База пластунского батальона. Пластуновка.
— Андрей, ты надорвёшься. Слишком много на себя взвалил. — Сказал Костя после очередного поединка. — Я понимаю тебя, но ты слишком торопишься и пытаешься охватить всё сразу.
— Да нет. С физподготовкой у меня порядок, рукопашный бой и фехтование потихоньку двигаются, а вот со стрельбой промашка. И как у тебя получается, Костя, так стрелять? — сказал Андрейка присаживаясь на лавку.
За месяц своей службы в батальоне Андрейка незаметно сблизился с Константином. Оба вольнопёры, они старательно вникали в особенности службы, каждый раз получая нагоняи от сотника Сухина, дядьки Трофима. Каждый из них на выходе в учебный рейд командовал полусотней. Бойцы сразу приняли Андрейку, своего, Романовского. Многие знали с детства, принимали его командование спокойно, как должное. Уважая его за то, что отучился в кадетском корпусе и выбился в офицеры.
— Не переживай, всё у тебя получится, да и стреляешь ты неплохо. Андрей, а тебе не, кажется, что вы слишком превозносите командира? Боготворите его. — спросил Костя. — Да он отменный командир, наверное, талантливый стратег, но у меня такое чувство, что это уж слишком.
— Слишком превозносим, говоришь. — потянул задумчиво Андрейка. — А ты глянь кругом себя, Костя. Я ведь помню, когда он впервой сюда прибыл. Сгоревшие развалины, Смирновкие выселки. А сейчас, база, Пластуновка, всё, что на нас одето, оружие снаряжение. Спокойная жизнь, народ жирует, не нарадуется, горцы мирной жизнью живут, Базар, да и много другого. И всё это он, всё на его воле и приказе стоит. Понимаешь меня Костя? Не даром когда-то сказал Егор Лукич: Пока жив командир, жива и сотня, не будет его, все развалиться, одно название останется. Я ещё мальцом был, но всегда помню об этом. Потому и такое уважение командиру от казаков. Про пластунов и говорить не буду. Каждый при необходимости свою жизнь за него положит, а ты говоришь боготворите. Ты из графьёв и не видел, как мы тут до него жили. За околицу, толпой, все оружные ходили. На работу, да хоть куда, с оглядкой и остраской. Всё он, командир, навёл шороха. Горцы теперь сторжко ходят, о набегах думать забыли. Ну и как нам после всего этого к командиру относиться. Не в обиду тебе будет сказано, Костя. Только для меня, сейчас, командир, первейший человек, да не только для меня.
— Ты не совсем правильно меня понял, впрочем, я согласен с тобой во всём — сказал вздохнув Константин.
Появился дежурный из штаба.
— Вашбродь, сотник до штаба вас требует, обоих. Андрейка и Костя поспешили выполнить приказ.
— Здравы будьте, господин сотник. — Поздоровались они с порога.
— Проходи, вольнопёры. — Лицо сотника было встревоженным. — Гонец от Дауда, только что был у меня. Тревожные вести принёс. Старейшина Дасенруховцев сообщил, что к ним прибыл посланец Абдулах-амина с требованием пропустить его отряды через перевал весной, когда потребуется. У них в лучшем случае полторы сотни воинов наберётся на три селения, ну две сотни, если молодняк необстрелянный загрести. Отряд, что к нам погулять идёт, не менее пяти сотен, а скорее поболее будет. Старейшина просит помощи. Дауд имеет семь десятков воинов. Перевал какое-то время удержат. Если дасенруховцы окажут сопротивление, их уничтожат подчистую. Говорят Абдулах-амин собирает всех отморозков по всему пограничью, турки ему помогают. Собираются по всей линии ударить. А вот, где? Когда? Не знаем. Такие дела, вольнопёры. Что думаете, голуби сизокрылые?
— Да уж, сиди, гадай, где чё и по чём. — задумчиво проговорил Саня, старший урядник Александр Болотов, начальник батальонной канцелярии. Саня Воробьёв, Малой, его помощник, числился вольнонаёмным, предусмотрительно молчал и с интересом слушал, боясь, чтобы его не попросили на выход.
— Абдулах наверняка шапсугов и абаздехов подбивать начнёт, в набег, — почесал затылок Саня, и черкесов с побережья. Те злые до нас и на местных, за то, что с нами якшаются. Да и пограбить есть кого. Про, Базар и селище хаджи Али наслышаны небось.
Твоя правда, Саня. Ежели разом вдарят мало не покажется. — Согласился Трофим тяжко вздохнув.
— А, когда командиры прибудут, Трофим Степаныч? — спросил Андрейка.
— Обещались к началу марта быть, а там как получится. Нам без дела сидеть не след. В рейды ходить сторожко. С разведкой и стрелками. Расстояние между полусотнями не более версты. Полностью оружные и с полным припасом. Ну это на общем сборе обговорим.
— Как думаешь, Андрей, пойдут горцы в набег? — спросил Костя когда они шли к своей казарме.
— Кто его знает Костя. Егор Лукич с Анисимом говорят горцы уже не те. Устали они от войны. Да и сколько народу у них полегло. Их мало и прежде было, а сейчас уж более десятка лет воюют. И чего не жить в мире? — вздохнул Андрейка.
— Слышь, Костя, а невеста у тебя есть? — неожиданно спросил Андрейка.
— С чего это ты этим заинтересовался, Андрей? — растерялся Костя.
— Да… мамка моя озаботилась, как я домой вернулся. Женить меня хочет. Всю родню и знакомцев своих переворачивает в поисках невесты. Я ж теперь «Ахфицер», не каждая подойдёт. — усмехнулся Андрейка.
— А к чему такая спешка? — удивился Костя.
— Да жизнь наша, казацкая, такая. Не равён час убьют, никого после меня не останется, род продолжить не кому. Ладно у меня братишка есть, а вон, Саня Болотов, один казак в семье. Про то и серьгу в ухе носит. Таких стараются в дела лихие не брать. Теперь Женя родила сына, дай бог не последнего, вот поэтому немного отпустило начальство. По началу он из-за того так в пластуны рвался. Видал какой сейчас. Старший урядник, две медали за храбрость, начальник канцелярии. Вот мать и торопится оженить меня, чтобы было кому после мне род продолжить.
— А ты, Андрей, не хочешь жениться?
— Да не знаю я, Костя. Вроде и понимаю, что мать права, а душа не лежит. — вздохнул Андрейка. — Мать батю допекает, что он молчит и не наставит дитё неразумное.
— Нет невесты, Андрей. — тихо ответил Костя.
— Так ты что, с девками никогда не баловался? — развеселился Андрейка.
— От чего, было и такое, но вот невесты не было. — смутился Костя.
— Слышь, Костя, айда со мной на свадьбу к сеструхе моей, двоюродной. У неё через неделю свадьба. Очень она просила меня присутствовать на ней и дружков со службы звать. Пластуны теперь желанные женихи. А ты у нас пластун видный, Гергием награждённый, да и по слухам не бедный. Чего молчишь?
— Да, неудобно как-то. Не представлен и незнаком. — Растерялся Костя.
Андрейка рассмеялся. — Вот и познакомишься и представишься. Костя, у нас по-простому, чай не баре. Или брезгуешь?
— Не говори глупости, Андрей.
— Ну, в таком разе, договорились. — улыбнулся Андрейка.
Григорий Степанович Сомов подъехал к дому. Колька, младший сын, принял коня у отца.
— Кольша, ты бы вывел лошадей, почисти что ли. Вымахал балбес, а всё указывать приходится. У кобылы на левой, задней, подкова болтается. Своди в кузню, пусть обиходят.
— Сделаю батя — улыбнулся Коля, думая о чем-то своём.
–«Сделаю батя», — передразнил его отец, — без моего слова не сообразишь, бестолочь, всё тебе шляться где не попадя.
— Гриш… ну чего ты бурчишь, как бирюк. Али на службе, что не так? — примирительно сказала жена, выходя из сарая с курам, неся лукошко с яйцами. — Поспело уже всё, пошли казаки, вечерять будем. — Усмехнувшись сказала она.
Ели чинно, не торопясь. Григорий не любил когда ели суетливо, как сейчас, Кольша. Он поморщился.
— Коленька, ну чего ты так торопишься, — поспешила мать опередить мужа, чувствуя его плохое настроение.
За забором послышался негромкий свист,
— Кольша, ну скоро ты? Давай быстрее и так припозднились.
Коля, опустив глаза, тихо спросил. — Пойду я батя, робя ждут.
Отец молчал, недовольно нахмурившись. Дождавшись кивка матери, Колька встал из-за стола и будто растворился в пространстве.
— Гриш, как тебе дочь Остапа Шилова? Справная девица выросла. Пригожая, работящая, да и семья хорошая.
— Ну, ежели себе, то я не против. Согласен, хороша девка, в самом соку, — серьёзно ответил Григорий.
Катерина поначалу кивнула, улыбаясь, но когда до неё дошёл смысл, лицо её изменилось. Она замахнулась полотенцем.
— Вот, щас, вдарю по роже твоей бесстыжей, не посмотрю, что седина пробилась! «В самом соку», — ехидно передразнила она.
— Ладно тебе! Шуткую я, — рассмеялся Григорий. — Ну чего ты к парню пристала с женитьбой? Ему только восемнадцать исполнится. О службе надо думать, а не о женитьбе. Пусть погуляет, со службой определится. Трофим сказывал, что на должность хорунжего поставить хочет, но то Пётр Лексеевич решать будет. Ему у пластунов в сотне уважение заслужить потребно, поначалу. А ты ему житья не даёшь со своей женитьбой. Он и до дому уже не желает появляться, потому как не хочет слушать твои уговоры. Угомонись, Катерина.
— А чё тут плохого, что сына оженить хочу? Дождёмся, приведёт в дом горянку какую!
— Чем тебе горянки не угодили? Вон сколько казаков жён горянок имеют. Ничего, живут не тужат. Что Саня, что Трофим, и даже княжич Андрей — довольны, сыновей народили. Чего плохого, что кровь свежая прибыла?
— Нечего! Своих девок сколько справных — им то за кого замуж идти? Пустой разговор! Дай вам волю — под каждую встречную юбку лезть готовы! — разошлась Катерина.
Григорий, понимая, что переборщил с шутками и суждениями, благоразумно замолчал. Преданно глядя на жену, кивал, соглашаясь со всем.
— Чего раскивался как мерин? Думаешь, не знаю, что насмехаешься надо мной? Дождёшься ты у меня, Григорий Степанович! Получишь за всё былое и наперёд!
— Да угомонись, Катерина. Скажешь — ругаешься, молчишь — опять не так. Смотрю на тебя и проглядываю батю твоего, покойного. Ты такая же вредная становишься, как и он, — сказал Григорий не подумав.
— Значит, ещё и батя тебе мой не по нраву? Вредный, говоришь, был? — Лицо Катерины потемнело, как туча, а глаза засверкали молодым огнём и задором.
Григорий взбодрился, вспоминая, какая красивая и непокорная была его Катерина в девичестве. Почему была? — подумалось ему. — Она и сейчас красива в своём праведном гневе.
— Чего улыбишься? — насторожилась Катерина.
— Да вот, вспомнилось, как ты меня в ухо вдарила, когда я целоваться полез, — неожиданно рассмеялся он.
Катерина не удержалась и звонко рассмеялась в ответ.
— Так-то ж с перепугу! Кто ж так целоваться лезет? Даже за руку не подержал! Я девка не целованная была, парнями не балованная.
— Так я тебе и поверил! А кто с Сёмкой тискался? Видел я всё! — обиженно засопел Григорий.
— А чего ж ты до конца не досмотрел, как он в два уха получил?
— Правда, что ль? — удивился Григорий.
— Правда, правда! С чего ты думаешь, апосля, он так на меня взъелся? Так с того случая, не забыл!
— Вона как! А нам баял, что разонравилась ты ему.
— Да куда там! Через то он к Галке Сорокиной и переметнулся. Она по нему давно слёзы лила.
— Чёрт вас, баб, разберёт! — вздохнул Григорий.
— Вот и не лезь в дела бабские! Я ж не советую тебе, как сотней командовать, — поставила точку в разговоре Катерина, строго глядя на мужа.