Отвергнутая жена

Глава 12

- Здесь сласти, сбитень, немного хлеба и вот еще, - парень порылся рукой за пазухой, - Яичко вареное.

- У меня почти нет молока, - голос Люции дрогнул, случилось то единственное, чего она на самом деле боялась. Ее малыш, ее кроха станет мучиться животом, горько плакать. И она теперь ничем ему не сможет помочь.

Страж только хмыкнул в ответ.

- Не бойся, я купил козу и сдоил молока. Успел отнести еще теплым для Зенона.

Люция не поверила своим ушам, а Герберт продолжил, только щеки его едва покраснели,

- Нас у матери семеро было, первых шестерых она сама выкормила, а последышу уже ничего не досталось. Хорошо, купили тем годом козу, выручила нас очень.

- Спасибо.

Люция не знала, как и благодарить стража за такой поступок. Кто бы еще ради чужого ребенка пошел на такое? Или ради нее? Ни один человек в целом городе не стал бы ей теперь помогать, только Герберт. И он даже не боится ее, наоборот, старается утешить. Только ведёт себя немного странно, будто хочет сознаться в чем-то, да слов подобрать не может.

Парень присел на корточки перед окном темницы, взялся руками за прутья, подергал их немного. Черные волосы стражника сегодня не были заплетены в косицу, рассыпались по воротнику куртки. Красивый он и очень смелый, не того она полюбила, не того в мужья себе выбрала. Герберт ни за что бы ее не предал, не бросил бы в темницу, он даже сейчас помогает как может. Делает то, что она сделать не в силах из-за жестокости Розена – заботится о ее мальчике.

Не кормить ей больше своего малыша грудью, не слышать сопения, и маленькие губки больше не обхватят сосок, не будут высасывать молочко, причмокивать от удовольствия. От этого так больно душе и кажется, что самое сладкое в своей жизни она уже потеряла.

Люция уперлась лбом в кованую решетку, рухнул ее крохотный мир, ее мимолетное семейное счастье. Что бы теперь ни говорил муж – все бесполезно, словам она больше не верит, сам же Розен ее от этого отучил.

Герберт ласково провел по волосам ведьмы, парню действительно хотелось ее утешить, дать хоть каплю надежды. Да только чем тут поможешь? Он еще слишком хорошо помнил, как плакала и гневалась его собственная мать, когда поняла, что младшенькому ее молока не досталось. Их, старших, называла обжорами, будто они нарочно все ее молоко выпили.

- Все хорошо будет, не переживай. На козьем молоке крепкие растут дети. И Зенон вырастет крепким.

- Обещай, что не помешаешь отцу Паулу, что бы он ни делал с моим Зеноном.

- Обещаю. Только и ты мне поверь. Я спасу тебя, вытащу отсюда. Уедем верхом в мою страну, там хорошо. Мать моя вас примет, изба у нее большая. По весне поставлю свою. Жизнь наладится, будет не просто, но точно лучше, чем в покоях барона. Лес полон дичи, хозяйство заведу. Станешь жить как княжна, ни в чем нуждаться не будешь. И я ни о чем тебя не попрошу, - голос Герберта дрогнул. Он боялся сказать вслух то, заветное, о чем не смел и мечтать. Но и таить свои чувства от Люции не собирался. Ни к чему это им, - А согласишься стать моей женой, так приму вместе с сыном. Своим его назову. И церкви не бойся, у нас она другая. Обвенчаемся по пути к моему городу.

Люция подняла заплаканные глаза вверх, заглянула в лицо Герберта. Тихо-тихо она спросила.

- И ты меня совсем не боишься? Я ведь и вправду колдунья.

- Не боюсь. Подумай, потом скажешь ответ. Я не тороплю и помогу, несмотря на то, что ты решишь, - парень стер слезинки с лица Люции своими руками.

Все, чего он боялся - спугнуть диковинную птичку, допустить грубость. Красивая-то какая, и смелая, умная, один ее взгляд чего стоит. Медовые глаза баронессы пьянят куда хлеще хмельного меда. Только стыдно до черта от того, что он уже видел ее белоснежное тело. Как лихо она переодевалась при других стражах. Ему бы прощения просить, за то, что глаза не сумел закрыть вовремя, да только язык от стыда занемел.

Где-то неподалеку послышался грубый голос, Герберт без сомнения различил властные ноты градоначальника. Дорожную кочку тот и то ругает, споткнулся, видать, еще немного – и прикажет ей убраться с тропинки. Вот наглец!

- А что ты тут делаешь, а?

Градоначальник без труда различил фигуру стража, сидящего у окна темницы. Герберт поднялся на ноги. Худо, что его здесь заметили. Этот точно станет болтать, ни к чему это хорошему не приведёт. Еще и барону доложить может.

- Любопытно стало, что ночью в темнице творится, вот и заглянул в окно. Неужели нельзя.

- Ты подерзи еще мне! Любопытный нашелся! - мужчина выпятил объёмный живот вперед, сально ухмыльнулся, - Это за какие такие услуги ты колдовке воду принес? Кто разрешил? Я барону все расскажу, пускай и тебя запрут, а лучше на цепь посадят! Сейчас и решим.

Градоначальник наклонился, чтоб подобрать опустевшую флягу с земли. Как неудачно вышло, что Герберт забыл ее прибрать вовремя. Или, наоборот, удачно? Один точный удар поясного ножа избавил стража от сомнений. В темнице тихонько ахнула Люция. Дело за малым - перенести тело подальше отсюда, ни к чему баронессе глядеть на труп, да и суета тут лишняя не нужна. Например, ко входу в часовню. Пусть люди думают, что на градоначальника напали разбойники. Шли грабить часовню, да этот встал на пути.

*** Через час, когда луна скрылась за облаками, а отец Паул ушел далеко, барон Розен направился в темницу. Мощеная дорога отдавала гулким эхом под его тяжелыми шагами. В руках мужчина держал громадную корзину, полную до самого верха лучших яств, горлышко кувшина было завинчено тугой пробкой. Тут же было и хорошее платье жены, ее мягкие сапожки, шитые из оленьей кожи.

Ведьма или не ведьма – какое мне до того дело. Жена! Какую глупость я сотворил! Жить я без нее не могу. Не захочу жить один, не захочу быть с другою.

Крепкий мужчина бегом спустился по лестнице, одним кивком головы приказал стражу отворить тяжелый засов. Розену думалось, будто жена его уже давно без сознания. Не пить и не есть столько времени! Как он мог это позволить с ней сотворить? Как решился ее запереть? Дурак был! Быть может, и к лучшему? Теперь он ее напоит, привалит к своей груди, возьмет на руки и ...

Нет, так просто жена его не простит. Скорей глаза выцарапает! Дикая кошка, гордячка, спеси в ней больше, чем в герцогине! А какая стать? Быть может, и нет в Люции ни капли благородной крови, зато характер сильней, чем у иных воинов. И теперь барону придется отведать его силищу на себе.

Люция только закончила трапезу, когда заслышала шаги мужа. Девушка смахнула крошки с губ, тщательно их промокнула. Глаза ее наполнились совсем нехорошим блеском. Пусть Розен кается, пускай молит о прощении. Ни за что она его не простит! И тронуть себя не даст, даже руки не подаст для поцелуя. Еще неизвестно, кто теперь на свободе – барон или она.

Розен рванул дверь на себя. Его жена стояла напротив окна, выпрямив спину. Стройная и прекрасная, как всегда. Волосы девушки были собраны в скромную косу, ее Люция перебросила через плечо. Самый кончик косы при этом жил своей собственной жизнью - точь-в-точь как кошачий хвост. Он покачивался из стороны в сторону, обвивал тонкие щиколотки, щекотал девичье тело.

- Прости, я ошибся, - за последние дни Розен посерел лицом, сник, его прямая спина согнулась, а щеки запали.

- Не прощу. И ты не ошибся, я – ведьма. Кстати, ты так быстро разучился стучаться перед тем как войти в мои комнаты? Плохо, я тебя научила.

- Не говори больше так. Нас услышат. Ты – моя жена и принадлежишь мне, - побагровел барон.

Он бы ринулся вперед, схватил бы Люцию, да не посмел. Нельзя так с кошкой, никогда она не простит. Только за дверью от баса Розена вздрогнул всем телом суровый страж.

- Я не жена тебе больше, - спокойно ответила хрупкая женщина.

- Никто не расторгнет наш брак, слышишь?

- Я отказываюсь быть твоей женой! Этого достаточно.

Легкая улыбка прошлась по губам ведьмы. Барон был взбешен. Ему стоило громадных сил взять себя в руки.

- Зато я от тебя не отказываюсь.

- Не отказываешься? Ты УЖЕ отказался, уже предал меня!

- Когда? - голос мужчины внезапно стал сиплым, он дернул воротник камзола, чтобы дышать.

Несколько драгоценных пуговиц оторвались и упали в солому. Каждая из золота, в центре каждой полыхает рубин, а по краю выбито имя Розен. Люция проводила пуговки взглядом. К утру она их непременно отыщет и отдаст Герберту в благодарность. Парень умный, не попадётся, когда решит их продать.

- Тогда, когда меня волокли сюда стражи.

- Я ошибся. Прости меня.

- Или тогда, когда ты оставил меня здесь без воды и еды, без удобной постели.

- Угощайся. Здесь сладкое вино, вода, все те лакомства, которые ты так любишь, - барон поставил корзину к ногам жены.

- Я не приму от тебя даже корочки хлеба.

Розен скрипнул зубами. Он не привык слышать отказы. Всегда и везде брал то, что хотел. Бесстрашный завоеватель, надежный хранитель границы своей страны, сильный, крепкий. Кто смел так разговаривать с ним? Но под взглядом Люции он терялся, превращался в робкого влюбленного юношу. Один только раз осмелился повысить на нее голос, обвинил в колдовстве, выгнал и ... И полностью уничтожил себя. Кажется, исчезни жена, он сдаст замок и все свои земли любому без боя. Просто не станет смысла в победе, некому будет ее посвятить. К чьим ногам бросить?

- Зенону нужна сильная мать.

- Вспомнил о сыне?

- Я всегда о нем помнил. Умоляю, поешь. Хотя бы немного.

- Нет.

- Люция, ты нужна мне, ты нужна нашему сыну.

Полный тоски взгляд мужа откликнулся болью в сердце Люции. Они так сильно любили друг друга, но разве можно простить того, кто предал тебя? Наверное, можно. Однако Розену хватило смелости отвергнуть не только ее, но и сына! Он лишил их мальчика материнского молока, из-за этого кроха заходился в плаче. Такое нельзя простить никому, никогда!

Розен упал на колени. Грозный мужчина сделал это впервые за всю свою жизнь. Он не боялся так смерти, не боялся так сильно бесчестия, как боялся теперь остаться навсегда без любимой. Барон склонил голову перед колдуньей так низко, как только мог.

- Прости меня. Я сделаю все, что пожелаешь.

- Я хочу, чтоб ты убрался из моих новых покоев. Вместе со своими подачками. Будешь пить вино – помни, как оставил кормящую мать Зенона без капли воды. Будешь есть – вспоминай, на что обрек меня. Останешься в спальне с девицей, вспоминай о том, что потерял навсегда. Никогда больше ты не сможешь насладиться ничем сполна. Всегда будешь вспоминать обо мне. И даже с женщиной ничего у тебя не выйдет. Будь проклят! Не муж, не воин и даже не мужчина! Мужчины так не поступают.

- Да как ты смеешь! - Розен вскочил на ноги. Он успел занести руку для пощечины, скорее удара. Люция не дрогнула, смотрела все так же презрительно и улыбалась.

- Только посмей, тогда ты и сам себя уважать не сможешь.

- Мерзавка!

Барон бросился к выходу. Люция расхохоталась вслед мужу. Через минуту в дверном проеме возник страж.

- Унесите это. Я не принимаю подарков от недостойных.

Ошарашенный стражник молча выполнил приказ. Подобрал с пола корзину и выскочил за дверь. Лязгнул засов. Девушка отошла в самый темный угол, прислонилась спиной к холодной влажной стене. По ее лицу потекли горькие слезы, грудь содрогнулась от беззвучных рыданий. Она потеряла любимого навсегда, никогда его больше не увидит, разве что на суде. Нет больше их семьи, ничего не осталось от той великой любви, что была. От того сильного чувства, из-за которого, осталась в этом мире колдунья. Не обнять ей его на прощание, не вдохнуть запах его сурового тела. И ничего уже не удастся исправить. Она проснется вдовой. Нельзя простить предателя! Зачем только она влюбилась в барона, зачем вышла на ту поляну в лесу? Лучше бы и не видела его никогда!