Фростпанк

Глава 10. Власть

Смерзавшееся дыхание припушило инеем брови и волосы Бифа, а у Бэйли так обледенели его пышные усы, что больно было слово вымолвить. Воздух был совершенно неподвижен. Мороз проникал всюду, а многие все еще работали под открытым небом, время от времени греясь у Генератора, расправляя натруженные в работе мускулы и подвывая о своей судьбе.

Было очень холодно. Два дня как не работали угледобытчик и лесопилка. На третий день уголь почти иссяк и жителям окраины пришлось переместиться поближе к генератору от наступающего холода; На четвертый день холод вновь отступил, и те кто оставались все еще на ногах, торопились приступить к работе.

С яростью зимы росла ярость Бифа. Ссоры вспыхивали то тут то там. Лишения наконец пробуждали в людях злобу и отчаяние перед назревающей трагедией. В то время как более крепкие духом, или попросту уверовавшие в Бифа горожане охраняли город и работали не покладая рук, другие, всяческие скулили и старались подбить остальных на то, на что сами были не способны. Биф ощущал как ликует Чарли от назревающей бойни, как растет число его почитателей, и мысленно молился о возвращении Олбрайта.

Биф поник над записной книжкой. Уже несколько часов он спорил сам с собой, то обвиняя Чарли, то себя, в неспособности исправить ситуацию. Зрачки Додсона потемнели от злости, и настроение у него было не из лучших.

В который раз он послал кому-то сквозь зубы проклятия, какие обычно посылают женщинам.

— …а это, еще не пик, а мы уже не успеваем собрать достаточно угля перед следующей бурей! Черт бы побрал этого Чарли и его деяния! Если мы скорее что-то не предпримем, мы сдохнем от голода быстрее, чет от проклятого холода!

Он поссорился с Финчем и потребовал от лесопилки вновь работать сверхурочно. Кроме того, он поставил новые вышки и вооружил ополчение дубинками, что вызвало ропот среди остальных. В довершение всего он вздумал было согласиться с Францем насчет удобрений… но тут же отбросил сию мысль, приравнивая ее к минутной слабости. Слава Бифа еще больше возросла, его уважали, его ненавидели или просто боялись.

Это был тяжелый час для каждого. Смерть витала в воздухе, проникала в лазарет, поглощала конечности. Люди готовились затянуть животы как никогда прежде; Но чаще всего жители поглядывали на Генератор, тайком рассуждая о том, не остановится-ли сердце города. Когда мимо проходил патруль, они молчали, слишком ошеломленные, чтобы ругаться.

— Ты жив? — раздался тихий голос снаружи сарая.

— Не дождетесь… — прохрипел сидящий внутри.

— Остынь, — вновь произнес незнакомец и добавил еще тише, — тебе привет от Лари.

По шуму внутри импровизированной темницы казалось, что заключенные оживились. Теперь их было четверо: Чарли, Финч и братья Уокеры с южной Дакоты. Американцев нашли всего наделю назад, но они уже успели подтянуться в шайку Чарли и сейчас внимали голосу охранника раздающемуся снаружи.

— Буря вот-вот подберется к нам! А я не хочу подыхать здесь! Ясно? Ты сможешь отвести нас на юг? Отлично. Ждите темноты. Люди готовы.

Прав был Бор, когда говорил Бифу, что они лишь дали под зад смутьяну и зад тот в тепле. Но Чарли скрывал свои замыслы и до поры довольствовался тем, что окружал себя трусливыми ублюдками; и очень скоро Додсона окружили соглядатаи — подглядывали они подло и ничего не предпринимали против полиции, что в большей степени теперь трудилась над обороной от бури.

Вокруг стояла зловещая тишина, ни единого движения не было в осыпанном снегом мире; холод и безмолвие заморозили сердце и сковали дрожащие уста природы.

Олбрайт шел из последних сил.

Суровые условия начинали накладывать на человека свой тяжелый отпечаток. Движения Джона замедлились, и не раз, остановившись отдохнуть, он потом едва мог встать снова.

Сушеное мясо закончилось быстро даже при том, что он старался расходовать его бережно. Часто его заставали врасплох внезапные бури, и тогда он устраивал норы в снегу, пока те не заканчивались. И каждый раз ему оставалось только надеяться, что он сумеет потом выбраться из-под наносов.

Снег падал и падал; небо то проглядывало голубизной, то темнело до черноты, а затем его вновь заволакивал снег. Джон начал впадать в отчаяние. Он даже не был уверен, что движется в верном направлении, и все же упрямо переставлял ноги, твердо решив найти город или умереть здесь, в окружении неприветливого Безмолвия.

Вскоре разум начал выкидывать разные шутки. Время от времени из сугробов выскакивал Рябой, выкрикивая грубую брань или размахивая револьвером. Джон даже ощущал характерный гниющий запах, исходивший из его рта. Они вступали в сражение, и Олбрайт падал, истощенный, не в силах отразить последний удар Рябого. Лишь тогда тень исчезала, превращаясь из ненавистного образа в безобидное очертание скального выступа или огромного сугроба.

Другие видения были более приятными. Случалось, ему на помощь приходил Хэмши и подводил к теплому костру, который исчезал, стоило Джону вытянуть к нему руки. Иногда спасителем оказывался Хэнс, ворчащий, что ему вечно приходится разыскивать путешественников-неудачников, и укрывал Джона плотным теплым плащом. Но самыми сладкими и в то же время горькими галлюцинациями были те, когда рядом возникала Элизабет, которая сочувственно смотрела на него своими голубыми глазами и утешала словом. Иногда она почти дотрагивалась до мужчины, прежде чем исчезнуть прямо перед ним.

Джон шел и шел, пока в один миг не оказалось, что он просто не может продолжать путь. Он сделал шаг, намереваясь сделать следующий, а за ним еще один, но против своей воли завалился вперед всем туловищем. Мозг попытался приказать измученному, полуобмороженному телу встать, но оно не подчинялось. Снег уже даже не казался холодным. Он был… теплым, мягким. Вздохнув, Джон закрыл глаза.

Какой-то звук заставил его снова раскрыть их, но он лишь безучастно проследил за новой выходкой своего разума. На этот раз ему явилась крупная стая белых волков, — почти таких же белых, как снег, который его окружал. Они встали вокруг мужчины в кольцо и принялись выжидать. Он смотрел на них с легким интересом, гадая, какой сценарий они разыграют сейчас. Станут ли нападать, прежде чем растворятся в воздухе? Или просто дождутся, пока чувства оставят его?

Из-за их несуществующих спин возникли три темные фигуры. Они оказались не из тех, кто являлся Джону раньше. С головы до пят их укутывали толстые шкуры. По-видимому, им было тепло, но, конечно, не настолько тепло, как ощущалось Джону. Лица их скрывались в тени меховых капюшонов, зато виднелись их длинные винтовки. По ним было понятно, что это те самые русские.

На этот раз Джон разозлился. Он уже привык к тем видениям, которые порождал его разум, и сейчас боялся, что умрет раньше, чем узнает, что ему уготовил этот воображаемый народ.

Он снова закрыл глаза и больше ничего не чувствовал.

— Джон? Ты слышишь меня, Джон?

— Г-где. г-где..

— Дайте воды! Скорее, Альфред! Вот так! Пей, дружище, пей!

— Много не нужно! — послышался женский голос. — Вы только сделаете хуже.

Олбрайт открыл глаза и первое, что он увидел, была так это механическую руку, поправлявшую его одеяло. Медсестра одела новую насадку на протез и принялась толочь в ступе какие-то лекарства.

— Ты всех нас спас, Джон! Ты слышишь? — сказал Биф, положив руку на плечо друга. — Ты сделал это.

Джон взглянул на Бифа и печально улыбнулся.

За то короткое время, что они не виделись, Додсон как будто бы постарел и еще больше исхудал. Сам Джон чувствовал себя прескверно, но это было не важно, ведь он черт возьми добрался!

— Мне приснилось. будто я видел стаю волков. Помню мы с Хэнсом… — внезапное осознание потери жгучей болью поразило сердце. Он с силой зажмурил глаза и скупая мужская слеза скатилась по щеке.

Додсон с Альфредом многозначительно переглянулись.

— Дело в том. что тебе не приснилось, дружище, — сказал Биф. И с этими словами в лазарет зашло трое русских, прикрывая герметическую дверь.

— Василий?.. — выдавил Джон.

— Нет, — улыбнулся один из них и снял капюшон. — Я — Андрей. Это — Гриша и Аня. — Василий сказал, чтобы мы нагнали тебя. Он боялся…

— …что ядра пропадут в пустую, — закончил Олбрайт и выдавил искреннюю улыбку.

— Верно, — без обиняков согласился Андрей. — Но ты силен как медведь. Мы рады, что нашли тебя у самого города. Было бы печально, если бы твои люди так и не узнали, что возможное спасение так близко.

Джон благодарственно кивнул. Это все, что он сейчас мог себе позволить.

— Вы хорошо знаете английский, сэр, — удивился Альфред.

— До Ледникового периода я был миссионером, мой мальчик, — ответил тот улыбнувшись. — Бог наказал нас за наши грехи, но и он подарил нам свет надежды. Надеюсь ваш друг поправится, ну, а нам следует поторопиться вернуться домой. Даже волки нас не спасут, если нарты примерзнут в дороге.

С этими словами трое направились к выходу, но Биф их окликнул:

— Как далеко ваш город?

— Три дня пути на нартах, — ответил Андрей. — Сделайте все, чтобы пережить эту бурю, друзья мои. И я уверен — мы еще встретимся…

С новыми силами ученые и работники принялись за дело. Франц давал не более четыре дня, прежде чем город настигнет буря.

С Паровыми ядрами угледобытчик превратился в адскую машину, неустанно добывая тонны угля. Основные силы Биф перебросил на лесопилку и в охотничьи отряды, в надежде, что и тут они сумеют успеть вовремя.

Взвешивая все за и против, Биф понимал — на все не хватит сил. Большую часть исследовательского центра он перебросил на строительство теплого жилья, а Лазарет и вовсе оставил на младших работников. Теперь, когда он увидел воодушевление у людей, он надеялся, что с Лондонцами будет покончено… Но он ошибался…

На третий день ранним утром начался бунт. Стражник подло убил напарника ножом, вскрыл двери темницы, и вооружившись инструментами, все они отправились к убежищу Бифа. Чем ближе они подбирались, тем больше росла толпа. Неосторожные патрульные пытавшиеся их остановить, тут же были отброшены и забиты палками и гаечными ключами. До хижины Бифа оставалось каких-то пятьдесят шагов, когда протестующих собралось не менее полсотни.

Но тут их сурово окликнул знакомый голос:

— Так вот как вы решили! Вот и всё ваше мужество!

Опираясь на трость, Джон Олбрайт медленно направлялся к толпе. Его измученное лицо говорило о перенесенных им долгих и тяжких испытаниях. Его измученное тело так было сковано от усталости, что, когда его разбудили, потребовалось еще десять минут и еще один стакан виски, чтобы он смог распрямить члены и расправить мускулы.

Все притихли, ожидая, что на это скажет Чарли.

— Ах это ты, Джон! — выкрикнул последний. — Я уже думал больше никогда тебя не увижу.

— Пожалуй, именно этого ты и хотел? Зачем ты привел сюда всех этих людей?

— Да, Чарли? Зачем? — покидая хижину сказал Биф. И со всех сторон толпу стали окружать вооруженные люди и полиция.

— Вы не оставили нам выбора! Я не хочу подыхать здесь, Биф. Никто из нас не хочет. Лучшее, что можно сейчас сделать, так это дать нам припасов и отпустить!

Толпа зароптала. Казалось вот-вот начнется бессмысленная резня. Биф ухмыльнулся, а Джон настаивал:

— Мы слишком многое потеряли, чтобы дать тебе так поступить, Чарли. Я знаю, все вы устали. Я знаю, что всем вам страшно. Но я был там! Не пройдет и дня, как многие из вас умрут от холода, другие умрут от голода, а третьи. третьи будут умолять, чтобы смерть поскорее забрала их с собой.

В глазах бунтующих читалось сомнение. Чарли разразился ребяческим смехом. Кто-то за спиной едва заметно передал ему револьвер.

— Ты дурак! Если думаешь, что мы спасемся здесь.

— Довольно! — рявкнул Биф так, что все вздрогнули.

Джон Олбрайт вновь обратился к Лондонцам:

— Многие из вас знают меня с первых дней. Каждый из вас строил это общество, а вокруг вас люди, большинство из которых прибыли к нам совсем недавно. Они поверили в нас, именно мы дали им надежду. Я… я даю вам слово — мы справимся. Все мы справимся!

В следующий миг Чарли вскинул револьвер. Раздался выстрел; Чарли повернулся к Лондонцам и рухнул на снег. Лесли и стражник не успели схватиться за стволы, как еще два выстрела завершили дело.

Дрожащей рукой Джон Олбрайт вернул кольт 44-го калибра Хэнса обратно в кобуру. Он медленно подошел к телу Чарли, и покачав головой решительно сказал:

— Эти люди сделали свой выбор. Буря приближается. Итак, что выберете вы? Надежду или смерть в пустыне?

Напряжение становилось невыносимым. Нервы Джона были натянуты, как струна, и каждую секунду он ждал продолжения, но этого не случилось. Американцы первыми бросили топоры, следом за ними остальные опустили импровизированное оружие.

— Отлично, — кивнул Джон. — А теперь, всем должно вернуться к работе. Мы выиграем эту войну. Обязаны выиграть.

Джон посмотрел на Бифа. Его друг изменился; Но он так и не смог прочитать, что таится в его глазах.

Необходимо было на что-то решиться, и Биф это понимал. Он заставил себя заново пересмотреть стоявшую перед ним задачу, но не мог поколебать в себе уважение к закону, унаследованное от предков, не мог отказаться от понятий, в которых был воспитан, которые были у него в крови…

Когда наступила ночь, охранную сторожку покинула дюжина вооруженных людей закутанных в плащи. Когда они прошли первые фонари, с их широких рукавов скользнули трубы и гаечные ключи. Методично и аккуратно они заходили в каждый намеченный дом. Где-то раздавались крики и шум борьбы, но быстро затихали.

Биф Додсон сидел на ступеньках своей хижины, подперев подбородок руками, и пристально смотрел в темноту.

На четвертый день наступил рассвет, но улицы были окутаны безмолвием. Биф объявил город оплотом сильных, стойких и верных долгу! Нет места сомнениям и реакционерам, возмутителям спокойствия и бунтарям. С теми, кто угрожал единству города и новому порядку, уже покончено.

— Ты что такое мать твою творишь! — завопил Джон, ворвавшись в хижину губернатора. — Ты хоть понимаешь, что натворил, конченый ты ублюдок! — с глаз Джон полились слезы. — Я обещал этим людям, что все будет хорошо! Они поверили мне!

Джон смотрел в глаза Бифа, но в них не было и намека на сожаление.

— Я сделал то, что должно, — наконец ответил он. — Эти люди устроили вооруженный бунт! Если бы я не знал об этом, они перерезали бы нам глотки и умыкнув провиант подохли в чертовой Пустоши!

— Но ведь они сдались!

— К черту, Джон! Предавшие однажды предадут еще раз. Открой глаза, черт бы тебя побрал! Они убили Хэмши, они убили охранника, по пути сюда они убили еще пятерых! И убили бы всех, если бы ты их не остановил. Долгое время я разыскивал главных зачинщиков, и теперь они в могиле. Остальные целехонькие сейчас работают вдвое быстрее.

У нас нет времени и сил на лодырей и бунтарей, Джон! И нам не хватило бы пищи, чтобы всех прокормить.

— Когда-то ты был опорой для других, Биф Додсон. Ты дарил людя надежду! Но сейчас. сейчас ты ничем не лучше тех ублюдков, что истязали людей на улицах Лондона.

Только сейчас Джон увидел в глазах друга смятение. Но собрав волю в кулак, Биф сказал:

— Дело сделано, Олбрайт. И тебе придется с этим смириться.

Джон осклабился — не от злости, но от разочарования. Он знал, что в словах Бифа есть резон, однако не мог вынести мысли о том, что ему придется смотреть в глаза другим.

— А тебе с этим жить, — сказал он яростно. — И оглядывайся чаще по сторонам, ведь кто знает, за каким углом тебе раскроят башку…

С этими словами Джон покинул его.

Биф Додсон сидел на ступеньках своей хижины, подперев подбородок руками, и пристально смотрел в темноту. Рядом с ним сидел доверенный камердинер Бэйли Милз.

— Я сделал все, что мог, Бэйли. Надеюсь, жертв было достаточно и они меня простят. А если нет… То все это, уже не имеет никакого значения.

Бэйли пробурчал что-то нечленораздельное, но Биф воспринял его слова как согласие. Губернатору и так не требовалось согласия, чтобы сделать то, что он хотел. Его привела сюда судьба, и он знал, что это неслучайно.

Вот-вот разразится буря…