Падение Башни Искушения

Глава 4 Мужун Цзялань: улыбка Будды

Орхидея цветет в глубоких безлюдных ущельях, она благоухает для себя.

Среди развевающихся знамен и флагов, среди праздничной толпы, среди боя барабанов и звуков музыки, одетая в красное платье, Цзялань сидела на белой лошади и казалась особенно тихой. Такая невозмутимость более присуща людям, пережившим тяжелые бедствия, однако Цзялань обладала ею от рождения.

«Орхидеей»[37] девушку назвала матушка. Тот, кто способен выдержать одиночество, сможет и отстоять свои мечты. По пути в дом мужа Цзялань повторяла про себя слова матушки и крепко размышляла над ними. Жизненный путь долог, идти по этой дороге человеку суждено одному, поэтому обязательно нужно научиться благоухать для самой себя, даже когда никто не смотрит.

Поместье рода На был простым и строгим. На шеях пары каменных львов перед воротами были повязаны банты из красных шелковых лент, создавая торжественную праздничную атмосферу. Перед воротами поместья На уже ожидал слуга, одетый с иголочки, он помог Цзялань сойти с лошади. Барабанный бой прекратился и сменился мелодией «Мягкие звуки», ее обычно исполняли, когда невеста прибывала в дом жениха.

Спустившись с лошади, Цзялань замерла, сжимая пальцами жемчужины на нижнем крае свадебного покрывала, расшитого золотыми нитями. Жемчужины были идеально круглыми и гладкими, словно четки, оберегавшие ее душевный покой.

Чжаоюнь была подле Цзялань. Она передвигалась мелкими шагами, следуя указаниям членов семьи На и сопровождая невесту внутрь поместья. Войдя во двор, они повернули к флигелю главного зала, и только тут Чжаоюнь заговорила, прошептав Цзялань на ухо:

– Почему они еще не вышли с приветствием?

Цзялань остановилась. Жемчужины на покрывале подпрыгнули и закачались у нее надо лбом. Стараясь казаться спокойной, она сказала:

– Раз я здесь, надо жить по здешним правилам.

Чжаоюнь ничего не ответила. Придерживая Цзялань, она медленно провела ее через галерею, и они вышли в просторный внутренний двор. Цзялань почувствовала легкий аромат цветов, который показался ей знакомым. Чем же это пахнет? Она с любопытством приподняла расшитое жемчугом покрывало и огляделась. Оказалось, что во дворе рос огромный куст розоволистной малины[38], его ветви поднимались выше карниза и были обильно увешаны цветами, испускавшими сильный аромат. Это растение по-другому называют «улыбка Будды», в священных книгах говорится, что его цветы распускаются на небесах. Они белые и нежные, а тот, кто увидит их, тотчас избавляется от скверны. Это доброе предзнаменование, дарованное небесами!

– В поместье На тоже растет «улыбка Будды», – сообщила Чжаоюнь на ухо Цзялань.

У Цзялань спутались мысли: в родном доме перед ее покоями тоже цвело это растение, его куст был такой большой, что под ним могло спокойно расположиться почти десять человек. Каждое лето, когда наступал пик цветения, матушка и батюшка вместе принимали под ним гостей. Была у них одна игра с простыми правилами: тот, в чью чарку упадет лепесток, должен пить до дна. Во время веселых разговоров налетал легкий ветерок, наполняя чарки каждого из гостей лепестками, – в итоге пили все и напивались до бесчувствия. Матушка называла эти встречи «застольями парящих лепестков», в Дундучэне не было человека, кто бы не говорил о них.

Кроме того, матушка делала прекрасное вино из цветков «улыбки Будды». Она растирала в порошок корешки ароматных трав, засыпала его в бутылки с вином и плотно запечатывала их. Бутылки открывали, только когда наступал сезон, их содержимое источало невероятное благоухание, а когда в нужный момент на чарку с вином опускался лепесток «улыбки» и запах напитка смешивался с ароматом цветов, все присутствовавшие делались безмерно веселы и довольны.

Чарка с крепким вином, на поверхности которого плавает лепесток «улыбки Будды», была свидетелем помолвки матушки и батюшки, доказательством их чувств друг к другу.

Вспомнив, как родители вместе веселились на «застольях парящих лепестков», Мужун Цзялань невольно прослезилась. Когда же их чувства друг к другу станут как прежде?

Неспешно они дошли до дверей главного павильона. Сопровождавшие их две женщины средних лет остановились, почтительно вытянули руки и откланялись:

– Невеста, отдохните пока здесь, а когда наступит счастливый час для свадьбы, вы с женихом обменяетесь поклонами в голубом шатре.

Цзялань присела на плетеную лежанку, укрытую полотном с резвящимися в воде утками-мандаринками[39], вытканными золотой нитью, и вздохнула с облегчением. Чжаоюнь взяла с прикроватного столика чашку дымящегося чая и поднесла ее девушке.

– Все-таки это семейство из зажиточных, знают толк в вещах. Вторая госпожа, этот сорт чая вполне неплох, выпейте немного, утолите жажду.

Хоть Чжаоюнь и болтала без умолку, она заметила, что чайный отвар чистый и прозрачный, ничуть не хуже знаменитого южного чая, который обычно подавали в доме Цзялань. Только странно, что в поместье На так тихо и пустынно, не похоже, чтобы тут справляло свадьбу богатое и знатное семейство, не было должного шума и веселья. Так недолго и подозрениям возникнуть.

– Вторая госпожа, очень уж странно, что мы вот так сразу и во внутренние покои пришли, – Чжаоюнь, поклонившись, протянула Цзялань чайную чашку, но на душе у нее было неспокойно.

– Да что же ты ерундой занимаешься? Думаешь, в такой момент у меня есть настроение чай пить? Поди-ка разузнай, может, случилось что!

Свадьбу следует праздновать торжественно, громко, нельзя же проводить ее вот так поспешно и небрежно! Цзялань только прибыла в дом жениха и не осмеливалась принимать поспешных выводов, но все равно терялась в догадках. Вдруг что-то пошло не так и теперь жених хочет расторгнуть помолвку? Нет, он не посмеет так сделать: даже если ему и взбредет в голову подобная идея, обратного пути уже нет – Цзялань решительно остановила поток тревожных мыслей.

– Слушаюсь, вторая госпожа, – Чжаоюнь озорно показала язык и выскользнула за дверь.

Все вокруг погрузилось в тишину. Блестящие капли градом сыпались на землю – ливень затянулся. Оказалось, что на небо уже вышла луна, поблескивая серебристым светом.

Цзялань приподняла расшитое жемчугом свадебное покрывало и увидела пару красных свечей, озарявших всю комнату мягким светом. Она уловила смесь ароматов выпечки и сладостей, которые вызвали сильное голодное урчание в животе. Со вчерашнего дня до сегодняшнего утра, почти двадцать часов, у нее маковой росинки во рту не было – неудивительно, что она проголодалась.

Цзялань решительно сняла с себя покрывало и постелила его поверх парчового свадебного одеяла. Большой круглый стол был заставлен синими фарфоровыми мисками на высоких ножках, в которых были выложены мусс из вишни и темного риса, горки пампушек и лепешек на пару. В углу выстроились в ряд кувшины с вином, на каждом из них был наклеен ярко-красный иероглиф «двойное счастье»[40].

Цзялань пальцами аккуратно взяла несколько кусочков сладостей, проглотила и запила чаем. В желудке стало уже не так пусто. Девушка прошлась туда-сюда по комнате, сделала несколько кругов, но подумала, что ей не подобает так себя вести, все-таки необходимо придерживаться ритуального этикета. Она вернулась к лежанке, накинула на голову красное покрывало и, выпрямившись, села в ожидании. Через какое-то время Цзялань, почувствовав усталость, облокотилась на спинку лежанки и вздремнула.

В полусонной дреме она вышла на шатающихся ногах из поместья На и оказалась на широкой равнине. Вокруг колыхались буйные волны ароматных трав. Небо было темно-голубым, поле убегало в бескрайнюю даль, и ветер пригибал траву к земле, благодаря чему вдали был виден пасущийся скот. В воздухе раздавались печальные звуки моринхура[41]. После дождя небо было чистым, мокрые побеги блестели, залитые солнцем. Несколько лошадей благородных пород паслись с опущенными головами, а в небе над ними сияла двойная радуга.

Необъяснимым образом эта картина посеяла радость в сердце Цзялань, ей показалось, будто божества сошли на землю. Она пристально вгляделась в радугу – та переливалась всеми цветами спектра, будто полотно великолепно расшитого атласа.

– О, Амитабха![42] – Светлое имя Будды заставило ее повернуть голову.

Крепко сложенный юноша, облаченный в желтую монашескую рясу, остановился за ней, держа на поводу коня. Он взялся будто из ниоткуда.

Цзялань замерла в удивлении. Было что-то особенное во внешности этого монаха: он был не просто красив, весь его облик был окутан какой-то торжественностью и строгостью и казался неприкосновенным. Он сложил ладони в молитвенном жесте, пустил лошадь погулять и подошел к Цзялань.

– И ты здесь? – внезапно сказал он тоном, каким близкие люди приветствуют друг друга, встретившись после долгой разлуки в условленном месте.

– Ага, и ты тоже сюда пришел? – ответила Цзялань с той же нежностью.

Как странно! Действительно, было чувство, что они уже виделись, неужели это и правда какой-то давний знакомый?

– Еще помнишь, какие слова я сказал тебе, когда мы разлучались в прошлой жизни? – Уголки рта монаха поднялись в легкой улыбке.

Цзялань заметила, что его желтая ряса обветшала и протерлась, видимо, ее носили очень долгие годы.

– Ты? Я? Разлучились? Какие еще слова?

Цзялань мучительно ломала голову, пытаясь вспомнить. Казалось, что какие-то воспоминания у нее правда были, но она не могла понять какие. По-прежнему пребывая в неведении, Цзялань покачала головой.

– В прошлой жизни я не смог сделать тебя своей женой, но мы поклялись друг другу, что будем вести праведную жизнь. Я пообещал, что если встречу просветленного учителя, то обязательно буду помнить, что ты все еще покрыта красной пылью суетного мира. Я пообещал, что если обрету спасение, то приду за тобой.

Эти слова монаха в желтой рясе прогремели как гром среди ясного неба, пробили покрытые пылью ворота в прошлую жизнь Цзялань. Колесо сансары открутилось назад. Он сын богатых родителей, ее молодой супруг. В первую брачную ночь он решительно сбросил роскошную мирскую одежду и ушел из дома, чтобы посвятить себя вере и духовному совершенствованию. Она с тяжелым плачем выбежала из комнаты новобрачных, пыталась догнать его, не в силах расстаться.

События давнего прошлого ясно воскресли в памяти Цзялань, а из глаз хлынули слезы. Она сорвалась и кинулась ему в объятия, заливаясь плачем. Она вспомнила: то были прощальные слова, которые он сказал перед самым отъездом.

Сколько же перевоплощений прошло с той разлуки? Сколько жизней было прожито?

– Ты уже обрел спасение и поэтому пришел за мной?

Прошло много времени, прежде чем Цзялань подняла голову. Все ее лицо было испещрено следами слез, будто орхидея, покрытая каплями дождя.

– Я уже встретил просветленного учителя и сейчас иду к спасению. Я знаю, ты все еще скитаешься в суетном мире, поэтому и нашел тебя. Мы должны помочь друг другу, вместе идти к спасению в этом бренном мире и исполнить волю Неба, завершить наше дело на земле.

Монах привел в порядок спутавшиеся волосы Цзялань. Его лицо оставалось невозмутимым.

– Какая еще воля Неба? Какое дело?

Цзялань совсем запуталась. Неужели она обладает особой силой, раз должна, по его словам, исполнить волю Небес?

– Веления Небес нельзя озвучивать и нельзя преступать.

Монах запрокинул голову и посмотрел на небо, его лицо источало благоговение. Взглянув вдаль, туда, где радуга упиралась в горизонт, Цзялань, к своему изумлению, увидела фантастический воздушный замок.

– Мне пора.

Монах приставил пальцы к губам и с силой свистнул. Раздался пронзительный звук, и его белый конь вмиг примчался к господину и смиренно остановился подле него.

– Куда же ты? – Цзялань с удивлением обнаружила, что уже не тяготится разлукой, не горюет о его отъезде, как в той жизни.

– Туда, куда нужно прийти. – Голос монаха был мягок, а лицо спокойно. – Мы еще встретимся, связь между нами, возникшая в прежней жизни, не прервется.

Ветер донес до Цзялань эти его слова. Она проводила взглядом силуэт монаха, удалявшегося верхом на лошади. Степной ветер налетел вновь, и ей резко стало холодно. Мелькнула белая вспышка, кончиком носа Цзялань ясно почувствовала густой аромат «улыбки Будды».

– Вторая госпожа, вторая госпожа! – Цзялань очнулась от голоса Чжаоюнь, которая явно была довольна собой. Так это был сон!

– Представляете себе, какое странное дело – наш новоиспеченный жених сейчас в храме Баньжо ухаживает за своей матушкой. Боюсь, что этим вечером церемония не состоится.

– За матушкой ухаживает? Так он не в поместье На? – Цзялань тут же вскочила и подбежала к зеркалу поправить растрепавшиеся волосы.

– У него две матушки. Господин На рос в храме Баньжо, выкормившая его матушка – это монахиня, матушка-наставница Чжисянь, у господина На крепкая связь с ней. Наставница Чжисянь уже в летах, ей вдруг стало плохо, и она потеряла сознание, поэтому-то наш жених и отправился ухаживать за ней.

Слова Чжаоюнь тронули Цзялань, в глубине души она восхитилась: как почтителен этот На Лоянь к старшим.

– Пойди к отцу жениха и доложи, что я хочу отправиться в храм Баньжо и вместе с супругом ухаживать за наставницей Чжисянь. – Про себя Цзялань подумала, что раз уж муж такой выдающийся человек, то и она не будет обычной девушкой.

– Но… по правилам ли это? Вторая госпожа, подумайте хорошенько, у ханьцев строгие правила в отношении поведения женщин. Да к тому же официальной церемонии еще не было. – Чжаоюнь одолевали сомнения: она сама была ханькой, разбиралась во всех тонкостях этикета, но и была ими же опутана.

– Чего же тут неподобающего? Батюшка постоянно отдает приказы моему свекру и не думает о таких мелочах. Я буду за тобой стоять, а ты просто сообщишь о моем желании, и все тут! – У Цзялань было свое мнение.

Две девушки прошли по извилистым галереям и попали в просторный центральный зал. На Цинчжао, глава поместья На, сидел в кресле, откинувшись на спинку, и отдыхал, прикрыв глаза.

От отца Цзялань узнала, что род На относится к потомкам знатных семей северо-запада. Их предки уже давно служили при неханьских императорских дворах на севере и за заслуги были пожалованы этой фамилией. Один из их рода служил у Мужун Синя бригадиром. Начиная с поколения его отца для обеспечения прочного положения своего клана семья На приняла дальновидное решение – сочетаться брачными узами с благородными неханьскими семьями.

Род Мужун был одним из самых могущественных кланов при нынешней династии. Породнившись с ним, семейство На из Лунъю могло в полной мере рассчитывать на статус младшей линии знатного рода, что позволило бы ему выделиться среди других ханьских кланов, а в будущем сравняться в положении с семейством Цуй из Цинхэ.

– Мужун Цзялань приветствует свекра. – Видя смущение и нерешительность Чжаоюнь, Цзялань, не дожидаясь ее помощи, сама шагнула в центральный зал и непринужденно, но соблюдая все приличия, поклонилась На Цинчжао.

– О, барышня Мужун? Поднимись с колен и сядь рядом. Подать барышне чаю.

На Цинчжао открыл глаза и стал торопливо отдавать распоряжения слугам. Мужун Цзялань подняла голову и посмотрела на свекра. В его облике читалось врожденное благородство, сила и стать. Хоть он и не мог сравниться с ее красавцем-отцом, но в нем все же чувствовались бесстрашие и мощная внутренняя энергия.

Цзялань по секрету узнала от матушки, что ее свекор На Цинчжао когда-то сватался к самой Цуй Минчжу и кругленькую сумму выложил на подарки. Однако отец матушки отклонил его кандидатуру под предлогом, что «для сохранения рода негоже заключать браки с другими фамилиями». Для поддержания чистоты крови он с гордостью поощрял браки внутри клана. Даже первый министр императора вздыхал:

– В этой жизни сожалею только о том, что не смог взять в жены дочь ни одной из четырех благородных семей!

Четырьмя благородными семьями были род Лу из Фаньяна, род Цуй из Цинхэ, род Чжэн из Синъяна и род Гао из Бохая. Особой славой пользовались девушки из рода Цуй: они были известны по всей стране почтительностью к старшим, невинностью и высокими моральными качествами, сочетавшимися с прекрасной внешностью и множеством талантов.

Неудача На Цинчжао помогла Мужун Синю сочетаться браком с Цуй Минчжу. Батюшка попросил императора издать указ о свадьбе, и так матушка стала его третьей женой. В качестве компенсации батюшка даровал На Цинчжао одну из служанок, которых матушка привела с собой. Девушку звали Люй Чуньтао, ничего примечательного в ней не было.

– Как поживают твои матушка и старшая матушка? Мой сын очень почтителен к старшим и сейчас в храме Баньжо ухаживает за своей наставницей, потому и покинул тебя. Надеюсь на твое понимание, барышня Мужун, – взяв в руки чашку горячего чая, сказал свекор.

На Цинчжао сидел в кресле, накрытом тигриной шкурой с яркими полосками. Длинная борода свекра доходила до груди.

Цзялань поняла: он беспокоится, что она, рожденная в богатом и знатном семействе, с детства окруженная заботой и любовью, не сойдется характерами с На Лоянем, выросшим в храме и с детства привыкшим к ограничениям, и что это повлияет на отношения между семьями. Батюшка уже предупреждал Цзялань, что На Лоянь в будущем будет иметь невероятно высокий статус, так что она не должна гневаться на него.

– Благодарю батюшку-свекра за заботу, матушка и старшая матушка здоровы. Можете не беспокоиться, батюшка, наставляя меня, делал упор на то, что во всем необходимо следовать за супругом, – рассудительно ответила Цзялань.

Из-за ширмы центрального зала вышла худенькая и невзрачная женщина болезненного вида и встала подле На Цинчжао. Цзялань догадалась, что это, вне всякого сомнения, родная мать жениха.

– Цзялань, это мать моего сына, – На Цинчжао любезно представил супругу.

– Невестка Мужун Цзялань приветствует матушку-свекровь. – Цзялань знала, что эта женщина изначально была служанкой ее матушки.

Люй Чуньтао лишь с недовольным лицом слегка кивнула, от чего Цзялань стало не по себе.

– Батюшка-свекор, матушка-свекровь, мне бы хотелось отправиться в храм, чтобы быть подле супруга и помогать ему ухаживать за наставницей. – Цзялань улыбалась через силу, но просьба была искренней.

Услышав ее слова, На Цинчжао взволнованно поднялся на ноги и хлопнул в ладоши:

– Добро! За хорошим мужем и жена хороша! Седлать барышне лошадь, подготовить постной пищи для храма. Пускай Лоянь и Цзялань совершат обряд в храме и там получат благословение Будды!

Цзялань невероятно обрадовалась такой пылкой поддержке от свекра.

– Сочетаться браком в далеком храме? Это никуда не годится, да вы хоть обо мне подумали? В конце-то концов, я родная мать жениха, носила его девять месяцев, родила в муках. В повседневных вопросах со мной не считаются, а тут дошло дело до свадьбы, так про меня и вовсе забыли?

Люй Чуньтао топнула ногой в знак протеста и с ненавистью взглянула на Цзялань. Та в смятении опустилась на колени и не смела и звука издать. Только вошла в дом мужа, а уже навлекла на себя гнев свекрови. Невестке со свекровью жить вместе, неужели между ними будет вражда? В ушах прозвучали наставления матушки: когда девушка выходит замуж, первым делом ей нужно научиться подчиняться.

Цзялань сохраняла молчание: тут только свекор может принять решение. Он не обманул ее ожиданий и обратился к жене:

– Потерпи еще немного, столько лет уже прошло, так подожди еще чуть-чуть. К тому же слава сына возвеличивает мать, так что тебе стоит смотреть в будущее. Кто знает, может, в будущем и ты сможешь насладиться знатностью и почетом, которые принесет Лоянь.

– В будущем? Да кого волнуют дела грядущие? Да ты просто издеваешься надо мной, я отказываюсь поступать по-твоему! – Свекровь все еще не сдавалась, твердо стояла на своем и не хотела уступать ни шагу.

– Бесстыдная ты баба, ничего не смыслишь! – Свекор На Цинчжао все-таки был военачальником, и его терпению пришел конец.

В порыве гнева он поднял руку на Люй Чуньтао, толкнул ее на пол и стремительно покинул зал.

Цзялань опешила от его грубого поступка. Сначала она хотела сама помочь свекрови подняться, но вспомнила ее недобрый взгляд и дала знак Чжаоюнь подойти. Та и шагу не успела сделать, как свекровь осыпала ее ругательствами, да такими, что служанка аж сжалась от страха:

– Прочь с глаз моих, потаскуха! Нечего тут хорошенькой прикидываться!

У Цзялань вскипела кровь. Слова свекрови очевидно были адресованы ей. Она стерпела эту нападку – такой жалкий человек достоин лишь презрения. Теперь понятно, почему расположение свекра навлекло на нее беду.

– Батюшка-свекор, подождите меня! – Цзялань торопливо покинула центральный зал.

Пускай белый куст «улыбки Будды» за окном составит компанию этой злобной свекрови!