Все демоны моего мужа (СИ)

Глава восемнадцатая. Деревню заметает снегом

На меня смотрят две пары очень похожих глаз. И как я только сразу не заметила сходство? Этот странный, немного хищный разрез, идущий в самое прямое противостояние со здешней повсеместной волоокостью.... Меня оправдывает только недавнее и, честно сказать, непродолжительное знакомство. Впрочем, рассуждать о генетических особенностях строения очей, передающихся по наследству, было особо некогда.

Почему всегда, когда я захожу к Ануш, что-то невидимо, но ощутимо меняется в мире? Кажется, что в её доме, обстановке, которая сосредоточилась в нем, время меняет направление своего течения. Вот только что было конкретное время, а вот оно начинает томно растекаться, становится плотным, густым. И все в нем то становится подчеркнутым, то наоборот, расплывается в словах и движениях.

Ануш пылает нешуточным гневом, Шаэля же, кажется, даже забавляет ситуация, хотя виновато-скорбный вид он держит стойко.

– Инч! – коротко произносит аштараканка, и я не понимаю, что она имеет в виду, но слово звучит коротко, резко и убийственно, как выстрел.

– Я ни в чем не виновата, – твердо и нагло иду я «ва-банк».

– Так уж? – прищуривается Ануш.

– Да, – не знаю, насколько хватит моей устойчивости перед её гневом.

И тут её прорывает, Ануш начинает бросаться в меня словами, от которых хочется увернуться, они бьют мелкой сечкой, и, кажется, лицо мое краснеет под этим шквалом.

– Десятки лет ожидания, когда сойдутся все знаки для пророчества! Десятки лет бессонных ночей, несколько поколений, хранящих сакральные знания, ждущих, чтобы звезды стали так, как необходимо! Эл аселу бан чунем... И все псу под хвост....

– Шакалу, – зачем-то вмешивается в её тираду Шаэль. Я удивленно смотрю на него. Зачем он вообще что-то говорит?

– Молчи уже! – замахивается на него попавшим под горячую руку пестрым махровым полотенцем Ануш. – Тоже мне, неудавшийся волк Аштарака! Жаманакы ыспарвец.... Ты кулон удержать не мог?

– Я не заметил, – смелость Шаэля на глазах улетучивается. И зачем он вообще говорил что-то против? Все-таки он чувствует себя очень виноватым, и это читается по его глазам. Мне же и неудобно, и страшно. С одной стороны, я включилась помимо своей воли в какую-то игру, которая казалась мне глупой, допотопной и неуместной. С другой стороны, меня накрывает прикосновение к какой-то вековой тайне. Опять ноет в области солнечного сплетения, словно там открывается воронка, засасывающая меня в древний космос. Очень неприятное ощущение.

– Моя сестра, упокой Господь её душу, – праведный пыл Ануш как-то сразу испаряется, сходит на нет. Она садится на другое плетеное кресло и закрывает лицо руками. Не рыдает, нет, просто как-то резко становится уставшей. Секунду мы зависаем в молчании, затем Ануш отнимает руки от лица, и я замечаю, что темные тени легли под её глазами. Сейчас она кажется совсем старухой, но не милой бабушкой, а вечной и древней, как сама жизнь.

– Что теперь делать? – спрашивает она растерянно, и я понимаю, что вопрос этот адресован не нам, а куда-то в пространство.

– Получается, что ничего. – Так же растерянно и тихо отвечает Шаэль. – Будем ждать еще несколько десятилетий. Может, через несколько поколений....

– Род угасает, – уже совсем буднично вздыхает Ануш. – Мельчает. Ты был нашей последней надеждой. Хамайн изур.

– Но почему бы нам не довериться выбору куладатана? – Шаэль смотрит на меня, и серьезность в его голосе входит в диссонанс с веселыми чертиками в глазах. – Лиза тоже ничего себе, крепкая девушка Нервная только немножко. Но это мы поправим.

– И думать не смей. – Кричит на него Ануш. – Чи карели! Аид масин хоск, ангам линел чи карох! У неё свой путь. У нас – свой. Анун анцялин! Её история не лишена драматизма, но к нашему делу не имеет никакого отношения. Мне тут ещё мусора, который тянется за ней, не хватало! Чистить, кто будет? Ты? Или опять «тетя Ануш»?

– Кулон активирован, – напоминает Шаэль. – Тетя Ануш, кулон активирован.... Я за Лизу теперь в ответе, что бы там ни было. Насколько я понимаю существующий закон Кулона, это сила взаимодействия между неподвижными точечными электрическими зарядами. Это один из базисных законов физики, тетя Ануш. Я могу ещё сопротивляться магии, но кто будет настолько глуп, чтобы идти против физики?

– Да знаю я, – в Шаэля все-таки летит пестрое полотенце, но не долетает и сваливается у ножки кресла. Я смотрю на это полотенце, ещё не до конца понимая, что происходит.

– И мы теперь обязаны пожениться. Так ведь? – теперь понятно, к чему ведет Шаэль. Я вскидываюсь, но ничего сказать не успеваю, потому что Ануш реагирует на его слова быстрее.

– Вы можете делать все, что захотите. Только не по предсказанию. Если ты решил, все равно так и будет. Но от меня ничего не жди. И кулон.... Я не знаю, кому теперь передать кулон. Индз са дур чи галис.

– Да, ладно, – Шаэль строит умильную физиономию, – так уж совсем ничего от тебя не ждать?

Я решаю взять в свои руки право голоса.

– Я замужем. – Говорю твердо. – С вами я знакома всего ничего. И не хочу связывать свою жизнь с малоизвестным мне Шаэлем. По крайней мере, пока.

– А чего ещё ты не хочешь? – Ануш смотрит на меня исподлобья. Я явно не нравлюсь ей в качестве родственницы, но мое взаимное нежелание этих уз выводит её из себя. – Ты вообще по жизни не хочешь ничего. Ты только ждешь, когда кто-нибудь придет и все сделает за тебя. Или убегаешь. Ты только и можешь, что убегать и прятаться.

– Тетя, не кипятись, – улыбается Шаэль. – Лиза ещё сама не поняла, во что она попала.

– Ни во что хорошее? – уточняю безнадежно я.

Шаэль кивает. Тут мне уже совсем надоедает этот спор, который начинает напоминать зависшую программу.

– Амен бан ир техн уни, – как-то очень уж ехидно произносит Ануш, и повторяет по-русски:

– Всему свое место!

– В общем, пока, – говорю я этим неожиданным родственникам, разворачиваюсь и выхожу из дома. Если они вот заранее определили мне место без всякого моего на то согласия, ничего хорошего здесь уже не ожидает.

Уже покидая веранду, я как в тумане слышу настороженный голос Ануш.

– Шаэль, что с тобой происходит, помимо Лизы?

– Ты меня давно не видела, тетя....

Ветер уносит вторую часть ответа Шаэля вдаль. Что с нами происходит? Со всеми? Может, от этой навалившейся беспомощности и беззащитности очень хочется заплакать? Когда тобой начинают играть неведомые силы, трудно отделаться от ощущения игрушки в равнодушных руках. Что происходит? «Может, хватит с меня?», – так думаю я, бредя через все ту же густую мерзлую взвесь по туманной улице.

И обращаюсь к кому-то мне неведомому, но сильному и мудрому: «Может, все эти ненормальности оставят меня в покое?». И тут же отвечаю сама себе: «А не лезь, куда не просят....». И дышать, и идти, и вообще жить становится гораздо легче.

***

Ночью меня разбудили дикие вопли. Сразу несколько голосов подтверждали свое существование на всякие разные лады и тональности. Попеременно плакал ребенок, тут же кто-то ворчал «ур-ур-ур», так же темнота и сонная истома пронизывалась пронзительным «иу!!!!». Я поворочалась ещё несколько минут, надеясь, что либо ситуация разрешится сама собой, либо Лия встанет и наведет порядок. Вопли то набирали обороты и децибелы, то снижали интенсивность, но не прекращались. Пришлось встать, ибо можно сколько угодно притворяться, что ничего не происходит, но заснуть вновь все равно не получается. Такова реальность. Сталкиваясь с нашим представлением о том, как все должно быть, она непременно побеждает.

Я прислушалась к дыханию Дома. Странно, но он, кажется, так и не проснулся. Вернее, он-то и не спал совсем в этом бедламе, но почему-то предпочел поднять на ноги и идти разбираться меня, а не Лию. Я вдохнула тишину в соседней комнате, и поняла, что подруга просыпаться и не думает.

«Ладно», – подумала я, сунула ноги в выстуженные за ночь меховые тапочки, и глянула на часы. Полпятого утра. По китайскому гороскопу это час Тигра. Логично. Два недотигра вопят под окнами. Я имею в виду, конечно же, Джаз и Армстронга. Кому ещё, кроме этих двух вечно свингующих кошаков, понадобилось оглашать окрестности дикими утробными звуками?

По лестнице я спустилась тихо, потому что очень хотелось застать ораторов на месте преступления, не вспугнув раньше времени. Вообще-то я была уверена, что третьим на этом утреннике непременно будет уже известный мне Рыжий. Соседский котяра, который с переменным успехом претендует на часть территории, доставшейся по праву первородства Джаз и Арму. Но я ошиблась. Серая, чуть распластанная тень метнулась за угол дома, как только я показалась на ещё темном и чуть заваленном спросонья горизонте. Я специально неудачно бросила вслед беглецу щепку, подобранную тут же с земли. Из чуть приоткрытого окна торчали четыре уха. Джаз и Арм сидели на подоконнике, продолжая что-то высказывать уже растворившейся в темноте сада серой тени неизвестного мне животного. Я укоризненно покачала головой, запихнула кошек в дом, и закрыла окно с внешней стороны. Воцарилась блаженная тишина. Повозившись на постели, чтобы уютнее укататься в одеяло, я вдруг подумала: «А почему кошки не вышли из дома, а прогоняли незнакомца из окна? Почему они его боялись?».

За завтраком, когда я рассказала эту историю, мудрая Лия тут же выдвинула свою прекрасную версию:

– Это, наверное, был енот. Он иногда приходит в наш сад, чтобы обобрать черешню. Алекс пытался охотиться на него, но этот мерзавец очень хитрый. Из-за него вот уже не первый год остаемся без черешни.

– Черешня же спеет летом?

– Ну, может, он что-нибудь забыл здесь летом, а теперь вспомнил и вернулся, – засмеялась Лия.

– В час Тигра.... – задумчиво произнесла я.

– Что?!

– Время между тремя часами ночи и пяти утра называется часом Тигра.

– Ух, ты! А ведь точно. Ну, такой вот тигровый енот хулиганит у нас в саду. – Тут же обыграла ситуацию моя подруга и шикнула на Джаз, которая, как всегда утром, болталась у неё под ногами, в справедливом ожидании еды:

– Идите мышей ловите, кошки! Ешьте то, что добыли, дармоеды! Тоже мне, тигры. Енота прогнать не можете.

Впрочем, кошачьего корма Лия им все равно насыпала. Она всегда так делает: сначала попрекает кошек куском хлеба, а потом все равно кормит. Но мышей они и так ловят. Не от голода, а от врожденного охотничьего азарта и хорошего расположения к хозяевам.

Но почему они так испугались знакомого им енота? Или это все-таки был не енот? Я вышла на крыльцо спросить у птиц. Но они молчали, зябко нахохлившись в ожидании неизбежных холодов. И холода не замедлили наступить.

Снег пошел через несколько дней. Он начал валить во второй половине дня, ближе к вечеру. Все сделалось белым-бело, словно на деревню накинули перьевое душное одеяло. Пока ещё работала связь, Лия передала бесконечные поцелуи Алексу, который остался зимовать эти снежные две недели внизу. На ещё не успевшие состариться и облететь листья некоторых очень оптимистичных деревьев комками ложился и застревал белый налет. Вскоре вся улица превратилась в пестрое бело-зеленое пространство. Она приняла вид таинственный и незнакомый. Словно мы за три часа переместились в иное измерение. В этом незнакомом доселе мире, словно в вате, тонули слова и мысли, а двигаться стало невыносимо лень.

– Нас уже пригласили на глинтвейн, – как-то уж слишком подчеркнуто жизнерадостно произнесла Лия, – соседи, которые через два дома от нас.

– Это в доме с острой, почти готической крышей? У них ещё собака такая мелкая, но очень брехливая. – Лениво прореагировала из-под пледа я. Чашка горячего чая приятно грела руки, которые постоянно зябли.

– Ну, да, – Лию словно обрадовала моя осведомленность. – Они самые. Я думаю, мы будем самыми востребованными девушками на этом глинтвейновом балу. Доставайте ваши танцевальные книжечки, барышни! – пропела она.

Я вздохнула. Доброта Лии не знала предела.

– Сомневаюсь. Я же говорила тебе, что, кажется, поссорилась с Ануш. Меня навряд ли теперь куда-нибудь пригласят. Так что доставай свою танцевальную книжечку сама. А мне и здесь хорошо, – по-старчески проворчала я, ещё больше уходя в теплый мягкий плед. – Нет у меня никакой книжечки. Ничего у меня нет....

– Бедная ты моя, несчастная, – опять запела Лия. – Неужели ты думаешь, что Ануш столь стервозна, что из-за какой-то ерунды объявит тебе бойкот? Что ты такого могла ей сделать? Розы её знаменитые обломала?

– Можно сказать и так, – я подумала, что с точки зрения Ануш совращение Шаэля, наверное, выглядит, как покушение на цвет розы. Ну, как там говорят в романе: «сорвал цветок моей девственности». Мне стало смешно, я даже хрюкнула, и высунула нос из пледа.

– Не валяй дурака, – Лия кинула в меня тапком, которым она всегда швыряла в разошедшихся Джаз и Арма. – Опыт пития аштаракского глинтвейна ты можешь получить только в Аштараке во время большого снега. И нигде больше. Даже если тебе придется сразиться с Ануш за право участвовать в этом событии, ты сделаешь это! Иначе никогда себе не простишь.

Я поймала тапок на лету и кинула его обратно в подругу, стараясь, между прочим, не попасть. В Лию я, как и было задумано, не попала, зато на пол с радостным звоном свалился стакан с недопитым томатным соком, тут же окрашивая половицы в густой кровавый цвет.

– Можно сказать, что мы повеселились? – жалобно спросила я, выражая всем своим видом готовность вернуться к исходной точке. То есть сбегать за тряпкой и вытереть кровавую лужу.

– В общем, завтра мы идем к готическим соседям, – тоном, не допускающим возражения, произнесла Лия. – И точка.

– А ты знакома с Шаэлем, с племянником Ануш? – вдруг спросила я. Вернее, спросить мне про Шаэля хотелось давно, но случай выдался только сейчас. Если про таинственного спасителя я рассказать не могла, то про племянника Ануш спросить могла. И ещё как!

Лия наморщила лоб.

– Может, и знакома. У Ануш много родственников.

– Шаэля бы ты запомнила, – почему-то обиженно произнесла я.

Лия посмотрела на меня с подозрением:

– Это благодаря незабвенному племяннику Ануш Шаэлю у тебя прошла социофобия? Подожди....

Лия быстро произвела какие-то нехитрые расчеты в уме.

– Ануш – раз. Ты боишься, что из-за неё тебя деревня подвергнет остракизму – два. Племянник, явно не пятилетний.... Лиза! Ты положила глаз на племянника Ануш?!

– Нет, нет, – заторопилась я, – скорее, это он.... Да, это он....

Бесцеремонно сдала я своего спасителя.

– Нет, – Лия покачала головой. – Не выйдет. Это очень закрытая система. Тебя не примут.

– Знаю, – почему-то расстроилась я, а подруга тут же поймала меня на слове.

– Значит, правда?! И Ануш.... Ух, ты! Я запасаюсь поп-корном. Моя ж ты скромница и мужененавистница....

Лия продолжала хохотать в совершенном одиночестве ещё несколько секунд, потом затихла, и уже серьезно сказала:

– Милая. Я была бы рада, чтобы ты опять начала жить и стала такой же кокеткой, как прежде. Только. Странная эта семейка, поверь мне. Боюсь, что там проблем будет не меньше, чем с Владом.

Ну что я могла сказать Лие? Поэтому я понимающе кивнула и промолчала.

Ночь была странной. Даже сквозь сон я ощущала, как давит на деревню снежное покрывало, какое оно тяжелое и душное. И как странно засыпать под ним, под небом, под звездами, чувствуя, как неотвратимо и равнодушно пялится на тебя звезда Канопус. Не было ничего, что могло бы скрыть меня от Вселенной, и пестрое синтепоновое одеяло, выполненное в стиле печворк, только на первый взгляд укрывало меня от взгляда беспристрастного снежного неба. Потолок тоже во сне казался мне иллюзией, жалкой человеческой попыткой спрятаться от чего-то огромного, истинного, безжалостного.

Я ворочалась и всхлипывала, сжималась в тугой эмбриональный комок, металась по кровати. И чувствовала все это даже сквозь сон. Словно было две меня. Две. Как, когда пишешь книгу, одновременно действуешь и наблюдаешь со стороны. И кто-то явно писал мою историю в этот момент. Или заканчивал, раздумывая, убить ли меня или все-таки допустить счастливое завершение истории.

– Милый, – сказала я кому-то во сне, – милый мой, эта история получается чересчур печальной. Мы должны что-то в ней поправить, и, скорее всего, давай поищем огрехи в самом начале. Может, как и положено хорошему психотерапевту, начнем с детских травм?

И, конечно, никто мне не ответил. А к утру изба была выстужена, и Лия вытащила теплые ватные ботинки, в которые мы впихнулись вместо тапочек.

– Связь ещё есть, – Лия переворачивала на сковородке уже подрумяненные оладушки, стараясь добиться того изумительного золотистого цвета, который нужно словить вовремя в какую-то долю секунды. – Алекс звонил, спрашивал, как у нас дела. Говорит дорогу, ещё завалило не сильно, он может приехать. Только это опасно, я ему сказала, чтобы он не рисковал.

–И...., – вдруг помрачнела и убрала сковородку с огня Лия, – Лиз, ты только не волнуйся. Все равно ты узнаешь рано или поздно....

Мне тут же стало очень страшно, и я почувствовала, что волосы на всем теле встали дыбом. Даже невидимые на руках.

– Он говорит.... В общем, Татьяна Романовна умерла.

Погруженная в свой ужас, я сначала не поняла, кого Лия имеет в виду. Она увидела мой вопросительный взгляд, и добавила:

– Музейщица. Сотрудница музея.

На меня словно обрушили ушат воды:

– Как так?!

В голове пронеслась совершенно безумная мысль, что это я виновата в её смерти. Ведь это у меня в голове придумалась тогда завязка триллера. Который начинается с того, что в музее погибает сотрудник, хранитель тайных знаний.

– Алекс подробно расписывать по телефону не стал. Говорят, что маньяк какой-то. – Уже совсем шепотом произнесла Лия, словно боялась, что её слова дойдут до ушей кого-то, кому это совсем не нужно знать. – Слушай, там, правда, странная история. Возвращалась поздно вечером домой, на неё в переулке напали. У нас отродясь таких ужасов не случалось. А главное, вроде, и не взяли ничего. По крайней мере, сумочка с кошельком с какой-то мелочью так и осталась около её тела.

Я знала, что по улицам иногда ходят убийцы, но не могла представить себе, что их жертвой может стать кто-то из моих знакомых. Пусть даже очень шапочно, как Татьяна Романовна.

Это невыносимо странно прозвучало ещё и именно здесь, где люди даже не закрывают на ключ двери дома, когда уходят. Самой большой преступницей здесь оказалась Лия, которая как-то по лету выстрелила в шкодивших в саду соседских поросят из травматического пистолета. Еще был вороватый енот, который обирал поспевшую черешню под покровом ночи. Я случайно попала в этот мир без преступлений, и, наверное, как-то сразу же срослась с ним. Месяца мне вполне хватило, чтобы всем своим существом впитать ощущение безмятежности и безопасности. В этот момент пронеслась мысль, что если и есть рай на земле, то он именно здесь, и люди сами его создали. Ну, конечно, на подготовленной кем-то свыше благодатной почве. Так что известие о смерти Татьяны Романовны прозвучало совершенно нереально. Словно привет из ада. Замысловатый такой приветик. Меня передернуло.

– Лия, может, это мы виноваты. Стали расспрашивать её о той легенде....

Подруга посмотрела на меня огорченно:

– Лиз, ну при чем тут мы? При чем эта старая легенда?

– Мне кажется, что она нам далеко не все рассказала. Что-то там все равно есть странное. И недосказанное. Меня со всех сторон обступили недосказанности, я не знаю, что с этим делать.

– Пить чай с оладушками, – категорично заявила Лия. – Просто пить чай. Иногда это помогает.

Чай с оладушками, если и помог, то не всеобъемлюще. Я думала об этом убийстве весь день и весь вечер. Если бы не вырубился так некстати интернет, я бы могла узнать намного больше. Но он все-таки вырубился, и мне оставалось только вручную чертить на листе бумаги схему событий, которые никак не хотели уходить из моей головы. Словно кто-то таким странным способом хотел что-то сказать именно мне. И я, конечно, знала, кто намекает, что он идет по моим пятам, оставляя за собой кровавый след. Пока как бы случайный. Из людей, которые не успели стать друзьями, и ненароком встреченных собеседников. Но это только пока.... Сколько времени я могу делать вид, что ничего не происходит? А когда я перестану успокаивать себя, что должна сделать, чтобы ничего не происходило?