Ваше Сиятельство 14

Глава 10 Джин хочет джина

Идея Стрельцовой, отбросить к чертовой матери все проблемы, была хороша! С Ольгой Борисовной так я не смог бы так развлечься, потому что Ковалевская слишком сдержана и рассудительна. Она старается не совершать поступков, о которых потом можно пожалеть. Элизабет же способна легко переступить границы дозволенного и даже легко перепрыгнуть границы здравого смысла. В Элиз есть чертик, подобный тому, который живет в Талии. Но что Стрельцову значительно отличает от Талии, так это стойкое присутствие прагматична и довольно глубокой житейской мудрости. То есть если Элизабет шалит, то она при этом не теряет голову, как Принцесса Ночи. Именно поэтому моя жизнь с Элизабет и Ольгой — с этими двумя удивительными женщинами — обещает стать полной и многогранной, ведь они будут прекрасно дополнять друг друга.

Мы промчались по Тверской, вылетели на эстакаду Литейщиков, оттуда по мосту, что поднимался между башнями Сварога метров на сто пятьдесят над парком и Сонными прудами. Я ехал за ярко-синим «Гепардом» Элизабет, поглядывая на пляшущую стрелку указателя скорости: 110 километров в час — здесь так можно, но это верхняя граница дозволенного предела.

— Элизабет переполнена радостью, — доложил мне Бабский, сидевший рядом. Ветер врывался в приоткрытое окно и трепал его кудри. — У англичанки счастье зашкаливает! Это я точно чувствую! И вы, господин Макграт, явно повеселели, а то были на себя не похожи!

— Все верно, Сэм. Иногда, стоит послать весь мир в глубокую задницу и позволить себе пуститься во всякие глупости — это полезный прием. Если им нельзя изменить полосу негативных событий, то им точно можно изменить настроение. Очень многое зависит от нашего настроя. Зачастую, именно он определяет какой стороной к нам повернутся ближайшее будущее, — ответил я, старясь обойти «Гепард» Элизабет, однако мне помешал черный и наглый «Олимп».

Я показал ему в окно кулак и выматерился, что вызвало смех Бабского. Но «Олимп» повел себя еще наглее и не пустил меня дальше. Пришлось вернуться в правый ряд и ждать, когда мы домчимся до съезда на Парковую.

Та штука, которая живет почти в каждом из нас — ее некоторые называют «совестью» — снова шепнула мне: «Ты должен заниматься переводом Свидетельств! Это важно! Это святое, и все ждут результат! Ты должен еще раз поговорить с Ольгой! Вместо этого ты тратишь время на пустые развлечения! Какой же ты бессовестный, безответственный тип, Астерий!». С совестью я решил в разговоры не вступать, зная, что ее наставления далеко не всегда полезны. Именно пустые развлечения — тот самый метод, который поможет мне довести перевод Свидетельств до конца. Вернусь к нему поздним вечером или завтра утром. А Ольга…

Я и так проявил достаточно терпения и мягкости. Полагаю, она тоже должна делать шаги навстречу, а не держаться с упрямством за свои неуместные капризы. Бывают ситуации, когда даже с самыми любимыми женщинами, теми, которых хочется носить на руках, следует быть твердым и уметь настоять на своем. Так я поступал и с богинями: пример тому, мои недавние разногласия с Артемидой. Небесной Охотнице пришлось умерить свои божественные амбиции и подчиниться мне тогда, когда это требовали обстоятельства.

На повороте к Кузьминкам я все же обошел Элизабет — там стрелка указателя скорости переползла за 145. По пустой почти трассе мы промчались до прудов. Там задержались больше чем на час, бродя по берегу, наблюдая за рыбаками, таскавшим крупных карасей, и взмахами рук отгоняя комаров — их здесь было много. Опасаясь быть выпитыми досуха кровососами, поехали назад. Планы посетить «Ржавый Париж» не поменялись и примерно к шести вечера мы подкатили к стоянке, что начиналась сразу между эстакадой и площадью Примирения. Отсюда до «Ржавки» требовалось пройти минут пять-семь, зато здесь парковочных мест было много.

— Возьми Нурхана, — попросила Элизабет, когда я открыл дверь «Гепарда».

— Джин желает выпить рюмку джина, — пошутил Бабский, весело глядя на возвышавшиеся справа и слева башни: Китайгородскую и Басманный Причал.

Хрустальный флакон я положил в сумочку Стрельцовой, обернув его платком — на всякий случай, чтобы не разбился о ствол остробоя.

— Демон, ты не против, если я выпью сегодня немножко больше? — спросила Элизабет, прижимаясь ко мне грудью. И добавила томным голосом: — Мы же решили развеяться. Зачем себя слишком ограничивать?

Эта опасная кошечка явно хотела меня подразнить. Я обвил ее левой рукой, моя ладонь бесцеремонно сжала ее ягодицу, и я сказал:

— Если так пойдет дальше, то ты нарвешься… — в серых, пленительных глазах баронессы появилось непонимание, и я развеял его следующими словами: — Отведу тебя в темный угол и заставлю сделать мне минет. Потом трахну тебя в воспитательных целях.

— Пожалуйста, не будь так жесток, дорогой, — прошептала она, нащупав пальчиками моего воспрявшего воина.

— Госпожа Макграт, не совращайте столицу! На вас смотрят десятки жадных глаз! — заметил Бабский. И он был прав: на нас действительно смотрело несколько человек, вышедших из длинного старого «Урфина» и какие-то парни, собравшиеся у левого края парковки.

Мы пошли в сторону Китайгородской башни. На Броневой свернули налево к Стрижам и там поднялись на скрипящем подъемнике к «Ржавому Парижу». Сегодня случилась пятница, и народ собирался у дверей клуба, заполняя огромный коридор. Ажурными арки из поржавевшей стали, разделяли его на три части, справа и слева возвышались вычурные скульптуры из неровных кусков железа. Это место по многим причинам нравилось излишне самоуверенной молодежи и со слов Талии Евклидовны считалось культовым. У выхода к террасе собралось десятка три парней в кожанках, блестящих стальными клепками и шипами — именно так выряжалась братва из «Стальных Волков».

Я знал, что эта банда после моего разгрома из норы на Махровской и убийства Лешего не исчезла. Она стала намного меньше, скромнее, но по-прежнему существовала. И кроме «Стальных Волков» в Москве водилось много подобных им хищников, которые выряжались похожим образом, слушали «Елду» и прочий гремящий тандерклапс, и очень не любили дружить с законом. Да, я тоже весьма грешен, и часто бываю не в ладах с законом. Но есть разница: эти ребята в кожанках делают другим больно ради забавы, и чтобы возвысится самим, унижая других. Я же такие низкие цели не преследовал даже в своих первых жизнях, когда был не очень хорошим парнем.

— Сколько здесь развязанной сволоты, — заметил поручик, поглядывая на хохочущих парней, пивших с бутылок пиво и косо поглядывавших в нашу сторону. — Господин Макграт, мы точно сможем здесь отдохнуть?

— Мне здесь нравится, — вместо меня отозвалась Элизабет. — И мы пришли, Сэм, не отдыхать, а оттянуться, — Стрельцова переняла некоторые словечки из моего жаргона и иногда пользовалась ими. — Демон, мне правда, нравится. Очень похоже на «The Damn Hole» в Лондоне. К своему стыду, я посещала эту нору, когда училась в колледже, и было там немало приключений, о которых вспоминается с дрожью.

— Надеюсь, ты расскажешь мне о них, — сказал я, направляясь к высокой двери с наваренной декоративной решеткой.

— Клубная карта! — хмуро процедил привратник. Оба вышибалы, стоявших рядом с ним, со скукой оглядели меня, куда больше их глаза заинтересовались Элизабет.

Я молча достал дворянский жетон и сунул ему под нос, как бы невзначай прикрывая свое имя и фамилию пальцем. Оставил лишь титул. Привратник, хмыкнул, пошкрябал небритый подбородок. На его физиономии тут же отразилось чуть больше почтения и еще больше недоумения. Оно и понятно: в это заведения редко заглядывал кто из высокого дворянства. Бароны были и даже виконты — пример тому Лис, он же Густав Ковальский, но вот графы явно это место не жалуют. Это я такой скверно воспитанный граф. Вернее, перевоспитанный Астерием.

— С вас троих, ваше… э-э… сиятельство двенадцать рубликов. Ну так у нас, ежели без карты, — наконец вымолвил он и добавил, чуть порозовев, — А на пиво со всей барской щедрости дадите?

— Ну ты наглый! — расхохотался Бабский, шустрее меня достал бумажник и суну стражу двери два червонца.

Мы прошли в зал. Я сразу приметил столик у окна с видом на Вторую Имперскую башню. Не столько меня привлекал этот вид, сколько диван — он выглядел посвежее других. А главное места эти были дальше от эстрады и акустических систем, которые, помню по прежнему опыту, жутко орали.

Через несколько минут к нам подбежал официант, сразу поднес бокалы с фирменным коктейлем клуба, соленые и сладкие орешки. Элизабет заказала себе виски «Crazy Johnny», Бабский проявил больше патриотизма и попросил бутылку полугара и горячие закуски. Я же решил пока ограничиться коктейлем. Лишь добавил к нему несколько сэндвичей и татарское печенье.

— Давай, Элиз, истории из студенческой жизни. Как оно было в «The Damn Hole»? — я бросил на стол коробочку «Никольских».

— Нет, демон, мне стыдно, — засопротивлялась Стрельцова, открыла сумочку и…

Поставила на стол флакон из розового хрусталя.

— Я думал, она сейчас положит здесь пистолет или остробой! — расхохотался виконт Бабский и поднес ближе ко рту, соломинку, что торчала из бокала с коктейлем.

— Зачем это, дорогая? — я с недоумением глянул на флакон, где притаился Нурхам Хоргем Райси.

— Зачем ему сидеть в темноте. Пусть побудет с нами. Почувствует себя частью нашей команды, — пояснила Элизабет, и я согласился с ней: хоррагу это польстило бы, как те случаи, когда я называл его другом. Мне кажется, такие минуты делали его счастливым.

К тому времени, как принесли наши заказы, в зале стало людно. Напротив нас разместилась шумная компания, едва умещавшаяся на большом угловом диване. Между сплетением железных, отчасти ржавых решеток собралась толпа этак человек в двадцать в кожаных безрукавках, усеянных множеством клепок и шипов. Вряд ли они имели отношение к банде «Стальных Волков», стиль одежды был другой, и не видел я среди них ни одной знакомой физиономии — ведь многих из людей Лешего я хорошо помнил. Судя по наколкам на некоторых — ухмыляющемуся черепу — они могли быть из банды «Черепа», с которой прежде враждовали «волчата».

Мы здесь выглядели чужими, и на нас часто бросали взгляды: то любопытные, то надменные и насмешливые. Один, проходя мимо нашего столика к барной стойке, посмотрел на меня с нагловатым вызовом и злобой — этакий местный хищник. Примерно так смотрел на меня Лис здесь же, в «Ржавке», когда Талия впервые познакомила меня с этим местом. С тех пор прошло не так много времени, однако успело случиться так много серьезных событий, что большинству такого хватило на много жизней вперед.

Потягивая из соломинки коктейль и потеряв нить очередной веселой истории Бабского — он рассказывал что-то о своей студенческой жизни — я задал себе вопрос, зачем пришел сегодня в это место? Ведь можно было выбрать заведение намного спокойнее и приличнее. Например, оттянуться в дорогом ночном клубе на Давыдово или поужинать в ресторане «Золотые Небеса», полюбившемся нам с Ольгой. Мне сложно ответить на этот вопрос, потому как мой поступок не был рациональным. Просто хотелось чего-то резкого, ломающего два предыдущих дня. И очень похоже, что я сегодня получу то, к чему несознательно стремился.

Я это чувствовал по взглядам наглецов в кожаных безрукавках. Подвыпив, они все чаще поглядывали на нас и что-то обсуждали, то касаемое Элизабет, то меня или Бабского, иногда даже показывая пальцами или кивая в нашу сторону. Кто-то звенел цепью, угрожающе наматывая ее на кулак, кто-то хамски скалил зубы в нашу сторону.

— Мне нравится эта музыка. В ней много энергии, — поделилась Стрельцова, теснее прижимаясь ко мне и делая глоток виски из маленькой рюмочки.

— Хочешь потанцевать? — я обнял баронессу со всем бесстыдством положил ладонь на ее грудь и сжал ее, несильно, но ощутимо, как любила Элиз.

— Может позже. Ты же не пойдешь? Я могу сама… — англичанка сделала еще два глотка, опустошая рюмку и, потянувшись к моему уху, сказала: — Я немного пьяная и… — следующее она сказала тише, так что ее голос почти слился с голосом певицы на эстраде: — Хочу тебя. Хочу дрыгнуться, где-нибудь в темном уголке.

— Элиз, дорогая, здесь для столь богоугодных целей есть особые комнаты, — я начал было искать взглядом ту дверь, в которую мы входили с баронессой Евстафьевой, но ее не было видно за множеством танцующих на танцполе.

— Господин Макграт, нас собираются бить, — доложил мне поручик, говоря погромче, чтобы его голос не заглушила гремевшая музыка. Виконт уже осилил треть бутылки полугара и глаза его стали веселы, а кудри лихо разнесло в стороны.

— Все идет к этому, — согласился я. — Даже не представляю, что нам теперь делать.

— Разве вы не за этим сюда пришли? — Бабский прищурился и расплылся в улыбке.

— Сам пока не знаю. Менталисту виднее, — я прикурил, одновременно обдумывая приятнейшее желание Стрельцовой и нагло лапая ее грудь свободной рукой.

Что рослый парень в темно-синей кожанке направляется к нам, я догадался, едва он только отошел от танцпола. К нему присоединилось еще трое из той же нагловатой компании.

— Выпускать джина? — Бабский не донес рюмку с полугаром до рта.

— Нет, Сэм. Нет необходимости слишком пугать людей. Быть может позже, — я надкусил бутерброд с сыром и с любопытством посмотрел на подошедшего.

— Эй, пошли поговорим, — сказал тот, горой нависая над столом. — Дело, вишь ли, есть.

— А чо, такое секретное дело? Говори здесь, мы послушаем, — я усмехнулся ему со всей взаимной наглостью.

Стрельцова, этак вольготно устроившись рядом со мной, посмотрела на здоровяка со снисходительной улыбкой.

— Дерзит, падла, — негромко сказал кто-то из подошедших в тот момент, когда музыка на эстраде стихла. — Не уважает самого Говарда!

Я бы мог его снести кинетикой, не вставая с дивана, но больно хотелось посмотреть, что будет дальше.

— Эй, ты что, идиот⁈ Пошли, я сказал! — тот, который, судя по всему, и был Говардом, хрустнул костяшками пальцев.

Вышло грозно. Я вынужден был подчиниться — побоялся, что он сейчас, похрустывая конечностями, что-нибудь себе сломает. И интересно же было! Жутко интересно, что он мне скажет! Суть-то подобных разговоров я знал. Уж поверьте, за тысячи лет они не сильно меняются! Меняются слова, придумываются новые поводы, но суть остается прежней.

— Сэм, постереги мои бутерброды и господина Нурхама, — попросил я. — Его не выпускать! — вставая, я сказал Стрельцовой: — Дорогая, посиди пока здесь! Важные люди ко мне с деловым разговором.

— Демон, но я тоже хочу послушать! Если у этих господ важное дело, я очень хочу быть в деле! — Элизабет приподнялась, прихватывая с дивана сумочку, тяжелую от «Стальной Правды».

— Баба пусть тоже идет. Пригодится, — хохотнул Говард.

— Как скажите, добрые господа, — согласился я.

Кто-то одобрительно зацокал языком, таращась полупьяным взглядом на Стрельцову:

— Хороша, блядина!

Элизабет действительно хороша, но последнее слово он сказал зря. Я собирался чуть позже объяснить ему это, найдя взглядом этого мудака. Им оказался рыжеволосый, крашеный, напомнивший мне Лиса. Правда он был пониже ростом, чуть пошире в плечах.

Говард, видимо, бывший в этой компании мордой самой влиятельной, направился в сторону туалетов. За поворотом, отгороженным стальной решеткой, которую украшали кривые куски металла, крупные шестерни и огромные болты, начинался широкий проход — место вполне удачное для подобных «терок».

— Господин Макграт! Господин Макграт! — раздался позади голос Бабского.

Я обернулся, одновременно активируя «Усы Тигра» — быстрота движений, если дойдет до мордобоя в толпе, мне очень пригодится. Конечно, я мог разбросать их всех кинетикой, но так мне не хотелось. Во мне проснулось крепкое желание почесать кулаки. Даже если я сам приму несколько ударов, то это будет лишь на пользу — такое в самом деле хорошо встряхнет меня.

— Да, Сэм? — я с недоумением смотрел на поручика, спешившего к нам с тарелкой бутербродов в одной руке и с хрустальным флаконом в другой. — Нахрена, ты это сюда несешь? Я же сказал, постереги…

— Так я в точности выполняю вашу команду — стерегу. Но, ваша милость, войдите в положение: я тоже хочу поучаствовать в обсуждении дела, для которого вас пригласили уважаемые господа, — Бабский весело сверкнул глазами в сторону парней в кожанках.

Похоже эти ребята оказались в куда большем недоумении, чем я, и верно подумывали: уж не идиот ли этот курчавый с тарелкой бутербродов? И нормальны ли мы все?

— Ладно, идем. Смотри, флакон не разбей, бутерброды не съешь, — я двинулся дальше, и увидел, что Говард оттеснил к решетке Элизабет и пытается ее обнять.

Стрельцова, конечно, вывернулась из его рук. Сделала это с неожиданным изяществом, так что здоровяк растерялся, не совсем понимая, как это произошло.

И в пору было бы сейчас ему в морду дать — это приятнейшее из желаний из меня так и рвалось — но я решил повременить.

— Так о чем разговор, уважаемые господа? — полюбопытствовал я, когда мы свернули за угол и в дальнем конце коридора появились обшарпанные двери туалетных комнат. — Сколь важное у вас дело?

— Вот настолько, — процедил парень с татуировкой черепа на руке и провел себе ребром ладони по горлу.

— Да дело в общем-то плевое, — не согласился с ним Говард, оттесняя меня к туалетным комнатам. — Смотрю, вы все тут с виду приличные люди. Конечно, при больших деньжищах. Может даже бароны какие-то. И баба у тебя хорошая. Дрыгаешь ее, да?

— Дрыгаю, — признал я.

Элизабет заулыбалась, залилась приятным румянцем.

— Во! Так и думали. Короче если, чтоб долго не развозить, нам надо… — он лукаво, даже как-то по-доброму посмотрел на меня сверху вниз. — Надо денег, чтоб приятно было этим вечером. И бабу твою. Ее заберем, завтра отпустим.

— О-о-о! — издал долгий звук Бабский, вполне понимая, что сейчас будет и торопливо убирая в карман флакон из-под духов.

— Как бабу? — я разыграл крайнее изумление. — Элиз с вами не пойдет! Правда, дорогая?

— Нет, не пойду! — Стрельцова отчаянно замотала головой. — Впрочем… Могу и пойти. Но есть условие, — наигранный испуг на ее личике мигом превратился в улыбку змеи.