Становясь легендой

Странствующий монах

«Кто освятил вам этот коровник?» – спросил член церковного розыска у сельчан. Цепенея от страха, староста деревни дал подробное описание, которое потом много лет хранилось у инквизиторов по всему миру.

Солнце ярко светило, по голубому небу лениво плыли четыре небольших островка, а рядом с ними – двое совсем маленькая капалов.

Резвый летний ветерок трепал верхушки деревьев, срывая немногие сухие листья. Один из листков, закружившись, полетел вдоль дороги, он спускался все ниже и ниже, пока не опустился в раскрытую ладонь стоящего на обочине мужчины.

Мужчина улыбнулся, зажмурился и подбросил листок вверх, позволив ему дальше плыть по ветру. Березовый лист подпрыгнул в воздухе, словно благодаря, а затем устремился направо вдоль дороги. Пожав плечами, мужчина отправился за листком, храня на лице умиротворенную улыбку.

Мартин шел по лесу несколько дней, не сворачивая. На третий день он вышел к участку, где не росли деревья и даже трава не пробивалась, – воспоминания почти двадцатилетней давности подсказали, что так выглядит тракт.

Прежде, чем ступить на нее и отправиться вслед за листком, самопровозглашенный монах-безбожник с удовольствием подумал о том, что его паломничество в мир, наконец, началось.

Мартин еще не знал, куда пойдет и чем будет заниматься. Пока он мог думать только о том, что его большое дело, наконец, закончено, и прежде, чем браться за новое, нужно отдохнуть. Время для серьезных решений еще не пришло, и потому он просто шел, куда глаза глядят.

Свобода пьянила молодого монаха, раны на босых ногах, сбивающихся о камни, заживали быстро, а лесная еда оказалась даже лучше, чем монастырская: раньше Мартин мог есть грибы и ягоды только по важным праздникам, а теперь они составляли весь его рацион. И хотя подобная праздность непозволительна тому, кто ищет духовного развития, монах успокаивал себя тем, что другой еды в округе просто нет.

Он вставал с рассветом, умывался росой и несколько часов медитировал в полном уединении. Затем он разводил костер – сухих веток в лесу хватало, а вместо кремния, как выяснилось, вполне годится святое пламя. На костерке можно было пожарить грибы или съедобные коренья, так что выходило совсем неплохо. После завтрака монах пускался в путь и шел до самого заката, собирая по дороге ягоды, грибы и коренья для следующего утра, а потом – вечерняя медитация и сон под звездами.

Так прошли почти полторы недели, к концу которых Мартин жалел только том, что не захватил из монастыря кружку или хотя бы кожаный мешок. Пару раз ему попадались небольшие озера, где можно было вымыться и напиться, но большую часть времени, чтобы утолить жажду, ему приходилось собирать в ладони утреннюю росу, чего его бренному телу пока было недостаточно.

Через полторы недели Мартин вышел к небольшой деревне. Жители с удивлением встретили огромного ишимерца в монашеских одеждах, но все же предложили ему приют: они знали, что неподалеку в самом деле есть монастырь Клевора. Чем бог не шутит, может, этот детина с разбойничьей рожей и впрямь монах? Как говорится в священном писании, под лицом каждого путника может прятаться ангел…

Однако про себя староста деревни решил приглядывать за странным гостем, да и ребят, что покрепче, попросил глаз с него не спускать.

За еду, ночлег и немногие припасы в дорогу Мартина попросили помочь мужчинам в работе, да освятить новый коровник от злых духов именем Клевора. Ни первое, ни второе монаха не смутило, и он охотно согласился.

Сперва Мартина отвели в коровник – чтобы наверняка убедиться, что он тот, за кого себя выдает.

Посмотреть, как странный монах будет святить сарай, сбежалась вся деревня. Мужчины столпились у входа, женщины выглядывали из-за их спин, а любопытные детские лица – из-под мамкиных подолов. Все пристально следили за каждым движением члена церковной братии.

Такое внимание сильно смущало Мартина, однако он взял себя в руки и приступил к обряду – первому в своей жизни.

Для того, чтобы пустить в помещение силы, отгоняющие младшую нечисть вроде вредных домовых или заблудших полевиков, необходим был предмет, который навсегда останется внутри. Последователи Клевора использовали для этого цепь, потому что именно она была символом бога справедливости.

Обмотав цепью ладони, Мартин закрыл глаза и сосредоточил в пальцах внутренний свет. Белое пламя послушно разлилось по металлическим звеньям, заставив цепь сиять в руках монаха.

Крестьяне одобрительно зашептались: зрелище было впечатляющее. Они понятия не имели, что в цепи не было ни капли божественной силы, только сила души самого Мартина, которая после двадцати лет в монастыре была едва ли не чище, чем у самого Клевора.

Зачарованную цепь протянули под крышей вдоль всего коровника, женщин и детей разогнали, а Мартина отправили помогать мужчинам с постройкой новой избы.

По дороге к месту, где нужна была помощь, монах заметил, как одна из женщин заталкивает в дом долговязую девицу.

– …Э, я хочу на монаха поглазеть!… – возмущалась та, упираясь руками в дверной косяк.

– Нечего там глядеть! Сиди, сказано тебе, за пряжей, коза негодная!…

Мартин не выдержал и усмехнулся. Он уже девятнадцать лет не видел мирян и их странное поведение сильно забавляло его.

Таскать тяжести, работать пилой и рубанком Мартину было несложно, весь день он выполнял любую работу, которую ему поручали. Делал он это молча, не обращая внимания ни на что, кроме дела. Селяне, привыкшие поболтать да посмеяться, умолкали, стоило Мартину к ним приблизиться: в обществе монаха, который своим молчанием словно осуждал их за что-то, людям становилось неловко.

Когда вечером монаха пригласили за стол в доме старосты, он отказался и вместо еды отправился на свои вечерние практики, не догадываясь, что смотреть на такое представление соберется все селение.

Дыхательные упражнения мирян не вдохновили, но зато, когда Мартин начал выгибаться дугой и завязываться в узлы, стоя только на одной ноге, на ребрах ступней или вообще на руках или голове, в деревне поднялся настоящий ажиотаж.

Парни, что половчее, пытались повторить чудные трюки, но только валились на землю, словно неуклюжие медвежата.

Ишимерец старался не обращать внимания на собравшийся вокруг него балаган, он тщательно следил за дыханием и прислушивался к телу, следя за тем, как меняются потоки энергии. Однако, когда один из парней пристроился рядом и начал копировать движения монаха, делая при этом умопомрачительные рожи, не отвлекаться стало невозможно: теперь каждый жест Мартина сопровождался криками, свистками и взрывами хохота.

Выйдя из очередной позиции, Мартин выпрямился и сурово взглянул на парня.

– Уйди, – велел он, хмуря широкие черные брови. – Ты не понимаешь, что делаешь.

– А ты сам-то понимаешь!? – нагло усмехнулся парень. Прижав кулаки к бедрам и растопырив локти, как только что делал сам Мартин, он замахал ими, изображая прогуливающегося петуха. – Ку-кареку!… Ку-карекууу!…

От такого брови монаха взлетели вверх, а рот изумленно раскрылся. Все, что он мог, это стоять и наблюдать за ужимками парня, давя в себе нарастающий гнев. Мартин просто не знал, что на подобное можно ответить: он никогда в жизни не сталкивался с мальчишками.

– Эй, ты совсем очешуел!? – вдруг раздалось из толпы.

Распихивая людей, кольцом окруживших монаха, к центру пробиралась девица. Мартин узнал в ней ту долговязую, которую заставляли прясть.

Ужасно нескладная, длинная и тонкая, как тростинка, она распихивала всех острыми локтями, не переставая ругаться.

– А ну разошлись, столпились тут, как овцы!…

Наконец, девица пробралась к монаху. Это была истинная северянка, со светло-серыми глазами и почти прозрачными тонкими волосами. Она посмотрела на него, тряхнула коротенькими косицами вдоль щек, и, вздернув длинный острый нос, прошла мимо – прямо к парню, который все еще кукарекал.

– Это же божий служитель, ты что устроил!? – возмутилась она. – Хочешь молнию в башку получить!?

– Опять дылда лезет!… – крикнул кто-то из толпы.

– Ох ей сейчас от Ухаря достанется…

– И что ты мне сделаешь, сосна облезлая!? – фыркнул парень.

Не стоило ему этого говорить: девица сморщила веснушчатый нос и, тряхнув двумя короткими тонкими косицами, так что те ударили по щекам, бросилась на забияку с кулаками. Парень ничуть не растерялся, легко увернулся от первого кулака и, схватив за одну из косиц, дернул вниз. Взвизгнув, девица наклонилась вслед за косой, но перед этим вцепилась в рубаху парня, потащив его за собой. Началась драка.

Мартин стоял в метре от дерущихся, широко раскрыв глаза: первые секунды он просто не понимал, что перед ним происходит. Однако крик девчонки привел его в чувства.

Шагнув к сцепившимся подросткам, Мартин схватил их обоих за вороты и растащил в стороны могучими руками, встряхнув хорошенько. Однако, двое не собирались сдаваться, они вырывались, тянулись к другу, цепляясь за волосы или одежду, не прекращая при этом рычать и ругаться.

– Блохастый петух!…

– Прыщавая дылда!…

– Сопля зеленая!....

– Молчать! – рявкнул монах, тряхнув их еще сильнее.

– А ну отпусти меня, ты, черномазый хрен!… – взвизгнул парень.

– Да, отпусти, я ему еще наподдам!… – рычала девица.

Мартин беспомощно взглянул на селян, но те стояли и с интересом наблюдали за происходящим. В конце концов монах не придумал ничего лучше, чем откинуть паренька к мужикам покрупнее, а девицу оттащить себе за спину.

Однако, мужики не стали останавливать взбеленившегося подростка, и он снова бросился к девице, которую монах с трудом удерживал за спиной. Парень рычал, словно бешеная собака, едва не брызжа слюной. Мартин пробовал отойти от него, велел прекратить, но тот не слышал, только пытался добраться до девчонки – звереныш словно загрызть ее собирался! Не выдержав, монах с размаху ударил его по лицу, так что подросток отлетел на несколько метров и повалился на землю.

Прошла секунда, затем другая… парень не вставал.

– Ты что, грохнул его!? – воскликнула девица, вырвавшись из рук Мартина. – Совсем у тебя крыша отъехала!?

Селяне, стоявшие до сих пор словно истуканы, после этих слов ожили. Поднялся крик, все бросились к лежащему на земле парню.

Монах, совершенно ошеломленный произошедшим, стоял пару секунд на месте, а потом тоже поспешил к телу, расталкивая селян.

– Да отойдите!.. – рявкнул он, когда его попытались оттолкнуть. – Я могу помочь!

– Помог уже!…

– На детей бросаться вздумал, ирод!

– Ребенок!? – изумленно воскликнул Мартин, высоко подняв брови. – Да это бешеный пес!

В конце концов ему удалось растолкать жителей деревни. Добравшись до паренька, он уселся рядом. Секунда, и монах уже смотрел на изнанку мира, тщательно изучая кружево парня.

– Жить будет, – проговорил он, проведя ладонью над его головой.

Призвав внутреннее пламя, монах глубоко вздохнул и попробовал коснуться им помятого участка кружева. Однако, после такой вспышки гнева огонь стал непослушным и слабым: хватило только на одну неяркую искру.

Мартин разочарованно вздохнул. Его сила шла не от бога, а лишь от него самого. Теперь, когда медитация, призванная укрепить внутренние каналы, была прервана, а кружево кипело от гнева, ни о какой созидающей силе и речи быть не могло.

– Проспится и придет в себя, – сказал монах, поднимаясь. Стоило ему отойти от паренька, как к тому сбежались причитающие женщины. Громче всех голосила мать непутевого чада.

– Знаешь, шел бы ты отсюда, – недобро проговорил староста, приблизившись к монаху. – Ребенка уложил, совести у тебя нет! Не рады тебе здесь.

Мартин оторопело посмотрел на старосту.

– Но ведь он сам драться лез, все видели! – возмутился он. – Он первый начал!

– Тебе что, пять лет!? – воскликнул мужик. – Ты, бычина окаянный, на кого руку свою пудовую поднял!?

Мартин только взмахнул руками.

– Да он девицу хотел побить! Мне надо было стоять в стороне!?

– Ха! Инга сама не цыпленочек, тоже мне, защитник выискался! Иди отсюда, пока цел!

Монах покачал головой, пораженно смотря на неразумного человека.

Подумать только, и это его, Мартина, в монастыре считали сумасшедшим! Да видели ли они мирян вообще, эти почтенные старцы!?

Оставаться в деревне ему уже и самому не хотелось. Не получив ни обещанной за работу еды, ни припасов, Мартин развернулся и пошел прочь из селения, к дороге вдоль леса.

По пути он пытался успокоиться, но снова и снова ловил себя на том, что возмущенно высказывает свое мнение о людях деревьям вокруг.

– Нет, ну это нужно быть такими глупцами! Они вообще видели его глаза!? Да он же одержимый, не меньше!… Как еще объяснить такое!? Бросался на меня, как взбешенное животное!… Что я должен был делать, спрашивается?

– Да ты и сам хорош, чуть не пришил этого хлюпика! – вдруг раздалось за спиной монаха.

Вздрогнув, Мартин обернулся.

За ним шагала долговязая девица с двумя короткими тонкими косичками, свисающими вдоль вытянутого лица. Она зачем-то сняла свое платье, которое висело на ней, словно на пугале, и вырядилась в рубаху со штанами. На плечах у нее болтался самодельный плащ – повязанный веревкой на шее разодранный мешок, – а за спиной висела сумка.

– Ты что тут делаешь? – недоуменно спросил монах, посмотрев сначала на девицу, а потом на деревню, еще виднеющуюся вдалеке.

– Как что? – криво ухмыльнулась девчонка. – Сбегаю с тобой!

– Ты что, сумасшедшая? – изумленно спросил Мартин. – А ну иди обратно!

– Я!? Ха! Да я понормальнее тебя буду! – фыркнула она, утерев рукавом кончик острого носа. – Пошли-пошли, нечего нам тут делать! – с этими словами она бодро зашагала дальше, уходя вперед по дороге. – Меня тут все равно не любят: девчонки дуры, а парни завидуют, что я их всех выше. Я вообще не хочу быть клушей деревенской, я наемницей буду! Путешествовать, бороться с разбойниками… ты бы видел, как я палкой махаю, очешуеешь просто!

– Я не шучу, быстро возвращайся! – говорил Мартин, устремившись за несносной девчонкой. – Мне не нужны неприятности!

– Ха! Неприятности!? – она лихо взглянула на здоровенного ишимерца, который таращился на нее глазами обиженного пятилетки. У него был такой растерянный и беспомощный вид, что Инге стало его даже жалко. – Зуб даю, ты в своем монастыре всю жизнь просидел, тебя же любой вокруг пальца обведет, как козленка неразумного! А я, знаешь ли, уже по свету побродила, с мамкой-то, пока та не померла! Так что я тебе просто необходима.

– Я повторять не стану! – заметил ишимерец, стараясь принять грозный вид.

– Да? И что ты мне сделаешь? – белобрысая девиц насмешливо скользнула взглядом по искаженному лицу монаха. – Ударишь девочку?… Или схватишь меня и принесешь обратно? И что эти придурки с тобой сделают, увидев, что ты меня куда-то тащишь!? А я им там всякого накричу, ты не сомневайся!

– Точно спятившая! – воскликнул Мартин. У него уже голова начинала болеть от бесконечных удивлений. Эти миряне, похоже, все ненормальные, и его с ума сведут, если он с ними свяжется!

– Да не дергайся ты, проводишь меня до города, а там разойдемся, как в море корабли! – успокоила его девица, хлопнув по плечу. – Я нам и еды взяла… хе-хе, целый окорок стянула у старосты, сейчас как отъедимся!

– Но я не ем мясо, – заметил Мартин, сам не зная, зачем.

– Ну и прекрасно, мне больше достанется! – тонкие губы девицы растянулись в довольной улыбке. – Меня, кстати, Инга зовут. А тебя как?

– Мартин.

– Мартин!? – она вновь рассмеялась и даже прихрюкнула от восторга. – Как гуся из сказки, что ли?

– В честь человека, который меня спас, – нахмурился монах.

– Ой, ладно, не дуйся! А меня назвали в честь батьки. Он из северных был, бородатый такой, на кораблях гонял. Мне мамка рассказывала.

– И ты тоже хочешь плавать на кораблях? Как твой отец? – спросил Мартин, вдруг заинтересовавшись. В конце концов, он сам сейчас только выбирал свой путь, и ему стало интересно, что может думать кто-то, перед кем стоял такой же бесконечный выбор.

– Ты что, с плана богов свалился? Я же девица! Кто меня в дальнее плавание с мужиками-то возьмет?

– А разве нет женских кораблей?

– Нет, конечно!… – глядя на его искренние глаза, Инга прыснула. – А сколько ты говоришь, в монастыре просидел?

– С пяти лет, – гордо ответил Мартин, не подозревая подвоха. – В шесть меня привезли сюда, в закрытый мужской монастырь Клевора. Между прочим, один из самых уединенных! Для монахов большая честь поселиться в нем, не всем это разрешают.

– Ооооо, дааа…. – протянула Инга, покачав головой. – Весело тебе по жизни будет.

– Почему?

– Да так вот мне кажется почему-то.

Они шли дальше, Мартин старался уложить происходящее в голове, у него это плохо получалось. Девица все еще шла рядом, прогнать ее не получалось… что за безумный день?

Через несколько минут он обеспокоенно обернулся назад: ему пришло в голову, что за ними могут отправиться селяне, заметившие пропажу девчонки.

– А тебя точно не будут искать?

– Да они все мечтали от меня избавиться, – уверила его Инга. Молчание ей не очень нравилось, и теперь, раз уж Мартин сам спросила, она решила рассказать ему о своей жизни. – Дело-то как было? У меня мамка бродячей была, ведьма и все такое. Не темная, слава всем Богам, но и не светлая. Она все как-то с водой лучше управлялась. Она когда-то на кораблях служила, там с отцом и познакомилась… ну как сказать, познакомилась, хе-хе? В общем я не понаслышке знаю, что женщинам на кораблях лучше не плавать. Так вот она со мной на руках и отправилась по земле бродяжничать, зелья там какие продавала, фокусы на ярмарках показывала. Так было пока она не заболела года четыре назад. Мы остановились в этой деревне, там-то она и померла, бедная. Деревенские меня к себе-то, конечно, взяли, но каждый день едой своей да тряпками попрекали, мол, я у них объедала безрукая. Так что ты не переживай, они только рады будут, что я ушла!

– Так ты правда путешествовала? – заинтересованно спросил Мартин спустя время.

– Да, половину Рашемии с мамкой обходила, как-то раз даже на границе с Тангеем была, – кивнула Инга тоном бывалого путешественника, разговаривающего с ребенком. – Я всякое видела. Однажды мы даже нашли в лесу живую птицу хаарь, представляешь?

– Здорово, – кивнул монах. Он читал о птицах хаарь, это были большие и величественные создания с перьями словно из металла. Они умели прятаться за удивительными иллюзиями.

– А ты сам куда идешь?

– Я пока не знаю, – Мартин пожал плечами. – Но я всю жизнь хотел попасть на гору Ард. Может, туда и отправлюсь.

– В рабство к сенари, то есть? – усмехнулась Инга. – Эти проклятые мутанты никого на свои земли не пускают, разве что в ошейниках…

– Может, они пустят к себе монаха? – он пожал плечами.

– А как ты вообще в монахах оказался? По тебе же сразу видно, что ты родился на другом конце материка!

– Это долгая история.

– Ну я же тебе свою рассказала!

Спорить с таким аргументом Мартин не мог, и принялся рассказывать. Говорил он не обо всем, но, когда закончил, уже начало темнеть и пора было устраиваться на ночлег.

Они свернули с дороги в лес, где Мартин отыскал полянку поровнее и стал расстилать на земле свое одеяло, которое всегда носил, перекинув через плечо как большой шарф.

– Э, ты куда это укладываешься? – возмутилась Инга, глядя на то, как монах ложиться на свою худую постель. – А костер? А ужин?

– Да кто ест на ночь? – удивился Мартин.

– Я ем! А ну давай поднимайся, нечего тут лежать! – она легонько пихнула лаптем широкую спину ишимерца. – Я есть хочу!

– Ешь свой окорок, – проворчал монах, уворачиваясь от очередного тычка.

– Сырой я его есть буду, что ли!? Я поджаренный хочу с хлебом, только об этом и мечтала всю дорогу! Ну, Мартин, вставай!…

Делать было нечего, пришлось Мартину подниматься, собирать сухие ветки и потом разводить огонь. Святое пламя не слушалось, – уж слишком он был зол и сосредоточиться не выходило, – но зато девчонка додумалась прихватить с собой кремний.

– А это нормально что у тебя так святая сила пропадает? – спросила Инга, настороженно разглядывая нахмуренное лицо монаха, смотрящего на огонь. Ведь что-то в нем было не так… совсем не так, как в других церковниках. – Погоди-ка! А тебя из монастыря-то часом не выгнали!? – проговорила она, и ее длинное белое лицо озарила догадка. – Точно, не бывает же странствующих монахов! Ты что, убил там кого-то со злости, как этого Ухаря несчастного?

– Никого я не убивал, – проворчал Мартин, и его брови сомкнулись на переносице. Теперь он окончательно рассердился. – Костер у тебя есть, теперь оставь меня в покое.

– Так выгнали значит! – выдохнула Ингла, провожая спину монаха пораженным взглядом. – Очешуеть! А за что? Ну скажи, я же теперь не усну от любопытства!…

Однако, любопытством ей все же пришлось помучиться. Стоило монаху улечься на плащ, как он тут же крепко уснул. Инга пыталась его разговорить, но в конце концов оставила бедолагу в покое и принялась кусок за кусочком поджаривать свой драгоценный окорок, держа его на веточке у самого пламени.

Когда ломтики покрывались коричнево корочкой, девчонка укладывала их на ломоть мягкого домашнего хлеба и с упоением откусывала, запивая прохладной колодезной водой из бурдюка.

Костерок трещал, ароматный дымок соединялся с запахом жареного мяса, а в небе – звезды.

Эх, вот она вольная жизнь!

Наевшись до отвала, Инга забросала костерок землей, расстелила свой плащ рядом с монахом и улеглась спать, счастливо улыбаясь своей проделке. Вот так вот и куется судьба: настоящий искатель приключений ни за что не упустит своего шанса. И она своего не упустила. Пускай эти олухи сидят в своей вонючей деревне, а Инга… Инга увидит весь мир. Так-то.

Молодая северянка уснула со счастливой улыбкой на веснушчатом лице.

Мартин проснулся перед рассветом. Первые секунду пробуждения были полны покоя и тихой радости от еще не приевшейся воли, однако потом монах услышал позади чье-то сонное ворчание, а затем с ужасом осознал, что тяжесть на плече – вовсе не свалявшийся за ночь рукав рубахи, а тоненькая ручка непрошенной спутницы.

Вскочив, словно ошпаренный, Мартин в исступлении уставился на развалившуюся на двух плащах тощую девицу.

Ее нескладное длинное тело раскорячилось, словно у тряпочной куклы, рот был приоткрыт и из него тонкой струйкой вытекала слюна. Лишившись своей не в меру большой подушки, Инга недовольно заворочалась, но вскоре скомкала себе новую из плаща монаха и продолжила крепко спать.

– Проклятье… – вздохнул Мартин, почесывая голову.

Пыльцы защекотала отросшая щетина, заставив его подумать о том, что пора бы поискать где-нибудь озеро и побриться. Лицо уже заросло так, что ни щек, ни подбородка не было видно, – это никуда не годится.

Однако об этом нужно будет думать после того, как он решит проблему с девчонкой.

В голове монаха промелькнула мысль о том, что можно просто оставить ее тут и тихо уйти. Проснувшись, она наверняка испугается идти дальше одна и вернется… однако уже в следующую секунду Мартин понял, что его план не сработает. Испугается она, как же! Отправится дальше одна, и только Боги знают, что с ней может случиться по дороге, да и в самом городе. Нет, это не дело, бросать ее тут одну.

Монах стоял над спящей девчонкой и рассуждал.

Может, пристроить ее в женский монастырь? Хотя сбежит она оттуда, это же ясно, как день.

Отдать в подмастерья швеям? Кажется, в городах должны быть швеи и им наверняка нужны помощницы. А Инга как раз умеет прясть. Точно! Будет жить в городе, деньги получать, может, и успокоится. Так он и сделает.

Приняв решение, – как ему показалось, очень удачное, – Мартин удовлетворенно кивнул и отправился на утреннюю медитацию подальше от места привала. В этот раз ему ничто не должно мешать.

Когда он вернулся, Инга уже поднялась и суетилась у костра, заканчивая готовить завтрак. Мартин отметил, что костер эта паршивка развела сама.

– Держи! – сказала девица, гордо протягивая монаху деревянную миску с недоваренной пшенной кашей. – Сама приготовила!

– Да неужели? – усмехнулся Мартин, принимая неожиданный завтрак. – А я подумал, медведи сварили… у них бы лучше получилось.

– Чего ты там бормочешь!? – возмущенно протянула Инга, отстранившись от костра и угрожающе взмахнув большой деревянной ложкой. – Ешь давай и спасибо не забудь сказать!

– Спасибо, Инга, – улыбнулся монах, засовывая в рот пригоршню каши.

– То-то же, – криво усмехнувшись, девица вернулась к костерку, где на веточках поджаривались последние ломтики окорока.

После завтрака они вернулись на дорогу и продолжили свой путь.

Прошел день, затем другой, так они и шли по дороге, болтая, о чем в голову взбредет. Инга была первым языком на деревне и теперь, найдя свободные уши, не умолкала ни на час. Мартин, который в жизни не говорил ни с кем по душам, нашел в общении с девчонкой совершенно новый вид удовольствия: быть выслушанным.

Он и сам не заметил, как принялся рассказывать ей все свои мысли, все сомнения. И хотя Инга ни слова не понимала, когда Мартин начинал говорить о каких-то там кружевах и энергиях, но всегда с уважением кивала, когда он смотрел на нее, или хмурилась, когда монах что-то осуждал.

До города пешком идти было не меньше месяца: еще бы, их двоих угораздило очутиться в самой глуши Рашемии! Эти места даже не на всех картах были отмечены, как заселенные.

Спустя несколько дней у Инги закончилась человеческая еда, а питаться росой, грибами и солнечной энергией ей пока не хотелось. Им пришлось остановиться в одной из небольших деревень, разбросанных вдоль единственной в этой части страны дороги. Инга представила своего путника селянам едва ли не как святого, после чего договорилась с жителями, что Мартин освятит все дома в селении. За это жители снабдили их едой, дали необходимые в путешествии вещи, а сверх того еще и посох подарили – незаменимая вещь в путешествиях.

Посох это был что надо, из сердцевины молодого дуба, сухой и тяжелый. Поначалу Инга решила забрать его себе, но быстро передала эдакую тяжесть монаху: весил он не меньше пятнадцати килограмм. Мартин, как ни странно, согласился. Позже выяснилось, что монах умеет с ним обращаться, да еще как! Оказалось, часть его так называемых «практик» включала в себя упражнения с длинной палкой. И хотя Мартин клялся, что махать двухметровым пятнадцатикилограммовым шестом нужно исключительно для поддержания энергетических балансов, Инга решила, что, если им попадутся разбойники, ее ишимерский приятель превратит их в кровавые лепешки одним своим ударом.

Разбойников, правда, в лесах им так и не попалось, к глубочайшему разочарованию девчонки.

Когда они наконец-то дошли до города, остановились там на несколько дней. Мартин, не знающий о гостиницах и понятия не имеющий, где взять денег, наверняка ночевал бы в грязи в какой-нибудь подворотне. Но Инга быстро сориентировалась, нашла ему пару подработок, – благо, в последние дни монах был спокоен и умиротворен, потому белое пламя буквально лилось из его пальцев. В итоге у них набралось монет на ночлег, да еще осталось на теплые вещи и обувь.

Разумеется, никаким швеям Мартин свою спутницу не оставил. Он заговорил было об этом, но, когда Инга отказалась, принял ее отказ едва ли не с облегчением. Монах не признавался в этом даже самому себе, но за месяц пути он успел сильно привязаться к нескладной девчонке.

Помимо необходимых вещей они с Мартином купили карту и, устроившись в одном из трактиров, стали думать, куда идти дальше.

– Может, отправимся к тебе на родину? – предложила Инга, разглядывая карту материка. – А что, Ишимер интересная страна! – продолжила Инга. – Я слышала, там все узкоглазые прямо как ты!

Мартин с трудом оторвался от кружки холодного молока, которое с детства обожал до трясучки, и взглянул на карту.

– Туда идти полгода.

– А ты что, торопишься куда-то? – усмехнулась Инга.

– Да нет, – Мартин пожал плечами. – Но, может, остановимся где-нибудь на зиму?

– Это в монастыре каком-нибудь, ты хочешь сказать? – Инга скривилась. – Я там с тоски загнусь!

На самом деле он уже давно думал о том, что есть вещи, которых ему начинало сильно не хватать.

– Ну, в монастыре святого Андрея есть множество интересных книг, – проговорил Мартин, осторожно подбираясь к интересующей его теме. – Я давно хотел прочесть один труд про вымершую древнюю расу и там как раз есть последний экземпляр, написанный еще леннайями…

– Так зачем нам сидеть в монастыре, господин любитель древних леннайев? – фыркнула Инга. – Пошли прямо к ним в лес! Они в отличие от сенари людей любят и к себе с радостью пускают, особенно служителей Клевора! Ха, еще бы нелюди попробовали вашего брата куда-нибудь не пустить…

– Но до леса светлых леннайев идти еще дольше, чем до Ишимера!

– Вот и отлично, мир посмотрим по дороге! – заявила Инга, сияя энтузиазмом. – Гляди, сначала мы идем к Великим Равнинам, потом оттуда на корабле через море Нинаке в Ишимер, из Ишимера в Финью, а там в Агирад и прямиком к леннайям!

– Или через всю Рашемию на другой конец материка, тут ближе…

– И смотреть всю дорогу на эти сосны с березками, да зад морозить!? Нет уж! Вперед к Великим Равнинам, где живут птицы хаарь и дикие ведьмы! А почитать мы тебе что-нибудь в дорогу купим, ты не переживай.

С этими словами Инга принялась складывать огромную карту, показывая тем самым, что разговор окончен. Мартин вернулся к своему стакану с молоком, безропотно приняв очередной решение пятнадцатилетней северянки, – как и множество раз до сих пор.

Тем же вечером они составили маршрут своего большого путешествия, а с утра пораньше отправились в путь. Ничто не держало их на месте, никакие страхи или обязанности не могли заставить их обернутся назад. Две вольные птицы, позабытые всеми на свете, они шли вперед, не задаваясь никакой особенной целью. Шли только ради самих себя.