Думсдэй: Пацаны

Глава 3

Я уже говорил тебе, что такое безумие? Безумие — это точное повторение одного и того же действия, раз за разом, в надежде на изменение. Это есть безумие. Когда впервые я это услышал, не помню, кто мне это сказал, я — бум — убил его. Смысл в том — окей? — Он был прав…(с. FarCry)

Я находился в чертовом аду уже практически полгода. Шесть месяцев экспериментов, которые с самого первого для стали больше походить на пытки, редких допросов, хреновой еды и английского. Да, именно английским я занимался большую часть «свободного» времени в камере, помимо бесплодных попыток найти рабочий вариант побега из этого места.

Целых два учебника английского, и брошюра с правилами поведения, щедро подаренные старым немецким ученым, помогали мне коротать время в камере. И не то, чтобы тот был более человечным, чем тот же «Смитт». Просто в отличие от улыбчивого мудака, недобитый нацист совершенно не знал русского. Так что этот сраный герр Алекс Амейзер, спустя неделю, убедившись, что я и не думаю подыхать от его сраного препарата, распорядился выделить мне учебники, чтобы я более точно отвечал на все его расспросы. Не смотря на то, что и сами учебники были на английском, я был рад и такому занятию.

И да, я так и не сдох за все это время, одновременно подтянув свой английский на уровень С-1 Advanced… ну или по крайней мере выучив весь ебучий учебник практически наизусть, практикуя английский в еженедельных встречах с мрачнеющим с каждым разом ученым. И, несмотря на то, что каждая встреча окачивалась очередным издевательством, которое было призвано пробудить мои «способности», я был даже рад, так как у этого урода ничего не получалось.

Единственная сверхспособность, которая хоть как-то проявляла себя — это просто иммунитет к действию злоебучей сыворотки. Помимо дичайшей ломки, и всех спектров боли, которые следовали за приемом разных версий препарата «ви», уникальный эффект был действительно тем, что я не сдох сразу. Ну и в дальнейшем тоже.

Вначале возбужденный этим прогрессом старик раз за разом вводил мне все новые и новые образцы зеленой дряни, затем по мере осознания бесплодности этих занятий запал его начал сходить на нет, раз за разом увеличивая промежутки между посещением лаборатории. Как я узнал из обрывочных диалогов охранников, а также обмолвкам самого доктора, остальные подопытные от его жижи просто умирали.

В последнее время, как я понял, ему после череды провалов, даже урезали финансирование. И перестали водить новых «пациентов». Остался один я, которому этот мудак жаловался на несправедливость, а также, что его никто не ценит.

— Ну вот скажи мне, Саща, — после очередной попытки разбудить «сверхсилы» с помощью высокого напряжения, медленно прохаживался тот по лаборатории, перебирая инструменты. — Как можно добиться хоть какого-то прогресса без череды проб и неудач?

Я же, как и положено хорошему пленнику, поддакивал и пробовал хоть как-то ослабить его бдительность, чтобы если не задушить ненавистного мучителя, то хотя бы украсть какой-нибудь железный инструмент, необходимый мне для побега.

В камере с круглосуточным наблюдением, не было ничего, что могло мне пригодиться. Не считая пластиковой «ложко-вилки», которую приносили вместе с подносом. Даже посуда была пластиковая. Не смотря на общую абсурдность происходящего, меры безопасности здесь были поставлены на высшем уровне, хотя я и не представлял, как они справляются не с обычными людьми, а с суперами. Помимо бронированных дверей, а также режущей уши сигнализации, которую один раз транслировали по навешенным всюду мегофонам, я что-то больше ничего не заметил. С другой стороны, меня в последнее время и сопровождал всего один охранник, пускай и с оружием. Видимо и они сочли конвой из трех человек слишком расточительным на такой бесполезный экземпляр.

— Вот и я говорю, что это невозможно! Впрочем, чего я ожидал от этих пустоголовых Янки, Scheiß drauf! — на мгновение остановился тот, где-то позади. — Как говорил мой друг, чем больше мы делаем для вас, тем меньше вам кажется, что мы это делаем. Впрочем, я уже близок! Новая формула должна…

— Александер, как давно мы не виделись! — судя по звуку, дверь в помещение резко открылась, прерывая речь старика. Голос вошедшей был немного хрипловатым, властным и уверенным. Правда говорившую я не видел, так как они оба находились у меня за спиной.

— Клара! — немного удивленно, но тем не менее радостно воскликнул доктор, тут же перейдя на немецкий. — Es ist lange her, seit du den alten Mann gesehen hast! (Давно ты не заглядывала к старику!)

И дальнейший их диалог уже был на немецком, который я не знал вовсе. Это издевательство какое-то. Только английский выучил… Единственное что я мог делать это вслушиваться в интонации. И, по всей видимости женщина начала говорить что-то неприятное старику, так как тот начал явно нервничать.

— Tut mir leid, Alexander, aber ich muss dich von deinen Experimenten abhalten. Du wirst woanders gebrauch, (Прости Александр, но я отвлеку тебя от экспериментов. Ты мне нужен в другом месте), — произнесла женщина, после чего разговор пошел уже на повышенных тонах.

Я уловил только слово эксперименты, и имя ученого, злорадно подумав, что скорее всего они обсуждают его неудачи. Только вот дальнейшее мне уже не слишком понравилось.

— Das ist der Russe — Sascha, eine defekte Probe. Aus irgendeinem Grund wirkt das Serum auf ihn, er stirbt nicht, aber es gibt immer noch kein Ergebnis. — с огорчением произнес ученый, а надо мной с любопытством склонилось красивое черноволосое лицо женщины, одетой в фиолетовый супергеройский костюм.

Что именно он сказал, я не понял, но вот словосочетание «defekte Probe» мне было знакомо, как и сказанное с дичайшим акцентом имя. Дефектным образцом он меня называл часто, особенно после новых безуспешных тестов. Но самое неприятное было то, что я узнал эту женщину. Штормфронт — столетняя жена самого Воуда, которая на деле была чокнутой расисткой с садистскими наклонностями.

— Hello, — только и произнес я, пытаясь казаться как можно более дружелюбным.

— Wenn ja, warum dann Ressourcen dafür verschwenden? ( Если он дефетный, то зачем тратить ресурсы?) — обращая на меня внимание не более, чем на пустое место произнесла женщина, а затем…

— А-а-а-рх!!! — мое тело забилось в конвульсиях, когда мощный разряд фиолетовых молний обрушился на меня, спадая с руки в черной перчатке. Это было больно. Нет, не так — это было АДСКИ БОЛЬНО!!! Куда там электростимуляции с помощью приспособлений чокнутого доктора, или пыткам водой, или даже действия новых версий сыворотки. К ним я как будто бы уже привык, ожидая нового посещения вивисектора как похода к зубному, который каждый раз забывает взять наркоз.

Но это…

Сила тока была настолько велика, что фиолетовые разводы, отпечатавшиеся в глазницах заполонили весь обзор, и спустя секунду я уже даже не мог кричать, только конвульсивно дергаясь в плотных ремнях.

Боль, окружающая меня стирала время, сердце билось как бешенное, и в какой-то момент оно просто не выдержало, остановившись, и…

— БАХ! — новая порция молний прогнала темноту, и я осознал себя лежащим на жестком полу, жадно вдыхающим наполненный гарью воздух.

— Genug! Dies ist das einzige Exemplar, das die Wirkung meiner Formel überlebt hat! (Довольно! Это единственный экземпляр, переживший воздействие моей формулы!) — крикнул старик, подбегая ко мне и заслоняя от смертоносных молний.

— Es scheint, dass alles, was er brauchte, eine kleine Anregung war! (Кажется, все, что ему нужно, это небольшая стимуляция!), — весело проговорила психованная сука, пока я пытался унять колотившееся в бессмысленных конвульсиях тело.

— Получилось! — жадно ощупывал мою тушку ученый, проводя ладонями прямо по открытым ранам. — Регенеративные свойства не впечатляют, но…

— Unzureichend. Schauen Sie, er wäre fast an einem jämmerlichen Blitzschlag gestorben, (Смотри, он чуть не погиб от жалкого удара молнии), — насмехаясь, произнесла Штормфронт. Затем, смотря мне прямо в лицо с усмешкой продолжила на английском. — Бракованный материал.

— Я не могу все бросить, и уехать, — гневно обернулся на женщину Амейзер. — Ich muss noch mehr Experimente Machen! (Мне просто нужно больше экспериментов!)

— Du wirst tun, was ich gesagt habe, (Ты сделаешь, как я сказала), — наклонилась к доктору «супергерой», смотря тому прямо в глаза. — Ты мне нужен в другом месте, а этот русский дождется тебя здесь.

— Aber ich… — уже заискивающим тоном продолжил Александер свой диалог с той, ну а я в этот момент был занят тем, что как можно незаметнее пытался подцепить обгорелой рукой один из инструментов, которые я видимо перевернул, пока падал. Если мне суждено подохнуть именно здесь, то я хотя бы заберу с собой одного из своих мучителей. Шторфронт от железки в горло даже не почешется, а вот старик…

— Ты, вставай! — прикрикула эта «Клара» как раз в тот момент, когда я незаметно накрыл скальпель ладонью.

Стараясь не выдать себя, я начал медленно вставать, опираясь всеми конечностями на холодный кафельный пол… Хотя кого я обманываю, я и так еле встал и без лишнего актерства. После прохождения по моей тушке электрического заряда, руки и ноги тряслись как у паралитика. Кожа полопалась, и по рукам в разные стороны разошлись ветки ожогов. Я едва смог незаметно засунуть скальпель себе за отворот бесформенных штанов, как твердая, словно железная рука с легкостью приподняла меня, заставив встать на носочки, и словно куклу швырнула прямо в руки подошедшего мужика, в костюме санитара.

— Отведи этот мусор к остальным, — небрежно махнула рукой Штормфронт, пока я пытался не свалиться, цеплялся за неожиданно крепкого, не смотря на свою комплекцию бородатого санитара.

— Не переживай, Саща, мы скоро увидимся, — немного грустно улыбнулся мне Амейзер, помахав рукой.- Пускай результат не очень впечатляет, но способности к регенерации по своему удивительны… Не забывай развивать свою способность. Я проверю, через несколько месяцев.

Сука. Единственное, почему я сдержался и не сказал ничего — был даже не инстинкт самосохранения, а впившийся в бедро скальпель. Ну а затем старик и недобитая нацистка снова начали разговаривать на немецком, а немногословный санитар повел… а скорее потащил меня куда-то по коридорам.

Сам путь запомнил я плохо, единственное, что врезалось в память — это несколько подъемов на лифте, которого я раньше не видел. Ну а дальше — все тот же коридор, на этот раз со множеством камер по обе стороны.

— Ой, яйца болят… — донеслось откуда-то из множества камер, причем на русском языке.

Я хотел было что-то тоже сказать, но из горла донесся только сиплый стон. Я даже не заметил, как сорвал голос.

Но, наконец путь закончился очередной камерой, куда довел меня молчаливый санитар, где можно сказать даже аккуратно посадил меня на кровать, ну а затем молча развернулся и ушел. Только и лязгнула бронированная входная дверь.

Это была уже не моя камера, с оставленными на стенах небольшими царапинами в виде прошедших дней. Но точно такая же камера. Я еще успел подумать о том, что сказал доктор по поводу регенерации, и что я совершенно не ощущал себя росомахой, скорее прожаренным куском мяса, как темный омут сна без сновидений накрыл меня с головой.

• (двумя месяцами позже)

Я проснулся от лязга небольшого окошечка, в который трижды в день приносили еду. Сны как всегда были нечто средним между психоделом, боевиком и кошмаром. И если раньше в них фигурировал только «агент Смитт» и старик доктор, то сейчас в них появилась и новая фигура. Штормфронт, она же Клара, она же ебнутая напрочь маньячка. В своих снах я-то обладал способностями как у Твердыни (Хоумлэндера), где с мрачным удовольствием отрезал лазером конечности этих тварей, то застывал беспомощной жертвой на операционном столе.

Реальность же не сильно отличалась от второго варианта. Та регенерация, о которой сказал мне доктор, даже спустя неделю не смогла полностью залечить нанесенный шоковой терапией ущерб, и я до сих пор щеголял полузажившей сеткой фиолетовых шрамов по всему телу. Не Росомаха, и даже не Дедпул, разве что по красоте чуть ближе ко второму.

У меня не было зеркала, но и в отражении добытого скальпеля, можно было с уверенностью сказать, что лицу также досталось. Левая половина лица была покрыта молниевидным узором шрамов, а волосы и вовсе подгорели и на ощупь зияли проплешинами.

Красавчик, что сказать. Собственный вид вгонял в депрессию, но я был все еще жив, а значит мог попытаться отсюда сбежать. Что, вкупе со стащенным скальпелем, на который все-таки никто не обратил внимания, вселяло в сердце хоть какую-то надежду. Впрочем, едва я узнал того русского, который сидел где-то в начале коридора, как надежда сменилась злобным удовлетворением.

Я наконец понял, где именно нахожусь. Психиатрическая, или какая-то там лечебница Воуд, прикрытие для маленького концлагеря, в которой проводили эксперименты, а также собирали их результаты. И я знал, что через какое-то время этой лавочке придет пиздец от команды под предводительством Мясника.

Узнать мне все помог тот неулыбчивый бородатый санитар, со смазливым лицом, и знакомой по сериалу привычкой щелкать бензиновой зажигалкой. Ну огромный бородатый мужик, с хером больше чем бейсбольная бита, который громко требовал принести ему немного порно из-за боли в яйцах, окончательно прояснил картину.

Благодаря этим ориентирам, я даже примерно определил время, в котором нахожусь. А именно — после ухода Фонарщика из семерки, ну и скорее всего Штормфронт уже где-то в этой семерке затесалась, раз имидж уже такой же, как и в сериале. А, значит, скоро будет налет на эту больницу. Идеальный момент для побега… не учитывая, что вокруг будет толпа невменяемых суперов, и девка, которая взрывает всем головы.

Ну и я надеялся, что мое появление не стало тем взмахом крыла бабочки, который порушил сериальную историю. Потому как даже со скальпелем, шансов сбежать отсюда с моей «супер регенерацией» было мало.

Но, как бы то ни было, я начал усиленно готовится к побегу. И не очень вкусная, но в целом довольно сносная еда, мне в этом помогала. Как только я понял, что у меня может появится шанс, я возобновил запущенные от отчаянья тренировки.

Учебники мне никто из камеры не вернул, так что делать было откровенно нечего, и я старался привести свое тело в максимально возможную форму. Когда-то давно, еще в университете, я занимался и рукопашным боем, и боксом, и греплингом. Звезд с неба не хватал, конечно, но и совсем мешочком не был. Даже какие-то места занимал на соревнованиях. Это помимо, обязательных специальных занятий.

Конечно потом, когда работа захлестнула с головой, появился и лишний жирок, и вредные привычки. Но сейчас мои навыки могли помочь остаться в живых и сбежать, и я все свободное время посвятил тренировкам.

Конечно же ничего сверхъестественного. Да и снарядов сильно не хватало. Но даже отжимания, пресс, приседания и растяжка в различных вариациях — при избытке свободного времени сделают тебя выносливее и сильнее. Конечно же тут еще нужна мотивация… Ну и черт возьми она у меня присутствовала. Настолько, что и отсутствие снарядов не стало помехой для моих тренировок. Стена в целом — тоже снаряд, только более жесткий. Я уж не знаю, что имел ввиду старик под развитием способности, но содранные костяшки, как мне казалось, заживали теперь более быстро. Впрочем, и это также мне могло лишь казаться.

Когда ты заперт в одном помещении сутками, а время отсчитывается только по приемам пищи…

Кстати, показать себя большим психом, чем это делал сосед через две камеры от меня, мне бы не удалось при всем желании. Тот молотил стены все время, пока я находился здесь. Без перерыва. А еще и жутко вонял, так как на помывку, раз в неделю, водили только тех, кто вел себя адекватно. Это также было написано в брошюрке, которая осталась в прошлой камере.

Водили естественно по одному, так что новых друзей я не завел. И единственный, с кем я периодически перебрасывался парой слов был недавно прибывший паренек по имени Тим, сидящий в камере, напротив. В отличие от прочих психов, тот казался вполне нормальным, только несколько оторванным от реальности, судя по голосу

Он действительно думал, что его здесь лечат, и помогают осваивать его способности, которые опасны для окружающих. Скучал по сестре и друзьям, рассказывая о своей учебе и планах на будущее. Кстати способность у него была действительно стоящая — телекинез. И я смутно помнил, что его по итогу как-то убили, из-за того, что он поругался с Штормфронт. Так что за недолгие разговоры, пытался убедить его не спорить с ней.

Большего я сказать не мог, так как любые мои слова записывались на камеру, висящую на потолке. Но и тот вроде бы не спорил, и выполнял все что она скажет. Да, чуть не забыл сказать. Периодически эта сука проверяла это место, заходя в разные камеры.

В двери никакого окошка не было, но звукоизоляция была не идеальная, что позволяло худо-бедно общаться с Тимом. Правда иногда это доставляло неудобство, когда очередной несчастный решал поорать по среди ночи. Там конечно же охранники быстро справлялись, но обстановка была такая себе. Ну и ее мерзкий голос иногда доносился из коридора.

Меня, кстати, на удивление, никто больше не трогал. Уже два месяца мне лишь приносили еду, раз в неделю ебучий Фонарщик сопровождал меня в душевую, где давал одноразовую бритву и мыло. Ну а когда я возвращался в камеру, то видел новое постельное, состоящее из двух простынь и наволочки.

В первый раз, я чуть не поседел, так как изначально хотел оставить лезвие под матрасом, но потом передумал и просто незаметно положил его за туалет, ожидая, что там будут искать в самом последнем случае. Впрочем, так и было, и скальпель остался не тронутым.

В целом, за два месяца я даже привык к такому распорядку. Особое удовольствие доставлял тот факт, что меня просто оставили в покое. Но ничто не может длиться вечно, и в один день случилось то что случилось.