Годрик выполнил всё. Точно и в срок.
Распоряжение о Заречном ушло с гонцом еще до заката. Документы о снижении налога и рассрочке ущерба я подписала через час, как и требовала.
Он даже не спорил больше, лишь кивал с уверенным видом и нечитаемым взглядом: "Как прикажете, герцогиня".
Звучало это уже почти привычно.
Письмо от Эррона пришло вечером того же дня, что Бартоломью ускакал на север. Резкий почерк мужчины словно высек на плотной бумаге его слова:
“Возвращаюсь через три дня.
Эррон”
Ни больше ни меньше. Сухо, словно забытое дерево на краю пустыни.
Но в то же время это значило, что староста доехал! Сердце ёкнуло то ли от страха, то ли от облегчения.
Эти три дня прошли в лихорадочной работе. Я и Годрик, странное подобие союза, решали накопившиеся мелкие дела: утвердили ремонт моста у мельницы, разобрали спор двух арендаторов о границе участка, подписали закупку новой упряжи для гарнизонных лошадей.
Я погружалась в цифры, в отчеты, как в броню. Каждый подписанный документ, каждое решенное дело были кирпичиками моиз заслуг в этом каменном подобии дома.
Изабелла и Кларисса словно сквозь землю провалились. Ни слуху ни духу. Затишье было зловещим, густым, как смола. Но я знала, предчувствовала, что они копят силы для удара. Копят яд.
Накануне возвращения Эррона утром я застала в кабинете неожиданную картину. Годрик лично руководил двумя слугами. Они аккуратно сдвигали горы бумаг с огромного дубового стола у окна. Того самого стола, который он так ревностно занимал с первого дня.
— Что происходит, мастер Годрик? — спросила я, останавливаясь на пороге.
Он обернулся. На его обычно непроницаемом лице мелькнуло что-то вроде смущения.
— Кабинет герцогини должен соответствовать её статусу к возвращению его светлости, — произнес он чуть более формально, чем обычно. — Этот стол ваш по праву, герцогиня. И место ему здесь, у окна. Где свет лучше.
Он кивнул слугам. Они бережно перенесли мои текущие бумаги на теперь уже мой стол.
Я подошла, проводя ладонью по гладкому, прохладному дубу. Это был не просто стол. Это был символ моей власти хотя бы в стенах этого кабинета. Признание. Пусть вынужденное, но признание.
И тут мой взгляд упал на подоконник. На ту самую щель в камне, где когда-то пробился хрупкий росток. Теперь там цвело чудо. Тонкий, но крепкий стебель, увенчанный крошечными, нежнейшими белыми цветами, похожими на звездочки. Они источали едва уловимый, чистый аромат свежести и жизни, прогоняя запах пыли и пергамента.
— Боги… — прошептала я, поражённая. Он не просто выжил. Он расцвел! Сила, тёплая и зелёная, пульсировала во мне в ответ, как эхо.
Годрик проследил за моим взглядом. Его брови поползли вверх.
— Этот… сорняк? — начал он с привычным пренебрежением, но тут же запнулся, увидев цветы. — То есть растение. Оно похоже укоренилось в стене. Может повредить кладке со временем.
— Это не сорняк, мастер Годрик, — сказала я мягко, но твердо. — Это дорогое мне создание. — Я не могла объяснить магию, связь. Но он, кажется, почувствовал что-то. Или просто решил не спорить.
— Тогда, — он колебался лишь мгновение. — Его нужно пересадить. Аккуратно. Чтобы не повредить стены. И чтобы герцогиня могла им любоваться. — Он повернулся к слугам. — Найти подходящий горшок. Самый лучший керамический. Земли садовой. Пересадить. Бережно. И поставить, — он окинул взглядом кабинет, который мы всё ещё делим на двоих, — сюда. На стол герцогини.
Я смотрела, как слуги с невероятной осторожностью извлекали мой росток-воин из каменной темницы, бережно стряхивая землю с нежных корней, укладывая его в свежую, темную почву в красивом глазурованном горшке терракотового цвета.
Когда горшок поставили на угол моего нового стола, рядом с чернильницей, что-то внутри щёлкнуло. Здесь, на этом месте власти, теперь жил кусочек моей силы, моей связи с этим миром.
Цветы, казалось, светились в утреннем солнце.
— Спасибо, мастер Годрик, — сказала я искренне. — Это очень кстати.
Он кивнул, избегая моего взгляда, но в уголках его жестких губ дрогнуло что-то, отдаленно напоминающее удовлетворение.
— К возвращению его светлости все должно быть в совершенном порядке, он был бы в ярости увидев растение, которое может разрушить даже стены замка, — пробормотал он и поспешил удалиться, отдавая последние распоряжения слугам по убранству кабинета.
Всё в кабинете сейчас выглядело так, словно всё это время здесь царил порядок и идилли.
Но я знала, что это затишье перед самой страшной бурей.
Изабелла не простила бы такого признания ко мне со стороны Годрика. Не простила бы моего вмешательства в её дела.
И буря грянула через час. В кабинет ворвался запыхавшийся паж, лицо его было белым как мел.
— Герцогиня! Беда! В Бальном зале катастрофа!