации нового человека она уезжала в Холодный дворец, расположенный где-то в северных горах. Точного места Олли не помнила, но прекрасно для себя уяснила, что слово «Холодный» в названии не просто так.

И вот, теперь она вынуждена была выслушивать истерику избалованной девки, которую обеспечивали всем с рождения, начиная с дорогих платьев и заканчивая мужем, хотя могли бы точно так же, как не нужную никому сестру покойного правителя, выслать. Оливия не знала, почему нужно было прийти именно к ней, а не к какой-нибудь своей самарте или этой Мадлене, всегда готовой поддержать такую же, как сама, истеричную подружку.

Олли радовалась перспективе быть вдовой только до обеденной трапезы. Успела придумать себе, как съездит к семье, проведает их и привезёт подарков: супруге Владыки из дворца разрешалось выходить только с ним, а выезжал этот мужчина куда-то нечасто. И вот, пробегавший мимо, когда она, идя на обед, рассказывала самарте о своих планах, регент соизволил притормозить и разъяснить, что лучше не станет. Эту неделю она так же не имела права никуда выходить, а в день интронации с рассветом отправилась бы на север, где провела бы остаток своей в сущности бесполезной жизни. Не самая радужная перспектива, и Олли провела остаток дня в размышлениях на тему того, как уйти от этого обязательства. Пока что-то придумать не получалось, а потому тоска давила с каждой минутой всё сильнее.

Сударыню Офру хотелось послать в самые далёкие края, какие были только известны простому народу, но что-то подсказывало, что таким образом Олли превратит последнюю неделю жизни во дворце в сущий кошмар. Поэтому она сидела, глядя в окно, слушала и про себя молилась всем известным богам, чтобы принцесса поскорее закончила и ушла.

Офра в свою очередь яростно пыталась добиться хоть какой-то реакции, кроме молчания и хмыканья в нужные моменты. Может, хотела, чтобы Олли пристроилась рядышком и тоже разрыдалась.

– Послушайте, Ваше Сиятельство,– устало вздыхая, пробормотала Олли, между делом размышляя о перспективе сигануть из окна второго этажа и опрометью побежать к оборонительной стене, после предприняв попытку перемахнуть через неё.– Ну, не может быть всё так плохо. Замужество и дети – это ведь счастье. Потом ещё смеяться будете.

Подавившись своими же слезами или попытками возмущаться такому сухому ответу, который все бабки из прислуги будто специально заучивали, чтобы успокаивать и девиц южного крыла, и дочерей правителей, Офра кашлянула и подняла взгляд раскрасневшихся глаз на свою невольную собеседницу.

– Правда? Ты смеялась?

– О, ну что Вы. Я изначально была очень рада, что мне посчастливилось стать супругой Его Высокопревосходительства,– Олли безбожно врала, но сидела к принцессе спиной, так что уличить её в чём-то не было шанса.

Если бы ей задали вопрос, хотела ли она на тот момент замуж вообще, девушка бы ответила «да», но с тем условием, что супруг должен был быть… другим. Выше ростом, статный, с военной выправкой и приятной, будто всегда прятавшейся в уголках губ улыбкой. Приятный на лицо, несомненно, и весь такой тёплый и солнечный – с ужасом одёргивая саму себя, Олли отмахнула от себя образ, начавший слишком сильно напоминать одного знакомого. Ещё чего не хватало, в последнюю неделю во дворце напридумывать себе что-то. Хотя, задумавшись об этом, девушка пришла к очевидному для себя выводу, что в эту неделю она ещё сохраняет за собой все привилегии и в том числе – фаворитов.

– Он ведь неплохой. Хороший даже.

– Хороший?!– взвизгнула Офра.– Тебе-то откуда знать?!

Вздрогнув, вдова Владыки поняла, что, пока была в мечтаниях, пропустила мимо ушей какой-то вопрос принцессы. Судя по истерике, зарождавшейся где-то в глубине сравнительно невысокой Офры, вопрос был связан с предстоящей нежеланной женитьбой и, вполне возможно, женихом.

– Не знаю!– почти на одинаковой с принцессой ноте выпалила Олли, справедливо опасаясь за своё благосостояние в ближайшие пару минут,– Я просто предположила! Ну не может же он быть старым вонючим уродцем!

– А если будет?– поднявшаяся было с места, Офра опала обратно на кушетку и закрыла лицо ладонями, готовая к новой порции рыданий.– Это же Геенна! Они там все – страшные, немытые варвары!

Первоначальная причина истерик стала понятна сразу же, но это не дало Олли ни единого повода – все ещё не дало – начать соболезновать Офре. Геенна, не Геенна, главное, что не Холодный дворец.

К тому же, Геенна. Что в ней было плохого? Подперев щеку ладонью, Олли нахмурилась и с задумчивым видом уставилась туда, где по её предположениям должна была находиться ненавистная принцессе страна.

Быть может их, девушек южного крыла, и не обучали высоким наукам – в основном муштровали в рисовании, пении и литературе – но и про культуру других стран, и про сами страны вкратце рассказывали. Олли запомнила клочки информации то тут, то там, но про Геенну как-то уяснила слишком точно, что страна эта была закрытой. Не то, чтобы туда невозможно было попасть, но нужно было очень постараться, чтобы стать гостем. Все впечатление о ней складывалось только исходя из окраинных портовых поселений, куда приплывали доставлять товар корабли, а эти деревушки были на удивление бедны.

Поразившись такому странному порядку, Олли в то время пыталась прошерстить библиотеку на наличие хоть каких-то объяснений, но так ничего и не нашла, а потом как-то забыла. Теперь воспоминания об этом необычном подходе к обустройству страны всколыхнула Офра. Можно было сказать, что от принцессы появилась хоть какая-то польза.

– Послушайте, Вы слишком предвзято к ним относитесь. К тому же, за кого конкретно регент отдаёт Вас?

Утирая кулаком слёзы, Офра села ровно и уставилась на носки своих тряпичных туфель, украшенных мелкой россыпью драгоценных камней. Будто только теперь осознав что-то, она после пары минут молчания подняла взгляд на Олли.

– Я не знаю.

Вдова Владыки, захлопав глазами, не сдержала истеричный гортанный смешок, тут же поспешно прикрывая рот ладонью. Принцессе и так было худо, так что смеяться над ней не хотелось – и очень хотелось одновременно.

– Ну… Быть может, сударь регент хотя бы намекнул? Он, знаете ли, любитель иногда говорить загадками.

– Он сказал… Сказал, что хороший,– Офра, шмыгнув носом, загнула один палец.– Что высокий… Что очень высокий, вот! Умный, плечистый… да какое это все значение имеет?– всплеснув руками, девушка вновь ударилась в рыдания.– Все одно из Геенны!

Промолчав, Олли окинула принцессу недоверчивым взглядом, но потом её вдруг осенило. Как ни разворачивай, в голове складывался только один образ, и тут уж вдова Владыки не знала, бить принцессу за неразумность или скорбеть о своей гораздо более нелёгкой судьбе молча.

Хотя в большинстве случаев супруга правителя была лишь приятным дополнением к нему на мероприятиях вроде крупных приёмов и турниров, случалось и так, что она попадала на встречи с представителями других государств. Обычно это могли быть те же самые приёмы, всего лишь более официальные и рассчитанные в первую очередь на строгую болтовню, чем на танцы и выпивку.

Когда ей посчастливилось попасть на один такой, Олли скучала всю первую половину, только сидевшая за столом рядом со своим супругом и своевременно улыбавшаяся тем, кто подходил к ним, поприветствовать Владыку или попытаться завести с ним разговор. Фикяр скучал ещё больше, почти весь приём игравший в своих деревянных воинов, подаренных каким-то послом из страны, названия которой Олли не запомнила. От делать нечего она скользила взглядом по залу, надеясь найти кого-то любопытного для банального рассматривания, и нашла – сложно было не заметить.

Мужчина общался в тот момент с регентом, из-за чего оба бросались в глаза слишком явно: в валакхе было три локтя росту, и он не доходил своему собеседнику даже до плеча, заканчивавшийся где-то под грудью у мужчины. Удивительным при этом было то, что Айорг, в подобных случаях обычно делавший шаг назад, чтобы не слишком сильно запрокидывать голову, стоял с гостем почти вплотную, да вдобавок привалился спиной к стене, ещё больше зрительно себя уменьшая. Они смотрелись, как мальчишка с отцом, притащившим чадо на не интересный приём.

Собеседник регента был, несомненно, плечист и хорош собой, в момент, когда Олли его заметила, усмехавшийся в густую бороду медового, как и пышные волосы, оттенка. От него веяло спокойствием, но не тем, которое заражало окружающих – скорее, он походил на спокойно следившего за обстановкой дракона, который не становился от своего мирного состояния менее опасным. Будто напоминанием другим о риске, связанном с этим человеком, была его правая рука, венчанная острыми когтями и поблескивавшая в свете чернотой, на локте переходившей в золотой цвет. Позже, не сдержавшись, Олли спросила у регента, кто это был.

В тот день она, как оказалось, видела самого властителя огненных земель, выделявшегося среди разодетых в самые цветастые платья аристократов империи только природными данными. Одет он был в длинную холщовую накидку, обычные штаны с сапогами, да белый с синими полосами палантин, небрежно обмотанный вокруг шеи.

Если подозрения были верны, Офре предстояло стать супругой этого существа, и Олли вдруг испытала жуткое желание все же поколотить принцессу хорошенько.

Воплотить свои чаянья в реальность не довелось: в покои, постучав предварительно в дверь, но не дождавшись разрешения войти, зашёл регент собственной персоной. Одновременно с тем, как он переступил порог, в стене возле кушетки Офры открылась дверь.

6.

Скажи ему кто-то, что он – трижды герой войны, уважаемый в обществе человек с ещё двумя такими же героическими товарищами будет в мирное время пробираться во дворец по потайным ходам, Самаэль бы усомнился. Потом он бы просто вспомнил, с кем имел дело, и перестал бы удивляться в принципе, потому что Айорг Гессе и ровное, без засечек, течение какого-либо плана обычно стояли на немного разных уровнях.

Они с Эммерихом и Каджаром были готовы войти в храм Птицы, когда Самаэль решил прислушаться и своевременно уловил ворчливый голос Сонрэ, эхом отскакивавший от стен. Обратно на улицу они вывалились, едва не споткнувшись все трое друг об друга, после чего начали спор на тему «Кто войдёт и выдаст нас с потрохами».

Только по счастливой случайности в лице Ноктиса страдать не пришлось никому: ворон, немало своим появлением испугавший Эммериха с Каджаром, заявил, что место встречи меняется. Другим пунктом были избраны покои супруги Владыки, которые с городом соединял тайный проход, созданный когда-то давно для того, чтобы в случае атаки жена правителя и её дети могли скрыться от врагов. По заверению Ноктиса, вдова почившего Владыки должна была перебраться в покои, которые ей предоставлялись на неделю до интронации.

Перед тем, как они разошлись, Ноктис попросил Самаэля задержаться, и тави пожалел, что согласился. Ради разговора перекинувшись в человека, перевертыш имел наглость поблагодарить его за то, что нынче утром явился во дворец лично. Ноктис попытался убедить генерала, что регент стал радостнее просто от того, что Самаэль не отошёл от него в той перепалке с Сонрэ и никоим образом не выказал неприязнь в целом. Тави Гринд сделал вид, что поверил, на деле просто получив возможность поскорее уйти из злополучного места, но мысли об этом настигли его в сыром, пропахшем затхлостью тоннеле, где едва ли помогали увидеть путь даже факелы.

В какой-то момент дошло до того, что Самаэль замер посреди коридорчика, мешая своим товарищам идти дальше, и получил от Эммериха хороший пинок и высказанный в грубой форме совет двигаться дальше.

Чтобы Айорг радовался кому-то? Валакх радовался только возможности сбежать из дворца в Дом Отдохновения к своим любимицам, хорошей табачной смеси или неудачам министра Элана и Онерли – причём неудачам любым, вплоть до спотыканий на лестнице. К тому же, они не то, чтобы ссорились. Поорали друг на друга, дав окружающим в лице Ноктиса посмотреть на пылкую ругань и метание всего, что под руку попадётся, помахали кулаками, но не поссорились с клятвой никогда больше не говорить друг с другом. Просто…

Просто им обоим нужно было время выдохнуть. Самаэль оправдывал себя именно так.

Как бы то ни было, дверцу в покои вдовы Фикяра, должные пустовать, он открывал с чистой головой и твёрдой уверенностью, что всё будет, как и обещали. Всё и было – за исключением того, что покои свои жена Владыки не только не покинула, но ещё и принимала в них принцессу Офру.

Осмотрев немую сцену, открывшуюся его взору, Самаэль обворожительно улыбнулся глядевшей на него красными от слёз глазами принцессе:

– Извините, Ваше Сиятельство. Дверью ошиблись.

Айорг, поняв, к чему всё идёт, хлопнул входной дверью так, что где-то в здании наверняка отлетела пара кирпичей, и, рявкнув: «Гринд, не смей!», опрометью кинулся к гостям. Как он не запутался в полах своих одежд, осталось загадкой для всех присутствующих, и лёгкое недоумение, занявшее Самаэля, позволило регенту вытянуть его и двух других в покои за руки, как неразумных детей.

Заметив сдавленно хихикнувшую Олли, тави виновато ей улыбнулся. В ответ девушка захихикала пуще прежнего, поспешно отворачиваясь и пряча лицо от гневно зыркнувшей на неё Офры.

– Доброго вечера, сударыни,– неуверенно улыбнулся Эммерих, поклонившись им.– Вы уж простите за беспокойство.

– Да,– Самаэль с Айоргом спохватились, один подхватывая под руку регента, а другой, в свою очередь, остальных генералов.– Мы уже уходим!

– Стоять!– Офра встала со своего места и, все ещё не до конца оправившаяся от слёз, по кому бы она их тут ни лила, подошла к валакху и обвинительно ткнула его в грудь.– Ты что, втайне от министров решил перетянуть на свою сторону Великих?

– Почему бы и нет,– заметила со своего места Олли.– Вас же не смущает, когда министры Вам рассказывают сказки о Ваших шансах на трон. Пусть и регент тоже поразвлекается.

– Кому из нас он будет рассказывать сказки про трон?– ехидно фыркнул Каджар.

– Гринду, я полагаю,– хохотнул Эммерих.– Да, сударь регент?

Айорг вздохнул, на пару мгновений прикрывая глаза, после чего растянул тонкие губы в улыбке и посмотрел на Олли.

– Ваше Сиятельство, я понимаю, что прошу о многом, но нам с тави хотелось бы… приватности.

Едва слышно посмеиваясь, Олли поднялась с места и, взяв под руку упиравшуюся и пытавшуюся возмущаться Офру, выволокла её за порог. Закрывая за ними двери, вдова Владыки подмигнула мужчинам:

– Только будьте добры не громить мои покои.

Стоило им остаться вчетвером, все, как по команде, отпрянули в разные стороны и смерили друг друга оценивающими взглядами. Это было скорее попыткой заставить себя вернуться в реальность из той смехотворной ситуации, в которой все находились пару мгновений назад, чем потуги заподозрить ближнего своего в предательстве. Люди военного склада ума были не слишком склонны к интригам, если только на старости лет им не становилось скучно, а регенту мутить воду с конкретно этой троицей смысла не было: они были из тех, с кем проще для начала поговорить напрямик.

Первым отмер Эммерих, окинувший валакха ещё одним оценивающим взглядом и присевший на кушетку, ранее занимаемую принцессой. Рядом, тоже что-то для себя прикинув в голове, разместился Каджар.

Самаэль всегда искренне поражался другу, а точнее тем несоответствиям и несостыковкам, из которых он, казалось, состоял. Фарфоровая кожа, создававшая впечатление, будто это была ожившая кукла, и голос, заставлявший невольно вздрагивать – глубокий с хрипотцой и никак не вязавшийся с приятной внешностью. Маленький рост и невообразимые наглость и сила как внутренняя, так и доступная к демонстрации физическая.

Когда будущий тави был молодым, ничем особо не интересовавшимся юнцом, тем не менее уже определённым отцом на военную службу, валакх взялся подтянуть его в умении обращаться с мечом. В те годы Самаэль был выше в лучшем случае на полголовы, что не мешало в бою один на один. Будучи уже взрослым, выросшим до почти двух метров в высоту мужчиной, он на ленивое согласие валакха пофехтовать ответил смехом, пускай и сам предложил: ждал иного. Куда было мелкорослому худому Айоргу против закалённого в боях Гринда? В тот момент, когда, упав на землю, он почувствовал впившийся в бок острый угол какого-то камешка, Самаэль с удивлением понял, что просчитался настолько, насколько это было вообще возможно.

Многие поступали рядом с регентом, как Эммерих с Каджаром, полагавшие, что он беспокоится о собственных габаритах, а потому сокращавшие всегда заметную разницу, потому что плохо знали, что творится у валакха в голове.

Самаэль и сам не всегда мог сказать точно, что там происходило, но точно уяснил, что можно было говорить с регентом хоть с высоты второго этажа, хоть лёжа – ему было без разницы. Разве что не очень любил такие разговоры затягивать: потом ныла шея.

– Итак,– скрестив руки на груди, Самаэль глянул на валакха, внимательно его изучавшего с расстояния в пару метров – вид у регента был такой, будто недавнюю шутку двух других он обмозговывал со всей серьёзностью.– Наплыв людей в крепости произошёл из-за отделения Ковруса?

– При всём уважении, сударь Гессе, это звучит странно,– Эммерих передёрнул плечами.– Когда Мидери отвалилась, желающие оставаться в составе империи просто перебрались на ближние к ним земли.

Отвлекаясь от изучения тави Гринда, валакх посмотрел на генералов на кушетке и едва заметно дёрнул бровью. У него это было чем-то вроде сверхумения – одним движением чёрных вразлёт бровей выражать всю гамму своих эмоций. Окружающие всегда поражались этой способности, но редко утруждали себя присматриваться внимательно и учиться читать.

– Давайте начнём с того, что Мидери разделилась надвое, и там в любом случае не было такого большого количества перебежчиков,– валакх упёрся одной рукой в пояс, указательным пальцем другой постучав себя по подбородку.– И Мидери сделала это открыто – я знал об их расколе в тот день, когда он случился.

На пару мгновений повисла тишина, которую нарушил Каджар, осторожно высказавший предположение о том, что нынешний откол одной из областей стал известен лишь недавно, и в этом оказался прав. Главы ведомств и в последнее время спевшийся с ними Сонрэ попытались скрыть факт отделения ещё одной области от основного состава империи. Кроме того, рискнули напоследок увести из переставших принадлежать стране территорий как можно больше людей, представлявших ценность, как военные единицы.

– Скрывать отвал целого куска страны,– фыркнул Эммерих по завершении рассказа,– это сумасшествие чистой воды. Что скажут люди? Может быть, у кого-то из центральных областей в Коврусе родные, а теперь они даже попасть туда вдруг не смогут.

– За эту неделю двор должен выбрать, кто будет новым Владыкой,– Самаэль поймал верную мысль за хвост и переглянулся с валакхом.– До этого из-за недееспособности Фикяра за страну был фактически ответственен ты.

– Я бы обвинил его во всем,– указал на Айорга Каджар,– это бы значительно снизило симпатию к регенту. Если она вообще была. Была же?

– Не знаю,– с усмешкой откликнулся валакх, сцепив руки в замок на уровне пояса,– вам вот с сударем Эммерихом я не нравлюсь. Сударю Гринду, полагаю, тоже.

– Я такого не говорил.

– Ты громко думаешь, Самаэль. А ещё ты меня под руку держал.

Не обращая внимание на волны недоумения со стороны кушетки, Самаэль с едва слышным вздохом ругнулся и пнул ближайшее, что попалось под ногу – это оказался увесистый сундук, до отказа набитый не то платьями, не то камнями. Шипя теперь ещё и от неприятных ощущений, мужчина упёрся ладонями в пояс и отошёл к окну, якобы в попытке размять ногу.

Конкретно эту свою особенность валакх принципиально не говорил никому, но, как и часть имперцев, он мог копаться в чужих головах. Единственное, что могло спасти не знавших, так это нежелание к нему прикасаться или позволять ему до себя дотронуться: регенту нужен был контакт с кожей.

Это объясняло его успех среди женского населения замка. Айорг просто понимал, что творится у них в головах.

– Просто запомните, что его не нужно трогать,– через плечо бросил сидевшим на кушетке Самаэль.– В буквальном смысле.

– Да ладно,– в спокойной и одновременно ехидной манере отозвался позади него регент,– я и без этого знал, что ты будешь ядом плеваться, золотко. Знаете, он мне в последнюю встречу чуть зубы не выбил.

– Потихоньку начинаю понимать, почему,– пробормотал Эммерих, слегка хмурясь.– Может, вернёмся к теме Ковруса?

– Ну, очевидно, что это кампания с целью заставить регента выглядеть не самым лучшим из кандидатов,– развернувшись на собеседников, Самаэль привалился спиной к оконному косяку.– Имею наглость предположить, что началась она месяца два назад, когда в Коврусе были восстания.

– Да, но никого из людей Сонрэ туда не отправляли,– развёл руками Каджар.– Если мы развиваем версию с его причастностью, то как-то нескладно у нас получается.

– Там был кто-то из геленовских,– после некоторых раздумий произнёс Эммерих.– А Гелен прямо-таки на Сонрэ молится.

– Отлично,– оттолкнувшись от своей опоры, Самаэль вознамерился уйти,– я отправлюсь в Коврус, проведу расследование. Узнаем, кто, когда, как и кого подкупил. Доброй ночи.

Айорг, второй раз за вечер проявляя чудеса прыткости для существа со слабыми коленями, схватил его под локоть мёртвой хваткой:

– Стоять!– обернувшись к паре на кушетке, регент указал на них,– тави Каджар, я поручаю это Вам. До похорон никто из них не рискнёт официально ни о чём заикаться, поэтому после них сразу же уезжаете.

– Чудно,– улыбнулся Эммерих, подхватывая друга под руку и утягивая в сторону дверцы потайного хода,– были рады пообщаться. Если что, сударь регент, наши голоса за Вас – Вы забавный.

Шипевшие на приглушённых тонах друг на друга Самаэль с Айоргом вскинулись, но увидели только, как один из тави со смешком помахал им рукой и закрыл дверцу.

– Первородных и меня самого ради!– рыкнул регент, едва они остались наедине ударяя друга в плечо,– ты ведёшь себя, как ребёнок!

– Ребёнок бы даже не пришёл, а я тебя ещё терпел!– не остался в долгу Самаэль.– У меня руки чешутся тебе шею свернуть, но я с тобой даже поболтал!

Айорг издал не то смешок, не то вялый, короткий стон и взмахнул руками, из-за взметнувшихся широких рукавов на пару мгновений напомнив раздражённую несовершенством мира взъерошенную галку. Если суламаррэ с их особенностями существования обвиняли в бесчувственности, то этого старожила, видевшего ещё времена принцессы Роханны, стоило называть бревном: от чьих-то там смертей сударю регенту было ни холодно, ни жарко, даже, если это были существа, которым он при жизни клялся в вечных и неугасаемых чувствах.

Однако, на поверхностные эмоции, когда ситуация затрагивала конкретно его персону, валакх никогда скупым не был. Вот и теперь, развернувшись, в пару широких шагов преодолел расстояние до тави и гневно ткнул того пальцем в грудь:

– Это третьи родители на твоём веку, Гринд, третьи! И, как и прежние, они тебя не пережили, но почему-то именно на этих ты решил играть в обиженного!– хмурясь, валакх хлопнул его по груди раскрытой ладонью,– или что, ты в этом цикле выбрал роль жертвенного барана?

Задохнувшись собственным возмущением, Самаэль отступил на шаг назад, но вовремя одумался, вспомнив, что позади было окно.

– Не говори о том, чего не знаешь, клыкастый,– пригрозил мужчина пальцем валакху,– тебя со мной предыдущие два цикла не было.

– Глядя на твою веками не меняющуюся рожу я подозреваю, что и характер не претерпел мутаций.

– Ой, да пошёл ты к Птице в гузно, мелочь,– со вздохом отмахнулся Самаэль, направляясь к двери в коридор,– я еду в Коврус. Хотя бы подольше твою рожу не увижу.

Быстрым шагом пройдя до двери, Айорг захлопнул её у тави перед носом, отрезая возможность сбежать, и склонил голову к плечу, внимательно глядя на собеседника.

– В гузно к Птице сам пойдёшь, когда время настанет.– Нахмурившись, валакх потёр висок костяшками пальцев и отрывисто выдохнул, успокаиваясь.– В Коврус едет Каджар. Вы же, сударь Гринд, послезавтра будете повышены в должности и получите новые обязанности.

Покачав головой, Самаэль упёрся ладонью в дверь, почти нависая над регентом, привалившимся к этой же двери плечом.

– Чувствую, мне это не понравится.

– Не понравится,– согласно кивнул Айорг.– Я хочу, чтобы ты стал первым из Великих генералов.

Быть первым значило не просто кичиться возможностью стоять во главе строя. Первый из тави действовал наравне с главой военного ведомства, иными словами – являлся человеком из числа придворных. Это означало необходимость почти всегда жить во дворце и находится в целом в его пределах либо – в крепости непосредственно в Лайете. С одной стороны, это делало его больше одним из политиков, занимавшихся только разговорами, с другой стороны – меняло не так уж много, как казалось.

Отказываться из-за каких-то личных обид было бы глупо, но и соглашаться после пары секунд обдумывания Самаэль не собирался.

– Выбор у меня есть?

Айорг, едва ли ожидавший хоть какого-то ответа, поднял на него взгляд.

– Есть. Можешь сказать решение завтра утром или в обед – как пожелаешь.

Глава 3. Прощание.

1.

– Что у них там происходит?

Вопрос этот был задан с плохо читаемой интонацией, и сообщавшая своей подруге последние новости девушка замерла, во все глаза глядя на остановившегося рядом с ними человека. Невысокий, если был в одиночестве, и крайне низкий, если стоял рядом с кем-то, он был весь будто специально вычищен от всех тягот этого мира и жил с навечно приклеенной к лицу лёгкой улыбкой. Реагировал ей даже на ветер, взметнувший резким порывом вверх и направо светлые волосы цвета льна. С этой же улыбкой мужчина мог выражать своё недовольство, но неизменно делал это мягко – скорее назидательно, чем в попытке обвинить. Его многие любили, многие обожали и крайне малое количество людей считало серьёзным и думающим не исключительно цитатами из Тишура.

В самом Пантеоне знали, что Король богов и самый младший из Первородных был той ещё лицемерной тварью, улыбавшейся всегда и всем. Даже его старший брат, должный днём изображать на похоронах Владыки печаль, был более искренним.

Король богов – вообще-то, его звали Василиском, но у простого народа язык ломался при попытке назвать высшего среди Первородных как-то иначе, нежели титулом – умело прятал то, что не хотел показывать окружающим. Прихожане считали его святым, во всём находившим прекрасное, старшие братья недоверчиво фыркали и говорили, что где-то точно такую же улыбочку видели. Одна из старших сестёр отмалчивалась по этому вопросу, а вот та, что от Василиска по старшинству ушла лишь на пару дней, вполне справедливо ворчала, что кому-то дано улыбкой прятать реальность, а кто-то пытается по неясным ей самой причинам подражать и делает это из рук вон плохо.

«Ты же не Хеймор, дорогой,– неизменно твердила Нориа, заплетая прядь мышиного цвета волос в тонкую косичку и изредка бросая взгляды не на своего собеседника, а на симпатичную ей прихожанку.– Ты должен быть светом, а не подобием чего-то нелицеприятного».

Проблема Нории и всех их общих братьев и сестёр заключалась в непонимании – Хеймор, давно забросивший и свой статус Первородного, и имя, данное ему при рождении (сменил его на более благостно звучавшее), находившийся подле Владыки последние сто тридцать лет, не был нелицеприятным. Это был маленький валакх, который обворожительно улыбался, прекрасно зная, что от улыбки у него на щеках появляются ямочки, и делать это он мог так, как душе заблагорассудится, лишь бы собеседнику было приятно.

Нелицеприятным был Василиск, в отличие от старшего брата сам себе казавшийся противно одинаковым в любой ситуации.

– Всего понемногу, Король,– пробормотала служка, казалось, раздумывавшая, отрицать ей дружеские отношения с прихожанкой, или пустить всё на самотёк.– Сегодня вот, Владыку хоронят, а половина двора, говорят, друг на друга смотреть без ругани не может.

– Почему? Впрочем, не важно,– Василиск со вздохом двинулся дальше.– Они никогда между собой общаться не умели.

Последняя фраза была сказана в никуда, гораздо тише, но в Пантеоне уши были везде. Город-крепость, занимавший небольшой клок территорий на границе с Коврусом, жил настолько обособленно от империи, насколько это было возможно, и единственным развлечением было собирать слухи с разных уголков своих земель, да тормошить прихожан на тему известий из столицы – если из столицы вообще кто-то добирался.

Все потому, что сотни лет назад Владыка Джартах Неповторимый то ли от скуки, то ли из-за каких-то личных предпочтений посмотрел в сторону Первородных, живших при дворе, и задал логичный вопрос: «На каких правах вы, судари и сударыни, едите и пьёте здесь задарма?». Будучи почитаем не только за свою внешность, но и ум, Джартах ответил себе на вопрос сам, и уже через неделю после того разговора Первородные были огорошены известием о новом указе, согласно которому религия и государство отныне вставали по разные стороны баррикад. Владыка не желал, чтобы на решения о налогах, войнах, наказаниях и прочем влияли те, кто питался, как он сам выражался, травой и солнечным светом; проводил дни в праздности, золоте и достатке за счёт прихожан, которым рассказывали истории о чудесных излечениях, разговорах с усопшими и тому подобное.

С тех самых дней женщины в Эрейе получили больше свободы в одежде и выборе занятия жизни, появились первые наёмницы. Культура стала жёстче и более жестокой, а Пантеон вновь ожил и принял обратно тех, кто жил в нём с первых дней.

Окружённый высокой стеной из белого камня, внутри он был сплошным противоречием: белоснежные дворцы с позолотой на крышах соседствовали с выглядевшими блёкло домиками из светлого дерева, где жил простой народ, мало причастный к божественному. Кухарки, садовники, одним словом работники. «Травой и солнцем» – услышали бы это здешние трудяги, смеялись бы до колик. Еды нужно было много. Один только Первородный Крокум ел за двоих.

Как бы то ни было, Владыка Джартах Неповторимый дал всем, кто был после него, хорошую идею, и Пантеон, до этого имевший вес в государстве, превратился в отделённое от Владыки посмешище, хотя каждый правитель все равно называл себя наместником Первородных и Птицы на бренной земле. Смешно и тошно было от того, как все они продолжали верить в божественную природу Первородных, при этом не задумываясь, что, будь эта природа, никто не смог бы шикнуть на Василиска и его братьев с сёстрами со словами: «Иди отсюда, у нас закон».

Выражаясь мягко, Король богов до сих пор ненавидел Владыку Джартаха и то и дело возвращался мыслями к давно почившему правителю, да скрежетал зубами.

Надежда была на сына Мортема – немощного, слабого мальчика, на решения которого было легко влиять. Но вот, наступил день его интронации, и присутствовавшие там Первородные почувствовали, как всем пятерым сразу стало дурно: рядом с мальчиком стоял, успокаивая занервничавшего ребёнка, Айорг Гессе.

Их старший брат, известный помимо всего прочего яростной ненавистью к Пантеону и в частности своей семье. Не то, чтобы у Владыки-регента не было повода для такого отношения. Было почти сто пятьдесят тысяч, за каждый день, который валакх провёл в катакомбах Пантеона с подрубленными ногами, способный передвигаться исключительно при помощи рук. В семье царили напряжённые отношения, так что, стоило увидеть Айорга рядом с новым правителем, и идею о возвращении к власти пришлось оставить.

Теперь шанс забрезжил на горизонте вновь. Сын Мортема умер, не оставив наследников, а, значит, род Гесселингов можно было считать прерванным. Раздрай при дворе мог объясняться только наличием нескольких потенциальных кандидатов на трон.

– Нам нужно в столицу,– заходя в один из залов, в котором Первородные на удачу собрались все вместе, возвестил Василиск.– Сегодня похороны.

2.

«Нет, вы слышали?», «Кошмар какой-то», «Совсем уже ничего не боятся» – это были лишь три сошки в горе того, что, как полагали окружающие, он не слышал. Обвинений были десятки, и ладно бы претензии выражал абсолютно весь двор, но ведь ворчание слышалось только от глав ведомств, которые все, по своим же заверениям, пытались все время до похорон утешить никак не желавшего утешаться Сонрэ.

«Он рвал и метал,– вещали они,– готов был лично отправиться к мальчишке и вздёрнуть его на ближайшем столбе, но только мы, верные и преданные государству и устоявшимся строгим порядкам люди, его удержали.»

Можно было бы стерпеть – можно. Они могли лишь разговаривать, но не в главном церемониальном зале, завешенном плотными белыми отрезами тканей, слегка колыхаемыми ветром. Не в присутствии представителей союзных государств, не в присутствии принцессы Офры; уж точно, Птица Великая упади на их головы, не стоя возле гроба, выставленного в центре окольцованного массивными колонами помещения, к которому люди должны были подходить проститься с почившим правителем.

Главы ведомств, бывшие на недолгий отрезок лицом государства, должны были скорбеть вместе со всеми, стоявшие вкруг последней опочивальни солнца и луны империи, а они трепались, как базарные бабки, то и дело бросая взгляды в сторону второго света.

Там, аккуратно прислонившись боком к перилам, стоял Самаэль – основная тема разговоров в прошедшие пару дней. Отделённые от него одной колонной, разместились Эммерих и Каджар, о чём-то едва слышно переговаривавшиеся. Эти двое в сплетниц и врагов не превратились – им было интересно обсуждать одну крайне знаменитую девицу из Дома Отдохновения на окраине, а генералу Гринду хотелось лишний раз погреть уши над разговорами тех, кто выполнял основной церемониал.

Владыка был маленьким, что вблизи, что с высоты второго света. Глядя на его умиротворённое лицо, хотелось спросить у всех тех, кто, рыдая, припадал – точнее, пытался, пробившись сквозь круг глав ведомств – к гробу, чтобы попытаться схватить правителя за руку, к чему такие страдания.

Для народа не существовало отдельной личности. Для них была должность, делавшая получившего её отцом всем и каждому имперцу в частности. Народу внушалась мысль о том, что Владыка, именно Владыка в целом, а не какой-то конкретный правитель в частности – их надежда, опора, их покровитель и наместник всех возможных богов на земле. Правитель редко показывался народу, всегда оставаясь для них эфемерной всесильной фигурой, и вдруг лежал мёртвый, доказывавший своим состоянием, что некоторые вещи неподвластны даже тем, кого возносят едва ли не до божественного уровня.

Самаэль никогда не испытывал восторга от этого мальчишки, с трудом понимавшего даже, что такое война, если не игра в деревянные фигурки, вечно даримые сестрой и окружающими, но и поведение глав ведомств не мог одобрить. Они квохтали, как старые курицы-наседки, каждый в попытке выслужиться и показать, мол, взгляните, наше мнение диаметрально противоположно тому, которое высказал регент.

Сложно было поверить, что эти люди, стоявшие в правлении империи, огромной и непоколебимой, могли так свято верить, что кто-то даст им право посадить на престол дочь Мортема. Дело было даже не в тех, кто находился во дворце – тот народ, что кидался сейчас в слезах к покойному Владыке, кинулся бы на них с вилами в тот самый момент, как они короновали принцессу.

Женщина в империи была дочерью, матерью, сестрой, женой – ни больше, ни меньше. Она была хранительницей дома в своей семье и в своём доме могла представлять себя хоть Владычицей, имевшая право за закрытыми дверями заставлять мужа ходить по стенке, но, едва выходя на улицу, женщина становилась образчиком скромности. Никакого высшего образования, никакой политики, никакой философии, никакой войны – ничего, что могло бы заострить женский ум и дать хотя бы мысль о том, что командовать она может где-то, кроме своего дома.

Посадить во главе империи принцессу означало дать пощёчину всем, кто придерживался веками не менявшихся традиций. Единственная сударыня, которой когда-то дозволили быть у власти – принцесса Роханна, но там никто особо и не возмущался, ибо она была первой. Ныне женщина могла надеяться только на свой ум и хитрость, которые могли бы привести её во владыческие жены, что давало шанс управлять страной через самого влиятельного мужчину в империи.

Главы ведомств, тем не менее, продолжали. В их личном списке подколодных тварей Самаэль постепенно перемещался на первое место, и всё по банальной причине: намедни у великого генерала Сонрэ приключилась истерика по поводу назначения нового человека на должность первого среди пятёрки.

Это даже не было шагом по лестнице иерархии как таковым – просто пара обязанностей, выполнение которых влияло на всю армию в целом и раньше лежало на совести другого, перешло к тави Гринду. Кроме того, это перевело его в статус придворных, и потому во дворце у него отныне были свои покои, в которых Самаэль остался из принципа просто для того, чтобы в одну ночь попытаться прочувствовать, многое ли поменялось.

Не поменялось – хотя, может, влиял тот факт, что в этом своём цикле он страдал хронической бессоницей.

Ничто и никто не помешал генералу Сонрэ попытаться устрашить «отнявшего у него должность наглеца» скандалом, на что получил ответ спокойный, но лично его оскорбивший: «Зато теперь из Ковруса внезапно не прискачет толпа новобранцев, которую никто не ждёт». Казалось бы, на этом конфликт был исчерпан, но глупо было думать, что Сонрэ не попытается настроить против «узурпатора» глав ведомств, по какой-то причине с ним сдружившихся.

Этим утром глава военного ведомства, когда тави Гринд пришёл к нему с требованием предоставить кое-какие свитки, заявил, что времени у него нет в виду подготовки к похоронам, а потом с чинным видом сел за стол завтракать.

Когда Самаэль был моложе и гораздо порывистее, нынешний Владыка-регент однажды заметил, что у суламаррэ всегда отсутствовали моральные преграды для применения силы, но только мальчишка Гриндов умудрился сделать «мордобой не проявлением насилия, а средством коммуникации». Словом, глава военного ведомства отдал нужные свитки, а на Самаэля смотреть не рисковал, при каждом случайном столкновении взглядами машинально тянувшийся к шее, на которой утром удавкой затянулся ворот его собственного кафтана.

На Владыку, казалось, обращали внимание только простые люди, для которых он виделся кем-то свыше.

Женщины стояли на другой половине второго света, выглядывавшие осторожно за перила и пытавшиеся хоть что-то высмотреть. Принцесса Офра и вдова Владыки первыми прошли к гробу, и одна сделала это с поразительной прыткостью, а другая соизволила порыдать над телом брата добрые пять минут. Остальные девушки остались в стороне, но сейчас, наблюдая за ними со своего места, Самаэль понимал, что рыдали бы, окажись в толпе скорбящих, почти все.

За происходящим внизу наблюдать было уже не так интересно, и тави Гринд, привалившись плечом к колонне, уделил все своё внимание женщинам. Всего их было около десяти, включая самарт и владыческих нянек, и все они грудились друг с другом, будто боялись, что, если будут по одной, окажутся выставлены за порог. Только одна стояла рядом с безутешно рыдавшей Офрой, подставляя своё плечо для слёз, а другая, которую поначалу можно было спутать с самартой вдовы, держалась особняком ото всех вовсе. Зацепившись взглядом за этих конкретных сударынь, Самаэль впервые за долгое время почувствовал себя стариком: знал, что где-то встречал обеих, но никак не мог припомнить обстоятельств и тем более имён.

Понадобилось минут пять, а то и больше, чтобы, наконец, в голове мелькнула правильная мысль – две из этих девушек были дочерьми Айорга. Худая и высокая блондинка откликалась на Мадлену, а миловидная приземистая пухлощёкая брюнетка – на Сейрен. Если до этого тави Гринд чувствовал себя просто старым, то теперь уверился в собственной древности, потому как обеих помнил гораздо более маленькими. Кажется, в последнюю их встречу Мадлене было на вид около 13, а Сейрен и того меньше, и вот теперь обе они стояли на другой стороне зала, и одна была ни много, ни мало, самартой самой принцессы Офры.

– Если стану Владыкой, то, может сосватаю одну из своих девочек тебе.

Отвлёкшись от мыслей о собственном возрасте, Самаэль нахмурился и посмотрел на остановившегося рядом регента.

Улыбчивый, весь в белом – святое семейство в чистом виде. Наверное, его таким и делали когда-то, а потом улыбчивый мальчик вдруг научился решать свои проблемы не только добрым словом и молитвой, и все поняли, что где-то судьба пошла не в ту сторону. Теперь он надевал белое крайне редко, улыбался часто, выглядя все такой же душкой, но доверия вызывал в разы меньше. У Самаэля так и вовсе пока что реакцией на валакха просилось только отвращение, но улыбался ведь – и как-то так приятно, с этими своими ямочками на бледных щеках, щуря невозможные глаза цвета раскалённых углей.

Нет, всё-таки отвращение. Придя к этому решению, Самаэль вернулся к тому, за чем смотреть было интереснее, и оставил комментарий без ответа. Сосватает, как же, – ни одна здравомыслящая женщина не взяла бы себе тави, любившего на досуге сунуть нос в старые развалины или пропасть на год-другой, потому что такое желание высказала его левая пятка. Не то, чтобы Самаэля это сильно расстраивало: он с детства считал женитьбу добровольным рабством и просто добавлением в дом лишнего рта для еды. Более того, этот лишний рот был способен потом расплодиться.

Можно было не задавать вопросов о том, как себя чувствовал Айорг, потому что его эмоции ощущались физически и могли быть выражены одной фразой – Владыка-регент чувствовал себя идиотом. Позволивший себе наивно надеяться, что, взяв на себя обязанности первого среди пятёрки, тави Гринд станет активнее взаимодействовать с высшей инстанцией, он ещё больше обнадёжился, когда вчера старый знакомый провёл с ним во дворце полдня.

Надежда, зародившаяся и пока слабо тлевшая, была затушена одним плевком, так как по нерабочим вопросам Самаэль говорить не собирался.

– Первородных ради, Гринд,– прошипел достаточно тихо, чтобы не привлечь внимание кого-то внизу, валакх.– Прекрати играть в молчанку. Тебе почти две тысячи лет – повзрослей!

– Тебе больше семи тысяч – подрасти.

Владыка-регент захлебнулся собственным возмущением, став напоминать выброшенную на берег рыбу, отчаянно пытавшуюся вдохнуть. Порой казалось, что Самаэль был единственным, чьи оскорбления на тему роста имели какой-то вес для этого существа.

Пару минут наслаждавшись видом потерявшегося в словах друга, тави Гринд смешливо фыркнул и посмотрел в зал внизу, где стало немного оживлённее. Причина стала понятна довольно быстро: Первородные. Все пятеро, как всегда в золоте и летящих шёлковых одеждах, помпезные до невозможности и до такой же невозможности траурные.

Выстроившиеся клином, они прошли через толпу, условно разрезая её на две части, и остановились у глав ведомств, замерших в благоговейном страхе.

Глядя вниз, Великий генерал и Владыка-регент фыркнули одновременно: хоть и ругались, были вещи, о которых никогда не спорили. Первородных не любили оба, каждый за своё.

– И зачем они здесь?– Айорг слабо нахмурился.– Приглашения для них не было точно.

– Отдать почести, очевидно,– машинально огрызнулся Самаэль.– Это и их страна тоже, если ты ещё не забыл.

Валакх переглянулся с ним, состроив такую гримасу, будто внизу в зал запустили заражённых смертельной болезнью, крайне сильно уродовавшей внешность в качестве одного из симптомов. Спорить было бесполезно, но, если откинуть определённую долю предвзятости, присущую регенту в вопросе Первородных и Пантеона, вопрос о том, почему они явились без приглашения действительно возникал.

Можно было бы их понять, если бы похороны проводились в каком-то из их святилищ, но это был храм Птицы, саму идею постройки которого Король богов в своё время одобрил сквозь зубы. Не так уж они и любили покойного Владыку, чтобы наступить на горло собственной гордости ради шанса приложиться к окоченевшей руке и пожелать ему хорошего настроения где-то там, с праотцами.

– Пойдёшь спрашивать, по какому праву они здесь?

– Да нет,– Айорг поморщился, отводя взгляд от родственников.– Как пришли, так и уйдут, надеюсь. У меня сейчас проблемы важнее – надо готовиться к встрече с этим бородатым чудовищем из Геенны.

Выглянув из их ниши между колоннами, потому что услышал, как с кем-то поздоровались Эммерих и Каджар, Самаэль с немалой долей иронии во взгляде заломил бровь.

– Если я правильно всё угадал, то тебя ожидает экспромт.

Мелко вздрогнувший Айорг обернулся и едва не впечатался носом в грудь мужчине, подошедшему к ним поразительно тихо для человека атлетического телосложения.

– Чёрт!– не сдержался валакх, отшатываясь назад и ожидаемо упираясь в Самаэля.

3.

– Доброго дня,– спокойно улыбнулся мужчина, держа руки за спиной.

На Айорга он смотрел с какой-то непередаваемой смесью эмоций, которую можно было одновременно приписывать и родителю, умилявшемуся непосредственности ребёнка, и ребёнку, не вышедшему ещё из непосредственно-жестокого периода, в который метания напуганной кошки доставляли своего рода удовольствие. Самаэль едва не рассмеялся собственным мыслям: в сравнении с ними валакх и правда мог сойти за кошку по размерам.

Сдавленный смешок привлёк внимание гостя, и сердоликовые глаза, обрамлённые светлыми ресницами, нацелились на тави. Вопреки ожидаемым укорам, мужчина положил кулак на сердце, левую руку убрав за спину, и чуть кивнул, заменяя этим движением полноценный поклон.

– Ясного солнца и славных побед, тави.

Глянув на лоснившуюся чёрным гладким мехом правую руку гостя, Самаэль вспомнил слухи про властителя Геенны, якобы всегда для устрашения окружающих оставлявшего одну конечность такой, какой она должна была бы быть.

При всём уважении, присутствовать при встрече двух правителей – или почти правителей – не хотелось, поэтому тави Гринд в ответ улыбнулся, незаметно подталкивая Айорга к гостю.

– Пусть и над Вами всегда светит солнце, сударь,– коротко поклонившись, Самаэль обошёл мужчину и направился к Эммериху с Каджаром с твёрдым намерением увести их подальше от этого места.– Простите, у меня есть пара неотложных дел.

– Стой, нет, погоди!– Айорг прошипел всё на одной ноте, из-за чего стал похож на змею с немалым стажем угроз, но тави только с глумливой улыбочкой помахал ему рукой и даже не обернулся.– Не бросай меня одного с-

Посмотрев наверх, валакх столкнулся взглядом с властителем Геенны, который улыбался ещё ехиднее, чем сбежавший Гринд. Чтобы оказаться ближе к регенту, слегка пригнувшемуся, Князь согнулся почти пополам, и, вздумайся кому-то взглянуть сейчас в их сторону, люди бы оказались в некотором замешательстве. Потом наверняка вспомнили бы, что регент был невысок, а сударь главный ифрит всей Геенны отличался впечатляющим ростом в добрые пять почти локтей, поэтому такой вариант взаимодействия для них был нормален, если у гостя было настроение посмотреть, как виртуозно Айорг умеет пользоваться лексиконом портовых грузчиков.

До такого, правда, доходило, случись им остаться в стороне от любопытных глаз. Сегодня тоже никто особо не смотрел на второй свет зала, но все же у обоих было достаточно уважения к смерти, поэтому Айорг отступил на почтительный шаг и коротко кивнул.

– Доброго дня, Иблис.

– Доброго,– то ли у Князя болела шея, то ли ему просто лень было постоянно смотреть вниз, но мужчина на радость регента упёрся локтями в перила и значительно сократил делившее их расстояние.– Печальное событие. Говорят, был хороший парень.

Обычно, если держались официального этикета, они общались спокойно, без издёвок. Олли была права, когда удивлялась их взаимоотношениям, потому что с Князем Айорг действительно не старался лишний раз отойти подальше, чтобы не задирать голову: они в принципе редко стремились посмотреть друг другу в глаза в разговоре.

Тем не менее, было приятно, когда возникала возможность оказаться хотя бы чуть-чуть ближе к понятию «вровень».

– Кто говорит? Его няньки?

– Да все. Ты бы прислушивался к тому, что народ болтает. Глядишь, и страна бы не разваливалась.

Раздражённо фыркнув, валакх отвернулся и скрестил руки на груди. На той стороне зала за ними наблюдала принцесса Офра, до которой, вероятно, дошло, за кого именно её собирались выдавать замуж. Такой вывод напрашивался исходя из того, что принцесса, забыв о необходимости скорбеть о брате, вцепилась в перила с решимостью охотника, столкнувшегося с добычей, и не сводила с них глаз.

– Как бы то ни было,– слегка мотнув головой, Айорг повёл раскрытой ладонью в сторону Князя.– Рад, что ты смог выкрасть время и явиться к нам в гости. Познакомишься с будущей супругой.

В ответ промолчали, и валакх, ругая сам себя за излишнюю наивность, поднял голову, чтобы посмотреть собеседнику в лицо. Не зря – Иблис глядел на него, как на выходца из Дома особенных детей, решившего вдруг, что может делать что-то серьёзное и важное для страны. Словом, отношение к регенту было такое же, как к его подопечному, возлежавшему сейчас в гробу.

– Что? Все чин по чину, согласие было получено.

– От меня?– Князь иронично заломил бровь.– Не припомню такого.– Опустив взгляд на валакха, мужчина хмыкнул,– совет тебе на будущее, маленький регент – если ты хочешь получить ответ от меня, писать надо мне, а не Азарету.

Выдержав небольшую паузу, Айорг расплылся в улыбке:

– Я полагал, что он окажется достаточно умён, чтобы обсудить дела, касающиеся правителя, с правителем.

– Ты не отец принцессы, чтобы планировать нечто подобное.

– Ой, да мало ли!– Айорг улыбнулся, взмахнув руками.– Считай, меня её отец поставил нянькой для своей дочери. Пойми, этот брак откроет для нас всех небывалое количество возможностей…

– Учитывая нынешнюю ситуацию в империи, небывалое количество возможностей мне откроет брак с тобой, яфхэ,– Иблис упёрся ладонью в перила и окинул стушевавшегося собеседника мрачным взглядом.– Ещё больше возможностей передо мной откроется, если я соберу армию и завоюю твою грандиозную деревню за неделю.

Вздохнув, Айорг опустил взгляд на успокаивавшееся понемногу внизу мероприятие и свёл вместе кончики пальцев. Пантеон, отдав все свои почести, никуда не делся; Короля богов подхватил под руку Сонрэ, что-то начавший ему тут же вполголоса доказывать. По счастью, Василиска было легко читать – общение с тави ему не причиняло радости, но виделось неплохим началом попыток для Первородных вновь пробраться к трону и тому, кто его займёт.

В попытке отогнать лишние в данный момент мысли – рядом стояла проблема гораздо большая, чем пытавшиеся вернуть былое величие Первородные —, валакх мотнул головой и нахмурился. Предстояло играть с огнём: в отличие от большинства имперцев, считавших Геенну варварами, он знал, что этой стране действительно понадобится неделя или около того.

Единственным, что спасало другие государственные образования, был возраст Иблиса, успевшего на своём веку завоевать столько всего, что величайшим тиранам Эрейи и не снилось. Наигравшись достаточно, в Третью Эпоху он предпочитал сидеть на своём троне, смотреть гладиаторские бои и лениво покачивать ногой.

Играть стоило аккуратно.

– Тебя ведь это ни к чему не обяжет. Заключите брак, подпишем на этой почве парочку соглашений, а потом ты уедешь домой к своим четырём девкам.

– Уважительнее к моим спутницам, во-первых. Во-вторых, не будь таким наивным,– Иблис поддел валакха когтем за кончик носа,– если я заключу с ней брак, она уедет в Геенну со мной.

– У меня отвратительное чувство, что есть ещё и «в-третьих».

– Да, и это то, что тебе не захотел говорить Азарет: вы ведь понятия не имеете, на что хотите подписать принцессу.

Ответом было молчание такое же, какое возникало, когда родитель отчитывал ребёнка, прекрасно осознававшего свою вину и не смевшего возразить. Иблис, постучав чёрным когтем по перилам возле руки валакха, потребовал:

– Что ты знаешь о традициях и устоях моих земель?

– У вас их нет,– Айорг поднял взгляд на мужчину.– Вы ведь даже ни одну веру не исповедуете, о каких традициях может идти речь?

– Айорг, ты ведёшь себя, как упёртый баран. Прекрати биться в закрытые ворота – я не женюсь на вашей принцессе.

– Значит, жени на ней кого-то из своих людей!– воскликнул регент, тут же спохватываясь и чуть проседая в коленях, чтобы скрыться от пары взглядов, метнувшихся с первого этажа в их сторону. Продолжил он уже тише, но все ещё угрожающе.– Жени! Будто у тебя мало ходит неприкаянных.

– Назови мне хоть одну весомую причину, кроме каких-то эфемерных соглашений непойми о чём.

Попытавшись на пару мгновений отвлечься на львов, изображённых поддерживающими косяки оконных проёмов, Айорг немного подумал. В частности, думал о том, что сейчас находился в условиях таких же, как дурак, решивший потыкать палкой живого спящего льва и посмотреть, во что подобная авантюра выльется.

Втянув воздух сквозь зубы, регент на пару мгновений прикрыл лицо ладонью, но в конечном итоге сорвался, нетерпеливо взмахивая рукой:

– Потому что! Просто «потому что», ясно тебе? Так захотела левая пятка моей пятой по счёту дамы сердца.

Иблис усмехнулся, глянув на противоположную от них сторону, где принцессу упросила уйти в виду завершения мероприятия какая-то из придворных девушек. Постукивая когтями по перилам, властитель Геенны искоса глянул на валакха:

– А если одна из наших традиций – положить мою будущую жену под каждого из семидесяти двух высших чинов, ты тоже будешь согласен?

Дело явно начало принимать более позитивный оборот, отчего Айорг позволил себе лёгкую улыбку.

– Какие бы традиции у вас ни были, они не будут моей заботой.

– Хорошо,– помедлив немного, протянул ладонь Иблис.– Я на ней женюсь. Только что бы я ни делал до свадьбы, во время неё и после, не забывай – традиции огненных и их последствия тебя не касаются.

Айорг некоторое время смотрел на чужую руку, покрытую тонким, плотным слоем шёрстки, слегка лоснившейся на свету. Приятная к прикосновению она была, эта шёрстка, хотя валакх никогда и не понимал причин, по которым Князь ходил с одной конечностью, оголённой от человеческой внешности – Иблис не был любителем подобного позёрства.

Тот факт, что они знали друг друга достаточно долго, заставлял задуматься о возможном подвохе, таившемся в условиях, но принцессу необходимо было сдвинуть и занять чем-то, кроме Эрейи. Взвесив все «за» и «против», Айорг ответил на рукопожатие.

4.

Первый из Великих генералов или нет, а свой дом он все же любил больше – это Самаэль понял именно на похоронах. Сам себе не мог объяснить, почему именно на них, но смирился, и, как только появилась возможность, подобно недовольной змее уполз в своё логово. Он был почти уверен, что его пытался поймать, чтобы опять зудеть над ухом – теперь на тему должностей – Сонрэ, потом пытались обратить на себя внимание главы ведомств, но первый тави успешно проигнорировал всех, на всякий случай проверил уровень безопасности на поминках, должных начаться после сожжения тела, и с чистой совестью убыл.

По счастливому стечению обстоятельств первый среди Великих должен был заботиться о том, чтобы никто не вздумал ранить высшие чины, но при этом не обязан был, подобно военным старых времён, слоняться туда-сюда на приёме: назначал ответственного, в красках расписывал, что будет, если кто-то из важных людей империи и других государств вернётся хотя бы с царапиной, и уходил.

Если задумываться, к такому не сложно было привыкнуть. Самаэлю даже нравилось: он мог, в отличие от Эммериха с Каджаром и прочими, выполнить свою роль и удалиться в дом, где можно было стянуть с себя многочисленные одежды, оставить только домашние штаны с рубахой и тот самый халат, которому шёл уже не первый год, но который был любим столь нежною любовью, что рука не поднималась сделать ничего, кроме как порой подлатать начинавшие растрёпываться рукава. Этот халат был первой из двух причин, по которым Самаэль Гринд научился шить, но ни про первую, ни про вторую, он предпочитал не рассказывать никому.

Особняк был сравнительно небольшой – если сравнивать с дворцом и теми монстрами, которых себе выстраивали многие представители высшего света. У многих из них не повернулся бы язык назвать двухэтажную постройку, выполненную внутри целиком из дерева, особняком.

Облицованный камнем, он казался холодным и строгим точно так же, как и Джанмариа Гринд, прежде владевший этим местом. Полукруглое крыльцо окаймлялось столпами, в которых были высечены гравировки, изображавшие сюжеты из Тишура, являвшегося для каждого верующего главным постулатом в жизни. В юности Самаэлю, не верившему в божественность Первородных, и так до сих пор и не поверившему, было смешно проходить через это место. Юнцом у него возникало ощущение, что он нарушает какой-то неписаный запрет, проходя мимо столбов, все изображения на которых считал лишь забавной выдумкой народных умельцев. Его не смущало даже наличие Айорга, который, как ни поверни, был описан в Книге – описан в гораздо более худшем виде, чем тот, в котором валакх предпочитал ходить, но все же – и был участником почти всех событий, имевших место быть описанными на священных страницах.

Впрочем, именно Айорг заронил в него это неверие: на каждую легенду и сказание нынешний Владыка-регент фыркал и рассказывал, как было на самом деле. Обычно уровень пафоса и величия всех и каждого, описанных в Тишуре, резко падал.

Пройдя тяжёлые кованые двери, не имевшие на себе ни единого украшения, можно было оказаться в совершенно другом здании – теплом, домашнем и уютном.

Каждая комната с отделкой из рыжего дерева, даже в самый пасмурный день сохранявшего в себе частичку солнца, в лучах которого предпочитало расти на скальных острых поверхностях. Здесь были ковры ручной работы, в которых можно было топить свои шаги, перемещаясь по дому в полной тишине, и массивные гардины, опустив которые на окна можно было погрузить помещения в сумрак даже в середине самого яркого дня. Здесь было тепло зимой и прохладно летом, но в каждой комнате был камин – где-то больше, а где-то меньше размером – достаточный, чтобы прогревать одно помещение на случай, если кто-то окажется слишком мёрзлым созданием.

На стенах в коридорах, комнате отдыха и трапезной можно было переглядываться с многочисленными трофеями – отойдя от военных дел, Джанмариа Гринд до конца своих дней развлекался охотой, на которую прежде не всегда было время. Не каждый день, но стабильно раз в неделю как минимум. Почти каждый раз он приносил какую-то добычу и каждый раз показывал её супруге, донельзя довольный своим успехом. Каждый раз завершался одинаково – Сибилла не могла смотреть на кровь, ругалась на мужа и гнала его разделывать тушу убитого зверя в амбаре.

В юные годы Самаэль больше любил быть за пределами дома. Лазал по деревьям в саду, каждый раз получая за это нагоняй от матушки, слонялся возле конюшен, чтобы в конечном итоге замечавшие его конюхи рассказывали что-то интересное или позволяли повозиться с лошадьми. Если Джанмариа замечал, как племянник в очередной раз чистит лошадь или таскает сено в стойла, он ругался на слуг, на чём свет стоял, но потом эта ругань медленно и незаметно сошла на «нет». А после, в один из дней, когда Самаэль уже не первый год носил мундир маршала, отец и вовсе пришёл к нему с просьбой осмотреть одну из лошадей в домовой конюшне. На вопрос о том, почему бы не доверить это тем, кто получал за уход за зверьём свои законные деньги, сударь Гринд заметил, что племяннику верит больше – тот, в конце концов, полдетства провёл в конюшнях.

Сестра, наоборот, больше времени проводила дома. Ей не стоило ни о чём беспокоиться, и потому, пока Самаэль где-то носился, она училась шить, вышивать и готовить. Сибилла Гринд была прекрасной кухаркой и отдала свои знания дочери, а у той в дополнение оказалась склонность к творчеству. До сих пор проходя в сторону своих покоев Самаэль не мог не останавливаться на пару минут возле огромного гобелена, висевшего на стене в коридоре. Сестра вышила его, когда им обоим было чуть больше ста, и ткань с тех времён даже не начала цепляться или пытаться расплестись.

Он изображал двух мужчин верхом на лошадях, остановившихся, чтобы взглянуть на группу девушек, гулявших поблизости. Из пятерых красавиц четыре отвернулись от мужчин, оправляя головные платки, а последняя, перекинув светлую косу через плечо, смотрела на них и, улыбаясь, как раз тянула платок с головы.

Сестра был прилежной девочкой, но в одном доводила обоих родителей до истерики: она не прятала волосы. Пышные русые косы лежали на её плечах, не прикрытые даже символично полупрозрачной тканью платка, и только из дома, под строгим взором родителей, Алана Гринд выходила, накинув на голову ткань, призванную скрыть хоть что-то.

Ещё один вышитый ею гобелен висел возле лестницы на второй этаж, которой завершался приходской зал, и сегодня, оказавшись дома и спускаясь вниз с целью забраться в винные погреба, Самаэль замер напротив работы, по размерам бывшей вполовину меньше той, что находилась наверху. Женщина, подносившая миску с водой чёрному барсу, выглядела усталой и опечаленной, а животное, считавшееся среди имперцев живым чудовищем, покорно припало к земле и терпеливо ждало, когда будет возможность сделать первый глоток.

Плохо контролируя собственные эмоции – да и перед кем тут было скрываться, перед слугами, сновавшими в трапезной? – Самаэль плотнее запахнул халат и нахмурился. Он скучал по сестре.

Отношения в семье сложились несколько странно: Джанмариа с малых лет считал его солдатом и старался муштровать, Сибилла относилась спокойно, но особой любви не проявляла. Уже гораздо позже Самаэль узнал, что тётушка до конца дней ревновала Джанмарию к некой Иллайе, за которой тот в юные годы приударял. Иронично, но всю суть отношения к нему Сибиллы тави понял только недавно – пару лет назад. Иллайей звали его мать, и за ней в юные годы вились хвостом и Агалар, и Джанмариа Гринд. Своё сердце женщина отдала первому, а Джанмариа просто женился на той, кого ему нашли родители.

В своих письмах, которые вёл почти всю жизнь и лишь перед смертью смог отдать Самаэлю, Джанмариа описывал своего брата и его супругу довольно подробно. Сын был во многом похож на Иллайю, и потому не возникало вопросов, почему Сибилла старалась лишний раз с ним не контактировать, хотя и никогда не устраивала открытых конфликтов. Просто они воспринимали друг друга больше как интерьер, нежели что-то родное.

Сестра была единственной, кто относился к нему так, как стоило бы относиться к родственнику – родителей Самаэль тоже любил, но с ними было сложно. Алана, в свою очередь, то и дело просилась с ним на прогулки, то и дело доставала вопросами или пыталась тащить себе его вещи, а ещё вечно норовила затянуть в какие-то игры. Можно было сказать, что эта наглая, смелая девчушка с русыми косами была своему брату настоящим другом.

В своих размышлениях и воспоминаниях о прошлом Самаэль успел добраться до трапезной, напрочь забыв про желание предварительно наведаться в погреб. Это, по счастью, предусмотрела прислуга, мальчишка из числа которой, улыбаясь и демонстрируя дырку от молочного зуба, поставил перед тави на стол кувшин с вином.

Самаэль давно уже не пил столько, сколько в годы бытия наместником, но порой позволял себе, оправдываясь необходимостью расслабиться, алкоголя чуть больше, чем требовалось бы за обедом.

Напиться в одиночестве, тем не менее, было не суждено: сначала раздался стук в дверь, эхом отскочивший от деревянных стен дома. Сев ровно, Самаэль прислушался к шагам прислуги, пошедшей открыть нежданным гостям. Что-то внутри явственно не хотело, чтобы это был регент, и одновременно подозревало, что больше явиться по душу Гринда некому. Был ещё вариант в лице тави Сонрэ, но тот не рискнул бы проявлять такую наглость.

Наступила тишина, прерываемая только почти неслышным разговором, подозрительно затягивавшимся, и Самаэль, прихватив с собой наполненный вином кубок, решил выйти к посетителям сам. Переступив порог приходской залы, мужчина понял, что не зря взял с собой алкоголь – казалось, только лишний глоток поможет поверить, что в дверях стоял, спокойно улыбаясь пытавшейся выяснить причины визита прислуге, сам властитель Геенны.

Глянув поверх головы лакея, ифрит пересёкся с Самаэлем взглядом и одобрительно хмыкнул. До Великого генерала только после этого дошло, что он выбрался встречать гостя в длиннополом халате, шлейфом тащившимся за своим хозяином, и босой. Это была привычка, так ходить дома – все дела Гринд обсуждал в крепости, а в родные пенаты к нему совались только самые отчаянные личности, обычно умевшие предупреждать заранее.

Гостя из-за моря, между тем, почему-то не хотелось гнать взашей.

– Доброго дня, тави,– спокойно улыбнулся ифрит, положив на сердце ту руку, что была далека от понятия человеческого вида.– Простите, что без предупреждения.

Самаэль неоднозначно дёрнул уголком рта и проводил взглядом с извинениями отошедшего в сторонку лакея.

– Что-то во дворце?

– Нет,– Князь, скрестив руки на груди, привалился к косяку плечом.– Я, признаюсь честно, хотел познакомиться с Вами поближе, вот и решил обнаглеть. Но я слышал, что в империи есть традиция накрывать стол и на одного внезапного гостя.

– Просто традиция,– повёл плечом Самаэль.– Это не обязывает безукоризненно соблюдать подобные вещи.

Ифрит моментально спал с лица, выглядя так, будто приготовился извиняться за все грехи человечества и заодно, быть может, свои.

– Всеотец милостивый, тави, простите. Полагаю, в таком случае я буду здесь лишним.

Усмехнувшись, тави Гринд развернулся с намерением уйти обратно в трапезную.

– Это не значит, что я её не соблюдаю. Заходите.

За стол они сели уже вместе. Слуги наполнили кубок гостя, действительно, как и лишние приборы имевшийся на столе. Самаэль не чувствовал себя неуютно, хотя ожидал чего-то подобного – все же не каждый день правитель соседнего государства заходит на обед – но все было, будто так и должно.

Они коротко познакомились, резко уронив уровень общения с выверено-формального до того, который Самаэль мог позволить себе с другими генералами – формальность все ещё присутствовала, но можно было называть друг друга по имени и говорить о темах чуть более обыденных, чем политика. Ифрит был донельзя приятен в общении, добавлявший в общую атмосферу того спокойствия, которое при встрече на церемонии ошибочно показалось тави Гринду чересчур давящим и вынуждающим подчиниться.

– Прямо поразительно,– ожидаемо усмехнулся ифрит, глядя на сводчатые деревянные потолки.– У имперских аристократов привычно видеть огромные дома, в которых одна только трапезная, как половина моей крепости. А вы… Удивительно скромны.

– Скорее практичен,– буркнул Самаэль в кубок.– Это дом моего отца… Моего дяди. Он был военным, и меня воспитал по уставу.

До этого он не испытывал никаких проблем с тем, чтобы называть Джанмарию Гринда дядей, а не отцом, как привык, но то было в своих мыслях. Говорить о нём так вслух было неожиданно непривычно и неудобно, но Иблис будто и не замечал этого. Стало любопытно, была ли у всех ифритов с рождения способность видеться собеседнику лучшим другом через пять минут знакомства, или это был навык, который правитель в себе развил самостоятельно.

Как бы то ни было, угрозы от него не чувствовалось, да и в целом не соответствовало это существо тому образу, что с ранних лет сидел в голове у каждого имперца. Спроси у кого в Эрейе, как выглядят ифриты, в ответ выдали бы рассказы о грязных, грубых, питавшихся непойми чем созданиях, не знавших не то, чтобы норм этикета, а о существовании мыла и масел.

За столом с Самаэлем сидел крайне приятный мужчина, ухоженный, вежливый и одетый не в обноски, а в достойные вещи. Единственное, в чём его можно было обвинить, так это в излишней простоте одежд – имперские аристократы привыкли к каменьям и нитям из дорогих металлов, да ярким цветам.

– Не хочу показаться грубым,– осторожно начал тави, возвращаясь взглядом к содержимому своей тарелки,– но вы странноваты. Зачем являться ко мне на порог и напрашиваться на обед? Я не против компании, но…– нахмурившись, он подпёр щеку кулаком.– Это просто странно.

– Я никогда не появляюсь там, где меня не примут и не позволят переступить порог,– спокойно отозвался Иблис, больше увлечённый изучением вышивки на скатерти, авторство которой тоже было на совести дочери четы Гриндов.– А ещё я очень старый, и за свою жизнь успел побывать на стольких приёмах и торжественных обедах, что меня от них тошнит. Нередко с аристократией и поговорить не о чем, а с маленьким регентом мы сегодня… немного повздорили.

В ответ на «маленького регента» Самаэль не сдержал фыркающего смешка, который приличия ради спрятал за кашлем. Все же он был за столом с правителем дружественной страны, так что стоило не забывать о правилах совсем сильно.

Иблис, если и заметил это действие, не стал заострять на нём внимание.

– Допустим, Вам хочется быть ближе к простому народу. Тогда я не подхожу, лучше пойти к городским. Я ведь тоже аристократия.

Князь отвлёкся от изучения скатерти и поднял голову на собеседника:

– Во-первых, любой горожанин, услышав о моей родине, кинет в меня вилы и попросит удалиться с его земель. Во-вторых,– слегка прижмурив один глаз, ифрит наклонился в сторону Самаэля.– Вы себя видели, генерал? Аристократия?

Не отрывая взгляда от ждавшего ответа гостя, Самаэль на ощупь нашёл на столе серебряный поднос и, свалив с него фрукты на стол, поднёс предмет посуды параллельно своему лицу.

– Нет. Не видел.

В следующую секунду стало возможно отследить тот момент, когда вся собранность и спокойность ифрита дали трещину, позволяя пробиться наружу тому детскому восторгу, когда ребёнок видел что-то новое и доступное для изучения.

– Поразительно,– с изумлением пробормотал на уровне слышимости Иблис, глядя на своё мутное отражение, которое было в поверхности подноса единственным.– Как давно?

– Лет с шестнадцати,– Самаэль со вздохом вернул поднос на место и слегка приподнялся со стула, чтобы собрать фрукты.– Наверное. Я точно не помню. Сказали, что проклятие, и чёрт с ним.

Весь восторг и энтузиазм с лица ифрита смыло, как будто на свежую картину плеснули из ведра краски – прежние эмоции медленно сменились на усталое недовольство.

– Не поминайте чёрта, будьте так любезны.

– Боретесь за чистоту речи?

– Борюсь с людской глупостью, которая на удивление заразна.

– Вот как,– тави едва слышно хмыкнул.– Похвально.

Дальше пошло проще, и в конечном итоге они ушли в своих разговорах в темы, отделённые от политики. Компания к обеду, наличия которой Самаэль изначально не планировал, оказалось приятной, и расходились они уже под вечер, когда дневные птицы замолкли, а ночные ещё не выбрались из своих укрытий.

Провожая гостя до дверей, тави услышал вопрос, который при идеальном раскладе должен был прозвучать ещё в момент с подносом.

– Нет желания узнать, как выглядите?

– Я же говорил, это лет с шестнадцати.– Мужчина пожал плечами,– не думаю, что с тех пор сильно что-то изменилось. А собраться утром и без зеркал можно.

Толком объяснить, как именно это случилось, не мог никто. В своё время Джанмариа бился и таскал племянника к кому только мог, начиная от лекарей и заканчивая странного вида псевдо-ведьмами, но у всех ответ был один: «Это какое-то проклятие».

У Самаэля были подозрения, что причиной была та аристократка, чью дочурку он опозорил на весь двор, заявив, что на подобном недоразумении не женится даже, если это будет единственным шансом спасти его жизнь. Эта сударыня тогда пригрозила тем, что самолюбие до добра не доведёт или чем-то в этом роде – он уже не помнил. Факт оставался фактом: через день после этого инцидента, сидя в покоях у сестры, он в процессе разговора глянул в сторону зеркала в полный рост, как раз недавно купленного, и увидел только комнату. Потом Алану, тоже заметившую неладное и кинувшуюся звать родителей. Потом и родителей. В зеркале были все предметы и все члены семьи за исключением одного, сидевшего напротив злополучного отражения и просто в него таращившегося.

Пока он размышлял о прошлом, не заметил, как ифрит, стоявший напротив, осторожно подхватил его за запястье. Нечеловеческая рука ощущалась горячей, с мягкой, напоминавшей кошачью, шёрсткой.

Глядя на контраст собственных пальцев с генеральской кожей, Иблис с лёгким удивлением вскинул брови.

– Много знаете о сарпиде?

– Достаточно, чтобы подозревать, что Вы сейчас её приплетёте. Мне уже говорили, что это подобная чушь.

– Проклятиями занимаются ведьмы и ведуньи, и держатся они от силы пару лет,– пригрозил пальцем ифрит.– Сарпида меняет саму сущность, и остаётся с вами на всю жизнь.

Помолчав, Иблис глумливо улыбнулся.

– Вас бы на исследования.

Они дошли до порога, и, остановившись, Самаэль всё-таки рискнул попытаться добиться ответа на волновавший его вопрос:

– Почему Вы вообще это делаете?– держа ладонь на медной ручке двери, второй рукой тави махнул в сторону гостя.– Пришли со мной поболтать, хотя по легендам должны нашёптывать всякую чушь и склонять к тому, что Вам нужно.

Иблис посмотрел на него с таким же недовольством, что и раньше, но быстро избавился от любого намёка на эту эмоцию.

– Я мог бы это сделать,– он пожал плечами.– Но Вы, генерал, не какой-то рядовой бессмертный, который в будущем мало на что будет иметь влияние – и я знаю достаточно про род Гриндов, чтобы это утверждать.

– Допустим,– согласно кивнул Самаэль, скрестив руки на груди.– Но если я, как выражаетесь, такая важная персона, стоило бы всеми силами пытаться завоевать моё доверие.

– Нет, потому что я уже это сделал.

Говоря это, Иблис слегка отклонился в сторону и улыбнулся так, как за прошедшее время общения не улыбался ни разу – с каким-то детским самодовольством и радостью. На мгновение Самаэлю показалось, что он по ошибке пустил к себе какого-то выходца из Пантеона, которые точно так же чуть ли не сияли первозданным светом от осознания собственной восхитительности и добродетели.

Защемило под лопаткой, и тави логично рассудил, что это была его ущемлённая гордость: так легко и быстро его ещё никто не одурачивал. Он в целом был известен как личность, которую невозможно заболтать или парой улыбок пробиться у него в круг доверенных.

– Более того,– решил добить его Иблис,– Если мы пообщаемся ещё немного, то станем теми ещё друзьями. Я помогу тебе, исключительно «по дружбе», но ты будешь чувствовать себя обязанным – и это позволит мне однажды использовать тебя в своих интересах. Либо,– огненный картинно вздохнул, возвращаясь в своё привычное и куда более приятное глазу состояние спокойствия,– я вообще не буду ничего делать, а посмотрю, куда ты придёшь сам. Каждому на роду своё написано.

– Даже Птице?– ехидно усмехнулся Самаэль.

– Как ни странно,– Князь согласно кивнул.– Если тебе так хочется, единственный совет, который я могу дать – не пытайся сбежать от проблемы. Это её не решит.

– Я знаю.

Иблис пожал плечами, хмыкнув в ответ, и на этой ноте они расстались.

Закрыв двери, что, между прочим, должен был делать не он сам, а лакей, Самаэль некоторое время смотрел на их поверхность. Поговорить с Айоргом? Нет, не сейчас. С ним можно было говорить о рабочих вопросах, но не о сторонних. Хотя желание было, и с каждым днём в компании регента бороться с необходимостью всё обсудить было только сложнее.

5.

Проходя по коридорам Пантеона, Василиск не надеялся услышать что-то слишком интересное. Здесь всегда кто-то был, всегда кто-то разговаривал. В основном звучали сплетни и последние новости со всей империи, но сегодня он их знал, вместе с братьями и сёстрами посетивший похороны предыдущего Владыки. Своего разочарования от мероприятия Король богов не скрывал: он планировал встретиться с регентом, чтобы обсудить с ним пару насущных вопросов, но Айорг сделал всё, чтобы не пересекаться с родственником даже взглядами.

По итогу визит был в высшей степени бесполезным, и домой Василиск вернулся раздражённый больше обычного, а жители Пантеона благодарили кого угодно за то, что двери уже были закрыты до утра. Никому из прихожан не понравилось бы, вздумайся вдруг Королю богов на них огрызаться, что он на данный момент мог делать с упоением.

Все шло наперекосяк: сначала отделившийся Коврус, от которого они находились не так далеко, как казалось раньше. Это привело к потери части прихожан, которых теперь гнали от границы палками и стрелами, лишь бы не могли зайти на территорию Эрейи, где по-прежнему оставалось место их единения с богами и религиозных обрядов. Следом за отделившимися землями и жителями случилась смерть Владыки, а в промежутке между этим совсем недалеко от Пантеона умудрились разместить свои кибитки на стоянку кочевники откуда-то со стороны Махадри. Зачем они вообще добрались именно сюда? Они отпугивали людей, сами тянулись в Пантеон, но не ради веры, а в попытке найти способ разжиться парой лишних монет, шелков или украшений.

Все не так. В первую очередь, Первородные не должны были сидеть где-то на окраине – они должны были быть там, в столице, рядом с теми, кто принимал решение о новом правителе. Но всем когда-то так понравился указ Джартаха Неповторимого, что никто не думал его отменять.

Почему никто не понимал, что религия и государство в империи веками были неразделимы?

– Василиск?

Вынырнув из собственных мыслей, мужчина повернул голову на осторожно окликнувшую его Норию.

Эта их сестра, младшая среди девушек, была неприметнее даже Санбики, всем казавшейся блёклой. Нориа, в свою очередь, была серой, с мышиным цветом волос, передвигавшейся и говорившей на уровне едва различимой слышимости. Увидеть её повышавшей на кого-то голос было не озвученной, но несбыточной мечтой каждого в Пантеоне.

Бывали смелые прихожане, рисковавшие на почве её молчаливости с ней заигрывать и обещать, что с ними Первородная будет улыбаться и хохотать в голос: если рядом был Крокум, он тихонько подмечал, что хохотать Нориа должна уже просто по факту попыток заигрываний. И находились же энтузиасты. Им в любом случае было бесполезно пытаться: Нориа каждый день тихонько вздыхала, наблюдая за одной из служанок. Девушка ей призналась, что при всём уважении к статусу Первородных своей природе и супругу она изменять не готова.

– Можно с тобой поговорить?

– О чём?– Василиск нахмурился.– О том, как все мы опозорились, когда регент от меня нос воротил?

– И об этом тоже,– тихо произнесла Нориа, разворачиваясь и направляясь в сторону дверей из-за которых вышла, чтобы обратить на себя внимание брата.

Ей было легко вот так подгадывать нужные моменты для болтовни, и это было единственное, что могло заставить Василиска завидовать провидческим способностям сестры.

В остальном он не видел в этом даре ничего хорошего: Нориа знала многое, вплоть до кое-чьих смертей, и видела при этом не что-то абсолютно точное в глобальном смысле, но возможности, множившиеся нитями. Исход порой зависел от одной убитой героем провидения мошки, поэтому ни в чём быть уверенной не приходилось, и Первородная жила в постоянном страхе за тех, кого видела, и за себя, потому что не могла сказать чего-то в полной уверенности, что через пару минут эта вариация не исчезнет.

Прихожанам об этом знать не стоило. Им хватало святой веры в то, что Нориа видит их светлое будущее, где все они будут счастливы, богаты и непременно здоровы. Так было проще, да и пожертвования не становились от такого меньше – наоборот, только росли.

Пройдя следом за родственницей, Василиск остановился на пороге, закрывая за собой двери, и только после этого соизволил осмотреться. Не нужно было предвидеть будущее и читать мысли, чтобы заметить, что Король богов несколько не ожидал оказаться в покоях своей сестры, в меру скромных и казавшихся толком не обжитыми.

Хотя Нориа проводила у себя почти всё то время, что Пантеон не был наводнён прихожанами, помещение смотрелось бедно: широкая кровать в нише левой стены, отгороженная от общего пространства лёгким полупрозрачным балдахином, два высоких арочных оконных проёма точно напротив двери, тоже закрытые почти невесомыми отрезами ткани, которая ничего толком не прятала. Если сесть на разбросанных, казалось, по определённой схеме, подушках возле этих окон, можно было спокойно наблюдать за жизнью в садах, на которые открывался вид, но при этом в ней не участвовать. Стопка книг почти у самой двери. Справа – одинокое огромное зеркало, в которое Нориа наверняка толком и не смотрела, разве что бросая ленивый взгляд с утра.

– Странно,– честно признался Василиск, привалившись спиной к дверям.– Ты первая, у кого я в покоях.

– Что в этом такого?– глянула на него через плечо Нориа, собирая какие-то свитки с постели,– мы все друг к другу то и дело заглядываем поболтать.

Король богов почувствовал лёгкий укол ревности, но только спокойно улыбнулся в ответ. Нориа и так знала, что его покривит от этой фразы – тут других вариантов развития событий не было, потому как Первородный, если решал уйти в свои покои, проводил там время в одиночестве. Садовники с ним активнее общались, когда он гулял, чем родные братья и сёстры.

Этот вопрос между ними поднимался уже давно, и Крокум один раз оправдался за всех, ласково усмехаясь Василиску с высоты своего роста, что Король богов – это даже выше, чем Первородные. Мало ли, чем он занят в своих покоях. Хотелось тогда ответить, что на досуге Король рассматривает иллюстрации обнажённых женщин, но язык не повернулся.

– Ты много знаешь о тех, кто сейчас при дворе?– Нориа, становившаяся в пределах своей комнаты не в меру активной и громкой, будто внезапно обраставшая красками и терявшая привычную блёклость, прошла мимо брата и вытянула из стопки книг одну, нужную ей именно сейчас.– Ты должен, если хочешь предпринять попытку вернуть нас ко власти.

– С чего ты взяла, что я-… Ладно, я понял,– слегка нахмурившись, Василиск скрестил руки на груди. От двери он отходить не торопился, найдя её вполне удобной опорой до той поры, пока кто-нибудь с той стороны не рискнёт без спроса открыть.– Послушай, я знаю, что там есть Айорг, которому Мортем дал шанс после того юродивого взобраться на трон. Неважно, чего мы хотим, мы скорее обломаем себе все зубы, пытаясь отхватить хоть маленький кусок.

Нориа остановилась посреди покоев и посмотрела на брата, как на сумасшедшего. Потом, раздражённо вздохнув, проворчала что-то вроде: «Так и знала», и, взяв за руку, словно маленького ребёнка, подвела Василиска к кровати. Ещё и заставила сесть, тут же выкладывая родственнику на колени свитки и книгу поверх них.

Название гласило «Гербовник имперского высшего света», но ни на какие мысли не наталкивало. Да, в империи было дворянство, и часть из них находилась на особом положении при дворе Владыки, но знать каждого? Нориа просила невозможного. У её брата была отвратительная память на имена, и она это знала.

– Вроде бы Король, но порой такой дурак,– вздохнула Первородная, раскрывая книгу и начиная искать нужную страницу.– Видишь ли, в отличие от вас я ещё позавчера вспомнила, что после похорон есть пара дней, в которые совет должен решить, кто будет следующим Владыкой.

– И им будет Айорг,– устало произнёс Василиск, наклоняясь вперёд и пытаясь заглянуть сестре в глаза.– Тут к провидцам не ходи. Есть ведь посмертный указ!

– Смотри сюда, чтоб тебя!– Нориа не выдержала, схватив Первородного за шкирку и заставив почти уткнуться носом в книгу, раскрытую на нужной странице.– Видишь фамилию Гринд? Посмотри внимательно вверх по их фамильному древу, будь любезен.

Когда за загривок крепко держала обманчиво хрупкая сестринская рука, желания спорить не было, и Василиск подчинился. Поначалу не увидев ничего интересного, в какой-то момент он наткнулся на то имя, которое Нориа, очевидно, и хотела заставить его увидеть.

Забыв о том, что его держали, мужчина резко выпрямился и уставился на сестру ошалелым взглядом.

– Магали?! Та самая Магали?!

– Да, других нет,– Нориа пригрозила Королю пальцем,– и её потомок сейчас служит первым тави. Ты должен был видеть его сегодня, их породу сразу заметно.

– Не видел,– честно признался Василиск.– Я особо по сторонам не смотрел.

Нориа вздохнула, присаживаясь рядом с братом, и положила ладонь ему на плечо.

– Василиск, послушай меня. Если мы хотим хотя бы попытаться, то это,– она постучала по книге,– наш шанс. До интронации нового правителя ещё несколько дней, а этот молодой тави, вполне возможно, захочет нас выслушать. Мы знаем, как все любят нашего старшего. Встреться с ним и с-

– Я с ним встречусь,– выпалил, глядя в пространство, Василиск, на лице которого было написано довольство собственной сообразительностью.– И с советом. Мешок золота ставлю на то, что они будут только рады посадить на престол кого-то, кроме регента.

Посмотрев на Норию, мужчина со смешком порывисто обнял её, целуя в щёку, и, не прощаясь, почти убежал из покоев. Первородная проводила брата взглядом и только скептично покачала головой – именно из-за таких «озарений», к которым все они приходили «самостоятельно», женщина и предпочитала обычно лишний раз ни о чём не кричать. Кроме того, частично помогать своим младшим и старшим можно было и вовсе молча.

6.

Мальчишка-посыльный, в радостной улыбке демонстрируя дырки от передних зубов, уступивших место коренным, ещё не выросшим, протянул ему кучку писем, перехваченных грубой верёвкой, прямо на пороге дома. Хотелось бы заметить, что поместье превратилось в проходной двор, но нарушитель спокойствия испарился прежде, чем его успели даже поблагодарить, и бодро сверкал пятками в районе ворот, когда к нему хотели было обратиться.

Из-за этих писем тави Гринд приехал на встречу с Эммерихом и Каджаром в крайней степени задумчивости, так что друзьям пришлось хватать его на полпути через погружённый в приятный полумрак зал таверны и тащить за нужный стол. Только поняв, что он оказался в сидячем положении, Самаэль вскинулся, поспешно опуская руки с письмами под стол.

Они решили встретиться просто так, забыв про чины и обязанности, отдохнуть и позволить себе вздохнуть спокойно. В тавернах всегда можно было почувствовать себя изолированным от мира снаружи – здесь никто не спорил о личности нового Владыки (разве что крестьяне могли обсудить это дело парой слов), никто не пытался плести заговоров и устранять противников. Аристократ здесь мог сидеть за одним столом с простолюдином, пить за его здоровье, и оба получали бы одинаковую обслугу, да знаки внимания от трёх симпатичных служек, которые, как на подбор, были разноцветными – светленькой, тёмненькой, да огненно-рыжей. Здесь пахло не благовониями, а кислой брагой, воском и окружающими, тянуло с кухни ароматами еды, а чихающие, кашлявшие и то и дело прикладывавшиеся к кружке музыканты вели свою негромкую, но бодрую в меру мелодию.

– У тебя там что, любовные письма от сударя регента?– ехидно улыбнулся Эммерих, подпирая щёку кулаком.

Интерес – по крайней мере, зрительный уж точно – к Самаэлю он потерял, едва услышал женский смех со стороны.

Довольно нескромно одетая сударыня, не стремившаяся спрятать ни своих ног, ни декольте или спины, сидела на коленях у одного из выпивавших неподалёку мужчин. Тот, сжимая грубыми, мозолистыми пальцами бедро цвета киновари, держал в свободной руке кружку с пенистой брагой, но про выпивку уже не думал, смеша свою спутницу речами, которые шептал ей на ухо.

Глянув в сторону женщины, тави Гринд не сдержал лёгкое изумление, выразившееся, по счастью, только дёрнувшейся бровью: вахши, о чём явственно говорили пятна киновари на её коже, перемежавшиеся с оливковым, вполне обычным оттенком. Она была не только одной из девушек, что старались заработать на посетителях таверны, но и вообще сидела у кого-то на коленях. Её спутник и его друзья, видно, были слишком пьяны – были бы трезвее, девицу уже бы выгнали. Имперцы были народом гордым и не слишком любившим тех, кого им сказала не любить история и определённые события современности, так что вахши никто не жаловал, если они не шли на чёрную работу.

Эммерих, поначалу рассчитывавший увидеть что-то приятное глазу, отвернулся сразу, хотя ему нечего было и высматривать в попытке кого-то себе отыскать: рослый обладатель пламени рыжих волос, коротко и несколько неровно стриженных, он женщинам нравился просто, когда подмигивал им – глаза у него были цвета хвойного леса.

– Одхэн Эммерих, заканчивай уже свои шутки.

– Первородных во имя, какая строгость,– ласково усмехнулся Эммерих, помогая подошедшей слуге поставить на стол три кружки.

Когда с этим было покончено, а девушка, услышав пожелания гостей касательно ужина, ушла, всё внимание вновь вернулось к Самаэлю. Отвлёкшийся ненадолго, он упустил момент, когда наклонившийся Каджар дотянулся рукой и выхватил письма.

Будь люди в таверне внимательнее к окружающим, смогли бы явственно отследить момент, когда тави Гринд одним единым движением поднялся со своей части скамьи и схватил друга за запястье, не давая увести руку с ворованными письмами дальше уровня досягаемости.

– Отдай,– выдернув из ослабевших пальцев Каджара письма, Самаэль сел на место и убрал их за пазуху.– Пока что я хочу с этим разобраться сам.

– Что-то мне подсказывает, это имеет отношение ко дворцу,– миролюбиво улыбнулся Эммерих, постукивая кончиками пальцев по стенке своей кружки.

– Да, имеет. Но мы в двух днях от определения того, кто будет новым Владыкой, и верить каким-то бумажкам…– тави Гринд поморщился и потёр висок пальцами.– Первородных во имя, эти два дня будут самыми сложными в нашей жизни.

– Ладно, я не хотел говорить про политику, но ты сам начал,– картинно вздохнул Каджар, отпивая браги.– Какие при дворе идеи? Они не нашли вдруг кого-то, кто может быть наследником?

– Да ну, нет,– фыркнул Эммерих.– Это бы выглядело слишком неправдоподобно.

Помолчав, мужчина прищурился и постучал указательным пальцем по центру разделявшего их стола.

– А если, скажем, регент окажется «не тем»? Ну, к примеру, Сонрэ повесит на него произошедшее с Коврусом, и совет это использует, как шанс отказать ему в интронации.

– Если нет наследников, нужно будет выбирать кого-то из совета,– пробормотал Самаэль, глядя на свою кружку с брагой так, как будто из пены на её краю могли появиться какие-то ответы на беспокоившие его вопросы.– Скорее всего, они будут ратовать за Онерли или Масру.

– Мы меняем одну кучу грязи на другую,– раздражённо фыркнул Эммерих, краем глаза наблюдая за поставившей закуски на стол служанкой.– Не хочу верить, что у Мортема было только два наследника.

Стоило говорить «теперь уже мёртвых». У Владыки Мортема было два сына – старший Йаман и младший Фикяр. Первого любили многие, второго почти не замечали. Йаман вёл армию империи на войну с Махадри, никак не желавшей становиться колонией, провёл с ними успешную войну, которая завершилась заключением договора, сделавшего проигравшую сторону вассалом империи. Возвращаясь домой с победой после изнурительных нескольких лет отсутствия, принц и его люди решили срезать путь через джунгли Найваро, что и стало для них роковой ошибкой: подвергнувшись нападению роя местных насекомых, до столицы добрались живыми немногие. Принц Йаман испустил последний вздох в Мидери, и отцу доставили уже его остывшее тело.

Если бы не неудачное стечение обстоятельств, сейчас тави бы не думали о том, что ждёт в будущем их и всю страну: Йаман был лучшим наследником из возможных. Он унаследовал жёсткость своего отца, но при этом был справедливым юношей, который старался заботиться обо всех в равной степени и который не рвался в войну просто потому, что ему хотелось захватить себе побольше власти. Судьба распорядилась иначе, и Фикяр оказался единственным наследником, хотя многие подозревали, что у Мортема было достаточно бастардов, которых он не признавал официально, но продвигал на тех или иных должностях.

– Если мы предположим, что бастарды имелись…– задумчиво произнёс Самаэль.

– Конечно, имелись!– возмущенно фыркнул Эммерих.– Вспомнить только, как он к Геенне колья подбивал! Мужик был горазд не только мечом махать, я уверен.

– К Геенне?– после некоторого молчания переспросил Каджар.– Ты о чём это?

– Вы не знаете? Да ну?– осмотрев друзей, тави Эммерих задиристо улыбнулся.– О-о-о, там такая история была. Я сам лично не видел, но отец мой имел счастье наблюдать. Мортем, когда молодой был, на одном приёме познакомился с девкой из ифритов. Не знаю уж, почему она в коалиции прибыла, да и не суть важно. Ну, они на приёме общались, потом, говорят, всю неделю, что огненные гостили, Мортем от неё ни на шаг не отходил. Ну, и потом, когда все разъехались, начал письма слать с просьбой за него замуж выйти.

– Видимо, не убедительно писал,– не сдержал смешка Самаэль.

– Да в том-то и дело, что тут не ясно, как девица была – против или нет. Отец говорит, к нему после этих писем сам Князь явился и сказал, что девка – из его ближайших подчинённых, и он им с чужой кровью родниться не позволит. Якобы, Мортем всю наследственность испортит. После этого-то с Геенной отношения и расстроились.

Мужчины замерли, каждый задумавшись о своём, хотя в конечном итоге все пришли к попытке представить Владыку Мортема строчившим любовные письма за море. Выходило так себе, поэтому пытаться быстро перестали, но определённый осадок любопытства, смешанного с весельем, остался.

– Насчёт отношений, кстати,– заметил Каджар, откидываясь на стену спиной и скрещивая руки на груди.– Знаете, чего огненные сегодня на похоронах шастали?

Этого толком не знал никто – по крайней мере, из тави. Сонрэ из списков выкидывали заранее, потому как пытаться с ним что-то обсудить виделось затеей бесполезной, а они втроём и Гелен просто терялись в догадках.

Самаэль с удивлением осознал, что мог бы выспросить у своего сегодняшнего гостя в обед, какие причины привели ифритов в империю: едва ли они приезжали просто так выразить своё соболезнование. Мог бы, но всё это вылетело из головы, и момент ушёл, давно скрывшись за горизонтом.

– Давай уже, не томи,– Эммерих толкнул друга в плечо.– Говори, знаешь же что-то!

– Конечно, знаю,– хохотнул Каджар, слегка качнувшись в сторону. Посерьёзнев, он сел ровно.– Слух ходит, что регент решил принцессу за самого Князя замуж отдать. Вот они свадьбу обсуждать и приехали сегодня.

Глава 4. Старая кровь.

1.

Семь тысяч двести девяносто восьмой год. Странная, всегда казавшаяся корявой цифра, вдруг всплыла в голове, когда её там совсем не ждали, и причина для этого была банальная – он посмотрел на карту и наткнулся взглядом на Махадри.

Страна, которая была занозой для многих предшественников, а благодаря старшему сыну Мортема на какое-то время стала вассалом, исправно платившим дань. В семь тысяч двести девяносто восьмом году Третьей Эпохи на престол сел мальчишка Фикяр, за его спиной встал Владыка-регент, и едва ли не после интронации пришло письмо, тоже от регента. Это была женщина – ранника Лаахи, державшая власть в руках до тех пор, пока её сын не достигнет совершеннолетия. Она обладала достаточным умом и наглостью, чтобы объявить об отказе выполнять договор, заключённый некогда между империей и её страной.

Айорг не то, чтобы любил Махадри – он считал эту страну слишком легкомысленной, с культурой, построенной на обожании всего живого, песнях и танцах – но признавал, что время от времени они выдавали интересных личностей, а ещё не имели никогда и в мыслях быть занозой для империи. Просто Эрейя считала, что должна прибрать к рукам как можно больше земель, а Махадри на мирное предложение стать колонией с первого дня отвечала суровым отказом.

Наверное, именно из-за знания этих особенностей регентом, Владыка Фикяр оказался тем, кто закончил бесконечные склоки с южанами: требование ранники Лаахи было удовлетворено, и Махадри вновь стала абсолютно независима от своих соседей.

Помнится, Сонрэ тогда готов был плеваться ядом, убеждая всех и каждого, будто регент был плохим влиянием на молодого правителя. Он будто забыл, что сам, стоя возле Фикяра на церемонии интронации, нашёптывал ему на ухо пошло звучавшие речи о том, что мальчишка теперь – солнце и луна империи, вода для несчастных, защитник для слабых и отец с матерью в одном лице для всех желающих. Это звучало куда страшнее, чем общение с южанами, о которых бедный ребёнок к своему счастью даже не узнал.

– Вы хоть слушаете?

Мысли о Махадри упорхнули точно так же, как жившие в той стране птички-морянки, мелкие и крайне нелицеприятные. Айорг часто заморгал в попытке вновь сориентироваться в пространстве и понять, что, зачем и почему.

Напротив, отделённые от него громадой стола и пышным ковром, сидели главы ведомств и тот самый генерал Сонрэ. Почему он до сих пор таскался в компании политиков, валакх не имел не малейшего понятия, но точно знал, что ему не нравится наличие в этой группе Мадлены. Девушка сидела среди этих интриганов, как овца в стаде волков. Обидно было, что овца не подозревала о не самых добрых намерениях своего окружения.

До решения по личности нового Владыки оставался день. Завтра, когда займётся солнце, нужно было объявить своё решение народу. После этого было чуть больше суток на устройство интронации, а к свадьбе подготовка полным ходом шла уже сейчас, пока Владыка-регент тщетно пытался сообразить связь между своей неуёмной дочерью и главами ведомств.

– Хоть бы каплю уважения проявил,– фыркнул Сонрэ, скрестив руки на груди.

Потерев глаза, Айорг наклонился вперёд и запоздало, когда было уже бесполезно что-то менять, почувствовал, что сидел на собственных волосах. Ему случалось порой забывать подобрать их, что неизменно веселило Олли, если замечала, как он потом мучился. Пришлось отказаться от идеи наклоняться.

– Я предпочитаю платить людям их же монетой,– спокойно ответил он генералу.– Вы ко мне уважением не фонтанируете, сударь.

– Все, давайте все успокоимся,– взял на себя роль миротворца глава дипломатического ведомства Онерли.– Сударь регент, мы с моими соратниками подумали о Вашем желании выдать нашу дражайшую принцессу замуж за правителя ифритов, и решили, что это… Не совсем целесообразно.

– Не скажу, что удивлён,– валакх вскинул бровь.– Судя по наличию среди вас моей дочери, вы считаете рациональным класть под Князя её. Мадлена, ты хотя бы в курсе, зачем они тебя притащили?

Судя по тому, как резко побледнела при упоминании Иблиса дочурка, она знала просто, что должна помочь в чём-то убедить родителя. Для неё это было лишним поводом поиграть на отцовских нервах, и потому Мадлена ухватилась за предоставленную возможность, не раздумывая.

В отличие от принцессы Офры Мадлена встречалась с хозяином огненных земель пару раз, когда навещала прочно окопавшегося там в нынешние годы старшего брата. Иблис, конечно, не выглядел сущим монстром, но, как и принадлежавшая ему страна, внушал некоторые опасения своей неопределённостью и отсутствием конкретики в вопросе: «Что от этого ждать».

– Но ведь согласитесь, сударь регент,– подхватил идею своего товарища Элан,– будет гораздо выгоднее, если за правителя потенциального союзного государства выдать девушку с более высоким статусом.

Айорг приподнял голову, поводя вниз-вверх костяшками указательного пальца по шее к подбородку. Главы ведомств либо сами не понимали, что стояли, по колено закопавшись, либо придумали такой план, который он пока не учуял и не смог толком понять.

– Офра приходится дочерью Мортему. Она не просто какая-то там девица, а дочь предыдущего Владыки.... И, если вы заявляете, что моя Мадлена – сударыня со статусом выше, чем у нашей принцессы…– продолжая водить пальцем по своему горлу, регент усмехнулся,– мне приятно ваше доверие, судари. Я постараюсь не подвести ни вас, ни эту страну.

На пару минут повисло напряжённое молчание, и этого хватило, чтобы понять – первый вариант развития событий. Если план у глав ведомств и был, он был идиотским и ни на секунду не продуманным, что и объясняло невозможность Айоргу понять их идею.

– В каком смысле-…

– Вы о чем, сударь регент?!

– О, ну как же,– Айорг заулыбался, разводя руками.– Офра – дочь старого Владыки, а выше неё по статусу будет только дочь нынешнего. Радуйся, золотко,– валакх упёрся ладонями в стол, радостно осклабившись в сторону Мадлены,– ты через пару дней станешь принцессой!

– Правда?– Мадлена реагировала гораздо быстрее начавших бормотать и переглядываться между собой «волков», пытавшихся составить два слагаемых.– Настоящей?

– Конечно!– проворковал регент, хлопнув в ладоши,– беги, вылови Ноктиса и отправляйтесь с ним к нашей лучшей швее. Тебе нужны новые платья.

– Нет, постойте!– Онерли вскинулся с места, пытаясь подхватить Мадлену, но девушка оказалась проворнее и, нырнув у него под рукой, с радостными смехом исчезла за порогом.– Погодите, всё не так!

– Вы не так поняли!– взмахнул руками Элан,– мы имели в виду, что дочь Владыки-регента – лучше с точки зрения брака!

Со вздохом приподнявшись с места, Айорг перекинул волосы через плечи и сел обратно. Движения потеряли ту ограниченность, которая присутствовала до этого, но легче воспринимать окружающих не стало: они слишком громко возмущались.

Первородные и Птица, когда он последний раз просто ложился в купель и отмокал там, пока вода не станет покрываться ледяной плёнкой? Наверное, уже с месяц всё происходило на бегу, в бесконечных требованиях, возмущениях и общении с кем-то.

Хотелось просто полежать в горячей воде, а не умыться и бежать дальше; хотелось сесть с бочонком браги и пить, зачерпывая кружкой прямо из него, пока в голове не появится приятная лёгкость и пустота; хотелось есть, и дёсны неприятно саднили, но бросаться на кого-то во дворце было чревато, да и не хотелось здесь никого. Кого бы он надкусил – грузного Онерли или жилистого, будто только из кожи и костей состоявшего Элана? Или, может, мышечного, жёсткого, как и его характер, Сонрэ? Быстрее было обломать себе зубы.

– Послушайте,– потерев лицо ладонями, пробормотал валакх.– Замолчите!

Обычно звучавший на приемлемом уровне, хотя голос его всё равно вгонял в ступор, Айорг начинал влиять на окружающих хуже прежнего, если ему приходилось кричать. Народ замирал, как кролики перед удавом, и на некоторое время выпадал из разговора. С одной стороны, это умение было полезно, и валакх получал возможность в тишине высказать своё мнение. С другой – после этого он начинал слышать за спиной вздохи о том, что страшен в гневе, а это звучало обидно, потому что в гневе он был гораздо страшнее, чем просто один раз гаркнувший на кого-то. Самолюбие страдало.

– Может быть вы,– отняв руки от лица, регент указал обеими на присутствующих,– наконец, начнёте вести себя не как базарные бабы?! Я сто тридцать с лишним лет сижу на должности регента и сто тридцать с лишним лет вы вьётесь вокруг, способные только кудахтать, сплетничать и распускать слухи!

Внутри будто кто-то плеснул в слабо тлевшие угли ведро масла – если до этого хотелось решить все мирно, то теперь о спокойном разговоре нельзя было и задумываться. Упёршись ладонями в поверхность стола, регент встал со своего места и подался вперёд.

– Сто тридцать с лишним чертовых лет я утирал слюни этому ублюдку и принимал за него решения, пока вы только и знали, что пытаться подлизать ему тщательнее!

Онерли попытался было вставить свои пару слов, но, едва открыв рот, вынужден был уворачиваться от полетевшей в его сторону чернильницы.

– Я правил страной! Я держал её целой, пока вы пытались извернуться и украсть из казны побольше денег!– Качнувшись в сторону Элана, регент слегка пригнулся, напоминая готовое к броску животное.– У нас интронация через два дня, а платить такшак армии нечем, потому что казна полупустая! Думаешь, мне это неизвестно?!

Выпрямившись, он махнул рукой в сторону Сонрэ.

– Думаешь, мне неизвестно про Коврус и наплыв людей в крепости?! Вы видели себя? Вы – старьё, которое нужно давно выбросить на помойку и поджечь, чтобы исчезло быстрее. Не дай Птица эта страна попадёт к вам в руки – вы развалите её, растащите на монеты и поместья.

– Будто ты лучше,– фыркнул Сонрэ, скрестив руки на груди,– взгляни на себя! Чего стоит одно твоё кумовство с Гриндом!

Айорг на пару мгновений замолк, будто обвинение в так называемом кумовстве было чем-то оскорбительным. Прикрыв глаза, валакх быстро в мыслях посчитал до двадцати, что помогло хоть немного успокоиться, и после взглянул на собеседников, готовых ругаться, уже со спокойной улыбкой.

– Да. Я занимаюсь кумовством. Потому что пока иных способов заменить вас молодой кровью нет. Но это только пока.

– После вот этого,– махнул на него рукой Элан,– ты думаешь, что завтра мы объявим тебя новым Владыкой? Да черта с два.

Онерли, смерив валакха неприязненным взглядом, развернулся и направился к двери. За ним, ворча что-то себе под нос, последовал Сонрэ и все остальные.