Осеннее усекновение

ЗАПРЕЩЕННАЯ ПТИЦА

В смотровой — кельевая лепота.

Аскетичная парта.

Мерцающий иконостас мониторов.

Пустой зал — и немо беснующийся перед белой, выделанной одноглазым чукчей, отданной за ящик самопальной водки шкурой, мир.

Скучная библиотека с пейзажами, дружно закосившими под Малевича.

«Карельская береза» с неубранной трапезой — недоеденный рокфор, недопитый апельсиновый сок.

Класс, наполненный силуэтами убитых и таксидермированных.

Крутящаяся вхолостую беговая дорожка с экзальтированным подергиванием индикатора пульса и давления.

Балкон — разногеометрические опустошенные бутылки.

Терраса с распластанным обмусоленным далматинцем клоуном.

На угловом, крайне правом, до сих пор темном экране — наконец-то признаки жизни.

Мальчик без ревущего багги, в директорском вертком кресле.

Компьютер с доступом в Интернет.

Запароленный вход в сетевую игру.

Черно-золотая с буквами глаголицы заставка с запрещенной повсеместно птицей.

Пузырь спокойно, без суеты и шелудивой спешки, осваивал андренолиноподстегивающий «Гамаюн».

Туалетную дверь приоткрыл мимолетный сквозняк.

«Гамаюн», запрещенный во всех странах мира, даже в тех, где на сто тысяч дистрофиков — один допотопный монитор и 386-й процессор.

Одинокий таракан (восьмидесятипятичленистый усач), благополучно переживший две химических и две бактериологических атаки, покинул убежище, спрятанное в глубине сквозняковой, неблагоприятной для нежных тараканьих кондиций, вентиляционной шахты.

«Гамаюн», за который в Штатах дают пятнадцать с конфискацией; в гуманной России — только общережимный, подпадающий под амнистию, трельник; в Эмиратах рубят отточенными мечами дамасской стали головы, а в Китае публично расстреливают.

Осторожно, короткими перебежками с уступа на уступ — к свету, теплу, изысканной пище.

«Гамаюн», сработанный семь лет назад питерскими хакерами в отместку за жесткую регламентацию и воинствующую коммерциализацию интернетного пространства.

Проскользнул в дверную щель.

«Гамаюн», основанный на одном постулате, обратном эволюционным процессам: право существования всего когда-либо созданного природой и человечеством, притом в любой субстанции, не подчиняющейся ни физическим законам, ни общественной морали, ни логике — ничему.

Отправился вдоль лакированного фигурного плинтуса и моментально наткнулся на сушеные тела личинок первого возраста, еще отдающие запахом, несущим гибель.

«Гамаюн» — всемирная игра, глобальный вирус, черная дыра, поглощающая все и вся.

Рискуя быть раздавленным тяжелым, на резиновом ходу тапком, рванул напрямик из коридорной пустыни навстречу благоденствию и роскоши.

Спаси гамаюнова птенца — где угодно, как угодно, чем угодно, от кого угодно

Вот оно — громадное, успокоительно вибрирующее, блаженно теплое, с многообещающей, регулярно открываемой дверцей, за которой потусторонние температуры и вкусности, перемещающиеся до стола и обратно.

«Гамаюн» — неуправляемый стихийный синтез и неконтролируемый лавинообразный распад.

Благодатная атмосфера вдруг неуловимо засурдинила близким, родным, желанным.

В очередном кратком отпуске за очередного крота осчастливила криминальным «Гамаюновым» кодом, вместе с легкой гонореей, одна малоразборчивая интернетгулящая особа.

Из опломбированного чемодана ошалело выскочила утомленная картонно-бумажной диетой тараканиха, отяжеленная тридцатидвухяйцовой оотекой.

Антибиотик успешно замочил гонококки, а код пропал, напрасно использованный (совокупно неделю) из-за отсутствия свободного времени.

Нечаянная встреча тараканихи из спецхранилища и ветерана химических войн состоялась под кухонным столом.

Пузырь оставил директорское рекреационное кресло наедине с подвисшим «Гамаюном».

Таракан, будущий номинальный многодетный папаша, сопроводил изнемогающую супругу в претеплое место за холодильником.

Угловой, крайний правый, монитор снова замаскировался под сдохший по техническим причинам.

Таракан взволнованным галопом — подальше от священнодействия и поближе к чему-нибудь калорийному.

Для осмотра верхних полок видеоархива залез с ногами на парту.

Летописные кассеты — идеальный ряд, начинающийся с 3 октября 2001, по календарному возрастанию.

Выдернул первую и еще две из ранних наугад.

Цветы, голубые ленты, коробки «трюфелей» и «птичьего молока».

Доставка из больницы домой под усиленной охраной дюжины мотоциклистов.

Согбенный белый халат.

Протертый спиртом шпатель на кювете.

Вспухшая десна: первые зубки.

Сетчатый манеж с погремушками.

Шагнул, упал, встал.

Вернув младенческие дни в ячейки, покинул смотровую, демонстрирующую на всех мониторах ночные интерьеры.

Не раздеваясь, на так и не расстеленную кровать.

Снился птенец гамаюнов, которого никто, нигде, никогда не находил, но который упорно стенал о помощи; снился дряхлый кентавр с лицом полуулыбчивой Джоконды, с ядреными силиконовыми грудями взамен тяжелого вымени, гнуантилоповским хвостом, вельзевуловскими, опаленными вечным огнем геенны копытами, в мятой пролетарской кепке, с бериевским, приклеенным скотчем пенсне, с крупом, надежно укрытым рузвельтовским пледом, с чаковским копьем наперевес и нефертптиевским ожерельем на грязной шее; снился тронувшийся с широкой поляны дуб, размахивающий золотой пудовой цепью, уделанный по комель лечебной, из радоновых источников грязью и гуано, перемешанным с шумерским илом, — дуб с крепкими сучьями, увенчанными геральдическими щитами царственных домов Европы и Новой Зеландии, с ветками, опутанными стекловолокнистыми нитями и разумными листьями, претенциозной корой от эльфов; снился птенец гамаюнов, которого никто, нигде, никогда…