Паргелион

Глава четвёртая. Дорога без возврата

— Голова моя, голова, — запричитала Дара вслух. — Сбылись предсказания Ситху, я схожу с ума. А может, это из-за раны…

Она подняла с земли куртку, которую только что с себя сняла, и принялась в неё кутаться, как будто та могла защитить от всех бед и безумия. Сияние, исходившее из глубины земляной ямы, прекратилось. «Так-то лучше», — подумала Дара про себя. Но вдруг снова услышала тот же приятный, но резковатый женский голос:

— С кем я разговариваю?

— Со мной, — машинально ответила девочка, теряя всякие ориентиры и понимание происходящего. — А ты кто?

— Тишина, пожалуйста, — строго ответил голос тоном, не допускающим возражений. — Идёт активация.

Сияние возобновилось, и заплясали вокруг сине-фиолетовые огоньки, которые сменились на оранжевый, а затем остановились где-то в районе спокойной голубизны летнего неба.

— Почему вокруг такая тьма? — продолжил голос строго.

— Я в яме. Мы… в яме.

Заляпанное грязью лицо Дары вдруг просияло пониманием. Коробочка! Кажется, свечение исходило из неё.

— Зачем мы в яме? — уточнил голос. — В какой яме?

— В сидельной. А зачем — не по моей же воле. Меня тут держат.

— Почему?

— Не знаю. — Голос Дары вдруг стал безразличным. — Может, чтобы убить, может, чтобы поглумиться вдоволь.

— Сканирую пространство, — невпопад сообщил голос, и по яме поползли огоньки и продолговатые линии. — Яма, высота около пятнадцати метров, диаметр ямы — пять метров. В яме подросток, женского пола, один труп, предположительно мужского пола…

— Чего? Так вот почему здесь воняет…

— …на глубине полутора метров, и неопознанные кости на глубине примерно трёх метров. Также в яме нахожусь я, Медея.

— Медея?

— Именно так. Я — Медея, соломорф, последняя и самая совершенная модель с кибернетическим ядром, М3.

Дара после этого как-то совсем смешалась — всё сказанное не только ничего ей не говорило, но и вводило в неприятное придурковатое состояние, какое случается, когда все вокруг тебя говорят на незнакомом языке.

— Ты живёшь в коробочке? — это всё, на что она оказалась способна.

М3 выдержала многозначительную паузу, как будто соображая, с кем именно ей приходится иметь дело.

— Нет, — наконец ответила она, — в «коробочке», — это слово она особенно выделила, — находится моё ядро.

Дара, осознавая своё бессилие перед происходящим, решила удовлетвориться этим. Она направилась в угол ямы и подняла коробочку с земли, заботливо обтерев о рубашку налипшие комья грязи.

— Но почему ты никогда не разговаривала? Ты со мной с рождения.

— Меня не было.

— То есть как?

— Я блуждала в Пространстве. Какой сейчас год?

— В смысле?

— Какой год от Нового времени?

— Почём мне знать? С моего рождения пятнадцатый.

Медея издала странные звуки, похожие на кряхтение.

— Почему ты не вылезаешь из ямы? — продолжила она допрос.

— Скажешь тоже! Как я, по-твоему, должна вскарабкаться наверх? Как паук?

— Да, это ситуация. Дай мне подумать. Где мы вообще находимся?

— В поганой деревне чужаков, — зло проговорила Дара. — Они привезли меня сюда силой. И Аву. И может, ещё кого.

— Тааак, — протянула М3. — Оружия у тебя нет?

— Отобрали, — обречённо сказала девочка и вдруг поняла, как сильно ей хочется пить. Кривозубый воды ей не дал, а со вчера ничего не осталось.

Медея на время затихла. Дара тоже молчала, усевшись на земляной пол. Она стала проваливаться в сон. На обдумывание происходящего сил не было совсем, и она уснула сразу, почти мгновенно.

Проснувшись, как показалось, минут через пять, девочка заметила, что тусклый свет, проходящий сквозь доски и растворяющийся в темноте ямы, окрасился в розовый. Закат или рассвет? Сквозь щели летели вниз мелкие снежинки, лёгкие, воздушные.

Дара закашлялась. Гортань горела огнём. Она села, покрутила головой, потёрла виски. Впервые, может быть, за все эти дни она вдруг подумала о смерти. Странно, но до этого момента девочка не могла признаться сама себе, что всё происходит взаправду. Не может этого быть. Не могли все в деревне быть мертвы. Наверняка мать уже проснулась и готовит завтрак, и Кий несёт воду из колодца, и остальные просыпаются, и лает, не затыкаясь, соседская собака. За окном снег, и сосед чистит свой двор, что-то бурча под нос. А она в этой яме просто по недоразумению, по чьему-то недомыслию, по ошибке или злой шутке. Но скоро, очень скоро это изменится. Ошибка будет исправлена, и всё вернётся на круги своя. И останутся где-то в прошлом и яма, и Кривозубый, и говорящая коробочка, и всё будет как прежде.

Только в этот самый момент, наблюдая, как падает сверху лёгкий снег, она поняла, что не будет. Не будет уже ничего как прежде. И она, верней всего, умрёт здесь, в яме, в деревне чужаков, в компании коробочки, которая утверждает, что её зовут Медея, а, скорее всего, является плодом её больного состояния и усиливающейся горячки.

Дара проваливалась, всё больше вязла в болоте собственных мыслей, образов, воспоминаний и представлений. Кажется, временами она разговаривала с Медеей, но делала это бессознательно, в забытьи. Острое состояние жажды привело в чувство, когда уже стемнело. Кривозубый не пришёл. Наверное, решил бросить её здесь умирать.

На следующее утро ей стало лучше. Не горело горло, не стучал молот в голове. На душе было спокойно. Если умирать, то вот так.

Но вскоре послышался звук отодвигаемой доски.

— Эй, девка! Ты там не померла?

Подумала, может, не отвечать? Но всё же крикнула, насколько было сил, и услышала скрежет цепи.

— Залезай.

Она подползла к доске, залезла и вспомнила — коробочка! Оставить или взять? Что, если она не вернётся?

— Ты там уснула, дура?

Грубый окрик отрезвил её. Дара быстро засунула коробочку в карман рубахи и натянула куртку.

Щурясь от света, девочка сползла на снег. Встать сил не было. Кривозубый подтолкнул её ногой.

— Наподдать бы тебе, но, я смотрю, ты уже не выдержишь. На, пей.

Он поднёс флягу к её рту и влил туда немного воды. Дара жадно втянула в себя жидкость, закашлялась.

— Ну и вонь от тебя. Вчера меня не было, — пояснил Кривозубый любезно, — не мог тебя покормить. Вставай, отведу в сарай, а то в яме ты сдохнешь не сегодня завтра. Надо было так и поступить, но мало ли, может, ты ещё на что мне сгодишься. Вставай, если не хочешь тут валяться, я тебя не потащу.

Дара, собрав последние силы, поднялась на ноги.

— Вот, глотни ещё. — Кривозубый глядел на свою пленницу с отвращением. — Помоешься. А потом будешь делать, что я скажу. С этого дня ты моя собака, ясно? Захочу — буду тебя бить, захочу — покормлю. Скажу загрызть кого-то — и ты загрызёшь или сдохнешь. Тебе ясно? — повторил Кривозубый.

— Ясно, — прошептала Дара сквозь зубы.

— Вот и хорошо. Топай за мной.

Что-то случилось с ним за эти два дня. Неуловимая перемена. Она чувствовала это спиной, когда Тайс подталкивал её в нужном направлении. Взгляд был жестокий, по-прежнему холодный, только теперь в нем появилась тень, как будто смотрит и не Кривозубый вовсе, а кто-то другой. И этот другой ещё страшнее Кривозубого.

Мысленно она поздравила себя, что всё же затолкала коробочку под одежду. И молила всех богов, которые, может, существуют, чтобы она, коробочка, не подавала голоса. Но та молчала.

Показался тот же двор из нескольких домов. Прохожие рассматривали её, и она чувствовала спиной их омерзение и жалость. Бесполезно просить у них помощи. Опустив голову, несчастная пленница шла вперёд, ориентируясь по тычкам Кривозубого.

Завернули во двор, и Дара, стараясь не поднимать лица, заметила сложенные поленницы, несколько детей лет пяти, возившихся в грязи, женщину, что мелькнула и скрылась в окне бревенчатого дома, мужика в обтрёпанной фуфайке, рубившего дрова, ощутила запах жареного мяса и каши.

Построек во дворе оказалось много. Среди домов один выделялся особенно. Дара не успела рассмотреть его хорошо, но заметила, что в нём два или даже три этажа, а окна украшены узорчатыми ставнями. Были внутри двора и небольшие сарайчики, пристройки, избы на одну-две комнаты, к одной из которых и повёл её Кривозубый. Таких больших дворов не было в их деревне, а ведь она видела много, много домов, когда они ехали сюда. А это значит, что чужаков намного больше, чем их. «Было их», — поправила она себя, и в груди от этой мысли что-то сжалось, трепыхнулось и снова спряталось.

Они оказались в небольшом чуланчике с малюсеньким оконцем, через которое еле-еле пробивался тусклый свет. Тут же Тайс пнул девочку ногой так, что она повалилась на выщербленный дощатый пол и ударилась о него носом. Потекла солёная струйка крови.

— Теперь ты живёшь здесь. Это твоя конура. Тебе ясно? — как будто рассказывая ей будничные новости, сообщил Кривозубый. — Рот раскрывать не надо, пока я не позволю. А то останешься без зубов. А тогда чем тебе грызть косточки, собака?

Он вышел из каморки, не потрудившись закрыть за собой дверь, а вскоре притащил лохань и налил в неё несколько вёдер воды.

— Помойся.

Дара, начав было снимать грязную мокрую одежду, тут же вспомнила, что спрятано в кармане рубашки, и уставилась на Кривозубого, ожидая, что тот оставит её в одиночестве.

Тайс только усмехнулся. Девочка поняла, что ещё изменилось: его борода была подстрижена, и теперь лучше виднелись квадратный раздвоенный подбородок и худые щеки. Шрам принял отчётливую форму.

Кривозубый заметил, на что направлен её взгляд, и отвернулся.

— Хватит пялиться. Твоя работа, между прочим. Думаешь, мне интересно смотреть на твои прелести? Ты страшная, грязная, как подзаборная падаль, да ещё худая, как палка. Думается мне, там и глядеть не на что.

Но всё же вышел, прикрыв скрипучую дверь, и оставил её одну.

Пленница вздохнула с облегчением и, морщась от боли, стянула с себя одежду. Встала в лохань и осторожно принялась обмывать покрытое кровоподтёками тело. Аккуратно прикоснулась к ране на голове и всё же решилась сполоснуть волосы. Вытерлась о брошенную Кривозубым на пол мягкую тёмно-серую тряпку, которая оказалась очень приятной на ощупь и пахла чистотой, и натянула свою длинную рубашку.

Тайс вернулся, бросил ей кусок хлеба, поставил молоко в миске и швырнул на пол скребок и щётку для волос.

— На вот… почисти своё рванье.

Дара кивнула и жадно накинулась на еду. Кривозубый молча наблюдал за ней.

— Значит, так, — проговорил медленно и чётко. — Будешь сидеть здесь. Выйдешь, когда я разрешу. Сюда, — он пнул ногой ведро, — можешь поссать. Тебе понятно?

Девочка кивнула, запихивая в рот последний кусок хлеба.

— Ты не выйдешь за эту дверь, — ещё раз повторил Тайс. — Идти тебе всё равно некуда. Выберешься в деревню — тебя сразу приволокут обратно. А если я узнаю, что выходила, то будет вот это.

Он взял палку, прислонённую к стене, и несколько раз ударил Дару по спине. Она стиснула зубы.

— Хорошая собачка, — похвалил он, — не люблю визгливых шавок. Чем больше молчишь — тем меньше будешь получать.

Он поставил палку обратно к стене и вышел. Дверь осталась незапертой, только этот гад был прав — идти ей всё равно некуда.

Дара завернулась в тряпку и легла на пол. Кажется, где-то топили, она чувствовала запах печи. Может, тепло дойдёт и сюда, и тогда можно будет согреться. Возможно, Кривозубый не убьёт её, хотя уж лучше бы так, чем терпеть его побои и унижения. К побоям она начала привыкать, казалось, боль перестала быть такой сильной, как раньше. А иногда она вообще ничего не ощущала. Но это не мешало ей ненавидеть Кривозубого. Временами полное безразличие к своей судьбе сменялось жгучим желанием отомстить. Всадить бы в него нож. Хладнокровно, так же, как он бил её. Слушая, как кто-то скребёт лопатой снег, она погрузилась в долгий сон без сновидений.

В маленькое оконце светила молодая луна. Дара прислушалась — кажется, шаги за стеной, мерные, тихие, будто женские. Замерли.

Потянулась к стоявшему поодаль кувшину, допила молоко, с досадой думая, что зря не оставила хлеба на потом, и снова улеглась на пол.

— И какой же у тебя план? — послышался негромкий голос.

Дара вспомнила об М3. Вчера она мысленно склонилась к тому, что все произошедшее в яме было галлюцинацией, но, выходит, это произошло наяву. Или — бред продолжается. Тем не менее она ответила голосу:

— А какой может быть план? Буду сидеть тут, пока он не разрешит мне выйти.

— Жаль, что ты такая слабовольная.

Дара подскочила и процедила сквозь зубы, стараясь говорить тихо:

— Да ты хоть понимаешь, что происходит? По-моему, нет. Я по уши в дерьме, да в таком, в котором ты никогда не бывала.

— Это почему же? Недавно ты швырнула меня в такую кучу, что я до сих пор воняю.

— Не надо передёргивать! — Дара сжала кулаки. — Я здесь в стане чужаков, где меня держит выродок, каких мало. Все в моей деревне, скорее всего, мертвы. Я понятия не имею, где нахожусь, я еле живая, а, возможно, скоро уже не буду. Так тебе понятно?

— Зачем же орать, — спокойно ответила Медея учительским тоном, хотя Дара говорила шёпотом. — И тем более распускать сопли. Ты просто в затруднительном положении, но, девочка, кто в нем не бывал.

— Просто в затруднительном положении — это когда посрать не можешь с утра, а это тебе не затруднительное положение!

— Успокойся, малышка. Просто активируй мозг, он же у тебя есть? Подумай, как тебе выбраться отсюда.

Дара вмиг осеклась и, кажется, задумалась.

— Не представляю, — ответила она наконец с выражением безысходности на лице. — Этот урод не запер дверь, но он знает, что идти мне некуда. Ну и что, что я выйду — там кто-то есть. А если я и подловлю момент, чтобы не было — трудно будет пробраться через двор незамеченной. Там собаки, залают, и всё. А если вдруг получится, то ещё надо выйти из деревни. Но прежде надо отыскать Аву и посмотреть, нет ли здесь кого из наших. А потом — я не найду дороги домой. У меня нет оружия, а без него идти через лес — это почти смертный приговор. Так что, как видишь, умирать мне в любом случае — либо в лесу меня задерёт медведь, либо Кривозубый однажды забьёт до смерти. Но знаешь, я уже начинаю думать, что ты всё-таки права: если медведь, то это смерть быстрая, всё лучше, чем терпеть его. Но — если я сбегу и он меня поймает, то либо будет бить, пока последний дух не выбьет, либо посадит в яму, а это тоже смерть, только медленная и мучительная. Видишь, как много вариантов? Даже не знаю, что и выбрать, — ехидно закончила она.

— Вот! — торжествующе заметила М3, как будто выиграла в споре. — Ты уже начала шутить. А это значит, что не всё потеряно.

— Как посмотреть, — грустно протянула Дара и тихо застонала от боли, когда захотела перевернуться на другой бок.

— Значит, так. — Голос М3, казалось, зашептал прямо у неё в голове. — Слушай меня внимательно. Скоро мы покинем это убогое пристанище.

Несколько дней прошло в том же режиме. Утром явилась пухлая баба, которая вынесла ведро, ни слова ей не сказав и, кажется, стараясь лишний раз не смотреть на побитую девку, которая жалась в углу. Она же принесла Даре кусок хлеба, побольше, чем Кривозубый пожаловал ей вчера, пару варёных яиц, кувшин воды и кружку молока. Вскоре явился и сам Кривозубый и, увидев, что она не почистила одежду, которая, по его словам, источала вонь, снова побил девочку палкой, но уже не так сильно. Опять пригрозил цепью, если она выйдет за дверь без его разрешения. Дара ожидала новых издевательств, но, видимо, её тюремщик на время потерял к ней интерес и, казалось, был озабочен чем-то другим.

Оставшееся время Дара отчищала от одежды грязь и внимательно прислушивалась к доносившимся снаружи звукам, ведь сейчас только они могли дать ей хоть какую-то новую информацию. То ворона закричит, то засвистит ветер, то голоса донесутся со двора. Узнать бы только, где спит Кривозубый, и тогда… тогда ещё можно попробовать.

Прошло десять долгих ночей, или, может быть, двенадцать, или даже четырнадцать…. Она засыпала, когда тонкая полоска бледного света пробиралась сквозь окно и падала на щербатые доски. А до того она слушала, как воют деревенские собаки, и ей чудились оживающие тени в углах комнатушки. И тогда Медея рассказывала ей явно выдуманные истории, хотя и уверяла, что это всё чистая правда. Про большой мир, про города, про людей и удивительных животных… Откуда же ей всё это знать, если она сидит в коробочке? Просто россказни, хотя, надо признать, фантазия у неё что надо.

Перед ночью побега Кривозубый всё-таки побил её. И всё смотрел своими пустыми глазами, как будто не было там никого, в этом теле, просто чья-то неушедшая тень, бродящая неприкаянной. От него сегодня пахло как-то особенно неприятно, чем-то тухлым, гнилостным, едким. И она решила, вытирая размазанную по подбородку кровь из лопнувших губ: сегодня.

Дождавшись, пока все звуки стихнут и почти полная луна взойдёт высоко, девочка оделась и подползла к двери. Кажется, за стеной никого не было. Кривозубый спал в соседней избе, это она уже поняла по звукам его удаляющихся шагов и скрипу дверей. Баба, которая приносила ей еду и никогда на неё не смотрела и не говорила с ней, — уж не немая ли? — иногда ночевала в соседней комнате. Но сегодня её не было. Что-то ёкнуло внутри. «Если выйдешь, посажу тебя на цепь. Если ты выйдешь, я узнаю. Но ты не выйдешь, так ведь, собачонка? Хорошая собачка делает всё, что прикажет хозяин». Может, это ловушка, что сторожихи нет? Сейчас она выйдет, а там её ждёт Тайс и, ухмыляясь, надевает ошейник ей на шею. А этого она уже не выдержит.

Дара чуть надавила на дверь. Медея молчала, и не у кого было спросить совета. Только чего тут сетовать, когда она сама строго-настрого запретила ей говорить, даже тихо, даже вполголоса, чтобы не создавать шума. Дверь скрипнула. Сердце, кажется, опустилось вниз, до самых пяток. «Вот срань!» Но за скрипом не последовало ничего. Чуть подождав, она приоткрыла дверь пошире и проскользнула наружу.

Комнату заливал белый лунный свет. Поодаль была лежанка, на которой, наверное, и спала баба, но сейчас, к большому облегчению Дары, лежанка пустовала. Тут же стояла бочка с водой, деревянный стол с кухонной утварью, печка, в которой тлели дрова. Вот и всё. Дара побегала глазами в поисках топора, лома или любого другого предмета, но ничего не нашлось.

Девочка помнила, где находится дверь наружу. Она медленно прокралась сквозь небольшой коридорчик, прислушалась — нет ли кого снаружи? — и подтолкнула дверь. Та не поддалась. Заело? Надавила сильнее — результат тот же. Пришлось попробовать ещё несколько раз, прежде чем осознать, что дверь заперта. «Недалеко ушла», — пронеслось в голове, но тут же возникла мысль «Окно!» То, к счастью, отворилось легко, деревянная рама подалась вперёд, чуть стукнувшись о незакрытые ставни, и девочка, подтянувшись, легко спрыгнула вниз на мягкий снег. В нос ударило свежестью и прохладой ночного воздуха. Было ясно, и звезды горели так ярко, что ей вдруг стало больно от их сияния. Прикрыв глаза, Дара всматривалась в небо. Ощущала всем телом, как в ней разгорается злоба. Но злоба эта не была той яростью, когда хотелось разбить всё вокруг и наорать на любого, кто под руку подвернётся. Нет, сейчас злость ощущалась иначе: она была холодной, расчётливой и очень жестокой.

Она ведь заранее знала, что ей придётся убить Кривозубого — иначе он станет искать её и, вероятнее всего, догонит где-нибудь по пути отсюда, ведь у него есть лошади. А тогда — убьёт или снова будет избивать и мучить.

Всё смятение, вся спутанность мыслей, весь туман, который накрывал её сознание с того самого первого дня, когда она лежала в телеге в полузабытьи, теперь ушёл. В голове было ясно и пусто, мышление стало быстрым, а реакция — молниеносной.

Это должно быть здесь: совсем рядом, почти стена к стене, к избе примыкала другая, похожая по размеру. Дара, озираясь и аккуратно ступая, приоткрыла деревянную дверь. Приготовилась бежать, но дверь, к её удивлению, легко и без скрипа поддалась. Небольшой предбанник, темнота. Пахнет жухлыми листьями и тухлыми тряпками, дровами и печным дымом. Несколько шагов, тихих, кошачьих.

Он спал сидя, прислонившись к стене, в одной рубашке. Было слышно его дыхание. Дара опустилась на колени и медленно поползла, стараясь ничего не задеть и не загреметь посудой или случайно попавшимся под ноги ведром. Нужно найти его пояс, к нему он наверняка пристёгивает нож. Одежду Тайс кучей бросил рядом с собой, и Дара отыскала свой нож на ощупь, поковырявшись в тряпье. И ещё один, побольше. Приблизилась к спящему. Тот пошевелился, пошамкал губами и, открыв глаза, уставился на девочку. Вначале он, кажется, не понял, кто это возник перед ним посреди ночи. Но вот пробежала по лицу искра понимания, и Кривозубый медленно, спросонья, подтянул себя вверх, чтобы выпрямиться.

— Я же сказал тебе, собачка: выберешься из конуры — посажу на цепь… — замолчал, ощутив прикосновение холодного металла на своей шее. — О, решила укусить? — губы растянулись в усмешке, обнажая зубы. — Ну давай, дави, — сказал он совсем другим тоном. — Мёртвого не убить. А я всё равно уже лет десять как помер. Но ты не сможешь, да? Какая же собака кусает руку хозяина.

Что-то дрогнуло в ней при этих словах, и враг моментально почуял её слабость.

— Спокойно, — продолжил он вкрадчиво, — просто убери нож. Если уберёшь сейчас, не буду бить тебя. Просто оставь нож и иди в конуру, поняла? Просто… — Тут он резко вывернулся и схватил её за руку. Дару повело вправо, но она успела вонзить нож прямо в мягкую плоть.

Кривозубый захрипел, но смотрел на неё всё с той же усмешкой, которая сменилась удивлением только через несколько секунд, как будто он не сразу понял, что случилось. Потрогал шею, нашёл инородный предмет, потянул его и выдернул. Хлынула кровь, и её запах быстро распространился вокруг, сладковатый, терпкий. Дара почему-то в этот момент подумала, что кровь его ничем не отличается от оленьей.

— Ах ты, сука! Надо было сразу тебя прирезать, — прохрипел он, и голова завалилась набок.

Ничего в ней больше не дрогнуло. Она вырвала нож из руки Кривозубого, вытерла о его же одежду. Взяла его сумку, собрала остатки еды, которые нашла на столе. Очевидно, судьба, которая так жестоко расправилась с ней совсем недавно, сегодня начала благоволить девочке, потому что прямо над столом красовался повешенный на стену лук, её лук. Она вскочила на покачнувшийся стол и аккуратно сняла оружие, быстро осмотрела — кажется, без повреждений. С отвращением глянула на Тайса — тот уже затих. В углу нашла его колчан со стрелами и надела через плечо.

Как найти Аву? С того самого дня, когда Кривозубый решил потренировать на ней свою меткость, Дара её больше не видела. Хотя главная опасность устранена, кто знает, что с ней станется, если бросить девчонку здесь. Времени мало — до утра, пока кто-нибудь не хватится Тайса и не притащится сюда поискать его. Может, лучше уйти прямо сейчас, пока ещё есть шанс свалить из деревни?

Медея тихо заговорила, как будто прочитав ее мысли:

— Непростой выбор, правда?

Дара промолчала. М3 была чертовски права.

Она стиснула зубы, отворила дверь и заскользила вдоль дома, стараясь держаться в тени. Во дворе никого не было, но что, если кто-то случайно выглянет из окна, потревоженный криком ночной птицы, и заметит её? Мало ли кому не спится в эту ночь? Но нет, все оставалось тихим. Даже собаки, которые выли каждую ночь, сегодня молчали. И только у частокола встретилась она с одной из них. Чёрная, пушистая, не очень большая, собака смотрела на чужачку с любопытством, не совсем уверенная в том, что ей надлежит делать дальше: залаять, подзывая остальных, или молча улечься обратно. Дара кинула ей кусочек мяса из запасов Кривозубого, и та решила выбрать второе. И здесь повезло. Но долго ли продлится это везение? Девочка посмотрела на дома, стараясь прикинуть, в каком из них могла быть Ава. А потом — быстро отвернулась и вышла за ворота. Не сегодня. Не в этот раз.

Прислушиваясь к тому, что происходит вокруг, Дара прижалась к забору, стараясь остаться в тени. Они приехали оттуда, с той стороны, да, она это помнила. Медленно и очень тихо двинулась вдоль по улице. Прошла двор, другой, третий.

Они появились неожиданно, вывернули из-за угла. Спрятаться она не успела.

— Эй, ты! Чего шляешься среди ночи?

— Отец послал, — только и сумела выпалить Дара, стараясь, чтобы они не заметили чужого говора.

— А ну-ка иди сюда! Отец послал? Небось воруешь по дворам! Сейчас я тебя… — Здоровенная пятерня потянулась к Даре, та отскочила и приготовилась дать деру, но другой голос, явно постарше, сказал приятелю:

— Тише ты! Оставь мальчишку, пусть идёт по своим делам. Небось и правда отец послал за чем. Потом ещё разбираться.

Молодой бугай убрал пятерню, хмыкнул и позволил Даре проскочить мимо себя.

— Эй, как тебя звать? — спросил он, но девочка только поддала скорости.

— Лазают, сорванцы, — послышался голос старшего вдогонку.

Бежать! Свернув куда-то в переулок, Дара увидела впереди очертания леса. Скрыться скорей! Она повернула на улицу поменьше и опрометью бросилась к лесу. Деревья, которые чернели впереди, казались ей спасением, тем, что скроет её от врага, от глаз, от опасности. И, наконец достигнув леса, она упала под дерево, прямо на снег, который показался ей тёплым и мягким, и громко зарыдала. От облегчения, от горя, а может, от того, что решила уйти одна.

— Не плачь, — утешила её Медея, — ты жива, а это уже прогресс. Куда мы направляемся?

— Как — куда? — пропищала беглянка, все ещё всхлипывая. — Домой.

— Простраиваю маршрут, — сообщила Медея. — Поставь гексаэдр на ровную поверхность.

— Что поставить?

— Коробочку. — Послышался вздох. — Поставь на ровную поверхность.

Дара полезла под куртку и выудила оттуда серебристую вещицу. Как только основание коснулось земли, предмет засветился, и вокруг него стало появляться… Дара не знала что. Она только смотрела во все глаза, разом забыв о произошедшем, — ведь это напоминало то, что она видела в мёртвом городе в последний раз, когда-то, как ей теперь казалось, очень давно, в какой-то прошлой жизни, где она всё ещё была ребёнком.

— Что это такое? — шёпотом спросила Дара, чтобы не спугнуть волшебное видение.

— Карта местности, — пояснила Медея. — Твоя деревня находится на северо-западе отсюда, в нескольких днях пешего пути.

— Это же Эйо! — узнала Дара самую высокую гору в округе.

— Где?

— Гора!

— А, ты о горе Колен. Маршрут построен.

— Нужно идти, — заметила Дара, поёжившись. — Тем более, утром меня будут искать и наверняка поймут, что я пошла к дому. Нужно обойти их прошлый путь.

— Принято к сведению.

Дара, засунув коробочку обратно в сумку, быстро пошла вдоль леса, собираясь углубиться в него, чуть только рассветёт. Мороз был слабый, но она отлично знала, как легко можно замёрзнуть насмерть, если присесть и задремать зимой в лесу. Пройдя очередной отрезок пути, она принималась приседать, подпрыгивая, повторяла несколько раз и снова продолжала идти. Два дня пути — значит, нужно будет найти укрытие до темноты.

От быстрой ходьбы и свежего воздуха на душе разом стало легко. Как и любое молодое существо, она старалась отпустить от себя любые, даже самые ужасающие неприятности и начать думать о будущем. Ей, как и всем молодым созданиям, было сложно действительно поверить в то, что с ней что-то могло случиться. Конечно, ещё недавно она была на волосок от смерти и даже поверила в эту самую смерть. Но только на чуть-чуть, на пару коротких мгновений. Ведь разве всё было всерьёз? Чем дальше она удалялась от деревни чужаков, тем больше произошедшее казалось нереальным. Дурацкой шуткой, которую решила сыграть с ней судьба. Если бы не боли в избитом теле и рана на голове, которая, впрочем, уже успела затянуться, Дара бы и вообще подумала, что всё это был страшный сон. И что скоро она вернётся домой, а там попросит мать простить её за то, что она, бывает, ведёт себя так глупо, так плохо. И брату скажет спасибо за лук, и перестанет изводить его молчанием. Хотя, конечно, им будет не до того, ведь столько убитых в деревне. Теперь-то есть проблемы поважней. И Ситху — она же видела, как его убили, о Эйо, что же теперь будет и кто теперь займёт его место? И родители Авы умерли, так что некому теперь подумать о ней. Но ничего! Только бы ей продержаться до их возвращения! Пусть не думает, что Дара её бросила. Они с Кием придут к чужакам и освободят её. И отомстят за смерти сородичей. Даже за смерть Ситху — ведь он был старейшиной, такое нельзя спускать. Ей бы только не попасться раньше. Но её главный враг мёртв, а остальные вряд ли кинутся рыскать по окрестностям в поисках какой-то девчонки, на которую всем плевать. Подумают небось, что она и так помрёт где-нибудь в лесу. Только она им не доставит такого удовольствия. Это уж будьте уверены.

Чуть рассвело, Дара и её спутница углубились в лес. Идти было трудно только местами, где много бурелома и сухой подгнивающей листвы, так что двигались быстро. Остановилась Дара только один раз — поесть вяленого мяса, хлеба и яиц. Ела экономно, чтобы не пришлось охотиться до самой деревни. После того, как перевалило за полдень, они вышли на равнину. На горизонте виднелись скалистые холмы, проступающие сквозь дымку. Здесь ветер дул яростней, потому добраться до холмов удалось лишь когда низкое солнце уже посылало миру свои последние лучи — холодные, зимние. Скалы чернели, подсвеченные красным цветом, и было в этом зрелище что-то зловещее и одновременно прекрасное.

Вскоре нашлось и подходящее убежище: пещера, совсем маленькая, скорее — просто ниша в камнях, но Даре места было достаточно. Сумерки опускались на долину, когда она принялась собирать ветки для костра. Дара подумала, что она здесь одна, совсем одна, посреди белой пустоши — какое удивительное, странное чувство. Ах да, Медея. Но она ведь не человек.

— Медея, ты здесь?

Та ответила не сразу, но вскоре отозвалась:

— Да, в чем дело?

— Что за имя такое «Медея»?

— О… — Тон М3 стал сентиментальным, как будто на память пришло что-то давно забытое, но воспоминание это доставляло удовольствие. — Мой создатель очень любил древние легенды. Потому дал мне это имя.

— Сказки? — Дара с видимым удовольствием дожёвывала поджаренные хлебные корки.

— Можно сказать и так.

— И кто была Медея из сказки?

— Кто она была? Царевна. Волшебница.

Дара уважительно кивнула и взялась за подогретое мясо, решив оставить остальные подробности для более подходящего момента.

Эйо она увидела на следующий день. Гора величественно возвышалась над всем остальным пейзажем.

— Это Эйо! — восторженно пояснила девочка, но Медея не слишком разделила её энтузиазм. Она только хмыкнула и сообщила, что в незапамятные времена люди считали, будто на самой высокой горе, которую видно по всей округе, живут боги. Только она, Медея, никогда не понимала, зачем так перед ними млеть? А Дара подумала, что это многое объясняет. Хотя Ситху говорил, Эйо живёт где-то внутри горы, а не на ней. Пока сложно было решить, кого считать более авторитетным источником: его или М3. Но в одном Ситху был прав — он предрекал гнев Эйо, и это сбылось, даже жертвоприношение не помогло. А ещё cтарейшина уверял, что этот гнев навлекла она, Дара. Может, и не только тем, что ходила в мёртвый город, а просто потому, что жила на свете.

Утром следующего дня девочка поняла, что лес, по которому она идёт, — их лес, её лес, только заходит она в него с другой стороны. А значит, скоро, скоро уже она будет дома, и будет греть отмороженные ноги у печи, и будет есть материну похлёбку и мясо, тушёное с травами, и будет рассказывать им, как чудом избежала смерти и как убила Кривозубого. Только не скажет она, как холодно, безразлично к этому было её сердце. Как не нашлось в нём ни жалости, ни страха. Тех, других чужаков она убила в битве, она не видела их глаз, а здесь… Кривозубый всё же смог что-то в ней изменить, заразил её своей глухой пустотой, которая теперь пряталась внутри. Нет, этого она не скажет никому и никогда.

А вот и деревня, темнеет на фоне белеющих гор и уже покрывшегося льдом озера. Скорей домой! Собрав все силы, Дара бросилась бежать, спотыкаясь о кочки. Но чем больше она приближалась, тем больше замечала — что-то не так. Запах, запах был совсем другим: не тот приятный дымный аромат, который был таким знакомым, таким тёплым и уютным после проведённого на охоте дня. Это был запах гари, пепла и чего-то ещё, очень смрадного, очень едкого. Так пахло, вспомнила она, когда сжигали покойника.

Проломленный частокол, колья там и здесь. Вон от тех домов остались только горелые балки. Вон те в целости, но… Она споткнулась обо что-то и отскочила — из-под снега торчала мёрзлая рука. Там тело лежит, и вон там, а вон туда снегу намело, но, кажется, и там есть что-то. А, это собака. Тоже мёртвая.

Те дворы уцелели, сходить бы туда, вдруг кто в живых остался. Но ноги сами понесли девочку дальше, как будто поняла она и так, что нет никого. А снегу намело за эти дни много, следы оставались глубокие, но только её. Только Дары.

Вон там крыша выгорела, а дом стоит. А, нет, всё-таки нет одной стены, и торчат его обнажённые внутренности. А там… ох, кто-то чёрный как смоль, обгорелый. Это пахнет смертью.

Девочка шла, почти закрыв глаза, домой по памяти, ноги сами несли её. Вот и их двор, забора больше нет, а дом весь черён. Что ж это снег никто не почистил? Она обвела глазами двор: где ж они, мать и Кий? От дома остались одни обгорелые балки. Вот тут крыльцо было, как же… Тут увидела — лежит рядом с домом тело. Отряхнула — замёрзло, посинело лицо матери, открытые застывшие глаза смотрят на небо. Потрогала её, постаралась глаза закрыть, но не вышло. Тогда снова присыпала снегом. «Спи, спи. Спи, Ино», — всё приговаривала она в оцепенении, заледеневшими губами повторяя имя матери. Где же брат? Покричать, позвать его? Было тихо, так тихо, что казалось кощунством кричать среди них, спящих. Будить их. Походила по двору, посмотрела внутри. Брата не было. Может, он там, у трёх колодцев. Валялась посуда, старая утварь. Остальное, наверное, чужаки забрали. Не солгал Кривозубый. А это… Дара подняла с земли что-то светлое, завалившееся за доски, глянула и прижала к груди — то была её совиная маска, которую она обронила, когда уходила из дома в тот самый день в последний раз.

Девочка, прижимая к груди грязную птичью маску, села на обгорелую лавку, которую мать всё просила Кия починить, и уставилась на горизонт. Серели облака, кучнились, наливались свинцом, и там, выше облаков, был Эйо, и вершину его подсвечивало вечерним золотом, которое не доходило до земной черноты. Лучи солнца, пролетая сквозь облака, создавали игру света, и казалось, что где-то там есть дверь, куда все они, мёртвые, должны уйти. А Эйо смотрел на неё с высоты, вовсе не зло, как раньше, вовсе не сердито, даже ласково. По-доброму смотрел, потому что знал, что теперь она осталась совсем одна.