Не успела я дойти до кораблика, как меня догнал посыльный.
— Ваше высокопревосходительство, госпожа Эмма Орлова-Шторм, вам письмо от князя Голицына.
Сообщение было кратким. Из него следовало, что князь желает встретиться со мной в своем особняке на Фонтанке.
— Передайте, что непременно сегодня пожалую, — велела я. Не имею привычки отклоняться от маршрута — сначала больничный остров, потом князь.
Спешить к нему уж точно никаких оснований. Голицын — вельможа в полуопале. К тому же с одиозной репутацией. Друг детства старших великих князей. Главный отроческий талант — имитировать чужие голоса, этакий мальчик-попугайчик. При дворе дослужился до камергера, а когда Александр стал царем, то назначил друга Александра обер-прокурором Сената, потом — обер-прокурором Синода, а ближе к нынешним временам — министром духовных дел и народного просвещения. В юности вольтерьянец. Как министр, так и стал набожным, правда на особо мистико-сентиментальный манер. И вдобавок начальником почтового департамента.
Не любили Голицына и чиновники, выслужившие свои чины, и духовные лица — с чего это экс-безбожник над нами начальствует? Был он не женат, плюс такая репутация, что эпиграмму Пушкина даже приводить не буду. Мягко говоря, если девицу Александру Николаевичу еще доверить можно, то мальчиков лучше держать от него подальше.
В итоге на Голицына ополчилась духовная сезонная звезда — архимандрит Фотий. Предал князя частной анафеме, царь отрешил прежнего друга от основной должности, оставив только почту.
С Голицыным я уже встречалась как с представителем этого ведомства. Пробовала заинтересовать электрическим телеграфом. Не преуспела. Человек он восторженный и желчный одновременно, с неофициальным вольтерьянским девизом: всё подвергай сомнению, а пуще того — осмеянию.
Зачем же я сейчас ему понадобилась?
В таких раздумьях добралась до Чумного острова. Где, как обычно, отдохнула душой. Люди заняты добрыми полезными делами и делают их успешно.
Доктор Пичугин окончательно завязал. И уже свыкся с этим. Был полон энергии и новых планов. Его весьма завлекли мои намеки на царствующую ныне в умах медиков и ученых теорию миазмов. Одна подсказка, что незачем опрокидывать авторитеты, лучше подтвердить их высказывания гипотезой о том, что, дескать, миазмы и есть те мелкие звери в капле воды на лабораторном стекле микроскопа, — и вот уже серьезное научное сообщество гораздо благожелательнее принимает все выкладки скромного русского коллеги. В общем, Пичугин был на подъеме. И к идее сложной операции на черепе отнесся с энтузиазмом.
Василисе и не надо было объяснять, почему впереди операция особой ответственности. Просто сказала, что пациент и уснет, и проснется — она за этим проследит.
После Чумного острова пироскаф направился к Фонтанке, к особняку князя Голицына.
— Душа моя, Эмма Марковна, — улыбнулся его сиятельство сухонькой улыбкой, — как я рад, что вы не замедлили явиться. Кстати, если не ошибаюсь, из тех краев, куда недавно отбыл наш ангел.
— Ваши сведения верны, ваше сиятельство, — сдержанно ответила я, вспомнив, что ангелом принято называть государя. Конечно, не надеялась, что поездка в Польшу останется в тайне. Но все же чтобы так быстро стало известно в столице…
— Не будем тратить время на разговоры о вашем путешествии и встречах, — продолжил Голицын, — а сразу перейдем к делу. Хочу дать вам приятельский совет: совершите новое путешествие, причем желательно с супругом. Если устали от странствий — уединитесь в вашем замечательном поместье на берегу Невы. И не принимайте в нем никого, кроме лиц, принадлежащих к торговому сословию.
— Причина? — спокойно спросила я.
— Чтобы избежать далекого путешествия по предписанию.
Я промолчала, но взглянула так выразительно, что князь понял. Встал, открыл дверь, убедился, что коридор пуст. И лишь тогда сказал:
— Против вас собран сильный комплот из персон, которые недавно лишили меня влияния. Известный вам духовник, временщик всея Руси, а также… впрочем, вы должны догадаться. Этот союз родился не сегодня, но именно нынче готов к действиям и ждет только повода.
Да уж. Нерадостно. Но почему?
— Александр Николаевич, я была бы благодарна, если бы вы пояснили, чему мы обязаны неприязнью этих персон? Например, временщику в прошлом году мы оказали достаточно важную услугу…
Князь Голицын усмехнулся и заговорил тоном пожилого профессора, решившего поучить жизни студентку-первокурсницу.
— А также приняли участие в судьбе двух подневольных людей, оскорбивших временщика своей строптивостью. Граф памятлив. Что касается духовной особы, — тон князя стал презрителен и желчен, — молитвеннику и прозорливцу не по нраву ваша типографская деятельность. Он расправился со мной и намерен учинить нечто подобное с вами. А что касается главной фигуры комплота… Эмма Марковна, вы встречались в Варшаве с великим князем?
— Да, — ответила я и продолжила: — Александр Николаевич, откровенность за откровенность: вы в курсе царской воли в вопросе престолонаследия?
— Конечно в курсе, — простодушно улыбнулся Голицын. — Я в ребячестве прятал в карманах конфекты и орехи для Алексаши и Коки, как мне не ведать семейных тайн Александра и Константина? Ничего в этом нет удивительного. Другое удивительно: с какой стати вас занесло в царские семейные расчеты? Царь хочет отдать корону младшему брату в обход старшего — его дело. Так же его дело —объявлять это или держать в тайне. Но если я наблюдаю ваши потуги с улыбкой, то, — князь понизил голос, — вдова-императрица относится к вам так, как будто в комнату, где играют царские сыновья, вбежал мальчишка-оборванец и стал свистеть через выбитый зуб. Она просто еще не решила, как вывести вас из комнаты. Не разумно ли заблаговременно удалиться самим? Между прочим, я совершил ту же самую ошибку: не удалился своевременно из той сферы, которая мне чужда…
Его сиятельство печально улыбался, вспоминая собственные несчастья. А я думала о своем.
Вот что значит оставить мужа одного на три месяца. Вернулась — комплот. Но почему супруг не заметил? Увы, мой Миша, товарищ министра, остался капитаном. Правопорядок, контроль, доклады, объезды. И неумение тусоваться. Не способен он на светском рауте отойти в сторонку с кем-то с бокалом вина или присесть к компании за ломберный столик. Услышать шепотки, увидеть взгляды, заметить, как друзья общаются с врагами. Уловить атмосферу…
— Потому-то я и стал единственным российским вельможей, подвергнутым приватной анафеме…
— Александр Николаевич, — деликатно прервала я поучительные размышления собеседника, — меня не удивляет высокопоставленный заговор против моей скромной особы. Но удивляет то, что вы сочли должным столь подробно меня предупредить. Почему?
Князь опять рассмеялся. Смешком, который, видимо, сам считал добродушным.
— Откровенен буду, Эмма Марковна. Мне приятно наблюдать за вашими трудами, например типографскими. Ваши удивительные начинания, например школа в поместье, ваши чудесные механизмы… Вы напоминаете мне удивительное южное дерево с благоуханными цветами и сочными плодами, выросшее на севере. Мне, привыкшему любоваться, было бы очень неприятно однажды узреть пенек.
— Мне тоже, — ответила я, — но сейчас в опасности большое российское дерево, и каждый, кто способен предотвратить губительную бурю, должен сделать это.
Ух, Эммочка, пустилась в метафоры!
— Эмма Марковна, — сказал князь Голицын чуть суше, — один из моих давних родичей, не прямой ветки, тоже попытался спасти Россию важными преобразованиями. Он был лучшим другом царевны-правительницы, но это не уберегло его от падения и ссылки.
Я еле сдержала улыбку — когда-то мне достался билет на оперу «Хованщина». Вспомнила короткое интермеццо, как по сцене тянут повозку со столбом, к которому прикован опальный временщик Василий Голицын.
Видимо, не сдержала — тон собеседника стал уж совсем серьезен.
— Голицыны ссылок и падений не боятся. Как видите, я во власти. Царские дети не забывают тех, кто с ними проказничал. Но ваш супруг — из других Орловых. Если падете вы — вам не подняться.
Мне бы обидеться. Но в глазах князя такое искреннее сочувствие…
— Благодарю, Александр Николаевич, — сказала я.
— Не стоит, Эмма Марковна. Просто поосторожничайте.
Князь встал, я тоже. Еще раз поблагодарила хозяина и удалилась.