Собиратель историй

Глава 3

Сара проснулась посреди ночи от ужасно знакомого ощущения. В груди все сжалось, желудок скрутило от страха — это была паническая атака.

— Черт, — пробормотала она в пустоту. Она знала лишь один способ побороть это: встать и выйти на свежий воздух. В комнате было холодно, ей ужасно не хотелось вылезать из теплой постели, но иначе она бы не справилась с приступом. Прежде чем коснуться босыми ногами ледяного пола, Сара натянула на плечи шерстяное одеяло, висевшее в изножье кровати. Не включая свет, она встала, направилась в сторону гардероба и тут же ушибла обо что-то палец.

— Черт, черт, черт!

Потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить, где она и почему кругом царит мертвая тишина. Она в крошечной деревушке на западе Ирландии, а вовсе не в своей квартире в Нью-Йорке, где за окном не переставая бурлила человеческая жизнь. Глупо было думать, что удастся сбежать, оставив Тот Большой Кошмар в США. Как же справляться с приступами здесь? Прежде она — хоть Джек и возражал — устраивала себе ночные пробежки. Всякий раз, когда охватывала паника, Сара вслепую натягивала кроссовки и спускалась на лифте на первый этаж. Она вырывалась на залитые неоном улицы и упрямо изгоняла дрожь из тела, пока не выматывалась окончательно, и лишь тогда возвращалась домой. Только это помогало. О том, что в бутылку для воды она обычно наливала водку, Сара никому не говорила.

Потянувшись к выключателю, она глянула на часы и была потрясена: начало девятого вечера. Должно быть, она проспала весь день! Утром Сара нырнула под одеяло, как только отъехала машина мистера Суини. «Пусть глаза немного отдохнут» — так она сказала сама себе.

На цыпочках она пересекла гостиную, поражаясь, как живут люди в таком ледяном аду. Когда кожа прикоснулась к холодному мраморному сиденью унитаза, Сара вздрогнула всем телом. К счастью, тут нашлась туалетная бумага, пусть и немного влажная.

Сердце все еще колотилось, а значит, Саре необходима очередная пробежка. Она вымыла руки и нашла чемодан ровно там, где оставила его с утра. Оделась она с такой скоростью, будто пыталась поставить рекорд. Сара знала только одно спасение от погоды в Ирландии — закутаться посильнее, поэтому натянула дополнительную пару носков и трикотажный свитер. Уже стоя у двери, она сунула руку в сумочку, нащупала бутылку виски и, достав ее, убедилась, что там осталось не больше трети. Что ж, хотелось бы верить, что маленький магазинчик в деревне торгует спиртным. Сара обулась и рывком вытянула тело на вечерний воздух. На улице ее накрыла кромешная тьма. Она даже не могла разглядеть дорогу от домика в сторону деревни. Сара с осторожностью вернулась назад, стараясь ни во что не врезаться, включила свет на кухне и принялась рыться в ящиках в поисках фонарика. Она все еще прерывисто дышала. Пришлось вывалить на пол какую-то кухонную утварь, но наконец ей попался гигантский оранжевый фонарь.

Морозный воздух прогнал остатки сна. Время от времени вдалеке лаяли собаки, да где-то далеко в полях журчала река. В остальном было тихо. На небе светила луна, но ее скрыло плотной завесой из облаков. Сара выхватила лучом фонаря узкую полоску травы, растущую поперек дороги. Да, бегать здесь вряд ли получится, но быстрой ходьбы будет достаточно, чтобы удовлетворить ее инстинкт «бей или беги».

Где-то впереди Сара увидела несколько огоньков — дом или, может быть, сарай? Она жадно приложилась к бутылке, и горький виски согрел нутро, даря чувство отрешенности и странное облегчение. В этот самый момент свет фонаря начал стремительно слабеть, затем мигнул и потух окончательно. Вместе с ним исчезла и всякая надежда добраться до деревни.

— Вот дерьмо! — проговорила Сара, постучав фонарем по ладони, и обернулась посмотреть, далеко ли ушла от дома. Оказалось, что нет, — и, вероятно, разумнее было бы вернуться, но внутренняя потребность двигаться никуда не делась. Глаза уже привыкли к темноте, да и что такого страшного может с ней случиться?

Однако стоило ей пройти еще немного, и впереди, на обочине, обозначился силуэт. Сара не замедлила шага, хотя то, что должно было выглядеть спокойной уверенностью, теперь больше походило на мрачную решимость. В темноте фигура на дороге напоминала человека в плаще с капюшоном. Сара постаралась выкинуть из головы все фильмы ужасов, которые когда-либо видела. Инстинкты кричали: «Беги!» — но она держалась. Да и вряд ли это удачная идея — рвануть по такой темноте. «Наверняка это просто тень», — сказала она себе.

Все надежды на то, что ей всего лишь померещилось, рухнули, стоило подойти ближе. Черная фигура возле каменной стены двигалась. Сара взмолилась про себя, чтобы все обошлось, и задержала дыхание, когда наконец приблизилась к нему… или к ней… к этому существу. Она разглядела большую голову с длинными ушами и кремово-белым носом — и тут голова издала неистовый рев. Этот неожиданный звук посреди полной тишины едва не добил Сару. Она схватилась за грудь, а следом — за куст шиповника, пытаясь удержаться на ногах.

— Господи Иисусе! — заорала она на осла, который был столь же шокирован ее появлением. — У меня из-за тебя чуть сердце не остановилось!

Ее накрыло волной облегчения. Осел повернул голову, уставившись на нее большим, будто стеклянным, глазом, и Сара погладила мохнатую шею.

— Что же ты здесь делаешь? — растерянно пробормотала она и тут же добавила: — И какого черта я разговариваю с ослом?..

Странным образом его присутствие успокаивало. Сара перестала чувствовать себя так одиноко и так глупо.

Ослик, словно желая заявить, что их знакомство окончено, развернулся и побрел в одном ему известном направлении.

— Ну, пока! — крикнула вслед Сара, чувствуя, что сердце перестало биться часто. Было в этом нечто до странности приятное — испугаться чего-то реального, а не воображаемых вещей у себя в голове. Она оперлась на стену, чтобы перевести дыхание, и тут камни за спиной начали смещаться и осыпаться, будто лавина, — и Сара осела вместе с ними, оказавшись на земле.

— Супер! Просто класс! — прокомментировала она, гадая, что еще может пойти не так.

С неба сыпал легкий снежок.

— Счастливого Рождества! — прошептала Сара. Ветер понемногу разгонял облака, и теперь они окутывали луну, будто локоны — лицо прерафаэлитской музы. Земля осветилась, и в мокрой траве рядом с собой Сара заметила что-то маленькое и круглое. Гнездо, искусно скрытое опавшими листьями. Она нерешительно протянула руку и взяла его. Пустое, но красивое, замысловатое, тщательно созданное — и выброшенное.

Целительный эффект виски испарился. Воздух казался густым и недвижимым, и Сара сидела на земле, обхватив руками маленький домик из веток, мха и паутины, будто символ всего, что она потеряла. Что-то внутри нее надломилось. Подняв глаза к небу, Сара увидела ветви большого дерева, раскинувшегося над ее головой. Она напрягла зрение, и в лунном свете на грубую искривленную кору легла тень. Ночной воздух был полон неведомой энергии, опьянял, наделял все флером непредсказуемости. В Нью-Йорке ее жизнь сводилась к набору правил и привычек, которые, как ей казалось, обеспечат ее безопасность — или, по крайней мере, сохранят рассудок. И она держалась за рутину, как за спасательный круг, обреченная на ожидание. Ему не было конца, не было точки, в которой она бы сказала: теперь я в безопасности, все хорошо. Однако в Торнвуде нью-йоркские правила не имели значения.

Сара поднялась и зашагала к дереву; трава под ногами была высокой и мокрой. Теперь она уже ясно различала большое дупло в стволе, и ей в голову пришла мысль спрятать там гнездо. В ту минуту это казалось правильным решением. Однако мгновение спустя она увидела себя со стороны — гнездо в одной руке, бутылка виски в другой — и наконец сделала выбор. Если уж что и хоронить, то пусть это будет алкоголь. Когда она опустила бутылку в дупло, та упала вниз, только вот не с мягким звуком удара о землю, а с каким-то бряцаньем. Бутылка явно встретила на своем пути что-то, и это что-то было не деревом. Как будто внизу лежала жестяная банка из-под пива — или что-то большего размера? В конце концов любопытство взяло верх.

Спустя пять минут Сара стояла на коленях, засунув руку в дупло до самого плеча. Прижавшись щекой к шершавой коре, она выудила оттуда три пластиковых стаканчика, пустую сигаретную пачку и две банки из-под кока-колы. В самом низу Сара нащупала еще что-то, похожее на край квадратной жестяной коробки, но она едва доставала до нее кончиками пальцев и не могла поднять. Коробка застряла. Сара огляделась в поисках чего-нибудь, что может помочь. В нос ударил запах влажной земли, кончики пальцев почти онемели. Пошарив кругом, Сара нашла какую-то ветку и отломила от нее длинный кусок с острым кончиком. Внутренний голос (подозрительно напоминающий Меган) твердил, что пора бросить это дело, что надо вернуться домой и растопить камин посильнее, уберечь организм от воспаления легких. Но любопытство оказалось сильнее. Кто знает, что она обнаружит? Может, ничего особенного, но ведь есть шанс, что там, на дне, что-то… значимое. Не исключено, что у нее разыгралось воображение, но вдруг гнездо — это знак? И ей суждено найти нечто важное, спрятанное внутри старого кривого дерева? Ощупав бок коробки, Сара уперла в нее край палки и изо всех сил навалилась, несмотря на тесное маленькое пространство, молясь, чтобы ветка не сломалась. Послышался тихий скрип, а затем с торжествующим скрежетом жестяная коробка вырвалась из плена.

— Да! — воскликнула Сара, гордясь своим упорством. Кончиками пальцев ей удалось перевернуть коробку на бок, чтобы получше ухватиться. Места внутри едва хватало, поэтому она раскачивала коробку взад-вперед и наконец вытащила, крепко зажав в руке. Затем легонько встряхнула — и поняла, что внутри что-то есть. Сара переборола желание прямо здесь открыть жестянку и направилась назад к дому. В лунном свете дорогу было хорошо видно.

С половинчатой дверью пришлось повозиться, но в конце концов Сара водрузила находку на деревянный комод, который и без того уже ломился от разномастных чашек и тарелок. Она затопила маленький, но прекрасно работающий камин поленьями, которые сын мистера Суини оставил в плетеной корзине у очага, и потянулась к коробке. Та была на удивление чистая, не считая легкой зеленцы по краям. Да, дупло дерева оказалось прекрасным хранилищем — но кто знает, сколько эта шкатулка там пролежала? На верхней крышке — клетчатый узор, никакой гравировки или логотипа. Сара уселась на коврике перед камином и с силой потянула крышку, та поддалась. Потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что перед ней. Ткань вроде кружева, сквозь которую просвечивало что-то красное. Сара осторожно приподняла ее, и кружево немедленно разошлось на нитки, обнажая жалкие остатки того, что когда-то явно было величественным одеянием из золотых нитей. Внутри лежала книга, а на ней — кремового цвета конверт с темно-синей каймой. Сначала Сара открыла конверт и с изумлением обнаружила потертый от времени билет на трансатлантический рейс судоходной компании «Кунард Лайн» из Куинстауна в Нью-Йорк. Она поискала дату — 1911 год. Сара не могла поверить своим глазам. Она вертела билет в руках, а в голове зародилась уйма вопросов; главным образом она не понимала, почему билет не использован? Наконец она отложила билет на коврик и сосредоточилась на красном кожаном блокноте. Может быть, внутри найдутся ответы? Открыв первую страницу, она всмотрелась в строчки, написанные размашистым почерком: «Дневник Анны Батлер».

День святого Стефана

1910 год

Зимняя луна не дает уснуть, но я не против — ведь теперь я могу доверить свои мысли бумаге. Рождество доставило мне много радости (как и подарок — этот дневник), и, хотя оно было только вчера, кажется, будто с тех пор минули недели. Но я забегаю вперед!

Утро началось, как всегда, со встречи с Бетси. Не уверена, что ей есть дело до человеческих праздников, и все-таки я пожелала ей веселого Рождества, согревая ладони, прежде чем хорошенько подоить ее. Вот уже много лет нас с ней связывает неизменный утренний ритуал, и, хотя в это утро я ощущала волнение и невольно напевала рождественский гимн, тепло тела Бетси и ее ровное дыхание вселяли покой в мое сердце. Я прислонилась лбом к ее упругому толстому животу и, наверное, заснула бы прямо так, если бы она не переступала с места на место, стуча копытами по полу.

Прошлой ночью я почти не спала — так хотелось скорее украшать дом остролистом и плющом и зажигать рождественскую свечу. Кто-то наверняка скажет, что в восемнадцать лет уже неприлично с таким предвкушением ждать праздника, но мама и папа всегда готовят для нас что-нибудь особенное. Это мое любимое время года: еда, гости и веселье. Все в приподнятом настроении, в воздухе разлито волшебство.

Я легонько похлопала Бетси по заду, давая понять, что она отлично поработала, и подняла ведро. Молоко плеснуло за края, и на земле осталось несколько капель. «Это для Доброго Народца», — повторила я вечную присказку и поторопилась пересечь двор, чтобы вернуться в тепло.

Наш дом гармонично вписывается в окружающую обстановку; отец любит говорить, что дом будто вырос из-под земли. За ним начинается небольшой подъем, и этот холм защищает нас от северного ветра, а живая изгородь вдоль подъездной дорожки (которая переходит в главную дорогу) почти скрывает дом из виду. Домашние уже вовсю готовились к предстоящему празднику. Огонь в камине разгорался, наполняя комнаты ароматом сосновых шишек, которые мы небольшой кучкой сложили возле очага. Мама забрала у меня ведро, сняла черпаком сливки, чтобы каша получилась повкуснее, а я села за стол со своими братьями — Патриком, Томасом и маленьким Билли. Мы тут же принялись показывать друг другу, какие подарки нам принес Отец Рождество, и я с гордостью продемонстрировала всем свой новый дневник.

Для церкви мы надели самые лучшие наряды и вышли в темноту за окном: трехмильная прогулка, как раз придем к восьмичасовой мессе. Стояла полная луна, так что мы хорошо видели дорогу. Билли, мой самый младший брат, поднял нам всем настроение, начав распевать одну за другой все рождественские песни, какие только знал. Порой он путался в словах, но мы все присоединились к пению — получилась веселая компания прихожан. Родители шли поодаль, держась за руки и тихо радуясь счастливой семейной картине.

— Джо, — услышала я мамин шепот, — ты понимаешь, что в этом году слишком много потратил на подарки для них?

— Тсс, Китти, — хмыкнул он. — Вот увидишь свой подарок и порадуешься: за него я отдал сущие гроши!

Мама ткнула его локтем в бок, невольно улыбнувшись, и они снова замолчали.

Наша маленькая группа пробиралась через долину, и в темноте начали понемногу появляться огни: деревенские просыпались рождественским утром и зажигали свечи в окнах. Словно ожерелье из мерцающих на горизонте жемчужин, дома наших соседей освещали дорогу, и несколько запоздавших жителей присоединились к нам по пути к церкви.

Соседи, друзья и родственники толпились в проходах. Мы хвалили наряды друг друга, восхищались убранством церкви, украшенной ярко-зеленым остролистом и гроздьями ягод, свисавшими чуть ли не с каждой балки. Возбужденный говор — мы все здесь, собрались в такой особенный день! — грозил заглушить мессу отца Питера, но потом зазвонили колокола, и те, кто постарше, зашаркали к своим местам, а мы запели хором «Слушайте! Ангелы-вестники поют!», и гул голосов затих.

Когда мы вышли из церкви, солнце уже поднималось над Холмом Фейри, но иней все еще виднелся на траве, будто кто-то рассыпал кругом волшебную пыльцу. На улице разговоры возобновились: по одной стороне дороги вышагивали мужчины (они обсуждали цены на молоко и то, какая корова у кого отелилась); женщины держались другой стороны. Я отделилась от толпы и посмотрела на дорогу, ведущую к Торнвуд-хаусу. Конечно, Хоули посещали другую церковь, так что у меня не было надежды встретить сегодня близнецов или их отца. Я могла различить только остроконечную крышу дома и большие дымоходы — в лучах утреннего солнца они казались темными и неприветливыми. Мне стало интересно, как отмечают Рождество в таком величественном особняке, поэтому, когда мы проходили мимо, я вытянула шею, силясь рассмотреть длинную подъездную аллею и высокие тополя, заслонившие вход, — но никаких признаков жизни не углядела. Два больших венка из плюща, перевязанные красными лентами, торжественно свисали с чугунных ворот, но при этом смотрелись унылыми, совсем не праздничными. И тут внезапно тишину зимнего воздуха рассек топот копыт лошадей и скрип колес. По подъездной дорожке пронеслась повозка. Она была уже почти совсем рядом, когда я разглядела в экипаже Джорджа Хоули: он восседал как лорд, в дорогом пальто, кожаных перчатках и фетровой шляпе. Сердце у меня при виде него бешено забилось; впрочем, все наши соседи тоже переменились, когда он приблизился.

— С наступающими праздниками! — громко и очень ясно проговорил он, пока слуга открывал чугунные ворота.

— И вам доброго дня, сэр! — последовал уважительный ответ.

Местные не питают особой симпатии к семье Хоули, но, поскольку они крупнейшие землевладельцы в округе, все же выказывают им некоторое почтение. И несмотря на англо-ирландское происхождение, которое делает Хоули недосягаемыми для нас, простых смертных, всякая девушка, если только у нее есть глаза, тает при виде Джорджа. Его густые светлые волосы, ровной волной ниспадающие вдоль висков, и волевые черты лица привлекут внимание любой, будь она из протестантов или католиков. Я задержалась, пытаясь поймать его взгляд, уверенная, что он помнит меня с прошлого лета. Большую часть года он провел в университете в Англии и, вероятно, вовсе не вспоминал про Торнвуд.

Увы, карета промчалась дальше по дороге. Он так и не увидел меня. Я постаралась скрыть разочарование, потому что нет смысла тосковать по тому, чего тебе никогда не видать.

Вернувшись домой, мы с мамой продолжили приготовления к празднику. Мы запекали гуся, и аромат его наполнил весь дом. Мы ели, пили, пели и играли, и день кончился так же, как и начинался, — доением Бетси: моя рука на ее животе, ее теплое дыхание убаюкивает меня.

Сегодня же меня разбудили грохот барабанов и нестройный хор голосов. До этого я, как обычно, подоила Бетси, забралась обратно в неприбранную постель — что у нас дома позволяется только по особым случаям — и провалилась в глубокий сон без сновидений. Поначалу звуки не имели никакого смысла, но по мере того, как я вырывалась из объятий Морфея, приходило осознание.

— Ставьте-ка чайник да бросьте сковороду! Дайте нам пенни, чтоб схоронить крапивника!

— Охотники на крапивника![6] — закричала я, изо всех сил стуча пятками по половицам, чтобы разбудить мальчишек, которые спали в комнате внизу. Я вскочила, натянула шерстяную юбку поверх ночной рубашки, накинула на плечи шаль и в спешке даже ударилась об ножку кровати. Отец, конечно, уже был на ногах и ставил чайник на огонь. В доме, увитом остролистом и плющом, пахло теплым уютным лесом, а на обед нас ждали остатки гусятины.

— Придется дать им денег, Анна, пока мы все не оглохли, — проворчал отец, но недовольный тон никак не вязался с лукавством в его глазах.

Я открыла дверь. Снаружи стояла шумная ватага деревенских ребят, наряженных самым немыслимым образом. Я с трудом узнала их, хотя с половиной мы учимся в одном классе: у нас в школе всего одна классная комната и один учитель, поэтому все делят одну комнату, независимо от возраста. Они раскрасили лица черной краской и водрузили на голову давно вышедшие из моды шляпы, украшенные перьями и лентами. Костюмы, наспех сшитые из разноцветных кусков ситца, делали их похожими на второсортных шутов. Двое ребят колотили палками в барабаны, а у одного даже имелась старая скрипка (хотя он не утруждал себя гармоничной игрой на ней). Эта ватага была воплощением буйства, шума, красок, и мы не могли вообразить утро Дня святого Стефана без них.

— А где же сам крапивник? — крикнул у меня из-под руки мой младший братишка, Билли. Мягкие, еще мальчишеские волосы постоянно лезли ему в глаза, и это давало мне повод ворошить их кончиками пальцев, зачесывая назад.

— Да вон же! — ответил один из ребят, указывая на своего соседа, который вертикально держал палку. С ее верхнего конца свисала привязанная коробка.

— А откуда нам знать, что он правда там? — Как всегда, любопытство Билли не знало границ.

— В точку, Билли! — раздался позади нас голос отца. — Откуда нам знать, что вы на самом деле поймали птицу?

— Да она правда там, мистер Батлер! — заявил парень, державший в руках палку.

— Ты ведь не стал бы мне врать, верно, Шейми Галлахер? — усмехнулся отец. Шейми посильнее натянул шляпу на голову, утопая в ней, и мы все рассмеялись.

Мне стало жаль мальчишек: я точно знала, что в коробке только мох и немного листьев. Но это не имело значения, важна была традиция, так что я подошла к мальчику, который держал в руках коробку для денег, и бросила в нее шестипенсовик.

— Спасибо, Анна, — он подмигнул, и я мгновенно узнала в нем Иэна, сына Нелли, которая работает на почте.

— Давайте-давайте, и не вздумайте тратить эти деньги с умом! — напутствовал им вслед отец. Мальчишки вновь завели свою песню.

Не успела я закрыть дверь, как мимо пронеслись, чуть не сбив меня с ног, двое моих старших братьев, Патрик и Томас.

— Постойте, народ! Мы с вами! — вопили они, натягивая на себя старые мешки с прорезями для рук. На талии они повязали ремни, а лица густо намазали гуталином. Я едва могла их узнать. Братья в несколько прыжков пересекли двор и присоединились к остальным «шутам». Я внутренне посмеивалась, глядя, как они вышагивают по переулку в надежде собрать достаточно денег на бал ряженых — как по мне, это довольно претенциозное название для обычной гулянки в деревенском пабе.

Именно тогда я впервые увидела его. Американца. Даже по походке было видно, что он не из местных. Высокий, худощавый, в твидовом костюме, концы брюк заправлены в носки. Через плечо у него висела сумка, а гордый вид и задранный подбородок говорили о готовности к приключениям. Почему-то я подумала, что он похож на ловца бабочек, — не хватает только сачка. Он катил перед собой велосипед и, столкнувшись с охотниками на крапивника, остановился. Они о чем-то переговорили, но я не могла расслышать слова. Затем мой старший брат, Падди, указал на дом, и молодой человек кивнул, пожав ему руку. К моему великому удивлению, незнакомец свернул на нашу подъездную дорожку и увидел меня. Застигнутая в дверях, я бестолково помахала ему рукой. Мне бы надо было вернуться в дом, поправить прическу, надеть туфли — но я застыла как вкопанная.

— Доброе утро, мисс! — окликнул он, с трудом провозя по выбоинам на дорожке свой велосипед, у которого явно была проколота шина.

— Доброе утро, — ответила я, — с Днем святого Стефана!

— О, да, в самом деле. Мне посчастливилось наткнуться на тех ряженых ребят, — он указал на дорогу вслед удаляющимся охотникам на крапивника. — Какая удивительная традиция!

Он говорил с заметным американским акцентом: гласные, казалось, давались ему с трудом, а в каждой фразе звучало восхищение. Прислонив велосипед к фасаду, он снял перчатку и вежливо представился:

— Как поживаете, мисс? Меня зовут Гарольд. Гарольд Гриффин-Краусс.

Я никогда не слышала столь вычурного имени, но могла догадаться, что фамилия не американская.

— Вы немец? — спросила я, собираясь пожать ему руку.

— Нет! Ну, то есть в некотором смысле да. Мой отец родился в Германии, но я американец. Я из Калифорнии… не знаю, случалось ли вам слышать это название…

— Разумеется, случалось! — я немного оскорбилась. Я любила географию, а еще жила в доме, полном мальчишек, так что была вынуждена вечно отстаивать право считаться умной.

Он все так же стоял, протянув руку, и я наконец осознала, что веду себя грубо.

— Анна Батлер, — выпалила я, с жаром пожимая его ладонь.

— Рад познакомиться, мисс Батлер. — Он посмотрел мне в глаза, но не высокомерно, а с интересом. Он не походил на местных мальчишек. Начнем с того, что он уже не мог считаться мальчиком, хотя не достиг еще возраста, в котором молодые люди зовутся мужчинами. Он явно был хорошо образован — об этом говорила его манера выражаться и легкость в общении с незнакомыми людьми. Улыбка, когда ей случалось проявиться, сразу же расползалась на все лицо, но в эти моменты он опускал взгляд. За улыбкой пряталась застенчивость, и эта тайная внутренняя робость побуждала невольно улыбаться меня саму.

— Отсюда открывается чудесный вид, — сказал он, отвернувшись и окинув взглядом поля и холмы вдалеке.

Я с трудом удержалась от смеха. У нас в деревне ни у кого не было ни времени, ни желания болтать о чудесных видах, но я все-таки вежливо кивнула в ответ. Глаза у него были задумчивые, какого-то необычного цвета — не то голубые, не то серые. В них сквозило легкое любопытство, и это сильно отличалось от того взгляда, которым окидывал долину школьный учитель, когда, весь такой важный и манерный, приходил свысока осмотреть окрестности.

Какое-то время мы стояли, любуясь горизонтом, и я тайком рассматривала незнакомца. Молчание нарушил голос моего отца, донесшийся с кухни:

— Кто там пришел?

Я не нашлась что ответить, поэтому сказала просто:

— Американец!

Мистер Краусс от моих слов заулыбался, и я тоже хихикнула. Мы так и остались стоять на пороге, дожидаясь, когда отец выйдет на улицу.