Союз-77. Книга 1. Теория заговора

18. АМПЛИОПУХ

Разумеется, я не спал. Но какое-то время было ощущение, что это сон. Потом стало казаться, что за происходящим я наблюдаю со стороны. На меня сыпались вопросы, много вопросов, один за другим.

Доктор ушёл. Тираннозавр ушёл. Мы оставались втроём. Шахерезада маячила где-то на фоне, а главным был человек-вопрос. Он хотел казаться добродушным и даже весёлым, но, на самом деле, весёлым был я. Мне было смешно, но я скрывал это, старался не рассмеяться. Вернее, я со стороны следил за тем, чтобы моё лицо не растягивало губы в улыбке и не смеялось.

Но это было крайне непросто, ведь у этого любопытного почемучки постоянно что-то случалось с физиономией — то отрастал нос и обвисал, превращаясь в хобот, то уши увеличивались и начинали хлопать, то ещё что-нибудь.

Смешны были не сами клоунские метаморфозы, смешно было осознавать, что вся эта бредятина происходит с моим собственным разумом.

Ещё и Шахерезада старалась. В глубине сцены действительно появился шест, и она такое там вытворяла… Блин… какая сцена, я же в камере с белыми кафельными стенами…

— Назовите своё имя.

— Когда и где вы родились?

— Сколько вам лет?

— Когда погиб ваш отец?

— Были ли у вас контакты с иностранными гражданами?

Были, были, как не быть, записывай, сынок, или запоминай!

Скрывать было нечего, более того, я сам хотел поделиться и рассказать о том, что всех нас ждёт в совсем недалёком будущем, поэтому слова лились из меня потоком, обгоняя друг друга, сталкиваясь и перепрыгивая. Они стремились долететь до записывающего устройства, как можно скорее. А я смотрел на себя со стороны и удивлялся. Я тараторил, будто старался максимально быстро выговорить длиннющую скороговорку и боялся не успеть. Горбачёв, Горбачёв, Горбатый, Меченый, Яковлев, Пуго, Янаев, Ельцин….

— Назовите последнее место службы и должность.

А вот тут… Нет, я же подписывал бумагу… Нет. Эту информацию я сообщить не мог. Рот открылся, и я даже набрал в лёгкие воздух. Ну, то есть, не я сам, а вот это отчуждённое от меня тело.

«Не смей!» — крикнул я ему, и оно… послушалось…

Тело, обладающее головой, глазами, гортанью, языком, губами и зубами, послушалось меня и… выдало совершеннейшую ахинею. Бессвязный набор слов.

Весёлый клоун, задававший вопросы сделал изумлённое лицо и повернулся к Шахерезаде, стыдливо прикрывающей грудь и лоно, как если бы она изображала рождение Афродиты, писанное кистью Боттичелли.

— Позовите доктора, — воззвал к ней мой дознаватель и продолжил осыпать меня новыми вопросами.

Но самое любопытное уже случилось. Я смог управлять своим развязавшимся языком. Смог единожды, смогу и ещё. Я попробовал. Сначала выходила полная белиберда, но потом мне удалось выдавать фразы, наполненные смыслом.

В общем, может, это из-за временнóго переноса, а, может, и по какой-то другой причине, моё сознание стало способным противостоять химическому коктейлю, подкреплённому гипнозом Шахерезады.

Допрос длился несколько часов и к его завершению я уже был полностью обессиленным. Появился доктор со скорбным лицом и провокационно отогнутым средним пальцем, примотанным к шине. Он намешал мне ещё снадобий и после этого я отключился. А когда включился снова, обнаружил себя в светлой комнате с большим окном.

Я лежал в удобной большой кровати с белоснежным бельём. Комната походила на гостиничный номер. Телевизор, стол, телефон, акварель с изображением Кремля, воздушные тюлевые шторы на окне.

Я осторожно пошевелился. Всё было цело, ничего не болело, даже голова. Во рту было сухо, но на столе стояли три бутылки «Нарзана». Я потянулся и сел на краю постели. Хм… Ночные приключения я помнил хорошо, помнил ощущения и видения, включая хобот следака и отставленный палец дока. Впрочем, палец, похоже, был не видением.

Я поднялся и подошёл к столу, взял открывашку, сорвал крышечку и с жадностью начал пить шипучую солёную воду. Подошёл к окну. Вид был на внутренний двор. Многоэтажный колодец, внизу машины, технические работники и мирная картина жизни. В дверь постучали.

— Минуточку!

Я быстро натянул брюки, аккуратно повешенные на спинку стула, и подошёл к двери. Ну, точно, гостиница… Глянул в глазок. Горничная.

— Обслуживание в номерах, — произнесла она.

Хм… Я открыл дверь и отступил в сторону. Девушка закатила в номер тележку, застучавшую колёсиками по красивому наборному паркету.

— Доброе утро, — сказала она. — Это ваш завтрак.

Она мило улыбнулась, сдёрнула салфетку и выпорхнула в коридор. Завтрак выглядел впечатляюще, и я почувствовал, что страшно голоден. На тележке стояло две тарелки с омлетом, хлеб, булочки, масло, ветчина, стакан сметаны, сыр. И серебряный кофейник с чашкой. Всего было много, из расчёта на двоих человек, а то и на троих.

Дожидаться, пока придёт ещё кто-нибудь, я не стал и накинулся на еду. В две минуты всё было проглочено, съедено и выпито. Я умылся, принял душ и вышел из номера. Огляделся. Вроде обычный гостиничный этаж. Интересно. Повернулся и двинул по коридору в сторону фойе.

Почти в тот же момент оттуда вышел человек и отправился мне навстречу.

— О, уже не спит, уже готов, — издалека прокричал он. — А я думал, придётся расталкивать тебя, Григорий Андреевич.

Это был Леонид Борисович. Он выглядел довольным и оживлённым.

— Ну что, как самочувствие? Не слишком тебя измучили вчера?

— Нормально, — сдержано кивнул я.

— Нормально, — повторил он и засмеялся. — Да уж, Элеонора раз десять о тебе спросила уже.

— Элеонора? Это ваш медиум?

— Специалист по психиатрии. Чем ты её впечатлил?

— Наверное, комплиментами, — усмехнулся я. — А док?

— Доктор что ли? Нормально. До свадьбы заживёт.

— Палец?

— Да. И психологическая травма. Теперь Элеонора им занимается. Ладно пойдём, будем разговаривать.

Он от нетерпения потирал руки.

— А где мы? — уточнил я.

— Это наша гостиница ведомственная. Тут у нас и НИИ имеется, занимаемся разными штуками.

— Жужжалка?

— Разными.

— А где мы вчера были?

— Узнаешь, всё узнаешь, не торопись.

Мы спустились на лифте на минус третий этаж и, пройдя по коридору, подошли к двери с табличкой «VII». Леонид нажал на ручку и прошёл вперёд, включил свет и махнул мне.

— Заходи-заходи, не робей.

Я шагнул. В дальнем углу у двух стен стояли два старомодных кожаных дивана и ещё кресло, а посреди комнаты — довольно длинный деревянный полированный стол с приставленными стульями. Всего шестнадцать.

— Располагайся.

— Большое совещание?

— Нет, ограниченный состав. Только самые доверенные лица. Присаживайся на диван.

Я уселся под портретом Ленина, висящем на стене. Но только сел, сразу пришлось вставать. В комнату вошёл Николай Спиридонович, тот старик с квартиры. Вместе с ним пришёл лощёный товарищ с тёмными зачёсанными назад волосами. Был он в тёмном костюме в тонкую полосочку и пахло от него иностранным парфюмом, а на носу громоздилась импортная оправа. Настоящий партийный босс.

— Привет, честной компании, — кивнул нам старик. — Вот, Игорь Сергеевич, это Стрелец. Младший, Григорий Андреевич.

Шеф подошёл ко мне и протянул руку.

— Сердечно рад, — серьёзно сказал он.

— Я тоже, — стандартно ответил я и потряс протянутую руку.

— Воронцов, — назвался он. А ты, значит, и есть Стрелец, да?

— Так точно.

— А я знал отца твоего, — сказал он, пристально всматриваясь в моё лицо. — Похож. Похож, да, Николай Спиридонович?

— Похож, — улыбнулся тот.

— Ну, ладно, товарищи, давайте к столу, пожалуйста, чтобы не размягчаться на диванах. По заветам Ленина. Сегодня побеседуем вчетвером.

Мы расселись.

— Ну что, — обвёл всех глазами Воронцов. — Информация к нам пришла интересная, мягко говоря. Направление крайне тревожное, объём значительный, степень правдоподобия высокая. Я правильно излагаю?

— Правильно, — кивнул старик.

— Значит первое, с чего нужно начать, это систематизация и анализ. А затем и реагирование, то есть планирование и, соответственно, реагирование. Правильно? Товарищ Прокофьев, что там с трансмиттером?

Леонид Борисович откашлялся.

— В общем, — начал он, — я с командой Жужжалки связался. Не было девятого сентября передачи. Вообще никакой. Но были зафиксированы искажения фона. Такое, говорят, ощущение, будто сигнал кто-то специально и очень сильно исказил, буквально смазал. Но кто бы это мог? У нас не то, что оборудования такого нет. У нас даже понимания нет пока, как это возможно.

— Разрешите? — кивнул я.

— Да, пожалуйста, товарищ Стрелец.

— По идее… — задумавшись, произнёс я. — По идее, если идёт перенос, сигнал должен распространяться по всему пути переноса, верно?

— В том-то и дело, — подтвердил Леонид. — По всему маршруту в радиодиапазоне. Стало быть, либо ты врёшь, может, даже и сам того не осознавая, понимаешь? Техники такие есть. Вот… Либо ты врёшь…

Я покашлял.

— Ну, извини, мы же всё должны рассматривать, все варианты. Но тебя проверили. Ещё не все отчёты получены, но уже понятно, что ты уверен, что говоришь правду. А это значит, кто-то, имеющий доступ к соответствующему оборудованию, постарался, чтобы никто не узнал о твоём переносе. В общем, кто-то хотел скрыть информацию о твоём появлении.

— Я правильно понимаю, что вам неизвестны никакие другие случаи переноса?

— Совершенно правильно. Я, честно говоря, вообще не верил в эту хренотень.

— Товарищ Прокофьев, — одёрнул Лёню шеф. — Давайте соблюдать всё-таки…

— Да, простите, Игорь Сергеевич. Я поначалу думал, что Стрельца закодировали, чтобы к нам подослать. Но это не соответствует, как мы поняли. Тут ещё вот какое дело, эксперименты по Жужжалке у нас ведутся в секретном режиме, профессура работает, не покладая рук, но никакими серьёзными открытиями похвастать не может пока. Я им про Григория Андреевича пока не говорил. Думаю, пусть всё идёт, как идёт, а то нарушим что-нибудь и вообще не откроют свой временнóй скачок.

— А расшифровать сообщение удалось? — спросил я.

— Это да. Система сокращений давно отлажена. НЖТИ, как я и говорил, позывной излучателя, а остальное — зашифрованный временной рубеж. АМПЛИОПУХ — означает, что во время переноса произошёл сдвиг по отношению к первоначальным событиям. АМПЛИ О ПУХ, два слова, разделённые буквой «о», «амплитуда» и «ПУХ», аббревиатура. Чтобы в пакете передачи было всегда одно целое. Значение в данном случае: АМПЛИТУДА ПОЗИЦИИ УТОЧНЕННОГО ХРОНОВХОДА. А цифры — это дата и предполагаемые географические координаты.

— И как это вообще работает?

— Так никак не работает, говорю же. Работы пока не дали никакого результата.

— А что значит, произошёл сдвиг по отношению к первоначальным событиям?

— Понятия не имею, — пожал он плечами. — Со специалистами говорить надо. Но это, как я понимаю, нужно комиссию назначать.

— Да, — кивнул Воронцов, — товарищ Львов, вы комиссию, пожалуйста поскорее назначьте, не затягивайте.

— Да, у меня уже всё готово, — кивнул Николай Спиридонович и положил перед шефом лист бумаги. — Осталось подписать только.

— Отлично, отлично. Давайте ваши соображения по Весёлкину, товарищи. Григорий Андреевич, вы что думаете?

— Весёлкина нужно проверить, я считаю. Провести по протоколу, который был применён ко мне.

Участники собрания переглянулись. Что?

— Я думаю, это было бы самым эффективным… Дело в том, что он, разговаривая со мной, явно демонстрировал знания будущего, а также желание его исправить. Однако некоторые моменты в его поведении кажутся мне… неоднозначными. Например, направление меня в командировку по линии ГРУ под легендой испытания для зачисления в спецшколу КГБ, вернее сразу в институт общественных наук при ЦК КПСС. Легенда представляется неудовлетворительной.

— Но вы же согласились? — нахмурился шеф.

— Согласился, — кивнул я. — Но на тот момент я ещё не был уверен в том, что Весёлкин, как и я имеет опыт перемещения.

— Мы до сих пор можем лишь предполагать это, — сказал Воронцов.

— Он сумел заинтересовать меня своим предложением. Мне хотелось понять, почему не совпадают последовательности событий из реального прошлого и из нового проживания этого же периода времени. Кроме этого, я действительно решил поступать на службу.

— В КГБ?

— На тот момент, да. Так вот, задание, как вам известно, было не учебным. И, думаю, было бы небезынтересным получить доступы к материалам по допросам этой самой Дориш на предмет выяснения её связи с Весёлкиным.

Все снова переглянулись.

— Следующее соображение. Встреча на оперативной квартире. Как вам известно, Весёлкин использовал жилплощадь скончавшейся гражданки для того, чтобы составить со мной разговор. На встрече он говорил о необходимости сохранения СССР. Не исключаю, что это является его действительной целью.

Я обвёл всех глазами. Да, отец им доверял. Если, конечно, письмо было подлинным… Но меня с этими людьми пока связывала, по сути, только вчерашняя ночь. И то, растопить недоверие она помогла им, а вот мне пока принесла только новый опыт.

— Было бы неплохо изучить его связи и действия, я имею в виду операции, которые он проводил в последнее время. Опять же хорошо было бы вникнуть в суть происходящего между ним и полковником Сёмушкиным из МВД. Я, со своей стороны, мог бы продолжить с ним сотрудничать. Но Сёмушкина пока интересует исключительно фигура Весёлкина.

— М-да… — вздохнул Воронцов, — с Сёмушкиным нужно продолжать. Да и с Весёлкиным тоже, по большому счёту. Вам есть, что добавить?

— Да, — кивнул я. — Имеются соображения общего характера. Полагаю, на основе уже изложенных мной фактов, и того, что ещё предстоит рассказать, нужно начинать готовить программу реформ. И, разумеется, программу мер по предотвращению негативных событий и так называемых точек бифуркации для недопущения катастрофы. И больших точек, и малых. Это чрезвычайно объёмная задача, просто колоссальная, поэтому нужно скорее за неё браться. Она не сводится к смене или устранению отдельных персон. Это ничего не изменит или изменит мало что. Нужно решить массу накопившихся противоречий, запустить новые процессы, сдвинуть поистине тектонические плиты. Для этого придётся подключить, а до этого найти или воспитать, прогрессивные и передовые силы в партии, отправить почти всё политбюро на пенсию, создать широкую группу историков, экономистов и юристов для разработки новой общественно-политической системы и не допустить разбалансировки и слома старой. Кроме того, сейчас, насколько мне известно, пишутся конституции союзных республик. Этот процесс нужно отменить и переформатировать. Вообще, нужно переходить к оставлению республиканским органам лишь небольшого объёма полномочий.

Никто особой радости не выразил, что можно было бы списать на выдержку и не желание проявлять показные эмоции, но было что-то ещё. Были какие-то соображения или даже возражения у ребят. Вряд ли, конечно, в ядре Комитета партконтроля собрались матёрые либералы и западники, которые спят и видят, как разделить огромную страну на части.

— Прошу прощения, — нахмурился я. — Я что-то не то говорю? Ересь какую-то или что похуже?

— Нет-нет, — с фальшивой улыбкой ответил Воронцов. — Всё правильно, большое спасибо за примерный план предотвращения развала страны. На самом деле это огромная проблема недалёкого будущего и надвигающаяся катастрофа, чудовищные результаты которой нам вскоре придётся ощутить на себе.

— Это совсем не план, Игорь Сергеевич, — развёл я руками. — Это всего лишь предположения, что нужно для начала его составления. Думаю, что даже и его составление не вполне будет возможно без привлечения широкого круга специалистов. Конечно, тут возникнет проблема соблюдения уровня секретности, но я полагаю…

— Погодите, товарищ Стрелец, не неситесь так быстро, — ответил шеф. — Николай Спиридонович, объясните, пожалуйста, что у нас к чему.

Николай Спиридонович откашлялся.

— Тут такое дело, Гриша, — начал он…