Своё предназначение

Раздел 18

Наташа залпом выпила вино из фужера.

– Обещай, Воронов, что дослушаешь меня до конца, как бы тяжело тебе не было…

– Обещаю, – не задумываясь, сказал Володька.

– И ты поверишь мне? – она нагнулась, чтобы ещё налить вина.

– А ты хочешь меня обмануть? Зачем?!

– Ну, мало ли…

Девушка слегка захмелела, и Володька это увидел.

– Тогда и ты мне обещай, Наташ…

– Всё, что угодно, – вдруг выпалила она и, улыбнувшись, спрятала лицо за волосами. – Прости, я немного пьяна… но мне нужно.

– Обещай, что расскажешь всё. Не утаивая, – попросил Володька.

– О, узнаю друга Воронова, – засмеялась Наташа. – Неисправимого романтика, свято верующего в нерушимость дружбы.

Она тряхнула головой, убирая волосы с лица.

– Ладно, слушай… Вот, блин, не знаю с чего начинать… Начну с Валерки… Ты же знаешь, кто их родители?

Володька кивнул.

– Да. Они по загранкам часто мотались.

– А ты не замечал их высокомерие по отношению к другим?

– Да нет, – пожал плечами Воронов. – Мы и дома то у них были всего раз – когда Валерке шестнадцать исполнилось, помнишь? Тогда Лариска надюдюкалась вина, и ей было плохо.

– А Володька стоял над ней и держал тазик в ванной, – продолжила Наташа. – Пока Лариска, стоя раком и сверкая труселями, проблюётся… А потом вы закрылись в маленькой комнате… Воронов, ты дурак?!

– Ты о чём?! – удивился он.

– Что вы там делали?

– Ничего, – Володька не понимал. – Я успокаивал её, говорил, что со всеми бывает.

– Три часа успокаивал?!

– Она попросила не уходить и заснула. Держала мою руку, а я смотрел в окно… Охренеть! А вы все что подумали?!

– Неважно! Главное – что подумал Валерка и его с Лариской родители…

– А что? Лариса не объяснила им, как было?

– Вот именно, что объяснила… только так, как ей было надо. Она до этого переспала с каким-то дипломатом и задержка у неё образовалась.

– Какая задержка?

Наташка поперхнулась вином:

– Воронов, ты ещё мальчик?!

– Не твоё дело, – обиделся он. – Кстати, ты откуда знаешь такие подробности про Лариску?!

Она вмиг погрустнела.

– Не торопись, Володя. В общем, их родители устроили после нашего ухода маленький скандал. Даже грозились заявление в милицию написать, но вспомнили, что Лариске восемнадцать и дело может обернуться совсем в другую сторону. Свидетелей-то было хоть отбавляй. Все видели, как Лариска напилась и потащила тебя в комнату. Ты же не пил вообще. Тут Валерка сказал, что со всеми поговорит и попробует дать денег, чтобы показания дали в пользу Лариски. Кстати, Мишка, Витька и Танька согласились…

Володьку бросило в пот.

– А почему я об этом не знал?!

– Потому что у Лариски всё нормализовалось, и тревога оказалась ложной. Но после этого, вспомни, мы Валерку и Лариску стали видеть гораздо реже. А Валерка затаил на тебя жуткую злобу. Он и так тебе завидовал. Их родаки погоревали, конечно, что дочь уже не девочка, да ещё от какого-то мужлана неотёсанного, но смирились. Тем более, связь то вы не поддерживали.

– А у меня самого в лом было спросить?

– О! Так низко опуститься они не могли, – громко засмеялась Наташка. – Ты же «чернь», и отец у тебя – автослесарь.

– А почему Лариска про дипломата не рассказала? Вот была бы выгодная партия.

– Дипломат тот друг Ларискиного отца, покровитель, да ещё женатый на дочери партийного «шишки». Представь, какой вышел бы скандал.

– Допустим, – Володька все же понимал главного. – А почему меня выбрала Лариска?

– Ну, ты же у нас Мать Тереза и «самый главный друг». Всегда всё думали, что твоя дружба небескорыстна… кроме меня и Ленки.

Тут она, видимо, испугалась, что сболтнула лишнего и замолчала, но Володька был погружен в свои мысли.

– А как потом Валерка выкрутился перед Витькой, Танькой и Мишкой?

– Просто. Он сказал, что устраивал им проверку на дружбу. Типа, он – твой самый близкий друг, и, вообще, ничего между тобой и Лариской не было. А вот они!..

Она снова глотнула вина, неловко вытерев губы.

– Наташ, может хватить пить? А то будешь, как Лариска, над ванной «каркать» кверху попой.

– А тебе не нравится моя попа?

Она как-то шустро подвинулась к нему.

– Перестань, – отстранился Володька. – Я не сравнивал…

– Вот какой же ты, Воронов, – девушка печально сморщилась. – Между прочим, я в тебя влюбилась ещё в двенадцать лет. Помнишь, как ты лазил со своего балкона на мой, когда я ключи дома оставила и сидела – рыдала на лавочке? А Юрка с Мишкой тебя страховали. Я сидела на твоей кухне и тряслась от страха. Но не за тебя, а то что родители устроят мне взбучку, когда с работы придут. Потом думала, что ты этот сделал, чтобы я помогала тебе по химии, потом ещё что-то удумала, а потом… влюбилась. И все об этом знали. Кроме тебя, конечно… После истории с Лариской я готова была тебя растерзать! Ух! Какие планы мести я выдумывала – обхохочешься. А потом, когда всё улеглось, я ругала себя. Потом, когда ты завел себе подружку, кажется Свету, я пряталась на балконе, когда ты её приводил к себе и тихо билась в истерике. А когда ты ушел в армию, я на Мишкиных проводах тупо отдалась Валерке…

– Что значит «отдалась»? – не понял Володька.

– Трахнулась! – со злостью ответила Наташа. – Так понятней? Выпила, и разговорилась… а он ласково так успокаивал, как ты… но за руку не держал, а повернул на живот и… ещё приговаривал – «вот тебе, Воронов!». А мне больно и тошно было. Я потом убить себя хотела…

Последние слова она проговорила едва слышно.

– Валерка же в институт поступил, папаша его пристроил от армии откосить. Вот он там своим ребятам в группе обо мне рассказал – какая я… как жопой верчу, как сосу… и всё такое. Они и повадились мне названивать, приходили даже. Отец одного с лестницы спустил, а мне оплеух надавал… А Витька всё это видел и слышал. Да они с Валеркой часто пили вместе, как Витька со службы вернулся. Я его как-то спросила – чего ты пить стал? А он в ответ – не твоё дело, проститутка…

Володька молчал. Он не мог поверить в то, что она говорит. Не мог – и всё. Это было за гранью его понимания.

– Валерка нашкодил где-то сильно, и ему засветила тюрьма, – продолжала Наташка. – Вот родители и отправили его служить. Он вообще какой-то невменяемый стал – пил много, и глаза у него, будто горели. Лариска пригласила нас с Ленкой и Любкой на проводы. Прямо просила слёзно, типа, народу будет много, и я одна не справлюсь, а собирались на их даче – квартира всех не вместит. Любка согласилась сразу – она ещё та любительница шумных компаний, Ленка заколебалась, а я – в отказ. Лариска и говорит Ленке, мол, чего ты – поможешь мне и обратно домой, если захочешь. Продуктов дадим, всё равно не съедят. Ну, ты знаешь какие продукты – колбаска, икорка, балычок, фрукты. Ленка и согласилась, дура…

Наташа поставила пустой бокал на столик и потянулась к бутылке. Воронов резко поймал её руку и медленно отвел в сторону.

– Когда я уйду, ты сможешь напиться до посинения. Я не буду на это смотреть.

– А ты уйдешь?

Володька отпустил руку девушки, и устало вздохнул:

– Чего ты хочешь?

– Ну-у, – ответила она, вытянув губы бантиком, – чтобы ты успокаивал меня…гладил…

Наташа мечтательно прикрыла глаза.

– И когда придут твои родители, то вышвырнут меня с балкона… правда, на балкон соседний, – добавил он.

– Ты дурачок, Воронов, – расхохоталась весело девушка. – Вот почему с тобой так легко и непросто? Мои родители на даче, и приедут через три дня.

Она медленно подвинулась к нему, прикусив нижнюю губу, и прошептала:

– Так что, я вся твоя, Володька…

Теперь засмеялся он. Первый раз после прихода домой.

– Ты чего?! – обиделась девушка. – Как Лариску наглаживать, так…

– Наташка, прости, – смеясь, ответил он. – У тебя так здорово получилось соблазнить меня, что я растерялся. Может тебя и в ванной поддержать?

Она вдруг стала серьёзной и, как показалось Володьке, трезвой.

– Нет. В ванную я пойду одна. А ты, пока, раздвигай диван – бельё в шкафу…

– Наташ?! – он неподдельно удивился.

– Что? Ты обещал, что не уйдешь, пока не выслушаешь меня?

– Обещал, но диван-то зачем раздвигать?

– Ты услышал всё, что хотел? Если да, то можешь идти – я тебя не держу.

– Ты, Наташка, зараза! С диваном – это шантаж!

Она встала и, дернув плечом, пошла в ванную. На полпути остановилась.

– Володь, ты ещё и разденься, и… ложись лицом к стене – я тебя стесняюсь.

После этих слов девушка медленно, стоя к нему спиной, скинула платье.

Воронов улыбнулся, выскочив из воспоминаний. Потом себя мысленно отругал – вместо того, чтобы думать о деле, он вспоминает тот вечер с Наташкой. А, впрочем, почему нет? Тот вечер был запоминающийся.

Володька разделся до трусов и лег под невесомое одеяло, повернувшись лицом к стене. В ванной шуршала вода, а к комнате на фотообоях пухлый Купидон целился в Воронова.

«Чёрт, это же комната родителей и их диван», – подумал он, – «Вот будет, если они неожиданно вернуться».

Он осторожно повернулся и посмотрел на часы, висевшие на стене. Стрелки показывали полпервого ночи.

Вода в ванной стихла. Показалась узкая полоска света и Наташа, шлепая ступнями о паркет, подошла. Володька затаился. Потом она осторожно легла рядом, он даже почувствовал прикосновение к спине её груди. Подвинулся к стене ближе, поскольку это прикосновение словно обожгло. Девушка тихо вздохнула и стала с легким нажимом водить ладонью по его спине.

– Так нечестно, Воронов, – прошептала. – Это ты должен меня гладить.

Он немного повернулся к ней.

– И как я буду это делать? Спиной?

Она хихикнула. Он выдохнул и сел, облокотившись на подушку. Наташа, сначала испуганно потянула одеяло на себя, потом, увидев глубокую борозду на его предплечье, вытаращила глаза. Выползла из-под одеяла, совершенно не стесняясь обнажившейся груди, и провела пальчиком по шраму.

– Блин, Володька! Тебе было жутко больно!

Он поднял подбородок, стараясь сдержать слезы. Да, ему было больно. От того, что те, кого он считал друзьями, с кем в юности делил свою радость и горе, а порой и кусок хлеба, сделали ему больно. Причем знали, что делали.

Воронов посмотрел на Наташку. Она со стоном уронила голову на его грудь и заплакала.

– Володя, прости меня!

Он погладил её волосы и плечи.

– Не стоит извиняться, ты мне ничего не обещала. Это ты меня прости. Я не знал про твои чувства.

Наташа постепенно успокоилась, и села рядом, прикрыв одеялом грудь.

– Я не знаю, что произошло на даче, но время шло, а девчонки не возвращались. За Любку я не беспокоилась – она всегда умела за себя постоять. А вот Ленка… была по уши в тебя влюбленная. Постоянно твердила, что ты придешь, и у тебя с ней всё будет хорошо. Что Света не та, которая тебе нужна, а вот её – Лену, ты знаешь и дружишь с детства. И эта бубнилка начинала раздражать, поскольку Ленка включала её, где попало. При нас, при родителях и при Валерке. Один раз он прямо сбесился – набросился на Ленку чуть ли не с кулаками, еле оттащили. И вот стою я на балконе ночью и смотрю на Ленкин подъезд. А тут твой отец вышел покурить. Мы поболтали немного, а я сдуру, и сказала про дачу и Валеркины проводы. Дядя Жора занервничал, сел в машину и куда-то уехал. Вскоре вернулся. Машина у подъезда встала, и я увидела, как он Ленку на руках отнес к вам домой. Потом среди ночи, с дежурства, Ленкина мать приехала и то же – к вам. Тут и мой папа проснулся, на балкон вышел, и они с дядей Жорой шептались. А уже утром Валеркин отец приехал – до вечера у вас проторчал. Из подъезда вышел прямо прибитый какой-то – смотрит себе под ноги и идет так тяжело, тяжело. А Ленку я больше не видела, мой отец сказал, что к бабушке её отвезли. И спокойно так сказал – без нервов.

– А Люба что сказала?

– Она утром вернулась, и спать сразу улеглась. Я потом спрашивала, а она только рукой махала – ничего не видела, ничего не слышала.

Наташа замолчала и как-то робко посмотрела на Володьку.

– Откуда ты знаешь подробности? – спросил он, не глядя на неё.

– От Лариски. Это было на Валеркиных похоронах.

– И как ты туда попала?

– На похороны, Володь, не приглашают… Лариса умоляла простить её брата. Говорила, что Валерка сам вызвался поехать в Чернобыль – грехи искупить.

Воронов встал с дивана, стараясь не задеть девушку. Молча взялся за рубашку. Наташа смотрела на него блестящими глазами, уткнувшись лицом в край одеяла.

«А ведь какое мужество надо иметь, чтобы всё это мне рассказать» – подумал Володька, и спросил:

– Чем я могу тебе помочь?

– Женись на мне, Воронов…

Рубашка выскользнула из его пальцев, и он сел на край дивана, позволив Наташе себя обнять.

– Слушай, а ты как это представляешь? Я, вообще-то, только вчера приехал домой. А сегодня узнал, что я, типа Мать Тереза, и меня можно обмануть, предать и подставить и потом, в этом же и обвинить. Валерка был моим другом, и его зависть – это его проблема, а не моя. И если бы он тоже считал меня своим другом, то рассказал бы о проблеме, а там мы бы подумали, какой найти выход. Но он, видимо, считал меня своим соперником, правда, не понимаю в чём. Ты, Наташ, тоже мой друг… и нашла в себе силы рассказать о том, что тебя тревожит, беспокоит и … согласись, что мне нужно всё обдумать.

Она резко отстранилась.

– Уходи, Воронов… Думай, блин! Робот чёртов! Ну вот почему все бабы в тебя влюбляются?! Помню, Алка специально молотком по крану шандарахнула, когда вы на лавочке под её окнами на гитарах играли. Закричала, аж на весь двор – помогите, вода хлещет! И Воронов наш к крану, как Матросов на амбразуру, да и ребята за ним… А девчонки потом, тряпками воду собирали, когда весь мокрый Вова кран все же починил.

– Так починили же, в чём проблема?! Слесарь пьяный в каморке спал – мы не добудились. Кстати, а зачем Алла по крану молотком долбанула?

– Да чтобы ты пришел к ней!

– Бред какой-то…

– Просто так ты бы к ней не пришёл.

Володька ничего не сказал. Он думал. Вздохнув, поднял рубашку с пола.

– Просто так, Наташа, меня никто не звал…

Теперь задумалась она. И действительно, Володьку всегда звали, когда нужна была кому-то помощь. А он собирал всех на своей кухне часто просто так, чтобы поболтать, а тётя Люда всю толпу кормила. И то место стало своеобразным символом. Даже после того, как Наталья забеременела от Валерки, то она пришла именно на кухню – к Володькиной матери. Конечно, Людмила Александровна пошла к Наташкиным родителям, и всё рассказала, но это было уже не страшно.

– Володя, не уходи, пожалуйста… просто, останься.

Догоревшие свечи ещё отпускали легкий дым, и летний ветерок раскачивал тяжелые шторы, когда Володька с Наташкой заснули. И ему стало очень спокойно, будто прохладное тело девушки, прижавшейся к нему во сне, позволило его сознанию обрести безмятежность. Хотя бы на одну ночь.

Воронов вскочил с кровати, будто его ударило током. Вот сейчас он не мог позволить себе такую безмятежность. Надо срочно найти мотивы поступков Древних и разгадать, наконец, этот ребус с его предназначением.

Их главный мотив понятен – руками самих же жителей планеты уничтожить цивилизацию индивидов и вернуться на Землю. Как они говорили – в свой дом. Тогда для чего столь сложный и многолетний эксперимент?! Ведь сколько не было бы войн, человечество только увеличивается в своём числе. Значит, Древние что-то не продумали или… им кто-то всё время мешает. Тогда – кто?

Пока Воронов не знал ответа.

Он проснулся от прикосновения теплых губ – Наташка сидела рядом с ним одетая и, склонившись, целовала его в висок.

– Мне на работу и я не хотела тебя будить. Слушай, Воронов, я такая бодрая! Но, клянусь, ночью между нами ничего не было. Это твоё тело, как батарейка.

Она посмотрела на ручные часики.

– О, я опаздываю. Завтрак и кофе на кухне – поешь. Если уйдешь, то просто захлопни дверь. Свой рабочий телефон я записала на листочке и положила в прихожей. Надумаешь – позвони.

– О чём я должен подумать? – не понял он спросонья.

Она сверкнула карими глазами.

– Воронов, не зли меня!

– Ладно, ладно, уходи. Я о чём-то подумаю…

Наташка быстро убежала, погрозив ему кулачком.

Володька встал, потянулся, взглянул на стену. Ему показалось, что Купидон над ним усмехается.

– Да пошёл ты, – брякнул Воронов и зашагал на кухню, почёсывая спину.

Он поел, помыл посуду и, проходя мимо Наташкиной комнаты, заглянул в неё. Не сдержался. В комнате царил девичий беспорядок – разбросанные вещи и запах туалетной воды. На узкой кровати со смятым покрывалом почему-то лежало нарядное цветастое платье и тонкие кружевные полоски. Около кровати стояли изящные кремовые босоножки. Володька почесал затылок, прикрыл дверь и решил немного прибраться в комнате родителей – убрать угощение со столика и положить бельё в шкаф.

Убирая одеяло на нижнюю полку, Воронов заметил почтовый конверт и машинально придвинул его ближе, чтобы рассмотреть. На конверте крупными буквами было написано – для Вовки.

«Для какого Вовки?» – подумал он, рассматривая запечатанный конверт. На ощупь в нём что-то лежало, похожее на несколько листов бумаги. Володька хотел положить его обратно, но задумался. Наташкиного отца звали Юра, и конверт вряд ли был адресован ему. Тётя Маша – Наташкина мать тоже не стала бы хранить «послание» в таком месте, если была в этом нужда. Сама Наталья, наверное, тоже. Да и какой Вовка-то? Впрочем, мало ли на свете Вовок?

Но конверт неожиданно расклеился, щелкнув. Володька огляделся и увидел в баночке на туалетном столике маникюрные ножницы. Взяв их, он осторожно приподнял отклеенный язычок на конверте. Внутри лежали явно исписанные листки в мелкую клетку. Читать чужие письма в чужом доме было не привычке Воронова, но его же зовут так, как и того, кому послание адресовано, и он аккуратно вытянул краешек первого листа…

«Привет, друг Воронов. Не знаю почему, но вдруг решил тебе написать. В глаза тебе сказать я бы не решился».

Володька сел на пол около шкафа. «Друг Воронов» – так обычно обращался к нему Валерка, правда, его почерка он не помнил, да и не писали они друг другу писем и посланий. Но Володька решительно стал читать дальше.

«Ты, Володька, порядочная сволочь. Я подыхаю, а ты, наверное, живой и здоровый. Может быть, тебя и прибьёт какой-нибудь душман в чалме, но я этого не увижу. Знаешь, я ведь всегда тебе завидовал. Такой чёрной завистью. Вот почему за тобой всегда шли? Ты ведь и не умел ничего толком, но говорили всегда о тебе. Какой ты, епрст, хороший. Ладно, Ленка – дура шизанутая жила мечтами только о тебе, но Наташку то ты чем очаровал? Ты же ни хера не видел, ты ничего не чувствовал, ты же делал всё для всех, но только не для себя. Скажи, разве так можно? В общем, гад ты, Воронов!

Но знаешь, в чём вся хренотень? Когда ты ушёл в армию, нам всем стало не по себе. Все ходили какие-то потерянные, Ленка так вообще истерила каждый день. Но когда Наташка мне призналась, что любит тебя – я озверел. Прикинь, друг мой Воронов, она мне признаётся, что тебя, суку, любит! Да так любит, что готова ради тебя на всё! Ну, мы с ней и поспорили – пьяные были. Вот поверь, если сможешь конечно, что ни я, ни она никакого удовольствия от этого спора не получили, а только сплошной геморрой. Я признаю, Вовка, что сделал это ради того, чтобы её унизить. Потом я был готов землю целовать под её ногами, чтобы она меня простила, но она просто от всех отвернулась. Гордая, зараза.

У меня к тебе просьба, Воронов. Ты можешь больше не считать меня другом – мне на это насрать. Только прошу, нет – умоляю, сделай так, чтобы Наташка меня простила. Ты ведь, скотина, можешь это сделать, я знаю.

P.S. Клянусь, что Ленку на моих проводах никто не трогал даже пальцем. Лариска – сестра моя придурошная ляпнула, что в армии ты нашёл другую, и у Ленки что-то в мозгу там заклинило. А Лариска добила, сказав, что тебя грохнули душманы. Хорошо батя твой вовремя приехал, а то Ленка уже на верёвке бы болталась. Мы бы и не заметили.»

И Володька тогда понял, что время детства и юности ушло, и наступило время, когда один шаг – это компромисс в отношениях между несколькими людьми, а не только выбор его самого. Что только одного его желания недостаточно.