Побочный эффект

То, что было чуть раньше

Первый и самый главный закон улицы гласит: «Это не твоё дело!»

Что бы ни случилось – оставайся в стороне, не высовывайся и не впутывайся. Не привлекай к себе внимания. И особенно – на ночных улицах, самых опасных, даже ярко освещённых огнями фонарей, кричащими вывесками заведений и вспышками надоедливой рекламы. Они опасны, потому что переполнены тёмными углами и подворотнями, в которые никогда не заглядывает искусственный свет, а разбегающиеся по сторонам переулки и, особенно, встречающиеся арки кажутся зевами мрачных пещер, внутри которых таятся разбойники или безжалостные звери. И лучше лишний раз не рисковать и держаться подальше от всего, что может таить в себе угрозу: и от подозрительных мест, и от сомнительных людей.

«Это не твоё дело!»

Пусть даже нет явной опасности – это не твоё дело! И потому никто не приближался к женщине, которая, громко рыдая, бежала вниз по улице. К женщине, оказавшейся в большой беде. И бегущей так быстро, что даже те прохожие, которые хотели бы наплевать на главный закон улицы, не могли понять, что происходит, лишь чувствовали – всё плохо, и провожали несчастную взглядами. Машинально отмечая, что её одежда пребывала в полном порядке, не была порвана или испачкана, а значит, женщина вряд ли подверглась насилию в одном из тёмных переулков, больше похожих на зев таинственной пещеры. А вот яркую красоту несчастной не отмечали. Во-первых, обстоятельства не располагали, во-вторых, красотой в наши дни удивить сложно, особенно в Миле Чудес. И потому гораздо большее внимание привлекал массивный и очень высокий мужчина, что уверенно держался чуть позади женщины. Он был абсолютно лыс, одет в короткий бомбер, свободные брюки-карго и крепкие тактические ботинки, идеально подходящие для рукопашной схватки. И не было понятно, преследует ли он несчастную или сопровождает, и те из прохожих, что обладали развитым воображением, с лёгкостью представили, что будет, если вилди, а мужчина явно был вилди, получит приказ атаковать: как одним прыжком преодолеет разделяющее их расстояние, собьёт с ног и примется бить ногами. Или воспользуется телескопической дубинкой, или ножом, или пистолетом – никакое иное оружие под короткой курткой не спрячешь. Другие думали иначе, предположив, что вилди служит женщине телохранителем и следит за тем, чтобы перебравшая наркоты хозяйка в целости добралась до того места, куда спешит. Но независимо от своих мыслей, действовали прохожие одинаково: расступались, иногда недовольно ворча, но женщину не трогали – связываться никто не хотел.[2]

Тем временем несчастная остановилась, но не обернулась к вилди, который тоже встал как вкопанный, а расширенными, полными слёз глазами посмотрела на свои руки. И только сейчас прохожие, те из них, кто оказался рядом, поняли причину владеющего женщиной ужаса – на её коже стали отчётливо видны уродливые бордовые линии. Тонкие, резкие, их становилось больше с каждой секундой, и не было никаких сомнений, что линии рассекали не только обнажённые руки несчастной, но тело. Вот они появились на шее… вот обезобразили щёку…

– Нет! – закричала женщина.

– Разлом! – закричал паренёк с синими волосами и отшатнулся с такой резвостью, что едва не сбил с ног двух девушек.

– У неё разлом!

– Какой кошмар!

– Доигралась, дура.

– Сделайте что-нибудь!

– А что тут сделаешь?

– Ох!

– Пожалуйста, не надо! – Женщина перестала смотреть на руки и обвела собравшихся вокруг людей безумным взглядом. – Пожалуйста…

Но что тут сделаешь?

Разлом не заразен, но и неизлечим. Разлом – это плата за глупость, поэтому один из прохожих и обозвал несчастную дурой, однако повторять не стал – ведь женщина умирала. У них на глазах. Умирала в точном соответствии с классическим описанием развития разлома.

Линии на её теле были бордовыми, но казались чёрными. Сначала тонкие, они постепенно разбухли, впитывая жизнь женщины и превращаясь из нитей в тонкие верёвочки. И когда это случилось – послышался знаменитый хруст, из-за которого разлом получил своё название, а затем пришла мучительная боль.

– Нет! – Несчастная выгнулась дугой и закричала, оглушая молчащих людей. – Нет!!!

И в это мгновение разбухшие «верёвочки» стали кровоточить. Женщина рухнула на асфальт мостовой и забилась в судорогах. А люди продолжали смотреть, те, кто не отвернулся, но не потому, что чужая смерть была приятна – она их заворожила. Притянула диким ужасом, не позволив отвести взгляд, и в очередной раз напомнила, что разлом – не страшная сказка и не выдумка дарвинистов, разлом терпеливо ждёт своего часа, и стоит зазеваться, стоит хоть на гран переборщить с генофлексом – жди бордовых линий по всему телу, жгучую боль и хруст, словно тебя разламывает изнутри.

Судороги и страшные крики умирающей закончились одновременно, словно кто-то невидимый, но могущественный нажал наконец кнопку «ВЫКЛ». Женщина затихла, люди застыли в молчании, и над замершей улицей пролетел тоскливый вой вилди.

Быть иным.

Не таким, как все, отличающимся внешне и выставляющим свою инаковость напоказ. Не гримирующимся в кого-то иного, а ставшим им, создавшим принципиально нового себя. Иногда уникального, иногда – чтобы стать частью племени или рода столь же необычных. Столь же иных. Измениться настолько, что некоторые, особенно чувствительные натуры испуганно вздрагивают при твоём появлении. Измениться и радоваться, что достиг своей цели – стал иным. А вслед за физическими изменениями обязательно приходит осознание себя иным. Кажущееся невозможным и оттого возмутительно сладкое осознание перехода на другой уровень. По собственному желанию. Вопреки Природе или, как считают ещё сохранившиеся адепты христианства, вопреки Божественному Замыслу.

Быть иным…

Как ни странно, желание изменить себя появилось у людей не сразу, ведь подобное решение требует мужества, особенно у первых, у тех, кто согласился на эксперимент, мысленно размышляя о том, что будет, если ничего не получится? И хотя учёные утверждали, что вероятность неудачи менее одного процента, и если препарат не сработает, это никак не отразится на здоровье пациента, люди долго продолжали проявлять разумную осторожность. До тех пор, пока не появился Остин Фердинанд Байден, неудачливый театральный актёр из Солт-Лейк-Сити, штат Юта, обладатель настолько характерной внешности, что вершиной его карьеры были роли мормонов в комических постановках средней руки. А Байден грезил о всемирной славе и без колебаний согласился на гарантированную, но, по большому счёту, экспериментальную процедуру изменения, которую сопровождала грандиозная шумиха в прессе. Видео Байдена до и после процедуры произвели фурор: некрасиво лысеющий толстячок, лицо которого несло на себе отпечаток нескольких не самых удачных пластических операций, вернулся на публику записным красавцем с мощным торсом и шикарной шевелюрой. И всё это было достигнуто за жалкие пять дней, без изнурительных тренировок в зале, утомительных диет и хирургического вмешательства. Байден так изменился, что журналисты потребовали подтвердить его личность с помощью анализа ДНК, а когда убедились, что перед ними и в самом деле тот самый актёр – разнесли сенсацию по миру. Сначала невероятное превращение Байдена вызвало шок, затем – зависть, а через несколько дней, когда люди осознали, что стоимость процедуры не столь высока, как можно было ожидать, глядя на результат, мир в очередной раз изменился.

Все захотели стать красивыми.

И стали.

Можно сказать – в одночасье. Кто-то призывал не торопиться, подождать и посмотреть на последствия процедуры в динамике, но большинство сразу и безоговорочно поверило в безопасность открытия и потянулось в биотерминалы, которых в те дни было мало и потому работали они круглосуточно, преобразуя заурядных людей в идеальных красавиц и красавцев.

«Человек стал совершенным!»

Лозунг, запущенный одним из журналистов, превратился в девиз цивилизации. Идеальные фигуры, идеальная кожа, идеальные зубы… Целлюлит? Складки на животе и боках? Редкие волосы? Всё это осталось в прошлом. Красота стала нормой, и никого не интересовало, естественная она или нет. А через несколько недель задавать такие вопросы стало неприличным. И неважным. Да и какой смысл спрашивать, если и так всё ясно? Если почти все бросившиеся в биотерминалы люди захотели стать похожими на медийных звёзд? Причём на тех звёзд, которых они видели на экранах: без морщин и прыщей, с гладкой целлулоидной кожей и подведёнными глазами, слишком красивыми, чтобы быть настоящими… но теперь – настоящими. Ведь если такие лица заполонили мир, значит, они и есть настоящие, а для экранов придётся придумать что-нибудь иное.

Но вскоре люди поняли, что с помощью процедуры можно получить намного больше, чем утиные губы и красивые носы, что можно стать по-настоящему иным биологическим видом, и для них не имело значения, что внесённые процедурой изменения не передавались по наследству. Главное, что они сами считали себя другими, как, например, вампиры, ковены которых появились во всех городах планеты.

– Ты слышал жуткий вой? – спросил Оберон. А в следующее мгновение вспомнил: – Не мог слышать, тебя здесь не было… Записи просмотрел? Так вот, то, что записали и выложили в Сеть, снабдив подписью «самое жуткое, что я слышал в жизни», едва отражает то, как он на самом деле завыл: у всех нас мурашки побежали. Никогда бы не подумал, что вилди способен на такую тоску.

– Почему? – почти равнодушно поинтересовался Иван.

– Как почему? – удивился Оберон. – Они ведь животные.

Так считало подавляющее большинство людей, и ничто не могло заставить их изменить точку зрения. Иван к «подавляющему большинству» не относился, но тратить время на переубеждение Оберона не собирался, лишь обронил:

– В подобных ситуациях вилди испытывают дикую тоску, ведь у них никого нет, кроме хозяина, и теряя его, вилди теряют смысл жизни.

– Об этом я не думал, – пробормотал Оберон.

– Потому что ты их презираешь.

– Как можно презирать животных? Собак там, или кошек? Я их не презираю, я их… – Вампир пошевелил пальцами, пытаясь подобрать нужное слово и не находя его. – Я их…

Разговор далеко отклонился от интересующей Ивана темы, однако времени у него было в достатке, и он продолжил прежним, почти равнодушным тоном:

– Ты презираешь вилди за то, что они когда-то были нормальными людьми, но лишились своего статуса. И тебе плевать, что большинство из них прошло упрощение не по своей воле, для тебя имеет значение только тот факт, что сейчас они – вилди.

– Только не говори, что ты их не презираешь, – пробурчал слегка задетый Оберон. Он не ожидал от Уварова подобных речей.

– Я их жалею, – подумав, ответил Иван.

– Жалость – это форма презрения.

– Вижу, ты философ.

– У меня есть твёрдая жизненная позиция.

– Я давно её понял.

– Правда? – удивился Оберон.

– Она не так сложна, как тебе кажется, – произнёс Уваров и, не позволив собеседнику отреагировать на замечание, продолжил: – Теперь поговорим о том, почему я здесь. А философию оставим.

– Кстати, зачем ты здесь?

Иван вздохнул, достал из кармана пиджака плоскую коробочку с деревянными зубочистками, вложил одну из них в рот и снова вздохнул.

Оберон, лидер ковена 811, был туговат. Не на ухо, слух легко поправить с помощью генофлекса, а на голову – соображал медленно. На то, чтобы править вампирским кланом, его кое-как хватало, но всё, что сверх, получалось с трудом. Сородичи Оберона считали, что виной всему «дурная» кровь, деликатно не уточняя, какую именно кровь имеют в виду: ту, что Оберон употреблял, или ту, что текла в его жилах, но мнение своё выражали очень тихо и строго за спиной лидера, известного ещё и злобным, мстительным нравом. И хитростью. Которая, впрочем, не помогла Оберону подумать и вспомнить, что все случаи разлома в обязательном порядке фиксировались сотрудниками Биобезопасности. Иван понимал, что вызывали их далеко не на все происшествия, в большинстве случаев полиция ограничивалась предоставлением Департаменту отчёта о вскрытии, но Мирам Абашева погибла на улице, на глазах у множества людей, которые тут же сообщили о гибели женщины в полицию, а те поставили в известность Биобезопасность. Уваров находился неподалёку, срочных дел у него не предвиделось, вот и принял вызов, оказавшись на месте происшествия одновременно с фургоном-труповозкой, всего через десять минут после того, как подоспели полицейские. Убедился, что это действительно Мирам – личностью она была достаточно известной, – что она действительно умерла от разлома, побродил вокруг, пообщался со свидетелями, не услышав от них ничего интересного, после чего прошёл вверх по улице, повторяя в обратной последовательности проделанный несчастной путь, остановился около знакомого дома, покачиваясь с мыска на пятки, затем вошёл во двор и уверенно постучал в подвальную дверь, справа от которой висела бронзовая табличка «811». Открыли сразу и без лишних вопросов проводили к лидеру. Вежливость обычно недружелюбных вампиров объяснялась и тем, что Уварова здесь знали, и его должностью – детектив первого класса Департамента биологической безопасности. Уровень оперативного управления – А1, то есть, при необходимости, Иван мог лично, без получения дополнительных санкций, закрыть на карантин территорию с населением в полмиллиона человек. Или объявить заражённым старинный московский подвал со сводчатыми потолками, который вампиры превратили в своё логово.

Общаться с сопровождающим Уваров не стал, даже не поздоровался, молча прошёл в кабинет лидера клана и без спроса уселся в одно из «готических» кресел. Разумеется, сделано оно было лет десять назад, не более, и было не то чтобы готическим в полном соответствии канону, однако обстановке соответствовало идеально. Иван держался уверенно, что объяснялось не только дающей широкие полномочия должностью, но и внушительной комплекцией: плотный, широкоплечий, но при этом подвижный, с плавными, очень координированными движениями, Уваров напоминал боксёра полутяжёлого или первого тяжёлого веса, точнее, не напоминал – среди его достижений значилось и «мастер спорта». При этом Иван производил впечатление дружелюбного человека: улыбчивый, спокойный, с приятным бархатистым баритоном. Волосы короткие, светло-русые, глаза серые, нос прямой, а подбородок мощный, упрямый. А ещё Иван выделялся манерой одеваться: предпочитал тёмные костюмы классического кроя, тёмные сорочки и галстуки в тон. Для Мили Чудес подобный выбор был большой редкостью, однако мнение окружающих было последним, что могло смутить Уварова.

– Кстати, зачем ты здесь? – с хорошо скрываемой опаской поинтересовался Оберон.

– А ты не догадываешься? – Иван погонял зубочистку из одного уголка рта в другой и вопросительно посмотрел на вампира.

– Даже представить не могу, чем наш скромный клан мог заинтересовать Биобезопасность, – развёл руками Оберон. – Ты же знаешь, что у нас всё по закону: только оригинальный генофлекс, только разрешённые препараты, только лицензионные приложения для биотерминала.

Первое утверждение было неправдой наполовину, второе – тоже, а вот в третьем пункте Оберон абсолютно точно не лгал, поскольку лезть в биочип с «левыми» программами мог только конченый идиот – слишком уж сложные алгоритмы связывали цифровой процессор с нервной системой.

– А если я прикажу айтишникам пообщаться с твоим доппелем, что я узнаю? – лениво спросил Иван, продолжая медленно гонять зубочистку то влево, то вправо.[3]

– Разве для этого не требуется решение суда? – очень тихо спросил Оберон.

Вампиру – да и кому угодно! – очень не хотелось, чтобы посторонние копались в памяти его личной нейросети.

– Во время нашего разговора ты уже произносил это слово – Биобезопасность. – Уваров позволил себе едва заметную улыбку. – При расследовании дела мне вообще ничего не требуется. А за превышение полномочий меня… – Короткая пауза. – Ну, предупредят. Может быть.

Вампир тихо выругался. Улыбка Ивана стала чуть шире.

– Какое отношение я имею к твоему делу?

– Я пока не знаю, – честно ответил Уваров. – Есть только подозрения, но они весомые.

– И что за подозрения?

– Мирам была вампирессой.

– Не из моего клана.

– Но умерла она совсем рядом.

– Проходила мимо. – Оберон нервно потёр руки. – Бывает.

– Ты начинаешь действовать мне на нервы, – заметил Уваров. – А в таких случаях я становлюсь раздражительным.

– Похоже на угрозу при исполнении, – промямлил вампир, припоминая всё, что знал о своих гражданских правах. – Это давление.

– А до этого у нас что, дружеское общение было? – Иван добавил в голос холода. – Оберон, ты уже отнял у меня кучу времени, поэтому давай завязывай маяться дурью и просто расскажи всё, что знаешь.

– Иван, мы давно общаемся…

– Я слушаю.

– Мирам была здесь, – сдался вампир.

– Почему сразу не сказал?

– Ну… она ведь умерла, – объяснил лидер клана. – Я хотел остаться в стороне.

– Это ты её убил?

– Нет, конечно, – вздрогнул Оберон.

– Значит, ты уже в стороне. – Иван вздохнул и пожевал зубочистку. – Как долго Мирам у вас оставалась?

– Всю ночь.

– Что делала?

– Развлекалась.

В ковене вампиры не только жили, кроме всего прочего, здесь находилось достаточно известное в Миле Чудес заведение.

– Она же из другого клана, – притворно удивился Уваров.

– Ну и что? – пожал плечами не понявший иронии Оберон. – Мы предпочитаем жить мирно, даже если немного отличаемся друг от друга.

И машинально потёр подбородок, не сводя взгляд с зубочистки.

Ковен 811 гордо называл себя «подлинным наследником Носферату», и его члены старательно копировали отвратительный образ из древнего, вышедшего на экраны ещё в начале ХХ века, кинофильма: лысые головы, большие заострённые уши, тонкие губы, с трудом прикрывающие острые зубы, и ногти, больше походящие на звериные когти.

– Кстати, давно хотел спросить, почему ты выбрал именно этот образ? – неожиданно поинтересовался Уваров.

– В смысле? – растерялся Оберон.

– Я видел твои фотографии до трансформации, – объяснил Иван. – Ты ведь был… – Он намеренно выдержал недлинную паузу, делая вид, что подыскивает нужное слово. – …Красавчиком. Почему не стал классическим вампиром, обладателем холодной, но притягательной красоты?

– Посмеяться решил? – прищурился Оберон.

– И в мыслях не было, – покачал головой Уваров. – Мне действительно любопытно.

– С чего вдруг?

– У меня скучная работа, пытаюсь найти хоть что-то интересное в окружающей действительности.

– Да, конечно, – проворчал вампир. Но было видно, что вопрос ему понравился. То ли Оберона никогда раньше об этом не спрашивали, то ли захотелось высказаться, но он, проворчав «да, конечно», почти сразу ответил: – Этот чёртов мир настолько переполнен красотой, что она перестала искриться и превратилась в тусклую обыденность. Мы поставили её на поток и давно перестали задумываться, действительно ли человек родился красивым? Это не важно. Важно, что каждая женщина – Совершенство, каждый мужик – Аполлон. Мы пресыщены красотой, но не можем от неё отказаться, потому что желание красоты намертво прошито в нашем коде. Но она – подлинная – редкость, и именно тем всегда была ценна. Сейчас же её ценность упала до стоимости обращения к опытному фрикмейстеру, и мы начинаем искать нечто иное. Теперь многих привлекают такие, как я.[4]

– Намеренно уродливые?

– Дерзко уродливые, – уточнил Оберон. – Я необыкновенно притягательный коктейль: не такой красивый, как все вокруг, пьющий кровь и стоящий наособицу. Я для них загадка, возбуждающая загадка.

– Но кто-то тебя побаивается.

– Такие тоже есть, – согласился вампир. – При первой встрече многие испытывают дискомфорт, однако страх постепенно превращается в любопытство, а оно – в возбуждение. Тебя когда-нибудь тянуло к вампирам? Только честно. – Ответ он знал, но намеренно сделал вид, что не в курсе.

– К вампирессам, – не стал скрывать Уваров.

– Это понятно.

– И не из твоего ковена.

– Хм… Это тоже понятно. – Разговор на неожиданную тему настолько улучшил настроение Оберона, что он стал позволять себе некоторые вольности. – Ты жертва красоты.

– Не могу ею пресытиться, – честно признался Иван. – Ведь красота – это абсолют.

– А почему тебя влечёт к вампирессам?

– Ты сам сказал, что вы – необыкновенно притягательный коктейль.

– Захотелось, чтобы над тобой доминировали?

– Просто – захотелось.

– Стыдно признаваться?

– Не хочу тебя ранить. – Уваров чуть изменил тон, показав, что лирическая пауза завершена, и вернулся к делам: – Как Мирам себя вела?

– Да как обычно, – пожал плечами Оберон.

– Ни с кем не ругалась?

– Почему спрашиваешь? – не понял вампир.

– Мирам умерла от разлома, – напомнил Иван. – А насколько мне известно, дамой она была осторожной, умной и внимательной. Но главное – осторожной. Мирам тщательно следила за уровнем генофлекса и ни за что не позволила бы себе приблизиться к «барьеру 66». – Пауза. Тяжёлый взгляд прямо в глаза собеседника. – Получается, кто-то вкатил ей недостающую дозу генофлекса.

Тяжёлый взгляд не помог – Оберон остался спокоен.

– Такую дозу незаметно не вкатишь.

– Значит, Мирам разломилась на палёном генофлексе, – сделал вывод Уваров. – Она подключалась к твоему биотерминалу?

– Нет. Только развлекалась.

– Точно?

– Можешь проверить наш биотерминал. Он не взломан, мне это не нужно, и в памяти есть сведения обо всех подключениях. Мирам нашим биотерминалом не пользовалась.

– Покажи, – решил Уваров.

– Серьёзно? – Оберон явно надеялся на то, что его готовность показать устройство позволит избежать проверки.

– Ты не хуже меня знаешь, что когда речь идёт о внезапной смерти от разлома, Биобезопасность обязана исключить все возможные причины.

– С каких пор тебе недостаточно моего слова? – проныл вампир.

Он боялся не того, что Уваров обнаружит в памяти биотерминала информацию о Мирам, а того, что проверит соответствие официально закупленного генофлекса с фактически использованным. Как говорится: «Если у тебя есть биотерминал, но ты не используешь “левый” генофлекс – у тебя нет биотерминала». Иван прекрасно понимал истинную причину охватившей вампира нервозности и решил его успокоить:

– Только посетители, Оберон, больше меня ничего не интересует. – Многозначительный взгляд. – Сегодня.

Проверки не избежать, но копать слишком глубоко детектив первого класса не станет.

– Ну, пошли, раз ты сегодня не в настроении. – Оберон выбрался из кресла и направился к двери.

– Обиделся?

– Все знают, что ты педант.

– На службе.

– А вне службы тебя никто не знает.

– Поверь: так лучше для всех.

– Верю, верю… Видишь, какой я доверчивый? И законопослушный.

Это замечание вызвало у Ивана широкую улыбку.

Биотерминалы вампиры строили с пафосом, стараясь перещеголять друг друга в изысканности и роскоши. И в соответствии с «духом настоящего ковена». В 811-м его превратили в некое подобие алхимической лаборатории. Экран компьютера стилизован под колдовское зеркало; сделанная на заказ клавиатура отсылает к виду старинных пишущих машинок, отсылает, разумеется, только тех, кто знает, что некогда существовали пишущие машинки; кресло для клиента – чёрного дерева, резное, может, не очень удобное, но идеально соответствующее стилю. Однако наибольшее впечатление на посетителей производила капсула Родена: большая чёрная ванна на мощных бронзовых лапах – мраморная ванна, в которой могли с лёгкостью поместиться два человека и заняться тем, чем в капсуле Родена заниматься не следовало.

– У тебя гости?

Ответить вампир не успел.

– Мы вам не мешаем?

Когда Иван с Обероном явились, в помещении биотерминала находились двое: фрикмейстер и посетительница в чёрном шёлковом халате. Какое-то время они молчали, ожидая, что на них обратят внимание, а когда поняли, что этого не будет, последовал громкий вопрос, заданный весьма недовольным тоном. Спросила, разумеется, посетительница, поскольку для фрикмейстера Оберон был лидером клана, а для неё – всего лишь владельцем биотерминала, услуги которого она оплачивала.

– Не могли подождать?

– Бесс, мы скоро уйдём, – пообещал Оберон.

– Всего на пару минут, – улыбнулся вампирессе Уваров.

– Но решили зайти одновременно со мной?

– Чуть позже.

– Чтобы я успела раздеться?

– Получилось чуть раньше.

– Да, я заметила.

Бесс обладала той самой яркой красотой, которую обыкновенно приписывают вампирессам: густые чёрные волосы ниже плеч, сейчас собранные вверх и открывающие стройную шею, чёрные брови, высокие скулы, большие тёмные глаза, маленький прямой нос и губы – изящно очерченные, полные, пунцовые, манящие, вызывающие желание попробовать их на вкус или же дать им возможность попробовать на вкус себя. Губы вампирессы.

– Теперь вы уходите?

– Через пару минут, – напомнил Уваров.

– Мне пора в капсулу.

Ванна была наполнена, и в тот момент, когда Иван и Оберон вошли в биотерминал, Бесс как раз собиралась в ней расположиться.

– Помочь? – мгновенно среагировал Уваров.

– Справлюсь сама, – ответила вампиресса и повела плечами, позволяя халату соскользнуть на каменный пол, обнажив прекрасную, женственную фигуру: длинные ноги, тонкая талия, полная грудь с торчащими сосками… В современном мире красотой удивить сложно, но глядя на Бесс, на ум приходило только одно слово: Совершенство.

– Не подашь руку?

– С удовольствием, – опомнился Иван, подошёл ближе и помог вампирессе опуститься в ванну.

– А ты не такой невежа, как о тебе говорят, – заметила Бесс, глядя на Уварова снизу вверх.

– А ты не такая страшненькая, как обитатели этого ковена.

– Я тут в гостях. Ради вон того болвана. – Вампиресса кивнула на фрикмейстера. – Он хорош.

– Иван, перестань строить глазки моей подружке, – почти шутливо произнёс Оберон, которому очень хотелось поскорее выпроводить детектива.

– Даже не мечтай. – Тон, которым ответила Бесс, получился и шутливым, и холодным одновременно.

– Ты о чём? – растерялся лидер клана.

– Обо всём.

Уваров подмигнул вампирессе и подошёл к фрикмейстеру, который уже вывел на монитор нужную страницу.

– Список тех, кто подключался к моему биотерминалу за последние три дня, – зачем-то прокомментировал Оберон. – Мирам среди них нет.

– У нас всё законно, – промямлил фрикмейстер.

Но на него не обратили внимания.

Иван медленно прочитал имена, после чего кивнул, показывая, что согласен со словами Оберона.

Биочип навсегда привязан к владельцу и при подключении автоматически выдаёт уникальную метку, подделать которую невозможно. Точнее, можно, но для этого нужно взломать биотерминал, а даже такой тугой на голову парень, как Оберон, не станет держать в своём логове взломанное устройство. Взломанные биотерминалы редкость, их прячут и подключаются к ним только те, кто готов заплатить очень большие деньги за изменения, о которых никто не должен знать.

– Теперь всё?

– Да.

– Я могу подключаться? – поинтересовалась Бесс.

– Да.

Вампиресса воткнула кабель в затылочный разъём, на мониторе появилось изображение её тела, и Бесс тут же потребовала:

– Не смотри на меня голую.

К кому она обращается, уточнять не требовалось.

– Я только что видел тебя голую, – рассмеялся Иван.

– Не изнутри.

– Стесняешься?

– Не хочу, чтобы ты влезал чересчур глубоко.

– Правда не хочешь?

– Ты тоже болван, – резюмировала Бесс.

– Разве во время подключения они не должны молчать? – спросил у фрикмейстера Уваров.

– Не обязательно.

– Я всё слышу, – добавила вампиресса.

– Вот и хорошо.

– Уверен, что хорошо?

– Ты с ней осторожнее, – посоветовал Оберон. – Она кровь пьёт, знаешь ли.

– Не удивил, – обронил в ответ Иван и направился к выходу: – Пока, красавица.

– Не забывай об осторожности.

– Это просьба или совет?

– Скрытое обещание.

– И ведь скорее всего действительно так, – пробормотал Уваров, остановившись в коридоре.

– Не сомневаюсь, что так, – поддакнул Оберон. – Ты уже уходишь?

– Почти. – Иван медленно оглядел вампира. – Мирам не рассказывала, где была до того, как пришла к тебе?

– Нет, – мгновенно ответил Оберон. – Да мы и не разговаривали почти. Я с ней у бара столкнулся, перебросились парой слов, она сказала, что четыре дня в городе, но чем занималась, распространяться не стала. А я не спрашивал, мне, сам понимаешь, плевать. Пожелал ей хорошего вечера и ушёл по своим делам.

– Ладно, разберёмся. – Уваров посмотрел на наручные часы, несовременные, но идеально сочетающиеся с классическим костюмом, и негромко произнёс: – Заеду в местное полицейское управление, посмотрю, что они нарыли.

«ПОМНИ О ДАРВИНЕ!»

Это надпись справа, на стене. Ещё пара шагов, и под ногами на асфальте белеют полустёртые буквы:

«ДАРВИН НЕ ВРËТ!»

Так ли это? С общепризнанной точки зрения так, но что, если современная наука – именно наука! – уже превзошла знаменитую теорию? Что, если те, кто слепо ей следует, уже ретрограды? Не получилось ли так, что человеческий гений сделал шаг вперёд, а приверженцы старой теории этого не заметили? Или не приняли? И теперь над ними смеются так же, как некогда они смеялись над верующими?

Вопросы, вопросы, вопросы…

Люди с трудом принимают новое, особенно в том случае, если новое противоречит их убеждениям, их представлению о мире или, что важнее всего – их представлению о Добре и Зле, о том, что правильно, а что недопустимо, о том, что делает нас людьми. Тридцать лет прошло с тех пор, как в жизнь каждого человека вошёл генофлекс, двадцать девять лет назад открыли его побочный эффект, ещё через год появились первые фрикмейстеры, безвестный актёр Остин Байден на личном примере доказал, что каждый человек способен стать идеально красивым. А ещё через пару лет люди осознали, что каждый может стать таким, каким хочет. Непохожим на других. Иным. И тогда фрикмейстеры обрели своё нынешнее название, потому что стали превращать людей в то, что они желали. Любой каприз за ваши деньги. Всё, что захотите вы и с чем справится биочип, а справиться он мог с чем угодно. Ведь биочип – это всего лишь цифровое устройство, не знающее добра и зла, что правильно, а что недопустимо. Биочип лишь инструмент в руках фрикмейстера, исполняющего желания клиентов, иногда – заветные, иногда – дурацкие, поскольку для некоторых людей походы к фрикмейстерам превратились в игру, сродни компьютерной, в которой всегда есть возможность нажать на кнопку и вернуться к сохранённой копии.

К себе прошлому. К своей предыдущей версии.

Мир в очередной раз изменился. Через пять лет после начала «генофлексовой лихорадки», на улицах стало невозможно встретить человека обыкновенного и, тем более, уродливого: красивые лица, подтянутые фигуры, густые волосы, никаких изъянов на коже… Генофлекс породил моду на внешний вид. В какой-то момент женщинам понравились торчащие «утиные» губы – и все «надели» их, всем казалось, что это красиво, а через год они исчезли, словно никогда не появлялись. Мужчины же внезапно полюбили быть лысыми – массово удалили волосы и обзавелись черепами идеальной формы. Сейчас об этом и не вспоминали, волосы вновь вошли в моду. А ещё появилось множество тех, кто решил стать иным, захотел измениться так, чтобы поставить под вопрос свою человеческую природу. Зеленокожие гоблины и орки, полукоты с шершавыми языками и мягкой шерстью, псоглавцы – моду на этот образ вообще никто не мог понять, вампиры, для которых человеческая кровь становилась лёгким возбуждающим наркотиком – каждый мог стать таким, каким хотел или мечтал с детства.

Мир в очередной раз изменился, однако приняли это далеко не все. Приверженцы «Кодекса Дарвина» считали, что «генофлексовая лихорадка» превращает человека в его подобие, призывали применять препарат только в качестве лекарства и именно они выводили на стенах домов броские лозунги:

«БУДЬ ТЕМ, КТО ТЫ ЕСТЬ!»

«БУДЬ НАСТОЯЩИМ!»

И девушка по имени Джада, которая шла по Миле Чудес, такой и казалась – настоящей. Даже самый придирчивый взгляд не смог бы обнаружить на ней следы вызванных генофлексом изменений. Невысокая, стройная, но соразмерная, без выдающейся груди и чересчур круглой попы, которые требовала нынешняя мода, другими словами, слишком худая, чтобы заподозрить вмешательство фрикмейстера. Но внимание она привлекала – огромными глазами. Потрясающе огромными глазами, притягивающими до забытья. Глазами, в которые можно было смотреть бесконечно. Смотреть и верить, что они принадлежали Джаде по праву рождения: ореховые, с искрой. Как и гладкие каштановые волосы до плеч, аккуратный прямой нос и губы – слишком тонкие и бледные для современных стандартов.

Девушка была настоящей, но выставлять это напоказ не стремилась и даже колдовские глаза прятала за тёмными стёклами умных очков. Прочитав третий или четвёртый лозунг дарвинистов, она перестала обращать на них внимание, пошла чуть быстрее и через два дома оказалась у цели своего путешествия – биотерминала «У Весёлого Боба», который, как гласил рекламный слоган на витрине, «умел всё и даже чуть больше».

– Не «чуть больше», а намного больше, чем написано в рекламе, – рассмеялся Боб, обхаживая Лейлу, посетительницу, которая явилась строго по записи – десять минут назад. Обхаживал с профессиональным обаянием. – Просто я очень скромный и не люблю, когда реклама обещает больше, чем может дать фрикмейстер. – Волосы у него были огненно-рыжими, кожа – молочно-белой, а рот – широкий, улыбчивый. Он походил на клоуна и, наверное, поэтому назвался «Весёлым». – Но сначала вы должны объяснить, для чего нужны когти?

– Неужели непонятно?

На вид посетительнице было лет двадцать пять, в реальности – от двадцати до восьмидесяти, – генофлекс позволял не маскировать, а по-настоящему скрывать истинный возраст: никаких морщин, никаких складок, дряблости и редеющих волос. Только сила, здоровье и красота.

А теперь зачем-то понадобились когти…

– Разумеется, непонятно, – покачал головой фрикмейстер. – Вы не поверите, Лейла, но многие просят создать им когти исключительно из эстетических соображений.

– Какая же в них эстетика? – удивилась посетительница.

– Абсолютно с вами согласен – никакой, – поддержал девушку Боб. – Тем не менее некоторым нравится демонстрировать, что они у них есть.

– Но ведь это неудобно.

– А с обыкновенными ногтями длиной в сантиметр или два удобно? – парировал фрикмейстер. – Приноравливаются как-то.

– Да, наверное, – растерянно пробормотала посетительница. Было очевидно, что, увлёкшись идеей поставить себе когти, девушка не стала продумывать детали, ограничилась классическим: «Хочу!» Впрочем, не она первая, не она последняя.

Именно в это мгновение звякнул дверной колокольчик, и в биотерминал вошла Джада. Остановилась, увидев, что фрикмейстер занят с клиенткой, но не ушла, удобно устроилась в кресле для посетителей и достала коммуникатор. Лейла посмотрела на девушку недовольно, Боб – оценивающе, он не имел ничего против ещё одного клиента, а поскольку Джада всем своим видом давала понять, что не собирается мешать происходящему, они вернулись к разговору.

– Именно поэтому я и спрашиваю: когти из эстетических соображений или по делу? – мягко произнёс Боб.

– По делу. Я хочу ими пользоваться.

– Длина? – уточнять, как именно посетительница планирует применять новую часть тела, фрикмейстер деликатно не стал.

– Полтора сантиметра. Загнутые.

– То есть неубираемые?

– А их можно убирать?

– Думали об этом?

– Конечно. Но мне сказали, что сделать убирающиеся когти трудно.

– В первую очередь – дороже и времени потребуется больше, – уточнил Боб. – Но для опытного фрикмейстера создание убирающихся когтей задача не самая трудная.

– Вы их делали?

– Много раз. Скажу больше, если вам нужны боевые когти, которые вы планируете использовать для самозащиты и не только для самозащиты, их обязательно нужно делать убирающимися – для достижения эффекта неожиданности и чтобы не пораниться в повседневной жизни. Как вы правильно заметили, Лейла, они не особенно удобны… Но вы должны понимать, что убирающиеся когти нельзя сделать слишком длинными.

– Потому что вы не сможете их спрятать?

– Потому что вы не сможете их спрятать. – Весёлый позволил себе улыбку. – Боевые когти должны быть надёжно закреплены, чтобы ни в коем случае не сломались в самый неподходящий момент, например, во время использования по назначению. Мне придётся тщательно проработать вашу анатомию, чтобы найти гармоничное сочетание между размерами ваших пальцев, длиной предполагаемых когтей и креплением, идеально подходящее именно для вас, для чего придётся смоделировать все возможные нагрузки. И только после этого я смогу сделать окончательное предложение. Я ценю свою репутацию и даю полугодовую гарантию. – Боб выдержал короткую паузу. – Многим кажется, что в работе фрикмейстера нет ничего сложного, вы приходите, излагаете свои желания, мы загружаем ваши желания в компьютер, программа проводит необходимые расчёты, создаёт матрицу, передаёт её в биочип и, вуаля! – у вас элегантные когти. В действительности всё гораздо сложнее. Изначально программа оптимизирована под некие средние показатели, и задача фрикмейстера заключается в том, чтобы научить её «видеть» клиента, понимать, что каждый случай – уникален и среднего нет. Всё живое, что мы видим вокруг, создавалось природой на протяжении сотен тысяч лет в ходе жесточайшего естественного отбора. Каждая клетка в каждом живом организме исполняет какую-то важную функцию, всё ненужное выброшено. Кроме аппендикса. И когда мы добавляем в ваш, почти совершенный организм нечто новое, мы должны тщательно продумывать каждую деталь.

Речь получилась хоть и неожиданной, но интересной, однако Лейла поняла одно:

– Мои пальцы станут больше? – спросила она, разглядывая левую руку. Судя по всему, об этом девушка тоже не подумала.

– Станут, – кивнул фрикмейстер. – Не сильно, не очень заметно – тут уж я постараюсь, но станут. Ведь внутри подушечек будут прятаться когти.

– А если сделать их неубирающимися?

– В этом случае вы потеряете эффект неожиданности. Злоумышленники будут знать, что у вас есть когти, и продумывать свои действия с учётом этого факта.

– Но мои пальцы останутся такими же, как сейчас?

Тонкими и длинными. У Лейлы и в самом деле были красивые руки. Спасибо генофлексу.

– Только с когтями, – уточнил Боб.

Посетительница вновь посмотрела на свои руки, на этот раз – на обе одновременно, и прищурилась, явно пытаясь представить, как они будут выглядеть с когтями. Но то ли Лейла не смогла вообразить, что получится, то ли результат ей не понравился, однако следующая её фраза прозвучала неуверенно:

– Мне нужно всё как следует обдумать.

– А чтобы вам было проще, можно провести моделирование вашего желания, – улыбнулся фрикмейстер. – Я просканирую ваши руки, сформирую предварительный образ, и вы увидите ваши когти такими, какими они будут.

– Наверное… – Судя по затуманенному взгляду, девушка не оставляла попыток представить результат самостоятельно. Но безуспешно. – Управлять когтями я буду через биочип?

– Да, – подтвердил Боб. – Но я бы не стал использовать определение «управлять». Благодаря биочипу ваши когти будут появляться и исчезать именно тогда, когда нужно, по вашему желанию.

– По моему желанию? – переспросила Лейла.

– У вас нет других новых органов? – вопросом на вопрос ответил фрикмейстер.

– Когти станут первыми.

Пришлось объяснять подробнее.

– Когти будут появляться и исчезать раньше, чем вы осознаете, что их нужно применить, вы будете не управлять ими, а владеть, как владеете руками, ногами, пальцами – всеми частями тела. Вы не управляете ими, вы их используете. Не задумываясь используете. Вы протягиваете руку и берёте со стола коммуникатор, не посылая специальное сообщение: «Протяни руку и возьми коммуникатор», вы просто делаете. И то же самое будет с когтями. Сигнал на них пойдёт через биочип, но для вас ничего не изменится, вы не почувствуете задержки, поскольку у биочипа её нет. Когти станут естественной частью вас, Лейла.

– Частью меня… – прошептала девушка.

– Совершенно верно.

– Но я смогу от них отказаться? Когда надобность отпадёт. Или они мне надоедят.

– В любое мгновение, – пообещал Боб. – Я постараюсь удалить минимум ваших собственных тканей, и если захотите вернуться к прежнему облику – восстановите их с помощью генофлекса.

– Стану такой, какой была?

– Даже лучше.

– Разве можно быть лучше? – неожиданно кокетливо поинтересовалась Лейла.

– Пожалуй, я погорячился, – подыграл посетительнице фрикмейстер. – Если вы действительно готовы к процедуре, то завтра утром я пришлю 3D-модели ваших будущих рук, а послезавтра на них появятся убираемые или неубираемые когти.

– Так быстро? – удивилась посетительница. – Мне говорили, что ткани придётся выращивать не менее недели.

– У меня есть мини-капсулы Родена, специально для частей тела, и я использую новые стимуляторы от «Parker&Brooks». Сама процедура займёт около шести часов, затем вы отправитесь домой, а на следующий день у вас уже будут когти. Вы придёте ко мне на осмотр и… всё. Что скажете?

– Звучит неплохо.

– А на вкус ещё лучше.

– Что? – не поняла Лейла.

– Это шутка, – махнул рукой Боб. – Сканируем руки?

– Пожалуй, да, – решилась посетительница. – Сканируем.

Это не отняло много времени: фрикмейстер усадил Лейлу в кресло, через кабель подключился к биочипу и скачал параметры посетительницы в память компьютера. Пообещал сделать всё в «лучшем виде» и проводил до двери.

И только после этого посмотрел на Джаду.

– Не всем нравится присутствие посторонних во время деликатных переговоров.

Девушка убрала коммуникатор, сняла умные очки и улыбнулась:

– Я тоже пришла по делу.

– Не сомневаюсь.

– Да и чего ей стесняться, – продолжила Джада, «не услышав» замечание Боба. – Не такой уж деликатный случай, простые когти.

– Первые когти, – уточнил фрикмейстер. – А в первый раз все стесняются, не важно, делают себе новую грудь или меняют цвет волос. Всегда стесняются, такова наша природа.

Судя по всему, Весёлый Боб был не клоуном, а философом. Или клоуном, склонным к философии.

– Людям хочется верить – всё, что они получают при помощи генофлекса, в действительности дано им от природы. Они выбрасывают из памяти визит в биотерминал и не спрашивают друг у друга об изменениях. За глаза обсуждают, конечно, сплетничают – это тоже в нашей природе, но напрямую стараются не говорить. Поэтому мои клиенты так высоко ценят конфиденциальность визитов. Ты зачем пришла? Нужна новая грудь?

Поскольку Весёлый не знал, насколько перспективной клиенткой является девушка, он решил не церемониться и перешёл на «ты».

– Считаешь, что она у меня маленькая? – Джада машинально опустила взгляд, что вызвало у фрикмейстера улыбку.

– Что я считаю, не имеет значения, я всего лишь посредник между клиентами и их желанием стать совершенными. Ну, в том смысле, какой они вкладывают в понятие совершенства. Поэтому вопрос звучит иначе: ты считаешь её маленькой или нет? Но если хочешь сделать новую грудь, я бы не советовал.

– Почему?

– Она у тебя прекрасной формы.

– Ты её не видел, – заметила, после короткой паузы, девушка.

– Я в профессии двадцать лет и вижу фигуры даже сквозь бесформенные толстовки. А на тебе всего лишь топ и тонкая рубашка. Можно сказать, я вижу тебя насквозь.

– Опыт?

– Очень большой.

Джада преодолела смущение и ровным голосом произнесла:

– Спасибо, что похвалил мою грудь.

– Это называется «комплимент». – Боб прищурился. – Неужели я ошибся?

– Не ошибся. Я тоже считаю свою грудь красивой.

– Я о цели визита.

– С этим – ошибся.

– Тогда что тебе нужно?

– Телохранитель.

На этот раз улыбка фрикмейстера получилась грустной.

– Кажется, я догадываюсь, какого рода.

– Мне нужен вилди. – Девушка посмотрела Бобу в глаза. Очень уверенно и очень твёрдо посмотрела.

– На какой базе?

– Человек.

Боб вздохнул и покачал головой. Она молчала, спокойно ожидая ответа.

– Ты не так проста, как кажешься, да?

– Я показалась тебе простой?

– Скажем так: тебе удалось меня удивить.

– У меня есть деньги.

– Не сомневаюсь. Иначе ты бы не заговорила о вилди на базе человека.

Стоимость такого телохранителя была высокой, как и стоимость его содержания, посетительница же не выглядела богатой: пришла пешком, пользовалась не модным, а просто хорошим коммуникатором, одевалась прилично, но не броско, не в «брендовые» вещи «ручной работы», однако держалась уверенно, а Боб по опыту знал, что внешность обманчива. Современный мир жесток, и многие предпочитают скрывать своё истинное положение. «Я не могу её определить, а значит, не могу ничего посоветовать», – прошептал фрикмейстеру его доппель. Но тот факт, что электронный помощник не смог распознать лицо девушки, говорил о многом – у доппеля был доступ к обширной базе данных.

– Почему ты не хочешь взять базу животного? – поинтересовался Боб. – Из немецких овчарок получаются превосходные вилди. Я усиливаю им связки, мышцы, могу добавить…

– Не люблю собак, – негромко, но твёрдо прервала фрикмейстера Джада.

– Тогда есть прекрасное предложение – пума. В Подмосковье находится отличный питомник идеально дрессированных пум, которые пользуются колоссальным спросом. Но я знаком с владельцами, и мне без очереди выдадут лучший экземпляр.

– Я люблю кошек, – кивнула девушка.

– Тем более.

Но Джада не закончила.

– Я люблю кошек, поэтому не хочу превращать пуму в вилди.

– Наверняка я не первый скажу, что ты очень капризная особа?

– Я даже не начинала. – Улыбка показала, что девушка приняла шутку.

Боб вздохнул и кивком указал на кофемашину. Джада отрицательно покачала головой.

– У тебя есть кандидат? – сдался фрикмейстер.

– Я надеялась, ты поможешь его добыть.

– А я надеялся, что ты этого не скажешь.

– Чья-то надежда точно оправдается. – Она вновь смотрела ему прямо в глаза. Не жёстко, но с ощутимым давлением. Смотрела своими колдовскими глазами, и Боб поймал себя на мысли, что боится не вырваться из омута этого взгляда, боится, что его затянет в сумасшедшую глубину, из которой…

– Уф-ф-ф! – Он тряхнул головой и вновь улыбнулся. – То есть лицензии у тебя тоже нет?

– Разве мы не в Миле Чудес?

– Кто сказал, что ты можешь обратиться ко мне с подобной просьбой?

Боб перешёл на деловой тон, но теперь старался не встречаться с девушкой взглядом.

– Би Джонсон из Варшавы.

– Он подтвердит твои слова?

– Позвони ему, – пожала плечами Джада.

– Я позвоню.

– Передавай привет. – Голос прозвучал более чем равнодушно. – На самом деле у меня есть лицензия на владение вилди, но предварительная, нужно превратить её в постоянную.

– Почему ты не хочешь проделать всё официально?

– Разве ты не сделаешь всё официально? – притворно удивилась девушка.

«Би Джонсон подтвердил, что ей можно доверять», – прошелестел доппель.

– Сделаю, – проворчал Боб. – Я всё сделаю.

Ведь они в Миле Чудес, а здесь возможно всё. Да и нет никакого чуда в том, чтобы воспользоваться давным-давно налаженными связями и добыть нужные документы – официальные, подтверждённые во всех базах данных. Это чудо называется «взятка» и при достаточной ловкости кто угодно может стать «волшебником». Главная же проблема заключалась в добыче базы: для вилди нужен человек. Ради базы странная девушка приехала в Москву, чтобы превратить предварительную лицензию в постоянную и уехать со своим… рабом.

Или с домашним животным – люди относились к вилди по-разному.

Первые вилди появились после опытов доктора Блума, открывшего принципиально новые способы воздействия на высшую нервную деятельность человека. Разработанная им методика позволяла гарантировать преданность и абсолютное послушание объекта по отношению к хозяину, но существовал нюанс: результат был гарантирован только для людей с повреждённым сознанием, для умственно неполноценных. У них оставались элементарные когнитивные способности, благодаря чему они становились идеальными слугами. Однако таких людей было очень мало, намного меньше, чем существующий запрос на рабов, и тогда появилось «химическое упрощение», превращающее нормального человека в базу для вилди. Людей похищали, подвергали варварскому «упрощению», а дальше всё зависело от подлости врачей и чиновников. Несчастных представляли комиссии, комиссия подтверждала отсутствие когнитивных способностей и рекомендовала «подыскать для гражданина достойного опекуна» – так лицемерно называлась передача искалеченного человека в рабство. Дальше следовала обработка по методике Блума, и несчастный становился вилди. На всю оставшуюся жизнь.

Именно за такой услугой Джада обратилась к Весёлому Бобу.

– Хочу ещё раз уточнить, убедиться, что ты понимаешь происходящее, – медленно протянул фрикмейстер, по-прежнему избегая смотреть девушке в глаза. – Моим компаньонам придётся добыть подходящую базу, «упростить» её, получить все необходимые документы, включая перерегистрацию твоей лицензии на постоянную, после чего я доработаю базу согласно пожеланиям и передам тебе.

– Би сказал, что ты справишься, – ровным голосом ответила Джада.

– Ты планируешь снабдить вилди дополнительными органами?

– Стандартное усиление и несколько дополнительных возможностей. Я пришлю список.

– Догадываешься, сколько это будет стоить?

– Би назвал приблизительную цену. Она меня не смущает.

– Завтра, если ты не передумаешь, я назову окончательную.

– Хорошо.

– На поиск подходящей базы, «упрощение» и регистрацию уйдёт десять рабочих дней, не меньше. Затем ещё три-пять дней на мою работу. Аванс двадцать пять процентов, он невозвратный, когда вилди будет зарегистрирован, доплатишь за эту услугу. Со мной рассчитаешься по окончании работ.

– Договорились.

– Мужчина или женщина?

– Мужчина.

– Есть особые пожелания?

– Я пришлю файл. – Она поднялась с кресла, но задержалась и улыбнулась: – Странно, что ты не спросил, зачем мне вилди.

– Да мне плевать. – Голос Весёлого Боба стал абсолютно равнодушным. – Если ты потянешь цену, я его изготовлю.

– Из живого человека?

– Если тебя смущает, откуда берётся база, то зачем ты пришла?

– Меня не смущает, – помолчав, ответила девушка. – Мне нужен результат и плевать, как он будет достигнут. Мне интересно, как ты относишься к подобным заказам?

– Это часть профессии.

– Незаконная часть, – уточнила Джада.

– А ты живёшь по правилам? – Финал разговора получился неприятным, но Боб сделал всё, чтобы не показать охватившее его раздражение.

– Нет. – Она вздохнула. – В этом мы похожи.

– Больше не задавай глупых вопросов, – сказал фрикмейстер, твёрдо решив увеличить цену на десять процентов – в наказание. – Присылай файл и жди моего ответа.

– Имя?

В вопросе не было никакого смысла, поскольку на него достоверно или с достаточной степенью достоверности уже ответил вживлённый в челюстную кость идентификационный чип – когда Габриэль прошёл через рамку входной двери, полицейским стала доступна вся хранящаяся в нём информация. Точнее, стала доступна ещё три часа назад, поскольку, прежде чем вязать посетителей «Дров и спичек», полицейские прощупали помещение сканером и занесли в протокол всех участников драки. Поимённо. Идентификационный чип подделать не трудно, на чёрном рынке такую услугу предлагали, но с появлением биочипа она потеряла всякий смысл – если у полицейских возникали сомнения в точности идентификатора, они подключались к биочипу и сверяли данные, а биочип никто не взламывал, во всяком случае, добровольно, и заменить его было нельзя. Другими словами, допрашивающий Габриэля полицейский точно знал, кто перед ним, однако вопрос прозвучал. И он обязательно звучал во всех полицейских участках любой части света, словно блюстители порядка сговорились начинать разговоры с задержанными с того самого вопроса, что и тысячу лет назад.

– Имя? – спросил полицейский, глядя на монитор настольного коммуникатора.

– Габриэль.

Полицейский посмотрел задержанному в глаза.

– Шутник?

– Габриэль Кармини, – тут же поправился мужчина. – Полных лет – пятьдесят девять, место официальной регистрации…

– Я всё это вижу.

– Да, сэр.

– Мы тут говорим: «мой господин».

– Да, мой господин, – послушно произнёс Кармини.

Блюстителю порядка это понравилось. А вот сам задержанный – не очень. Было в нём что-то сомнительное, но что именно, полицейский понять не мог.

Пятьдесят девять полных лет, и выглядит на них. То есть генофлекс использует только по прямому назначению, в качестве лекарства от SAS, что по нынешним временам более чем странно, особенно для пожилого мужчины. Волосы густые, средней длины, полностью седые, белые, как и короткая борода. Лицо сильное, благородное, стоящего перед полицейским мужчину можно было представить и морским волком – в бушлате и фуражке; и гордым аристократом, герцогом или графом, не меньше, в расшитом золотом камзоле и шпагой на поясе. Фигура соответствовала: мужчина был высоким, крупным, но не толстым, явно мускулистым. Седой медведь с умными голубыми глазами, одетый в мягкие бежевые брюки, кеды и светло-коричневую рубашку. Умные очки известной, но не самой дорогой фирмы, в пару к ним – коммуникатор. Устройства лежали на столе перед полицейским, как и прочая изъятая у мужчины мелочь.

– Габриэль Кармини, тебе понятна суть обвинений?

– Невиновен.

– Да сколько угодно, – скучно отозвался полицейский. – Отвечай на мой вопрос, пожалуйста: суть обвинений ясна?

– Я не принимал участия в драке, мой господин, это подтвердят записи из зала.

– В «Дровах и спичках» нет видеокамер.

– На мне нет следов. – Кармини помялся и добавил: – Да и стар я для кабацких драк.

– Тогда что ты там делал? – поинтересовался полицейский таким тоном, будто в заведения Мили Чудес ходили исключительно ради потасовок.

– Ужинал, – с некоторым недоумением ответил Кармини.

– Искал экзотическую шлюху на ночь?

Габриэль оставил вопрос без ответа.

– В этом нет ничего постыдного. – Полицейский зевнул. – По нашим законам наказывается проститутка, а не клиент.

Однако обмануть задержанного не получилось – Кармини знал, что по местным законам наказание ждало обоих.

– Я просто ужинал, мой господин, в одиночестве.

– Нравится смотреть?

– Я только сегодня приехал в город и пошёл поесть в ближайшее заведение.

– Остановился в Миле Чудес?

– Не знал, что это запрещено.

– Ты наглый? – Однако разозлился полицейский не по-настоящему, лениво разозлился, то ли устал опрашивать участников очередной драки, то ли понял, что развести опытного задержанного на что-то серьёзное не получится.

– Нет, мой господин.

Полицейский кивнул и побарабанил пальцами по столешнице.

– Будь у меня записи, ты бы уже получил то, что заслуживаешь, ведь ты наверняка один из зачинщиков.

– Я слишком стар, мой господин…

– Заткнись!

Кармини мгновенно замолчал и даже вытянулся, кое-как изобразив стойку «смирно». Полицейскому это понравилось.

– Поскольку против тебя не выдвинуты обвинения от тех, кого ты избил, городская прокуратура готова ограничиться… – Он нажал на кнопку и чуть повысил голос: – Есть кто из прокуратуры?

– Доппель его превосходительства, господина Ахмедова, – донеслось из динамиков коммуникатора.

– Фиксируйте постановление: административный штраф за нарушение общественного порядка, плюс удвоенная сумма в благотворительный фонд полиции, плюс удвоенная сумма в благотворительный фонд прокуратуры.

– Зафиксировал, – отозвался доппель. – Клиент согласен?

Полицейский вновь посмотрел на Кармини:

– Вопросы есть?

– Что будет, если я не соглашусь?

– Пойдёшь в суд. И, скорее всего, добавится удвоенный взнос в благотворительный фонд судейской системы.

– Я согласен, – торопливо подтвердил задержанный.

– Молодец, – одобрил полицейский. – Постановление 602397 зарегистрировано, Габриэль Кармини приговаривается к административному штрафу за нарушение общественного порядка. Заплатишь сразу или будешь ждать в камере, пока кто-то внесёт деньги?

– Заплачу сразу, – решил Кармини. – Где касса?

– Тебе пришло постановление, просто поставь галочку, что согласен, и деньги спишутся автоматически.

– Зачем притащился? – грубовато поинтересовался дежурный полицейский.

– Мимо проходил, – не менее грубо ответил Иван.

– Вот и шёл бы мимо.

– Если думаешь, что мне доставляет удовольствие якшаться с вашей братией, то сильно ошибаешься.

– Что ты с нами делаешь? – нахмурился дежурный, узнавший из фразы Уварова только слова «удовольствие» и «братия».

– Не волнуйся, ничего неприличного.

Полицейские не любят биобезопасников – это аксиома. Впрочем, не только полицейские, а все люди, так или иначе связанные с охраной порядка и силовыми структурами: ни полицейские, ни военные, ни следователи, ни работники прокуратуры – никто. И дело не в том, что биобезопасникам платят больше, чем всем остальным, а в правах, которые они имеют и о которых другие службы могут только мечтать. Департамент биологической безопасности находился в привилегированном положении, при необходимости его детективы могли «привлекать», а если называть вещи своими именами – брать под командование, сотрудников любых других ведомств, что выводило сотрудников других ведомств из себя. Поэтому любой детектив Департамента тратил кучу времени и сил на то, чтобы установить хорошие или просто нормальные рабочие отношения с местными «коллегами». Уварову это удалось, полицейские его уважали, но не все, и с этим ничего нельзя было поделать.

– Зачем притащился?

– Шеф здесь?

– Для тебя – занят.

– Откуда знаешь?

– Точно знаю.

– Сгоняй и уточни, – распорядился Иван, доставая зубочистку. – Одна нога здесь, другая там. И шустрее, я опаздываю.

«Гонять» дежурному никуда не требовалось, достаточно было отправить запрос доппелю начальника отдела, но Уваров не собирался быть милым с теми, кому не нравился, и намеренно использовал уничижительные обороты. Полицейский пробубнил нечто невразумительное и с силой захлопнул прозрачное окошко. Иван улыбнулся и оглядел кавардак, который крайне редко творился в полицейских участках. Обычно здесь царила деловая тишина, поскольку Билль о выездных судебных заседаниях и связанные с ним изменения в законе об адвокатской практике сделали ненужными привычные по прошлым столетиям процедуры вроде снятия показаний и длительных разбирательств, включая походы в суд. Виновность подозреваемого в подавляющем большинстве случаев подтверждалась видео со стационарных камер, дронов или оказавшихся поблизости муниципальных мобилей. В особых случаях дозволялось использовать частные записи. За идентификацию преступника отвечал вживлённый чип, после чего проводилось задержание либо дронами, либо патрульными. Затем преступник представал перед доппелем судьи, доппель обвинителя сообщал, в чём состоит преступление, доппель адвоката приводил аргументы в защиту – если таковые имелись, и доппель судьи выносил приговор. Если доппель адвоката требовал апелляцию, мгновенно появлялся доппель судьи апелляционного суда и принимал окончательное решение. В результате, через десять-двадцать минут после задержания, полицейские точно знали, что делать с преступником: везти в участок для краткосрочного административного ареста, в тюрьму, выписывать на месте штраф или же просто отпустить, потому что доппель адвоката оказался умнее доппеля прокурора.

При этом все участники процесса, кроме, разумеется, преступника и полицейских, могли в это время сладко спать.

Если же видео отсутствовало, стражам порядка приходилось отдуваться и самостоятельно разбираться с каждым задержанным. Судя по всему, на этот раз случилась массовая драка в месте без официальной видеофиксации, и приёмная зона участка была переполнена её участниками. За ближайшим столом недовольный вампир что-то с жаром объяснял полицейскому, то и дело размахивая у него перед носом выбитым клыком. Слева отвечал на вопросы полукот, изредка шипя на запертых в клетку псоглавцев. Псоглавцы рычали в ответ и кричали полицейскому, что полукот врёт. Остальные полукоты орали на псоглавцев из соседней клетки, в глубине которой дремал могучий ифрит. А вот получившему от него огру выделили отдельный «обезьянник» – он до сих пор пребывал в ярости и бросался на прутья. Но не на полицейских, поскольку понимал, чем закончится нападение на представителя власти. Гоблинов увели в тот самый момент, когда Иван вошёл в участок – они согласились на мелкое хулиганство и отделались крупным штрафом.

– Зачем притащился?

– Посмотреть на твой зоопарк, – мгновенно отозвался Уваров.

– И как тебе?

– Шумно.

– Это мы ещё самых буйных успокоили, – рассмеялся начальник отдела и пожал Ивану руку. – Привет.

– Привет.

Майор Карпов был из тех, кто относился к Уварову с искренним уважением – и как к детективу, и как к человеку. В гости они друг к другу не ходили, но отношения можно было назвать дружескими.

– Из-за Мирам приехал?

– Ну, не из-за этих же придурков.

Иван вопросительно поднял брови. Карпов правильно понял намёк и кивнул:

– Продолжим в моём кабинете.

Где не было лишних ушей, в том числе – электронных, за это отвечала специальная система, которую для майора достал Иван, потому что своим специалистам Карпов не доверял.

– Что с Мирам?

– Разлом, – пожал плечами Уваров. Но тут же добавил: – Но неочевидный разлом.

– Почему неочевидный? – не понял полицейский. – Там же без экспертизы всё понятно.

– Я был знаком с Мирам. И я знаю, что она ни за что бы не перешагнула «барьер 66».

– На кладбищах целые аллеи тех, кто высчитывал каждый процент, но всё равно оказался по ту сторону барьера.

– Не про Мирам, – покачал головой Уваров.

– Уверен?

– Абсолютно.

– Чего ты хочешь? – перешёл к делу Карпов.

– Неочевидный разлом – это палёный генофлекс, – выдал очевидную истину Уваров. – Мне придётся обсудить этот вопрос со всеми крупными поставщиками, но к уродам я не пойду.

Майор мрачно кивнул.

– Скажи им, чтобы дали знать, что и как.

Под «уродами» Уваров имел в виду группировку «Посбон», одну из крупнейших в городе. Она состояла из маридов, отношения с которыми у Ивана были далеки от идеальных, вот и приходилось прибегать к услугам посредника. Впрочем, не в первый раз.

– Будешь должен, – улыбнулся Карпов.

– Как обычно.

– Как обычно… – Майор бросил взгляд на подавший голос коммуникатор, нажал кнопку «Перезвоню» и медленно продолжил: – Не думаю, что эта дрянь – если она существует – идёт от Шамиля. «Посбон» с поставщиками жёстко работает, не хотят палиться с палёным. У них, конечно, есть связи наверху, их прикроют… Но прикроют от кого угодно, кроме Биобезопасности. Особенно учитывая твои отношения с Шамилем. С вами мариды проблем не хотят, поэтому жёстко прессуют поставщиков. У них ни разу не было палёного генофлекса.

– Я знаю, – кивнул Иван, гоняя зубочистку из одного уголка рта в другой. – Но пусть скажут.

– Хорошо. Это всё?

– Почти. – Уваров поморщился. – Меня смущает, что я ничего заранее не знал о том, что возможно появление партии палёного генофлекса.

– А обычно знаешь?

– Обычно ходят слухи, а тут – тишина.

– По шапке получил?

– По шапке не получил, у нас другие отношения. Но меня смущает…

Иван намеренно замолчал, и Карпов понял почему.

– Я тоже ничего не знал. – Майор выдержал пристальный взгляд детектива первого класса и повторил: – Я ничего не знал, никаких намёков от осведомителей. К тому же ты сам до конца не уверен, что речь идёт о палёном генофлексе.

– И это меня тоже смущает.

– Что ты имеешь в виду?

– Если никто из нас не слышал, что в город идёт палёный генофлекс, может, дело не в нём?

– А в чём?

Уваров вздохнул и посмотрел Карпову в глаза. Молча посмотрел.

Выйдя из отдела полиции, Кармини, в отличие от большинства освобождённых участников потасовки, не стал торопиться оказаться от него подальше: не двинул прочь быстрым шагом, а то и вовсе бегом, как поступили гоблины; не прыгнул в заранее вызванное такси, как вампиры; не залез в кузов пикапа, попутно обнимаясь с встречающими друзьями, как лохматый огр. Выйдя из отдела, Кармини остановился, вытащил из кармана умные очки, но надевать не стал, держал в руке, разглядывая улицу без подсказок программы дополненной реальности. Разглядывая так, словно впервые здесь оказался и хотел увидеть её настоящую, такую, какая она есть на самом деле. Или же так, словно давно здесь не был и вспоминал старые дома, одновременно подмечая случившиеся изменения – то был странный взгляд.

– Чего раскорячился?

– Ходить забыл?

– Дай пройти!

Мимо Габриэля прошагали освобождённые мариды, причём один из них нарочно толкнул мужчину плечом, но ответа не последовало. Кармини надел очки, отказался от мгновенно поступившего предложения: «Вызвать такси? Да. Нет» и медленно пошёл вверх по улице. На этот раз – изучая её сквозь пелену подсказок приложения дополненной реальности.

«Предупреждение! Вы находитесь в Миле Чудес, районе с аномально высоким уровнем уличной преступности и минимальным количеством систем наблюдения. Если у вас нет веских причин оставаться, пожалуйста, покиньте Милю Чудес, чтобы не стать жертвой…»

Убрать это предупреждение было невозможно, только перевести в разряд «прочитанное», после чего оно превратилось в красный треугольник с восклицательным знаком внутри, который неспешно мигал в правом верхнем углу экрана умных очков. И будет мигать до тех пор, пока геолокация не покажет, что Кармини покинул опасный район. Приложение дополненной реальности умело быть настойчивым. Но одновременно умело быть полезным: «Повторяющихся лиц не зафиксировано, проявление интереса не зафиксировано, физическая слежка исключена…»

Система постоянно сканировала окружающее пространство в поисках возможных угроз и после её доклада Габриэль был уверен, что за ним никто не следовал. Что же касается слежки электронной, по камерам, коммуникатору или идентификационному чипу, она Кармини не беспокоила: камера не способна подкрасться сзади и дать по голове дубинкой. А скрывать своё местонахождение он пока не собирался.

Вошёл в подъезд – вход со двора, дверь с виду обшарпанная, но усиленная, способна выдержать выстрел из гранатомёта, по лестнице поднялся на третий этаж, открыл дверь в квартиру – с виду дешёвую дверь, но тоже усиленную, причём бронированные листы защищали всю выходящую на площадку стену, и оказался в большой четырёхкомнатной квартире, обставленной в стиле начала ХХ века. Все окна выходили на улицу, но они только выглядели ненадёжными, в действительности их было так же трудно пробить, как входную дверь. Поэтому Кармини спокойно уселся напротив «французского» окна в кресло-качалку, вновь снял очки и уставился на оживлённую улицу. И молчал до тех пор, пока в гостиную не вошла хрупкая большеглазая девушка. Впрочем, он и тогда не проронил ни слова и даже не обернулся на тихий звук шагов. Девушка же остановилась в дверном проёме, некоторое время смотрела на старика, затем негромко осведомилась:

– Как поужинал? – И нужно было постараться, чтобы уловить в её голосе иронию.

– Неплохо, – коротко ответил Габриэль. И начал набивать трубку ароматным табаком.

– Десерт понравился?

Ответ прозвучал не сразу. Кармини раскурил трубку, с наслаждением попыхтел ею и улыбнулся:

– Ты научилась шутить?

– Тебя это беспокоит?

– Меня это радует. Многим людям до самой смерти не суждено овладеть этим искусством.

– Я в это не верю.

– Во что?

– Если их чувство юмора не совпадает с твоим, это не значит, что его у них нет.

Кармини пыхнул трубкой несколько раз.

– Чувство юмора или есть, или нет. Третьего не дано.

– Люди разные. Одна и та же шутка кого-то насмешит, а кого-то покоробит.

– Научившись спорить, ты порой делаешься невыносимой.

– Раньше тебе нравилось спорить со мной, – обронила девушка.

– И теперь нравится, однако в моём возрасте ночь в полицейском участке несколько… выматывает. – Он помолчал. – Я устал.

– Извини, я не подумала. – Прозвучало искренне.

Габриэль выбил трубку и спросил:

– Встречалась с кем-нибудь?

– Говорила с Весёлым Бобом.

– Только с ним?

– Ко второму не успела – его биотерминал оказался заперт.

– И что Боб?

– Пока не могу сказать точно. Он согласился сделать вилди на базе человека, но это мог быть обманный манёвр. Стиль поведения скорее подходящий. Что же касается внешности…

– Он наверняка изменил внешность, – резко перебил девушку Кармини.

Джада выдержала паузу, показывая, что поведение мужчины ей не по нраву, но продолжила прежним тоном:

– Чтобы сделать окончательный вывод, я должна повидаться со вторым фрикмейстером. – И повернулась. – Я буду в своей комнате.

Габриэль не ответил, покачиваясь в кресле и бездумно глядя на старую московскую улицу.