Глава 10

Мы в ответе за всех, известно кого, даже если они грызут мебель, писают на пол и совершают еще много всякого. Например, срываются с поводка, когда этого меньше всего ждешь. Как хочется иногда таких прирученышей взять да и стукнуть о стенку!..

Выплеск мысленного гнева не продолжался и секунды. И оказался полезным: я поняла, что должна сделать.

— Да как ты посмела⁈ — сказала я. Не крикнула, именно сказала. Но громко, четко и железно. Тоном, который я обычно применяю к низовым менеджерам, повинным в мелком воровстве или большом головотяпстве. Даю им последний шанс в моей корпорации. Вот расстаюсь — сухо и тихо.

Тон сработал. Князь, еще секунду назад удивленно глядевший на Татьяну, уставился на меня.

— Теперь не ждать тебе пощады, мерзавка, — столь же велегласно произнесла я и обернулась к князю, тотчас же сменив тон: — Правы вы, ваше сиятельство: я хуже вас подлый народ знаю, отчего опять попала в конфузную ситуацию. Нет у меня вашего таланта видеть коварство в рабских душонках.

Татьяна молчала — хоть на это ума хватило, дуре. Что же касается Бабанова-Ростовского, заход оказался удачным. Я не только отвлекла его от подозрений, но и подарила превосходство надо мной. Ведь я и богаче, и… как сказать, «душистей», «душнее», про феодала, у которого гораздо больше душ? Но сама, не дожидаясь его выводов, признаюсь, что наивней и глупей. Любые издевательства над дворовыми таких удовольствий не принесут.

— Но все же… как же?.. — недоуменно произнес он, продолжая безмолвно ликовать и наслаждаться моим комплиментом, будто перекатывал леденчик за щекой.

— Нельзя в гости без подарка являться, — с печальной улыбкой продолжила я. — Встретила дурочку, на дороге почти замерзшую. Узнала, что от вас сбежала. Привезла к вам, пообещала походатайствовать перед вами, — последние слова так смущенно произнесла, что покраснела. — Сказала, что выпрошу у вас снисхождение, тогда позволю из возка моего выйти. А подлая душа без спросу выскочила, стала Степашку-своевольника искать.

— Простите, Эмма Марковна, пощадите, ваше сиятельство, — простонала девушка.

— Ну как я могу простить тебя, чужую холопку? — развела я руками в прямом смысле слова. — Прощать да щадить тебя — хозяйское дело.

— Ты же, душенька, — сказал князь столь умильно, что содрогнулась даже стража, — больше всего моих ласк испугалась? Пощажу, избавлю от них — теперь ты мне постылая. А от наказания избавить не могу. Сейчас, гостья дорогая, вернемся в Зал Справедливости, и вы увидите, как я воздаю за дерзость. Только, — бросил он взгляд на шеф-повара, несмело маячившего в дверях, — десерт отведаем. А если спешим, могу распорядиться там же и сервировать: сладенькое вкушаем, солененькое созерцаем. Будто сердце чуяло: велел недавно ее дружка с холода в тёплышко перетащить, чтоб в забытьи душу не отдал. Чать, согрелся чуток, нам в забаву.

Я взглянула на солонку. На толстые лимонные ломтики, обрамлявшие рыбу. Представила, как жую их, заедая солью, лишь бы избавиться от тошноты. Настала решающая секунда моего плана.

— А главное-то я вам не сказала, ваше сиятельство, — произнесла чуть смущенным, неуверенным, а главное, загадочным тоном. — Не сказала, зачем пожаловала. Верно ведь, обо мне идет слух не только как об удачливой прибыльщице, но вы, должно быть, наслышаны о моих различных придумках.

— И об этом слышал, — с неудовольствием заметил князь, будто он — кот, который только что мышь скогтил, играть начал, а ему показали бантик на веревочке.

— Медициной я интересуюсь не меньше, чем паровыми машинами. Вот только с машинами просто: захотела — построила модель. А как быть с новым лекарством? На собаках пробовать — пес все же не человек.

— Верно сказали, любезная, — недобро усмехнулся князь. — Псы не своеволят, если и укусят хозяина, так разве с бешенства. Как мне неведомый медикамент испытать надо было бы, так никогда бы собаку не позволил губить.

— Потому-то я к вам и пожаловала, — проникновенно произнесла я, глядя умильно и умоляюще. — Вы можете мне помочь. Есть у меня лаборатория — камора для тайных опытов. Там недавно я особое снадобье произвела — сублимированную рептильную вытяжку на гадюках да кобрах индийских, атомизованную и электризованную. Одни мелкие зверюшки от нее тотчас оживали, даже если были дохлые, другие сразу лапки протягивали. На человечке бы проверить. На мужике, на мужи́чке, а коли на двоих, так лучше некуда.

Первые несколько секунд князь слушал без особого интереса, а когда дошло до «сублимированной вытяжки», заскучал. Зато на последних словах ожил, будто сам принял волшебный бальзам.

— На человечке проверить вам надобно?

— Пощадите, — пискнула Татьяна.

— Пощажу, коль повезет, — заскрежетал князь. — Испытаем лекарство змеиное на тебе да дружке твоем. Помрете сразу — счастье и пощада. Живы будете — обычной методой вас покараю. Эмма Марковна, от вашего лекарства человечкина плоть к розгам-плеткам, огоньку-тискам чувствительней становится?

Я поспешила заметить, что если подопытный не погибнет сразу же, то будет охвачен жизненной силой и не помрет, даже если его пилить пополам. И тут же добавила, что хочу не только испытать лекарство, но тотчас же вскрыть умершее тело и посмотреть — не озмеилось ли сердце?

Князь не успел отозваться, как заглянул еще один прислужник.

— Ваше ясновельможное сиятельство, по дому басурманка ходит!

Бабанов-Ростовский опять оторопел, а я улыбнулась — поняла, в чем дело.

— Это моя ассистентка Таснасия. Незаконная дочь преступной страсти имеретинской княгини и русского генерала, греховна тремя смертоубийствами, помогает мне в делах чудесных, понимая, что душу уже не спасти.

В эту минуту в зал вошла Настя — Анастасия, обозванная мною Таснасией. Моя презентация была правдой лишь в одной детали. Настя была плодом преступно-принудительной страсти мелкого помещика средней полосы к дворовой девке. Но стоит ли посвящать собеседника в такие нюансы?

Тем более наряд моей верной секретарши-компаньонки вполне соответствовал характеристике. Лицо девушки скрывал синтез никаба и профессиональной шапочки ниндзя — загадочно и пугающе. Настя была одета в коричневую амазонку — дамский верховой охотничий костюм. В моих вместительных возках хватало места для всякого гардероба.

Завершающая деталь облика компаньонки — длинные, почти по локоть, красноватые перчатки из бычьей кожи.

— Они ей необходимы для работы с ядами, — пояснила я, не без радости отметив, что удивление на лице хозяина дополнилось еле скрываемым страхом.

— Благодарю вас, что нашли ее и задержали, — коротко бросила Настена стражникам. — Здравствуйте, ваше сиятельство. — И, не дожидаясь ответа, обратилась ко мне: — Госпожа Шторм, я готова к манипуляции.

— Ну тогда десерт после отведаем, — заявил опомнившийся князь. — Пойдемте, применим вашу вытяжку.

Хочет контролировать ситуацию, сукин сын. Хотя она непривычна: дамочек такого облика он еще не встречал.

Хозяин что-то приказал капитану стражи, встал из-за стола и направился из залы, мы — следом. Я заметила, что караул сменился — видимо, не всей дворне, даже обряженной в псевдоландскнехтские мундиры, полагалось присутствовать при исполнении приговоров господина.

За время пересменки Настя успела немного пошептать Татьяне. Из монолога я разобрала «дура!» и «всё будет хорошо».

Каюсь, я обрадовалась, что выпила немножко вина. Небольшой кураж необходим.

Зал Справедливости был обильно освещен. Кроме романтических факелов, имелись подсвечники. Я обратила внимание, что напротив дыбы стояло кресло — вип-ложе, полюбоваться с комфортом на страдания.

Возле стены под охраной двух конвоиров стоял Степан — парнишка в белой сорочке, с мутным, почти невидящим взглядом. Когда я входила, он откинулся назад, но не успели конвоиры его выпрямить, как сам отпрянул от оштукатуренной поверхности — коснулся спиной и простонал.

Гримаса боли сменилась ужасом — Степан увидел Татьяну.

— Зачем? — выстонал он. — Мне и так не жить.

— Обоим вам не жить, голубчики, — злобно успокоил его князь. — Покараю вас за своеволье, как еще никого из мужицкого рода не карал. Зелье змеиное вам проглотить подлежит. Умрете сразу — ваше счастье. Нет — примете смерть обычных ослушников. На дыбе, под плеточками! А тебя, холопку, уж простите, Эмма Марковна, может, и утешу немножко. У древних народов девственниц казнить плохой приметой считалось.

Степан застонал, мне опять стало муторно.

— Ваше сиятельство, — вежливо, но повелительно сказала Настя, — велите смотрителю этой залы принести доску или рогожу, на которой мы тела вскрывать будем — кровь прольется.

Несчастная Татьяна побледнела и обвисла на руках стражи. Конвоир отвесил ей пощечину, девушка дрогнула, но не пришла в себя.

Мерзавцы! Хотя такой поворот на пользу нашей задумке.

Загрузка...