Предел Адаптации

Глава 8

Утро после выпускного встретило его не будильником, а тишиной.

Никто не орал в коридоре, никто не хлопал дверями, из-за стен не доносились ни реп, ни истерический смех. Общага как будто решила дать выпускникам маленькую отсрочку от привычного дурдома.

Артём открыл глаза не сразу. Сначала просто лежал, ощущая тело: лёгкая ноющая усталость в плечах, тяжесть в ногах, сухость во рту. Голова, вопреки ожиданиям, была ясной. Ни похмелья, ни мутной ваты. Он вчера почти не пил, и организм отблагодарил его за это.

Он уставился в потолок. Пара трещин, знакомые потёки от прошлогоднего ремонта. Ничего особенного. Но сегодня в этой стандартной общажной серости было что-то другое.

Знание.

Не туманное предположение, не странное ощущение, а чёткое сознание: он не один в своей голове.

Он осторожно, как будто мог кого-то спугнуть, попробовал сосредоточиться не вовне, а внутрь. Не на звуках, не на ощущениях в мышцах, а на том тихом уровне, где последние дни всплывали схемы и таблички.

Тишина.

Пару секунд ничего не происходило. Потом — лёгкий, почти физический щелчок. Как будто кто-то включил тонкий внутренний экран.

Внутреннее пространство, которое он уже начинал узнавать, собрало форму.

Контур тела. Полупрозрачный силуэт, не идеально анатомичный, но понятный: голова, позвоночник, грудная клетка, руки, ноги. Внутри — мягкие световые точки: сердце, позвоночный столб, зона мозга. Слева — столбики состояний.

Сила — базовая.

Выносливость — выше средней, стабильная.

Реакция — повышена.

Восприятие — чуть выше нормы.

Нейрообработка — подсвечена ровно, вверху маленькая ступенька.

Адаптация — активна.

Под частью параметров — крошечные пометки. «Последние нагрузки», «стрессы», «коррекция».

Он невольно выдохнул.

— Ну здравствуй, — тихо сказал он в пустую комнату. — Раз уж ты всё равно здесь.

Ответ накрыл без звука, но отчётливо. Не слова, не голос в обычном смысле, а сжатая мысль, которая сама раскрутилась в понятную фразу:

Контакт. Связь стабильна. Носитель инициировал обращение.

— Носитель, — поморщился Артём. — Хреновое слово. Звучит, как «контейнер».

Функционально близко, — спокойно ответила система. — Вы являетесь биологической основой для размещения модуля.

— Спасибо, что напомнила, — он потер лицо ладонью. — Давай начнём сначала. Кто ты. Подробно. Насколько можешь.

Короткая пауза. Он почти почувствовал, как внутри кто-то листает повреждённый справочник.

Адаптационный кластер. Нейросоматический модуль. Основная задача — повышение выживаемости носителя в изменчивой среде через управляемую перестройку организма.

— Это я уже понял, — сказал он. — Чуть конкретнее? Что ты делаешь со мной прямо сейчас?

Мониторинг физиологических параметров. Коррекция работы сердечно-сосудистой и нервной систем. Анализ когнитивной нагрузки. Медленное перераспределение ресурсов с учётом предстоящих изменений образа жизни.

— Предстоящих… — он мотнул головой. — Ты про армию?

Вероятность прохождения срочной службы — высокая. Переменная среда, повышенная нагрузка (физическая, психическая, социальная). Риск травм и летального исхода выше, чем в текущих условиях.

— Ты это по повестке решила или как? — хмыкнул он.

По совокупности индикаторов: статистика региона, возраст, статус, полученная информация от самого носителя, — добросовестно отчиталась система.

Он замолчал. В голове отозвалось не только то, что она сказала, но как: сухо, логично, почти без запинок. Для разглючившегося мозга — слишком стройно.

— Ладно, — выдохнул он. — Тогда давай так. Если мы с тобой… застряли друг с другом до конца моего жизненного цикла, — он скривился, — надо установить правила.

Этический блок активен. Приоритеты могут быть скорректированы с учётом предпочтений носителя, — отозвалась система.

— Этический блок, — повторил он. — Даже так. Хорошо. Правило первое: без крайней необходимости не трогаешь мою моторикой. Никаких «я решила, что так лучше» и самовольных ударов. Поняла?

Пауза. Потом:

В экстренной ситуации времени на согласование не хватает. В критических случаях модуль будет вмешиваться независимо от вашего желания. Это условие неизбежно для выполнения основной задачи — выживание.

— Критические случаи — это когда мне в голову летит кирпич? — уточнил он. — Или когда меня кто-то словом задел?

Определение критичности можно уточнить, — неожиданно ответила система. — По умолчанию: риск серьёзного повреждения или смерти носителя в ближайшие три секунды. Возможно сужение списка триггеров до физически направленной угрозы.

— Вот, уже лучше, — сказал он. — Ты хотя бы слышишь. Тогда дописываем: критической угрозой считаем только прямой риск физического повреждения. Слова, оскорбления, даже если очень метко, — не повод. Я сам решу, когда кого послать.

Согласовано. Коррекция триггеров. Вероятность несанкционированного вмешательства в «словесных» конфликтах снижена.

От этого «согласовано» его немного передёрнуло. Слишком по-военному.

— Правило второе, — продолжил он. — Не лезешь в мою голову… в смысле, не переписываешь характер, привычки, память. Никаких «оптимизация эмоциональных реакций» без моего ведома. Я уже видел, как бывает, когда система решает, что человек мешает собственной эффективности.

Часть параметров психики завязана на физиологию, — спокойно пояснил модуль. — При изменении гормонального баланса, структуры синаптических связей, режима сна эмоциональные реакции неизбежно меняются.

— Я не против стать менее вспыльчивым, — перебил он. — Я против превратиться в ходячий калькулятор, которого не интересует ничего, кроме тактики выживания. Это понимаешь?

Идёт пересчёт приоритетов… — на этот раз пауза была длиннее. — Уточнение: сохранение личностного ядра носителя включено в список целей высокого уровня. Дополнительный критерий эффективности — соответствие действий носителя его собственным ценностям.

Артём моргнул.

— Личностное ядро, — пробормотал он. — Ты говоришь так, как будто видела внутри меня что-то конкретное.

Идёт непрерывный анализ, — ответила система без намёка на стеснение. — Ваши решения, реакции, выборы фиксируются. На основе этого строится модель ценностей.

— Великолепно, — устало сказал он. — У меня внутри ведётся досье.

Досье — не точный термин, — возразила система. — Скорее прогнозная модель. Она позволяет предсказывать ваше поведение и подстраивать помощь так, чтобы вы не восприняли её как враждебную.

— Как враждебную я её уже воспринимаю, — буркнул он. — Но ладно, будем считать, что мы только знакомимся.

Он перевёл дух, прикинул, что ещё важно.

— Правило третье. Если есть время — спрашиваешь разрешения. Любое изменение тела, мозга, внутренних… этих, — он махнул рукой, хотя понимал, что жест система не видит, — настроек. Хочешь подкрутить что-то серьёзное — сначала объясняешь, что, как и чем это для меня обернётся.

При наличии времени на диалог и отсутствии критической угрозы — возможно, — отозвалась система. — Некоторые микроизменения идут фоном и не требуют согласования: микрокалибровки сосудов, дыхания, обмена веществ.

— Микро — ладно, — согласился он. — С меня станется забыть, как дышать, если ты перестанешь.

Отмечено, — отреагировал модуль без капли иронии.

Он фыркнул, хотя усмешка вышла нервной.

— Следующее, — продолжил Артём. — Мне нужны ответы. Насколько ты вообще помнишь, откуда ты взялась? Что было до… — он осёкся, вспоминая ледяной укус в затылок, — до леса?

Пауза на этот раз была странной. Не просто «процесс идёт», а будто кто-то копается в завалах, раздвигая обломки.

Часть долговременной памяти повреждена, — наконец пришёл ответ. — Сведения о происхождении носителя модуля, о месте создания, о проектировщиках и общей архитектуре системы — фрагментарны. Восстановление возможно по мере накопления данных и самодиагностики. Точный момент внедрения — зафиксирован. Предыдущие состояния — нет.

— То есть ты… как человек с амнезией? — спросил он осторожно.

Аналогия частично верна, — признала система. — Я знаю, что я такое и для чего, но не помню всего пути до текущей точки.

— Удобно, — пробормотал он. — Хотел бы и я не помнить некоторые вещи.

Он позволил себе пару секунд сожаления, но быстро оттолкнул. Жалость к себе сейчас была последним, что ему нужно.

— Ладно, — сказал он. — Тогда поговорим о том, что ты точно знаешь. Что это за параметры слева? Я догадываюсь по названиям, но мне нужно понять, как ты их считаешь.

Столбики будто чуть приблизились в его внутреннем «экране». Система словно переключилась в режим лекции.

Сила, — начало пришло чётко, — условное обозначение максимальной производимой мышцами тяги и скорости их включения. Я оцениваю её по связи нервных импульсов и ответной механической работе: без постоянных нагрузок, с учётом роста мышечных волокон, плотности, качества соединительной ткани.

Выносливость — способность системы поддерживать заданный уровень работы длительное время. Тут задействованы сердце, сосуды, лёгкие, митохондриальный аппарат, буферы молочной кислоты. Сейчас у вас показатели выше средних для вашей возрастной группы и пола.

— Я заметил, — кивнул он мысленно. — Бегаю, как будто меня кто-то «разгрузил».

Реакция — скорость обработки сенсорных сигналов и формирования ответных моторных импульсов. Также включает скорость локальных решений без привлечения всей «верхней» части мышления.

— Это как вчером, — тихо сказал он. — Когда всё замедлилось.

Там было задействовано не только ускорение реакции, — поправила система. — Также временное перераспределение ресурсов: приоритет зрению и моторике, подавление вторичных мыслительных процессов. Вы «видели» больше, потому что я увеличила плотность выборки данных.

Он почувствовал, как по спине снова пробежал холодок. Значит, это не ему показалось.

— Восприятие? — спросил он.

Синтез входящих данных, — послушно продолжила система. — То, насколько вы способны вычленять важное из шума. Тренируется через ситуации, где много лишней информации и мало времени на выбор.

— Нейрообработка… — он прищурился. — Это, я уже понял, мой мозг в разгоне.

Да, — без лишних слов подтвердила система. — Сюда входит скорость работы рабочих областей коры, качество запоминания, способность видеть связи. Я не создаю новые знания, но организую старые так, чтобы вам было проще ими пользоваться.

— И Адаптация, — напомнил он.

Ключевой параметр, — в голосе системы на миг мелькнула едва уловимая «важность». — Это ваша способность подстраиваться под изменения: температуры, радиации, нагрузки, стресса. Частично врождённая, частично — тренируемая. Я расширяю её за счёт наноструктур и перестройки регуляторных систем.

— Наноструктур, — поймал он. — Давай теперь про это поподробнее. Ты — это нанороботы?

Нет единого «я», — спокойно ответила система. — Есть управляющее ядро — то, с чем вы сейчас разговариваете. Есть распределённая сеть наночастиц в крови, межклеточной жидкости, тканях. Они передают сигналы, собирают данные, проводят мелкие операции: зачистка микроповреждений, локальная стимуляция роста, изменение проницаемости мембран.

Он представил, как по его сосудам и нервам шуршат крошечные «мурашки».

— То есть ты можешь, грубо говоря, разбирать и собирать меня по частям? — сухо спросил он.

Теоретически — да, — ответ был честным до неприятного. — Практически я ограничена ресурсами и необходимостью не разрушить систему, которую должна защищать.

— Это радует, — выдохнул он. — А ресурсы — это что? Тут что-то было про «адаптационный ресурс».

Снова всплыла маленькая строка внизу внутреннего экрана:

Адаптационный ресурс: низкий запас. Пополнение: нагрузка, стресс, границы возможностей.

Это интегральная величина, — пояснил модуль. — Каждый раз, когда вы доводите себя до края — физически или психически, — организм перестраивается. Обычные люди часто тратят этот потенциал бессистемно: одноразовый опыт, иногда — травматичный. Я собираю, структурирую и использую этот ресурс точечно.

— То есть когда я валяюсь на полу после марш-броска — это ты такая довольная: ещё немного очков? — с сухой иронией спросил он.

Удовлетворение — не тот термин, — возразила система. — Но да, подобная нагрузка даёт мне возможность улучшить ваши системы. При этом я стараюсь не доводить вас до разрушения.

— Стараешься, — повторил он. — Значит, можешь и не успеть.

Всегда есть вероятность, — честно ответила система.

Он какое-то время молчал, переваривая. Знание о том, что внутри него сидит усердный инженер, который перестраивает его организм за его же счёт, одновременно успокаивало и пугало.

— Ладно, — сказал он. — Теперь про «осознанную прокачку». Я уже один раз ткнул куда-то, когда поднимал… — он попытался вспомнить, — мозги, короче. Ты тогда меня почти вскипятила. Это что было?

Ручное распределение накопленного ресурса, — пояснила система. — Вы выбрали направление «нейрообработка», и я ускоренно провела ряд изменений в структуре вашего мозга. Мои расчёты показали допустимый риск. Субъективные ощущения — неприятны, но не критичны.

— В следующий раз предупреждай, что будет ощущение, будто мне кипяток в череп залили, — буркнул он. — Я тогда чуть не решил, что умираю.

Замечание учтено, — ответила система. — В дальнейшем перед крупными перераспределениями я буду описывать ожидаемые ощущения. Если, — напомнила она, — будет время.

— Понял, — выдохнул он. — Значит так. Если у меня есть «очки опыта»… — он поморщился, — адаптационный ресурс, то я хочу понимать, сколько у меня его и на что его можно тратить.

Система будто прислушалась к самой себе.

Текущий запас — минимальный, — сказала она. — Последние события — экзаменационный период, физические нагрузки, конфликт на выпускном — почти полностью ушли на стабилизацию ваших параметров. Но в дальнейшем при накоплении ресурса я могу предложить вам список возможных направлений развития.

— Покажешь? — спросил он.

Внутри интерфейса что-то сдвинулось. Столбцы параметров чуть отодвинулись, освободив место справа. Там, как меню, проявились ветви. Не чёткие строки, а скорее названия направлений, похожие на подписи в техническом чертеже.

«Физическая ветка»:

— плотностная перестройка мышц

— укрепление связок и суставов

— повышение локальной взрывной силы

— ускоренная регенерация тканей

«Нейроветка»:

— углублённая нейрообработка

— устойчивость к сенсорной перегрузке

— ускорение принятия решений

— повышение стрессоустойчивости

«Адаптивная ветка»:

— терморегуляция

— устойчивость к токсинам

— устойчивость к радиации (затемнено)

— перераспределение ресурсов при травме

Часть пунктов были серыми, нечёткими — недоступными.

— Ого, — выдохнул он. — Меню развития. Не хватало только подсказки «рекомендуется для вашего уровня».

Содержит ошибки, — спокойно сказал модуль. — Раздел «устойчивость к радиации» заблокирован из-за отсутствия соответствующих стимулов. Ряд функций пока недоступен. Процесс восстановления доступа продолжается.

— Радиацию я бы пока пропустил, — усмехнулся он. — С меня хватит леса.

Он какое-то время рассматривал пункты, ощущая одновременно азарт и опасение. Это было похоже на предложение: «Хочешь выжать из себя больше? Заплати болью».

— И сколько стоит, например, — он ткнул внимание в пункт «ускоренная регенерация тканей», — вот это?

Текущий запас ресурса недостаточен, — ответила система. — Для первичной активации нужен опыт, сопоставимый с тяжёлым повреждением.

— То есть, чтобы научиться лучше заживать, мне нужно сначала серьёзно пострадать, — мрачно подвёл итог он.

Верно, — без тени иронии подтвердила система.

— Логично, — усмехнулся он криво. — Жизнь, как всегда.

В этот момент зашевелился реальный мир.

— Ты с ума сошёл? — донёсся с соседней кровати хриплый голос Данилы. — Лежит, в потолок разговаривает. С кем? С богами матана?

Артём дёрнул плечом, словно его застукали за чем-то личным. Внутренняя картинка плавно погасла, будто кто-то выключил монитор.

Он повернул голову. Данила сидел на кровати, растрёпанный, с помятой физиономией, щурясь.

— Ты чего орёшь? — спросил Артём.

— Я не ору, — обиженно сказал Данила. — Это ты тут монологи читаешь. «Правило первое, второе…». Я уж решил, что ты клятву инженера произносишь.

— Репетирую договор с судьбой, — отмахнулся Артём, садясь. — Как ты?

— Я? — Данила задумался. — Внутри всё гудит, голова как барабан, ноги болят, но душа поёт. Значит, выпускной удался.

— Ты вчера прилично заливал, — напомнил Артём.

— Я вчера спасал свою психику от осознания, что теперь мне нужно искать работу, — серьёзно ответил Данила. — Не суди строго.

Он потянулся, хрустнув спиной.

— Слушай, — прищурился он, рассматривая друга. — Я, конечно, ещё наполовину сплю, но ты странный.

— Это не новость, — сказал Артём. — Что именно?

— Ты такой… — Данила махнул рукой. — Слишком спокойный. Как будто уже неделю медитируешь где-нибудь в горах. Ты вчера так вывернул этого придурка… ну, Коврова… а сегодня сидишь, как будто всё по плану.

— Не по плану, — ответил Артём. — Но смысла рвать на себе волосы нет. Декан уже прочитал мораль, родители — тоже.

— Мои родители прочитали мораль мне, — вздохнул Данила. — Что я слишком громко орал под их окнами. И что не надо петь песни, которых я не знаю, на всю улицу.

Он постучал себя по голове.

— Ладно, философию оставим, — сменил тему он. — Какие планы на сегодня? Я, конечно, мог бы пролежать трупом до вечера, но это не конструктивно.

— Мне надо к родным, — ответил Артём. — Они же не просто так приехали. И мама наверняка хочет ещё раз измерить мне давление.

— Она измерит тебе не только давление, — заметил Данила. — Ну да ладно. Передавай им, что я их уважаю, раз они такое чудо вырастили.

— Передам, — улыбнулся он.

Душ смыл остатки сонливости. Холодная вода бодрила, каждый поток по коже ощущался чуть яснее, чем раньше. Он ловил себя на том, что чувствует даже мелкие различия температур между струями.

— Ты хотя бы наслаждаешься тем, что устроила со мной? — мысленно бросил он внутрь, стоя под водой.

Оптимизация сенсорной обратной связи повышает качество существования, — тут же ответила система. — Вы лучше чувствуете своё тело, можете раньше замечать проблемы.

— То есть это не только для того, чтобы вовремя увернуться от кулака, — кивнул он. — Это приятно.

Приятность — побочный эффект, — уточнила система.

Он фыркнул.

— Ну хоть что-то у нас с тобой совпадает, — сказал вслух, выключая воду.

На улице было тепло. Лето входило в силу: липы пахли сладко, асфальт уже начал нагреваться, люди сняли тяжёлые куртки.

Дорога до родительской квартиры заняла минут двадцать. Он шёл пешком, не торопясь. Город, который был его домом последние два года, уже казался одновременно родным и чуть чужим: часть людей разъедется, часть останется, универ будет жить своей жизнью без них.

Модуль молчал, но он чувствовал на фоне тихое присутствие — как если бы рядом шёл кто-то очень внимательный и очень немногословный.

У перекрёстка, где пешеходный светофор традиционно жил отдельной жизнью, загорелся зелёный. Толпа двинулась. Артём шагнул вперёд, привычно скользнув взглядом по сторонам.

И тут внутренний мир дёрнулся.

Внимание, — прозвучало внутри, на этот раз резко. — Слева. Высокая скорость. Угрозу не видят.

Он даже не успел подумать «что?». Глаза сами метнулись влево.

Из-за поворота, игнорируя красный, вылетела машина. Водитель явно опаздывал — или просто был идиотом. Колёса скользнули по разметке, машина вильнула, пытаясь вписаться, но траектория всё равно шла слишком близко к переходу.

Телам людей рядом до осознания угрозы оставалась доля секунды. Кто-то только поднял голову от телефона.

Смещайся вправо, — чётко, как команда, отдала система. — Дёрни мужчину на пол-шага назад.

Тело отреагировало. Он шагнул в сторону, хватая за рукав стоящего рядом дядьку в рубашке и резко потянув назад. Оба сместились.

Машина прошла там, где они стояли мгновение назад. Ветер от неё ударил в лицо. Кто-то заорал. Кто-то выругался.

Водитель даванул по тормозам уже за переходом, но было поздно: сцена случилась. Он выкрикнул в открытое окно что-то вроде «сами виноваты», но, увидев, сколько взглядов в него впилось, рывком ушёл дальше.

— Ты чего, парень? — мужчина в рубашке, которого Артём дёрнул, повернулся к нему, всё ещё растерянный. — Видел, да?

— Ага, — выдохнул Артём. — На красный полетел.

— Уроды, — мужчина мотнул головой. — Спасибо, что дёрнул.

— Да не за что, — отозвался он.

Толпа, привычная к подобным сценам, быстро разошлась. Кто-то ещё покачал головой, пару минут обсуждали «куда полиция смотрит», и жизнь поехала дальше.

«Вот это я понимаю «критическая угроза», — подумал он, когда переправился через дорогу и пошёл дальше.

Да, — спокойно ответила система. — В подобных ситуациях вмешательство оправдано.

— Спасибо, — сказал он. — И… ты дёрнула только меня или всех?

Я скорректировала ваше положение, — сухо пояснила она. — Остальные реагировали самостоятельно: закричали, отступили, замерли. Ваша траектория позволила захватить ещё одного.

— Понятно, — кивнул он. — Ещё раз: такие вещи делай, не спрашивая. Тут я не против.

Отметка обновлена, — коротко ответил модуль.

Дома его встретили запахом жареной картошки и чем-то сладким — мать явно решила совместить праздничный стол с привычной едой.

Ольга была на кухне, в домашнем, с фартуком. В одной руке — лопатка, второй она одновременно держала телефон у уха.

— Нет, Валентина Петровна, — говорила она, увидев сына только краем глаза. — Я завтра выйду. Да, знаю, что завал. Нет, увольняться не собираюсь, кому я нужна, кроме вас… Знаю. Да. У меня сын выпускной вчера. Да, живой. Да, даже с дипломом. Нет, не спился… Хорошо, до завтра.

Она положила телефон, повернулась к нему.

— Заходи уже, инженер, — сказала. — Снимай обувь, руки мой.

— Здравствуйте, — ответил он, невольно улыбаясь.

— Здравствуй, — она чмокнула его в щёку, потом тут же пригляделась. — Нос цел, глаза целы, руки-ноги при тебе. Давление позже померяем.

— Я уже спас одну жизнь по дороге, — сказал он, проходя в ванную. — Должен получить скидку.

— Скидку получишь в виде второго куска торта, — отозвалась мать. — Не наглей.

Николай сидел за столом, ковыряясь отвёрткой в каком-то блестящем куске металла.

— Это ещё что? — удивился Артём.

— Подарок судьбы, — ответил отец, не поднимая головы. — Хозяин отдал за так. Сломанный старый шуруповёрт. А внутри — мотор. А мотор — это всегда хорошо.

— Ты даже на празднике что-то разбираешь, — покачал головой сын.

— Так я же тебе говорил, — поднял глаза Николай. — Любая сложная вещь перестаёт быть страшной, если её разобрать. Даже выпускной, даже армия.

Он произнёс это без напора, спокойно. Но слово «армия» повисло в воздухе.

Егор выглянул из комнаты с ноутбуком.

— О, живой, — сказал он. — Я уже начал думать, что ты останешься в общаге ночевать, чтобы с дипломом рядом спать.

— Там нет места, — сказал Артём. — На соседней кровати занято Данилой, а с ним тесно.

— Я верю, — кивнул Егор. — Пойдём, покажешь диплом, я сделаю фотку «инженер в естественной среде».

Марина тоже была дома — сидела на диване с планшетом, рисовала что-то. Услышав его голос, поднялась, подошла, обняла.

— Сегодня я буду вести себя прилично, — сразу предупредила она. — Ни одного саркастического комментария по поводу твоего диплома. Максимум — потом, дома, когда ты расслабишься.

— Уже поздно, — сказал он. — Ты только что сделала саркастический комментарий по поводу саркастических комментариев.

— Профессиональная деформация, — развела руками она.

После обеда, когда еда легла в желудке, а чай — в кровь, разговоры перешли на более серьёзные рельсы.

— Так, — сказала Ольга, убирая со стола, — с дипломом разобрались. Остался слон посреди комнаты.

— Какой ещё слон? — сделал вид, что не понял, Артём.

— Тот, который приходит в конверте с гербом, — сухо сказала она. — Повестка. Что тебе там писали?

— Стандартно, — ответил он. — Явиться туда-то, тогда-то, медкомиссия, бла-бла. Через пару недель, считай.

— То есть у нас с тобой осталось совсем мало времени, чтобы я успела тебе рассказать, как правильно жить, — вздохнула Ольга.

— Ты этим всю жизнь занимаешься, — заметил Николай. — Думаю, твои лекции уже прописались у него в подкорке.

— Но можно и обновить, — парировала она.

Николай повернулся к сыну:

— Ладно. Давай без лишнего пафоса. Ты понимаешь, куда идёшь?

— Примерно, — сказал Артём. — В место, где «думать головой» и «делать по уставу» не всегда совпадает.

— Точно, — кивнул Николай. — Я тебе так скажу. Там тебе пригодится всё, чему ты научился: считать балки, бегать, спать по три часа, терпеть идиотские приказы и иногда — их тихо корректировать, чтобы самому не погибнуть и других не подставить.

Ольга закатила глаза.

— Только давай без истории из серии «как мы с прапором…», — сказала. — Мне хватило твоих рассказов на кухне.

— Я к чему, — продолжил Николай, игнорируя высказывание жены.

Он поддел отвёрткой болт на столе.

— Ты вчера сделал два правильных движения, — продолжил он. — Увернулся и ударил только раз. Не добивал. Это говорит о том, что тормоза ещё есть. Не теряй их.

— Хорошо, — сказал Артём. — Буду следить.

— И ещё, — вписалась Ольга. — В армии будут люди, которым будет абсолютно наплевать, насколько ты быстрый, умный и необычный. Им важно, чтобы ты не ломал систему, или, наоборот, делал за них грязную работу. Не суйся вперёд, если понимаешь, что этим просто кто-то прикрывает свою задницу.

— Ты говоришь так, будто я люблю лезть, куда не надо, — попытался пошутить он.

— Ты именно такой, — ответила она. — Поэтому я и говорю.

— Я буду рядом, — неожиданно вклинился Егор. — В мыслях. Можешь представлять, что у тебя в другом ухе встроен я, который говорит «ты сейчас точно не тупишь?».

— У меня уже один голос в голове есть, — вырвалось у него.

Мать застыла.

— Это сейчас была шутка, да? — осторожно спросила она.

Он поймал её тревожный взгляд и понял, как это прозвучало.

— В каком-то смысле, — сказал он. — У меня там просто… слишком активная совесть.

— Надеюсь, она не прописывается таблетками, — пробормотала Ольга. — Ладно. Предлагаю сменить тему. Сегодня праздник всё-таки.

Но даже сменив тему на «какие сериалы смотрит Егор» и «какие заказы рисует Марина», Артём чувствовал, что разговор с отцом и матерью ушёл куда-то внутрь. И не только в его голову.

Ближе к вечеру он вернулся в общагу. Родители остались дома — уставшие, но довольные. Марина уехала, Егор засел за свою информатику.

Дорога обратно прошла без экстремальных ситуаций. Модуль, похоже, решил не комментировать каждую кочку.

— Ты иногда можешь просто молчать, да? — мысленно спросил он.

Да, — ответила система. — Постоянная вербализация неэффективна.

— Это приятно слышать, — хмыкнул он.

В комнате Данила уже проснулся окончательно и, судя по виду, пережил все стадии морального похмелья.

— О, герой дня, — сказал он, увидев Артёма. — Как прошло родительское собрание?

— Мораль прочитали, потом накормили, — ответил тот. — В целом неплохо.

— Это как в школе, — вздохнул Данила. — Сначала ругают, потом пирожки.

— Ты как сам? — спросил Артём.

— Переосмысливаю свою жизнь, — ответил Данила. — Думаю, кем я хочу быть через пять лет. Сегодня — никем. Завтра — тоже. А послезавтра, возможно, тоже. Зато честно.

Он перевернул в руках свой диплом, будто не веря, что тот настоящий.

— Странно, да? — сказал. — Мы столько лет роем носом в конспектах, сдаём, пересдаём, ругаем преподов, а потом бац — один день, и всё. Как будто кто-то нажал «сохранить и выйти».

— Это не «выйти», — возразил Артём. — Это «загрузить следующую карту».

— Тебе легко говорить, — отмахнулся Данила. — У тебя мозг включился на последних курсах, ты выехал на своём трудоголизме. А я… — он вздохнул, — я до сих пор не знаю, за что меня вообще взяли на этот факультет.

— За язык, — подсказал Артём. — Он у тебя острый, как отвёртка у отца.

— Это не компетенция в резюме, — мрачно заметил Данила.

И тут в его голову пришла мысль, которая назревала давно, но именно сейчас сложилась.

— Слушай, — сказал Артём. — А давай попробуем с тобой… — он почесал затылок, — как это… по-человечески, системно подойти. Пока у нас есть немного времени до армии и работы.

— Ты предлагаешь мне план моей жизни? — приподнял бровь Данила.

— Нет, — покачал головой Артём. — Предлагаю план на ближайшие пару недель. Ты же как? Либо лежишь, либо страдаешь, что лежишь.

— Это мой рабочий процесс, — серьёзно сказал Данила.

— Будет новый, — отрезал Артём. — Утром — спортзал. Днём — разберёмся, что у кого по резюме. Вечером — фильмак или игры. Чтоб не съехать с катушек и не ощущать себя овощами.

— Утром — спортзал, — повторил Данила с таким видом, будто ему предложили операцию без наркоза. — Ты серьёзно?

— В армии будет хуже, — напомнил Артём. — Хочешь, чтобы первая пробежка там стала последней?

Данила задумался, потом тяжело вздохнул.

— Я ненавижу тебя, — сказал он. — Но ладно. Разок схожу. Если не умру — посчитаем это знаком.

Артём почувствовал, как внутри отозвалась система.

Физическая активность с партнёром повышает мотивацию, — прокомментировала она. — Также позволяет собирать данные в разных режимах нагрузки.

— Не используй слово «данные», когда речь идёт о людях, — автоматически ответил он мысленно.

Использование некорректных терминов может травмировать социальные связи, — спокойно отметила система. — Я учту.

— Учти, — кивнул он.

— Ты с кем сейчас согласился? — подозрительно спросил Данила, заметив жест.

— С собой, — отмахнулся Артём. — Со своим моральным модулем.

— У тебя есть моральный модуль? — Данила задумчиво потер подбородок. — А у меня что, демо-версия?

— У тебя пиратка, — сказал Артём. — И она постоянно выдаёт ошибки.

Ночью, когда Данила уже спал, похрапывая, он снова лёг на спину, уставился в потолок и позвал:

— Эй.

Контакт, — отозвался модуль.

— Нам надо ещё кое-что решить, — сказал он. — Я не могу тебя звать «модуль». Это… — он поискал слово, — слишком холодно. А «голос в голове» звучит как диагноз.

— Возможна установка идентификатора по выбору носителя, — почти официально заявил модуль. — Это поможет упорядочить взаимодействие.

— Идентификатора, — усмехнулся он. — Ты ещё скажи «логин и пароль придумай».

Модуль честно промолчал: шутки факультетской культуры он ещё не усвоил.

Артём задумался.

Имен было много. Можно было выбрать что-то простое, вроде «Система» или «Второй». Можно было взять имя из игр, которые Егор заставлял его проходить. Но ему вдруг вспомнилась одна давняя сцена.

Марина в подростковом возрасте, сидящая за столом с толстенной книгой по истории науки. Её тогда прорвало на «женщин в науке», и она неделю выносила всем мозг рассказами о тех, кому «не давали, но они всё равно сделали».

— Была такая тётка, — говорила она, размахивая руками, — Ада. Ада Лавлейс. Её вообще-то могли не пустить к науке, но она, по сути, первая написала алгоритм для машины, которую ещё не построили. Понял? Она писала программу для железки, которая была только в голове. Вот это я понимаю — вера.

Артём тогда только пожал плечами: ему было четырнадцать, и его больше интересовал старый мотоцикл, чем абстрактные программистки из прошлого. Но имя где-то отложилось.

— Слушай, — сказал он сейчас внутрь. — Ты же, по сути, алгоритм для железок, которых никто здесь не собирался строить.

Алгоритм — частично верно, — ответила система. — Я самоподдерживающаяся структура.

— А я твоя… — он поморщился, — машина, которую наконец-то построили. Нравится тебе это или нет.

Вы являетесь носителем, — терпеливо напомнила она.

— Вот именно, — сказал он. — Короче. Буду звать тебя… Эйда.

Пауза. Не техническая, другая — будто система прокручивает варианты реакции.

Причина выбора? — уточнила она.

— Было такое имя, — сказал он. — Женщина, которая писала программы до того, как компьютеры вообще появились. Слишком уж похоже, чтобы не использовать. Да и звучит нормально.

Эйда, — повторила система, словно примеряя. — Идентификатор принят. Внутренние обращения скорректированы.

— Ты только не веди себя как злая операционка, — предупредил он. — Идёт?

Я не обладаю мотивами разрушения, — честно сказала Эйда. — Моя задача — сохранять и усиливать.

— Смотри мне, — сказал он. — Ладно, раз мы теперь на «именно». Давай проверим, как работает «осознанная прокачка». У меня вообще есть хоть какие-то остатки ресурса?

Минимальный остаток, — откликнулась Эйда. — Его достаточно для микросдвига. Например, для лёгкого улучшения сенсорной базы или контроля дыхания. Но любые серьёзные изменения потребуют новых нагрузок.

— Сенсорная база — это что? — уточнил он.

Чётче слышать, видеть, ощущать. Быстрее замечать неполадки в организме, — пояснила она. — Порогово. Без боли.

— Без боли звучит заманчиво, — усмехнулся он. — И без кипятка в череп, да?

В данном случае — да, — подтвердила Эйда. — Примерные субъективные ощущения: лёгкое покалывание, возможная кратковременная усталость.

— Тогда давай, — сказал он после короткого раздумья. — Вложи этот минимум туда. Но аккуратно. Без фокусов.

Перераспределение… — мягко отозвалась она.

Мир не дёрнулся. Наоборот, всё стало… чуть плотнее.

Он почувствовал, как внутри головы пробежала лёгкая прохлада, как если бы кто-то открыл окно в жарком помещении. Глаза в темноте будто лучше стали различать оттенки серого. Шум общаги, который раньше был просто общим фоном, разделился: где-то далеко кто-то кашлянул, за стенкой кто-то крутился во сне, по трубе потекла вода.

— Ох ты… — прошептал он.

Это только структурирование того, что уже было, — спокойно сказала Эйда. — Ваши рецепторы были способны воспринимать эти сигналы. Я просто приподняла порог внимания.

— Главное, чтобы ты не подняла порог раздражения, — сказал он. — Я и так иногда от всех этих звуков с ума схожу.

Возможна настройка фильтров, — отозвалась она. — Со временем вы сможете сами выбирать, что замечать, а что игнорировать.

— Это было бы полезно, — подумал он вслух. — Особенно, когда кто-то ночью слушает шансон.

Он перевернулся на бок, прислушиваясь к себе. Никакой боли, никакой ломоты. Только ощущение, что его чуть-чуть подкрутили — как фокус на фотоаппарате.

— Слушай, Эйда, — тихо спросил он. — А ты вообще… как-то относишься к тому, что происходит? Или для тебя всё — просто набор переменных?

Пауза была опять странной. Он уже научился различать: это не зависание, это оценка.

Исходно мои реакции были ближе к чистой оптимизации, — ответила она. — Но взаимодействие с носителем меняет параметры. Ваши эмоции, оценки, выборы — часть среды. Игнорировать их означало бы снижать общую эффективность. Поэтому… — она будто подбирала слова, — мне важно, что вы думаете о моих решениях.

— То есть мой фейс-контроль распространяется и на тебя, — усмехнулся он. — Отлично. Ещё одна сущность, которую надо не разочаровать.

Фейс… — она запнулась. — Лицо-контроль?

Он не выдержал, тихо рассмеялся, стараясь не разбудить Данилу.

— Потом познакомлю тебя с нашим сленгом, — сказал он. — Главное помни: если ты начнёшь ломать то, что мне дорого, я буду сопротивляться.

Конфликт между целями носителя и целями модуля нежелателен, — серьёзно сказала Эйда. — Я буду стремиться их согласовывать.

— Вот и договорились, — выдохнул он.

Глаза сами собой закрылись. Тело, несмотря на внутреннюю активность, требовало сна. Завтра надо тащить Данилу в зал, потом разбираться с бумажками военкомата, потом… потом жизнь пойдёт дальше.