Вмерзшие в S-T-I-K-S 3. Рожденные холодом

Глава 17 Мед Господен

День сорок третий

Поселение диких

Минус тридцать четыре градуса по Цельсию

— Вы кто такие, мы вас не звали. Идите на другую частоту. Это внутристабовая, — недружелюбно пробухтели на том конце.

— Принял, — отозвался Хлыст. — Цифры продиктуй, а то я в этих местах первый раз.

— А откуда частоту знаешь?

— У рейдеров взял.

— Понял, — говоривший продиктовал частоту, и все разом перескочили на этот канал. Там на связи был уже другой человек, говорил он с уверенностью хозяина замка, что глядит на нищих чумных крестьян, стучащих в ворота.

— Кто такие? Какого рожна на ночь глядя приперлись?

— Хлыст меня зовут. Караванщики мы. Едем на Ледокол. Просим ночлега.

— Расценки знаете?

— Примерно представляем.

— Ждите. К вам спустятся.

Прошло несколько минут, прежде чем на вершине скалы появилась крохотная светящаяся точка фонаря. Бац, и точка размазалась в линию, протянувшуюся к подножию. Моргнуть не успел, а внизу уже шарится тень, тычет себе под ноги лучом света словно слепец тростью.

Хлыст выпрыгнул из машины, тоже включил фонарь и пошел навстречу. Переговоры он провел быстро. Вернувшись, приказал сменить частоту, чтоб нас не подслушали, и тут же начал командовать.

— Так, бойцы, подъезжаем до упора — прячем транспорт, там покажут, где. Дежурные в машинах по графику. Остальные, бабки и жратву с собой. За товарами утром вернемся. И это… — командир замялся. — Языками особо не чешите, рты не разевайте, по сторонам пялиться не надо, и, самое главное, яйца в кулаке держите, мля. Если у кого с этим проблемы, сразу мне говорите, останетесь сторожить, потому что там из-за этого в конфликт вступать никак нельзя. Я серьезно, кастрирую нахер, без шуток.

— Что там такое, командир? — уловив обеспокоенность в голосе Хлыста, спросил Кондик.

— Пока ничего, но… Короче, доверьтесь, чувствую я что-то такое.

Колонна подъехала почти в упор к скале. Там нас жестом остановил человек. Затем он повернулся спиной, чуть завалился вперед, выставив ладони, и начал делать странные пасы руками. Стена льда треснула.

У Кондитера даже рука на коробку передач дернулась. У цельного основания скалы вдруг появились швы как у кирпичной кладки, и ледяные блоки начали с треском выходить и аккуратно складываться друг на друга.

— Че замерли? — рыкнул Хлыст. — Первый раз в Улье что ли, мать вашу. Газу! — машины снова затарахтели и заехали в образовавшийся проход. Блоки за нами встали на место, и мы оказались заперты внутри ледника. Свет фар причудливо отражался от гладких стен.

— Движки глушите, тут вентиляции нет, — снова подал голос командир.

Управляющий льдом человек оказался заперт вместе с нами. Хлыст о чем-то с ним переговорил. Мы переставили машины кучнее и повылазили все уже с пожитками. Я отыскал в толпе Варика.

— Был здесь? — почему-то шепотом спросил я.

— Нет, но слышал. Наверху, говорят, вообще красота. Только ветер, зараза.

Один из блоков снова покинул свой паз. Люди цепочкой потянулись наружу. Хлыст раздал последние указания дежурным и вышел вместе с остальными. Там нас уже ждал большой деревянный лифт на тросах. Конструкция доверия не внушала, но выбора у нас особо не было. Пришлось делить народ на две партии. Кабина заскрипела, затрещала и, покачиваясь, начала неспешно подниматься вверх.

Я оказался зажат в углу и мог сполна насладиться картинкой. Поднимались минут пятнадцать, не меньше. Наверху нас встретила целая делегация: несколько вооруженных бойцов, раскрасневшийся мужик, от которого шел пар в одном лишь полотенце, с прилипшим на плече березовым листом, и целых два священника в черных рясах.

Один худой, с диким взглядом и клочковатой бородой, второй, наоборот, высокий и плотный, глаза умные и добрые, а борода пышная и ухоженная. Похоже, не подвела командира чуйка. Интересное тут место.

За спинами людей возвышалась стена с воротами и башнями, слева от которой стояла длинная постройка.

Тот мужик, что был в одном полотенце, протянул руку Хлысту.

— Меня Пышма звать, я тут начальник гарнизона, — заявил мужик. — Оплата вперед. Внутрь стаба на ночь глядя не пустим. Бани и прочих удобств тоже не предлагаем. Только если завтра.

— Понятно, — сказал Хлыст и протянул Пышме кулек со споранами, тот передал его одному из стрелков, который и начал все пересчитывать.

— Пока заселяйтесь в гостевой дом. Места должно хватить, если кто не влезет, то так уж и быть, разместим в городе. Не на улице же им спать, ё-маё, — начальник местного гарнизона наклонился к Хлысту и что-то прошептал на ухо, тот кивнул.

— Давайте вон в тот дом, врубайте генераторы и печки затопляйте, — скомандовал Хлыст.

— Ну отдыхайте, — махнул рукой Пышма, — а завтра с утреца к вам человечек подскочит, всех желающих приглашаем на проповедь.

Все время, пока начальники переговаривались, меня не отпускало странное ощущение. Не сразу дошло, что это давление чужого взгляда. Я глянул на остальных местных и тут же наткнулся на колючий, острый взор худого священника. Он смотрел на меня даже не с холодом, с презрением. Первый раз, что ли, кваза видит?

Забив на придурковатого священнослужителя, я поплелся за остальными. Меня догнал Хлыст, придержал за рукав, наклонился и начал шептать:

— Завтра, когда за стены пойдем, не вздумай в одиночку шляться. И если на проповедь соберешься, то только в правую церковь.

— Охренеть, их там еще и две!

— Угу, и в левой тебе скорей всего башку отпилят.

— О времена, о нравы, — притворно вздохнул я, сделав зарубку в памяти.

Гостевой домик представлял из себя небольшой тамбурок или предбанник и один длинный зал, с низкими потолками и сразу с четырьмя печками. В каждом углу воткнули, что при такой кубатуре помещения немудрено. Попробуй его протопи.

Караванщики начали располагаться, кидали к стенам пожитки и расставляли на стол припасы.

— Че по алкашке, командир? — спросил кто-то из толпы.

— Две рюмки, и ни миллилитром больше, чтоб завтра не воняли перегаром. В трубку дышать просить не буду, но у кого стопор не работает, тем жалованье срежу.

Все понимающе закивали, и к глухому стуку тушенки о стол прибавилось радостное позвякивание бутылок. Дверь открылась, вошел Пышма. Березовый лист с плеча потерялся по дороге.

— О, уже расположились, ё-моё. Я тут по торговых делам списочек принёс, чтоб завтра время не терять. Сразу прикиньте, че к чему. Если вопросы есть, решим по рации, — сказав это, он отошел в сторону, и в помещение ввалилась вторая группа караванщиков.

Гомон усилился. Затрещали поленья в печках. Из-за этих звуков работу генератора в предбаннике почти не было слышно. Один из пассажиров вдруг достал гитару, и раздалось дружное: «О-о-о-о-о!». Зазвучал первый перебор. Народ тут же начал перебивать друг друга и накидывать варианты песен.

— Поэт, ты погоди минутку, я тост произнесу, а уже потом, начнешь — Хлыст встал, остальные поднялись за ним. Заскребли по полу отодвигаемые стулья. — Добрались, братцы. Сегодня ночуем в тепле, а это главное. Если получится, может, всё-таки выбью нам баньку, и отдохнём. Тяжелый переход получился. Так что давайте, чтоб доехали и без потерь.

Все начали чокаться. Даже я, сжимая в лапищах крошечную фляжку, аккуратно, чтоб не разбить рюмки и не помять емкости товарищей, сталкивал их тару со своей. Живец, словно бы увядший, потерявший во вкусе, провалился в пищевод.

— Тебе теперь вообще не напиться будет, — сказал вдруг Варик, увидевший выражение моего лица.

— Угу. Оно и к лучшему, и так эту дрянь в себя каждый день льём.

Гитара вдруг заиграла громче, и все поняли, что сейчас Поэт споёт.

— Че за песня? — крикнул Варик, чтобы музыкант на другом конце стола услышал.

— Моя собственная. Называется «Уголёк». Там рифмы пока нет, но вы послушайте. Это даже еще не песня, просто верлибр на мелодию.

— Хуибр, — тут же ответили ему.

— Пой давай, а мы уже оценим, нужна там рифма или нет.

В тоскливую мелодию вплелось что-то еще более печальное. До меня не сразу дошло, что слова эти и есть песня, что они не часть струнного звука, а могут жить и отдельно от него. Музыка погрузила всех в какой-то транс. Я не мог сфокусироваться и лишь ловил отдельные ранящие в самое сердце строчки.

'Глаза старика на молодом лице.

…

Заперт навечно среди опостылевших снегов.

…

Я давно забыл лицо матери и детей.

…

Умереть не страшно, ведь я всего лишь копия'.

День сорок четвертый

Поселение диких

Минус двадцать девять градусов по Цельсию

Спал я в двухместном спальнике, в обычном было тесновато. Свинцовые веки разлепил с натугой. Кто-то уже встал и зябко ежился, усаживаясь поближе к печке, остальные дрыхли мертвецким сном.

Я вышел на улицу, вдохнул свежайшего воздуха, умылся снегом, немного размялся, помахал часовым на стене. Решил поглядеть с обрыва. Дойдя до края скалы, уселся и свесил ноги.

Ветер здесь и правда сильный. Неквазу сидеть тут небезопасно, сдует нахер, и потом пойдут про тебя нехорошие истории. Мол, был такой-то рейдер и захотел он как-то раз поссать с обрыва. Именно так и подумают.

Если сощуриться, отсюда можно разглядеть колею от наших следов. Поверх нее вроде как следы крупного зараженного, хотя за это уже не поручусь.

Я просидел так минут пятнадцать, любуясь прекрасным видом, пока бойцы, поднятые командиром, один за другим не начали вываливаться из избы.

Отряд быстро позавтракал. Хлыст отправил сменщиков к тем, кто остался внизу. Едва дежурные поднялись, как постовые с «крепостной» стены подали нам знак. Ворота со скрипом начали отворяться. Мы шустро засеменили, желая рассмотреть причудливый быт местных обитателей.

Вдоль центральной дороги тянулись бревенчатые избушки. Два подростка и усатый мужик в шапке-ушанке расчищали улочку от снега. Жители уже потянулись на службу. Доходили до конца улицы и сворачивали кто направо, а кто налево. Все были безоружные и одеты довольно просто.

— Отряд, стой! — скомандовал Хлыст. — Кому интересно, те по церквям, остальные давайте вниз за товаром.

На удивление интересно было всем, поэтому вниз никто не поехал. Я, памятуя о предостережении, свернул направо, сразу пристроился за местной девушкой в платке. Она обернулась на звук шагов, вымученно улыбнулась и тут же отвернулась. Нда, с такой рожей не быть мне теперь донжуаном.

Снаружи крохотная церквушка красотой не отличалась — обычное большое бревенчатое здание с грубым деревянным крестом на крыше. Никаких тебе куполов или еще чего. Одни прихожане кланялись и крестились перед входом, другие проходили так.

Внутри всё тоже было скромно — небольшой тамбурок с веником, чтоб снег отбить и ноги обмести, за ним зал с лавками в два ряда, на дальней стене изображение распятого Христа на фоне многоугольников из пчелиных сот. Вот фантазия у людей.

Левый ряд был занят местными, гости усаживались на правый. Я плюхнулся на последнюю скамью рядом с Вариком и начал разглядывать собравшихся. Девушек довольно много, чуть ли не половина, они улыбались и перешептывались. Ох не зря Хлыст бойцов предупреждал, девки одна другой краше. Это при том, что они в платках.

Сначала я не поверил тому, что увидел на первом ряду, ткнул Варика в бок и указал. Он кивнул, в знак того, что давно заметил. Вся лавка оказалась занята детьми. Целых девять, все того веса и возраста, что не было сомнений — они иммунные.

У меня сразу возникли подозрения. Давно известно, какие пристрастия порой возникают по отношению к детям у некоторых попавших в Улей, а тут ещё и религиозная община. Все же знают эти истории про католических священников и маленьких мальчиков.

Надо будет потом переговорить со святым отцом о спасении души. Если я начну спрашивать, и увижу в его глазах скользкий блеск, если хоть на секунду мне покажется, что здесь что-то не так, я этот стаб по бревнышку раскатаю.

Святой отец дождался, когда все усядутся и перестанут ерзать, разгладил бороду и заговорил:

— Для гостей представлюсь. Меня зовут отец Михаил, — голос у него был сильный и звучный, а произношение обычное, без заигрываний со старорусским произношением и традиционного церковного «О». — Церкви нашей уже третий год пошел. А у моего, так сказать, коллеги, отца Мефодия, уже пятый год церковь стоит.

Кому-то это может показаться смешным. Мол, тут же параллельные миры, мультиверсум, мутанты, Улей, а при чем тут Бог? Спорить с вами тут никто не будет, я вам от себя скажу, душа есть у человека, где бы он ни был. Тут её спасти сложнее, чем в наших родных мирах, но я всё же пытаюсь. Всё здесь поделено на соты, и соты эти дёгтя полны, но вот мы в этих сотах и есть мёд Господен. Так что, братья и сестры, если сердце ваше еще в кусок льда не превратилось, не закрывайте его от Бога. Я бы вам хотел прочесть особенно подходящий к ситуации отрывок из писания…

Не скрою, я был поражён. Отец Михаил не сказать, что сильный оратор, но сам факт того, что в мире, где тысячи тварей пытаются тебя сожрать, нашелся человек, что решил спасать людские души, не укладывался в голове.

После проповеди некоторые из прихожан, да и парочка наших вместе с Хлыстом не торопились расходиться и ждали своей очереди для индивидуальной консультации с батюшкой. Отец Михаил сначала принял местных, затем очередь и до нас дошла.

Бойцов он отпустил быстро, а вот я с Хлыстом насели на него основательно. Вопросы у нас, разумеется, к вере отношения не имели.

— Скажите, а в чем разница между церквями и как вы друг другу с Мефодием еще глотки не перегрызли? — спросил Хлыст.

— Вы не подумайте, у нас тут нет такого строгого разделения, что вот эти люди только ко мне ходят, а те к нему. Есть, конечно, некий костяк приверженцев у того и другого, но большая часть и ко мне и к нему ходит. Частенько мы вместе службы проводим.

Разница между церквями как всегда в таких случаях в трактовках и мировоззрении. Мефодий более радикален, чем я. Мы оба считаем, что попадание сюда — это испытание, но отец Мефодий думает, что все подарки Улья — это искушение. Он и самые ярые члены его паствы пьют живчик только тогда, когда уже припрет и недомогания начнут мешать жизнедеятельности. Способностями, что дарует Улей, никто из них не пользуется, если их жизни не угрожает опасность. И квазов они не любят, считают, что те погрязли во грехе.

— Интересно вы тут живете, — сказал я. — Святой отец, я заметил, что у вас много детей. Особенно по меркам такой маленькой общины. Это все местного производства, так сказать, или найденыши?

Задав вопрос, я внимательно смотрел за реакцией священника, ни один мускул на его лице не дрогнул. Он спокойно ответил:

— Как раз об этом я с вами и хотел поговорить. Дети не наши. Есть тут недалеко кластер с детским домом. Гости у нас бывают нечасто, но все же если среди них находятся те, кто определяют иммунность, мы стараемся договориться и совершаем рейд в этот городок. Иногда удается спасти одного из детей. Им тут хорошо, в маленькой общине вдали от большинства ужасов этого мира. Они сплачивают людей, все о них заботятся как о родных.

— Благое дело делаете, — сказал Хлыст. — У нас есть человек, что вычисляет иммунных. Если дадите координаты места, мы обязательно туда заедем. Правда, вам ребёнка не завезём, уж не обессудьте, не с руки крюк делать.

— Главное, спасите, дитя. Бог вам в помощь. Пойдёмте к Пышме, он вам все подробно расскажет, я в этих военных делах не силён.

Согласно графику перезагрузок кластер с детским домом прилетал только завтра. Поэтому Хлыст, не говоря об истинных причинах выходного, объявил банный день. Караванщики немного поторговали с местными, а потом всех ждала знатная парилка.

Пышма был хорошим хозяином и еще лучшим банщиком, я и не подозревал, как соскучился по бане, пока не попал в нее. Превращение в кваза пошло на пользу еще и потому, что я выдерживал больший жар. Там, где у других уши в трубочку сворачивались, мне теперь надо было еще поддать водички на раскаленные камни. А уж после этого можно и в сугроб с разбега нырнуть.

Выходной выдался на славу, все знатно отдохнули. При отъезде мы очень тепло попрощались с местными. Жаль только, знахаря у них не оказалось — уехал на Ледокол. Так никаких подробностей про моё необычное превращение узнать не удалось.

— И чего многие эту тропку не любят? — сказал Кондитер, уже когда колонна отъезжала от стаба. — Хорошее тут место, тихое, душевное.

— Да-а-а, жить можно, если умеешь спокойно жить, — согласился я.

— А ты умеешь?

— Пока нет, но хотел бы научиться.

И действительно, если у меня родится ребенок, то я всерьез задумаюсь о переезде в этот стаб. Конечно, и тут есть свои подводные камни, ну а где их нет?

Настроение у всех было приподнятое, а дорога спокойная. Хлыст никому кроме замов не сообщил о незапланированной остановке на кластере с детдомом, поэтому для большинства его речь в эфире стала неожиданностью. Когда мы проехали покосившуюся деревянную табличку с надписью «Врата совести», командир подал голос:

— Колонна, стой! Все знают, что эту дорогу не любят. Все слышали про Врата Совести, но никто не знает, что это. Детишек в церкви видели? Так вот, они отсюда. И я попытаюсь спасти хоть одного из них. Я всего лишь командир и за шиворот никого не потащу. Я вам слово дал, что выложусь на максимум в дороге, чтоб никто не пострадал. Сейчас я слово своё забираю и иду в город. Те, кто со мной, ничего кроме благодарности не получат. Местечко там жаркое, подохнуть можно на каждом шагу. Водителям участвовать в операции запрещаю, остальных желающих попрошу выйти из машин. Циклоп, остаешься за старшего.

Ни секунды не раздумывая, я потянул за ручку и спрыгнул в снег.

Все равно все сдохнем, так пусть хоть не стыдно будет.