Няня из Чайноботтам

Часть IV. Глава 1. Уникальный случай

Часть четвертая. Человек с выдуманной жизнью

Глава 1. Уникальный случай

– Что вы будете делать, доктор?

Натаниэль Френсис Доу умел сдерживать эмоции лучше всех в Габене, но, когда дело касалось его племянника… Что ж, в этом случае его хладнокровие порой проходило недюжинные испытания.

Временами доктор спрашивал себя: «За что мне все это?!», но ответ, впрочем, он и так знал.

Дело в упертости его сестры, Сирении. Если бы она доверилась ему, послушала, когда он говорил, что тот человек, Трэверс, ей не подходит, все дальнейшее не произошло бы, и сейчас, спустя двенадцать лет, никакой невыносимый мальчишка по имени Джаспер не испытывал бы на прочность его способность удерживать жизненное равновесие.

Сильнее всего доктора выводила из себя мысль, что они с Джаспером похожи. Как бы Натаниэль Френсис Доу ни пытался демонстрировать окружающим свою маску почтенности и благонадежности, мало кто знал (и доктор надеялся, что никогда не узнает), что в детстве он точно также возмутительно себя вел: подтрунивал над взрослыми, не следил за внешним видом, втайне объедался сладким, игнорировал просьбы, нарывался на наказания и часто сбегал из дома.

– Доктор? Вы меня слышите? Что вы будете делать?

Натаниэль Френсис Доу лучше прочих знал, что такое быть мальчишкой. Он хорошо помнил. Ведь его собственный последний побег из дома навсегда изменил его жизнь. Он стал свидетелем событий, которые и превратили его в, как считает Джаспер, черствого хмыря – человека, не различающего красок, не ожидающего ни от людей, ни от будущего ничего хорошего и разучившегося улыбаться.

Его всегда раздражала жизнерадостность Джаспера, но меньше всего он хотел, чтобы племянник стал таким же, как он…

Знай доктор Доу еще днем, что готовит ему эта ночь, он бы запер Джаспера и выбросил бы ключ.

Но он не знал.

День этот был, в общем-то, обычным. Сразу после ланча один за другим начали приходить лихорадки, ожоги, крысиные укусы, простуды, переломы, парочка вздутых животов и тройка ипохондрий. Натаниэль Доу имена новых пациентов даже не запоминал, учитывая, что их было столько, как будто всем больным в округе кто-то внезапно решил порекомендовать его как лучшего доктора в городе. Подобные, как это доктор называл, нашествия случались и раньше, но сегодня в городе словно установили новенькую почтовую трубу для внезапно заболевших, ведущую в его дом.

Прерваться возможности не представлялось, и Натаниэль Доу несколько раз был вынужден напомнить время от времени стучащей в дверь кабинета миссис Трикк о том, что сейчас он не может позволить себе отправиться вниз и пообедать. За весь день ему удалось съесть разве что тост, вареное яйцо и еще кусок чего-то, что пахло грибами, – все это экономка как-то умудрялась сунуть ему в рот, пока он стоял на пороге кабинета, а очередной пациент ждал на стуле. Попутно миссис Трикк жаловалась на Джаспера, который, мол, совсем потерял совесть и где-то спрятался, начисто игнорируя распорядок еды, но доктору было не до того: утерянная племянником совесть? – ничего нового.

Последняя процедура (устранение ушного засора в виде застрявших катушек ниток) началась около десяти вечера – доктор полагал, что справится быстро, но случай, как это нередко бывает в Тремпл-Толл, был запущенным, и провозился он довольно долго. Освободился Натаниэль Доу примерно в час ночи.

Проводив пациента до двери и напоследок пожелав ему в следующий раз приходить сразу, как тот обнаружит посторонние предметы там, где их быть не должно, он вернулся в свой кабинет.

Тщательно вымыв инструменты, доктор разложил их на столике и убрал следы присутствия пациентов, после чего еще около часа дотошно записывал в рабочую тетрадь сегодняшние случаи. Затем проверил шкафчик с лекарствами и обновил список пилюль и растворов, которые нужно приобрести у мистера Лемони. Это заняло еще час. И только лишь после этого уставший, но испытывающий удовлетворение от хорошо выполненной работы, Натаниэль Доу спустился в гостиную, разжег камин, включил варитель и достал из портсигара папиретку.

Уже через десять минут он сидел в своем любимом кресле, курил и пил кофе, погрузившись в «Роман-с-продолжением».

Как всегда, доктор читал медленно и вдумчиво, но новая история захватила его с головой. Мистер Суон погружался в батискафе на дно морской впадины, в которой, если верить очередному внезапно появившемуся у него на пороге ненадежному источнику, лежал много лет назад потерпевший крушение и затонувший дирижабль «Эсмеральда». Дирижабль перевозил алмазы, похищенные из казны султана Эгины, но мистера Суона в первую очередь интересовала статуэтка кошки, которая, как он считал, была ключом к древней, затерянной в песках Хартума тайне…

Услышав знакомые шаркающие шаги на кухне, доктор оторвал взгляд от последней страницы журнала и замер, выжидая. Миссис Трикк проснулась и, видимо, пошла попить воды. Или же экономку разбудила настырная пчела Клара, требуя ее, то есть себя, покормить.

Доктора сейчас мучил один лишь вопрос: «Зайдет она в гостиную, или нет?»

Шаги приблизились к двери, и доктор поспешно закрыл журнал, швырнул его на столик и нацепил на себя невинный вид – не хотелось, чтобы экономка застала его за столь легкомысленным времяпрепровождением, как чтение этого глупого и вульгарного «Романа-с-продолжением».

Кухонная дверь открылась, и миссис Трикк вошла в гостиную. Подозрительным взглядом она окинула доктора, как-то уж слишком пристально посмотрела на криво лежащий на журнальном столике свежий выпуск «Романа-с-продолжением» и спросила:

– Вы давно здесь сидите, господин доктор?

– Только сел. Последний пациент недавно ушел.

– Знаете ли, мне не нравится, что ваши пациенты задерживают вас так надолго, – проворчала она. – С таким распорядком жизни вы скоро сами станете пациентом.

– Вы ведь понимаете, что от меня это не зависит, миссис Трикк? Я не могу приказать болезням прекращать свое тлетворное влияние на людей только потому что…

Экономка резко покачала головой, прерывая его.

– Но в ваших силах вывешивать на дверь табличку «Прием только до десяти вечера». Неужели я ее написала для вас напрасно? Если вы будете работать до пяти утра, надолго вас не хватит.

Доктор Доу снисходительно на нее посмотрел.

– Не преувеличивайте, миссис Трикк. До пяти утра еще…

Экономка подняла руку и ткнула в циферблат напольных часов. Доктор повернул голову и обомлел. Преувеличивала миссис Трикк не особо: на часах было без семи минут пять. Он бросил быстрый взгляд на журнал.

«И как я не заметил, что время так пролетело? Все же эти нелепые истории умеют затянуть…»

– Думаю, завтрак мы сегодня перенесем на час раньше, – сказала миссис Трикк. – Если вы полагаете, что кофе и папиретки – это достойная замена еде, то вы ошибаетесь. И разбудите Джаспера – пусть поест, а потом снова отправляется спать. Я возмущена и оскорблена тем, что мальчик в последний раз сидел за этим столом во время ланча.

Доктор поперхнулся дымом от папиретки.

– То есть как во время ланча?

Экономка уперла руки в бока.

– Он пропустил обед и ужин. Я вам об этом говорила, но вы были слишком заняты своими больными и, как всегда, проигнорировали мои слова! Я несколько раз пыталась его найти, но в комнате его не было. Думаю, он учуял запах тушеной капусты и спрятался. Я снова заглянула к нему, когда отнесла ужин Полли, но… – Экономка возмущенно засопела. – Я вообще-то слишком занята делами по дому, чтобы искать его с фонарями и собаками, а дополнительных денег, чтобы нанять сыщика, вы мне не выделяли!

– Я поговорю с ним, миссис Трикк. И я полностью разделяю ваше негодование.

– Сейчас поговорите! Чтобы когда я принесла завтрак, он уже сидел здесь на стуле! Потом дочитаете очередную главу вашего дурацкого романа!

Доктор стыдливо отвел взгляд.

– Вы о чем, миссис Трикк? Какого еще романа?

– Сейчас, доктор!

– Ладно, уже иду!

Натаниэль Доу раздраженно поднялся на ноги. Убедившись, что он направился к лестнице, экономка ворча скрылась на кухне.

Доктор сказал правду: он был возмущен поведением Джаспера – в последнее время тот совсем от рук отбился и, кажется, наказания с ним не работали.

«Нужно придумать что-то существеннее стрижки куста и прочих глупостей, – думал доктор. – Если он не понимает по-хорошему, пришло время для настоящей жестокости. Джаспер сам виноват, он сам до этого довел. Никакого печенья и никакого “Романа-с-продолжением”!»

Поднявшись на второй этаж, доктор Доу, подошел к комнате племянника и открыл дверь.

– Джаспер, просыпайся. Миссис Трикк готовит завтрак – она злится и…

В кровати, как и в комнате, никого не было.

«Он не ложился спать», – появилась мысль, и ее тут же придавила другая: «Его нет дома».

Развернувшись на каблуках, доктор быстро спустился в гостиную и вошел в кухню. Экономка уже разожгла печь и как раз нарезала хлеб на тосты. На столе у ее руки стояли тарелка с брикетом масла и идеальный ряд яиц. Пчела Клара пила молоко из блюдца и сделала вид, что не заметила его появления.

– Миссис Трикк, – проговорил доктор железным голосом, и экономка застыла, – когда вы видели Джаспера в последний раз?

– Вы о чем?

– В комнате его нет.

Миссис Трикк ожидаемо встрепенулась.

– Где же он тогда?!

– Я не знаю. Итак, когда вы видели Джаспера в последний раз?

Она на миг задумалась.

– После ланча. Как вы и велели, он стриг куст за домом, а после этого…

Не дослушав, доктор направился к задней двери дома и вышел в «мусорный» проход.

Еще не рассвело, но свет из окна гостиной частично вырывал из темноты разросшийся розарий. Разумеется, представлял тот собой столь же запущенное зрелище, как и накануне. Доктор нашел садовые перчатки и ножницы, и по его спине пробежали мурашки.

В дверях, ежась от холода, стояла миссис Трикк. Их взгляды встретились.

– Вы думаете, что мальчика не было дома весь день?!

– Вам не понравится то, что я думаю, миссис Трикк.

Пройдя мимо нее, он вернулся в дом и направился в прихожую. Экономка захлопнула дверь и, поправив передник, поспешила за ним.

– Если бы я не была весь день занята, я бы заметила! – с тревогой говорила она. – Но после ланча я отправилась в лавки и на рынок, а потом, когда он не спустился на обед, я решила, что дело в капусте… После обеда я пошла в гости к миссис Баттори, и мы поехали в МНОМ: в музее Необычностей Открытого Мира как раз показывают новую экспозицию гигантских жуков…

Доктора сейчас меньше всего волновали похождения экономки и ее жучиной подруги по музеям, но он понял, к чему она ведет.

– Я вас не виню, миссис Трикк. Этот треклятый мальчишка… Даже если бы вы приковали его к трубе кандалами и весь день смотрели на него в упор, он все равно умудрился бы улизнуть.

– Но куда он мог пойти? Вы сейчас не занимаетесь чем-то… этим?

– Никаких расследований мы в данный момент не ведем.

Натаниэль Доу подошел к вешалке, протянул руку к пальто и замер.

Нужно куда-то бежать, но куда?! Кому написать? Констеблю Дилби? Но он, вероятно, сейчас спит и вряд ли ответит на письмо. Ехать в Дом-с-синей-крышей и поднимать тамошних констеблей на ноги? Но что он им скажет? Где искать Джаспера? Бегать по всему Тремпл-Толл?!

– Что вы будете делать доктор? – спросила экономка.

Он не ответил. Так и стоял, схватившись за рукав висящего на вешалке пальто. И думал.

Джаспер мог быть где угодно. Навсегда из дома он точно не сбежал: хоть мальчишка и не единожды угрожал, что так сделает, когда не хотел садиться за уроки или возмущался навешанными на него обременительными занятиями по дому, доктор понимал, что это не взаправду. Серьезно в последнее время они не ссорились, а это значит, что дело тут в другом. Одно из двух: либо он снова во что-то встрял, либо его похитили.

И доктор даже не знал, что из этого хуже. Что касается первого, то у него не было ни одной идеи, но второе… В голове тут же начали появляться имена всех тех, кто мог схватить его племянника. К сожалению, этих имен было слишком много. Если кто-то из их обладателей захотел отомстить ему, Натаниэлю Доу, то похищение Джаспера выглядело логичным.

Экономка повторила свой вопрос, но он снова проигнорировал, пытаясь понять, кто из его недоброжелателей мог заявиться в переулок Трокар.

«А что если это кто-то, связанный с делами, которые мы расследовали?»

– Бедный мальчик! – заламывая руки, воскликнула миссис Трикк, и доктор сбросил оцепенение. – Неизвестно, где он и что с ним. Может, на него напала бродячая собака! Или его схватили какие-то проходимцы! А может, он попал в полицию или в больницу! А может…

– Миссис Трикк! – прервал ее доктор. – Вы все только усугубляете. Отправляйтесь на кухню, примите успокоительные капли.

– Но нужно ведь что-то делать!

– И я сделаю, – решительно сказал он. – В первую очередь я напишу господину комиссару: выбора нет, и придется привлечь полицию. Затем – в пожарную часть: люди брандмейстера помогут. Как бы не хотелось этого делать, также напишу мистеру Киттону: его крысоловы могут помочь в поисках. Ну, и доктору Горрину – пусть перевернет кверху дном больницу. После этого я лично отправлюсь в Странные Окна и найду Бикни – он знает все закутки в Тремпл-Толл. Еще можно привлечь нищих Слепого Бэзила. Ну, и потом я загляну на Чемоданную площадь – там живет Винки, приятель Джаспера: он может что-то знать. Я найду его, миссис Трикк, не сомневайтесь.

Натаниэль Доу говорил с такой убежденностью, что любые сомнения экономки тут же развеялись.

– Я прошу вас только об одном, доктор: когда вы найдете нашего Джаспера, постарайтесь его не убить.

– Ничего не могу обещать.

Миссис Трикк развернулась и направилась на кухню, бормоча, что ей требуется двойное количество успокоительных капель.

Доктор склонился над столиком и начал составлять письма. Несмотря на волнение, он старался писать лаконично и не изменил ни деловому тону, ни своему идеальному почерку. Самые важные и срочные послания, считал доктор Доу, должны быть написаны максимально внятно, предельно доступно и без эмоций. Но что важнее – без ошибок и помарок.

Вскоре перед ним уже лежали четыре конверта, одинаково подписанные: «Дело невероятной важности». Трудности заключались лишь в том, что у доктора было всего две пересыльные капсулы для пневмопочты.

«Какие два конверта отправить сначала?.. В Дом-с-синей-крышей и в пожарную часть? Или в полицию и Киттону?.. А может, Горрину и Киттону? От кого я хочу меньше всего услышать, что труп Джаспера найден?»

И тут эмоции взяли верх. Рассуждения приняли хоть и ожидаемый, но весьма неприятный оборот: во всех красках доктор представил лежащего неподвижно племянника, белого, с широко раскрытыми глазами, возможно, всего в крошках от печенья «Твитти»…

Натаниэль Доу так глубоко ушел в свои мрачные фантазии, что не услышал, как к дому подъехал экипаж.

Но зато он услышал, как к двери кто-то подошел.

Доктор застыл. Кто-то что-то глухо спросил, а затем до него донесся голос племянника:

– Нет, вряд ли он спит. В это время он обычно втайне читает «Роман-с-продолжением», думая, что никто не догадывается.

Доктор Доу вздохнул с облегчением, и если бы упомянутое облегчение срывалось с губ в виде дыма, то сейчас густая туча окутала бы весь дом № 7 в переулке Трокар.

Бросившись к двери, он распахнул ее.

Племянник, живой и невредимый (пока что), глядел на него с испугом. Рядом стоял какой-то высокий широкоплечий тип в котелке.

– Джаспер! – воскликнул доктор. – Ты спятил?! Где ты был?! Пять часов утра!

– Дядюшка, я…

– Ничего не желаю слушать! – заявил доктор и тут же опроверг себя: – Что здесь творится?! Во что ты опять вляпался?!

Племянник не успел ответить. Стоявший рядом тип издал: «Гм», а затем сказал:

– Если вы убьете этого хорька за побег из дома, доктор, полиция в моем лице так уж и быть закроет на это глаза. Потому что без Джаспера Доу в этом городе все вздохнут свободно.

И только сейчас доктор узнал его.

– Мистер Хоппер? – с удивлением спросил он. – Вы отрастили усы? Должен заметить, что вам не идет.

– Это вам не идет отсутствие таких шикарных усов, как у меня! – парировал констебль.

Джаспер прервал этот обмен любезностями:

– Дядюшка, сейчас не до того! Мы тебе все расскажем, но сперва… Ты должен помочь! Винки! Он пострадал, и еще…

Мальчик обернулся.

Доктор глянул поверх его головы и увидел стоящий у дорожки старомодный «Трудс».

– Скорее! За мной! – воскликнул Джаспер и ринулся к экипажу. Доктор кивнул, и они с констеблем направились следом.

Когда они подошли, Натаниэль Доу заглянул в салон и побелел.

Вжимаясь в кожу сиденья, на него глядел Винки с Чемоданной площади – все его лицо было покрыто черными разводами, в руке мальчик держал платок, насквозь пропитанный чернилами. Рядом с Винки сидел, кажется, пребывающий без сознания мужчина в дырявой вязаной кофте и мешковатых штанах. Он был связан по рукам и ногам, на голову ему надели мешок, а поверх, как будто этого было мало, птичью клетку без дна.

Гнев доктора Доу против его воли внезапно вытеснило любопытство. Тайна… Новая тайна… Его руки дрогнули. Все же они с Джаспером и правда были похожи.

Доктор втянул носом исходящий из салона запах.

– Мне кажется, или пахнет рыбой?

Джаспер и констебль Хоппер переглянулись.

***

– Ровно дюйм, – пробормотал доктор Доу, приподняв верхнюю губу Удильщика и приставив к его переднему зубу линеечку, при помощи которой обычно замерял длину порезов. – Все зубы одинаковой длины и формы, представляют собой заостренные резцы. При этом нет явно выраженных клыков и премоляров, по два моляра с каждой стороны на верхней и нижней челюстях отсутствуют. Ты записываешь, Джаспер?

Джаспер с унылым видом занес в тетрадь все, что озвучил доктор, и тот добавил:

– Я рассчитываю, что ты зарисуешь челюсть, когда я закончу с измерениями.

Джаспер зевнул от скуки. На деле племянник доктора полагал, что все будет куда интереснее, когда он вернется домой. Как минимум Джаспер ожидал бури, но его внутренний метеоролог ошибся, и уже готовая разразиться буря почему-то не началась. Дядюшка злился, он был в ярости, собирался рвать и метать, но рассказ племянника, констебля Хоппера и Винки, ну, и неожиданное появление пациентов взяло и накрыло дядюшкину бурю крышкой.

Когда Джаспер только сказал, что Винки потребовалась его помощь, он лишь поворчал, мол, стоило сразу же идти к нему, но затем заметно успокоился: видимо, он считал, что они с Джаспером были в долгу у маленького работника станции кебов за помощь в ловле учительницы музыки из дома на Флоретт, 12. Ну а затем его захватила история мальчишек, больных занфангеном, таинственной Няни и появления в городе твари из Ворбурга.

Он холодно оценил проведенное племянником расследование, особо отметил, что пойти в архив было достаточно умно, но не мог не уколоть Джаспера шпилькой: «Проникнуть в “Эрринхауз” обманом? Да ведь все могло выйти существенно проще. Будь я вовлечен с самого начала, я бы написал доктору Хоггарту (мы с ним поддерживаем общение), и он бы организовал встречу».

Тем не менее Джаспер сразу же заметил, что дядюшка как-то уж слишком напрягся, когда узнал, что племянник сунулся в лечебницу для душевнобольных. Несмотря на свое «общение» с доктором Хоггартом, доктор Доу прекрасно знал, какие опасности может таить в себе это место.

Впрочем, доктор Доу быстро успокоился, стоило Джасперу сообщить, что он покинул «Эрринхауз» без происшествий и вроде как все еще в своем уме.

Потом была часть истории, за которую Джаспер переживал особо. Путь на берег канала и путешествие во Фли.

Тут уж крышку кто-то приоткрыл, и немного бури просочилось наружу.

Когда закончилась продекламированная жестяным голосом при довольных зрителях интерлюдия, посвященная тому, какой Джаспер беспечный, племянник продолжил рассказ. На моменте знакомства с длинноногим шутом, доктор Доу проворчал: «О, я хорошо знаю этого господина. Тебе очень повезло Джаспер: назови ты ему свое имя, твое расследование мгновенно бы закончилось, и, вероятно, он тут же приволок бы тебя за шиворот домой. Ну, или взял бы в заложники и потребовал выкуп. С ним никогда неизвестно, что у него на уме».

Почти весь дальнейший рассказ доктор Доу молчал, не сводя взгляда с пребывающего без сознания и для надежности привязанного к стулу Удильщика. Злокозненный констебль Хоппер был весьма разочарован тем, что Джаспера никто, кажется, не собирался наказывать. А мальчик тем временем поделился с дядюшкой событиями на маяке и неожиданной встречей.

На этом месте в историю с ловкостью бегемота, пытающегося влезть в кеб, вклинился и Хоппер, испугавшись, что мальчишка переврет дальнейшие события или упомянет дам, с которыми он успел свести знакомство во Фли и которых, очевидно, стеснялся.

Слушая его, доктор Доу откровенно скучал. Так могло показаться со стороны тем, кто плохо его знал. Но Джаспер знал его достаточно, чтобы понять: дядюшка с трудом сдерживает ярость от сообщения о недальновидном и смертельно опасном решении выходить в море в шторм на хлипком буксирчике в компании ненадежных личностей.

Финальная часть истории, к удивлению Джаспера, заняла очень мало времени. Больше всего доктора Доу, кажется, волновало все, что касалось мистера Блохха.

На вопрос племянника о том, что это на самом деле за гадость, которую он регулярно пьет, дядюшка отреагировал очень странно – спросил, что именно сказал ему Блохх, и затем подтвердил его слова: «Сиреневый чай – это профилактическое средство от кошмаров. Ты же не хочешь, чтобы тебе снились кошмары, Джаспер?»

Вне всяких сомнений, доктор Доу что-то скрывал, но тайну сиреневого чая можно было отложить и на потом.

Все касаемо встречи с мистером Блоххом на мостике «Гриндиллоу», дядюшка потребовал рассказать настолько подробно, насколько это возможно. Его лицо при этом было совершенно белым, а щека нервно подрагивала – Джаспер решил, что он просто ему завидует: еще бы, ведь не он, а его племянник столкнулся с тем, кто так долго водит их за нос. Тем не менее доктор едва ли не каждую пересказанную Джаспером реплику Блохха обмусоливал и всякий раз раздражающе уточнял: «Именно это он сказал?», «Повтори слово в слово, что он тебе на это ответил…».

Джаспер передал все в точности. Все, что было после этого, он рассказал довольно быстро: вернувшись на берег, они с Хоппером забрали Винки из гостиницы «Плакса», Хоппер с трудом убедил Адмирала отпустить с ними Удильщика и согласился придержать у себя братьев Финлоу, пока не закончится расследование. После чего господин Бишеллоу велел своему человеку доставить Хоппера, его сопровождающих и пленника в Тремпл-Толл на экипаже дочери.

История на этом закончилась.

Пока Джаспер говорил, Винки заснул на своем стуле, а Хоппер опустошил блюдо с коврижками миссис Трикк. Экономка в кабинете не присутствовала и зашла лишь раз. Она была на Джаспера невероятно зла, и ее, кажется, не особо интересовало, что он сбежал из дома, чтобы помочь другу и похищенным детям. Экономка демонстративно игнорировала его извинения и вообще делала вид, что его не существует.

Наконец узнав, чем занимался племянник, доктор подвел итог: «Я рад, что на этот раз безрассудство в твоем стиле, Джаспер, закончилось хорошо, но, знаешь ли, если бы все обернулось плохо и ты погиб в одной из своих передряг, я бы велел могильщику выбить на твоем надгробии: “Закономерное следствие того, что некий племянник не слушался своего дядюшку и нарушал правила”».

Подобное заявление прозвучало слишком мрачно даже для Хоппера, и тот издал свое любимое «Гм». И все же он действительно считал, что Джаспер слишком легко отделался, а еще со страхом представлял, что ждет его самого, когда он вернется домой и предстанет перед сестрой.

«Что ж, – сказал доктор Доу. – Полагаю, сейчас стоит взяться за осмотр и лечение пациентов. Все остальное обождет…»

Констебль Хоппер был отправлен в аптеку мистера Лемони за средством от занфангена, которое в коллекции лекарств доктора отсутствовало, а сам доктор приступил к делу.

Начал он с Винки. К облегчению племянника, Натаниэль Доу сообщил, что заражение произошло недавно, и поэтому лечение, если он правильно понимает картину, должно пройти безболезненно и быстро. После чего Винки отправился вниз, к миссис Трикк, завтракать.

Далее доктор взялся за осмотр Удильщика, который все это время сидел на стуле в центре кабинета, опустив голову на грудь. А для Джаспера время потянулось вязкой резиновой конфетой. Конфетой с привкусом дядюшкиного занудства и обременительным ведением дневника исследований.

– Зачем все это нужно? – спросил мальчик, наблюдая за тем, как доктор Доу изучает рот их пленника. – Какая разница, как выглядят зубы Удильщика?

– Какая разница? – возмутился дядюшка. – Это очень важно, Джаспер. Начать с того, что я еще никогда не сталкивался в своей практике с больными занфангеном, так еще и ко мне попал поистине уникальный случай. Взрослый пациент! Подумать только, до сего дня я и не предполагал, что такое возможно! Доктор Дрейлих будет очень удивлен, когда прочитает мое письмо.

– Доктор Дрейлих… – раздраженно сказал племянник, глянув на книгу в черной обложке с серебристым тиснением «Редчайшие заболевания и как их лечить. Г. Р. Дрейлих», лежащую на дядюшкином столе. – Ты так о нем говоришь, как будто он – само великолепие.

– Так и есть, Джаспер, – серьезно ответил дядюшка. – Есть лишь два врача, которые вызывают мое безмерное уважение и которых я считаю своими наставниками, хоть никогда и не встречал их лично. Грегориан Дрейлих из Рабберота и Альберт Карлофф из Льотомна. Это подлинные гении – те, кто определяет наш век. И я счастлив, что мне выпал случай написать одному из них и, возможно (ты заметил, Джаспер, я сказал «возможно»?), мне удастся углубить и расширить исключительно великолепные исследования доктора Дрейлиха.

– Ты целую страницу только представлялся в своем письме.

Доктор Доу словно не услышал.

– Я уже давно собирался ему написать в связи с моей работой по гротескиане, но, к сожалению, поиск лекарства от нее пока что не дает результатов и…

– Что еще за гротескиана?

– Неважно. – Доктор глянул на часы. – К слову об этом, что-то мистер Хоппер задерживается…

С момента, как Натаниэль Доу взялся за осмотр «уникального случая» (то есть Удильщика) и «редкого, хоть и рядового случая» (то есть Винки), а констебль был отправлен в аптеку мистера Лемони, прошел уже час.

– Что ты думаешь по поводу этих зубов, Джаспер? – спросил доктор, вернувшись к своему исследованию.

– Они такие длинные, что зубной фее пришлось бы как следует раскошелиться.

Доктор Доу поглядел на племянника со снисхождением.

– Это не так, Джаспер. Длина зуба несущественна. Зубные феи всегда оставляют фунт, забирая тот или иной зуб, при этом все зубы разные. К тому же их интересуют лишь молочные зубы. Это доказанный факт, и множество историй о разочаровавшихся родителях, вырывавших своим детям коренные зубы и желавших таким образом подзаработать, тому подтверждение.

– Меня всегда удивляло, откуда у зубных фей столько денег.

Доктор Доу пожал плечами и вновь склонился над Удильщиком.

– Приступим к глазам…

Но ни к чему приступить он не успел. С лестницы раздался характерный топот, и в кабинет вошел констебль, сжимая в руке бумажный коричневый пакет.

– Почему так долго, мистер Хоппер? – спросил доктор, и констебль с досадой повел квадратной челюстью из стороны в сторону.

– У мистера Лемони не было лекарства. Аптекарю пришлось его готовить. Повезло, что он справился быстро – я уж думал, траванусь чем-то в его этой прозекторской.

– Провизорской, – исправил доктор и взял протянутый пакет. Извлек из него три склянки с густой молочно-белой жидкостью.

– Аптекарь сказал, что микстура должна настояться еще около двух часов.

– Вы передали мистеру Лемони мою просьбу исключить в данном случае вещества, вызывающие побочные эффекты?

Констебль почесал подбородок.

– Он сказал, что не понимает, о чем речь.

Доктор Доу удовлетворенно кивнул.

– Что ж, лекарству нужно время, а это значит…

– Это значит, доктор, – перебил Хоппер, – что настал момент, который мы и так слишком долго откладывали. Пока эта белая гадость настаивается, мы проведем допрос Удильщика и наконец выясним все, что ему известно. Приведите его в чувство.

Доктор Доу покачал головой.

– Я не понимаю…

– Чего вы там не понимаете?

– Зачем мне приводить его в чувство? Он все это время был в сознании.

Хоппер и Джаспер недоуменно уставились на пленника.

Удильщик медленно поднял голову…

…– Думаю, нет смысла представляться, – сказал доктор Доу. – Полагаю, вы слышали весь разговор, мистер Боттам.

Констебль Хоппер неуютно поежился и кашлянул.

– Только без глупостей. И советую развязать язык – для тебя же будет лучше, Удильщик, если ты все нам расскажешь.

Казалось, Удильщик не обратил внимания на его слова. Он не сводил взгляда с Джаспера, и мальчику стало не по себе.

– Ты – не тот, – проскрипел привязанный к стулу пленник. – Там был другой. Чужак. Но ты… Просто мальчишка?

– Ну да. Меня зовут Джаспер Доу, сэр. Приятно познакомиться, мистер Удильщик.

– Я не понимаю, где он, – задумчиво проговорил Удильщик. – Чужак… Мерзкая тварь, которая пыталась…

– Мистер Боттам, – резко прервал его доктор. – Мы рассчитываем на ваше благоразумие. Как вам и сказал констебль Хоппер на борту «Гриндиллоу», ваша няня использует чернила – несколько детей заражены. Одного из них вы могли видеть. Насколько я понял, вы не хотите, чтобы этих несчастных постигла та же участь, что и вас. Мы должны остановить убийства и вылечить детей.

– Как собрались вылечить и меня?

– Верно. Но сперва расскажите нам, что знаете. От этого зависит множество жизней.

– Что будет со мной после того, как вы меня вылечите?

Доктор отошел от него и сел за свой стол.

– Мы решим это после, мистер Боттам, но ваша дальнейшая судьба зависит от того, насколько вы будете искренни. В любом случае времена вашего самосуда на берегу под прозвищем Удильщик закончены.

– Самосуд? – с презрением проговорил пленник. – Вы так это зовете?

– Вы взяли на себя роль мстителя в маске, мистер Боттам. Пять лет вы выискивали на берегу людей, которых считали заслуживающими воздаяния, и…

– Они заслужили!

– Я в этом не сомневаюсь. И я понимаю вас: порой невероятно трудно сдержаться, когда видишь несправедливость.

– Ничего вы не понимаете, – возразил Удильщик. – Вы не знаете Фли, не знаете о том, что там творится. По ту сторону канала нет полиции. Да даже если бы и была! Думаете, такие, как он, что-то сделали бы?!

Пленник дернул головой в сторону Хоппера, и тот что-то глухо забормотал, грозно шевеля бровями.

– Знаете, мистер Боттам, – сказал доктор Доу, – я приверженец строгих формулировок и всего лишь называю вещи своими именами. Кто-то говорит, что подобное – это навешивание ярлыков, но я ведь доктор. Взгляните на мой шкаф с лекарствами: все склянки в нем подписаны. Именно благодаря ярлыкам я знаю, с чем мне приходится работать. Я сейчас скажу одну вещь, которая, вероятно, оскорбила бы до глубины души тех, кто придает слишком большое значение собственной личности… кхм… некоей собственной «значимости» и «уникальности»: люди мало чем отличаются от этих склянок на полках. Будь моя воля, я бы многих подписал, чтобы ни у кого не возникало сомнений в том, кем они являются. Также я бы с радостью запер их в каком-нибудь шкафу, но, к моему глубочайшему сожалению, подобное вряд ли осуществимо.

– И как бы вы подписали себя?

– «Замечательный доктор, благовоспитанный джентльмен и человек, вынужденный мириться с нескончаемым людским невежеством».

Джаспер и констебль Хоппер, не сговариваясь, закатили глаза.

– Но сейчас мы говорим не обо мне, мистер Боттам, – продолжил доктор. – Прошу вас, будьте откровенны. И я обещаю, что сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь вам.

– Что вы хотите знать? – спросил Удильщик.

– Для начала: зачем вы убили моряков с «Гриндиллоу? Лишь из мести?

– Это были не моряки. Почти все из них состояли в Братстве Чужих.

Доктор покивал. О чем-то подобном он и догадывался. Тем не менее он спросил:

– Как вы это поняли?

– Клеймо. У них на коже был знак Братства.

– Допустим, но вы сами сказали, что не все из них…

– Они знали! – Пленник в гневе тряхнул головой, и его длинные черные волосы колыхнулись. – Прекрасно знали, что происходит, и ничего не сделали, чтобы этому помешать. Весь экипаж «Гриндиллоу» участвовал в заговоре. Они убили моих брата и сестру, пытались убить мою няню. Убили бы и меня, если бы не Джоран Финлоу.

– А ваш отец?

– О, мой отец, – проскрипел Удильщик. – Человек, который решил убить своих детей… Он говорил, что не хотел этого, лгал, что и правда думал, будто отправляет нас на лечение, и якобы не отдавал приказа сбросить ящики в море – мол, он не представляет, что за флики были на борту. Разумеется, я не поверил ни единому его слову. Ваш племянник, доктор, почти угадал – в ту ночь все обстояло примерно так, как он и сказал. За некоторыми исключениями. Что бы вы ни думали, я не собирался убивать отца.

– Зачем же вы к нему пришли?

– Мне нужны были имена. За поставкой чернил в Габен стояло Братство Чужих, и я хотел узнать, как их можно найти. Впрочем, я не успел это выяснить – отцу стало плохо, и он рухнул замертво, а мне пришлось сбежать. След завел в тупик.

Эмоции на жутком лице Удильщика отличались от эмоций обычных людей – черные глаза были непроницаемы, острые зубы с каждым его словом сходились и расходились, будто перемалывая реплики, но пропитанный старой болью голос не оставлял сомнений – этот искаженный болезнью человек не лжет.

– Мистер Блохх, – тихо произнес доктор. – Что вы можете рассказать о нем?

Удильщик скривился.

– Мерзкий, пронырливый человек. Хлыщ, который продает угря в мешке. Я понял, что с ним нельзя иметь дел, как только встретил его. Около месяца назад Блохх вызвал меня на маяк при помощи фонаря. Я полагал, что сигнал подал Уолтер, но там был этот тип. Он сказал, что хочет помочь, предложил сделку.

– В чем именно она заключалась? – спросил доктор.

– Он пообещал мне помочь отомстить – якобы он знает того, кто был послан на «Гринлиллоу», чтобы убить нас. Но я не поверил, и тогда он сказал, что вернет няню Лилли. Это было невозможно – так мне казалось: Джоран рассказал, что ее сбросили за борт и она утонула. Я сообщил об этом Блохху, но он все отрицал – по его словам, няне удалось спастись, и все эти годы она провела в заточении на другом конце мира. Признаться, Блохх был весьма убедителен, и я почти поддался – уже был готов подписать договор, но то, что он потребовал взамен…

– Футляр с буквой «М», – вставил Джаспер, и Удильщик бросил на него скользящий взгляд.

– Что в футляре, мистер Боттам? – спросил доктор Доу, но Удильщик демонстративно щелкнул зубами.

– Это уже неважно. Блохх получил то, что хотел…

– Что в футляре, мистер Боттам? – жестким голосом повторил доктор.

– Изобретение Мраккса. Сыворотка. Не имеющее аналогов средство, подавляющее бой часов для… таких, как я.

Хоппер непонимающе уставился на доктора. Тот помрачнел. Джаспер крепко сжал в руке карандаш, который по-прежнему держал.

– Если ему нужна такая сыворотка, – предположил мальчик, – значит, он хочет передать ее какой-то твари из Ворбурга?

– Все намного хуже, Джаспер. – Удильщик кивнул, и доктор продолжил: – На основе того, что было в футляре, Блохх может сделать больше сыворотки. А это значит, что он способен предоставить всем тварям из Ворбурга защиту от едва ли не единственного, чего они боятся.

– Он хочет… Что? – недоуменно спросил Хоппер. – Привезти сюда больше таких же уродов, как тот, из коляски Няни?

– Мы не знаем точно, чего он хочет, мистер Хоппер. Но подобное возможно. Я только не могу понять, зачем ему это. Блохх решает затруднения и предоставляет услуги, заключает договора…

– Он заключил договор с кем-то из Ворбурга! – воскликнул Джаспер.

– Надеюсь, что так, – сказал доктор.

– Вы надеетесь?! – изумленно спросил констебль.

– Я надеюсь, что по другую сторону от предполагаемого договора кто-то конкретный из Ворбурга. Хуже, если это сам Ворбург.

В кабинете поселилась тишина. Доктор раздумывал, Хоппер не знал, что и думать, а Джаспер боялся. В эти мгновения он испытывал такой страх, какого не испытывал ни разу во время своего путешествия во Фли.

Натаниэль Доу нарушил молчание:

– Вы ответили отказом Блохху, мистер Боттам. Как он отреагировал?

– Сказал, что разочарован, но отметил, что понимает мое недоверие. И предположил, что я стану сговорчивее, когда он вернет няню Лилли. Назвал это… как он выразился?.. залогом в доказательство своей честности.

– И потом Няня вернулась, – подытожил Джаспер.

– Блохх сказал, что сообщит, когда она сойдет на берег. Все так и произошло. Я отправился в гостиницу «Плакса». Няня Лилли ждала меня там. Это была она и… в то же время не она. За все эти годы она совсем не изменилась. Она больше не была человеком.

– Как ей удалось спастись? Что она вам рассказала?

– Ее история зияла пробелами – няня Лилли и сама мало что помнила. Но все дело было в некоем судье. Этот судья и семь его детей поднялись на борт «Гриндиллоу» в одном из портов на пути его следования. Судья был вдовцом, и дети совершенно его не слушались – они были проказливыми и непоседливыми, но няне Лилли как-то удалось их обуздать. Она сказала, что ей стало жаль этого бедолагу-отца, и она решила помочь ему из благих побуждений. Судья был впечатлен тем, что она смогла приструнить маленьких безобразников и предложил ей работу в его доме. Говорил, что она – настоящее сокровище и что он искал именно ее. Его дети тоже умоляли мисс Лилли стать их няней, но она отказалась, ведь у нее уже были воспитанники. Судья сделал вид, что понимает. Тем не менее в благодарность за помощь с детьми он угостил ее чем-то – какой-то заморской сладостью, похожей на сушеный виноград. Именно эта «сладость» няню и заразила. В тот миг, как она проглотила ее, она стала меняться. А потом произошло то, что я представлял все эти годы: Роджера и Талию сбросили за борт. За ними сбросили и няню Лилли. Что произошло дальше, она помнила обрывочно. Из воды ее вытащили семь тварей, похожих на спрутов. Схватив няню, они догнали «Гриндиллоу» и заволокли ее на борт, а потом притащили в каюту судьи. Тварями оказались его дети. Няня была в ужасе после пережитого и могла думать только о своих воспитанниках, но судья сказал, что теперь ее это беспокоить не должно – мол, ее ждет новая работа. Няню усыпили и засунули в большой чемодан. Пришла в себя она уже на берегу. Судья подчинил ее волю, сделал покладистой и безропотной. Вместе с ней и детьми они отправились в Ворбург, и там, на пустошах, в доме судьи она и провела пятнадцать лет, пока не очнулась на борту парохода, везшего ее обратно в Габен.

– А как она попала в тюрьму? – спросил Джаспер.

– Что? – удивленно глянул на него Удильщик. – Какая еще тюрьма? Все эти годы мисс Лилли провела в доме судьи, лишенная разума и памяти, – присматривала за его детьми.

– А что насчет монстра в коляске? – поинтересовался доктор.

– До того, что я услышал в этом кабинете, я не знал ни о каком монстре. Няня сказала, что коляска пуста и что она как-то поможет ей отомстить. Мы покинули «Плаксу» и направились в Тремпл-Толл. Я расспрашивал ее, пытался выяснить, кто виновен в убийстве Роджера и Талии, но она и сама не знала – Блохх предоставил ей три имени, и этим человеком мог быть один из них.

Доктор Доу кивнул.

– Вы отказались в этом участвовать, я правильно понимаю, мистер Боттам?

Удильщик отвернулся.

– Никто не желает мести сильнее, чем я, но убивать ни в чем не повинных людей, надеясь, что один из них окажется нужным? Это же просто констебли. Это не фанатики Братства, поклоняющиеся Чужим из Ворбурга, не моряки, потворствовавшие убийству моих брата и сестры, не убийцы из Моряцких кварталов… К тому же я был уверен, что Блохх солгал няне: а что если ни одно из трех имен не принадлежит тому человеку? Что если после того, как няня убьет тех троих, он даст ей новые имена? Пусть я такая же тварь, как и прочие, но я… Я…

Не в силах сдержать эмоции, Удильщик замолчал.

Доктор откинулся на спинку стула и соединил кончики пальцев.

– Несмотря на то, что вас заразили занфангеном, мистер Боттам, а занфанген, как нам известно, меняет личность, вы не стали тварью. Я не знаю, почему так произошло. Быть может, живущий в вас паразит ослабел за годы, быть может, сказалось воспитание хороших людей – братьев Финлоу, но вы не такой же, как другие зараженные. И я попытаюсь очистить ваше тело от незваного гостя. Не представляю, что произойдет, когда это случится, но во мне живет убежденность, что с исчезновением Чужого исчезнет и Удильщик, и Найджел Боттам по-настоящему вернется. Боюсь только, что вас ужаснет то, что делал Чужой вашими руками, но помните, что вы – не он. Не Найджел Боттам убивал людей. Их убивал Удильщик.

– Вы что и правда так считаете, доктор?! – возмутился Хоппер.

– Именно так я и считаю. Вы, к счастью, плохо знаете, что такое безумие, констебль. Но если вам любопытно, загляните в «Эрринхауз» – там есть палаты, в которых заперты бедолаги, творившие ужасные вещи, только потому что были ведомы маниями. Здесь же все еще более очевидно. Это даже не мания. Существует такое понятие, как «Темный Попутчик». В данном случае у него есть имя, он надежно спрятался, но я вытащу его и убью. С помощью лекарства доктора Дрейлиха я верну Найджела Боттама.

Хоппер опустил голову и забурчал себе под нос, что убийца – есть убийца, и вообще все это выше его понимания.

Джаспер запустил пальцы в волосы и почесался. А затем сказал:

– Мы еще не все узнали. Вы же говорили с Блоххом потом, после того, как прибыла Няня, мистер Удильщик?

Удильщик снова клацнул зубами, и на его лице появилось злобное выражение, от которого Джаспера пробрало.

– Нет. Я не говорил с ним. Он говорил со мной. Когда на маяке снова загорелся фонарь, я пришел, но там меня ждал вовсе не Блохх. Там были четыре его куклы. Одна из них включила запись на фонографе: Блохх говорил, что теперь, после того, как он оказал мне услугу и вернул няню, я должен подписать договор, чем подтвердил мои догадки о том, что имени убийцы в списке няни нет. Сделка была прежней: имя в обмен на содержимое футляра (хотя бы одну-единственную склянку с сывороткой). Когда я снова ответил отказом, куклы напали на меня. Вернее, попытались. Я зажег фонарь и разделался с ними. Было ясно, что Блохх отправил их вместо того, чтобы явиться самому, потому что заранее знал мой ответ. Он провел эксперимент: устоят ли его куклы перед светом «люминатора». Не устояли.

– Живые куклы обладают личностями и неким подобием человеческого сознания, – сказал доктор. – Вероятно, это и стало причиной…

– Плевать на дрянных кукол! – перебил Хоппер. – Мы так и не узнали главного – имя того, на кого охотится Няня. Все было бессмысленно! Я думал, что Удильщик выдаст, где находится ее логово. Но очевидно, что он не знает! Проклятье! Плешивая задница!

– Никаких ругательств в этом доме, констебль! – строго сказал доктор Доу и повернулся к Удильщику: – Мистер Боттам, Няня ведь знала убийцу. Видимо, тот представился ей под вымышленным именем, но, может, она вам его описала?

– Нет. Да и за пятнадцать лет, думаю, он изменился. Мне известно только его прозвище. Няня подслушала, как называл его подельник.

– И как же?

– Ворон.

Джаспер потрясенно распахнул рот.

– О нем писал мистер Блохх! Он сказал, что я ни за что не найду Ворона! Он имел в виду убийцу!

– Осталось только понять, как нам найти этого Ворона, – пробормотал доктор Доу. – Мистер Хоппер, что с вами? Вам дурно?!

Констебль выглядел так, будто вот-вот грохнется в обморок. Его лицо раскраснелось, взгляд застыл, а нижняя челюсть ходила ходуном.

– Нет же! Я просто думаю – что, не видно?

– О чем думаете?

– Нам нужен констебль, так? Тот, кто служил в полиции Тремпл-Толл пятнадцать лет назад. Некто по прозвищу Ворон. Кажется, у нас есть небольшой шанс, что кое-кто знает Ворона.

– Кто?! – воскликнул Джаспер.

– Эх, – вздохнул констебль. – Вот меньше всего на свете мне хотелось бы к нему идти. Но, видимо, нет выбора. – Он глянул на доктора, перевел взгляд на его племянника. – У вас есть аллергия на нафталин?

***

После прошедшего дождя полуденный Тремпл-Толл походил на одну большую иллюстрацию к определению «грязная подметка».

Колеса экипажей разводили болото на мостовых, канавы вдоль улиц полнились бурой водой, а в некоторых лужах на тротуарах запросто можно было утонуть. Легче, казалось, снести весь Саквояжный район до основания и отстроить его заново, чем убрать все это безобразие.

С фонарных столбов, с труб и карнизов домов все еще капало, из затопленной в некоторых местах канализации вместе с зеленой жижей вытекал и мусор. Трости, туфли и башмаки джентльменов чавкали по слякоти, а дамы подтягивали подолы платьев. Впрочем, уйти чистеньким не удавалось никому – грязь перебиралась и в подъезды, и на лестницы, и в лавки с мастерскими.

Констебль Лоусон (или, как порой шутили его коллеги, «в девичестве сержант Лоусон») к грязи был привычен, хотя и застал еще те времена, когда Тремпл-Толл не представлял собой одну большую помойку, а Гильдия Дворников в городе пользовалась уважением.

Славные деньки его молодости… Бывший сержант часто вспоминал их с теплом и нежностью. Габен тогда был совсем другим, но потом что-то произошло, и жизнь здесь стала напоминать чемодан с дырой, через которую постепенно высыпалось как благополучие, так и добросердечность жителей. Кое-кто связывал это с появлением на Неми-Дрё – главной площади Тремпл-Толл – мрачного банка, присосавшегося к району с яростью голодной пиявки, и старый констебль был склонен с этим согласиться.

Всякий раз, появляясь на Площади, он не упускал случая выругаться, глядя на здание «Ригсберг-банка», и показать ему «чайку». Трепета перед банкирами и их прихвостнями Лоусон не испытывал – и правда, что они ему сделают? Хуже, чем то, что с ним сделала жизнь и служба в полиции, вряд ли кому-то удалось бы переплюнуть.

По традиции, показав банку «чайку», констебль Лоусон преодолел мостовую и подошел к главной афишной тумбе Тремпл-Толл. Развешанные на ней плакаты, вопящие о новейших театральных постановках и премьерах второй свежести, его не интересовали. Другое дело – здоровенная газетная будка, стоявшая у тумбы.

Будка под вывеской «Пресса Пеннифер» славилась тем, что в ней продавали не только набившую оскомину местную «Сплетню», но и издания из других районов города. Здесь «Фонарь» с Набережных располагался рядом с «Сонником Сонн» (разумеется, из Сонн). «Ржавый Трубень» из Гари соседствовал с «Габенской Крысой» из Фли. Еще больше на прилавке было журналов. Слева рядком лежали «Ужасы-за-пенни», «Роман-с-продолжением» и «Записки путешественника». Справа были: «Парик и Молоток. Сборник самых захватывающих судебных дел», «Вязание миссис Стрикен для благородных дам», «Головоломки и мозголомайки профессора Фукса», «Суп Суппе́» (еженедельный сборник рецептов) и прочие издания, как для почтенных джентльменов и дам из клубов, так и для скучающих обывателей. Удивительнее всего было наблюдать устроившиеся рядышком вестник моды «Брошюрр» и журнал о питомцах «Грыззль». Между тем самыми дорогими наименованиями в будке считались газеты из других городов – Льотомна, Рабберота, Тарабара и прочих мест.

Констебль Лоусон не понимал тех, кто их читает: новости из этих газет уже приходили устаревшими, так еще и отваливать за них по десять фунтов?! К тому же ему не было интересно, что происходит где-то там.

Дождавшись своей очереди, Лоусон подошел к окошку.

– Привезли, мадам Пеннифер? – спросил он, ползая взглядом по названиям газет, во множестве разложенных на прилавке.

Сухощавая старушка в очках с толстыми стеклами высунула из окошка руку и ткнула пальцем в пришвартованный неподалеку дирижабль.

– Если вы видите «Воблиш», мистер Лоусон, значит, вашу газету привезли. Можно было уже запомнить за все те годы, что вы заглядываете в мою будочку.

Констебль на отповедь газетчицы не обиделся: мадам Пеннифер была известной ворчуньей.

– Тогда я хотел бы получить свой номер «Мизантрополиса», – сказал он, вручив ей фунт. Следя за тем, как женщина достает из стопки газету, констебль кивнул на мухоловку в горшке, стоявшем на полке за ее спиной. – Вы еще не избавились от этого сорняка?

– С чего бы это? – возмутилась мадам Пеннифер.

– Ну, после того, что произошло у канала, многие выбрасывают свои мухоловки.

– Бестолочи выбрасывают. А я не верю тому, что пишут в газетах. Забирайте «Мизантрополис» и не задерживайте очередь, мистер Лоусон.

Констебль хмыкнул и, свернув трубочкой газету, сунул ее под мышку. Уступив в очереди место автоматону, который, по всей видимости, явился за журналом «Шестеренка», освещавшем новинки в мире механики и изобретений, Лоусон направился в свой любимый паб.

Обогнув станцию дирижаблей, он перешел мостовую и остановился у редакции «Сплетни». Констебль привычно задрал голову и недолго понаблюдал за чем-то, что пряталось среди труб на стене здания под крышей, после чего тяжко вздохнул и пошагал по тротуару дальше, в сторону темнеющей арки проложенного прямо сквозь дом трамвайного тоннеля.

Нырнув в него, он погрузился в темноту, кое-где слегка подернутую пятнами света от газовых фонарей, которые висели над головой.

До паба «Подвальчик Понтабрюха» идти было недалеко – его дверь выходила прямо в тоннель.

Стоило Лоусону войти в паб, тут же звякнул колокол над стойкой и раздался возглас хозяина:

– Эгей, пьяницы, оторвитесь от кружек! К нам заглянул сержант Лоусон! Человек, когда-то изловивший всех злодеев Золотого Века! Предлагаю выпить в его честь!

Сидевшие за столиками по углам пьяницы в ответ лишь что-то забурчали, кто-то безразлично махнул рукой.

Подойдя к усатому толстяку в переднике, Лоусон проворчал:

– Я изловил не всех, мистер Фиббс. Один ускользнул. К тому же я ведь давно не сержант.

Хозяин паба добродушно улыбнулся.

– Для меня вы всегда останетесь сержантом, мистер Лоусон. Я ведь помню, как вы спасли меня, когда я был ребенком, – вырвали из кривых лап Мадам Вороны.

Старому констеблю было приятно, что хоть кто-то в этом дрянном городе ценит его заслуги, но из скромности сказал:

– Не обязательно каждый раз, как я появляюсь, звонить в колокол, мистер Фиббс.

– Обязательно. Вам как всегда, сэр?

Лоусон кивнул и сел за столик у окна. Из-за темноты тоннеля казалось, что на улице стоит глубокая ночь.

Мимо прогромыхал трамвай, в пабе все начало подпрыгивать и дребезжать, но старик этого не замечал – тряска в «Подвальчике Понтабрюха» была для него делом привычным.

В ожидании позднего завтрака, он, как обычно, развернул газету и быстро оглядел передовицу.

– Что там у нас пишут в Старом центре? Хм… Любопытно…

Главный заголовок гласил:

«ТАИНСТВЕННОЕ ПЛАВАТЕЛЬНОЕ СРЕДСТВО ОБРАСТАЕТ НОВЫМИ ЗАГАДКАМИ!»

В статье говорилось о странной субмарине, обнаруженной две недели назад членами Общества Морских Исследований и Акванавтики на дне Пыльного моря недалеко от берега. Субмарина эта вызвала множество пересудов: никто до сих пор не понял, как она там оказалась, никто не знал, кто на ней приплыл. Ученые из ОМИиА, несмотря на все попытки, так и не смогли попасть на борт. Субмарина выглядела покинутой, но не заброшенной – и самое странное, что за день до ее обнаружения на том месте ничего не было.

Газетчики взяли очередное интервью у профессора Людвига Комова, главы ОМИиА, и тот поделился с ними сенсационным открытием, связанным с загадочной субмариной. Подчиненные профессора выяснили, что их находка – живая! При этом они по-прежнему считали, что им предстал не какой-то неведомый науке обитатель глубин: металлическая обшивка, люки и механические плавники это исключали. Во время очередной попытки вскрыть люк субмарина издала настоящий животный рокот и на две трети забурилась в дно. К своему удивлению, ученые выяснили: то, что они изначально приняли за шесть носовых иллюминаторов, оказалось глазами этого поразительного гибрида существа и машины. Исследования продолжались…

– Болваны… – пробормотал Лоусон, достав из кармана и разгладив газетную вырезку из номера «Мизантрополиса» трехнедельной давности.

На фотографии было запечатлено полуобнаженное обезображенное тело мужчины, лежащее на полу какого-то склада. Голова бедолаги располагалась отдельно от тела и стояла на вершине нарисованного кровью мертвеца символа, похожего на букву из какого-то древнего, забытого языка. На груди мужчины было вырезано послание, которое никто так и не понял: все приняли его за какую-то тарабарщину. В прессе высказывалось предположение, что имеет место некое ритуальное убийство, за которым стоит маньяк-одиночка или культ фанатиков. Расследование и поиск убийцы зашли в тупик.

– Они так и не связали убийство этого Сэдуорта и появление субмарины, – под нос себе произнес констебль. – Не обратили внимания на даты. Тело обнаружили в Портах сразу после того, как субмарина прибыла. Любопытно, к чему все приведет. Если скоро не появятся новые трупы и все это заглохнет, как дедовский «Бэдфорд», то значит, я ничего не смыслю в странных делах.

Мистер Фиббс принес тарелку с запеченными кроличьими ножками и бутылочку «Понтабрюха», и Лоусон, не отрываясь от газеты, взялся за завтрак.

К его огорчению, больше в свежем номере «Мизантрополиса» не оказалось ничего заслуживающего внимания.

Расправившись с кроликом и горьким пойлом под этикеткой, на которой кого-то тошнило, констебль сложил газету и, оставив на столе оплату, направился к выходу. Теперь можно было и на службу идти.

Покинув паб, он, слегка пошатываясь, двинулся к выходу из тоннеля, где в дыму и смоге виднелись многочисленные вывески лавок Твидовой улицы.

Прочитанное в газете Лоусона пугало. Может, он был стар, может, как считали коллеги, из него и сыпалась пыль, но опыт подсказывал ему: грядет нечто действительно мерзкое. То, что затронет весь город. В последнее время все больше стало появляться новостей о похищениях, все больше заметок касались подпольных культов и извращенных ритуалов. Фанатики поднимали головы и вылезали из своих щелей. Все это намекало на то, что они что-то знают. Или чувствуют. Или… ждут?

Встревать Лоусон был не намерен. Да и что он сделает, списанный в утиль старый констебль из захолустного привокзального района? Он лучше других знал, каково это пытаться вразумить тех, кто не привык думать своей головой, или пытаться раскрыть глаза тем, кто не хочет или боится видеть. Они не верят, говорят, что он из ума выжил, зовут его вороной, каркающей беды. Нет уж, пусть все будет, как будет. Когда каждый день ешь один и тот же суп, в какой-то момент тот приедается, а он, Лотар Лоусон, за годы службы слишком много раз озвучивал им «Я же говорил…».

Старый констебль вышел из трамвайного тоннеля на Твидовую улицу и побрел по ней в сторону Дома-с-синей-крышей. Торопиться было некуда – его не хватятся, возможно даже, не заметят его отсутствия.

Пройдя мимо кафе «Омлетссс!», он глянул на другую сторону улицы, где в нише у сигнальной тумбы скучали Габбли и Доридж. Эти два хлыща вместо того, чтобы во все глаза выискивать кругом различные угрозы, скрывались за разворотами полуденной «Сплетни». Ни тот, ни другой и глазом не повели бы, пропади кто-то из них. «Д-об-УК», может, и встряхнуло сержантский состав, но прочие…

«Во что превратилась полиция за последние двадцать лет… Бестолочи, бездарности, тюфяки…» – с горечью думал Лоусон. Если бы вдруг Гоббин внезапно сошел с ума и поставил его на дело, бывшему сержанту некого было бы даже взять в свой отряд – разве что Уискера. Еще, вероятно, Дилби. Тот, правда, редкостный трус и простофиля, но что-то в нем есть – недаром он, единственный из всего личного состава, сунул нос в дело улицы Флоретт…

Констебль Лоусон ощутил вдруг знакомое жжение в спине, чуть выше поясницы, и внутренне напрягся.

Слежка?! Но кому нужно за ним следить? Гоббин приштопал к нему «хвост»? Вряд ли… Или это как-то связано с «Д-об-УК»? Те, кто охотились на констеблей, решили взять его, Лоусона, за жабры? Подумали, что он слишком легкая жертва, если разгуливает в одиночку?

Не подавая виду и не оборачиваясь, констебль шел дальше. У него не было глаз на затылке, как у злодея Окулуса, которого он когда-то поймал, но они ему и не требовались, чтобы понять: слежка ведется не с тротуара. Бросив быстрый взгляд в витрину овощной лавки «Брюквинс», он изучил мостовую сзади – движение на ней пытается притвориться обычным: экипажи едут в обе стороны, с трудом протискиваясь на узкой Твидовой улице, фыркает паровой трицикл, а один кеб…

«Да! Это он!»

Ничем с виду не выделяющийся кеб едва полз – улица перед ним была пуста. Так медленно кебы не ездят: те, кто ими управляют, знают цену медлительности, ведь чем дольше доставляешь пассажира – тем позже возьмешь следующего.

Жаль, не разглядеть, кто сидит за рычагами. Лоусон знал лично всех кебменов в Тремпл-Толл – эти люди многое видели и слышали, в прежние времена они бывали полезны…

Дойдя до конца квартала, констебль зашел за угол, в тихий пустынный переулок, и нырнул за чистильный шкаф. Достал револьвер, взвел курок…

Если не считать доносившегося до укрытия Лоусона шума Твидовой улицы, в переулке было тихо. Лишь в мусорных баках неподалеку возились крысы, а над головой в какой-то момент затряслась труба пневмопочты…

В переулок завернул кеб. Медленно проехав несколько ярдов, он остановился почти вплотную к чистильному шкафу.

«Ну давайте, попробуйте меня взять!»

Старик пригляделся. На передке сидел мистер Боури. Это было странно – констебль неплохо знал кебмена: Боури был честным парнем и не участвовал в различных темных делах. Разве что сейчас его привлекли обманом или подчинили при помощи какой-то мерзкой гипнотической штуковины.

Дверь кеба открылась, и на тротуар вышел недоброго вида громила в сером пальто и котелке. Оглядевшись по сторонам, он повернул голову туда, где в потемках прятался старый констебль.

Лоусон поднял револьвер.

– Не дури, нафталин! – бросил он. – Это ведь я!

Лоусон округлил глаза.

– Хоппер?!

– Нет, твоя мертвая женушка.

Старик не спешил опускать оружие. Все это было отчаянно странно. Вокзальный хмырь Хоппер, который исчез неделю назад, когда был ранен его напарник, и которого уже записали в жертвы убийц констеблей, вдруг объявляется и… Что это на нем надето?! Больше всего Лоусона смущали усы громилы. Из-за них он его и не признал сразу.

– Я никогда не был женат, Хоппер, – проскрежетал старик. – Чего от меня надо? – И затем он спросил, подразумевая похитителей: – Ты с ними?

– Да, – ответил вокзальный констебль.

«Ну конечно! – с яростью подумал Лоусон. – Один из наших заодно с этими мразями! Вот как они уводили парней от тумб!»

Из экипажа выглянул джентльмен в черном цилиндре.

– Мистер Лоусон, – сказал он. – Мы просто хотим поговорить. Вам нечего опасаться.

Старик узнал его. Да ведь это тот доктор, который проел плешь Гоббину, приятель Железного комиссара!

– Доу?

– Натаниэль Френсис Доу.

Лоусон лихорадочно соображал: «Нет, тут что-то другое. Если замешан этот доктор, значит, я поторопился с выводами. Этот тип поймал Черного Мотылька, разоблачил убийцу, отыскал награбленное и вернул его в “Ригсберг-банк”, по слухам, разделался с Некромехаником и к тому же помог уничтожить мухоловку с улицы Флоретт… Проклятье! Да ведь все очевидно!»

– Вы расследуете похищения и убийства констеблей?

Хоппер пожал плечами.

– Ну да. А ты что подумал?

Лоусон опустил револьвер и вышел из укрытия.

– Не лезь в мою голову, Хоппер. Ты ведь в курсе, что Гоббин тебя списал? Все думают, ты уже покойник!

Хоппер с досадой пожевал губами.

– Да, были такие мысли. Но я жив, как видишь. Полезай в кеб – разговор есть.

– Прошу вас, мистер Лоусон, – добавил доктор Доу. – Нам нужна ваша помощь.

Терзаясь вопросами и домыслами, старый констебль принял приглашение.

Помимо доктора, в салоне сидел лохматый мальчишка.

– Добрый день, сэр, – сказал он. – Меня зовут Джаспер.

– Наслышан.

Хоппер протиснулся в кеб и, когда он закрыл за собой дверь, экипаж тронулся.

– Какого лысого здесь творится? – спросил Лоусон, переводя хмурый взгляд с одного попутчика на другого.

– Ваше недоумение оправдано, мистер Лоусон, и мы… – начал доктор, но Хоппер его перебил:

– К моей сестре приходили?

– Конечно. А ты как думал? Всё ей рассказали. Мисс Хоппер тоже думает, что ты мертв!

– Как бы не так, – возразил вокзальный констебль. – Что с Бэнксом?

– Его обнаружили вовремя и быстро доставили в больницу. Доктора его зашили – Гоббин пригрозил им, что каждого отправит в Хайд, если они его добьют. Два дня назад он пришел в себя, но ничего не говорит.

– Старина Бэнкс – не подвел…

– Хоппер, где ты был? Что стряслось у тумбы Хоуни?

Прежде, чем вокзальный констебль успел ответить, доктор быстро проговорил:

– Как вы правильно поняли, мы занимаемся поиском убийц, мистер Лоусон. И мы уже близки к их поимке. Сейчас мы не можем вам рассказать всего, но, полагаю, скоро все раскроется так или иначе.

– Чем я-то могу помочь? – удивился старик. – Меня не допустили к делу. Розыском руководит сержант Кручинс – все подметки себе стер, но пока так никого и не нашел.

Доктор поморщился.

Лоусон слышал о произошедшем не так давно в саду ГНОПМ: Кручинс с нескрываемым упоением рассказывал о том, как поставил на место нелепого доктора Доу из переулка Трокар – их взаимная неприязнь открытием для старика не стала.

– Вы ведь служите в полиции Тремпл-Толл уже… сколько?

– Тридцать два года.

– Ско-о-олько?! – не поверил своим ушам мальчишка.

– Поступил на службу в восемнадцать. Шел пятьдесят восьмой год. Сержанта получил в двадцать четыре…

– А потерял когда? – поддел его Хоппер. – Доктор, ближе к делу. Иначе нас ждет трехчасовая лекция по истории с подробным описанием всех дохлых злодеев.

– А я бы послушал, – вставил Джаспер Доу.

– Не сегодня, – отрезал доктор. – Мистер Лоусон, прошу простить, но у нас мало времени. Итак. В ходе расследования мы наткнулись на некое прозвище. Принадлежало оно (а может, и сейчас принадлежит) констеблю. Мы бы хотели узнать, кому именно. Нам известно, что он состоял на службе пятнадцать лет назад и участвовал в некоторых сомнительных делах.

– Что за прозвище?

– Ворон, – сказал Хоппер.

Старик уставился на него, как на помешанного, а затем расхохотался. По-настоящему, его не смешили уже очень давно: в последний раз он так смеялся, когда наблюдал, как злодейка Леди Вуаль пытается оторвать от пола в банковском хранилище мешок с деньгами, не зная, что тот приклеен к этому самому полу.

Вокзальный констебль и доктор переглянулись.

– Видимо, вы знаете человека, которому принадлежит указанное прозвище, – сказал Натаниэль Доу.

– Конечно. – Лоусон повернулся к Хопперу. – И ты его знаешь.

– Откуда бы? При мне никаких Воронов в Доме-с-синей-крышей не было.

– Ну разумеется, он там был. Ворон и сейчас там.

– Кто он, мистер Лоусон?

Старик прекратил смеяться и пронзил доктора пристальным взглядом.

– Человек, который вам нужен… Ворон, хотя его так давно никто не зовет, а многие уже и не вспомнят, что когда-то так звали… Ворон – это правая рука Железного комиссара, старший сержант полиции Тремпл-Толл Гоббин.

У Хоппера отвисла челюсть. Доктор заскрипел зубами.

– Чего-то подобного я и опасался, – пробормотал Натаниэль Доу.

– И что будем делать, доктор? – с отчаянием и страхом в голосе спросил Хоппер. – Гоббин – это не шутки.

Доктор Доу посмотрел на него, и констебль поежился от того, как холодно блеснули его глаза.

– Мы сделаем то, что должны, мистер Хоппер. Мы арестуем старшего сержанта Гоббина за убийство детей Боттам.

Старик Лоусон невесело хмыкнул и покачал головой.

– То, что о вас говорят, – правда, доктор.

– И что же обо мне говорят?

– Вы сумасшедший.