Адъютор. Его величество

Глава 5

Глава пятая

— Дорогая, водевиль тебе не глянулся?

Мы с Аннетой сидели за столиком моего любимого заведения. Далеко не самое респектабельное в городе, но именно отсюда открывался великолепный вид на ночной Клаундстон, и лучшего не найти. К игристому вину претензий не возникло, копченый сыр оказался бесподобен, а местные фрукты настолько хороши, что можно лакомиться одним их ароматом. С погодой повезло тоже и потому крупные звезды южного неба усыпали весь небосклон. Есть в них что-то невообразимо притягательное и, если долго в них всматриваться, начинает казаться — еще немного, и тебе откроется главная тайна Вселенной. Что может сравниться со звездами? Разве что глаза любимой женщины, когда она задумывается перед тем, как ответить на мой вопрос. Или, когда о чем-то спрашивает. Или просто молчит. Я блаженствовал, старательно пытаясь гнать от себя мысли о бесконечных проблемах, которые обрушатся завтра с утра.

— Было весело, — наконец, сказала Аннета. — Особенно когда на сцене появлялась Люсия. Мне кажется, эта актриса недооценена, у нее огромный талант, и она непременно должна быть примой, а не подвизаться на вторых ролях.

— Предлагаешь мне навести в театре порядок?

— Нет, я о том, что судьба бывает несправедлива даже к таким красавицам.

— Ты несравненно лучше.

И я не льстил.

— Возможно. Даниэль, мы теперь редко видимся.

Она была права. Мои постоянные разъезды в последнее время стали обыденностью, как бы не хотелось их сократить. Назавтра нам предстояла очередная разлука, и оставалось только надеяться — она будет короткой.

— Когда-нибудь все закончится.

— Закончится, — эхом ответила Аннета. — Даниэль, но ведь может такое случиться, что войны не произойдет?

— Одна надежда, что его величество Аугуст насмерть свалится с лошади, иначе его не остановить.

— Почему ты так думаешь?

— Тому есть причины.

Чем больше я узнавал об этом человеке, тем меньше оставалось сомнений в его психологии: он — игрок. Аугуст затевает войну с прогнившей, но все еще могучей Ландаргией не потому, что желает остаться в истории великим завоевателем, или сделать империей некогда захудалый Нимберланг, дело в другом.

Я находил себе удовольствие в дуэлях совсем не по той причине, чтобы доказать всем: Даниэль сарр Клименсе — лучший. Нет. Ничто так не горячит кровь, как осознание — малейшая промашка закончится смертью. Или даже не ошибка, но случай, неудачное стечение обстоятельств, а они всегда выше нас, и их невозможно предугадать. Вот и Аугуст. С Нимберлангом соседствуют страны, которые уступают ему во всем. Казалось бы, легкая добыча, но они до сих пор суверенны в связи с тем, что представляют для него мизерную цель, а ему подавай крупные. Такие как вынужденные капитулировать Айвистания или Конбригор. Они тоже не лишились суверенитета, разве что теперь их экономика работала на Нимберланг. Казалось бы, у Аугуста была возможность значительно увеличить армию, но ничего подобного не произошло. Почему? Наверное, по той причине, что на шахматной доске ограниченное количество фигур, и будь любезен пользоваться только ими.

— Он игрок, Аннета. У него собственная игра, где мудрость шахмат слилась с карточным расчетом и азартом дуэлей. Так что война неизбежна. Поедем домой?

— Хотелось бы побыть здесь еще. — Аннета смотрела с надеждой. — В том числе, и ради тебя самого. Тут покой, и ты даже выглядишь иначе, расслабленно. Дома все будет иначе.

Там меня поджидал переполненный энциклопедиями, справочниками, географическими альманахами, статистическими выкладками, отчетами доверенных лиц и прочим кабинет, и все это требовало к себе немедленного внимания. Если повезет, освобожусь к середине ночи. Не получится, полюбуюсь встающим над солнцем морем, торопливо приласкаю жену, и высплюсь уже в седле. Отчетливо понимая — нельзя за короткий срок восполнить пробелы сразу во многих областях, я ничего поделать с собой не мог. Вместо этого посреди ужина вскакивал на ноги и бросался кабинет, молясь о том, чтобы внезапно посетившая мысль не улетучилась прежде, чем успею ее записать.

Для этой же цели рядом с моей постелью всегда находились чернильница и чистые бумажные листы. Изредка я взывал к небесам. Не для того, чтобы избавиться от этого безумия — просил их дать мне возможность не перегореть. Или вдруг измениться настолько, что апофения станет для меня не просто абстрактным понятием.

— Какие у тебя планы на время моего отсутствия?

— Скучать, и ждать твоего возвращения, какие они могут быть еще? Прогуляемся по набережной? — Аннета опередила меня с предложением.

— С удовольствием.

— Еще немного, и я начну его ненавидеть, — когда мы уже ехали в экипаже, сказала Аннета.

— Кого именно?

— Море, кого же еще? Иногда мне кажется, что ты любишь его больше меня.

— Выдумки! С морем нельзя целоваться. А еще оно не умеет как будто бы ненароком соблазнять.

— И в голову бы никогда не пришло.

— Скажи лучше, что не хочешь признаваться, вот и все. Антонио, останавливайся, и жди нашего возвращения, — приказал я извозчику. — Мы нескоро.

— А это еще зачем? — с интересом спросила Аннета, наблюдая за тем, как я снимаю изукрашенный позументами камзол и укладываю его на сиденье. На премьеру водевиля собралась вся городская знать, и пришлось соответствовать, но там, куда мы пойдем, он будет бросаться в глаза. Идея пришла ко мне неожиданно, а заезжать домой, чтобы переодеться я посчитал пустой тратой времени.

— После узнаешь. Кстати, где тут можно купить корзинку?

— А она-то тебе к чему?

— Не с пустыми же руками? Остается только надеяться, что корзинка найдется там, где и все остальное. Хотя подойдет и мешок. Да, не мешало бы оторвать с твоего платья шлейф. Определенно он будет тебе мешать.

— Еще чего! А затем его отрывать?

— Чтобы ты не падала через шаг.

— Даниэль сарр Клименсе, я требую от вас объяснений! — Аннета правильно выбрала тон, который обычно и предшествует дуэли.

— Все очень просто, леди Аннета. Видите огоньки вдалеке? Это костры. К ним-то мы и пойдем. Хочешь побывать на празднике?

Казалось бы, вот она набережная, где полно заведений на любой вкус и толщину кошелька. Но раз в год на пляже собирается разношерстная компания. От докеров, ремесленников, крестьян, и даже нищих, до дворян с длиннющей родословной в обществе обвешенных драгоценностями дам, купцов всевозможных гильдий, банкиров и профессуры местных университетов. Такого не было нигде, где мне только не удалось бывать, и даже слышать о чем-то подобном не приходилось.

— На праздник Вседозволения⁈ Хочу, очень хочу! Столько о нем слышала и ни разу не довелось!

— Почему? — я с интересом наблюдал за ее реакцией.

— Даниэль, ты вначале вдумайся — как этот праздник называется⁈ Приличные девушки без кавалеров на него не приходят. Да и кто бы меня туда отпустил даже с ними⁈ Как будто не знаешь, какая строгая у меня тетушка.

— Кстати, тебе придется сыграть роль.

— Какую именно?

— Я буду парнем из простонародья, которому удалось охмурить благородную даму. И не вздумай снимать драгоценности а, тем более, обручальное кольцо!

— Это еще почему?

— Потому что его сниму я. И тогда получится, что твой муж, наверняка старый, но состоятельный, скрипя зубами от ярости ждет, когда ты вернешься домой под утро, что наверняка случается далеко не первый раз. Мы будем укором тому, что браки должны заключаться не по расчету, а по любви.

— Полагаешь, у тебя получится сыграть роль парня из народа?

Корзинка с вином и другими алкогольными напитками к тому времени начала оттягивать руку: я не поскупился, чтобы нам обрадовались возле любого костра. Отличный повод поставить ее на песок, снять обувь, подвернуть почти до колен брюки, закатать рукава и взъерошить волосы.

— Ну и что со мной теперь не так?

Украшения в нашем роду мужчинам носить не принято, а медная ладанка на груди таковыми не является.

— Для начала научись сморкаться в пальцы и вытирать их о штаны. А заодно ругаться бранью, избегать заумных терминов, и почаще использовать слова-паразиты. Не говоря о том, что походка у тебя должна быть такой, как будто ты в любой миг готов дать стрекача. Ну и взгляд соответствующий — где бы чего украсть, а не: «одно неосторожное слово, взгляд, жест, и я проткну тебя насквозь!», — забавлялась Аннета.

— Можно подумать, все они такие и есть. Я вполне могу оказаться и приличным человеком. Конюхом самого бургомистра, владельцем скобяной лавки, а то и вовсе преподавателем риторики. Кстати, последний — чем не вариант? Во всяком случае, ругаться нужды не станет.

— Фи! Полагаешь, благородная дама на таких клюнет? Наставить мужу рога с учителем танцев — какая рутина! К тому же зачем их волочь за собой на праздник Вседозволения? Кавалер в этом случае должен быть личностью! Чтобы и гордиться им, и ревновать по малейшему поводу. Ну и страстно отдаваться между делом.

Аннета произнесла фразу таким тоном, как будто только адюльтерами и занимается. Заставив меня улыбнуться, предусмотрительно отвернув лицо, чтобы не пугать ее неприятной гримасой.

Логика в ее словах, несомненно, была. Любительницам острых ощущений подавай именно их. Ну и какие они могут быть в случае с тем же садовником? Рутинное дело, как выразилась она сама. Другое дело — удачливый контрабандист или знаменитый разбойник.

— Аннета, думаю, нам стоит позаботиться о том, чтобы наши имена остались втайне.

Придумай какие-нибудь себе и мне, отшучивайся, переводи разговор на другую тему…

В связи с диссонансом нашего супружества и без того ходит немало разговоров за моей спиной. Признай нас кто-нибудь и по Клаундстону обязательно оползут слухи, которые с легкостью можно представить. «Ну и чего удивительного с такой-то женой? Одно благо, что он не связал себе с портовой проституткой! Хотя кто его знает. Если покопаться в ее прошлом, возможно, все не так и далеко от истины» И рот им всем не заткнешь даже в том случае, если являешься первой шпагой королевства.

— А смысл? Думаешь, тебя не признают?

— Надеюсь.

— Ну и зря.

Разговаривая, мы добрались до взметающих искры высоко в небо костров, издалека услышав звуки музыки, пение и громкий веселый смех.

— Все, тебе пора принимать нетрезвый вид.

— А можно, я приму другой, который мне по душе куда больше?

— Ну и какой же?

— Такой, что я люблю своего мужчину кем бы он ни был. Думаешь, я полюбила тебя из-за того, что у тебя на боку болтается шпага?

— И где ты ее увидела?

Посещать театр при шпаге — не хватает только засунутых за пояс пары пистолетов. Кроме того, там, куда мы пришли, принято быть без оружия. Меня убеждали, что здесь безопасней, чем на дворцовой площади во время коронации.

— Тебе идет, — разглядывая мое новое обличье при свете костра, резюмировала Аннета.

— Туфли снять не желаешь?

— Еще чего!

— А если они потеряют вид? Морская вода точно не пойдет им на пользу.

— Мужу только намекну, и он мне дюжину новых купит. Это с тобой я по зову сердца, мой милый учитель риторики, — лишь теперь я увидел, что Аннета держит их руке.

Костров на пляже было не меньше десятка, но мы выбрали самый огромный из них, расположенный чуть в стороне от других, и почти у воды. Тот, вокруг которого было больше всего народа.

Вообще-то я ожидал увидеть нечто вроде вакханалии. Визгливо смеющихся полураздетых дам, зазывно стреляющих по сторонам томными взглядами. Пьяных господ, оценивающе их разглядывающих, перед тем как приступить к решительным действиям. Ничего подобного не происходило: народ веселился. Случалось, когда из темноты выныривали парочки, и при желании истолковать причину их недолгого уединения можно и таким образом. Но во всем происходящем не имелось даже намека на пошлость. Звучащие вокруг шутки были остры, но не скабрезны. Струнный септет, наверняка состоявший далеко не из последних музыкантов Клаундстона, играл так, что казалось, за их слаженностью стоят годы совместной практики. Чего точно быть не могло — достаточно взглянуть на их наряды различной степени дороговизны.

Мы, под одобрительные возгласы поставив корзинку в общую кучу возле импровизированного стола, нашли себе место на побелевшем от солнца и соли стволе принесенного волнами дерева.

— Даниэль, долго бы здесь пробудем? — Аннета с живым интересом разглядывала происходящее вокруг нас.

— Пока не надоест. Желаешь, можешь потанцевать.

Музыканты к тому времени сменили грустную мелодию на такую зажигательную, что мне, не любившему это занятие до ненависти, трудно было удержать себя, чтобы не присоединиться к моментально образовавшемуся хороводу. Аннета даже не раздумывала, и всякий раз, когда терял ее из вида, почему-то екало сердце, когда только усилием воли я не вскакивал на ноги, и не бросался на поиски жены.

Наконец, танец закончился, музыканты взяли перерыв, Аннета присела рядом со мной, тесно прижалась, забрала бутылку, периодически отхлебывая из которой я лечил нервы, и лихо глотнула сама: какие тут могут быть фужеры с бокалами? Да и название праздника подталкивало и не на такие безумства.

— Спасибо, Даниэль! — глаза у Аннеты горели так, как будто я бросил к ее ногам все сокровища мира. — Как же здесь хорошо!

— Ты не устала?

— Нет-нет! Побудем еще немного?

— Как пожелаешь.

Я и сам чувствовал себя, что называется — благостно.

Сидеть вот так, не думая ни о чем. Страшиться, когда Аннета на мгновения исчезает из вида, затем радоваться ее появлению. Не думать о завтрашнем дне, когда множество дел, все как одно неимоверно важных, навалятся так, что физически почувствуешь, как они прижимают тебя к земле. А воздух вокруг наполнен запахом так любимого мною моря, светят яркие звезды, и искры костра, взлетая, ненадолго становились их частью.

Здесь никому нет дела — кто ты, что собой представляешь, какой у тебя пост или насколько глубок карман. Если уж пришел сюда, чувствуя себя таким же как все, и веселись. Иначе? Тебе не скажут ни слова, не станут бить или угрожать, ты всего-то перестанешь для всех существовать. Люди дружно сделают вид, как будто ты исчез, и тогда к тебе придет понимание– что есть ничтожность. Значимость человек всегда определяется в сравнении с другими, а тебя для окружающих попросту нет. Такие мысли лезли мне в голову, наблюдая за происходящим.

Ко мне подходили, о чем-то спрашивали, затевали разговор, отпускали шутки. Я тоже шутил в ответ с самым серьезным лицом, к чему давно привык из-за своего проклятия. В глазах некоторых несложно было прочесть, что меня узнали. Но ни разу я не получил ни единого намека, за что был безмерно благодарен, потому что мог оставаться таким, как хотел.

— Даниэль, пойдем, потанцуем! — безуспешно тянула за руку Аннета, пытаясь стащить с места, к которому я словно прикипел.

— Веселись, девочка. Очень рад, что тебе все настолько понравилось.

Веселись, девочка, и улыбайся за нас двоих. Ведь улыбка — это так важно. Даже звери, глядя на своих детенышей, умеют улыбаться, а я нет.

Они появились из темноты, когда мы с Аннетой уже подходили к заждавшейся нас пролетке с вечно сонным и всегда медлительным Антонио. Четыре человека, с характерной походкой, легко выдававшей в них опытных бойцов. «Снова их столько же, — размышлял я, делая шаг навстречу, чтобы Аннета оказалась за моей спиной. — Успокаивает, что дубин у них не видно. Впрочем, их отсутствие совсем не означает, будто они не из Шестого дома. Как же невовремя у меня при себе нет никакого оружия!»

В какой-то мере успокаивало, что все происходит на глазах Антонио, чья медлительность и сонливость были намеренно напускными. При необходимости он станет настолько стремительным, насколько возможно, а его любимое оружие -фальшион, начнет творить чудеса. Помимо того, где-то поблизости должны находиться и еще трое парней, чья задача полностью заключается в целостности моей шкуры. И все-таки причины для опасений имелись.

— Господин сарр Клименсе, — еще издали поднял руку миролюбивым жестом тот из четверки, кто шел первым, — мы вас надолго не задержим.

Все они были наряжены согласно местной моде. Остроносые сапоги чьи короткие голенища из тончайшей кожи создавали складки как меха на гармони. Свободного кроя штаны и рубаха, синего или красного цвета всех оттенков. Довольно узкий ремень, изукрашенный множеством блях. Шляпа с едва выраженными полями, сдвинутая на затылок так, что становилось непонятно — как она умудряется держаться на голове. В дополнении к наряду обязательные усы стрелками и бородка клинышком, не считая серег, браслетов, цепей с кулонами или без. Наряд довольно нелепый, но безумно популярный среди определенной части мужского населения портового Клаундстона, и по нему невозможно догадаться — кто перед тобой. Представитель криминальной прослойки, всегда выглядевшей именно так. Мелкий клерк, для которого такое одеяние является праздничным. Зажиточный крестьянин, или торгаш средней руки, прибывшие в город по делам, и не пожелавшие бросаться в глаза. Внешность тоже была типична для уроженцев здешних мест. Смуглые, с иссиня-черными вьющимися волосами, и темными глазами. Как моя Аннета.

— Слушаю вас внимательно, — сказал я, надеясь на представление, которое могло хоть что-то прояснить.

Что отчасти успокаивало, они даже не попытались окружить нас со всех сторон, чего, конечно же, позволять им было нельзя.

— Господин сарр Клименсе, мы к вам с предложением.

— И какого оно рода? — хотя примерно уже догадывался.

В Клаундстоне, как и по всей Ландаргии, любят шпагу. И все-таки настоящего культа в нем достигло совсем иное оружие — ганкасы. Представляющие собой отточенные до бритвенной остроты складные, но достаточно длинные ножи, для того чтобы в раскрытом состоянии от кончиков пальцев достигать середины предплечья. Вместе с рукоятью, разумеется. Удары ими наносятся в преобладающей части режущие, у них и острие не слишком-то для колющих предназначено, имея почти закругленную форму.

Этакая разновидность матросских ножей, где острый кончик редко находит себе применение, но может стать причиной проблем, если упадет с высоты.

— Господин сарр Клименсе, вы непревзойденный фехтовальщик, в этом ни у кого сомнений нет, особенно после одного недавнего события на борту «Гладстуара». Но не хотелось бы вам попробовать себя на ганкасах?

Говорил тот, кто находился ближе всех, остальные молча стояли за его спиной. Он определенно мне нравился. Прежде всего тем, что держался без малейшего подобострастия и напряжения.

— Прямо сейчас? С вами?

— Нет, ну что вы! И время далеко не самое подходящее, и увы, лично мне с сарр Клименсе не тягаться. Предложение исходит не от меня.

— И от кого ж тогда?

Перед тем как ответить, этот человек сделал неожиданное.

— Леди Аннета, вы — само очарование! — он галантно склонился перед ней в полупоклоне. — Слезно прошу меня извинить, если наше внезапное появление заставило вас волноваться. Увы, но это чуть ли не единственная возможность поговорить с вашим мужем, так сказать, с глазу на глаз, настолько он занятой человек, — чтобы снова обратиться ко мне. — Господин сарр Клименсе, вы вправе выбрать и время, и место. В том случае, если согласитесь встретиться с человеком, которому в искусстве владения ганкасом я не гожусь и в подметки.

Я почувствовал, как нервно сжалась ладонь Аннеты, которая держала меня под руку. Не знаю, чего именно этот человек добивался — сыграть ли на моем самолюбии, что-то еще, но ничего кроме злости по отношению к нему не испытывал. Извиниться за принесенное ей беспокойство, и тут же в значительной мере его увеличить. Меж тем, он продолжал вещать:

— Вы бы только знали, сарр Клименсе, какие люди заинтересованы в этой встрече! — он разве что не закатывал глаза. — По своему положению, без ложной скромности, они нисколько не уступают господину наместнику. А следовательно, при вашем согласии, вы может потребовать у них много, в чем бы это «много» не исчислялось или не заключалось.

— Подумаю над ваши предложением, — через плечо, повернувшись к ним спиной, сказал я, давая понять, что разговор закончен.

— Ты ведь не будешь ни с кем встречаться? — уже в пролетке спросила Аннета, и столько в ее голосе было мольбы!

— Пока еще не решил, — честно признался я. Предложение было заманчиво по целому ряду причин. И, чтобы увести разговор, спросил. — Ну и как, ты довольна тем, что все-таки побывала на празднике Вседозволения?

— Очень! — оживилась она. И тут же погасла. — Эти люди все настроение испортили.

— Ну и зря! Такие встречи организовываются для того чтобы выяснить лучшего. А для этого совсем необязательно убивать.

Я лгал, Аннета мою ложь почувствовала, но промолчала. Вернее, предпочла говорить о другом.

— А тебе понравилось? Не пожалел, что не провел вечер в своем кабинете?

— Нет. Особенно танец, когда девушки встали в ряд и отплясывали с задранными выше некуда подолами. Ножки, кстати у тебя был самые красивые.

— Ну где же — дальше некуда, Даниэль⁈ — возмутилась Аннета. — Ровно до середины колен! Знаешь, кто стоял по левую руку от меня?

— Нет. Я вообще смотрел на тебя одну.

— Ревекка Мласенн!

— Да неужто⁈

Мое изумление было почти искренним. Наблюдая за женой консула Нимберланга на раутах и вечерах, никогда бы не подумал, что она на такое способна. На них эта дама представляла собой образчик скромности. Кстати, самого консула мне увидеть не удалось.

— Точно тебе говорю — она! И чему ты так удивляешься? Все-таки праздник Вседозволения.

Страстно хотелось попробовать себя на ганкасах. Можно не сомневаться — они выставят лучшего, что у них есть.