Добыча хищника

Глава 20

Суров вошел в кабинет Шилова так, будто в лаборатории случилось что-то непоправимое: выражение его лица в этот момент соответствовала знаменитому «дерьмо случается», а в отношении Константина оно случалось слишком часто.

Хлопнув дверью, он прошел к столу полковника и выдавил:

– Могу войти, товарищ-полковник?

– Ты уже вошел, – растерянно вскинув взгляд, ответил Шилов. – У тебя что-то случилось?

Глаза Сурова были стеклянными, будто ему пару минут назад явили голову Медузы Горгоны.

– Когда это закончится? – Константин умел держать себя в руках, но сегодня эта чудо-способность почему-то отключилась, как по щелчку пальцев.

– Что закончится?

Суров облокотился на стол кулаками, нависнув над Петром. Тот вскинул взгляд, оценивая угрозу, как вполне реальную. Суров, этот танк, был широкоплечим, высоким и смертельно опасным. Учитывая его семейные драмы, еще и полностью отмороженным.

– Слушай, я не для этого тебя сюда вернул, – слегка стушевался Шилов. – Она сама попросила – это раз. А, во-вторых, ты знаешь, как с ними работать, – он мотнул головой в сторону двери и покрутил у виска пальцем, подразумевая чокнутых ученых.

– Сама? Кто «сама»? – с трудом сглотнул Константин.

– Сура, – поморщился Шилов, раздражаясь. – Ну не будь идиотом, тебе сколько лет? Чего ты от меня хочешь?

– Что бы ты не подкладывал девочку под ублюдка.

Шилов пожевал губами, устало выдувая воздух из ноздрей.

– Ты на это взгляни, – он взял папку с края стола и протянул Сурову. – Садись, Кость. Ознакомься.

Пыл Сурова поубавился.

Да, он все еще был взбешен, но не настолько, чтобы проигнорировать приказ. Скрежеща зубами, он опустился на стул и резко выхватил папку.

– Что это?

Шилов принялся раздражающе постукивать по столу пальцами, будто успокаивая в себе негодование от топорности сидящего перед ним друга.

– Цифры, Сура. Отчеты.

– И?

– Они нас выкашивают похлеще, чем чума в средние века. От них нет лекарства, понимаешь? Нет никакого спасения. Ни-че-го, – он сжал руку в кулак, – только она, твоя девочка. И даже, если он ее трахнет или даже убьет, а мы будет смотреть на это из первого ряда, я сделаю вид, что ничего не случилось. Пока она дает нам информацию о чужаках, она будет с ним каждую чертову ночь. Это ясно тебе, подполковник Суров? И ты можешь сколько угодно ныть или совестить меня, говорить про справедливость и милосердие, мне плевать. Я сделаю все, чтобы выжили люди, – он провел по короткому ежику своих волос: – Сегодня мы потеряли две тысячи человек личного состава, а сколько они растерзали девок я не имею никакого понятия. Ты забыл, Кость, что стоит на кону? У команды Севастьянова был шанс. Вы потратили в пустую два месяца. Сказать, сколько человек погибло за это время?

Суров провел языком по нижней губе, глядя на Шилова исподлобья.

Он бросил папку на стол и откинулся на спинку стула.

– Я понимаю, – сказал он. – Девочка сейчас отдувается за все человечество.

– Остынь.

Не после того, что он видел.

Севастьянов будет еще несколько часов анализировать запись, а ему и одного раза было достаточно.

Видеть, как его девочку целует и обнимает другой мужик (пусть и пришелец), было физически больно.

Из кабинета Шилова он сразу направился на улицу, чтобы покурить. Стоя под открытым небом Старицы, наблюдая за миллионом звезд над головой, он думал о том, что раз ночь Эля отдала гребанному чужаку, то день – принадлежит исключительно ему.

Он скурил подряд несколько сигарет – не отпустило.

Его жизнь была пустой два последних года с тех пор, как он потерял сестру. Вероника была младше на девять лет, поэтому он всегда ощущал себя ее защитником. Чего ему стоило понять, что это была лишь иллюзия. Чужака, который ее пометил, он запомнил на всю жизнь, но не смог найти и отомстить. Это бессилие и беспомощность пробили брешь в его сердце…

Но Эля будто возвращала его к жизни. Если он потеряет эту девушку, он просто умрет.

Он прождал ее до самого рассвета, совершенно замерзнув.

Когда увидел, как по дороге трясется грузовик, машинально всунул в рот еще одну сигарету. Он беспристрастно стоял, пока солдаты откидывали брезент и опускали борт, но, когда Эля свесила ноги, Суров дрогнул – внутри что-то лопнуло, и по телу разлилось тепло.

Ее маленькие ступни в лаковых туфлях на высоком каблуке смотрелись потрясающе.

Он выбросил сигарету и подошел к фургону, лаконично отвечая на приветствия солдат.

– Привет, Эля.

Ее волосы были распущенны и почти доставали до поясницы.

Какая же красивая девчонка…

– Иди сюда, – он протянул руки, чтобы помочь ей спуститься. – Давай, Эля, я замерз.

Она поспешно соскочила вниз, оказываясь в его власти. Невесомая птичка.

Ее туфельки погрузились в осеннюю грязь, и Суров усмехнулся. Безмолвно он подхватил ее на руки, подбросил, перехватывая поудобнее, и пошел в здание лаборатории.

Если бы мог, не отпускал бы. Никогда.

Она пахла, как фруктовый леденец – сладостью, мармеладом, чистотой.

– Поговорим. Хорошо? – он, не останавливаясь, нес девушку в комнату, где ее разместили вместе с Рудовой.

Инны, слава Богу, не оказалось внутри.

Суров позволил Эле освободиться, и когда она отшатнулась от него, он облокотился спиной на стену и заложил руки в карманы военных брюк.

– Как дела? – спросил, понимая, что она просто в шоке от такого наглого вторжения в ее личное пространство и от вопроса, который и в обычной жизни можно считать простой формальностью.

– Все супер, – это было сказано тоном, который красноречиво говорил об обратном и даже чуть больше: слал Сурова в небезызвестный адрес.

– Хорошо поработала сегодня?

Вообще, он не собирался издеваться, но ревность засочилась в его словах против воли.

– Лучше всех.

Он напрягся.

Она отгораживалась всеми доступными способами, будто вычеркивая его из своей жизни. А как же тот день, который они провели в деревенском домике? Когда пили горячий кофе с молоком, танцевали и смеялись? Да, это был лучший день в его жизни!

Она сняла пиджак и посмотрела на него.

– Я хочу принять душ.

– Хорошо, – он скучающе откинул голову, касаясь затылком стены, – я подожду.

– Вы… вы еще хотели что-то сказать?

– Очень много чего.

– Про Тая?

Суров стиснул зубы.

– У меня собаку так звали. Хорошая кличка, – солгал он. – Не про него. Про него у тебя Суханов спросит и Галоян. Они от этого придурка кипятком писают.

– Ясно, – она смущенно отвела взгляд. – Про что тогда?

– Ты меня избегаешь?

Она прошла вглубь комнаты и села на свою узкую койку, которая скрипнула железными пружинами. Да, в таких местах удобство – последнее дело.

– Глубоководный удильщик приманивает добычу светом, – понуро склонив голову и сжав ладони коленями, произнесла она. – Добыча смотрит на свет и видит только его. Она не видит то, что скрывается во мраке. Но разглядев, она уже не может этого забыть.

– Прости? – сперва он даже не осознал, что она говорит именно о нем.

– То, что вы делали… – ее плечи напряглись.

Это было настолько неожиданно, что Суров оцепенел, словно пораженный ударом тока. Все его страхи воскресли и забили крыльями у него за спиной.

– Ты о моей сестре?

Говорить сейчас о ней – ковырять раскрытую рану спицей. Суров мог запросто истечь кровью.

Эля коротко покачала головой.

– Чтобы поймать Тая, вы использовали приманку.

Суров прикрыл глаза, тихо выдыхая.

– Да, – сказал он, будто ее слова нуждались в подтверждении. – У той девушки была метка. Это решение не было легким. Нам нужен был объект.

Эля поднялась за полотенцем и некоторое время нервно искала его по полкам.

Константин взъерошил волосы, ощущая, как его накрывает чертова опустошенность.

– Эля, – произнес он одними губами, – я до последнего буду за тебя бороться.

Схватив полотенце, она кивнула и поспешила скрыться за дверью душевой.

Суров протяжно вздохнул – вот и поговорили, черт.

***

– Это граната?

– Светошумовая граната, – Крылов поставил передо мной нечто вытянутое с круглой чекой. – «М84». Способна на несколько секунд вывести из строя противника. Яркость света равна семи мегакандел. Удобно носить в кармане.

Не думаю, что мне даже в мыслях будет позволено ее взорвать рядом с объектом. Но от подарка я не отказалась.

Крылов снова затянулся дымом и принялся чинить какую-то железяку.

Я медленно брела по лаборатории, вызывая удивление не меньшее, чем вызвал бы снежный человек, принимающий заказы за кассой «Бургер-Кинга».

– Вот и наша звездочка-Эля, – проворковал Суханов, раскрывая мне руки для жарких объятий.

Галоян, который держал стаканчик с кофе, скривился, будто вместо ванильного капучино обнаружил внутри двойной эспрессо.

Я уклонилась от излишнего внимания профессора Суханова, но Галоян успел преградить мне дорогу.

– Вам будет полезно узнать кое-что…

– Второй раз я на это не поведусь, – нахмурилась я.

Вид у меня был такой, что Галоян сразу отбросил идею со мной договориться.

– Вы скрываете его имя, – на его губах возникла улыбка торжества, которую мне захотелось стереть точным ударом в челюсть. – Ты сказала, что «Тай» – это сокращение его имени. Как его зовут в действительности?

Это последнее, что узнал бы умница-Давид, ведь стоит мне произнести имя чужака, он явится сюда, чтобы всех прикончить.

– Тайфун «Отрыв башки».

Губы Галояна дрогнули. Его психологические штучки терпели фиаско, если дело касалось меня.

– То, что вы потеряли голову, я вижу, – лаконично парировал он. – Об этом я и хотел поговорить, Элеонора. Все ваши реакции – это следствие метки. Имейте это в виду.

– Я знаю.

Неужели они считали, что у меня не хватит мозгов в этом разобраться?

Другое дело в том, что от знания этого факта, мое влечение никуда не делось.

Я преодолела несколько коридоров прежде, чем попала в кабинет Рудовой. Общение с ней казалось таким простым, будто я могла прийти к ней и излить душу, не получив в ответ ни капли осуждения. А, может, мне не хватало материнского тепла, когда можно просто пожаловаться и получить поддержку без тонн грязи и раздражения.

Я влетела в ее кабинет без стука, а когда попятилась было назад от увиденного, она вскинула голову и сказала:

– А, Эля… вовремя, стрекоза, подай вон тот белый флакончик!

Я залилась краской смущения, топорно вошла внутрь, пытаясь не смотреть на обнаженного по пояс Сурова.

Нависнув над металлической тележкой, я судорожно искала тот самый белый флакончик из десяти белых флакончиков.

– «Бетадин», Эля, – закатила глаза Инна: – Посмотри, какой шрам оставила. Да, ты просто мясник.

На спине Константина алела заживающая рана.

Мы с Суровом обменялись взглядами – этот шрам был чем-то большим, чем просто напоминание о том страшном дне. Я вспомнила, как склонилась к нему, когда он совершенно выбился из сил, и поцеловала в щеку.

Рудова с профессиональной отстраненностью обработала рану. Завидую ей – сложно сохранить отстраненность, когда рядом это – машина для убийств. Суров выглядел дьявольски впечатляюще, и эта татуировка медведя лишь придавала ему брутальность, хоть последней и так было с избытком.

Он поднялся с кушетки, выпрямляя спину, а затем подхватил футболку.

– Больше не напрягайте, пожалуйста, руку, – упрекнула Инна.

Я покраснела до состояния помидора, понимая, что он, раненный, таскал меня на руках, как маленькую.

Святое небо, неужели он – этот взрослый, серьезный мужчина – серьезно… рассматривает меня в качестве… Это было куда большей неожиданностью, чем желание Тая со мной просто переспать.

Когда он, морщась от легкой боли, надел футболку, наши взгляды снова пересеклись. Проклятье! Мы смотрели друг на друга так, будто накануне вместе спрятали труп. Эта странная общность, единство, которое возникало только между людьми, сбросившими маски в самые отчаянные минуты жизни, красным указателем мигало над нашими головами.

– Есть кое-что, о чем я не сказала, – проговорила я, и Суров, который уже направлялся к двери, замедлил шаг. – Я укусила Тая за руку, и мне удалось его ранить. Не сильно.

– Что? – Инна застыла. – Ранить?

– Я почувствовала вкус его крови. Если это, вообще, была кровь.

– Ты прокусила его руку?

– Угу.

– Иисусе, – одними губами прошептала Рудова.

Суров молча подошел к двери и громко позвал постового. Я услышала, как он отдал приказ привести Севастьянова.

***

Наше собрание было похоже на сборище доведенных до крайнего отчаяния людей.

По крайней мере, Крылов выглядел, как наш предводитель – был чуть живым и оброс бородой и крошками из снеков – Санта Клаус для бездомных.

В этот клан тайных заговорщиков, конечно, не пригласили Суханова и Галояна. Почитателям высших существ вход на такие мероприятия был заказан, даже если бы они избавились от присущего им снобизма.

Рудова щедро наполняла очередную пробирку моей кровью, будто желая спасти от голодной смерти семейство Калленов[1].

Севастьянов копался в своем ноутбуке, открывая в хронологическом порядке протоколы экспериментов с Таем и зачитывал их вслух, отчего волосы шевелились у меня на голове, точно шипящие змеи.

– Были поочередно отделены части тела путем целенаправленного светового излучения высокой мощности. Объект восстановился в течение двух минут, – пощелкав кнопкой мыши, Алексей Станиславович продолжил: – Сожжение и плавление на высоких температурах в вакуумной печи. Объект не пострадал… Радиационное облучение. Объект восстановился через девять минут… – снова несколько щелчков, заводящих мое сердце, точно мотор старой тачки: – Целенаправленный подрыв. Восстановился за три минуты…

Это еще что за…

Мы точно на стороне добра, черт побери?

– И после всего он даже не злится, – пробурчала я. – По части всепрощения, он святая мать Тереза.

– Если есть хоть одно объяснение тому, что вам удалось его ранить, я хочу его найти, - пробурчал профессор. – Кроме того, объект как-то сказал, что они не убивают друг друга. Почему? Ни один вид не может развиваться без междоусобных стычек и войн. Их смерть лишь их выбор, их ирахор. Что, если ты можешь ранить его только потому, что он передал тебе часть себя?

Мертвецкий холод этих слов врос в меня ледяными шипами.

Почувствовав на себе чужой взгляд, я повернула голову.

Суров.

Ох, он читал мои мысли. Прищур его серых глаз был гораздо мощнее рентгеновского излучения. «Один из них убил твою сестру, – говорил этот взгляд. – Тебе посчастливилось не увидеть, что он сделал с ней и как именно».

Крылов вытащил из кармана флягу и, не смущаясь, сделал много жадных глотков:

– Что? – спросил он, замечая всеобщее недоумение.

– Зато ему нет равных, – хмыкнул в оправдание старшего товарища Воробей.

– Если нужно создать световой меч как у Дарта Вейдера, который искромсает любого пришельца, это ко мне, – сказал он. – Но вот эта вся чехарда с кровью… гм, разбудите, когда я вам понадоблюсь.

Услышав про сон, Севастьянов отвлекся от экрана и взглянул на меня поверх очков:

– Эля, вам нужно отдохнуть.

– У меня будет просьба. Не знаю, насколько это сложно…

– Что нужно, Эля? – голос Константина был спокойным и твердым, будто он был готов исполнить любой мой каприз.

– Вы знаете кто такой Василий Верещагин?

Суров напрягся.

– Его нужно привезти?

Он был готов доставить сюда даже Святой Грааль, но какого-то мужчину… гм…

– Он умер, вообще-то, – выдавила я.

– В армии не изучают русских живописцев? – широкая улыбка озарила лицо Воробей, но тотчас померкла, когда Константин метнул в него выразительный взгляд.

– Нужна его картина. Коллекция его работ хранилась в Третьяковской галерее, – и я смутилась сильнее, когда среди всеобщего молчания Крылов снова припал к фляге.

Взгляды присутствующих метнулись к не менее обескураженному Сурову. Он коротко пожал плечами:

– Это тебе зачем?

– Идея для подарка.

– Прости?

Кажется, затих даже медицинский холодильник, дребезжащий в углу.

– Хочу подарить Таю одну из картин этого художника.

Суров, до сего момента сидящий в кресле, поддался вперед, пронзая меня страшно потемневшим взглядом. Ничего не говоря, он поднялся, в пару шагов преодолел расстояния до Крылова, молча выхватил его флягу.

– У твоего дружка день рождения? – глухо спросил он, делая глоток и морщась от крепости пойла.

– Это вроде троянского коня, товарищ-подполковник, – с ноткой обиды произнесла я. – Надеюсь, мой дружок не читал «Одиссею».

[1] Семья вампиров из серии романов "Сумерки" Стефани Майер.