Егерь. Системный зверолов

Глава 2

Три дня.

Три проклятых дня я валялся в этой комнате, как подстреленный заяц, которого добить забыли, но постоянно приводил тело в рабочее состояние теми видами тренировок, на которые был способен. Этого времени хватило, чтобы осознать произошедшее до конца.

Я заставил себя сесть, игнорируя боль в мышцах, и посмотрел на свои руки, на эти странные татуировки.

Звериный кодекс значит? Настоящий лесник легко адаптируется под ситуацию, оставляя удивление на второй план. Как же тот охотник называл эти надписи перед глазами?

Точно! Система! Вот только больше я никаких уведомлений не видел, но чётко помнил установку — поймать первого питомца. Придётся подстраиваться и учиться, и если есть шанс получить знания через эту «систему», то так тому и быть.

А знания про этих зверей, судя по блеклым и бесполезным воспоминаниям Макса, очень нужны.

Волки с горящими глазами, хорьки, что могут лицо в мясо искромсать, птицы, перья которых светятся, как звёзды.

— Боевые и «полезные», — прошептал я, пытаясь уложить в голове этот чужой мир.

Боевые звери — главная ценность, машины для войны и защиты. Появилось понятие «дуэли» — битвы питомцев для разрешения конфликтов или споров между людьми. А следом за этим и ставки. Из головы Макса уяснил, что королевства порой даже проводят турниры с огромным призом.

И полезные питомцы — для ремёсел, вроде плетения тканей или добычи редких трав. Но и среди них попадаются бриллианты, способные перевернуть жизнь хозяина. Как куры, несущие яйца с искрами, из которых варят реагенты. Крайне редкий вид эволюции существа. Поговаривают, что один из Звероловов короля открыл тайное знание и обогатился на этом.

Я выглянул в окно, надеясь разглядеть небо, но увидел лишь наш старый, покосившийся забор, который требовал срочного ремонта. Чёрт, а так хотелось посмотреть на этот Раскол. Это что-то невероятное!

После события, названного «Раскол Небес», лес уже не тот. Звери изменились. Они стали сильнее, умнее, опаснее, напитались магией, что пришла в этот мир сотни лет назад.

Раскол — катастрофа, перевернувшая всё. Люди перестали быть верхушкой пищевой цепи. Магические агрессивные твари вытеснили человечество на задворки, в жалкие деревни и города, окружённые стенами.

А ещё появились новые виды существ, о которых тяжело было даже помыслить. Макс даже слышал, как взрослые судачат о драконах, что спят в глубинах хребта, который назвали «Хребет Раскола».

Но эта невероятная аномалия дала людям шанс. Шанс выжить. На их руках теперь татуировки — метки, дарованные неведомой силой. С ними местные научились подчинять зверей, превращать в питомцев. Стали Звероловами.

Татуировки почти у всех людей одинаковые — зелёный знак силы на руках, позволяющий создавать связь с уже прирученным зверем. Этих людей называются Мастерами. Вот только провести обряд и стать таким Мастером может позволить себе только элита. Реагенты и зелья для подобного пробуждения силы стоили баснословных денег.

И лишь немногие «избранные» отличаются. Я горько усмехнулся, ведь таким «избранным» и оказался.

Мои татуировки — красные. И, в отличие от Мастеров, такие получали с рождения, из поколения в поколение. Приручители появились с приходом Раскола, и это невозможно купить ни за какие деньги. Вот только сила пробуждается после совершеннолетия, при прохождении обряда. Но не в моём случае…

Звероловы могут обуздать дикого зверя и продать его. Немногие хотели себе такой участи, они гибли как мухи, что неудивительно. Их становилось всё меньше, и в какой-то момент настолько, что короли забили тревогу. Они запретили ходить в самые опасные зоны лесов — только избранные могли. И со временем приручители стали аккуратнее, вылазки — безопаснее, а пойманные питомцы — слабее. Потому что туда, ближе к Расколу, ходить почти перестали.

Неудивительно, дело-то — крайне опасное! В памяти Макса всплывали рассказы местных о том, как Звероловы возвращались без рук или не возвращались вовсе. Те, кто лез за редкими зверями в глубину леса, часто платили жизнью.

Отец Макса как раз был одним из таких Звероловов. Его татуировки — такие же, как теперь у меня, — горели на коже, когда он укрощал зверей. Макс мечтал стать как он. Но отца постигла незавидная участь — Медведь Алой Кости разорвал его насмерть, так им и сказали. Зверя не должно было быть там, необычное поведение для питомца такого уровня — подойти так близко к деревне.

Макс долго терпел и смотрел, как мать надрывается на полях после смерти отца, как прячет слёзы, думая, что сын спит. И решился: поймать Звёздного Волка — дело, с которым справляются все уважающие себя Звероловы. По крайней мере так староста говорит. Вот и попёрся, дурная голова, а результат себя ждать не заставил…

Я отхлебнул горький отвар, ставший уже привычным. Кто знает, что за травы растут в этих лесах? Может, пойло старухи Ирмы и правда помогает? Тело-то оживает! Опять взялся за тренировку — сгибал и разгибал стопы, напрягая голени, и подтягивал колени к груди. Прогресс налицо.

Мысли вновь завертелись вокруг леса. Несмотря на опасность, очень тянуло увидеть воочию то, что парнишка только слышал. Не бездумно, с грамотным и взвешенным подходом, конечно. Но болезнь Макса словно сорванной плотиной размыла все воспоминания — даже события в лесу превратились в сплошную дыру.

Так что всё придётся делать самому.

А ведь в лесах остались и обычные звери! Магические их почему-то не истребляют на корню, сохраняя популяцию, и никто не знает почему. Загадка, которую очень хочется решить!

Я невольно улыбнулся, осознавая, что мне это подходит. Да этот мир как тайга и есть — каждый шаг тут может стать последним.

Сразу вспомнил, как однажды загнал лося, просто зная, где он пьёт. Но тут всё сложнее, поведение этих зверей почти никто не изучал! Пытались, конечно, но настоящие охотники этого мира, которые жили до Раскола, почти все сгинули. Знания местных о дальних лесах стало примитивным, скорее интуитивным. А как иначе, если в лесу теперь ЧЕРЕСЧУР опасно? Хоть бабка Ирма и собирала травы на опушке леса — в безопасной зоне, а дальше ходила крайне редко и только в исключительных случаях. Слишком рискованно, всегда приходится платить отряду воинов за сопровождение. Так она нам и помогала — новые травы, появившиеся после Раскола, теперь имели огромную ценность.

Деревня, где я теперь, — на отшибе, в глуши одного из королевств. Места богатые, чтобы ловить питомцев, да продавать, отец этим и промышлял, пока не пойми откуда медведь не оказался. А в деревне из приручителей — только Григорий, да сам староста и остались — слишком редкая профессия.

Я вздохнул, услышав суету в соседней комнате.

Мама ухаживала за мной, будто я был стеклянным, готовым разбиться от малейшего толчка, но ещё как-то умудрялась работать.

Уходила с утра, едва солнце вставало над горизонтом, и возвращалась поздно. Её руки были красными от земли, с въевшейся грязью под ногтями. Она работала в полях, где люди всегда нужны. Таскала тяпки, собирала урожай, а я лежал здесь, в этом теле, которое понемногу приходило в порядок.

И это бесило! Никогда так долго не лежал без дела, так что эти дни массировал мышцы и делал хоть какие-то тренировки, чтобы твёрдо стоять на ногах. Хворь, если она вообще была, отступила — чувствовал себя всё лучше. Я привык быть сам по себе, полагаться на свои руки, на свой ум. А тут — эта слабость.

Бабка Ирма пришла один раз, принесла свои отвары, от которых во рту оставался вкус болота, смешанного с горечью полыни. Я пил их, морщась, но молчал. А что сказать? Что со мной всё в порядке? Посмотрит, как на сумасшедшего, и так вон взгляд у неё какой-то… Шальной.

Так что спорить с Ирмой бесполезно. Её внимательные глаза смотрели на меня с такой пронзительностью и подозрением, что я невольно чувствовал себя виноватым. На миг даже показалось, будто она всё знает. Да нет, откуда бы? Бред.

Так что пил её отвары, страдая от их вкуса.

Стыдно признаться, но разок накатила грусть. Вставать ещё не мог, смотрел на пятно от протечки на потолке, и почувствовал себя не в своей тарелке. Лежу, как щенок, пока мать пашет, а деревня шепчется за спиной.

Но потом случилось кое-что, что заставило заниматься тренировками ещё усерднее.

На второй день мама вернулась в слезах. Она думала, что я сплю, но я лежал с закрытыми глазами, слушая, как она сидит у стола, закрыв лицо руками.

Её плечи дрожали, и я слышал, как слёзы капают на деревянный пол. Хотелось встать, спросить, что случилось, но почему-то не стал.

А сегодня пришёл Стёпка — друг Макса, и это было очень неожиданно, давно парень не появлялся.

Я услышал его шаги ещё до стука — быстрые, торопливые, будто он бежал через всю деревню. Мать только ушла, и я лежал, глядя в потолок, где пятно от протечки уже расползлось, как тень какого-то чудовища.

Парень не соизволил постучать, распахнул дверь и влетел как ураган.

— Макс! — Стёпа ворвался в комнату.

Парень был моего возраста — ну как моего, возраста этого тела. Лет семнадцати, худой, с развитой мускулатурой и глазами, блестящими от возбуждения.

Его рубаха была мятой, а на щеке — пятно сажи, будто он копался в угольной куче. Макс неплохо с ним общался, они вместе ходили на речку, купались, дрались с другими деревенскими пацанами, когда было надо.

А потом, когда деревня зашептала, Стёпка приходил всё реже. Вечно находились какие-то дела, пока, наконец, Макс не слёг. Вот тогда Стёпка пришёл ещё пару раз и совсем пропал. Но можно ли его винить, учитывая, что говорят в деревне про болезнь? Конечно, никакой заразы на мне не было.

Я вообще сделал вывод, что Макс получил укус какого-то видоизменённого паука, яд которого медленно убивал его. Но уровень суеверия в деревне оказался катастрофических масштабов.

— Ты встал! Говорят, ты встал! И знаки приручителя проявились полностью до совершеннолетия! Это правда? — Стёпа схватил меня за руки. — ЭТО ПРАВДА! Обалдеть! Без обряда!

Я взглянул на свои руки. Татуировки всё ещё горели на коже — красные, с извивающимися узорами, похожими на змей. Пульсирующие, будто живые. Затем перевёл взгляд на руки Стёпы — никаких знаков, что неудивительно. Парнишка был простым сыном травника и об обряде мог только мечтать.

Вот и вся разница.

А интересно получается.

Пробуждаешь зелёные татуировки — умеешь только управлять питомцем и получаешь звание Мастера.

А вот рождённый с красными умеет ещё и отлавливать, ухаживать за зверьём и заставлять его эволюционировать.

— Правда, — буркнул я, садясь на кровати. — Только… ничего не помню. Болезнь отступила, но память как в тумане, понимаешь?

Удобно это, ничего не помнить. Можно спросить что угодно, и никто не удивится. Память Макса оказалась достаточно скудной в плане питомцев, лишь какие-то обрывки собственных убеждений. Так что, если не знаю, как тут всё работает, то лучше притвориться, что память шалит. Про обряд знал лишь то, что его проводят, когда человеку исполняется восемнадцать, и это кардинально меняет жизнь каждого.

Стёпа плюхнулся на табурет, стоявший у стены, и чуть не опрокинул глиняный горшок с травами.

— Ничего не помнишь? Серьёзно? Да ладно, освежим, что нужно! Слушай, — он вдруг замялся и посмотрел в пол. — Ты извини, что редко забегал последнее время, сам понимаешь, мамка не отпускала уже когда ты слёг. Боялась, что заражусь. Но теперь Ирма всем растрепала, что ты на ноги встал и скоро заходишь! Так я маму быстро уговорил, а вот староста там чуть с ума не сошёл.

— Чего это? — я нахмурился.

— Чёрт его знает, всё говорит, что ему нужно лично убедиться, что ты безопасен для деревни. Говорит, ненормально это, что татуировки приручителя до совершеннолетия в полную силу вступили, да без снадобий!

— Ага, — я рассеянно кивнул и вновь посмотрел на свои руки. — Слушай, Стёп, расскажи уже что за обряд-то?

— Да ты что? И вправду с памятью так туго? Я-то откуда знаю, мне о таком только мечтать. Сам знаешь, какие деньги нужно заплатить, а просто так не скажут ни за что. Да и ещё, тут это… — он вдруг замолчал, его лицо потемнело.

— Что? — спросил я, чувствуя неладное.

Стёпа почесал затылок, глядя в пол, будто там была подсказка.

— В деревне молва всякая ходит, Макс. Староста… он твоей маме вчера сказал, чтобы ты по деревне не шастал. Я мимо проходил, случайно услышал. «Люди боятся, дорогая Ольга, сама понимаешь», — Стёпа спародировал хриплый старческий голос. — Странная болезнь была, мол ты чуть не помер. Вот и думают, что заразный.

— А ты? — спросил я, поджав губы.

— Да нет, ты что, ха-ха! — Стёпка замахал руками. — Бред это всё! Но лучше бы старосте не знать, что к тебе хожу.

Я стиснул зубы. Так вот почему она плакала той ночью.

Мама Макса… Чёрт, она же заботится обо мне, как о родном, что неудивительно. Просто это чувство я давно забыл — привык быть один, полагаться только на себя и заботиться только о себе. Но здесь, глядя на её усталое лицо, на руки, потрескавшиеся от работы, чувствовал, что должен что-то сделать. Она пашет с утра до ночи, чтобы прокормить нас, а деревня шарахается от её сына, как от чумного.

Я должен ей помочь. Сам удивился, насколько приятным показалось это решение, которое наконец-то полностью сформировалось.

— Староста что-то ещё сказал? — спросил, стараясь держать голос ровным, хотя внутри чувствовал себя неуютно.

Стёпа вздохнул, теребя край рубахи.

— Сказал, что в деревне только он, да Григорий истинные приручители, и они справляются. А ты… ну, еле ходишь. Мол, не до того тебе сейчас, выздоравливать надо. Деревня и так на пределе, звери дикие шалят, реагенты нужны. В общем, ты не у дел, нет времени тобой заниматься.

Я мысленно усмехнулся. Не у дел? Это вряд ли. Значит, звери? Пусть они тут магические, но зверь — он везде зверь. Если одна уловка не сработает, сработает другая. Найду подход, я был егерем, чёрт возьми!

Знаю, как читать следы, как слушать лес, как заманить добычу. Да, зверь умён, но ты всегда должен быть хитрее. Думай, соображай и он твой. Этот мир другой, спору нет, но законы природы не отличаются кардинально — память Макса дала мне достаточно, чтобы это понять.

— Сам разберусь, — сказал я, глядя на Стёпу. — Ведь ловить зверей мне никто запретить не может, так?

Он хлопнул глазами.

— Серьёзно? Ты же… ну, хворь, Макс. Ты еле встал. Да и вряд ли старик Ефим обрадуется.

— Старосте-то что? Ладно, неважно. Выйдем во двор, — оборвал я его. — Осточертело в четырёх стенах торчать. Ноги уже почти в норме, помоги встать.

Стёпа замялся, теребя волосы на голове.

— Твоя мать меня убьёт.

— Не убьёт, — я постарался улыбнуться, но вышло криво. — Давай, Стёп, помоги! Надо двигаться, а то сгнию тут.

Он вздохнул, но всё же подставил плечо. Я встал, чувствуя, как ноги уже почти не дрожат как вчера, но мышцы чуть ноют от слабости. Ничего, завтра уже буду работать и тренироваться на полную.

На самом деле я уже полностью ощущал это тело — слабость стремительно отступала, будто принял волшебную пилюлю. Быстро себя на ноги поставлю, но на этом останавливаться точно нельзя. Нужно вырвать семью из нищеты, а чтобы это сделать — работать на полную, к чему не привыкать!

— А ну подожди, — нахмурился я и отцепился от плеча Стёпы, оставаясь на своих двоих.

— Ого! — воскликнул он. — А мне говорили, ты не ходячий.

Я аккуратно поднял сначала левую ногу и согнул в колене, затем вторую.

— Слушай, да и сам справлюсь, — улыбнулся такому скромному, казалось бы, успеху.

Мой дед вообще заставлял меня таскать брёвна, чтобы «косточки окрепли». Тогда я злился, ворчал, что он меня гоняет. Теперь был благодарен. То упорство, которое он привил, точно пригодится. Да и многие навыки. Я знал, как чинить, как строить, как выживать.

Мы вышли во двор, и я вдохнул свежий воздух. Он был тёплым, пах травой и рекой.

Я впервые оказался на улице, и передо мной открылось семейное хозяйство. Невольно присвистнул.

Двор был большим, но запущенным. Огород тянулся к маленькой илистой речушке, что текла через участок. На грядках росла картошка и капуста, но маловато как-то, да и заросло всё. Видно, мама не успевала.

Ей бы помощь, валяюсь тут, как барин. Надо браться за дело. Огород прополоть, грядки подправить. Картошка ещё может дать хороший урожай, если взяться за ум. Давненько я таким не занимался, но тяжело забыть навыки, которые получил в деревне, когда прожил там до двадцати трёх.

Рядом с огородом стоял покосившийся сарай с дырявой крышей. Доски местами прогнили, а дверь висела на одной петле, скрипя, как старуха Ирма. Можно дрова хранить, если починить.

Чуть дальше виднелась кузня — маленькая, с закопчёнными стенами и ржавым горном. Вот тут навыков мне не хватит, но научиться всегда можно. Рядом с кузней — мастерская, низкая постройка из брёвен, с кучей ржавых инструментов у входа.

— Ну и развал, — невольно вырвалось у меня.

— Так отца твоего сколько уже нет… — неуверенно начал Стёпа. — Ты болел, мать работала. Прохудилось ваше хозяйство Звероловов.

Я молча кивнул Стёпе, чтобы вёл меня в мастерскую. Он посмотрел на меня с сомнением, но не спорил.

Здесь было пыльно, пахло старым деревом, ржавым металлом и чем-то кислым, как будто кто-то разлил уксус сто лет назад. На верстаке лежали ржавый серп, молоток без ручки, пара гвоздей и моток верёвки. Я провёл пальцем по верстаку, чувствуя шершавую поверхность, покрытую пылью и стружкой.

Работать можно. Инструменты подправить, верстак вычистить. В тайге из палки и верёвки можно силки делать, а тут целый сарай добра. Капканы какие сделать, те же силки, ловушки. Может не сразу, но перспектива есть.

Я взял серп, повертел его в руках. Лезвие было тупым, но точильный камень в углу мастерской выглядел рабочим. Уже представлял, как начну приводить всё в порядок.

Мама парня не должна пахать одна, нужно сделать так, чтобы она вообще не работала. Неблагодарный это труд, в поле.

Она теперь моя родня. Этот дом — мой, этот мир — тоже мой.

— Макс, ты чего задумался? — Стёпа ткнул меня в бок, и я чуть не выронил серп.

Я очнулся и поднял взгляд.

И тут увидел…

Это!

В куске неба, далеко, где облака сливались с горизонтом, зияла трещина. Будто кто-то разорвал это небо, как старую тряпку. Словно разрез зазубренным клинком! Тёмный, с рваными краями, а под ним, на земле, проглядывал хребет. «Чёрный Раскол».

Я не сдержался, ткнул пальцем вверх:

— Это что⁈ Раскол?

Стёпа проследил за моим взглядом и кивнул мрачно.

— Ага. Раскол. Лихо ты памяти лишился. Оттуда магия и лезет. И… всякие твари. Говорят, там аномальные зоны, чего там только не добывают. Но туда только сильные приручители ходят с кучей охраны, их по пальцам пересчитать. Из столицы королевства. Лучшие-то королю служат. А у нас только староста и Григорий.

— И я.

Стёпа нахмурился и открыл было рот, но сзади раздался голос — мягкий и тягучий как мёд:

— Ну и ну, Максим, дорогой мой, ты и впрямь на ногах!

Я обернулся. У ворот стоял староста Ефим — худой, чуть сгорбленный, опирающийся на трость с резной рукоятью. На руках виднелись татуировки — красные, с узорами, один в один как у меня, и горели они ярко, будто напитанные силой. Мои, красные, пылали чуть слабее, и я заметил, как его взгляд на миг замер на них, а уголок рта дёрнулся, словно от укола.

— Ирма, знаешь ли, сообщила, что ты…ожил, — продолжил он, медленно шагая к нам. Трость постукивала по земле, а старик улыбался, но улыбка чересчур уж широкая, как натянутая на лицо маска. — Говорит встал, да ещё и с такими… необычными знаками. Решил сам проверить, не могу же я оставить ещё одного Зверолова без внимания, правда ведь?

Он остановился в паре шагов и чуть наклонил голову, разглядывая меня. Его пальцы мягко поглаживали рукоять трости.

— Стёпа, дружок, — он повернулся к парню, и голос его стал ещё слаще, почти приторным. — Мать твоя знает, что ты здесь? С таким-то… непростым здоровьем Макса? Я, конечно, не против, но сам понимаешь, теперь придётся предупредить деревню о том, что ты тут был.

Стёпа напрягся, но ответил твёрдо:

— Знает. И я не считаю Макса больным.

— Ох, какой ты смелый, — староста покачал головой, будто восхищаясь, но в его глазах мелькнула тень раздражения. Он шагнул ближе ко мне, так близко, что я уловил запах травяного отвара и старой кожи.

— Макс, мальчик мой, ты ведь понимаешь, как люди в деревне волнуются? Твоя хворь… она всех напугала. Мы вот думаем, что тебе пока дома посидеть надо. Для твоего же блага, конечно.

Он положил руку мне на плечо, и я почувствовал, как его пальцы чуть сжались — не сильно, но достаточно, чтобы намёк был ясен. Его улыбка не дрогнула, но в ней было что-то холодное. Скользкий этот Ефим, Максу он никогда не нравился, и теперь я видел, что не зря. Хорошо, что умею с такими общаться.

— Благодарю за заботу, — начал я будто из уважения, но с лёгкой ноткой удивления. — Только вот… вы ведь сами ко мне подошли, да так близко. Если хворь моя и правда опасна, разве не стоило держаться подальше? Но вы, наверное, уверены, что на самом деле я уже здоров, раз рискнули. Верно же?

Его глаза на миг сузились, но он быстро взял себя в руки, поглаживая трость с той же приторной мягкостью.

— Ох, Макс, — протянул он по-доброму, но я заметил, как его пальцы на трости сжались чуть сильнее. — Я же за тебя переживаю, должен был сам убедиться, что ты на ногах. Староста ведь за всех в ответе, знаешь ли.

— Конечно, понимаю, — кивнул я, стараясь, чтобы мой тон звучал искренне, но добавил с лёгкой улыбкой:

— Тогда, раз вы так близко подошли и ничего не боитесь, может, и другим в деревне не стоит меня стороной обходить? Если уж сам староста не опасается, то, видать, и хвори никакой нет, правда?

Его глаза сузились, но улыбка осталась на месте, как приклеенная.

— Мало ты ещё знаешь о приручителях, Макс, мало. Я ведь Зверолов третьей ступени, не могу заболеть от хвори. А вот жители деревни — могут. Так что осторожность, Макс, и ещё раз осторожность, — произнёс он, постукивая тростью по земле, будто ставя точку. — Хворь у тебя может и не заражает сразу, видимо нужно долгое воздействие… Вот лекарь с соседней деревни приедет, всё проверит. А пока держись дома, ради всех нас. И, знаешь…

Он вдруг понизил голос и в его тоне засквозила сталь:

— В лес за питомцами даже не думай соваться. Без разрешения на отлов там делать нечего. Опасно это, да и порядок нарушать не стоит, правда ведь? Ты ведь не хочешь, чтобы тебя выгнали из деревни за непокорство? Не могу я тобой рисковать, Звероловы слишком ценны.

Он чуть наклонился ко мне, и его улыбка стала ещё шире. Я стиснул зубы, стараясь не реагировать на поражение в этой словесной дуэли. Это что получается, он и вправду передаёт тревогу жителей деревни? Действительно имеет иммунитет? Но почему-то и дело косится на мои татуировки⁈

— Конечно, — ответил я, сохраняя спокойный тон, — Только, раз вы так заботитесь, может, подскажете, как это разрешение получить? А то что-то никогда не слышал о таком. И вообще, я здоров! Чувствую себя отлично, как вы сами видите, разве не могу я этим зарабатывать? И пользу деревне приносить?

Его пальцы на трости дрогнули, и я заметил, как он на миг замер, прежде чем ответить.

— Разрешение на отлов даже в лесах средней опасности — новая воля короля, слишком уж часто молодые неопытные Звероловы гибнут. Так что, Макс, не торопись, — сказал он, и его голос был почти отеческим. — Всему своё время. Григорий и я, мы-то дело знаем, а ты… ты ещё молод, опыта нет, да и хворь эта… Лекарь разберётся, а там посмотрим. Не будем спешить, ради твоей же безопасности. А то сгинешь в лесах, как отец, кому это надо, да? Пожалей маму. Уж и не хочу тебе напоминать, но в прошлую твою вылазку у Ольги появилось пару седых волосков.

— Понял, — ответил я, чуть пожав плечами, и сжал губы. На этот раз Ефим ударил куда надо, этот момент я ещё не обдумывал.

— Всему своё время, мальчик, — сказал он. — Ты просто поправляйся, а мы разберёмся.

Он развернулся и пошёл прочь, постукивая тростью.

Стёпа смотрел ему вслед, пока старик не скрылся за воротами.

— Да уж, — пробормотал Стёпа. — И что теперь?

— А ты не знаешь, у меня в этом «хозяйстве» удочка есть? — спросил я.

Стёпка почесал затылок и неуверенно выдал:

— Была. Вот только вас же ограбили с год назад, не уверен, что осталась.

— Вот блин, — я разочарованно выдохнул. — Хотел порыбачить.

— В магазине ремёсел продаются, — подсказал парень и улыбнулся.

— Да нет, я…

Наш разговор оборвался на полуслове.

— АХ ТЫ ЗАСРАНЕЦ! КАК ТЫ ПОСМЕЛ⁈ — раздался яростный вопль мамы. Она выскочила из-за угла дома, глаза её пылали гневом. Чего это она вернулась с работы так рано, часа не прошло?