Барин-попаданец. Завод и жена в придачу

Глава 7

Конфетно-букетный упс

Кухню я отыскал гораздо быстрее, чем ожидалось, по дурманящему аромату ухи, да я бы и из другого конца города заявился. Но сейчас у меня другая миссия, спасти наши отношения и начать нужно с малого, с элементарной заботы.

Чайник на плите, склянки с травами на полках. Сам не понимаю каким образом, но возможно, это память тела сработала, выбрал самую подходящую траву для заварки, отыскал молочные конфетки в буфете, утренний блин с мёдом на блюдце с голубой каёмкой.

Составил дары на поднос и чувствую, чего-то не хватает.

Цветов не хватает, без цветов лучше на такое дело не подвязываться.

В небольшом саду сорвал три милых цветка, похожих на ромашки и календулу одновременно, но голубые, что весьма странно, никогда таких не видел, хотя о чём это я. Память потеряна, и это всё объясняет, или ничего не объясняет, но отличная отмазка во всех непонятных ситуациях.

— Егор Петрович, там на кухне поднос, это что? Я же вам уху щучью, котлетки…

— Это для Алёны Олеговны…

Не успеваю договорить, как проворная няня уже повернулась и крикнула через плечо: «Так я отнесу, чего ж вы сами-то!»

— Стоять! Куда! Именно сам! Сейчас вот цветы в вазочку поставлю и отнесу, а уха — это очень хорошо, но позже. С Еленой разобрались?

Няня ещё не успела переварить и осознать первую часть информации, замерла на месте и стоит, преграждая мне путь на кухню, и удивлённо хлопая глазами. Похоже, у местного населения в этом городе вообще некоторая заторможенность, или этот мир настолько неспешный, что здесь быстро думать в принципе не нужно?

Осторожно придержав пожилую даму за локоть, прохожу за подносом, в узкий стаканчик наливаю воду и ставлю цветы. Показалось, что теперь всё идеально, беру «дары жене» и замечаю глубочайшее удивление на старческом лике.

— Эк, вас, барин, промутозили знатно. На пользу, видать, пошло, сами и чай сварганили? М-да, чудны дела, твои, господи.

— Уж чудес много, в этом соглашусь. Уху позже и котлеты обязательно отведаю, а пока позвольте пройти, сударыня.

Няня посторонилась, пропуская меня, и стоило пройти мимо, перекрестилась. Видимо, то, что сейчас происходит, совершенно не вписывается в её представления обо мне.

— Дорогая, выбирайся из норки, я принёс тебе чай, конфеты и блины с мёдом, не капризничай, расскажу тебе о чудесах на заводе, от которых у меня волосы на макушке зашевелились. Ну, давай, милая, садись скорее, чай остынет, а тебе нужен горячий, согревающий.

Ровно с таким же выражением глубочайшего потрясения, как и у няни, Алёна снова откинула одеяло и села в постели. Внимательно посмотрела на меня, потом на поднос, и снова на меня.

— Что с тобой случилось? Голову повредили? Ты никогда в жизни даже близко к кухне не подходил. Не барское это дело!

— Может быть, няня помогла?

— Она никогда бы не подала чай без блюдца и не поставила бы цветы в рюмку. Это очень мило, но слишком неуклюже, по-мужски.

Алёна впервые улыбнулась, но опомнилась и вернула на личико «маску» озадаченности.

— Ты очень проницательная, уловила такие незаметные детали, надеюсь, что чай, какой я заварил для тебя пить можно. А как называются эти цветы?

— Олимии, кажется. Значит, ты решил возобновить наш конфетно-букетный период? Зачем? Когда оправишься, завод снова завладеет тобой, и ты окончательно свихнёшься со своими идеями. Лучше не старайся, я тебе больше не верю.

Однако она спустила нежные ножки с длинными, идеальными пальчиками, сунула их в домашние туфельки и неспешно подсела к небольшому столику для рукоделия, позволяя мне ухаживать за собой.

— Свихнусь? А это как-то проявлялось?

— Да, как типичное помешательство, все разговоры о заводе, вот и сейчас ты хочешь мне рассказать о нём новую байку. Чай я выпью и даже съем блин, но во всём остальном говорю тебе нет. Тем более, ты показал золотой самородок, значит, твоё баловство с магией дало плоды. И я не собираюсь за это расплачиваться.

Боже, как меня сейчас распирает от всего. От её манящего, тёплого вида в одной тонкой сорочке, и это декольте… От неприятной новости, что прошлый хозяин тела заигрывал с магией, и, кажется, уже заплатил, но сполна ли.

Опять столько желаний и вопросов одновременно, что я решительно отмёл всё и начал рассказывать о нашем путешествии с Еленой. Всё без утайки, разве, только добавив немного юмора, там, где это было уместно.

Чай пошёл на пользу нашим отношениям, они немного оттаяли, но недостаточно, чтобы у жены появилось ко мне доверие.

— Неужели ты увидел реальную картину, и разруху, и песок? И камень этот тебе Елена дала?

— Да, морок действовал только несколько минут, но я ему не доверился, ведь по логике обстоятельств, завод давно стоит без охраны и не может сохранять первозданную целостность, это невозможно. Да и песок чудной, золото ведь очень стыдливое, оно никогда так пошло не выставляется напоказ.

И тут мой взгляд лишь скользнул по манящему декольте жены, тоже выставленному напоказ. Она улыбнулась, потянулась и стянула со спинки другого стула кружевную шаль, накинула на плечи и спрятала от меня свои прелести. Медленно взяла с блюдечка сливочную конфету, по-детски засунула её за щеку и поморщилась, видимо, от боли.

— Ложись, я тебя укрою, через час отпустит, обещаю. Могу массаж сделать, у меня очень жаркие руки…

Но Алёна так и сидит за столиком серьёзная и пристально смотрит, не позволяя продолжить лёгкий разговор. А ведь я пытался.

— Тебе что-то от меня надо? С чего вдруг такая забота? Это подозрительно! Ты мне изменил и хочешь, наконец, сознаться?

Вздрагиваю, с чего вдруг такие звоночки, разве можно изменить такой женщине? А ведь я ничего не знаю. Беру себя в руки и с великим трудом, пытаюсь вывернуть наш разговор в более приятное русло.

— Подозрительно быть хорошим? Но я тебя успокою, я хороший только с теми, кто мне нравится, с остальными не очень. Кроме того, я потерял память, это ли не повод стать чуточку лучше. И ты мне действительно очень нравишься, каким-то чудом оказавшись твоим мужем, я не хочу терять эту привилегию. Считай, что я опомнился и морок спал, излечился, дай мне ещё один шанс.

— Забавно…

— Что?

— Забавно, что ты затеял эту игру аккурат в день нашей второй годовщины, по сути, я могу завтра просто пойти в управу, и попросить развод. Ты ведь этого хотел и даже требовал! Детей у нас нет, приданого у меня тоже не было, я бы претендовала на этот скромный дом, потому что жить негде, но уже и этого не хочу. Твои странности окончательно убили во мне чувства, и если тебе кажется, что что-то можно изменить, заварив чашку чая и сорвав мои же цветы в саду, то ты очень сильно заблуждаешься, как, впрочем, и всегда. И нет, я не изменю своего решения, но рада, что тебе уже лучше.

— Тогда остался последний аргумент…

— Какой?

Пока Алёна не опомнилась и не сбежала в свою норку под одеялом, я осторожно помог ей встать со стула, привлёк к себе, обнял и поцеловал её карамельные, плотно сжатые губы. Сначала настойчиво, пытаясь взять приступом, но после ласково, целую, едва касаясь, заставляя её улыбнуться, раскрыться и поделиться сливочным, сладким вкусом конфеты. Её губы и без конфеты слаще всего на свете, я не понимаю ничего про магию, но моё влечение к ней напоминает новый дурман. На секунду показалось, что это воздействие магической клятвы. Но задать этот вопрос я не решился. Мои руки действительно очень горячие, и я поглаживаю её по спине, сильнее и сильнее прижимая к себе. Чувствую, что ей нравится, она сама уже тает как конфета, и ещё немного и скажет «да» второму шансу.

Когда моя воля окончательно отвердела, и я уже не в силах сдерживать страсть, позволил себе лишнее…

Жена оттолкнула меня.

— Хватит! Не смей делать со мной это… Ты что-то задумал, я сейчас поддамся, а потом… А потом всё вернётся на круги своя. Хватит!

— Уфф! У тебя сейчас женские дни, — я не собирался приставать, хотел лишь напомнить, как нам может быть хорошо вместе. В тот момент, когда окончательно решишься уйти, вспомни этот поцелуй и то тепло, с каким я к тебе отношусь. Золото, завод, это всё пустяки, ты ведь вышла за меня замуж по какой-то причине?

Она замерла и смотрит сердито, пытается вспомнить, из-за чего она выбрала меня?

— Ты очень красивый, задурманил мне голову, и я сбежала с тобой из столицы. Всё до пошлости банально, но теперь я повзрослела и понимаю, что красоты недостаточно для счастья. Нужна ещё порядочность, верность, и желание трудиться для блага семьи. Ты всё это растерял…

Вздыхаю специально слишком громко, чтобы подразнить её, забираю поднос и спешу на уху и котлеты, пора заесть душевную рану.

Похоже, что настоящий Егор был редкостным дятлом, такую женщину обидел, оттолкнул, а она, похоже, ради него сбежала из семьи.

Некрасивая ситуация, он поганец, а стыдно мне, и если она сбежит куда-то, то покоя мне не видать ни в этой жизни, ни в следующей.

Забывшись об этикете и традициях нашего дома, снова хозяйничаю на кухне, сам налил себе в тарелку горячую уху, отрезал душистого хлеба с хрустящей корочкой и вышел в небольшую столовую, где утром мы так прекрасно завтракали блинами.

— Вот те раз, барин! Да что ж с вами такое? — няня заглянула и снова всплеснула руками, переполненная негодованием по поводу моего самоуправства на её вотчине.

— Алёна меня бросает, видать, поделом, заслужил. А уха знатная, никогда такой не ел.

— Да как же, на прошлой неделе варила! А про ваши дела семейные — извиняйте, моё дело — сторона. Что знаю, о том молчу!

— Я тоже так думаю. А Елена как себя чувствует? Устроили её?

— Да, устроили, сейчас изволили в баньку, после обед, и отдыхать, говорит, тревога её не отпускает, нехорошее место, совсем нехорошее. Вот когда я малая, значится, была у нас в Сосновке старая мельница, вот её нечисть облюбовала, и днём, и ночью окаянное виделось. Так наша мельница, детский лепет в сравнении с вашим заводом-то. Он сам, кого хошь в могилу от дурнины сведёт. Ваш батюшка опять же, уж точно бы несколько лет мог прожить ещё, да забрала его…

На этом моменте я уже успел доесть, и няня, не прекращая рассказывать страсти, заботливо забрала у меня тарелку, предложив добавки или второго.

— Котлеты с картошкой или что там, вечером съем. Если Елена попросит, то подайте ей обед, хоть в комнату, хоть сюда, а я в кабинет.

— Как прикажете, барин, пода-а-ам!

Пора проверить документы, пролистать книги, выяснить хоть какие-то данные о Егоре, и об этом мире, в частности. Деловые мысли попытались захватить моё сознание, да куда там, ведь на самом деле так хотелось вернуться в комнату к жене, допустим, с книгой и почитать ей нечто приятное, чтобы забыться и успокоиться.

Но, кажется, я её в большей степени бешу и раздражаю, чем всё остальное.

Где-то внизу послышался голос Елены, но я лишь ускорил шаг. Снова интуиция привела меня на второй этаж в уединённую, но просторную и светлую библиотеку-кабинет. Книги с виду старые, но их много, однако меня больше волнует стол и содержимое его ящиков. Делаю шаг вперёд и замираю, показалось, что справа кто-то есть, какое-то движение, поворачиваю голову и замечаю зеркало, а в нём отражение.

В этот момент всё встало на свои места.

Этот паршивец чертовски хорош собой. Аристократические черты, прямой нос, уверенный взгляд светлых глаз, и всё же совершенно не смазливый, мужская, сильная красота, породистая и желанная для женщин. Не в этом ли кроется корень всех бед, с этой минуты я перестал доверять себе прошлому.

— От таких мужиков редко убегают, очень редко. Она что-то сказала про детей, кажется, я и без бумаг понимаю, в чём проблема. Алёна влюбилась, оставила ради него семью и высший свет, а он оказался самовлюблённым пижоном, да ещё и со сбитой напрочь кукухой, помешанный на магии и заводе, а может быть, и на женщинах, м-да, — подхожу ближе, чтобы рассмотреть себя нового, и с удовольствием замечаю, что следы от побоев почти прошли. Так или иначе, но поездка на завод пошла на пользу.

За дверью послышались гулкие шаги:

— Барин, барин! Там какой-то очень знатный и сердитый человек, требует барыню, очень страшный…

Парнишка запыхался от бега, или на него такое впечатление произвёл незваный гость, я вдруг решил, что это за Еленой.

— Елена Петровна сейчас отдыхает, наверное, муж её?

— Нет, никак нет, то за Алёной Олеговной, приказал вещи собирать, мол, забираю свою племянницу.

Меня словно сорвало с места, кинулся бежать в комнату жены, но она уже натянула платье и закуталась в шаль, молча стоит в тёмном коридоре, вытаращив глаза от страха.

— Алёна, ты кому-то из своих написала письмо, чтобы тебя забрали?

Она отрицательно покачала головой, и всё так же молчит. А моё сердце сжалось от очень нехорошего предчувствия.

— Но ты хочешь уехать в столицу? Это действительно твой родственник?

Кивает.

Совершенно сбитый с толку не понимаю, что делать дальше. Я, может, и не понимаю, а новый персонаж нашей трагикомедии прекрасно знает, за кем он приехал.

За моей спиной раздался неприятный и очень властный голос, кажется, что ещё немного, и я сам поддамся его давлению и соберу жену, ещё и сам же в карету её посажу и помашу платочком, прикрикивая вслед: «Бон вояж!»

Что он с нами делает? Ощущаю от него такую же тяжёлую энергию, как и от стен моего завода, и какой же противный голос:

— Алёна, вот ты где! Сколько можно прятаться! Детские шалости давно пора закончить, как и пошлую авантюру с замужеством. Этот мужик не пара для настоящей аристократки, я нашёл тебе достойного мужа, взрослого, рассудительного и состоятельного, сейчас же собирайся, платья не бери, только документы, и какие-то милые сердцу безделушки. Поторопись, я спешу…

Пронзительная тишина на секунду заставила меня поверить, что Алёна сейчас скажет своему дяде «нет», очень хотелось бы услышать это короткое слово.

Но она долго посмотрела на меня, сделала шаг, чтобы протиснуться между мной и стеной, и едва слышно ответила: «Ничего ценного для меня в этом доме нет!»

Меня пронзила болью её внезапная апатия, «что воля, что неволя, всё одно», в один момент моя бойкая жена вдруг превратилась в прозрачного зомби.

Не выдерживаю, хватаю Алёну за руку и на выдохе говорю то, что бы в нормальном состоянии и не сподобился: «Сделка! Отдам вам заколдованный завод в обмен на право быть её мужем!».