Слуга Государев 2. Наставник

Глава 9

Москва

14 мая 1682 года

— Владыко, я не ворог церкви нашей. За нее радею. Но и вижу многое, что менять потребно в державе нашей. Ведаю я, что ты супротив стоишь немецкого. Не вижу я, как бить турку, али немца, шведа, коли не имать войско по иноземному строю и порядку, — начал я говорить.

Хотелось после всех угроз и обвинений все-таки выйти, как говорили в будущем, на новый трек в переговорах. Обнулить прошлые угрозы и начать разговор заново, издалека.

— Ты мне, отрок, про немцев говорить станешь? Тебе что до них? Молви, что да как. Почивать уже пора, — сказал патриарх.

Значит, не хочет владыко поговорить по-человечески, доверительно. Спешит, торопит. Ну и ладно.

— Надобно вот что. Для себя наставничать царю желаю, кабы ты, владыко, не строил мне козни. Что еще желаю, то сам возьму. А вот наставничать… Тут без твоего слова никак, — сказал я и поспешил добавить: — Еще закончить пора бунт. Но тут и ты, и я, и все того желать повинны.

— Стало быть, немецкое тебе по нраву? Тому и царя учить станешь? — прищурился он. — А что ведаешь ты? Добре ли псалтирь государю дашь, слово Божье? Сумневаюсь я, — усмехнулся патриарх.

— На то духовника приставишь до царя. Мои науки иные. Арифметика, география, воинская наука…

— Нынче же прикажу гнать тебя батогами! Не бреши! — строго сказал патриарх. — Почем тебе ведать науки, чай не старец. И где научался? В школе Ртищева Федора Михайловича? Так молод ты… [школа Ртищева — одна из первых частных школ в России, прообраз греко-латинской академии]

— Владыко, ты не запамятовал? Письма все еще у меня, — усмехнулся я. — Какие ж тут батоги? А до того, кабы знания мои испытать, так завсегда готовый я.

— Отдай, что не твое, тать! Возверни письма! — взревел патриарх, но быстро успокоился.

А что попусту орать, когда не реагировал я на его грозный рык. А Иоаким явно привык к тому, что все и каждый склоняются только от его взгляда. Приходится разочаровывать. А у него хватает ума, чтобы зазря не тратить эмоции.

— Письма останутся у меня, владыко. Иначе ты меня и батогами, и на плаху, и всяк. Но я не желаю быть тебе неприятелем, — пока я это выговорил, патриарх ухмыльнулся. — Мысль ведь у тебя была про то, кабы Ивана ставить вместе с Петром. Ведь так? Так я за то и стоял. Бояр подговорил. Будет иное, в чем мы с тобой заодно встанем.

— Ивана — первым царем! По старшинству! Токмо так по правде и быть должно, — выдал себя патриарх.

Впрочем, письмами-то он себя так выдал, что пуще и некуда. Я не прочитал и половины. Часть писем лишь разворачивал, проглядывал лист бегло, чтобы только понять смысл. И то… Если бы казнили патриархов, то Иоакиму придумали лютую казнь.

Все эти яти, еры, скорописи. Очень усложняют чтение. Но общий смысл я уловил по бросающимся в глаза словам. Например, если идет обращение к Софье, да в середине указывается в письме, что ее царицей не поставить даже и владыческим соизволением — но брата, Ивана, царем можно. Чего дальше читать? И без того понятно.

— Петр — мой государь! За него стоять буду крепко, владыко. Нужно уговариваться, иначе изнова свара будет у нас, — сказал я.

Патриарх задумался. Он встал, и вышло легко и крепко, как у молодого. Хотя и опирался Иоаким на посох, но было видно, что больше для солидности это делал. А в его возрасте уже у других и кости хрустят.

Разговор с Патриархом наш был — как те качели. Мотало из стороны в сторону. Вот только что я уже подумал, что мы о чём-то договорились, или что разговор становится чуть более доверительным, как очередной пассаж от Владыки — и вновь напряжение.

Патриарх растерялся. Его властный магнетизм на меня не действовал. Это как у отличного пулемётчика заклинил пулемёт. А солдат этот явно пренебрегал обучением стрельбы из других видов вооружения или рукопашного боя. И тут перед ним новый враг, универсал. И что делать? Пока пулемет не починится, пулеметчик в проигрыше. Но что если Иоаким починит пулемет?

— Я опишу всё то, чему учить буду Петра Алексеевича, — шёл я на очередную уступку. — Твоему человеку расскажу.

— Знамо дело, — сказал патриарх.

И, вроде бы, он этой фразой словно отмахнулся от меня, мол, куда же я денусь. Так, да не так! Выходило, что патриарх уже согласился с тем, что я этим самым наставником буду. Остается только обсудить условия непосредственной работы.

— А ежели ты почнёшь исполнять волю мою? На том и уговор быть может, — видно, обдумав всё так и сяк, с лукавым прищуром сказал Патриарх. — Стань подле меня. И землю дам, коли пользу принесешь.

Это что же? Владыко хочет сделать из меня исполнителя, почти что наёмника? Чтобы по его велению кого убил или ещё иные грязные делишки делал?

— Нет, токмо в том разе, ежели и моя воля будет на то, и государева. Отечеству польза еще, — жёстко ответил я.

Снова огонь полыхнул в очах патриарха. Что, опять будет кричать да посохом стучать? Нет, он быстро успокоился. Патриарх уже понял, что со мною вот так шуметь бесполезно.

— Хованский — изрядная помеха всем делам, — после долгой паузы сказал патриарх.

Задумался и я. Владыко намекал, что Ивана Андреевича Хованского нужно убирать. Да-а-а. Необходимо почитать внимательно те письма, которые я взял у Патриарха. Наверняка из них станет ясно, что владыка потворствовал наиболее активному лидеру стрелецкого бунта, Хованскому.

А может быть, действительно пора заканчивать с бунтом, а для того лишить мятежников единственного деятельного главаря? Иные не так себя проявляют.

— По случаю. И по воле Божьей, Хованского не станет, — ответил я.

Губы Иоакима дрогнули, а лоб разгладился.

— Уговор с тобой, самоназванный полковник. Токмо зело не радуйся! Всяко может быть. Грядущее подвластно лишь Господу Богу, — сказал Патриарх.

Он явно устал. Вот теперь я впервые увидел в этом человеке старика. Может, всё потому, что уже глубокая ночь? Да и крестный ход отслужил, а тут — разговор не из лёгких. Он переступал через себя, вынужден договариваться с тем, кто, по его понятию, от одного взгляда патриарха должен трепетать.

Наш нынешний договор с патриархом — это даже не перемирие. Это вынужденное прекращение огня, чтобы воюющие стороны имели возможность перегруппироваться, подвести боеприпасы, подкрепление, уточнить диспозицию и разработать новый план наступления.

Но первый этап сражения явно остался за мной. Да, противоборствующая сторона не ожидала не то что сопротивления, а самой моей атаки.

Насколько он будет готов к продолжению сражения? Или же вся ситуация разрешится дипломатическими усилиями, — время покажет.

Ну а если это время есть, то мне нужно озаботиться тем, чтобы заиметь союзников, усилиться самому. И непременно готовиться к самому худшему.

Владыка показал, что, в принципе, и было понятно до этого: что в политике, а он самый что ни на есть политик, все методы хороши, если они эффективны. И если захотел убрать Хованского, даже сказал об этом — то в его голове по-любому возникла мысль и о том, чтобы отправить на суд Божий меня.

Единственное, что его останавливает это сделать в самое ближайшее время — бумаги.

— Владыко, благослови! — сказал я и склонил голову.

Патриарх с недоумением посмотрел на меня. Какое благословение, если он убить меня хочет? Значит, придётся либо попуститься совестью и всё-таки благословить, или же обнажить свои намерения.

— Ступай, сын мой, прими моё благословение, — не сразу сказал патриарх, медленно, будто сам себе сопротивляясь, осенив меня крестным знамением.

Выходил я из покоя патриарха с гордо поднятой головой. Именно таким, не сломленным, но даже победителем, должны увидеть люди Патриарха. Уверен, что слухи о моём разговоре с Владыкой очень скоро расползутся.

Я спускался по лестнице со второго этажа и чувствовал на себе взгляды. Если кто-то тайком подглядывает, то он же тайком и подслушивал. И было бы недальновидно предполагать, что тот же Матвеев не поставил наушников и за Патриархом, и за мной. Может, и другие силы не бездействуют.

Патриарх сидел хмурым и тяжело дышал. Нет, его не мучили приступы одышки. Дышать ему не давала вся тяжелая, огненная масса гнева, что пришлось владыке сдерживать внутри себя.

Как только вышел полковник, в покои патриарха вошёл верный его соратник и помощник, Иннокентий.

— Владыко, токмо прикажи, — сказал вошедший.

Иннокентий сразу понял многое — и что с патриархом, и каким был разговор у главы Русской православной церкви с каким-то там выборным полковником, словно бы казачьим атаманом.

— У него… у того стрельца мои письма, — сказал патриарх.

Иннокентий повёл бровью, но не слишком посмурнел.

— Токмо ли все письма, кои были до бунтовщиков? — с надеждой спросил Иннокентий. — Али еще что?

— Нет, в ларце не достаёт письма от патриарха Константинопольского Иакова, — сказал глава Русской православной церкви.

Вот теперь Иннокентий опешил. Да, письма, что были адресованы бунтовщикам, как и те, которые они присылали, — это, безусловно, всё опасно. Но опасно для патриарха Иоакима как политика. Но письмо от Патриарха Константинопольского! То словно факел близ бочки со смолой, и это для Патриарха русского, как первосвященника.

Иоаким больше ничего не сказал про то письмо, но само его существование уже может приниматься, как прямая измена русскому отечеству. И это такой козырь, который, окажись в руках старообрядцев, мог взорвать умы всех бояр, кои только радеют за русскую державу.

Константинопольский патриарх Иаков просил своего брата во Христе сделать всё, чтобы Россия не вмешивалась в грядущий конфликт между Османской империей и христианским миром, прежде всего католиками. Мол, если победим эту католическую ересь, пусть даже и превращая латинянские храмы в мечети, то всё едино — всем будет хорошо.

На Руси латинян не любили. Хотя в последнее время несколько смягчили отношение к католикам. Но страх перед исламизацией Европы пересиливал ненависть к латинянам. Да и многие придворные уже подверглись влиянию западной культуры, иные так и вовсе бороду бреют. А вот мусульман, с которыми ассоциировались зверства крымских татар, не любили и боялись пуще всех иных.

Да и сами турки, которые потворствуют разграблению южных рубежей русской державы — злейший, подлый враг.

Да, взамен Константинопольский патриарх Иаков обещал содействие в деле вызволения православных из рабства. Не бесплатно, конечно, выкупая христиан за русские деньги, скорее всего и немалые. Но… всё же. Порой даже с деньгами нелегко договориться, чтобы выкупить православных.

— Этот полковник даже не уразумеет, что у него в руках, — попытался обнадёжить и себя, и патриарха Иннокентий.

— Этот ли? Сдаётся мне, что он разумеет то, что и мне не подвластно. Кто он? Может так статься, что и… Почивший государь наш Фёдор Алексеевич, и тот зрил на меня с большим почтением, — усмехнулся Патриарх.

— Неужто ты думаешь, что царь-батюшка наш Алексей Михайлович наблудил? Разве ж было у него окромя жен? — Инокентий ахнул, сам испугавшись своей догадки.

— Нет… — с сомнением произнес патриарх. — Нет жа! Знать об том я должон! Но глядит полковник… Ну как Алексей Мих… Да нет жа!

Наступила пауза. Оба теперь раздумывали, мог ли Алексей Михайлович иметь детей на стороне. Мог. Были ли случаи? Редко, и так… Пока жена в тягости и нельзя с ней возлегать. Но ведь может… может быть царская кровь. Иных и служанок отправляли в деревни, чтобы пузами своими не светили. А от кого пузо, кто его знает.

Кровь — не водица, она проявляется. И то, что Егор Иванович на самом деле — не Иванович, а Алексеевич, может объяснить и резкое возвышение полковника. И то, что ему подчиняются, молодому, безбородому. И что смотрит-то он на патриарха, словно на равного. Все объясняет. Отцовский норов поможет пробиться из грязи, хоть бы и в князи.

И все же…

— Послать Архипа? Что, коли гостевой терем сгорит? А вместе с ним и бумаги, и полковник? — размышляя, Иннокентий предложил самый напрашивающийся вариант решения проблемы.

— Пожару возрасти не дадут. Полковник дозоры поставил. И сдаётся мне, что бумаги он припрятал. Если что — то они попадут в руки Матвееву или Нарышкиным, — покачал головой патриарх. — Да и если он сын Алексея Михайловича?

Оба ещё немного помолчали, размышляя, что же теперь делать.

— Пущай живёт. Он жа заноза не токмо для меня, но и для бояр. Они сами его сожрут. А пройдёт час, так и бумаги мне возвернёт, — сказал патриарх, начиная раздеваться и готовиться ко сну. — Пущай наставничает хоть Петру, да хоть Ивану заодно! Когда бояре поприжмут Егорку-полковника, он к кому же — ко мне прибежит. Если такого удалого под своё крыло взять, так и на Петра влиять стану, и бояр прижму.

— А бумаги? — не унимался Иннокентий.

Патриарх недовольно зыркнул на своего помощника.

— А ты себе думай, кто их скрадёт. Девку какую послать… Молодой он. И там, где со мной, стариком, думает головой, с девкой иными местами думать станет. На том его и слабость, — недовольным тоном сказал патриарх.

А потом Владыка указал рукой своему помощнику на дверь. Всё-таки устал Иоаким. А утро предвещало быть не менее тяжёлым.

Придя в свою комнату, я даже не сразу и вспомнил, что у меня тут гостья. Это только кажется, что такие разговоры, что я только что провёл с патриархом, — плёвое дело. Там сдержался, тут не ответил, озвучил свою позицию. Полчаса, наверное, всей беседы.

Но вся эта напускная решительность, демонстрация уверенности — всё это требовало колоссального расхода внутренних сил. Ведь слова — это только поверхность всего, что может быть между двумя неуступчивыми переговорщиками. Мы же, как те вампиры энергетические, сражаемся — кто у кого больше энергии вытянет. И, похоже, что я вампир чуть сильнее.

Мои же требования в итоге приняты.

— Ой! — взвизгнула девушка, когда я, даже не глянув, плюхнулся на кровать.

— Ты чего тут? — спросил я, не сразу догадавшись и оценив ситуацию.

Вышло даже смешно. Вот в таком состоянии меня можно было бы брать тёпленьким: зайдя в своё жилище, я настолько расслабился, что моментально растерял бдительность и не сразу понял, что в моей кровати расположилась прекрасная девушка.

А у каждого сильного мужчины есть свои секреты и тайные места, где он немного, но слабее обычного.

— Прости, барин, прилегла. Стомилась, — виноватым тоном говорила Анна. — Нынче же уступлю тебе.

Да, я был уставший. Да, не мешало бы поспать хотя бы пару часов, чтобы потом проводить на вылазку стрельцов. Впрочем, там все готово, состав участников определен. Пусть сами пробуют. Большие уже. Дисциплина должна быть, но и инициатива тоже. Будем искать оптимальное соотношение.

А ведь бунтовщики могут попробовать штурмовать Кремль с рассвета. И тогда я должен находиться исключительно в крепости, как и большая часть моих людей. Те, кому я доверяю чуть больше, чем другим.

Но чёрт возьми! У меня в комнате красивая черноглазка. У меня здоровый молодой организм, который требует… Который требует…

Анна же уже встала с кровати и поправляла свой сарафан. Я подошёл к девушке, взял её за плечи, чуть повернул и впился губами в её сладкие уста.

Девушка поддалась на поцелуй. Неумело, скромно… Я уже было обрадовался. Как Анна укусила меня за губу.

— Ай!

Не оттолкнул ее, сама отшатнулась. Посмотрела на меня наливающимися влагой глазами. Я почувствовал, как жидкость с солоноватым привкусом начала растекаться во рту. Прокусила ведьмочка мне губу.

— Я… нет… не можно, — чуть ли не плача, бормотала девушка.

В отблеске всего одной свечи, со своим девичьим смущением, она была ещё прекраснее. И не было бы у меня опыта прошлой жизни — я бы теперь просто-напросто набросился на красотку. Но никогда ранее не допускал такого — и сейчас не буду принуждать женщину к близости. Пускай умом созреет.

А пока что и вправду нужно отдохнуть.

— Ложись, спи. И ничего не бойся. Я же на лавке посплю, — сказал я.

— Нет, сие не можно! — встрепенулась девушка. — Ты прощай меня. Узрела в тебе защитника. Но спать я буду на лавке.

— Делай, что тебе говорят! — сказал я, быстренько постелил на лавку кафтан и лёг.

Неудобно, конечно. Но спать можно. Бывали и куда как худшие условия для сна. Но если самому лечь на тюфяк, а женщину сослать на лавку — сон и вовсе не придёт. Совесть замучает. А наутро решим вопрос — поставим еще одну кровать. Места в горнице хватит. Не по-нашему, не по-сословному выходит, что я на лавке, а прислужница-девица в кровати.

Вероятно, мне нужно выбивать из себя привычки и замашки прошлой жизни. Но насильно это делать не хочу. Если внутри меня будет рождаться сословность, если начну к челяди относиться будто к табуретке, так тому и быть. А пока что — сон…

— Бах! Бах! Бах! — послышались выстрелы, разбудившие меня.

Что-то началось? Рассвет. Штурм ли?

От автора:

Город Греха — фэнтезийный боевик в антураже магического Сиама. Пираты, контрабандисты, хтонь, разные расы и попаданец, оказавшийся в этом кипящем котле https://author.today/work/389456