Ваше Сиятельство 14

Глава 18 От чего болят пятки

Внизу за иллюминатором проплывала тайга, красная в последних лучах заходящего солнца. Ольга постояла еще немного, прижавшись лбом к толстому стеклу и предвкушая скорую встречу с Елецким. Ей хотелось открыть двери прямо сейчас, но нужно было выждать еще какое-то время, хотя бы часа полтора-два: она опасалась, что Саша, увидев ее рассердится и настоит на том, чтобы «Гектор» вернулся на базу «Сириуса». Она очень хотела видеть Елецкого. Пожалуй, так сильно, как никогда прежде. Даже вина, которая ее мучила прошедшую ночь и весь сегодняшний день, не остужала это желание, а лишь разогревала.

Боги, ну зачем, она позволила этому поляку целовать свои ноги⁈ Да, ниже коленей. Но все равно, в этом было что-то такое неприятное, нечистое. После поцелуев Вислава и той сцены, где княгиня решительно провела границы отношений, Ковалевская поспешила в душ. Маленький, неудобный, намного хуже того, что был на «Орионе» отца, тем более на Сашином «Эвересте», но какой-никакой душ. Там княгиня помылась, несколько раз прошлась мочалкой по коленям и ниже, словно от губ капитан-лейтенанта на ее розовой коже могли остаться следы. Просто Ольге Борисовне хотелось именно так — этакий акт очищения.

А Елецкому она обязательно скажет о случившемся, но уже потом, по прилету на Шри-Ланку, чтобы Саша не устроил разбирательство с Моравецким во время полета. Все это неприятное, связанное с поляком, осталось в прошлом. После того как Вислав вернулся, принеся ее вещи, вел он себя сдержанно, выглядел растерянным и каким-то подавленным. Он долго не хотел отдавать ключи от каюты, но Ольга смогла настоять, и вот теперь они лежали на столике, рядом с кофейником, который Вислав принес во время недолгой стоянки на базе «Сириуса». Уходя, поляк сказал нелепую фразу:

— У нас с вами, Ольга Борисовна, прекрасное будущее.

Вроде бы глупость. Ну какое отношение может иметь ее будущее к будущему командира навигационной секции⁈ Однако, эти слова Моравецкий произнес так, что в них чувствовалась убежденность и они будто застряли в сознании Ковалевской.

Это была одна из причин, почему Ольга хотела как можно скорее видеть Елецкого. Ей казалось, что только прижавшись к нему, сполна объяснившись, она обретет тот долгожданный покой, без которого уже начинали шалить нервы.

Отойдя от иллюминатора, Ольга подошла к двери. Хотя толстая, многослойная створка хорошо изолировала звуки, все равно через нее иногда были слышны чьи-то шаги и голоса. И сейчас княгине почудилось, будто она слышит голос Саши. Она даже припала ухом к двери, чтобы убедиться, не чудится ли ей столь знакомый голос.

— Вы, юноша, очень плохо понимаете, с кем имеете дело! — надвигаясь на меня, глухо произнес Носков. — Вы на моей территории. Здесь, на «Гекторе» только я царь и бог! А вы — случайная букашка, которая обязана даже ползать по моим правилам.

— А как насчет в морду? — я тоже шагнул к нему навстречу.

Мы остановились столь близко, что между нами с трудом бы поместился бы крепко сжатый кулак. Носков был немного выше меня, может сантиметра на 3–4, и смотрел свысока. Смотрел гневно, прожигающее. Боги, сколько раз я встречался с такими взглядами! Труднее всего в этой ситуации для меня было не засмеяться. Ну идиот этот человек! Ведь я могу прямо сейчас, не шевельнув ни одной мышцей просто остановить его сердце — умею запускать «Хаурх Дарос» практически незаметно. Могу сжать его горло несуществующей рукой и заставить его хрипеть в страхе близкой смерти. А могу просто дать в морду, что, кстати, намного приятнее лично для меня. Но не хотелось вот этим сугубо личным ломать и без того неудачное начало нашей операции.

— Да я тебя!.. — пропыхтел он тихо, видимо не желая, чтобы нас услышал вахтенный.

— Иди сюда, родной! Иди сюда, если не хочешь, чтобы нас слышали! — я направился в коридор, которым пришел, не уверенный, что Носков пойдет за мной.

Однако заносчивый мудень за мной увязался. Не знаю, откуда у него в голове столько дури. Может газет не читает и не верит жутким слухам обо мне — их все больше и не только в Москве. А может так верит в своего покровителя — фельдмаршала Анатолия Сергеевича Чистякова, который, кстати, неплохой человек. Вот эту веру я и решил в Носкове слегка надломить, если только у него хватит ума понять мои слова.

— Послушай меня, кэп, что касается «в морду», то это всегда пожалуйста, без всякой магии готов разукрасить тебя так, что назад полетишь забинтованный! — сказал я. — Но это…

— Ты блоха мне еще угрожаешь! — он схватился за мой воротник, и крепкое оренбургское сукно затрещало. — Я прикажу тебя под арест до посадки! Понял⁈ И на острове под жопу коленом!

— Ага. Ну так, вот далее к нашему разговору… — не без усилий я разжал его пальцы. — В морду — это очень хорошо. Но можно только после посадки. Понимаешь ли, неуместно сейчас и очень вредно для нашей миссии, за успех которой мы вместе отвечаем. Но прежде, чем «в морду», я хочу тебя кое от чего предостеречь.

Я освободился от его цепких рук, сделал шага три назад, затем провел стремительный «Наро панти чесс», что с лемурийского означало «удар пяткой в челюсть». Да, меня очень привлекала его крупная нижняя челюсть, которую он выпячивал в моменты недовольства. Правда ударил я не в нее, а правее сантиметров на 30, с грохотом примяв стальную решетку.

— Видишь, кэп, как опасно со мной? Подумай теперь, что будет с твоей мордой если я ударю так, — я довольно улыбнулся, видя недоумение в его глазах. Испуг в них пока еще не появился: видимо мозги графа Носкова работали недостаточно быстро.

— Это не угроза, это просто любезное введения тебя в курс дела, — продолжил я. — Теперь слушай меня дальше внимательно. Ты должен понимать, что дело у нас сейчас общее: обеспечение успеха операции «Архивы Шивы». И то, что ты назвал «своей территорией» — территория вовсе не твоя. «Гектор» — не твоя собственность, а важная боевая единица нашей империи. Сечешь? Если ты думаешь иначе, то у тебя будет возможность сказать об этом лично фельдмаршалу Чистякову. Хочешь, я позабочусь о такой возможности для тебя, кэп? Мне несложно попросить об этом Дениса Филофеевича. Ведь я выполняю эту миссию по его распоряжению и подчиняюсь лично ему. Или ты настолько туп, что считаешь себя здесь выше самого императора? Смотри сюда! — я приблизил указательный палец к его носу и помахал им. — Смотри и вникай: я выполняю указание самого Романова! То я провожу здесь Его волю! Доходит?

— На «Гекторе» все подчиняются капитану. Таковы правила! — прорычал он, но в этом рыке уже не было прежней уверенности. — Таковы правила на всех морских и воздушных судах империи!

— Однако команды капитана корабля должны быть продиктованы не его личными амбициями, а целями, которые перед ним поставила империя! Так вот, твои капризы… Именно капризы, потому что ты не столько управляешь кораблем, сколько тешишь свои амбиции! Они уже вредят ходу важнейшей операции! Ты слишком зарываешься, кэп! Надеешься, что твою задницу прикроет Чистяков⁈ Не прикроет! Потому что если ты провалишь эту операцию, то он тебя первым поставит раком! Хотя нет, вру. Первым это сделаю я! Публично, ублюдок! Понял! — я снова провел «Наро панти чесс». В этот раз еще четче и резче. Раздался грохот, стальную решетку справа от головы Носкова смяло и сорвало с креплений. Вот теперь в его глазах растерянность сменилась откровенным страхом.

— Перед твоей же командой поставлю раком! Все будут видеть какой ты жалкий мудак! Это раз! Два — это то, что ты с позором вылетишь военно-воздушного флота, и твой важный родственничек лично подпишет этот приказ! Поэтому, молись богам, чтобы наша операция прошла успешно, и я остался доволен!.. — я замолчал и повернулся на движение справа.

— Ваше… сиятельство!.. — в проходе стоял перепуганный вахтенный.

— Мы просто общаемся, — сказал я ему, раньше, чем Носок успел открыть рот. — Согласуем детали предстоящей операции. Ступайте на место, доблестный воин! И больше сюда не надо высовываться!

— Иди на место, — подтвердил Носков.

— Еще немаловажная деталь, — продолжил я, когда вахтенный ушел. — Добраться до цели — некой особой точке на Шри-Ланке можно только при моем участии. Только я знаю точные координаты. И они магические. Так что без моего участия ты, кэп, никак не сможешь выполнить возложенную на тебя миссию.

— Так не раздувай здесь свою важность, просто передай эти координаты Моравецкому! — хмуро сказал он, выпятив челюсть. — Воля императора, бля!..

У меня снова возник соблазн испытать ее прочность кулаком.

— Ты дурак? Я сказал: координаты магические! Не понимаешь? Ваши навигаторы такими не оперируют. Только я, находясь в рубке и отдавая указания пилотам, могу привести «Гектор» к нужной точке, — разъяснил я, удивленный, что он даже не соблаговолил раньше спросить меня о точке высадки. Ведь это должен был сделать любой нормальный капитан. — Твоя задача на данный момент быстро и скрытно доставить нас к острову, — продолжил я. — Залетать требуется с юга. Как окажемся над Шри-Ланкой, я буду подсказывать дальнейший курс. И это лишь одна из веских причин, почему я должен иметь беспрепятственный доступ к рубке и к секции навигации. Я и мои люди, которые идут со мной, будут перемещаться по «Гектору» беспрепятственно! Это мое требование и ты его исполнишь!

— Ты много на себя берешь, юный граф, — с недовольством сказал он. — Будем подлетать, тебя так и быть позовут. Скажешь, куда именно надо. И если ты в приятелях с Романовым, то это не значит, что нужно слишком задирать нос на моем корабле. Все, разговор окончен: ты делаешь свое дело, а я свое. Не будем друг другу мешать, — он как-бы отодвинул меня в сторону и пошел к рубке.

— Эй, царек местный! Моравецкого ко мне пришли! — бросил я ему в след.

— Будем посмотреть. Он сейчас занят, — отозвался он, не оборачиваясь.

Когда капитан на боевом корабле дурак, то это очень опасно. Носок мало что понял из моей короткой лекции. Лишь уяснил, что со мной надо потише, абы не вышло чего неприятного. А ведь я ему втолковывал не только это. Я говорил о вещах куда более важных: об ответственности, которая лежала на нас двоих; о том, что сейчас в наших руках судьба операции, цена ее — величие нашего Отечества. Однако он думает лишь о величие собственной задницы. Может быть и стоило дать ему разок в морду, только был риск, что ума это ему не добавить и приведет к обратным последствиям. Знаю я такой тип людей: помимо тупого упрямства, они мстительны и склонны ко всяким подлостям.

После этого веселого разговора у меня пересохло в горле. Возвращаясь, я завернул в кают-компанию и спросил там у квартирмейстера, как организовать чашечку чая. Присел на единственный здесь диван за столик и мои мысли сразу перенеслись к Моравецкому. Носок, хоть еще и свеж был разговор с ним, и у меня после него слегка побаливала пятка, сразу отошел на второй план. А вот странный поляк с грязно-зелеными глазами, начал беспокоить меня гораздо больше. И причина ясна как день: она в Ольге. Неужели этот урод приставал к моей невесте? Тут же вспомнились слова Матвея Харитоновича, что этот поляк, если девушка красивая, то к такой сразу липнет. Если же учесть его ментальные таланты, то здесь могла выйти очень тревожная ситуация.

Я выпил две чашки чая, поговорил с подсевшим ко мне квартирмейстером о всяком: немного о Моравецком — о поляке тот говорил неохотно, о службе на «Гекторе» и стоянке в Перми. Он тоже видел Ольгу, но лишь пару раз мельком и ничего значимого о ней сказать не смог. Для себя решил, что если Носок не внял моей просьбе и не пришлет ко мне своего комнава, то я сам наведаюсь к нему через час — как раз после ужина. Еще мне подумалось, что в пылу объяснений с Носковым у меня совсем вылетело из головы кое-что важное: следовало спросить Носка, знает ли он, что Моравецкий менталист? Хотя… У родственника Чистякова в голове дуют непредсказуемые ветры, и мои слова он может использовать не так, как я ожидаю. Возможно, стоило не нагнетать ситуацию хотя бы до посадки. Там уже черт с ними: и с Моравецким, и Носковым, и со всем «Гермесом». В крайнем случае, можно запросить эвакуацию группы другой виманой. Уже потом, после того как доберемся до Комнаты Знаний и вынесем из нее все прелести.

Поднявшись на третью палубу, я направился к каюте «3-М-04», надеясь, что Бондарева вернулась с прогулки по фрегату. Меня полнила решимость, сказать ей все то, что собирался после ее неожиданных вольностей.

— О, Александр Петрович! Присоединяйтесь! — взмахом руки пригласил меня Сергей Броневой. Он сам и Колесов, Горский терзали полукопченую колбасу, нарезанные дольками огурцы и помидоры.

— А как же ужин? Вроде, через полчаса, — я глянул на хронометр.

— А не пойдем! У нас тут вкуснее. Жаль нельзя по рюмке полугара. Наталья Петровна с нас глаз не сводит, — хохотнул он и покосился на Бондареву. — Если бы не она… — он подкатил глаза к потолку, потом хитро глянул на меня. Во взгляде так и читалось: «Заберите ее к себе!».

— Госпожа штабс-капитан, попрошу на выход. Разговор есть. Секретный, — я кивнул баронессе, указывая на дверь.

Бондарева встала с кровати, одарив меня недовольным взглядом, отволожила какой-то журнал и подошла, виляя бедрами, помахивая рыжим хвостом. Мы вышли в коридор, и я, взяв Наташу за руку, повел в сторону нашей каюты.

— Руки убрал, корнет! — она нетерпеливо вырвала свою ладонь.

Ну, что за человек⁈ Вот что на нее сейчас нашло?

— Желаете что ли разговора в служебных рамках? А, Наталья Петровна? — я остановился, не доходя до нашей двери с десяток шагов.

— Говори, Елецкий, зачем позвал? — она прислонилась спиной к стене.

— Позвал, чтобы вернуться к разговору, начатому в Лондоне в нашей квартирке на Кэмброк-роуд 112. Напомнить? — я не стал дожидаться ее ответа и продолжил: — Я хочу, чтобы ты все-таки уяснила: не ты, а именно я руковожу группой. Тебе я предоставил возможность замещать меня. И делаешь ты это очень хорошо.

— Вообще-то, делаю я все не просто хорошо, а делаю совершенно все я вместо тебя. Ты занят только тем, что лапаешь свою англичанку, — произнесла она, поморщив носик.

— Наташ, я благодарен тебе. Ты взвалила на себя большие обязанности и справляешься с ними отлично. Но мне не нравится, когда ты принимаешь решения, касающиеся лично меня. Это уже перебор, — я оперся о стену, положив руку чуть выше ее плеча. — Тебе надо уяснить, что не я в твоем подчинении, а ты в моем. Я бы мог закрыть на это глаза — у меня нет генеральских амбиций. Но когда ты, наступаешь на мои интересы, да еще так, что отодвигаешь мой авторитет перед членами нашей группы в сторону, то мне это не нравится.

— Что не так, корнет? Не понравилось, что я к тебе Бабского и Софью отправила? Ах, понятно: переживаешь, что эту ночь не выйдет дрыгнуть Элиз, — хмыкнула она. — Так это на пользу делу.

— Наташ, ты меня слышишь? Своими решениями, ты ставишь под сомнения мой авторитет. А это неприемлемо. Как опытный офицер ты лучше меня должна понимать: авторитет руководителя группы должен быть непререкаем. Поэтому я решил так: вернешься в каюту «3-М-04», возьмешь свои вещи и скажешь всем, что переселяешься в мою каюту. И скажешь, что это мой приказ! — твердо настоял я.

— Что за детские игры, Елецкий⁈ — возмутилась она. — Я…

— Я так решил, — прервал я ее. — Это мой приказ и обсуждению не подлежит! Ясно, штабс-капитан Бондарева?

— Ясно, — она сглотнула. — Так точно. Разрешите вопрос?

— Разрешаю, — я улыбнулся. Не то, чтоб Наташа нравилась мне такой больше — нет. Она мне нравилась разной: и строптивой, и заносчивой, и вынужденно покорной, как сейчас. И я ее вовсе не старался подмять и плясать под свою дудку, но не ограничивать ее нельзя, иначе Бондареву несет. Все-таки она очень интересная женщина, но не дайте боги такую в жены!

— Кого я должна заменить: Бабского или Дашкову? Или может Стрельцову? — с явной подковыркой спросила менталистка, при этом взгляд ее стал пронзительным. — А, корнет? Давай Стрельцову!

— Никого, Наташ. Мы разместимся впятером. В «3-М-04» тоже не хватает коек, и они там двухъярусные и узкие. У нас пошире. Мы с тобой поместимся на одной кровати, — пояснил я. — Надо поспать хотя бы часа три-четыре.

— Это что за фокусы, Елецкий? Я перед всеми с тобой в одной постели⁈ — баронесса схватила меня за рубашку чуть ниже воротника.

— Это не фокусы — это приказ, дорогая. Расслабься, все ваши и так думают, что я с тобой сплю. Тем более мы будем просто спать, правда? — я обнял ее. — Просто спать, дорогая. Обнявшись, подарив друг другу немного душевного тепла.

— Елецкий, какая ты сволочь, — она уперлась мне в грудь. — Как же трудно с тобой! Ты гораздо, гораздо хуже Рыкова!

— Скажи, что ты любишь меня, — я прижал ее к себе, и она все-таки обмякла.

— Элиз будет недовольна, если я лягу с тобой, — Наташа больше не сопротивлялась моим объятьям.

— Элиз единственная в этом мире женщина, которая радуется всему, что приятно мне. Уверяю, она не будет против, — заверил я.

— Наверное, ты прав: я тебя люблю. Может быть… Не знаю… — она ответила на мой поцелуй. — Ты меня ломаешь…

Мы целовались даже тогда, когда открылась соседняя дверь и кто-то вышел.

А потом я вздрогнул от голоса Ковалевской:

— Госпожа Бондарева, я вам не мешаю целоваться с моим женихом?