Сибирская Симфония

V — Сибирские Тайны

V. Сибирские тайны

1. Упряжки

Балалаевский край обширен. При советской власти на его территории располагались Красноярский край и Иркутская область, но после мутаций планеты, приведших к увеличению Сибири, все прославленные крупные города в этой части света сдвинулись со своих мест и остались стоять заброшенными в глубинах сибирской тайги.

География местности продолжала со временем немного меняться, и точные места расположения секретных объектов знали единицы.

По словам лейтенанта, полигон располагался в глухом лесу к северо-востоку от Балалаевска. Путь туда занимал по меньшей мере восемь дней. Стали считать — коньяк крепче водки, поэтому вместо дневной нормы в двадцать бутылок достаточно десяти. Умножить на двоих и на две недели — получается около двух бочек.

Бочки с трудом подняли из погреба и положили на сани. На другие сани положили радиоактивную цистерну, патроны, пятьдесят килограмм вяленой медвежатины и другие нужные вещи. Валерьяныч достал откуда-то вонючую белую краску и замазал ею ржавые бока цистерны, чтобы никто не заметил знак радиоактивной опасности.

Всего санок получилось три штуки — две с поклажей и одни пассажирские. Сцепив их вместе, Валерьяныч убежал куда-то, а затем вернулся с шестью ездовыми собаками — огромными сибирскими лайками, превышавшими по размерам среднего волка.

— Как же мы их всех прокормим? — почесал затылок Тихон

— Ты не бойся, это особая порода, кэгэбэшная. Расход медвежатины — пять килограммов на сто километров. Главное, вовремя подбрасывать корм.

— А мимо кордонов как пропустят?

— Пропустят, это всё под контролем. Ну, присядем на дорожку.

Присели. Выпили по бутылке коньяка. Тихон подумал, что уже начинает привыкать к его странному вкусу.

— Знаешь, а я когда сюда ехал, особую водку на заброшенных складах нашёл. Так она такое делает!

— Знаем, — кивнул Валерьяныч. — Водки много разновидностей бывает, только не все про это знают. Говорят, недавно анти-водку изобрели, но я в это не верю, это было бы полным безобразием.

Затем оделись — Валерьяныч вместо фуражки и шинели надел гражданское, чтобы не выделяться, и взял двустволку вместо пистолета. Собаки по команде выволокли за ворота санный «поезд», лейтенант закрыл ворота, бросил вожаку корм, и упряжка помчалась по улице, распугивая редких прохожих.

У кордона пришлось притормозить — там дежурил толстый усатый мужик в рогатом шлеме и с двустволкой. Судя по всему, выезд из города уже контролировался повстанцами.

— Куда едем? — грозно спросил он мужиков.

— Беженцы мы! — тонким голоском пролепетал лейтенант. — Я и батька мой. Едем в северные края из нашего бушующего города.

— Хм, беженцы… — задумался дежурный. — А ну показывайте багаж, чего вы там увозите?

У Тихона сжалось сердце. Свою инопланетную балалайку, подаренную инопланетянами, он бережно хранил за пазухой, но вот цистерна…

— Что это у вас там? Что за бочёнок?

— В этих двух — водка, а в маленьком… — Валерьяныч замялся.

— Что⁈

Тихон потянулся было к двустволке, но лейтенант спас положение.

— Кефир! Стыдно признаться, но там кефир!

Постовой залился громким, противным смехом. Позор-то какой, подумалось Тихону. Пристрастие к кефиру многим казалось извращённым и пагубным даже в столь либеральном городе, как Балалаевск, и открыть признаваться в таком мог решиться не каждый. Но выбирать не приходилось. Воспользовавшись ситуацией, Валерьяныч с Тихоном вскочили на сани, крикнули собакам и промчались через открытые ворота навстречу тайге.

2. Тайга

— Мы точно туда едем? Не заблудились?

— Не заблудились… — немного неуверенно отозвался Валерьяныч. — Всё хочу спросить… А почему ты темнокожий? Ты что-нибудь знаешь о происхождении?

Тихон пожал плечами.

— Я сам не знаю, что это значит, и откуда я такой взялся. Мне говорили когда-то давно про какую-то Африку, но я не верю. Я сибиряк, просто другого цвета. А что значит чёрный цвет на сибирском флаге, Валерьян?

— Он означает бурого медведя, — отозвался кэгэбэшник.

Они ехали по заснеженным пролескам сибирской тайги уже третьи сутки. Ночёвки были не из лёгких — всю ночь вдалеке выли волки, и спать толком не получилось. Мысли путались, глаза слипались.

— Ты когда-нибудь боролся с медведем так, чтобы один на один?

— Нет, — отозвался Валерьяныч. — Я в лес-то ходил всего пару раз, а в городе у нас медведи ручные. У меня другая история была, пострашнее.

— Что, мутанты?

— Ладно бы мутанты. Женщина.

— Да ну! — Тихон от неожиданности резко повернулся к собеседнику, чуть не повалив сани. — Их же в Сибири не бывает? Только в книжках, да в телевизере.

— Это для вас, простых смертных, не бывает. А мы много чего такого знаем, о чём вы не слыхивали.

— Расскажи давай.

Лейтенант замялся.

— Ну, вообще-то всё, связанное с женщинами, носит гриф «Секретно»…

— Говори! — прикрикнул Тихон. — Сказал «а», говори и «б».

— Хорошо, хорошо, уговорил.

3. История лейтенанта КГБ Валерьяна Валерьяныча про женщину

Валерьян Валерьяныч подкинул корма собакам, устроился поудобнее и начал рассказывать.

— В позапрошлом году было. Меня с ответственным поручением отправили в Тобольск, чтобы передать их начальнику документы. На дворе было позднее лето, уже сильно похолодало и выпал снег.

— В том году вообще лета толком не было. Так, пару недель… — вставил Тихон и осёкся.

— Не перебивай, пожалуйста. Посадили меня на поезд, и покатил я через полстраны на запад. Народу в тот раз ехало много, человек тридцать во всём поезде. Взвод ракетчиков ехал и конвоира два с преступником, в лагерь его везли. Ну, туда я доехал нормально, без приключений, все дела решил, документы передал, а вот обратно… Сел я в поезд, и понимаю, что кроме машиниста и истопника никого во всём составе нету. Боязно немного стало, мало ли кто в пустых вагонах заведётся — мутант, или абы кто. Медведь на стоянке приблудится. И стал я потому в разных вагонах ночевать.

И вот проснулся я как-то ночью, в туалет захотел. Открываю я дверь купейную, а там, в проходе мужик стоит — худой, невысокий, на голове вместо шапки какая-то тряпка намотана.

Я в купе тихонечко вернулся, револьвер прихватил и к спине приставил.

«Кто такой⁈ — говорю. — Откуда взялся, никого же не было в поезде!»

А человек этот громко взвизгнул, повернулся, заплакал и говорит:

«Не стреляй, я заблудилась».

Я пушку опустил

«Ты, — говорю, — неправильно глаголы употребляешь, окончания путаешь. Надо говорить — я заблудился».

«Нет, — отвечает. — Всё верно. Просто я не мужик вовсе, а женщина. Баба я, с Запада родом».

Я аж чуть не упал от удивления. По правде сказать, я и раньше у старших офицеров слышал, что в Сибирь женщины забредали, но думал, что это байки, навроде рассказов о мутантах. Пощупал её за рукав — живая.

«С запада? Это ж откуда?»

«Из Питера. Раньше мы севернее были, но потом Европа скукожилась, и мы теперь в Подмосковье».

Не поверил я, снова ствол поднял и говорю.

«Раз женщина, то почему у тебя усы? Я фотографии видел и телевизер смотрел, меня не проведёшь!»

«Для маскировки, — говорит, — усы. Давай лучше, соколик, в купе пройдём, чаем меня напоешь и про жизнь свою расскажешь».

А мне и боязно, с одной стороны, и интересно — что дальше-то будет? Редко кому удавалось живьём с женщинами переговорить. Да и чай я всего второй раз в жизни пил — жуткий, должен сказать, напиток. В общем, слово за слово, рассказывает она мне про Москву и Подмосковье — информация секретная, я тебе об этом не скажу. А потом как давай ко мне жаться и ластиться, и шинель с меня снимать. «Понравился ты мне, — говорит, — давай детей делать!» Мне Тимофей Тимофеевич рассказывал, мол, для того они и созданы, чтобы других сибиряков делать. Ну я ей и говорю — давай.

Лейтенант вытащил сигарету, спички и закурил.

— Ну, и что дальше-то было? — нетерпеливо спросил Тихон.

— Да, я уж и не помню толком, — отмахнулся Валерьяныч. — Давно было, забыл уж всё. Да и зря я это всё рассказываю.

— Не ври! Всё ты помнишь.

Валерьяныч докурил и неозотно продолжил.

— Ну, в общем, раздела она меня догола, сама разделась, трётся об меня, трётся, а потом говорит она мне, мол, холодные вы все, сибиряки, и вместо крови у вас спирт. Так, говорит, за год скитаний ни одного подходящего и не встретила. Оделась, усы наклеила и вышла…

— Что с ней потом стало?

— А мне почём знать? Дальше поехала. Может, поймали её… Ну что, может, по коньячку?

— Да, пора бы уже, — кивнул Тихон. — Только… чего это собаки встали?

— Хоп, хоп! — крикнул им Валерьяныч, но они встали, как вкопанные, поджав хвосты. Кто-то заскулил, кто-то тихо зарычал, прижимаясь к саням.

В лесном полумраке, под светом полной луны впереди загорелись зелёные огоньки звериных глаз. Тихон и Валерьяныч молча вытащили двустволки, сунули патроны и прицелились. Зверьё не торопилось, они молча выжидали. В середине виднелись два больших глаза-фонаря, судя по высоте и по ширине морды их обладателя, зверь был больше обычного раза в четыре. Пара его соплеменником отделилась и стала обходить сибиряков слева.

— Окружают, заразы.

— Царь-волк, — прошептал Валерьяныч. — Нам рассказывали про них. Нам не уйти. Прости меня, Тихон, если чем обидел. Прости, что неотёсанным называл…

— Ты это брось! — Тихон соскочил с саней и начал тащить вторые, грузовые, к себе. — Поставим их треугольником, а сами внутрь залезем. Авось отобьёмся!

— Стой, там же коньяк!.. — вскрикнул Валерьяныч, но было поздно — Тихон опрокинул сани, бочки упали в сугробы и залез на них, положив ствол ружья на лыжу, как на амбразуру.

Первым из тёмных перелесков вышел волчий вожак. Это был светло-серый, почти белый зверь, ростом в холке метра два, а то и больше. Зверь наклонил голову и медленно приближался, тихо рыча. Тихон выстрелил, но зверь уклонился от выстрела и продолжил спокойно идти вперёд по сугробам, ничуть не напуганный шумом. Следом короткими прыжками по снегу двигались ещё три или четыре хищника, они выглядели несколько пугливее и словно прятались за своим хозяином. Внезапно слева метнулась тёмная тень, и волчья морда с оскаленной пастью нависла над санями. Валерьяныч вовремя прижался внутрь, в центр импровизированной крепости — зубы клацнули в сантиметрах от его лица. Тихон ударил зверя прикладом, в следующий миг лейтенантский выстрел в упор отбросил волка назад. Тихон на миг выглянул — второй нападающий хищник слева застыл в паре метров от саней, около трупа своего сородича. Основная группа продолжала окружать сани.

— Стреляй в вожака, в вожака! — крикнул Валерьяныч и выпалил в главного монстра, попав ему в плечо. Зверь нагнулся и зарычал, переходя на вой, но серьёзно не пострадал. В два прыжка он преодолел расстояние до саней и остановился над сибиряками. Тихон с Валерьянычем в безмолвном ужасе смотрели на гигантскую голову, застывшую над ними. Зверь шумно дышал, из его приоткрытой пасти с кинжалами клыков клубами шёл пар. Царь-волк застыл, словно глумясь и надсмехаясь над беспомощностью сибиряков.

Тихон медленно положил ружьё на землю, вытащил золотую балалайку из-за пазухи и ударил по струнам.

Послышался отдалённый грохот, и яркая вспышка озарила тайгу. В короткий миг сани перевернуло и завалило снегом, и Тихон потерял сознание.

4. Геолог-31

— Союз нерушимый республик народных навеки сплотила великая Русь!..

В ушах заныло. Тихон открыл глаза. Он лежал на каком-то жёстком матрасе, запеленованный в красное полотнище — как был, поверх тулупа. Слева, на соседней койке лежал спящий Валентиныч. Тихон разглядел на боку его красного кокона серп с молотом.

Впереди, внутри небольшого зала стояло десять человек. Худые, немного сгорбленные фигуры, облачённые в рваные ватники и свитера, стояли к пленникам спиной. И пели нестройными тихими голосами, подпевая старому граммафону в углу:

— … Да здравствует созданный волей народов, единый, могучий Советский Союз!

Приглядевшись, Тихон разглядел в тусклом свете на дальней стенке портреты Сталина и Ленина. Советские флаги. Портреты вековой давности. Но зачем⁈

— Эй, мужики, вы чего меня связали! А ну отпустите!

Половина поющих замолкла и оглянулась.

Старики. Перед Тихоном были дремучие, сухие старцы с бородою до пояса.

Парочка стариков перекинулась вполголоса парой фраз, после чего снова вернулась к пению. Когда гимн допели, патефон был выключен, один из стариков вышел вперёд и обратился к собравшимся:

— Товарищи! В этот знаменательный день, в прекрасный день Весны и Труда партийное руководство направило к нам на воспитание двух комсомольцев. Ура, товарищи!

Послышались жидкие аплодисменты.

— Молодые комсомольцы, направленные к нам из Облсобеса на собачьих упряжках, столкнулись с вредными буржуазными явлениями. Империалистический враг, товарищи, не дремлет, он бродит вокруг нас, вынюхивая наши планы. Но мы, вооружившись знаменем мировой революции…

— Мужики! — снова заорал Тихон. — Какая, к чёрту, революция, я в туалет хочу!

— Вам, юноша, приписан постельный режим, — сказал другой старик, в очках. — Вы были контужены взрывом нашей гранаты, и поэтому…

— Освободите меня! Иначе… Иначе я в ваше красное знамя нагажу!

Двое старичков резво подбежали к кровати и принялись развязывать Тихона. Краем глаза сибиряк заметил, что рослый старик у входа смотрит с лёгким недоверием и держит в руках какой-то допотопный охотничий обрез. Значит, не доверяют?

— И напарника моего развяжите.

— Но комсомолец спит! Нехорошо тревожить сон.

— А он не комсомолец никакой, а кэгэбэшник!

В зале послышались охи. Тихон даже немного заволновался за стариков — мало ли, вдруг у кого слабое сердце? Наконец, старик в очках подошёл и легонько толкнул Валерьяныча в плечо.

— Эй. Эй! Ты что, правда из… органов?

Валерьяныч разлепил сначала один глаз, потом другой. Молча, неторопливо огляделся, не спеша что-то говорить. Тихон даже немного зауважал своего спутника — тот оказался хорошо обучен и явно знал, как вести себя в плену.

— КГБ, да?

— КГБ, — наконец кивнул лейтенант. — Сам товарищ Берия послал меня к вам!

Наступила напряжённая тишина. Казалось, пленители боялись выдохнуть.

— Но позвольте… — наконец решился прервать молчание главный, который только что вещал с трибуны. — Лаврентий Павлович некоторым образом… скончался ещё когда я был ребёнком, за лет двадцать до основания нашей станции «Геолог-31».

Геологи, понял Тихон. Но как им удавалось выжить все эти годы?

— Мы прибыли сюда в семьдесят пятом, то есть примерно восемьдесят пять лет назад, — продолжал начальник геологов. — Спустя семь лет связь с нами прервалась, наступили климатические изменения, и мы остались одни. Мы поняли, что советская власть находится в опасности, и решили хранить заветы Ильича, потеряв связь с внешним миром. Однако геологические изыскания мы не прекратили — в окрестностях станции нами разведано и продолжают осваиваться месторождения урана и нефти. Нас осталось одиннадцать человек из тридцати, но мы продолжаем надеяться, что партийное руководство не до конца забыло про нас, документы найдутся, и мы…

— Бедные… Как же вы без водки-то?

— А мы трезвенники! — воскликнул «доктор». — И не курим, поэтому и дожили до ста-ста десяти лет.

— Да ладно тебе врать, Сергей Степанович! Сам кедровку в позапрошлую зиму пытался на спирту настоять.

— Дык ведь то — не из стремление напиться, а сугубо из научного интересу!

— А самокрутка из еловой хвои? Тоже из интересу?

— Вместо того, чтобы трепаться, лучше бы вы меня освободили, — напомнил о себе Валерьяныч, и дикие геологи начали его освобождать. — А моего товарища проводите в туалет.

По дороге до нужника Тихон заметил странные осветительные приборы на подоконниках длинного барака: в цветочных горшочках в бурый каменистый субстрат были воткнуты старинные лампочки Ильича, подпёртые карандашиками и мерцавшие неровным, тусклым огнём.

— А чего это они светят?.. — спросил Тихон.

— Уран, — коротко пояснил геолог. — Холодный термоядерный синтез. Главное, графитовый стержень из горшочка не вытаскивать, а то будут неприятности.

Тихон кивнул — про графитовые стержни он помнил ещё с работы.

Работа. Казалось, родная атомная станция была так давно и далеко, что он уже никогда туда не вернётся. А стоит ли возвращаться? После того, что с ним случилось и что он увидел.

Может, ну его, этот внешний мир? Остаться тут, на станции, со стариками. Уран выкапывать и в цветочные горшочки складывать. Красота, а не жизнь!

Но нет, он ещё не выполнил свою главную миссию.

Интересно, а как раньше Никита с Лаврентичем с атомной станции проделывали этот путь с цистернами? Если с такими же приключениями, то почему молчали? А если спокойно, то почему у него всё не так гладко идёт?

— Вещи наши где? — спросил Тихон, вспомнил про цистерну.

— На склад оттащили, — старик приоткрыл входную дверь. На двое мела метель, сквозь которую виднелись очертания ещё двух бараков, обнесённых бетонной стеной с колючей проволокой. — Санки, правда, только одни вытащить смогли, и пара собак от взрыва погибла. Но ничего, мы выживших отогреем и приютим, собаки нам нужны.

Когда Тихон вернулся, Валерьяныч уже всё узнал и обо всём договорился. Тихо подозвал спутника в сторону и сказал.

— Объяснил им про наше задание, они спорить не стали и сказали, что завтра отдадут нам свой снегоболотоход. Я слышал про них от начальства, поговаривают, у нас в регионе целых три таких одичавших станции с геологами-аксакалами. Как я понял, раз в год нефтяники всё же привозят им какой-то товар в обмен на топливо — ну, нефтяники, сам знаешь, народ тёмный, живут обособленно.

— Странно, почему они до сих пор живы. Если они ещё при советской власти сюда пришли.

— Вера, Тихон. Вера и радиация — вместе они творят чудеса.

5. Тайна

Древний снегоболотоход, покачиваясь на гигантских надувных колёсах и попыхивая дизельным двигателем, медленно полз по сугробам.

— Дальше оврага я вас не повезу, — сообщил шофёр-геолог. — Обратно через два дня заберу. Там проклятые места, полные капиталистических предрассудков.

— Мутанты, что ли? — спросил Тихон, сидевший на заднем сиденье с Валерьянычем.

— Уж не знаю, как вы их там называете. По мне, так все они — дети произвола генетики, продажной девки капитализма.

— Дед Степан, — обратился к геологу Тихон. — А ты женщин видел?

— Конечно видел, как не видать? У меня и жена в Свердловске была. Уж не знаю, жива, или нет, старушка.

Свердловск, как и прочие уральские города, таинственным образом исчезли с карты ещё во времена мировых мутаций, оставив после себя только железнодорожные пути, но Тихон тактично промолчал.

— И какая она, эта жена? Похожа на нас, мужиков?

— Ты, Тихон, брось его о женщинах спрашивать, — немного раздражённо сказал лейтенант. — Он уж забыл всё.

— Ничего я не забыл, всё помню! — усмехнулся Степан. — Бывало, засидишься в конторе, придёшь с работы поздно, а она с порога — «Где шлялся, скотина, почему помада на лице?» И сковородкой — хрясь! А это не помада вовсе, а свёкла, мы на обед свёклу варёную ели, вот и испачкался ненароком.

Опасные они, эти женщины.

— Валерьяныч, а помнишь, ты рассказывал про то, что женщина из Подмосковья заблудилась?

— Ну помню, — похоже, присутствие геолога не смутило кэгэбэшника.

— Ты знаешь, каково у них там, на западе, в Подмосковье?

— Ладно, Тихон, — грустно сказал Валерьяныч, перейдя на полушёпот. — Расскажу я тебе главную сибирскую тайну. В Москве и Подмосковье почти одни женщины и живут. Из мужиков только начальство подмосковное, да юноши до шестнадцати-двадцати лет. У Сибири там инкубатор, слышал такое слово? Термоядерные нагреватели стоят вокруг в каждом районе, поддерживают плюсовую температуру. У всех женщин по ребёнку, а кто успеет — по двое.

— В смысле, успеет?

— В том смысле, что всего два-три года можно замужней ходить. Потом мужа из семьи на поезд сажают, дают таблетку специальную, да дают запить водкой, первым стаканом водки в его жизни. И забывает парень всё, что с ним было, и становится сибиряком. А здесь уже приёмный отец его воспитывает. Ясно, Тихон?

— Получается…

— Получается, и у меня где-то сын есть, или дочь, и у тебя. И у начальства точно так же. Это самая главная тайна сибирская, а всё остальное — про инопланетян, да про мутантов — так, фигня.

— А как же китайцы?

— Нету уже давно китайцев, постановка всё это, и домыслы.

— Получается, цирковая теория мира — это?..

— Ага.

— И ты мне это всё так просто рассказал⁈

Валерьяныч отвернулся в окно и пробормотал.

— Шапку надевай, уже к оврагу приехали.

Цистерну пришлось тащить на самодельных волокушах — полноценные сани геологи поскупились дать. Лыжи были старые и потрескавшиеся, а лыжных палок тоже не дали, и приходилось толкаться палками импровизированными, сучковатыми.

Овраг явно был искусственным — не овраг, а ровная глубокая траншея, отделявшая полигон от остального мира. Сибиряки с трудом затащили цистерну наверх и зашагали вперёд по узкой просеке.

Деревья вокруг изменились — вместо привычных сосен стояли коренастые, раскидистые вязы и дубы. Луна жёлтой яичницей тускло просвечивала в кронах деревьев, а на востоке небосвод уже порозовел — световой день неуклонно увеличивался. Тихон глазел по сторонам — лес вокруг был совсем другим, непохожим на сибирскую тайгу. Сугробы здесь были неглубокие, а на болотистых лужайках сквозь снежный покров пробивались зелёные ростки осоки.

— Вот и не заметили, Тихон, как уже весна не за горами, — проговорил Валерьяныч. — Сейчас, главное, начальника полигона на месте застать, а то он мужик занятой.

— Как его звать?

— Пал Палыч. Я, правда, раньше его не видел, но рассказывали.

На дорогу выскочил крупный заяц. Тихон чуть не потянулся к винтовке за спиной, как вдруг заметил, что у зайца человечье лицо — удивлённо-растерянное, с густыми рыжими усами. Вспомнился двор родной атомной станции в день, когда подвальные мутанты прорывались из подвала, и Тихону вдруг стало жалко их, несчастных и убогих.

— Не стреляй в них, это их земля, — сказал кэгэбэшник. — Если сразу пустили, то лучше не трогать.

— И не собираюсь, — немного обиженно отозвался Тихон. Неужели не видно?

Заяц ушёл с дороги, а из кустарника высунулись суровые, бородатые лица с заячьими ушами и лосиными рогами — десятки мутантов молча, с любопытством наблюдали за процессией.

6. Полигон

Решётчатый забор полигона с колючей проволокой поверху показался через минут десять ходьбы. Тропинка в этом месте чуть сворачивала, и за открытыми воротами виднелась простая сибирская избушка. За избушкой, казалось, начиналась пустота — в предрассветных сумерках оставалось непонятно, то ли там был обрыв, то ли пустое заснеженное поле.

— Ну вот мы и пришли… — сказал Валерьяныч, просовывая руку и открывая изнутри шаткую калитку. Голос его прозвучал раздражённо, с какой-то тревогой, словно он хотел продолжить, но побоялся.

Дом пустовал. Он ещё хранил тепло натопленной печи, похоже, хозяин ушёл не так давно. Внутри было по-отшельнически скупо и аскетично, на столе лежала кипа бумаг и стоял отчего-то почерневший стакан.

Тихон с Валерьянычем присели на лавочку. Долго молчали, наконец, Тихон сказал:

— Где тут водка?

— Что-то даже не хочется, — усмехнулся Валерьяныч. — Странно.

И Тихон понял, что ему тоже не хочется, и что это тоже странно, наверное, всё влияние общества геологов. Поднялся и подошёл к столу, прочитал на обложке бумаг надпись «Конституция Свободного Великого ото Всех Независимого Унитарного Государства Сибирского (новая редакция)». Осторожно откинул первую страницу и прочитал первую статью:

«Мужик, медведь, мутант и инопланетянин, их права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод инопланетянина, мутанта, медведя и мужика — обязанность государства»

Чертовщина какая-то. Зачем переписывать конституцию?

Скрипнула дверь. Тихон уж думал схватиться за ружьё, но внутрь вошёл не мутант, а человек — безусый и безбородный, с непокрытой, коротко стриженной головой. На вид ему было лет шестьдесят, не больше, а в глазах была мудрость.

В руках дядька держал две больших бадьи, которые тут же опрокинул на пол около печи, где было потеплее. На пол выкатился десяток колючих шариков — Тихон из-за любопытства привстал, подойдя на пару шагов ближе, и увидел, что это ёжики — замрёзшие, недовольные и тихонько матерящиеся.

— Они что… разговаривают?

— Нет, — ответил Пал Палыч. — Только матерятся. Скоро весна, им пора выходить из спячки. С ними будет повеселее в доме. А меня Пал Палыч зовут.

Начальник полигона подал руку и поздаровался.

— Тихон, а отчества не имею.

— Валерьян Валерьяныч. Лейтенант Балалаевского КГБ.

— Слышали, слышали. Что, цистерну привезли?

Тихон молча кивнул на цистерну, поставленную в углу.

— Её в дом нельзя. Вы её давайте пока с обрыва столкните, а я как раз с печью разберусь и на стол накрою.

Выйдя из избы, Тихон с удивлением заметил, как быстро и сильно посветлело — солнце уже вовсю светило на юго-востоке, его лучи пробивались сквозь кроны старых дубов.

— Куда, туда? — спросил Тихон, помогая Валерьянчу катить бочку по снегу.

— Туда, Тихон, туда.

Дойдя до обрыва, Тихон остановился и обомлел от открывшейся картины. Если бы сибиряк видел полотна Иеронима Босха, то ему было бы с чем сравнить.

Внизу кипела жизнь. Там был широкий карьер-кратер, тянувшийся на пару километров, голый от снега и напоминавший котёл. Между тысячами жестяных бочек, на серой горячей почве росли причудливые растения с гигантскими алыми цветками, чьи длинные тени спиралями тянулись под светом восходящего солнца. Гейзеры били вверх, тысячи животных, включая доисторических динозавров и мифических горгулий, пожирали друг друга, сплетались в смертельных схватках и делились, как делятся одноклеточные организмы. Ровным строем откуда-то с запада шли мужики — дикие, в рваной одежде, похожие на животных. Казалось, какая-то невиданная сила вела их сюда и заставляла бросаться в самое пекло мутагенеза. Обратно по скользким склонам холма карабкались группы мутантов — разноцветные, разношёрстные и разные по размеру.

Тихон толкнул бочку вниз, она с грохотом покатилась по каменистому склону.

Вот и всё, подумал он и обернулся.

7. Весна

— Вот и правильно, — сказал Валерьяныч. Голос его прозвучал недобро, в руках кэгэбэшника был револьвер.

— Э, ты чего, Валерьяныч⁈ — воскликнул Тихон. — Мы же это… друзья?

Кэгэбэшник немного опустил ствол, на его лице лежала тень сомнения.

— Пойми, ты действительно мне друг, Тихон, и был хорошим спутником, но есть вещи важнее. Я служу государству Сибирскому. Ты узнал слишком много, эти тайны мало кому известны. Да и о полигоне этом знать не положено.

— Как это не положено⁈ Дык ведь наши Никита с Лаврентичем сколько раз уже сюда ездили!

— Никто из ваших сюда не ездит. Всегда отдавали цистерны нашим сотрудникам, или продавали балалаечному магнату, чтобы он сам мутантов разводил. А то и вообще просто в сугроб бросали — вот почему у нас мутанты где не попадя заводятся. В общем, решали вопрос с цистернами. А из-за тебя мне пришлось тащиться лично в такую глушь…

— И из-за этого ты на меня теперь револьвером тычешь?

— Нет, Тихон, не из-за этого. Слишком много ты узнал лишнего. Для тебя это был путь в один конец, я это понял сразу. Теперь у тебя два выхода — или в карьер, чтобы ты мутантом стал, или — на тот свет.

Лейтенант снова поднял руку с револьвером и прицелился, но позади него скрипнула дверь.

— Остановись! — послышался властный голос Пал Палыча. Лейтенант обернулся. Ружьё начальника Балалаевского полигона было наставлено на кэгэбэшника. — Этот мужик — особенный. Он не из нашего мира. Мы не должны его трогать.

— Как так не из нашего⁈ — воскликнул Валерьяныч. — Из какого это ещё?

— А без понятия. Мне не сообщили. Сказали только — к тебе скоро два мужика придут, один кэгэбэшник, а другой темнокожий. Ты их не трогай, пусть нас дождутся.

— Кто сказал⁈ — одновременно спросили Валерьяныч с Тихоном.

Пал Палыч многозначительно указал пальцем наверх.

— Большое Сибирское Начальство, что ли?.. — неуверенно спросил кэгэбэшник.

— Что ж вы такие непонятливые! Инопланетяне.

Лейтенант вскрикнул от удивления, потом повернулся к Тихону и сказал:

— Нет уж, этим я его точно не отдам! Пусть сам погибну, но чтоб ещё хоть один сибиряк попал в руки к этим зеленозадым!.. Считаю до трёх, Тихон. Или ты прыгаешь вниз, или я стреляю. Раз…

Тихон начал медленно поднимать руки и пятиться назад.

— Два… Не дури!

Тихон быстро запустил руку за пазуху, где всё ещё лежала золотая балалайка.

— Три!.. — крикнул лейтенант, но выстрелить не смог.

Звенящий гул, до этого медленно нараставший, внезапно стократно усилился, глуша любые звуки, вдавливаясь в виски. Голова раскалывалась от боли, вселенский грохот поглотил всё вокруг и заставил упасть на землю

Тихон знал, что такое бывает только раз в году, а то и реже. Когда приходит весна.

Снег вокруг начал стремительно таять, превращаясь в тонкие ручейки и пар, стало жарко и душно, как в парилке, и спустя минуту снега почти не осталось. Гул не прекращался, но Тихон кое-как поднялся с земли, сбросил шапку-ушанку и схватился за виски. Сквозь клубы пара, поднимающиеся к небесам, проступали очертания сибирской земли, освободившейся от снега. То здесь, то там на проталинах виднелись сочные побеги черемши, папоротника, одуванчиков и развесистой сибирской клюквы. В роще запели откуда-то появившиеся птицы, ёжики выбежали из дома Пал Палыча на крыльцо и нюхали безумный весенний воздух своими острыми носами, матерясь от восторга. Сам хозяин полигона присел на ступеньки рядом с ними, приобнял винтовку и блаженно улыбался, закрыв глаза.

А позади, в кратере, стало пусто: мутагенез прекратился, сибирские мутанты с чудовищами стали призрачными силуэтами, растаявшими и унесёнными куда-то наверх вместе с весенним туманом…

Валерьян Валерьяныч, тряся головой, слепо шарил перед собой, пытаясь отыскать выпавший из рук револьвер. Тихон не стал ждать этого, расстегнул тулуп и подхватил выпавшую из-за пазухи золотую балалаечку, неумело ударил по струнам. Луч света ударил откуда-то сверху, земля ушла из-под ног, а сознание померкло.

8. Эвакуация.

— В Центральное.

— Нет, лучше на Урал. В Каменный Пояс. У них там империя.

— В Курятник. На пару лет — самое то. Или к ацтекам.

Тихон открыл глаза. Он висел в невесомости внутри просторного пустого помещения. Перед ним, скрестив короткие ноги в позе лотоса, висели три зелёные фигуры, облачённые в золотистый саван. У одного из инопланетян, более тёмного, были заплетены рыжие дреды, у второго — ленивый ирокез и короткая борода, а третий носил роскошные пышные усы. Голоса были бестелесными и беззвучными, как во сне.

— Это вы меня куда везёте?

— Ты прошёл все испытания, Тихон, — сказал рыжий инопланетянин. — Мы можем перевести тебя на другой уровень твоего личного ада.

— В смысле, ада?

— В прямом, — ответил другой, с ирокезом. — Для каждой личности в пространстве существуют уровни мира, более адские и более райские. Ты родился в изолированном мире Восточного Самоа и был сыном короля. В пятнадцать лет ты подготовил покушение на своего отца, за что был передан нам, Наблюдателям, для передачи на один из самых низких уровней мироздания, в суровую сибирскую реальность.

— Ага… А теперь можно обратно, в это самое Самоа?

— Нет, — строго ответил усатый. — Но показать мы тебе его можем.

Вокруг Тихона возник полукруглый голографический экран, в котором он увидел рай. Тёплое южное море лениво набегало волнами на песок, розовые чайки носились над гребнями волн. На берегу грелись смуглые девушки в купальниках, жующие жвачку и бросающие цветастые фантики в воду. Чуть поодаль росли пальмы с чудесными плодами, похожими на пельмени, и гуляли маленькие розовые слоники, милые и пушистые. Воображаемая камера пронеслась дальше, вглубь райского острова, там на невысоких горах стоял величественный замок с острыми соломенными крышами, крутились карусели и мигали огнями увеселительные заведения. Тихон заметил на улице группу странных мужчин в полосатых рубашка и с радостью узнал в них политзаключённых, пропавших с их станции полгода назад.

Всё это неожиданно показалось таким родным и близким, что Тихон стал вспоминать своё детство — короткие обрывки и кадры

— А почему это мне туда нельзя? Им, понимаешь, можно, а мне…

— Акклиматизация. Инкубационный период. Ты так сильно привык к медвежатине и сибирской водке, что сразу просто так вернуться в рай не сможешь. У вас же там одни вегетарианцы!

— Веге… что? — переспросил Тихон.

— Мясное у вас там не едят, — почесал бороду зелёный. — Закон такой.

Тихон задумался. Стоит ли менять Сибирь на мир, в котором не едят мясного и не пьют водку? А может, так и нужно — не есть и не пить, может, к этому его, Тихона, сущность и лежит?

— И куда вы меня теперь?

Инопланетяне переглянулись.

— А давайте мы его на пару с тем гавриком очкастым? — предложил рыжий, с дредами. — В Центральное. Мне кажется, там вместе они неплохо справятся. А через пару лет — на Самоа.

9. Вместо эпилога

— Забыл, как эта фигня называется? С яблоком такая. У того, который последний подал.

— «Айфон», — Иероним Дермидонтыч поправил очки. — Предположительно пятый, возможно, четвёртый.

— Мощный?

— А то! Уж помощнее твоего «Филипса».

Тихон обиженно достал из кармана свой сотовый и посмотрел время.

— Да ну, мне его хватает. Ну что, до дому? Пока метро работает.

— Пожалуй, пора. Неплохо сегодня поработали… Девушка, подайте нищим прогрессив-металлистам!

Девушка, неуклюже перебегавшая на высоких каблуках подземный переход, сначала скривила напомаженные губки в презрительной усмешке, потом посмотрела на бородатого негра в рубахе-косоворотке и улыбнулась. Но денег не дала.

— Гордая, — шепнул Иероним Демидонтыч, снимая со спины чехол-рюкзак для балалайки. Тихон же возился с комбиком, отцепляя шнуры электрогитары. — Тихон, я тут, это самое… Не хотел сразу говорить, но, в общем… Любку снова на ночь позвал. Ты не против?

Тихон нахмурился.

— А мне опять на вокзале ночевать? Сними уже отдельную комнату, или к ней переберись. Я спать хочу!

Иероним грустно потупил взор.

— Ну любит она меня, что поделать…

— Любит… Любка… — усмехнулся Тихон. — Конечно — наплёл ей с три короба про анти-водку свою, да про чтение мыслей. Мы же тут временно! А когда зелёные через полгода обратно прилетят, что скажешь? Без бабы — никуда?

— Ага! Так и скажу! — с запалом сказал бывший учёный. — Может, она тут тоже своё испытание проходит, и ей вместе со мной в Самоа надо. А не возьмут — так и пусть не возьмут, здесь останусь, мне тут нравится.

— Шут с тобой, — Тихон вручил балалаечнику комбик с аккумуляторами и закинул гитару в чехле за спину. — Приводи свою Любку. Пойду на вокзал спать.

Они прошагали до входа в метро, остановились и попрощались.

— Ты только это, Дермидонтыч… Ты с ней не пей, ладно?

— Да за кого ты меня принимаешь⁈ Я что, думаешь, не помню?

— Не пей. Терпи, — сказал Тихон и зашагал по лестнице наверх, навстречу огням вечернего Новосибирска.

Потом он шёл к вокзалу мимо шумного потока машин, тихо насвистывая мелодию из «Эх, дубинушка, ухнем», и думал — какая, всё же, хорошая тут Сибирь.

Хорошая. Только ненастоящая.