Глава 10 Старинная рукопись

Утром, после бурной ночи, Сашу разбудил звон посуды доносящийся со стороны кухни. Кати в постели не было. Он встал и накинул купленный Катей мужской халат. Сам он их не любил и предпочитал ходить по квартире в майке и семейных трусах. А зимой в хлопчатобумажном спортивном костюме, вместо пижамы. Но Катя строго ему сказала, что разгуливать в трусах при дедушке — это не прилично и проявление полного неуважения к нему. На что, скрепя сердце, Саша вынужден был согласиться.

Войдя на кухню, он увидел свою красавицу, которая жарила яичницу с колбасой и тертым сыром. На соседней конфорке закипал чайник. Тихонько подкравшись сзади к увлеченной готовкой жене, он обнял ее за талию и поцеловал в шею.

— Ну Саша, — ответила довольная Катя, — неужели тебе ночью было мало? У меня сейчас яичница подгорит!

— Мало! — уверено ответил ее муж. — Я, конечно же, не Геракл с его тринадцатым подвигом, но не прочь был бы повторить!

— Ненасытный! — рассмеялась Катя. — Ночью! Теперь все только ночью! А что это за подвиг тринадцатый? Я знаю про двенадцать.

— Геракл, будучи в гостях у греческого царя Феспия, правившего городами Феспии в Беотии, за одну ночь лишил девственности его пятьдесят дочерей!

— Как? Он их изнасиловал? — удивилась юная женщина.

— Нет, что ты! Царь сам их послал к нему. Вообще-то, они договорились, что дочь будет всего одна! Но этот царь и его дочери захотели иметь детей от такого героя, чтобы потом с ними никто не мог сравниться!

— И что?

— Сначала с ним легла одна дочь, и запретила ему зажигать свет. Потом она ушла, и как бы вернулась, но это была уже ее сестра. И так пятьдесят раз!

— Ха-ха! — рассмеялась Катя. — Какие эти древние греки были фантазеры! Он что не заметил, что каждая вернувшаяся девушка была девственницей? В жизни в это не поверю!

— Ну, на самом деле, они считали, что это были козни богини Геры, жены Зевса, которая ненавидела Геракла, и решила так его опозорить, будучи уверенной, что ему такой мужской подвиг не по силам!

— И что?

— Ну он же герой! Конечно, он справился! Все пятьдесят дочерей Феспия стали в ту ночь возлюбленными Геракла и родили от него пятьдесят сыновей, потомки которых жили в Феспиях и на Сардинии.

— Ты вот что, Саша, — Катя выключила газ под сковородкой с яичницей, повернулась к нему и строго посмотрела в его глаза, — никаких гераклических подвигов в этой области от тебя я не потерплю! Гераклствуй со мной! И больше ни с кем!

— Только с тобой! — и Саша крепок обнял и поцеловал жену.

— Все! Иди умывайся! И приходи завтракать! — она с улыбкой выскользнула из его объятий и стала расставлять тарелки на кухонном столе.

Саша, прекрасно понимая, что на этот раз ничего больше не обломится, быстро направился в ванную комнату, где произвел все необходимые утренние гигиенические процедуры. Когда он вернулся — сел за стол и с недоумением просмотрел на Катю, которая еще не разложила яичницу на тарелки.

— Ждем дедушку! — строго сказала она.

— А вот и я, дети! С добрым утром! — в кухню вошел дедушка Кати. — Как же вкусно пахнет!

— Деда! Садись, я сейчас и кофе налью, — молодая хозяйка стала раскладывать еду по тарелкам, и разливать кофе по чашкам. Мужчины одновременно и единодушно стали расхваливать стряпню Кати, а она сидела вся раскрасневшаяся от похвал и очень довольная собой.

После завтрака мужчины собрались и, простившись с ней, направились в лабораторный корпус. Они с нетерпением хотели узнать продолжение истории Яра и Альфонсо.


Войдя в кабинет, старый академик открыл сейф, надел матерчатые перчатки и протянул еще пару Саше. Потом вынул стопку листов с переводом рукописи, сел за стол, надел очки и начал читать с того места, где они прервались прошлый раз.


'Когда разбойники и христопродавцы-опричники закончили грабить наше разоренное поместье, они покидали все, что нашли на розвальни, в которые запрягли одну лошадь. В основном, это были вещи из железа, которое очень ценилось: подковы, гвозди, косы, железные полосы и дверные петли, обручи для бочек, а также, небольшие запасы зерна в мешках. Потом собрали всю оставшуюся живность в небольшое стадо, а туши убитых овец и свиней покидали в те же розвальни.

Осознав, что больше взять — с разграбленного поселения — нечего, отягощенный добычей отряд опричников двинулся к Старице. Я шел рядом со своим новым господином держа его за стремя, чтобы не отстать и быть под его защитой. Хотя охмелевшие от браги и крови опричники на меня не обращали никакого внимания. Видимо, даже их звериные души уставали от душегубства.

Так мы шли весь день, без привала и к вечеру добрались до города, бывшей столицы нашего невинно убиенного князя Владимира. Пройдя через ворота, Альфонсо сразу отделился от разбойничьего отряда и мы направилась на постоялый двор. А опричники поехали в свою слободу. Больше мы с ними не виделись.

На постоялом дворе Альфонсо поручил мне заняться его конем, расседлать его, почистить, напоить и дать овса, а сам пошел к хозяину договариваться о ночлеге и ужине. Когда я закончил, он появился на конюшне, приказал мне взять седло и уздечку, и отнести в нашу комнату на втором этаже. Потом мы спустились вниз и сели за грязный деревянный стол. Мой новый хозяин с брезгливостью осматривал харчевню.

Нам принесли тарелки с пшенной кашей и жареное мясо. Альфонсо пил вино, которое наливал из своего кувшина. А мне принесли мутное полпиво. Оно было вкусное, но слабое. Чтобы опьянеть от него нужно было выпить очень много. Воду в городе мы не пили, боясь заболеть животом.

Пока мы ели харчевня заполнялась местным людом. Ели они мало, в основном пили. Кто пиво, кто кислое вино, а кто хлебное вино, что потом, как я узнал, было водкой. Чем больше народ пил, тем шумнее становилось в заведении. Альфонсо встал, чтобы идти в нашу комнату. К нему — на покачивающихся ногах — подошел неопрятный человек с бородой и стал нагло его рассматривать.

— Католик! Папин собачий сын! — утвердительно заявил он. — Твой папа еретик и слуга Сатаны, возомнивший себя Богом!

Альфонсо ничего не стал отвечать, но молниеносно выхватил свой меч, который, как я потом узнал, был чем-то средним между полноценным мечом и шпагой, и ударил его плашмя по голове. Мужик и так нетвердо стоявший на ногах, молча упал на пол. Собутыльники с гомоном и угрозами встали и стали надвигаться толпой на нас с идальго.

Но тот не растерялся, выпрямился, вытащил из-за пояса пистоль и взвел кремниевый курок. А потом со всем презрением крикнул:

— Я гость царя Иоанна Васильевича! А здесь с отрядом опричников! Хотите, чтобы я объявил «Государево слово и дело» и опричный розыск? По петле соскучились, земские псы шелудивые?'


— И не побоялся! — с восхищением произнес Саша. — Он вызывает у меня уважение!

— А чего ему бояться? — произнес старый академик. — Ты же слышал он крикнул «Государево слово и дело»!

— Да, это вроде пароля о том, что тут дело пахнет государственной изменой. А постоялый двор стоял на земщине. Опричники только рады были бы его ограбить. Точно! Знал он что говорил.

— Ладно, — Сергей Порфирьевич налил себе стакан воды из графина и продолжил чтение рукописи.


'Толпа, услышав эти слова, отпрянула назад и замолчала. Альфонсо вынул из кожаного кошеля несколько медных монет и бросил их на стол, рассчитываясь за ужин. Потом мы, не поворачиваясь, отступили к лестнице и поднялись по ней, на второй этаж. За нами никто не последовал, а вскоре в зале снова привычно зашумели гости харчевни.

Мы вошли в свою комнату, и я затеплил свечу стоявшую на столе. В комнате была только одна кровать. На ней и расположился мой хозяин.

— Ты ляжешь на полу и подопрешь собою дверь, чтобы на нас неожиданно не напали, — скомандовал, не терпящим возражения голосом, испанец.

— Как прикажете, господин.

— Вот это правильно! Не почину тебе еще на кровати лежать. Да и то, если подумать, что ты мог еще утром болтаться в петле, это неплохой вариант, усмехнулся Альфонсо снимая перевязь с мечом и кладя пистолет на стол у кровати.

— Помоги мне снять сапоги, — приказал он, что я и сделал.

— Господин, можно задать вопрос?

— Можно! Я удивлен, что ты их еще не задал!

— Откуда Вы так хорошо знаете наш язык?

— Ты знаешь как на европейских языках звучит слово раб?

— Нет, я и языков этих не знаю совсем.

— Тогда слушай! В германских и романских языках слова «славянин» и «раб» идентичны или однокоренные. В английском, норвежском и шведском языках это одно и то же слово «slav». Однокоренные в датском: «раб» — «slav», «славянин» — «Slavisk», на немецком — «sklave» и «Slawisch», а также в голландском — «slaaf» и «Slavisch». Среди романских языков они совпадают в португальском — «еslavo». В испанском, каталонском и галисийском языках «раб» — «esclavo», а славянин в испанском и галисийском — «Eslavo», в каталонском — «Eslau». По-французски «раб» — «esclave», «славянин» — «Slave». В итальянском языке: «раб» — «schiavo», «славянин» — «Slavo».

— Это отчего так? У нас слово «славянин» означает — знающий слово, — удивился я.

— От того, что кто-то считает, что славяне были в подчинении у русов, и поэтому были их рабами. Но я думаю, что это произошло от того, что Крымское ханство и другие кочевники совершали постоянно набеги на ваши земли и Польшу, и брали много полона, который потом и продавали. И ваших белых пленных было так много, что слово раб и славянин стали обозначать одно и то же. Вы же тоже, всех иностранцев называете немцами.

— Немцами, потому что вы наш язык не ведаете и молчите! — ответил я, и спросил не сдержавшись: — А причем тут рабство и Ваше знание языка?

— При всем. Перед тем, как отправиться в ваши земли, первым делом я выучил ваш варварский язык! И в этом мне помогли славянские рабы, которые жили в Риме. Это мне очень помогло в переговорах. Ведь царские бояре и дьяки не знали, что я все понимаю, и были между собой, в моем присутствии, весьма откровенны, — Альфонсо вздохнул, — но потом я допустил оплошность и они меня раскусили. Как я вообще на нем говорю, на твой взгляд?

— Очень хорошо, — был вынужден признать я, — а как я буду говорить на ваших языках?

— Буду тебя учить. Пока доедем до Рима, выучишь итальянский, а потом испанский. И смотри мне, не показывай никому, что ты его знаешь. Это мне тоже очень поможет!

— А мы что, поедем в Рим? Уедем из Московского царства? — огорчился я.

— Конечно! — и иезуит включил свою змеиную логику. — Меня отзывают в Рим! Это вечный и прекрасный город! И чего тебе печалиться? Тебя тут, кроме мести, которую ты пока не в силах совершить, больше ничего не держит. А так ты посмотришь весь христианский, а может не только христианский мир! Что тебя бы ждало в твоем поместье? Возился бы со свиньями и коровами, как твой отец. Ну выезжал бы два раза в год на ярмарку в Старец. Ну сходил пару раз в военный поход на соседей! А так, перед тобой открываются все дороги! Хоть увидишь, как живут просвещённые народы в каменных городах, которым тысяча лет! А не в деревянных избах! Шутка сказать, у некоторых ваших князей дворцы из дерева! У нас даже будки собачьи из камня!

Обиделся я на него за такие слова, но ничего не сказал. Мы легли спать, ночь прошла спокойно.

Утром мы отправились на местный базар. Там Альфонсо не поскупился, купил мне добротную одежду, хорошие сапоги, саблю и коня. Пока мы приценивались, к нему подошел какой-то варнак и что-то прошептал на ухо. Идальго кивнул и дал ему серебрённую копейку.

Потом он подошел ко мне, прекратил торговаться, рассчитался за все, и мы, быстро вскочив в седла, погнали коней к городским воротам. Проскочив их, испанец пришпорил своего коня и мы помчались прочь от Старицы — по дороге на Москву. Когда крепостные ворота скрылись из виду, Альфонсо резко свернул в сторону и мы скрылись в лесу. Там он спешился и приказал мне увести коней подальше, вглубь чащи. А выполнил его просьбу, привязал их к дереву и вернулся к нему. Он сделал мне знак молчать.

Так мы простояли какое-то время. Вдруг, по дороге, мимо нас пронеслись вчерашние опричники, нахлестывая своих коней и о чем-то горланя.

— Меня предупредили, что эти Raubritter, — прошептал Альфонсо, — решили догнать нас, ограбить и убить, списав все на местных лихих людей. Сучье племя! Вот помяни мое слово, Яр, скоро им конец.

— Кому конец? — прошептал я.

— Опричникам этим конец.

— А кто же с ними покончит, когда сам царь Иван Васильевич им благоволит?

— Мал ты еще и не образован! Вот он с ними сам и покончит! — наставительно сказал Альфонсо, о чем я и сообщу Святому престолу.

— А почему он с ними покончит? — не отставал от него я.

— Как думаешь, Яр, зачем царь создал опричнину?

— Говорили из-за измен боярских да княжеских.

— Правильно, только знаешь, что это были за измены?

— Нет!

— С точки зрения самих князей и бояр, это не были измены. Знаешь ли ты, что идеальный князь в своей вотчине, может сам себе выбирать сюзерена?

— Кого?

— Царя по вашему. Хочет, сегодня он служит Ивану Васильевичу. А хочет завтра со всем княжеством и людишками перейдет служить королю польскому! И будет в своем праве! У нас тоже так было раньше.

— И что?

— Так у нас таким князьям, герцогам и другим головы давно потребляли. А у вас это только началось. Не может быть сильным государство, если в нем нет единой власти. Вот ваш царь опричнину и создал, чтобы покончить с княжеской и боярской вольницей.

— Так зачем он тогда опричников изведет? Если они ему так служат.

— Пойми, Яр, люди в любом государстве хотят покоя. Рожать детей, растить хлеб, торговать. А опричники только грабить и убивать могут, как псы бешеные. Они крови человеческой попробовали, и теперь без нее не могут. Не могут без насилия, убийств и грабежей. Да, пока князей нужно угомонить, они нужны. А как с ними покончат, то и опричников изведут. Они жизни спокойной мешать будут. Для строительства царства нужны те, кто созидать могут, а не только разрушать. Да и было это уже в истории.

— Расскажите!

— В Древнем Риме, в столицу которого мы едем, было время гражданских войн, когда все воевали со всеми. Еще до Цезаря. И противники нанимали отряды вооружённых дубинами рабов, которые убивали их политических противников. Но в определенный момент, они вышли из по контроля, и стали грабить и убивать всех без разбора. Тогда политические противники договорились, и, однажды ночью, собрались и напали на отряд этих бандитов. «Бардиариями» их, кажется, называли, и перебили всех до одного.

— А откуда Вы это все знаете? — спросил я его. — То, что было так давно.

— В библиотеке Папского престола хранятся такие древние книги и рукописи, о которых прочти никто не знает. Служи мне верно, усердно учи языки, и латынь, и возможно, когда-то я тебя туда отведу! — пообещал мне Альфонсо'.


— Какой хитрый этот Альфонсо! — снова восхитился Саша. — Как он искусно цепляет на крючки любопытства Ярослава. Интересно, что это за библиотека?

— Самое главное, что он прав на счет опричников, — задумчиво прервав чтение, сказал старый академик, — смотри, у них тысяча пятьсот шестьдесят девятый год! Правильно?

— Правильно! — согласился с ним Саша.

— А знаешь, когда Иван Грозный упразднил опричнину и запретил даже слово это произносить?

— Забыл, если честно, — повинился юноша.

— Официально, опричнина была отменена в тысяча пятьсот семьдесят втором году, то есть через три года! Хотя надо признать, что казни и ссылки продолжались практически до самой смерти Грозного, в марте тысяча пятьсот восемьдесят четвертого года, — сказал Сергей Порфирьевич. — Но с высоты прошедших лет, таких примеров очень много.

— Например? — спросил Саша.

— Ну смотри. Великая Французская Революция. Якобинцы, которые опьянели от человеческой крови. Практически всем им отрубили головы. Парижская Коммуна. Там тоже не обошлось без убийств своих противников — без суда и следствия. Тоже, чем закончилось, мы знаем. Штурмовики Рема в Германии. Когда они помогли Гитлеру силой и погромами захватить власть, и стали претендовать на руководство в Рейхе, им устроили ночь длинных ножей! Да и у нас, в нашей истории, — и старый академик понизил голос.

— Что у нас в истории? — спросил Саша.

— Старые большевики, которые умели только воевать со своим же народом и убивать, в мирное время, после революции, стали только мешать строить новую страну. Сначала, они устроили резню своих противников — в тридцать седьмом году, а потом Сталин зачистил их, — еще тише, оглядываясь машинально по сторонам, ответил дедушка Кати.

— Не будем о политике, — предложил юноша, прекрасно понимая въевшийся в костный мозг страх человека, который сам попал под репрессии.

Загрузка...