Первое, что я почувствовал, вырываясь из наркотической дремы — боль. Не сравнимую ни с чем из моего предыдущего опыта. Каждая клетка тела горела словно облитая кислотой. Мускулы, пролежавшие без движения семь лет, теперь мстили за долгое бездействие. Сухожилия натягивались как струны готовые лопнуть. А кости… казалось, их выкручивали гигантские тиски.
Я не закричал только потому, что заранее стиснул зубы так, что они едва не крошились. Контроль. Мне нужен был полный контроль. Мне нельзя показывать истинную силу и нельзя демонстрировать реальную скорость восстановления.
— О, объект пришел в сознание, — бесстрастный голос доктора Шварца проник сквозь завесу боли. — Показатели нейронной активности удивительны! За сутки восстановлено около тридцати процентов синаптических связей. Такого результата следовало ожидать через две недели минимум.
Скрипнули подошвы ботинок по стерильному полу. В поле зрения появилось лицо — усталое, с глубокими залысинами и странно блестящими глазами за толстыми стеклами очков.
— Доброе утро, Ваше Высочество. Как самочувствие? — в его голосе не было ни капли сочувствия, только научный интерес.
— Как будто меня пропустили через мясорубку, — хрипло выдавил я.
— Абсолютно нормальная реакция, — кивнул Шварц. — Мы проводим симуляцию мышечной активности и регенерацию нервных окончаний. Это… несколько болезненно.
Он сделал пометку в планшете, не обращая внимания на мои страдания. Я украдкой осмотрел помещение. По-прежнему стерильная лаборатория, только теперь я был пристегнут к странному устройству, напоминающему помесь госпитальной койки с тренажерным оборудованием. Десятки тонких игл были воткнуты в основные мышечные группы, через них поступали импульсы, заставляющие мускулы сокращаться и расслабляться в ритме, напоминающем физические упражнения.
— Потрясающе, доктор Шварц, — раздался голос из динамиков. — Состояние мускулатуры значительно лучше прогнозируемого.
Я поднял глаза к потолку, где скрывались камеры наблюдения.
— Генерал рассчитывал на гораздо более длительный восстановительный период, — продолжал неизвестный мне собеседник. — Но этот образец превосходит все ожидания. Возможно, мы сможем приступить к полевым испытаниям раньше?
— Не стоит торопиться, — ответил Шварц, проверяя показания на мониторах. — Физическое восстановление — лишь часть процесса. Требуется полная синхронизация неврологических и психических функций, иначе объект не сможет служить эффективным детектором.
Я мысленно усмехнулся. Они считают меня всего лишь инструментом. И это их фундаментальная ошибка. Но для того, чтобы ею воспользоваться, мне нужно время. И информация.
— Какой сегодня день недели? — спросил я, делая вид, что едва могу говорить.
Шварц чуть приподнял бровь, явно удивленный столь прозаическим вопросом.
— Среда, — ответил он после секундной паузы.
— А число? — продолжил я, бессильно уронив голову, словно даже этот простой разговор истощал меня.
— Двадцать третье сентября 2032 года, — доктор склонился над планшетом. — Хотя эта информация вряд ли имеет для вас значение в данный момент.
Но он ошибался. Мне нужно было хронологически ориентироваться в новом мире. Семь лет… столько изменений, столько переменных. Что стало с Красновой и моими друзьями? Что случилось с Империей? Из обрывков разговоров, которые я слышал, было ясно, что Кривцов контролирует, как минимум, серьезную часть территорий. А «террористическое Сопротивление» под руководством Вики продолжает борьбу.
— Мы п-приступаем к следующему этапу, — раздался молодой голос слева от меня.
Я скосил глаза и увидел лаборанта — тощего юношу с растрепанными русыми волосами и нервным тиком у правого глаза. Его бейдж гласил «Марк Левицкий, младший научный сотрудник».
— Приступайте, — кивнул Шварц и обратился ко мне. — Сейчас вы почувствуете покалывание в области спины и шеи. Не пугайтесь. Мы стимулируем нервные окончания.
Обычные покалывание? Вот же пи… лжец. То, что последовало, больше напоминало удары тысячи игл, вгоняемых одновременно в каждый позвонок.
— Доктор Шварц, — молодой лаборант неуверенно теребил планшет, — если позволите, я хотел бы взять дополнительные образцы для моего исследования.
— Что за исследование? — Шварц нахмурился.
— Моя диссертация. О влиянии межпространственных энергий на клеточную регенерацию. Объект… то есть, пациент — идеальный образец.
Я уловил в его взгляде что-то странное. На долю секунды его глаза встретились с моими, и в них промелькнуло нечто… странное.
— Не думаю, что это хорошая идея, — Шварц покачал головой. — Генерал не одобряет дополнительные вмешательства в протокол «Феникс».
Лаборант мгновенно сник, но продолжал бросать на меня короткие взгляды, пока возился с аппаратурой. Что-то тут было не так.
Мои размышления прервал новый приступ боли, на этот раз более концентрированный — устройство начало физическую терапию нижних конечностей. Я чувствовал, как мои мышцы принудительно растягиваются и сокращаются, восстанавливая забытые семь лет назад движения. Хотя часть моего сознания регистрировала каждую волну агонии, другая часть — более отстраненная — отмечала, как быстро восстанавливается мое тело. Слишком быстро для обычного человека после семи лет комы. Даже для Супера.
— Поразительно, — пробормотал Шварц, проверяя показания. — Регенерация клеток почти на 300% выше ожидаемой. Его мускульная ткань реагирует так, словно была в гиперсомнии, а не в коме.
Я мысленно сделал пометку — скрывать скорость восстановления более тщательно. Что бы ни планировал Кривцов, мне нужно время. Время для наблюдения, анализа и сбора информации. А пока… пока пусть думают, что я лишь сломленная тень себя прежнего.
Следующие два дня слились в сплошную череду процедур, тестов и перемещений между различными отделениями центра «Гиперион». Каждое движение я использовал для сбора информации — запоминал коридоры, привычки персонала, режим смены охраны. Подсчитывал количество вооруженных солдат, фиксировал расположение камер наблюдения, замечал малейшие детали в планировке здания.
А еще я слушал. Разговоры охранников на пересменке, болтовню лаборантов во время обеденного перерыва, редкие переговоры по внутренней связи. Информация капала медленно, но я складывал осколки в единую картину.
Центр «Гиперион» располагался в горах, далеко от крупных населенных пунктов. Это была сверхсекретная правительственная лаборатория, где помимо меня содержались другие «объекты» — Суперы с редкими способностями, а также некоторые аномалии, изъятые из мест разломов.
Империя переживала не лучшие времена. После закрытия порталов семь лет назад остались тысячи «микроразломов» — небольших пространственных аномалий, которые продолжали возникать в разных частях страны. Кривцов использовал эту угрозу, чтобы укрепить свою власть, объявив военное положение, которое длилось уже седьмой год. Он сформировал особые подразделения для борьбы с аномалиями, набранные в основном из Суперов, лояльных режиму.
Но была и другая сторона — сопротивление, которое постепенно набирало силу. После моего исчезновения Краснова сумела объединить разрозненные группы повстанцев. У них были базы в труднодоступных горных районах, система тайников и сеть информаторов. Они совершали диверсии, саботировали военные объекты и, судя по обрывкам разговоров, были весьма эффективны.
— Еще одна атака в Восточном секторе, — тихо говорил один из охранников, когда меня перевозили в отделение для очередной процедуры. — Повстанцы взорвали исследовательскую станцию. Говорят, там хранилось какое-то суперсекретное оборудование.
— Снова эта Краснова, — второй сплюнул. — Дьявольская женщина. Уже седьмой год как проклятая в бегах, а поймать не могут.
— Еще бы, — хмыкнул первый. — У нее же этот здоровяк, как его… Валун. С таким телохранителем хрен подберешься.
Сердце дрогнуло. Валун жив! Я сдержал улыбку, продолжая изображать полубессознательное состояние, пока меня везли на каталке.
— Мне кузен рассказывал, он в патрульной службе Северного сектора, — продолжал охранник. — Говорит, с ними еще какие-то Суперы-подростки. Вроде как телепаты или что-то в этом роде.
Я напряг слух. Подростки? Мои дети? Неужели Глеб, Кирюша и остальные не только выжили, но и активно участвуют в сопротивлении?
— Тихо ты, — оборвал его напарник. — Болтать меньше надо. Особенно при перевозке этого, — он кивнул в мою сторону.
Я расслабил мышцы, демонстрируя полную апатию. Спектакль должен быть безупречным.
Вечерами, когда активность в центре стихала, я осторожно проверял свои способности. Результаты были… интересными. Моя сила Удлинения вернулась почти в полном объеме — я мог растягивать конечности почти так же, как до комы. Но что-то изменилось. Процесс стал более плавным, текучим, словно моя плоть на клеточном уровне научилась подчиняться воле с меньшим сопротивлением.
Копирование силы Валуна тоже функционировало, хотя и требовало больше концентрации. Я чувствовал, как мышцы наполняются плотностью и мощью, превращаясь в стальные канаты под кожей.
А вот Танец теней… с ним произошли самые странные метаморфозы. Я все еще мог растворяться в тенях, но теперь весь процесс ощущался иначе. Словно я не просто скользил по теням этого мира, а проваливался на долю секунды в какую-то промежуточную реальность. Ощущение было жутковатым, но открывало новые возможности — теперь я мог перемещаться даже там, где тени были слабыми и размытыми.
И еще было кое-что… странный «резонанс», который я ощущал, когда поблизости активировалась какая-либо электроника. Словно я мог почувствовать ее присутствие на каком-то глубинном уровне. Электронные замки, камеры наблюдения, медицинское оборудование — все они словно «шептали» мне, когда я концентрировался. Это была не полноценная новая сила, скорее побочный эффект от контакта с межпространственными энергиями. Но потенциально полезный.
К исходу третьего дня я уже мог самостоятельно садиться в постели и даже пытаться стоять, поддерживаемый медперсоналом. Доктор Шварц был весьма доволен прогрессом, хотя я целенаправленно демонстрировал лишь малую часть своих реальных возможностей.
— Потрясающе, просто потрясающе, — бормотал он, проверяя показания мониторов. — Если так пойдет дальше, мы сможем начать полевые испытания уже к концу недели!
Я изображал усталость и апатию, но на самом деле каждый нерв звенел от напряжения. Что за «полевые испытания» они готовили? И сколько у меня осталось времени до того, как мой спектакль будет раскрыт?
В ту ночь, когда коридоры Гипериона опустели, а дежурный персонал сократился до минимума, я ощутил это. Странное покалывание на коже, будто воздух насытился статическим электричеством. Мои новоприобретенные чувства улавливали тонкие колебания в структуре реальности. Что-то приближалось. Или кто-то.
Я закрыл глаза, притворяясь спящим, но все мышцы были напряжены в готовности.
Сначала появился свет — слабое фиолетовое сияние, просачивающееся сквозь стену напротив койки. Оно пульсировало, словно было живым, постепенно обретая форму. Силуэт, смутно напоминающий человеческий, проступил из свечения. Контуры уплотнились, обрастая деталями, и передо мной материализовалась она.
Алиса Кривцова.
Она выглядела почти как обычный человек — стройная девушка лет двадцати трех, со светлыми волосами, собранными в практичный хвост, и бледным лицом с тонкими чертами. Почти… если бы не глаза, в глубине которых плескалась бесконечная глубина космической пустоты, и не странная полупрозрачность кожи, через которую будто просвечивали созвездия далеких галактик.
— Так-так, наследник трона наконец проснулся, — произнесла она с легкой насмешкой в голосе. — Долго же ты заставил нас ждать.
— Алиса, — я не стал скрывать, что бодрствую. — Ты изменилась.
— Как и ты, — она сделала шаг к моей койке, плавно, словно парила над полом.
— Что тебе нужно? — я наблюдал за каждым ее движением, готовый среагировать при малейшей угрозе.
— Просто поговорить, — Алиса остановилась в паре шагов от койки. — Ты ведь не поверил ни единому слову моего отца, верно?
Я осторожно приподнялся, стараясь не потревожить датчики, прикрепленные к телу.
— О чем именно ты хочешь поговорить?
— О проекте «Феникс», конечно, — она сделала легкий жест рукой, и на мгновение ее пальцы стали полупрозрачными, сквозь них мелькнули далекие звезды. — О том, что мой отец на самом деле планирует сделать с тобой. И о том, что происходит с разломами по всей Империи.
— Я слушаю, — я откинулся на подушки, демонстрируя спокойствие, которого на самом деле не чувствовал.
— Разломы не закрылись полностью, — начала Алиса, и ее голос на мгновение приобрел странные обертоны, словно за ней повторяли ее слова сотни других голосов. — Ты замедлил процесс слияния миров, но не остановил его. Микроразломы продолжают появляться повсюду. Тысячи маленьких трещин в ткани реальности.
— И Кривцов использовал это, чтобы захватить власть, — кивнул я.
— О, мой отец всегда умел извлекать выгоду из любой ситуации, — Алиса улыбнулась, но в ее улыбке не было тепла. — Сначала были армейские спецподразделения для защиты от монстров, потом — комендантский час для безопасности граждан, затем — ограничение свобод и военное положение. Классический сценарий.
— А где в этом сценарии место для проекта «Феникс»?
Алиса подошла ближе, и я почувствовал исходящий от нее холод — не физический, а какой-то более глубинный, космический холод пустоты.
— Мой отец хочет иметь возможность открывать и закрывать разломы по собственному желанию, — тихо произнесла она. — Контролируемые порталы в другие миры, через которые можно получать ресурсы, технологии, энергию… или вооружение. Представь себе — целые армии из других измерений на службе у моего папочки.
Я похолодел. Но это объясняло, почему Кривцов так дорожил мной, почему не убил, когда была возможность.
— И я нужен как детонатор? — спросил я, хотя уже знал ответ.
— Как ключ, — поправила Алиса. — А я — как замок. Вместе мы образуем механизм, способный манипулировать структурой реальности. Ты ведь чувствуешь разломы, правда? Даже здесь, даже после семи лет комы. Это осталось при тебе.
Я не стал отрицать. Действительно, с момента пробуждения я ощущал странные колебания в окружающем пространстве — словно тончайшую вибрацию на самой границе восприятия.
— А ты? Что ты получаешь от этого союза с отцом? — спросил я, внимательно наблюдая за ее реакцией.
Алиса отвела взгляд, и на мгновение ее черты словно поплыли, теряя человеческие очертания.
— Стабильность, — наконец ответила она. — Возможность оставаться… собой. Или хотя бы подобием себя.
Я понял. После контакта с межпространственными сущностями она постоянно балансировала на грани — между человеческой природой и чем-то совершенно чуждым. И отец, видимо, нашел способ помочь ей удерживать этот баланс. Взамен на ее сотрудничество.
— Но ты пришла не просто рассказать мне об этом, — я подался вперед, напрягая мускулы, которые восстанавливались гораздо быстрее, чем полагал доктор Шварц. — Ты хочешь чего-то еще.
— Умный мальчик, — Алиса улыбнулась, и в ее улыбке промелькнуло что-то печальное. — Да, я хочу предложить тебе сделку. Лучше работать со мной, чем с моим отцом. Я могу гарантировать тебе определенную… свободу действий.
— А взамен?
— Твоя помощь с разломами. Не закрывать их полностью, а… стабилизировать. Построить систему контролируемых, безопасных переходов между мирами. Баланс, а не полное разделение.
Я задумался. Предложение звучало заманчиво, но в глазах Алисы, за человеческой маской, я видел ту же жуткую бездну, что и семь лет назад. Да, она научилась контролировать свою трансформацию, но сущности внутри нее никуда не делись. Просто затаились.
— Почему я должен тебе доверять? — прямо спросил я.
Алиса рассмеялась, и в ее смехе эхом отозвались голоса существ из-за грани реальности.
— Ты не должен, наследник. Никому не доверяй. Особенно тем, кто называет себя твоими союзниками.
Она сделала шаг назад, ее контуры начали расплываться, словно она готовилась уйти тем же путем, каким пришла.
— Подумай над моим предложением. У тебя не так много времени. Через три дня начнутся полевые испытания.
— Подожди, — я выпрямился, чувствуя, как датчики натягиваются. — Что ты знаешь о Сопротивлении? О Красновой и других?
Алиса уже почти растворилась в сиянии, но её голос прозвучал отчетливо:
— Не все твои союзники остались таковыми, а не все враги — врагами. Запомни это, наследник.
И она исчезла, оставив после себя лишь легкий запах озона.
Следующее утро принесло новый виток процедур, ещё более интенсивных, чем предыдущие. Доктор Шварц, казалось, вознамерился ускорить программу реабилитации любой ценой. Новые инъекции, аппараты стимуляции нервной системы, даже какая-то экспериментальная кислородная терапия — всё это обрушилось на меня шквалом медицинских манипуляций.
— Показатели регенерации тканей всё ещё превосходят прогнозы, — говорил Шварц, проверяя данные мониторов. — Но мы должны форсировать процесс. Генерал запрашивает ежедневные отчёты лично.
— Генерал т-торопится, — заикаясь, подал голос младший лаборант Марк, копошась у аппаратуры. — В-все говорят, что в северном секторе активность повстанцев растёт. К-кривцов хочет быстрее запустить проект.
Шварц бросил на него раздраженный взгляд.
— Левицкий, поменьше разговоров. Больше работы.
— П-простите, доктор, — стушевался Марк.
Но когда Шварц отвернулся, проверяя показания другого монитора, молодой лаборант снова посмотрел на меня. Только теперь его взгляд был острым, целенаправленным, без тени нервозности или страха. Он едва заметно кивнул в сторону дверей, затем прикоснулся к нагрудному карману и снова уставился в свой планшет.
Интересно. Весьма интересно.
Вечером, когда основные процедуры были закончены, и лишь дежурный персонал оставался в лаборатории, Марк вернулся, чтобы взять образцы крови.
— С-стандартная процедура, — пробормотал он достаточно громко для камер наблюдения. — Нужно проверить уровень лейкоцитов.
Он наклонился ко мне, вводя иглу в вену. И тихо, так, что только я мог услышать, прошептал:
— Я от Красновой. У вас много друзей за стенами лаборатории. Готовится операция.
У меня перехватило дыхание, но я сохранил внешнее спокойствие. Впервые за три дня — реальный шанс. Связь с внешним миром. Информация.
— Нам нужно поговорить, — едва слышно прошептал я в ответ. — Без камер.
Марк едва заметно кивнул и продолжил работу, вытягивая кровь в пробирку.
— Завтра вечером. Во время смены охраны, — так же тихо ответил он и добавил громче, для камер. — Всё готово. Анализы будут з-завтра утром.
Я расслабился на койке, но внутри всё звенело от напряжения. Значит, они готовят операцию. И Марк — связной. Слишком хорошо, чтобы быть правдой? Возможно. Но других вариантов у меня не было. Я должен был рискнуть.