Последняя Стража

Глава 3 Одноглазый кот

Староста узнал о приезде Последней Стражи лишь немногим раньше Оливера, но когда поздним вечером три всадника въехали в ворота, их уже ждали выставленные кругом столы, прогнувшиеся под яствами. Все жители деревни вышли встречать гостей в самых лучших своих нарядах и поставили на общий стол множество угощений, припасенных для особого случая. Даже отец неловко прихромал вместе со всеми, оставшись, правда, в своей пропахшей работой одежде.

Все деревенские ребята и разодетые в пестрые платья девушки окружили молодого Стража по имени Гарет, разглядывая его меч и содержимое сумки с зельями, из которой он извлек несколько кусочков карамели, чтобы всех угостить. Улыбаясь от уха до уха, Страж рассказывал про сражения со стаей вурдалаков, с серилиной, аукаром и даже баюром. Лишь когда его спросили, не довелось ли ему зарубить инженера, улыбка у Стража на время погасла, и он ответил, что там и нечего особо сказать.

Некоторые ребята и пара девушек из тех, что посмелее, отважились подойти к другому Стражу, жуткому на вид типу, нижняя половина лица которого была спрятана под черным платком. Долго упрашивали того показать, что же он скрывает под ним, а когда Страж в итоге согласился, парни побелели лицом, а девки взвизгнули от ужаса.

Те же, кто постарше, столпились вокруг Одноглазого, наперебой рассказывая тому про Граничный лес. Сперва перебрали имена каждого, кто пропал в нем за последние лет сто, если не больше, припомнили каждый подозрительный скрип или шорох, что слышали меж его деревьев, пока староста не запретил всем и каждому даже близко подходить к кромке леса. Сам Оливер, конечно же, ходил в Граничный Лес, как и все ребята, кто не хотел трусом прослыть, однако ничего такого там не слышал и не видел, лес как лес, при том, что он почти дальше всех зашел, на две сотни шагов. Его только Маркас переплюнул, того аж не видно было из-за деревьев, но то не от большой смелости, а потому просто, что сам Маркас на всю голову дурной.

Оливер же оставался в стороне от общего веселья, к Стражам не подходил и все разглядывал их издалека, пытаясь увидеть в засыпающем за столом старике и его соратниках хоть тень величия. Тот, что прятал нижнюю половину лица под платком, больше был похож на разбойника с большой дороги, а тот, что был моложе, хоть и выглядел прилично, но легче представлялся с косой в поле, чем с мечом в бою.

Больше всех же разочаровывал легендарный Кроуфорд: до этого дня Оливер как-то и не задумывался, что истории про Одноглазого рассказывали еще до его рождения. Даже татуировка Стражей, кольцом охватывающая шею каждого из них, у Кроуфорда пряталась под густой бородой. Его воспетая в песнях пустая глазница вблизи выглядела действительно жутко, и было странно, что старик не спрятал ее под повязкой.

Когда все вдоволь наелись и знатно выпили, кто-то начал стучать по столу и хлопать в ладоши. Простой и незамысловатый мотив, известный каждому с самого детства: один хлопок в ладоши, один удар по столу. Хлопок — удар, хлопок — удар. Неспешный, но стройный и неотвратимый ритм тут же подхватили остальные, и уже через мгновение вся деревня объединилась в песне:

Терзали крысы честный люд.

Плоть или сталь — все сожрут.

Но сломались зубы жадных господ —

В деревню пришел одноглазый кот.

Ты не спрячешься и не убежишь;

Ты не спрячешься и не убежишь;

Грозен и страшен у кота вид,

Прошел он много страшных битв.

Но не стоит его бояться нам,

Враг он лишь злобным грызунам.

Ты не спрячешься и не убежишь;

Ты не спрячешься и не убежишь;

За стеклом истлеет жадный взгляд,

Иначе удар — и уже не горят.

Леворукого выродок должен знать:

Ему не спрятаться и не убежать.

Ты не спрячешься и не убежишь;

Ты не спрячешься и не убежишь;

Одноглазый кот поймает мышь.

Под конец песни толпа разразилась аплодисментами, криками и грохотом стучащих по столу кружек. Лишь когда Одноглазый тяжело поднялся со своего места и поднял руку, все успокоились и затихли.

— Последняя Стража и я лично благодарим славных жителей Девисхила за столь теплый прием, — где-то за дальним столом начала подниматься новая волна веселого шума, но Кроуфорд лишь посмотрел туда своим отсутствующим глазом и все снова стихло. — К сожалению, мне впервые довелось услышать о проблемах, связанных с лесом вблизи этого поселения, и к вашему порогу нас привела куда большая беда. Перед тем, как устраиваться на ночлег, я хотел бы обговорить некоторые вопросы со старостой. Наедине.

Староста уважительно кивнул и в сопровождении Стражей заковылял в сторону своего дома. Однако даже после ухода героев народ не спешил расходиться, и внезапное празднество продолжилось. Оливер как раз намазывал вареньем третий ломоть хлеба, когда его нашли остальные ребята.

— И что в нем такого великого? — спросила Абби. — На вид просто старик.

— Вот дуреха, — ответил Нокс. — Все же знают, что Одноглазый убил тысячи инженеров.

— Ну, точно не тысячи, — заметил Грант, почесывая свою бледную метку на щеке. — Их во всем мире то едва ли столько наберется. Но сотню как минимум, без дураков. А еще я слышал, что это ведьмы императорского двора ему глаз вытащили, дав взамен способность видеть ложь человеческую.

— Чего все-то тогда не дали? Не, ему глаз в бою лесовик вырвал, еще когда Кроуфорд не Стражем был, а молодым лордом. У простых людей дети пропали в лесу, а он едва про это услышал, так сразу и пошел их искать, даже рыцарей своих не дождался. Ну а там лесовик, злющий, как сам Леворукий.

— А шрам тогда где, от когтей-то? Нету шрама. А все потому, что левый глаз у Кроуфорда в будущем, смотрит в то, что будет, и потому Одноглазого-то никто победить в бою и не может — он уже сто лет как знает, с какой стороны и как ты его ударишь.

— Магистр, — прервал их глупую болтовню Оливер, задумчиво глядя на дом старосты. — Многие Стражи убивают инженеров, но Кроуфорд среди тех немногих, кто убил магистра гильдии. И единственный, кто сделал это в одиночку, в открытом бою.

— Брехня. Нельзя повязанного с демоном в одиночку убить.

— Из арбалета стрелять надо, — кивнул Гранд. — Прям в жбан. И на одного магистра десятка три Стражей надо, не меньше.

— А вот он взял, и один на один вышел, — резко вскочил Оливер. — И победил.

Быстрым шагом он пошел прочь. Варенья больше не хотелось.

— Оли, ты чего? — услышал он окрик Гранта, но не обернулся.

Стремясь уйти как можно дальше и быстрее, Оливер налетел на массивную фигуру и, подняв глаза от земли, встретился с суровым взглядом отца.

— Я сказал тебе дрова наколоть, — тяжелая ладонь кузнеца в длинной перчатке легла на плечо Оливера. — Этим утром сказал, а дело уже к ночи идет.

Оливер покосился на отцовскую руку, огромную и крепкую, словно боевой молот, после чего невольно вспомнил про страшные ожоги, что прятались под перчаткой, и поежился.

— И я видел разбитое окно в доме старосты, вижу синяки на твоем лице, — отец сжал его плечо чуть сильнее, — и длинный порез на щеке твоей сестры. Но порубленных дров я так и не увидел.

— Пап, это же… — Оливер развел руки широко в стороны и пару раз безмолвно открыл и закрыл рот. — Последняя Стража. И какие-то дрова.

Отец нахмурился, но убрал ладонь с плеча Оливера.

— Мы поговорим обо всем, что ты натворил. Завтра.

Оливер невольно сглотнул и поспешил отойти, не испытывая свою удачу. Взгляд его замер на доме старосты, на окнах с закрытыми ставнями. Три настоящих Стража внутри этого дома готовились к бою с чем-то большим, чем слухи о Граничном лесе, пока он торчал тут, намазывая варенье на хлеб, споря с детьми и извиняясь за кучку дров.

Стараясь не привлекать к себе внимания, Оливер подошел к зарослям шиповника, в которых прятался этим утром. Убедившись, что никто не смотрит, он нырнул в колючие кусты и незаметно проскользнул на задний двор старосты. В самом доме все окна были закрыты, но вот чердачное оказалось распахнуто настежь. Нужно лишь найти достаточно высокую опору, чтобы оттолкнуться…

— Ты чего тут делаешь? — раздался позади него шепот, громкий, как колокольный звон. Абби каким-то образом нашла его.

Оливер дернулся от неожиданности, повалив большую корзину с кучей грязной детской одежды, стремительно развернулся и поспешил закрыть сестре рот ладонью. В любой момент он ожидал, что из-за двери появится один из Стражей, но все было тихо, и в итоге Оливер с облегчением убрал руку, которую Абби уже успела в отместку всю обслюнявить.

— Твое какое дело, чем я тут занимаюсь? Давай, топай домой.

— Вот так, да? — надулась сестра. — За Стражами, небось, пришел подсматривать. Вот возьму и расскажу всем, что ты ночью у дома старосты отираешься. Вот прям щас.

Тем не менее она продолжала стоять на месте, с вызовом глядя на Оливера, и он отвечал ей своим самым суровым взглядом. Но потом припомнил тяжелую руку отца и сдался:

— Ладно, твоя взяла. Идем со мной, но чтоб тихо и потом никому. Ни единой душе, ясно тебе?

Абби в подтверждение своих слов прикрыла глаза и провела по одному из них сверху вниз кончиками указательного и среднего пальцев, как бы говоря: «да заберут боги мой свет, коли я солгала». Оливер хотел одернуть ее и напомнить, что Единый Бог старые клятвы не принимает, но в итоге просто кивнул и стал искать способ добраться до чердака.

Его взгляд обшарил лежащие вокруг доски, заклепки и прочие материалы да инструменты бондаря, и остановился на большой пустой бочке, в которой при желании мог бы поместиться он сам. Староста работал редко, но получал при этом ни много ни мало целое золотое кольцо за каждую такую бочку. Сам старик всегда говорил, что платили ему медью и нечего тут выдумывать, вот только Оливер сам видел, как тот прятал за щекой золотое кольцо, перед тем как заезжать в деревню. Лишь Леворукий знает, где староста нашел дурака, согласного золотом платить за такую ерунду; сам старик упорно молчал и хмурил брови на подобные вопросы.

Поставив бочку под чердачным окном, Оливер приставил к ней корзину с одеждой и забрался наверх. Пустая бочка сильно качалась, но стоять было можно, если не делать резких движений. Подсадив сначала Абби и дождавшись, когда она заберется внутрь, Оливер подпрыгнул и ухватился за карниз. Все мышцы с готовностью напомнили про драку этим утром, и Оливеру пришлось сжать зубы, чтобы не застонать и не выругаться. С трудом подтянув себя наверх, он ввалился внутрь, подняв небольшое облачко пыли, и быстро зажал себе нос и рот, чтобы не чихнуть. Все тело болело, и Оливер прислонился спиной к стене, дожидаясь, пока это пройдет.

— Ты как там? — спросила Абби, попытавшись нащупать в темноте его руку.

— Нормально, — отмахнулся Оливер. — Теперь иди за мной, но только шаг в шаг. Тут каждая вторая доска скрипит так, что на том конце деревни услышат.

Абби кивнула, и они осторожно двинулись вперед. Оливер усиленно напрягал память, пытаясь вспомнить правильные доски: прошел уже почти год с тех пор, как он крался по этому чердаку в последний раз.

— Восемь, десять, одиннадцать, пятнадцать, — бормотал он себе под нос.

— А ты откуда знаешь-то, куда ногу ставить?

— Мы с Грантом и Ноксом сюда лазили раньше, смотрели, как жена старосты с Уилли Дубиной голышом обжимались.

— Фу-у-у.

— Да с другой женой, с той, что потом была, недолго. Молодая которая, красивая.

— Та, что в Граничном лесу пропала?

— Да, она.

— Все равно фу. А чего, кстати, Уилли Дубиной-то называли? Он же не особо высокий был, тощий еще.

— Я откуда знаю? Тупой потому что был, как дерево, без понятия я. Его старшие девчонки так назвали, у них и спроси. И вообще, не отвлекай меня.

Когда молодая жена старосты пропала, спустя пару дней на ее поиски отправили Уилли. «Самый сильный воин в деревне» — так сказал староста про тощего парня. И тот согласился, взял и пошел прямо в сердце Граничного леса, куда до этого уже года три как никого не пускали. И тоже сгинул. Умного человека, все же, Дубиной не назовут. С тех пор Оливер и его друзья на этот чердак лазать перестали, не за чем было, и за такое время немудрено и забыть, в каком порядке идут тихие доски, но делая шаг за шагом, Оливер легко вспоминал правильные числа. Так они добрались до места над главной комнатой.

Из щелей в полу просачивался бледный свет, и в его лучах было видно, как кружатся пылинки, выныривая из пустой темноты и исчезая в ней же мгновение спустя. Было подозрительно тихо: ни звона затачиваемых клинков, ни боевых песен Последней Стражи — ничего. Лишь тихий шорох, скрипы и неразборчивое мычание.

Оливер лег на грязный пол и прильнул к одной из особо широких щелей. Единственное, что он увидел, так это морщинистую руку старосты, сухую и дрожащую, которую кто-то прижимал к полу. Указательный палец был странно выгнут.

— Ну что там? — Абби легонько пнула Оливера ногой. — Чего они делают?

Оливер не ответил. Тень накрыла руку старика, после чего кто-то разжал скрюченные пальцы и приставил гвоздь к раскрытой ладони.

— Обычно люди начинают говорить в это время, — Оливер едва разобрал слова Одноглазого. — Предлагают деньги и ложь.

Староста ничего не ответил, и через мгновение молоток опустился на шляпку гвоздя. Старик сдавленно застонал. Оливер и раньше видел кровь, после драки или поранившись во время игры, но в этот раз все было иначе. Это была какая-то другая кровь, не такая, к которой он привык: её было совсем мало и в то же время очень много.

— Конечно, вы необычный человек. Обычный человек ни за что не согласится переправлять повязанных с демоном через границу, и неважно, сколько золота ему предложат. Хотя, если судить по стеклу на окнах, от денег вы тоже не отказывались.

Еще один удар. Оливер услышал хруст и вздрогнул.

— Старый солдат, как я понимаю, с другой стороны. Некоторые люди просто не могут проиграть, даже когда поражение — очевидный и свершившийся много лет назад факт.

Удар. Рука старосты дернулась, и наконечник гвоздя царапнул деревянный пол, но старик не издал ни звука. Сам не зная почему, Оливер хотел, чтобы тот закричал или стал браниться, умолять о пощаде, угрожать, предлагать деньги. Что угодно, лишь бы он не молчал.

— Кто помогал тебе?

Удар.

— Где вы передавали инженеров?

Удар.

— Имена, место, даты, условные сигналы.

Звон от ударов шел один за другим, каждый следующий догонял предыдущий, и гвоздь все глубже входил в окровавленную плоть. И сквозь этот громкий перезвон Оливер услышал короткий, судорожный всхлип. Сначала он подумал, что староста, наконец-то, нарушил молчание, и лишь через несколько долгих мгновений догадался повернуть голову в сторону.

Абби лежала рядом и ее хрупкое тело била нервная дрожь. Она дышала неровно, дергано и будто бы пыталась что-то сказать, но лишь тихонько всхлипывала. Она продолжала смотреть.

Звон прекратился.

— Церковь настаивает на этом… на гвоздях и прочем, — услышал Оливер голос другого Стража, шипящий, словно ядовитая змея. — Говорят, что предатели рода людского должны быть ближе к огненной тюрьме Леворукого в земных недрах.

Оливер осторожно, стараясь не скрипнуть досками, приблизился к Абби и попытался поднять ее, но та лежала, словно мертвая.

— Абби, вставай. Не смотри туда, не надо. Идем же.

Глаза и горло Оливера защипало, воздух наполнился запахом дыма.

— Но все, что говорит Церковь — брехня, и единственное, чего хочет патриарх — так это не дать предателям легкой смерти от дыма. Церкви нужна смерть от огня и страшные крики для соседей.

И староста закричал. Оливер не представлял, что человек способен издавать такие звуки, и изо всех сил старался не представлять боль, способную их вызвать.

Пол под ногами становился теплым. С трудом, но Оливеру удалось поднять Абби на ноги. Слезы стекали из ее широко распахнутых глаз, и Оливер понял, что сестра сейчас заревет в голос.

— Ты обещала мне, помнишь? — Оливер крепко прижал сестру к себе, обнял и медленно повел к чердачному окну. — Ты поклялась вести себя тихо. А я обещал тебе пойти мальков ловить. Вот завтра и пойдем, первым делом, как проснемся.

Оливер довел Абби до окна, изо всех сил стараясь сдержать кашель, и помог ей спуститься, невольно застонав от боли, когда сестра повисла у него на руках. Глаза Оливера слезились от дыма, кружилась голова, а сдерживать кашель стало почти невозможно. Практически ничего не соображая, он перелез через окно и свесился вниз, ногами стараясь нащупать бочку. Опоры не было, и не в силах больше держаться, Оливер разжал пальцы и упал вниз. Лишь одна его нога попала на бочку, и он тут же повалился на землю вместе с ней, крепко ударившись головой.

Сквозь треск пламени и крики старосты плач Абби был едва слышен. Оливер с трудом заставил себя подняться, схватил Абби за руку и повел в обход гнилого сарая, который староста так почему-то и не снес за все эти годы. Абби продолжала тихонько всхлипывать, пока огонь разгорался все сильнее, с дикой жадностью пожирая дом, и к тому моменту, как они завернули за угол сарая, крики старика прекратились.

— Ну, ты чего ревешь-то? Он же отступником был, понимаешь? Предал нас всех за золото инженеров. Получил, что заслуживал.

Абби ничего не ответила, и только плотнее прижалась к Оливеру. Идти так было неудобно, но он не жаловался и просто обнял сестру за плечи. Когда она практически полностью успокоилась, они вышли из-за сарая и присоединились к остальным жителям деревни, столпившимся напротив дома предателя. Никто не обратил внимания на их появление: все, как один, были зачарованы пляской пламени, взирая безмолвно и неподвижно на развернувшееся зрелище. Каждый слышал о том, что отступников надлежит живыми предавать огню, но никто в их деревне не думал, что когда-нибудь увидит этот огонь.

Оливер смотрел вместе со всеми и чувствовал неприятный холодок внутри. Не секрет, что в горах повязанным с демонами жилось куда вольготнее, чем в славной Империи — грязные дикари относились с уважением к прислужникам демонов, ценили их помощь в своих подлых набегах, кланялись им и все такое — не удивительно, что родившееся в Железной Империи инженеры старались тайком пересечь северную границу. Оливер слышал про контрабандистов, что за деньги помогали выродкам сбежать от Последней Стражи и легионерских патрулей, но никогда не думал, что кто-то из его соседей замарает руки в подобной грязи. И Стражи хотели узнать, с кем староста был в сговоре, а значит не исключено, что в деревне есть другие отступники, а может быть даже инженеры. Подлые, алчные предатели, и он делил с ними хлеб, слушал их гнилые слова — от одной мысли об этом во рту появлялся гнилостный привкус, и Оливер с отвращением сплюнул в сторону.

Но все же, хоть Оливер н не признался бы в этом даже под пытками, какая-то часть его жалела ворчливого старика. Он все еще видел перед собой его сухую дрожащую руку, из которой торчал массивный гвоздь, и слышал в своей голове крики, но тихие, словно раздающиеся где-то вдалеке.

«Нет», — одернул себя Оливер. — «Ему по делам его было отмеряно. Весь род людской предал за несколько золотых колец. Отступник. Даже имя его не произнесу более».

Дом старосты стоял особняком, и никто не пытался его тушить. Несколько искр долетели до сарая, но это сырое гнилье не загорелось бы и от брошенного факела. Когда обвалилась крыша и огонь начал потихоньку ослабевать, Кроуфорд Одноглазый развернулся к людям.

— Милостью императора, — сказал он громко, — нам даровано право ночлега под любой крышей. Однако мне бы не хотелось доставлять неудобства хозяевам. Может быть, у кого-то в доме есть лишняя комната?

Никто не поднял руки и не подал голоса: в деревне многие жили большими семьями, и три-четыре поколения нередко ютились под одной крышей, где мало у кого был свободный угол, не то, что целая комната. Оливер знал только одну маленькую семью в деревне, но когда он попытался выйти вперед, рука отца преградила ему дорогу.

— Стой и молчи, Оливер, — сказал отец, не сводя взгляда с горящих обломков. — Стой и молчи.

— Мастер Страж, — внезапно послышался голос Маркаса с противоположной стороны толпы. — У кузнеца нет жены и всего двое детей, полно места. Вы можете переночевать у них.

— И кто из собравшихся будет кузнецом? — спросил Кроуфорд.

— Это буду я, — сказал отец и поднял свою закрытую перчаткой руку. — Меня зовут Финн, моя семья будет рады приветствовать вас под нашей крышей, мастер Кроуфорд. Если немного обождете, я затоплю баню и накрою на стол.

Одноглазый посмотрел в их сторону и медленно кивнул. Оливеру на мгновение почудилось, что старый Страж и правда видит его насквозь своей пустой глазницей, выглядевшей еще более жутко в свете догорающего дома.