Спала я в своем шалашике безмятежно, как ребёнок. Если что, мне было не привыкать, но об этом я расскажу чуть позже. Так вот… за всё время, что я прожила в этом удивительном мире, я впервые проснулась счастливой и свободной от переживаний. Конечно, завидовать тут нечему, скажете вы? А вот есть чему, мои дорогие! Я снова была свободна от нависшей надо мной необходимости сделать так, как велят.
— Прекрасная, конечно, робинзонада, да и в юность переносит получше любого фотоальбома, но жить в лесу и молиться колесу не входит в наши планы, правильно, Стефания? – специально понизив голос, чтобы он звучал, как мой прежний, спросила я сама себя, дожёвывая колбасу.
— Думаю, да, любезная Татьяна Пална, думаю, да! – себе же ответила я за Стефанию. Думать о том, как она попрощалась со своим телом, не хотелось.
Забрав волосы повыше и подвязав их платком, я добрела к тому месту, где выбиралась из воды, и осмотрелась. Если за мной кто-то и наблюдал, то прятался этот человек отлично. Переживать за своё реноме не было смысла – фотоаппаратов здесь нет. А значит, моих фото «ню» мир не увидит. Внутренний голос, тоже как будто помолодевший, добавил игривое: “а жаль”!
Раздевшись догола, я залезла в прохладное глиняное месиво и, представив, что процедура эта лечебная, обложилась желтоватой массой до самого подбородка. Не думая ни о каких противопоказаниях, намазала глиной и лицо.
Вспомнив, что в прошлый раз я пролежала в глине порядком, решила не торопиться. Моя «загорелая» физиономия поможет скрыться куда лучше, чем переодевание.
К своему берегу возле лагеря я шла в хрустящей, начавшей уже осыпаться корке. Глина после высыхания побелела и легко бы заменила шпаклевку для стен. Эти свойства напоминали кое-что из наших пород, но совершенно точно, без анализа я не бралась ручаться за своё предположение.
Смывалось это «великолепие» плохо. Но результат был, и белоснежной сметаной меня назвать теперь совершенно точно нельзя. Вот тут я и поняла, что кроме мыла у меня нет зеркала. Хмыкнула, отметив, что женского в моём характере и привычках маловато. В водной глади невозможно рассмотреть качество «покрытия», но каких-то явных пятен на лице я не увидела.
— Может и к лучшему, если я явлюсь народу пятнистым оленем? – еще немного повглядывалась в отражение и решила, что толк от глины есть. Всё тело мазюкать по новой потом не обязательно, ведь блистать на пляже в купальнике мне не придётся. А вот взять с собой этого удивительно грима я решила побольше. Кусок размером с голову меня не сильно подломит, да и своя ноша, как говорится, не тянет!
До заката я собрала все свои манатки, еще раз полистала книгу, доела сухари с колбасой и вышла в путь. Оба бурдюка теперь пригодились мне для глины. Жадность в моем прошлом мире зовётся и жабой, и домовитостью. Я склонялась ко второму варианту.
Полянка вдоль леса на берегу тянулась и тянулась. Пугало, что снова начнутся болота, а мы тут со своей грязью! Нам больше не надо. Но ландшафт начал меняться, и к полной темноте река моя начала круто забирать вправо.
Заночевала я в этот раз в наскоро собранном из веток гнёздышке, где постелью мне снова служили мои вещи, а одеялом – дырявая шаль. Утро не было добрым, потому что голод, поселившийся во мне с вечера, усилился. Я кипятила воду, заваривала несколько видов трав по чуть-чуть, боясь отравиться слишком уж концентрированным отваром. Желудок принимал жидкость, на несколько минут задумывался, а потом, поняв, что его снова обманули, принимался рычать всё громче и громче.
К следующему вечеру я вышла к полю. Мычание коров я услышала издали. Сердце забилось радостно. Но мозг приказал желудку не сильно-то рассчитывать, потому что вопросов я вызову у пастухов немало.
Оставив свой скарб в лесочке, отметила место обломленной веткой и решила обойти стадо, чтобы понять, сколько с ним пастухов. Оно вполне могло принадлежать местному маркизу Карабасу. А маркизы тут между собой, поди, общаются. А значит, могут знать об украденной, надеюсь, так пока и думают, невесте старого пердуна со взглядом Чикатило.
Пастухов было трое. Старшему не больше двенадцати! И дела до стада им не было совсем. Ребятишки резвились возле реки, где часть коров вошла в воду. Я еще раз прошла дугой возле леса и отметила, что коровы меня совсем не пугаются.
Ребёнком я была городским. Да и взрослой не имела опыта дойки крупного рогатого скота, как, впрочем, и мелкого. В общем, любого скота я не видела близко, кроме как по телевизору. Но желудок посылал в мозг столько советов и практических указаний, что тот сдался.
— Ну, Бурёнка, привет! – тихо и напевно произнесла я. Ближайшая, с раздутым, в заметных голубоватых жилках выменем, замерла и повела ушами, глядя на меня с интересом. Я сорвала пучок травы и протянула ей. Держа свой «подарочек» на вытянутой руке, медленно подошла.
Корова подумала, а потом сделала несмелый шаг в мою сторону. Потянулась к траве, обнюхала, поводила по ней мордой и, наконец, приняла мою подачку. Хлебу она обрадовалась бы больше, но у меня в хозяйстве размером с рюкзак была лишь глина.
— Вот смотри, какая вкусная травка. Получше, чем там. А я знаю, что возле леса она еще сочнее. Идём, милая, идём, - голосом санитара из психбольницы продолжала я, одной рукой подавая очередной пучок, а второй успевая нарвать ещё.
Когда коровка подобралась к лесу поближе, я нарвала травы и сложила перед ней, а потом, медленно вальсируя, как какая-нибудь диснеевская принцесса, направилась к дереву, где ожидал меня мешок.
Быстро нашла в нем котелок и тем же вальсом вернулась к корове. Она обнюхала место, где была трава, и собиралась уже отправиться к подругам, но я подложила ей еще немного.
Набравшись смелости, я погладила её шею, потом аккуратно перешла к боку и осторожно коснулась вымени. Корова не собиралась лягаться. А я не собиралась приседать возле неё. Согнувшись и удерживая в одной руке котелок, второй я попробовала сдавить сосок.
Корова мотнула головой, но не дернулась и не поспешила убраться. С пятого раза из-под моего кулака в котелок брызнула упругая белая струя. Я боялась поставить его на землю и попробовать доить обеими руками. Поэтому торопливо сжимала сосок одной.
К моменту, когда спина моя уже отказывалась стоять в напряжении, а голова, вертящаяся с бешеной скоростью, чтобы заметить движение коровы, её хвоста или ребятишек у реки, я имела в котелке, наверно, почти литр свежего, вспененного струями молока.
Решила не испытывать судьбу и ушла в лес, где, усевшись на удобную кочку, жадно пила теплую жидкость. Сытости особой не прибавилось, но жить стало веселее. Потом улеглась, зажевала несколько тех самых сладких травинок. И не заметила, как заснула.
Разбудил рев коров, которых, скорее всего, уже снова привели на поле. Доить их было бессмысленно: хозяева должны были сделать это до выхода на пастбище.
Солнце еще не грело, легкий туман поднимался от земли, и я вспомнила, что это не предвещает солнечного денька. Собралась и, аккуратно обходя пастбище, вдоль леса пошла дальше.
Когда заметила первые крыши на противоположном берегу, небо стало уже темнеть, а ветерок становился всё прохладнее. Тогда-то я и заметила перед собой дорогу. Она тянулась вдоль реки, а потом терялась в лесу. Вот по ней-то я и решила идти. Повязала платок повыше, полностью упаковав в него волосы, как делали это женщины, виденные мной в рабочем районе.
Хорошо бы было знать, откуда и куда вела разбитая колёсами телег колея.
На противоположном берегу уже потянулись дома, очень плотно стоящие друг к другу, словно земли вокруг было мало.
Желудок мой подвело, и он заткнулся, начиная побаливать. Я жевала сладкие травинки, но это уже не помогало. Хотя я была абсолютно уверена, что бодрости они мне придают. А значит, сахар всё же попадает в кровь и мой уставший уже от мыслей мозг.
Телега выехала с той стороны, откуда я пришла. Поравнявшись, юноша, сидевший с вожжами, несколько притормозил. Я обернулась, старательно делая вид, что мне неинтересно, и заметила рядом с ним девчушку лет пяти.
— Ты идёшь в нашу деревню? – спросила девочка и улыбнулась. Паренёк продолжал меня рассматривать, но теперь уже свёл брови к переносице, словно я похожа была на неблагонадёжную особу. Хотя… я бы тоже так подумала.
— А как она называется? – уточнила я и улыбнулась в ответ.
— Кто? – девочка удивилась.
— Деревня! – ответила я.
— Никак! Кто их называет? Не город ведь, - паренёк ответил за малышку. Тут я заметила, что они похожи. Старший брат или молодой отец: на мгновение задумалась я.
— А город рядом есть? Который с названием? – я решила спрашивать, раз они остановились. Хоть что-то узнать и идти дальше.
— Есть Андистон. Но до него далеко, - он почесал макушку и добавил: - Пешком если, то утром завтра, может, и будешь. Да ночью ведь не пойдёшь!
— Не пойду, - подтвердила я. Можно в вашей деревне отдохнуть? И поесть, – совсем тихо спросила я. – Дождь вроде собирается…
— На ферме, где мы работаем, можно только на конюшне, - юноша махнул головой на телегу, и я поняла этот жест как приглашение. Постояла еще для верности, но он протянул руку, помогая закинуть в телегу мешок.
— Спасибо вам, - почти прошептала я, усевшись. – Я могу заплатить. А вы накормите меня и дадите еды в дорогу. Лучше заплатить вам, правильно? – не вдаваясь в подробности своего плана, озвучила я вопрос, выделяя “вам”. Я не хотела, чтобы обо мне узнали лишние люди, а парень, надеюсь, понял, что лучше сам получит плату, чем кто-то другой.
— Тогда ночуешь в хлеву на окраине. Туда овец загоняют на ночь. Под крышей есть сеновал. Никто не сунется туда вечером. Утром ты уйдешь! – не спросил, а конкретно обрисовал свой план незнакомец.
— Так и быть! – согласилась я и протянула ему монету, которую успела достать из-под пояса, только завидев телегу на дороге. – Это всё, что у меня есть. Не обмани. Мне надо дойти до города. Потом искать работу. Иначе я умру с голода.
— Я привезу еду, а еще сыр, хлеб и мясо с собой. На три-четыре дня тебе хватит, - уверил он меня, забирая плату.
По его загоревшимся глазам я поняла, что эта монета стоит куда больше, чем я думала!