Добыча хищника

Глава 23

Совершенно справедливо бояться смерти, но бояться собственных реакций на близость другого человека – дурость, как по мне. И, тем не менее, я не могу избавится от чувства, что все идет наперекосяк. Кроме того, я никак не могу свыкнуться с мыслью, что потеряю невинность с пришельцем из космоса.

Мы тратим добрых два часа на то, чтобы найти подходящий дом, запустить генератор, и разжечь камин. Мне требуется душ, и это не прихоть, а жизненная необходимость, ибо только под мощными струями горячей воды до меня доходит, что именно я делаю. Полотенце, шампунь и мыло для слабаков, заключаю я с легким сердцем, потому что здесь вообще нет средств гигиены. Не удивительно, если учесть сколько лет пустовал этот дом.

Кроме старого жесткого ковра перед камином в комнате не было ничего, что напоминало бы мебель. Хорошо хоть все стекла на окнах были целы, и дом протопился быстро, что позволило мне прошмыгнуть к огню в одной лишь футболке на голое тело. Устроившись на ковре, я смущенно натянула футболку на колени.

Присутствие в комнате Касара делало мое положение совсем удручающим, потому что отступать было некуда. Глядя на него, стоящего у темного окна, я чувствовала, как горят у меня уши. Тай повернул голову – во всем мире не нашлось бы ничего более соблазнительного, чем его взгляд, обращенный ко мне.

Он снял пальто, демонстрируя безупречный стиль: черная рубашка очерчивала его широкие плечи и мощную грудь, брюки – узкие бедра. Я втянула воздух, смущаясь сильнее – этот мужчина был невероятно сексуален.

И это пугало.

Не сказать, что я была ханжой. Хорошая фантазия и интерес не позволяли мне считать себя даже скромницей. Я росла в мире, где девушки встречались с парнями и строили с ними отношения, но я даже в мыслях не могла сравнить известных мне мужчин с Тайгетом Касаром.

Взглянув на меня, едва дышащую от волнения, он накалил ситуацию до предела, расстегнув манжеты рубашки.

Проклятье!

– Мы не могли бы сперва немного поговорить, чтобы я расслабилась?

Мои глаза лезут на лоб, когда он не просто игнорирует мои слова, но переходит к пуговицам на груди. Я на секунду теряюсь, глядя, как следом он стягивает рубашку.

Пульс взлетает – кровь пламенеет, несется по венам и сжигает сердце.

– Договоримся сразу, Эля, – клянусь, его хриплый голос был соткан из порока, – ты делаешь все, что я скажу.

– Это… – выдавила сипло, – не слишком увязывается с романтичностью момента, Тай.

Наши взгляды встречаются: его остается серьезен, несмотря на мою шутку.

– Ш-ш-ш, – приблизившись, он опускается передо мной на колени и протягивает руку, лаская пальцами мои горячие и сухие губы: – Будет условие: не прикасайся ко мне без разрешения.

Вот так? Только не бросай меня в терновый куст?..

Я смущенно улыбаюсь и оттого чувствую дьявольскую неловкость. Стыжусь собственной неопытности…

Господи.

– Может, нам придумать стоп-слово… – скрываю смятение за наигранной бравадой. – И в первый раз обойдемся без шлепков?

Может, ты уже заткнешься?

Я краснею от собственной дурости. Меня всю трясет от страха, но я стойко держу маску беспристрастного циника. «Делай со мной, что хочешь!» – вот мой девиз на сегодня.

Тайгет смотрит пронзительно – проклятье, как же он серьезен!

– Не искушай меня, Эля, – от его интонации по моему телу проносится волна жара и устремляется вниз живота.

– Шевелится можно?

– Еще слово, и я действительно тебя отшлепаю.

Он склоняется и целует меня.

Ох… я жалею только о том, что этот поцелуй скоро прервется. Мои руки приподнимаются, и я сжимаю пальцы в кулаки, помня о предостережении.

– Тай, я… – выдыхаю коротко, – уже хочу прикоснуться к тебе. Можно?

Его взгляд падает вниз на мои обнаженные ноги. Он поддевает пальцем ворот моей футболки и тянет вверх, заставляя тоже встать на колени. Теперь мы лицом к лицу и, кажется, полностью принадлежим друг другу.

Его «да» пронзает мое сознание раскаленной иглой, и мое дыхание учащается.

Тянусь к его лицу под грохот собственного сердца. Мои пальцы прикасаются к его подбородку и скользят по слегка колючей щеке. Под моей ладонью – весь смысл жизни.

Тайгет резко тянет воздух сквозь стиснутые зубы, и я отдергиваю руку.

– Тебе не нравится?

Он кусает нижнюю губу:

– Продолжай.

Я прикасаюсь смелее.

– Так? – веду пальцами по его шее вниз.

– Да, – его кадык дергается, он закрывает глаза.

Демонстрация его наслаждения сводит меня с ума.

Мои ладони оказываются у него на груди, а затем прикасаются к животу.

– Твою мать…

Его пресс напрягается, четко очерчиваются косые мышцы – он резко перехватывает мои руки и укладывает меня на спину, а сам нависает сверху в одной из самых страшных своих ипостасей. Его взгляд, в котором бьется яростная всесокрушающая жажда, заставляет меня замереть.

Тишину комнаты разрывает лишь наше хриплое дыхание.

Тай несдержанно впивается мне в губы, а затем сладко лижет мой рот, и это хорошо настолько, что я едва могу сохранить выдержку.

Порхание бабочек в животе слишком быстро перетекает в адское томление, требующее умелых мужских ласк.

Его ладонь замирает под моим подбородком – Тай коротко шипит от ощущения кровотока под своими пальцами. Мой бешенный пульс лучше самых громких стонов.

Я снова стискиваю кулаки, потому что опять хочу касаться его.

– Спокойнее, Эля, – звук его голоса напрочь лишает меня разума. – Не шевелись.

Он выпрямляется надо мной и смотрит сверху вниз с желанием, способном пробудить блудницу в любой женщине. Поздно думать о нравственности и долге. Поздно беспокоится даже о собственной безопасности.

Тай расстегивает ремень, и я зажмуриваюсь и прикрываю глаза предплечьем. Сердце бьет с оглушительной силой.

– Я не запрещал тебе смотреть…

Не слушай, Эля.

Не смотри.

Не влюбляйся в него без памяти!

Не падай в эту бездну окончательно.

Горячие губы снова накрывают мой рот. Широкая ладонь прикасается к моему бедру и скользит выше, под футболку.

Я не дышу и покрываюсь мурашками. Мое тело реагирует остро – я готова к нашей близости. На самом деле, я уже растворяюсь в грезах и почти улетаю в чертов космос от одного лишь предвкушения.

Тай снимает с меня футболку и накрывает собственным телом. Плотно прижимает к полу, позволяя почувствовать…

О, черт…

Он убирает пряди растрепавшихся волос с моего лица, освобождая себе доступ к мои распухшим от поцелуев губам:

– Спокойнее, Эля. Расслабься, – его язык касается моего подбородка. – Я попробую тебя… вот так, – слегка прикусывает мою нижнюю губу, и в следующую секунду слизывает выступившую капельку крови и умопомрачительно стонет.

– Пожалуйста… Тай… я…

Кажется, теперь он просто обожает мои губы, не желая освобождать их из плена болезненных поцелуев.

Я чувствую напряжение его мышц и тяжесть его тела. Он просовывает ладонь мне под ягодицы, укладывает удобнее, подминая под себя, и я чувствую его горячую, твердую плоть… Боже…

Сглатываю.

Страх так плотно мешается с желанием, что я крупно дрожу и забываю обо всех предостережениях, касаясь его разгоряченной кожи.

Его движения стремительно теряют мягкость. Но даже его грубость мне нравится. Нравится в нем все. И хорошее, и плохое.

Я ощущаю сумасшедшую потребность ему отдаться – мне почти больно, какая-то часть меня жаждет быть наполненной.

– Девочка… – его голос хрипит.

Несколько сладких, коротких поцелуев, и Тай обездвиживает меня, прижимается губами к уху и шепчет:

– … замри…

Он разводит мои бедра шире, с нескрываемым наслаждением входит в меня и, когда я шиплю от боли, останавливается.

Его взгляд затуманивается от удовольствия.

Теперь каждый его поцелуй – посягательство. Каждое его движение – безжалостное присвоение. И он, пожалуй, теряет голову…

Его ладони становятся влажные, на лбу блестит испарина, он стискивает зубы и сдерживает себя, не желая сорваться.

– Тай…

Звук моего голоса действует на него, как спусковой крючок. Он ослабевает контроль.

На секунду.

Всего секунда, и я принадлежу ему всецело.

Он входит в меня. Сразу и полностью.

Я коротко вскрикиваю, и Тай вновь останавливается, опускает голову и тяжело дышит.

Его пальцы впиваются в ворс ковра – он дрожит и облизывает губы, его ресницы прикрыты, мышцы на руках и груди играют под лоснящейся от пота кожей. Он делает еще одно движение, вынуждая меня ахнуть.

– … как же, сука, приятно, – шипит тихо.

Меня пронзает его взгляд – он резко вскидывает ресницы. Янтарь в его глазах отливает кровью.

Еще одно движение, и Тай смотрит мне в лицо напряженно.

Он собирает в кулак мои волосы на затылке и начинает неспешно двигаться, давая мне привыкнуть.

– …вот так – да, – обхватывает пальцами мой подбородок и целует: глубоко, жарко, безжалостно.

Его движения задают ритм. Наше дыхание вторит этим толчкам.

«Я исполнителен», – в отношении него это верно на все сто процентов. А может и больше. Он исполнителен в каждом движении.

Я ловлю раскаленный воздух губами.

Боль уступает место терпкому наслаждению. Мы соединяемся тесно, горячо и потрясающе сладко.

И я не хочу ни о чем жалеть.

Мне слишком хорошо, чтобы даже думать об этом.

***

Постоянный свет стал извечным сопровождением любой деятельности для Севастьянова. Он забыл, когда спал в темноте. Стыдно признаться, но темноты он боялся до чертиков. Еще с детства. А теперь, в своем почтенном возрасте, он убедился окончательно – во мраке живут самые настоящие чудовища.

Он проснулся от требовательного стука в дверь.

Севастьянов мог поклясться, что задремал всего на секунду. Он потянулся за очками и свесил ноги с дивана, который стоял у стены в его рабочем кабинете.

По ту сторону двери уже отчаянно ругались. Ругались грязным солдатским матом, принадлежность которого можно было определить сразу – к Севастьянову пожаловал Петр Шилов. В отсутствии дам полковник никогда не стеснялся в выражениях.

Распахнув дверь, Алексей Станиславович надел очки и, наконец, слабое зрение позволило ему увидеть подполковника Шилова, выражение лица которого говорило само за себя – случилось нечто ужасное.

– Эля? – спросил Севастьянов, вдруг испытав, как холодное беспокойство проникает ему в кровь и разносится по всему телу.

– О девочке нам ничего не известно, – без утаек выдал Шилов. – У нас ЧП. Наш объект уничтожил другого чужака.

– Уничтожил?

– Убил.

– Боже, – Севастьянова хватило лишь на вдох. – Они могут убивать друг друга… – он скрылся вглубь комнаты, чтобы взять экранирующий комбинезон. – Их регенерация не действует друг на друга, следовательно, мы были правы. Из крови Эли можно извлечь компоненту, чтобы научится их истреблять. Господи, мы должны продолжить исследования!

Он снова вышел в коридор, тщательно приглаживая седые волосы, растрепавшиеся во время сна.

– Как насчет крови других девушек с меткой? Мы могли бы… – произнес Шилов, но Севастьянов позволил себе бестактность, прервав его на полуслове.

– Другие не подойдут. Слишком мало времени скихр воздействовал на их организм, чтобы они могли навредить чужакам. За пять лет мы тщательно исследовали кровь различных женщин, получивших метку. Дело в том, что Эля – особенная девушка. Она продержалась с меткой почти шесть дней. Но сейчас без скихра ее кровь не имеет для нас экспериментальной ценности.

– Того, что вы у нее уже взяли, вам будет недостаточно?

– Я не знаю.

– У вас есть какие-нибудь мысли насчет…

Севастьянов внезапно остановился и раскрыл рот, будто некто незримый ударил его по голове. Он взглянул на Шилова рассеянно.

– А что если… – вылетело из его рта.

– Что, если что? – переступив с ноги на ногу, нетерпеливо осведомился полковник.

Севастьянов обернулся к нему с видом более решительным, чем когда бы то ни было. Пожалуй, такого воинственного вида Петр у него еще не видел.

– Вы должны вернуть мне руководство проектом, товарищ полковник. Я не хочу отчитываться перед Сухановым или Галояном. Они проповедуют совершенно другую религию – искусство дипломатии. Я убежден, что с чужаками нельзя договориться.

– Мне нужны хоть какие-то результаты.

– Боюсь, для этого придется действовать очень скверными методами, – Севастьянов снял очки и принялся задумчиво протирать стекла.

– Скверными? – само это слово в устах Шилова прозвучало странно педантично, а ведь сам Петр предпочел что-то вроде «дерьмовыми».

– Вы знаете, что, когда король Франции Генрих II получил удар копьем в голову и умирал почти одиннадцать дней, по приказу его жены трем преступникам отрезали головы, чтобы имитировать подобные ранения и найти способ спасти короля. Есть некоторые основания полагать, что эти преступники были еще живы в момент, когда им намеренно наносились бесчеловечные увечья. Это не помогло Генриху выжить, но наука в области нейрохирургии того времени ощутимо продвинулась вперед. Так вот, – и Севастьянов заглянул в глаза Шилова, словно ища там понимания: – Методы и правда могут быть скверными.

А ведь Шилов никак не мог ожидать такого от доброго профессора биологии, который никогда не отличался особой кровожадностью. Впрочем, если учесть, что он расчленял чужака в прямом смысле, – может, не такой уж он добрый.

– Дайте мне хоть что-то, – сказал полковник. – Я не могу принимать решения без предварительного одобрения. А проект Суханова приносит хоть какой-то результат.

– Этот результат – целиком заслуга Элеоноры, – Севастьянов поморщился. – Чтобы действовать мне нужны… гм, некоторые полномочия.

– Говорите прямо, черт возьми.

– Доброволец.

Шилов шмыгнул носом и склонился над Севастьяновым, который был ниже его на целую голову.

– Доброволец?

– Или не совсем доброволец, – Алексей Станиславович снова надел очки, и теперь его глаза казались двумя хищными бусинами, – возможно, этот человек уже у нас есть. Нужно только дать ему достаточную мотивацию.

– Вы опять говорите загадками, – помрачнел Шилов, ибо как военный он слишком не любил намеков.

– Если мне удастся выделить компоненту, нам необходим человек, которому я смогу ее вколоть.

– Б… – Шилов несдержанно выругался. – Вы, профессор, хотите сказать, что готовы начать эксперимент по выведению сверхчеловека?

– Желательно такого, который был бы готов очень на многое.

– Охренительного безумца, одним словом, – хмыкнул Шилов. – Вы опять намекаете на кого-то конкретного, док?

– Боюсь, так… боюсь, так.

Шилов расплылся в улыбке – кажется, у него есть тот, кто совершенно слетел с катушек на ненависти к чужакам. О, это определенно лучший кандидат на роль подопытного кролика.

Не успела эта мысль утвердиться в его черепной коробке, как в коридоре показался Крылов.

– Система определения координат засекла наш Урал, – бросил он полковнику. – Эля жива.

– Что ж, – хмыкнул он, – надеюсь, она развлечется.

Не стоит лишать Сурова возможности узнать, как именно его девочка провела эту ночь.