Газкулл Трака: Пророк Вааагх!

ДОПРОС IV

– Интересно, как закончится эта чудесная история, – сказал Хендриксен, помедлив, чтобы оторвать полоску от куска сушеного мяса, который откуда-то достал во время рассказа Макари. – Все пули отскочили от нового невероятного черепа Газкулла? Он одолел каждого из домовой стражи Дрегмека в большой веселой драке? Так, ксенос?

– Нет, не так, – сказал Кусач с вороватым выражением лица, которое Фалкс не узнавала, пока не поняла, что эта была простая зависть к наличию еды у рунного жреца. – Ты совсем не думаешь, что драка... веселая. Наше рукк-разза – наше... может, боевое блаженство? – это не радость, как понимаешь ее ты, человек.

– Ты удивишься, – тихо произнес Хендриксен, слова его подчеркивал жуткий ритм родного акцента. Он холодно улыбнулся, сверкнув длинными, как пальцы, зубами. – И ты ошибаешься, называя меня человеком, орк.

Фалкс невольно содрогнулась. Она так долго работала с Хендриксеном, что начала забывать. Без доспеха, фенрисийца можно было легко принять просто за очень большого, очень способного человека. Как и во многих из его бывших братьев по Ордену, в нем присутствовала определенная живость; ощущение глубокой сердечности, которая была столь же импонирующей, сколь, порой, раздражающей, и которую запросто можно было перепутать с человечностью. Но при всей своей убедительности, она скрывала нечто иное.

Когда ей напоминали, что прячется за чудной манерностью старого волка, ощущение было, будто выглядываешь через борт маленькой лодки и под собой видишь что-то темное и громадное. Брат Орм Хендриксен не принадлежал к ее виду.

В самом деле, каких бы почти непостижимых существ ни встречала Фалкс в тенях меж звезд, для ее разума Астартес в чем-то оставались самыми чуждыми из всех, и их маска близости лишь добавляла им жуткости. Ей подумалось, что есть мрачный комизм в том, что ордос отвергало ее за связь с культурами чужаков, когда последние руки, укрывающие гаснущую свечу человечества, сами являлись чьими угодно, но только не людскими.

Между тем, Кусача заявление Хендриксена не беспокоило, и он казался более озабоченным своим желанием заполучить жирный кусок мяса в руках рунного жреца.

– Как пожелаешь, космический десантник, – произнес переводчик, не особо стараясь придать своим словам менее насмешливый тон, и Фалкс восприняла это, как призыв увести диалог в сторону от насилия.

– Так продолжай, орк, – сказала она. – Просвети нас, как же Газкулл пережил восемь стволов дакки, – от мерзкого ощущения, оставленного во рту ксеносским словом, женщина скривилась.

– Очень просто, – ответил Кусач, сложив губы трубочкой в резком радостном уханье, – потому что его вообще не задело! Он шел прямо к Дрегмеку – Макари говорит, он даже не бежал. И хотя улица вокруг была... умитожена, а многих и многих из зевак убило, на Газкулле не было и царапины.

– И ты говоришь, что никто из приспешников Дрегмека не вмешался, чтобы помочь? – спросила Кассия, чье воспитание постоянно заставляло ее рассматривать конфликт с точки зрения телохранителей и подручных.

– И показать Дрегмеку, что они не уверены в его способности убить безоружного сопляка? Ну уж нет, – поморщился Кусач.

– А когда Газкулл добрался до Дрегмека? – продолжила Кассия. Но перед ответом, Кусач повернулся к Макари и задал несколько кратких, значимых вопросов. Было много резких, яростных подражательных жестов, и порядочно шипения от грота, поправлявшего действия Кусача. Фалкс знала, что для орков драки – самая важная часть любой истории, и жестикуляция крайне важна для рассказа.

– Значит, началось так, – наконец заявил Кусач и подчеркнул конец предложения, вырвавшись из тени во внезапном порыве скорости. Орк был достаточно быстр, чтобы пересечь клетку до того, как Фалкс вообще осознала его движение, и, учитывая, что она отказывалась от нейро-аугментаций свыше базовых инфо-визуализационных имплантов, если бы орк намеревался ее убить, помешать ему могли бы только рефлексы Хендриксена. Но старый шаман оставался неподвижен. Он явно оценил и отверг угрозу до того, как глаза Фалкс смогли оповестить ее мозг о скорой смерти. Кусач, конечно, просто изображал первый удар Дрегмека, обрушившийся на Газкулла. Но Фалкс не могла избавиться от убеждения, что это также было проверкой ее бдительности.

Как команда «Исполнителя» узнала из воспроизведения Кусачом каждого удара, драка была крайне долгой и крайне односторонней. Газкулл не остался без травм, но гигантская броня Дрегмека стесняла его движения, и разница в скорости свела его непрестанный поток ударов до рассеянных тычков и царапания. В то же время Газкулл был методичен, терпеливо выжидая возможности содрать кусок доспехов и затем начать работать с плотью под ними.

Появлявшиеся раны были серьезными. В конце концов, орки были столь чудовищно живучими, что окончательно убить их можно только артиллерией и ручным огнестрельным оружием большого калибра, а в рукопашной их нужно разодрать на куски. Занятие это было медленное и жуткое, и история о схватке между Газкуллом и Дрегмеком была суровым примером того, как яростно орк может сражаться, несмотря на возрастающие повреждения тела.

К тому моменту, когда драка переросла в то, что можно честно описать только, как избиение, Дрегмека было не узнать. Лишенный глаз, ушей и пальцев, он не мог даже укусить Газкулла, поскольку его челюсть болталась на куске жил. Оставшаяся громада его необычной брони служила искалеченному вождю лишь помехой, а его убийца не медлил ни секунды.

Впрочем, если бы Фалкс не понимала слов Кусача, то подумала бы, что он пересказывает комедию. Вся его привычная странная сдержанность испарилась в трепете повествования, и он постоянно прерывался в припадках дикого, задыхающегося смеха, все время скалясь на Фалкс, будто она вдруг поймет шутку. Макари тоже хихикал, но женщина заметила, что Кусач больше наслаждается исполнением ударов, а гретчин – их результатом.

Они смеялись, рявкали и ревели, а изображаемые переводчиком атаки становились все яростней и яростней, обрушиваясь на переборки и решетки, со скоростью и силой, наблюдать которые было жутко. И конечно, свита Дрегмека, стоявшая вокруг дерущихся, была бы охвачена тем же трепетом. По словам Кусача, они болели за Газкулла, и даже начали мутузить друг друга, когда уже не могли сдерживать возбуждение. Они действовали не из вероломства по отношению к Дрегмеку, а скорее из верности более великой цели – хорошей драке.

«Орки не могут сопротивляться привлекательности претендента на победу». Так Фалкс говорил лорд-инквизитор Криптман, когда она была его аколитом, и эта мысль никогда не несла большего смысла, чем сейчас.

Впрочем, времени на размышления сейчас не было. Возня Кусача переполошила других чудовищ в карцере, потому тени громыхали уханьем, визгом и лязганьем решеток. Это вызвало неожиданную вспышку гнева, поскольку женщина почувствовала, что ее власть над кораблем испытывают. Фалкс привычно подавила это ощущение, но взвесив ситуацию, решила, что будет уместно показать свои эмоции. Она достала свой пистолет и выстрелила, позволив себе кратчайший миг катарсиса, когда оружие дернулось в руке.

– Хватит, – сказала она в последовавшей за выстрелом внезапной тишине и убрала пистолет обратно в набедренную кобуру. Кусач посмотрел на появившуюся в ноге дыру, потом вновь на Фалкс. Она видела, как за контроль над телом орка борются несколько разных вероятных реакций, и продолжала держать оружие за рукоять, готовая вновь достать его. Но Кусач, по всей видимости, был истинным дипломатом.

– Хороший выстрел, – пробормотал он, снова выпрямившись, и Фалкс кивнула. Так и было.

– Значит, Дрегмек был убит, – подытожила она за орка.

– Он мог бы вынести енти увечья, – возразил Кусач, чей готик стал грубее и сбивчивее после выступления. – Только Газкулл не мог... отпустить его. В ентом... как вы говорите... не было ничего личного. Нужно было сделать дело.

Сдерживая в этот раз свои движения, причиной чему пулевое ранение служило лишь отчасти, Кусач воспроизвел последние удары в схватке. Он завершил это сняв пародию на комиссарскую фуражку и хлопнул ладонью по шее, чтобы размять ее.

– Исходя из твоих приготовления, я полагаю, – невесело сказал Хендриксен, указав на шапку Кусача, – что этот великий хольмганг, эта дуэль славных героев, завершилась ударом головой?

– Очень сильным ударом головой, – уточнил Кусач тоном, который можно было назвать гордостью. Потом снова заговорил Макари, и стало ясно, насколько сильным.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ГАЗКУЛЛ СМОТРИТ НА ЗВЕЗДЫ

Дрегмек к этому моменту был не более, чем грудой мяса, лежащей на улице с вываленными на оттаивающую грязь кишками. Газкулл стоял над ним, будто сквиггот над свежей жертвой, из костяшек его текла кровь. Он должен был бы победно реветь. Но вместо этого выглядел взбешенным. Будто еще не закончил.

– Вставай, – произнес он, и я вам скажу, это не было просьбой. Не знаю, как у Дрегмека тогда еще оставалась кровь в теле. Но каким-то образом он нашел силы, пошатываясь, встать на колено, а потом и на ноги. Вся улица затихла, единственный звуком было дыхание Дрегмека, рвано и с бульканьем исходившее от его раскуроченного лица. Кореша вождя перестали одобрительно кричать, потому что схватка была закончена. Теперь это было что-то другое. Может, демонстрация. Или казнь.

Газкулл посмотрел на самого большого из свиты – орка, должно быть, на голову выше Дрегмека, только необычно тощего, без единого намека на пузо. Как будто боги запихнули все мясо на его верхнюю часть, и он был весь покрыт татуировками глифов, покрашенными в удачный синий, чтобы показать все, что он награбил. Вообще, из-за всех этих волос на лице, немного походил на человека. Только, ну, знаете, правильного. Он держал большую цепную чоппу с голубой рукоятью, медленно набиравшую обороты, но выглядел он настороженно, будто не знал, что с ней делать.

– Смотришь? – сказал босс, но без угрозы.

– Смотрю, – так же нейтрально ответил долговязый Смерточереп. Весь лагерь смотрел. Как и боги. Медленно дыша, Газкулл огляделся, оценивая толпу, собравшуюся за время драки. Он фыркнул от легкого удивления, будто забыл о наблюдавших.

– Дело сделано, – сказал он оркам Ржавошипа, наклонив голову к побитому Дрегмеку. Потом он уставился на меня и вытянул руку, указывая на лист металлолома с моим рисунком, который я держал в воздухе. На меня посмотрело так много орков, что я едва не удрал на инстинктах. Но они глядели на знамя, а я был будто частью палки, удерживавшей его.

– Это, – сказал Пророк Горка и Морка. – Это сейчас-всегда.

Думаю, вы бы сказали будущее, хотя у орков нет такого слова. Как нет слова прошлое. Они называют это сгрызено-сейчас. Вот с этим разбирался Газкулл.

И да, это был удар головой. Но какой! Мозги Дрегмека взлетели в воздух, будто в голову попал пушечный снаряд, но не этим удар был особенный. А молнией.

Она ударила в шип, в честь которого был назван лагерь, поднимавшийся из земли в нескольких сотнях длин клыка от того места, где проходила схватка. Разряд коснулся старого металла в тот же самый момент, когда череп Дрекмека ввалился, потому удар Газкулла будто произвел звук грома. И в отличие от обычной молнии…

ОНА БЫЛА ЗЕЛЕНОЙ.

Каждый орк в лагере смотрел на шип, так что никто не видел, как осколки головы Дрегмека посыпались на улицу. Злобные маленькие завитки электричества ползали по всему ржавому шпилю, будто не могли одновременно войти в землю, и в воздухе воняло так, будто кто-то включил какой-то громадный механизм.

Я не смотрел. Я глядел на Гротсника, и оказалось, что тот тоже не смотрит. Потому что он таращился на Газкулла. А Газкулл сверху вниз смотрел на Дрегмека – или, по крайней мере, его голова был повернута в ту сторону, пока сам он смотрел на что-то, чего не мог видеть никто другой.

А вот Гротсник... ну. Его лицо больше не было безразличным. Это точно. Не могу сказать, о чем именно он думал. Но я бы не выжил у него так долго, не зная, с каким видом он планирует что-то мерзкое. И у него был именно этот вид, выразительнее, чем я когда-либо наблюдал.

Гротсник хотел осмотреть Газкулла, когда схватка закончилась. И док, как вы, наверное, догадались, был из тех, кто смотрит руками. По правде, когда он крался к боссу, то уже держал в когтях скальпель и нацепил свои делающие-все-больше-очечи. Но Газкулл просто посмотрел на руку Гротсника, когда та потянулась к нему, и казалось, будто его глаз – захватный луч, опустивший лапу дока в бок. Газкулл многое мог сказать этим взглядом, и сказанное им было ясно, как белый день: он, может, и работа Гротсника, но если док когда-нибудь перепутает его со своим питомцем, то тут же превратится в фарш.

Кроме того, времени на докторение не было. Управление Ржавошипом требовало много работы, и Газкулл нуждался в ком-то, кто бы выполнял ее, пока он обдумывает свой следующий ход. Далеко смотреть не надо было. Бывший подчиненный Дрегмека – большой, тощий орк, с которым Пророк говорил прямо перед тем, как убить вождя Смерточерепов – теперь был по факту боссом всего клана, и стоял прямо там, смотря на размазанного предшественника. Его звали Пули – или Находит-Пули-Которые-Не-Терял, из-за своей удачи. И я думаю, это ему подходило, поскольку ему только что передали ключи от Ржавошипа.

Конечно, Газкулл сначала предложил ему подраться. Это то, что надо делать, когда убиваешь чьего-то босса. Манеры, да? И Пули хорошенько об этом подумал. Но при всей работе, что Горк вложил в его плечи, Морк, кажется, и над головой его потрудился.

– Мне хотелось бы, – сказал он с таким видом, будто его лицо боролось само с собой. Понятно было, что он не врет. – Мне действительно хотелось бы. Но... я думаю... если служить тебе, то будут драки крупнее. Да?

– Да, – ответил Газкулл.

Лицо Пуль снова скривилось, пока он думал, а потом орк кивнул. Повернувшись и накрутив обороты цепной чоппы, пока из нее не пошел дым, он заревел, чтобы вся улица услышала, что Газкулл управляет Ржавошипом, как и кланом Смерточерепов – и если у кого-то с этим есть проблемы, то могут разобраться с ним.

Тут где-то треть собравшихся на улице побежала к нему, потому что одна часть хотела поучаствовать в большом деле, а другая – потому что была настолько взвинчена убийством Дрегмека. Но с Пулями была толпа крутых больших паганцев, и Газкулл пошел прочь, уверенный, что цепь командования выстоит. И клянусь, уходя от этой драки, он был на целую длину клыка выше, чем когда покидал палатку Гротсника.

В последующие дни, Пули был занят тем, что Газкулл хотел сделать с Ржавошипом, а Пророк – раздумьями. Он стоял на балконе третьего этажа своего форта босса. Это был старый измотанный космический корабль, выпотрошенный и превращенный в скотобойню, который он забрал, потому что на нем все еще оставалась большая часть бронирования. Газкулл смотрел вниз на главный проезд лагеря и думал.

Иногда у него начинала болеть голова, тогда он слегка морщился, а потом бил сбоку по черепной пластине, чтобы прогнать спазм. Но после этого только еще сильнее задумывался. Что до меня? Я стоял рядом с ним все шесть дней, пока лагерь преображался, и молчал. Я просто держал знамя, как было велено.

В первый день Газкулл сказал, что больше не должно быть драк между бандами мародеров в подземных тоннелях. Он заявил, что они теперь все одна банда, и хочет, чтобы из старого человеческого города вытащили все полезное к зиме. Он не говорил почему. Но орки, работавшие в подгороде, все равно принялись за работу, как подъемо-сквиги, потому что знали – Газкулл говорил с богами. И когда банды стали потрошить руины, а не друг друга, лагерь разбогател.

Каждый день приходили новые орки. На вторые сутки это был лишь обычный поток разведчиков Смерточерепов, плюс несколько толп из маленьких фортов в пустошах, заинтересовавшихся новым паганцем, который так отделал Дрегмека. Но на третьи, Газкулл заставил Пулей огласить Большое Правило – орки из любого клана могут прийти в Ржавошип и не оказаться убитыми, если примут Газкулла как босса. И тут все сошли с ума. Начали появляться самые разные банды. И хотя разным кланам все равно разрешалось драться, пока никто не был слишком мертвым, чтобы работать после этого, они наслаждались жизнью.

Та улица под балконом Газкулла превратилась в буйство разноцветных доспехов. И когда я говорю буйство, то использую это не как митофуру. Это действительно было буйство. Большая, веселая уличная драка между кланами. И она никогда не прекращалась, поскольку потерявших сознание бойцов всегда вытаскивали и заменяли свежими кулаками, вернувшимися со смены в тоннелях или на заводах. Сражающиеся смотрели на Газкулла, стоявшего на своем балконе, ревя его имя, когда побеждали. И когда проигрывали. Иногда в ответ они получали кивок или даже брошенный в них кусок сквиговых ребер. Газкулл смотрел на них и все остальное, что делал, и видел, что это хорошо.

И потом, утром седьмого дня, проведя всю ночь в наблюдениях за битвой, Газкулл повернулся ко мне и сказал, что у него есть план.

– У меня есть план, – сказал Газкулл. – Так продолжаться не может. Лагерь переполнен. Скоро парни захотят больше драк, чем им позволяет Большое Правило. Я должен поступить с Урком так, как поступил с этим лагерем. А значит, другие вожди должны уйти.

– Как Дрегмек, – отозвался я с самой жестокой улыбкой, какую мог натянуть на лицо.

– Не как Дрегмек, – произнес Газкулл, подняв палец, чтобы предостеречь меня от попыток думать за него. – Это было грязно. Расточительно. И могло быть хуже, ну и вообще.

Я, помню, подумал, что странно было такое говорить, потому что для орка необычно считать, что его дела прошли не идеально. Это было будто... ну, будто гротские раздумья. Не то, что бы я, заметьте, сказал это Газкуллу. Или вообще что-то, раз на то пошло. Я просто слушал.

– То, что я сделаю дальше, должно быть лучше. Я собираюсь побить боссов кланов в том, в чем они лучше. Бросить им вызов, – сказал он под грохочущий отзвук грома в отдалении. – Испытания, да будут Горк и Морк свидетелями, с такими условиями, чтобы потом они не могли оспаривать мою победу. Дошло?

Дошло. И после того, как босс рассказал мне детали, пообещав сбросить с балкона, если забуду хоть что-то, он заставил меня поймать гротов, чтобы отправить в крепости кланов как послов. Гонцов. Дипломенция-атов, если хотите, как странного поганца, который с вами сейчас говорит. Вожди, конечно, убили первую отправленную группу. И еще три после этого, потому что не слышали о гонцах и подумали, что это какая-то хитрость. Но в итоге они поняли суть. Все, кроме Уграка, вождя Гоффов на Урке, который просто отправил обратно голову грота. Но даже это было прогрессом. Меньшего Газкулл от него и не ожидал.

А потом Пророк Большого Зеленого покинул Ржавошип. Он приказал Пулям некоторое время приглядеть за лагерем, потом вышел на свой балкон и заревел так, чтобы слышала вся растущая драка внизу.

– Я отлучусь ненадолго, – сказал он, – но вернусь назад с планетой.

Потом он вывалился из ворот лагеря, со мной за компанию. Вот и все.

Первым был Шазфраг. Он был верховным скоростным боссом Злых Солнц, полное имя у него было Прибывает-На-Битву-До-Битвы, и на Урке не было лучшего водителя. Газкулл вызвал его на гонку вокруг стен Где-Живут-Тракки, его цитадели в восточной пустыне, и себе для езды притащил только старый ржавый трицикл с поношенным двигателем на сквиговом газе.

Этот трицикл не должен был даже со старта сдвинуться. Он даже в красный не был покрашен. Но когда Газкулл открыл дроссельную заслонку, он рванул вперед, как сквиг-преследователь за песочным гадом, и не отставал от Шазфрага. Я прицепился сзади, прижался к раме трайка и держался крепко, как мог, потому мало что видел из гонки. Но потом я огляделся и увидел, что босс идет наравне с Шазфрагом – и что босс Злых Солнц тянет руку с шутой, нацеленной на наш топливный бак.

Думаю, я сделал то, что сделал, до того, как подумал об этом, потому что неожиданно моя рука взяла винт из лотка с запасными частями позади сидения трицикла и кинула его прямо в лицо Шазфрага, когда он щурился через прицел оружия. Не знаю, кидали ли вы когда-нибудь винт между двумя транспортными средствами, несущимися в половину медленнее пули, но это не то, от чего ожидаешь пользы. И все же, как раз, когда шута Шазфрага выстрелила, тот винт угодил прямо в ее дуло, и его разорвало, как гнилой гриб-спорошар.

У орка лишь немного нарушилось равновесия, но этого было достаточно. Это небольшое колебание от взрыва оружия вывело Шазфрага на участок с угловатыми камнями, отчего небольшое колебание стало большим. Потом появились россыпь красных скал, являвшихся, как я увидел, каньоном, в который мы направлялись, и большой, неровный выступ, выпяченный из его стены. А потом – поскольку Злые Солнца медленно не умирают – мы влетели в этот каньон на крыльях взрыва плазменного мотора. Я лишился кожи на спине, но Газкулл похвалил меня, и, в конце концов, это было приятнее, чем иметь кожу. Все подумали, что с Шазфрагом это сделал босс, потому что никто не видел, что это был я. И поскольку они подумали, что это Газкулл, значит, это и был Газкулл. Как и полагалось.

Даже Шазфраг решил, что это Газкулл. Оказалось, он выпрыгнул из своего байка прямо перед тем, как тот влетел в выступ и взорвался. И хотя прыгнул он прямо в камни, сломав чуть ли не все кости, настроение у него было хорошее. Шазфраг решил, что уловка Газкулла с камнями был потрясающей, и хотя он сказал, что не обидится, если босс захочет его добить, он так же добавил, что предпочтет пойти за Газкуллом и посмотреть, что будет дальше. Так что босс сохранил ему жизнь.

Когда верховный скоростной босс встал на ноги спустя пару дней перерыва, он загрузил всю свою орду в красные, изрыгающие дым тракки и последовал за Газкуллом в большую западную степь. Эта земля принадлежала вождю Плохих Лун Сназдакке, правившему равниной, как король-пират, с армадой баивых вагонов, размером с форт, и называвшему себя Мега Адмиралом...

ДОПРОС V

– Стоп, – выдохнул Хендриксен, устало подняв ладонь. – На Урке было шесть орочьих кланов, так? И после завоевания Смерточерепов и Злых Солнц, остается четыре?

– Да, – ответил Кусач с обидой из-за того, что его перебили.

– Так, можем мы просто предположить, что Газкулл насладился еще четырьмя потрясающими победами, и двинуться дальше?

– Если хотите, – сказал Кусач, пожав плечами так, будто Хендриксен попросил пригоршню навоза. Орк явно увлекся рассказом об испытаниях Газкулла, и Фалкс устыдилась, заметив за собой то же самое. Но если она и знала что-то о предпочтениях Хендриксена, касающихся развлечений, так это о его ненависти к рассказам о славных победах его врагов, равной его любви к рассказам о своих.

– Не стоит ли нам узнать хотя бы в общих чертах? – возразила Кассия, широко раскрыв глаза от гнева.

– Согласна, – подытожила Фалкс до того, как рунный жрец начал спор. – Расскажи, кого и как, ксенос, и продолжай.

Когда Кусач передал узнику изменения в планах, грот скривил губы в отвращении к плохому вкусу своих пленителей. Прозвучало несколько кратких предложений, которые затем перевел для них принявший угрюмый вид орк.

– Сназдакку, Мега Адмирала, Газкулл победил в морском сражении. Оно происходило на иссушенной равнине. Но Плахие Луны думали, что это морское сражение, так что оно было таковым. Газкулл разбил весь его флот, но сохранил Сназдакке жизнь. В обмен, босс получил свою могучую силовую клешню... но это другая история. Потом был Грудболг, главарь Змеекусов.

– Хмм, – протянул Хендриксен. – Змеекусы... повелители зверей, верно? Дай угадаю, орк – Газкулл завоевал верность Грудболга в какой-то надуманной схватке против монстров на арене?

– Нет, – ответил Кусач, коротко всхрапнув от удовольствия. – Вообще-то, в битве на ножах в болоте. Грудболг отказал Газкуллу даже после обезглавливания. Потому Газкулл прижимал голову Грудболга к шее, пока позвоночник не прирос обратно, и дал ему второй шанс. Макари говорит, тот снова отказался.

– И он снова отрезал ему голову? – спросила Кассия, недоверчиво скривившись, когда Кусач кивнул.

– И еще раз прицепил ее обратно. И тогда Грудболг согласился.

– А что со старым кланом Газкулла, Гоффами? – спросила Фалкс.

– Они были следующими, да, – произнес переводчик. – Уграк, так звали их вождя. Он с презрением отказался от первоначального вызова, но когда клан за кланом подчинились, он, в итоге, явился к Газкуллу, совершив марш под стены Ржавошипа с целым воинством орков за спиной. Конечно, это была лишь показуха – Уграк собирался уладить вопрос лично, по-Гоффовски.

– И что это была за схватка? – спросила Кассия.

– Ударами головой.

Огринша поморщилась.

– Не ту он игру выбрал, да? – сказала она, и Кусач с мрачным видом кивнул.

– Да. Не ту. Не поймите неправильно, люди – Уграк не был слабаком. Как считали многие, он был самым большим орком на планете. Ну, или по крайней мере, был до этого. Но когда Газкулл вышел, со стен лагеря наблюдали все орки Ржавошипа, а все Гоффы – по другую их сторону. Казалось, будто смотришь на закаленного бойца, нависшего над сопляком, едва выбравшимся из ростовой дыры.

Грот позади Кусача что-то пробормотал, и переводчик утвердительно кивнул.

– Макари говорит, что босс рос по мере приближения к Уграку. Он рос с каждым шагом, будто восходил к небу.

– Уверена, так и было, – сухо сказала Фалкс. – Уграк пережил удары головой?

– Вроде того, – ответил Кусач, так сильно скривившись, что показал весь ряд клыков. – Глаза у него так и не выровнялись, и с речью появились проблемы, но выжил. И сохранил власть над Гоффами – все в его свите потом из солидарности ломали себе черепа, чтобы походить на него. Сами себя называли Уграковы Страшилы. В общем, вот и все. Покорение Урка.

– Не совсем, – возразил Хендриксен, хитро покачав пальцем. – В отличие от вас, у меня нет проблем с тем, чтобы посчитать до четырех, а ты рассказал только о трех победах. Что насчет твоего клана, Кровавых Топоров?

– А, да, – ответил переводчик, будто почему-то забыл. – Этот вопрос решили не в открытую. Мы, как вам известно, необычные орки. Мы не против избежать драки, если в этом есть выгода. Потому, ночью после поражения Уграка, Генирул Стратургум – он был вождем Кровавых Топоров на Урке, и обладал удибительным умом – пришел на балкон Газкулла лично. Для убедительности, между прочим, подобрался на расстояние удара ножом. И потом сразу же предложил свой клан.

– Звучит, как трусость, – ухмыльнулся Хендриксен.

– Или эффективность, – возразил Кусач, сняв фуражку и прижав к груди в удивительно странной, но искренней пародии на человеческий жест уважения. – Стратургум всегда знал, куда дует ветер. Он был гением. Одним из самых лучших.

Фалкс посмотрела на Хендриксена, потом на Кассию и обнаружила на их лицах отражение собственного недоумения. Неожиданная хвалебная речь Кусача была... необычной.

– Это... полезно, – заключила она, не зная, что еще сказать. К счастью, Хендриксен нарушил тишину.

– У меня есть вопрос обо всем этом, – сказал он, скрестив руки на нечеловечески широкой груди с улыбкой, от которой сверкнул клык.

– Я думал, ты хотел краткости, – заявил Кусач. – Но... да?

– Где шрам от ожога?

– Хмм? – с непониманием поинтересовался Кусач.

– Ну, орк. Если «Макари» потерял кожу на спине во время этой восхитительной гонки на байках против Шазфрага, – взвешено пояснил рунный жрец, – у него должен быть шрам, говорящий сам за себя! Так покажи его нам.

«Конечно же», – подумала Фалкс, пока переводчик переговаривался с пленником. Хотя вопросы подлинности она оставила до тех пор, пока наконец, Ксоталь не появится с палубы вивария, брат Хендриксен, должно быть, нашел ниточку, пошатнувшую все доверие к их ценному пленнику. И все же, в то время как хитрый псайкер казался довольным своей ловушкой, Фалкс с удивлением обнаружила, что пребывает в растерянности. Поскольку несмотря на все попытки укрепить оборону человечества против орочьего пророка, с какого-то момента в повествовании грота, она начала... ему симпатизировать. При всей нечестивой мощи, которую история приписывала своему субъекту, женщина хотела, чтобы это оказалось правдой.

– Шрама нет, – сказал Кусач, сморщив кожистые дуги ноздрей в, как знала Фалкс, орочьем выражении недоумения. Но он не казался обеспокоенным, даже когда Хендриксен достал из кобуры болт-пистолет и вставил в патронник экспансивный патрон.

– Тогда, боюсь, это не Макари, – произнес Астартес, указав оружием на предполагаемого знамемашца Газкулла. – И мы зря потратили время.

– Разумеется, это Макари, – ответил орк, будто в логических доводах старого волка не было смысла.

– Что, у Гротсника была специальная мазь, да? – насмешливо взмахнув руками, спросила Кассия. – Или это магия Газкулла?

– Ни то, ни другое, – сказал Кусач, – но если вы послушаете...

– Хватит, – зарычал Хендриксен, чье краткое удовлетворение обратилось в гнев. – Я достаточно терпел эту пустую болтовню.

Он поднял оружие, и Фалкс ощутила неестественную вспышку такого сильного сожаления, что раскрыла рот и сказала: «Нет!», – до того, как успела обосновать заявление. Несмотря на все усилия, приложенные ею за эти годы к обузданию своих порывов, они все равно порой брали верх, когда инквизитор меньше всего ожидала этого.

– Нет, – повторила она, когда Хендриксен бросил на женщину суровый, предупреждающий взгляд, после чего в ее разуме раздались его слова.

+Лорд-инквизитор, это не первый раз, когда Ваше восхищение представителем вида приводит к излишнему милосердию. И к огромной опасности.+

Но женщина в ответ посмотрела на него еще суровее и визуализировала слова, как учил Хендриксен, чтобы он мог услышать их, не вторгаясь в ее мысли.

Все так, – произнесла она. – Но также не впервые эта опасность, будучи преодоленной, приводит к более весомой награде. Кроме того, я твой лорд.

+И защищать Вас – для меня честь, хоть это не всегда в удовольствие. Но если Вы предпочитаете, чтобы я оставил Вас на растерзание собственным прихотям, так тому и быть... лорд. Развлекайтесь этими трольими шарадами ксеносов. Но никогда не говорите, что делаете мой долг слишком простым.+

Я никогда так не скажу, брат Хендриксен. Но будь терпелив и поверь, что у меня все под контролем. Я только что получила информацию из вивария – Ксоталь пробудился.

+Виночерпий? Во имя Трона, Фалкс! Что ни день, то шаг во тьму. Я надеялся, после того раза Вы навсегда закроете эту тварь в ее баке.+

Ты хотел правды, старый волк. И ты знаешь, что Ксоталь найдет ее.

+Прошу прощения, лорд Фалкс, если меня это не убедило. Но продолжайте, как хотите.+

– Мы выслушаем пленника, – сказала Фалкс после завершения неслышного разговора. – Но если у него есть хоть какое-то желание жить, ему, видимо, стоит объяснить чудесное исчезновение этого пресловутого шрама от ожога, – она мрачно посмотрела на чистое теперь плечо ксеноса. – Не говоря уже о появлениях и исчезновениях предполагаемого отпечатка руки Газкулла.

– И помни, – добавил Хендриксен. – В этом оружии есть патрон для узника, если он не сможет этого сделать. А что до тебя, орк? Я с удовольствием свершу правосудие голыми руками.

– Мне бы тоже было очень приятно тебя убить, – ответил Кусач со странной, неуместной теплотой ответного комплимента. – Но увы, этого не случится, поскольку скоро Макари объяснит. Так... позвольте, мы продолжим? – зверь умоляюще повернул свою тяжелую голову к Фалкс, и под недоверчивое фырканье Кассии, инквизитор кивком велела продолжать перевод рассказа. Она подумала – в том месте, где хитрый старый псайкер, как она была уверена, не подслушает, – что даже если это и ложь, Фалкс не могла удержаться: ей хотелось услышать больше.

ГЛАВА ПЯТАЯ ДИЛЕММА ГАЗКУЛЛА

Само по себе, объединение Урка не было таким уж впечатляющим. Вообще, многие орки делали это в прошлом, и существовали всевозможные песни о вождях, в какой-то момент называвших этот противный маленький мирок своим. И все же любой старый борец может проглотить сверло-сквига целиком. Настоящим испытанием было его не отрыгнуть. Или по крайней мере, не дать ему проделать свой, кровавый, путь наружу.

Газкулл жаждал звезд. Но чтобы получить их, все эти собранные им племена должны были вести себя хорошо и работать вместе. Он хотел вбить им в голову идею о смекн-ун-сникхек-нук. Это гросткое слово означающее «сейчас спрячься, пырни завтра». В духе, если хочешь чью-то вещь, но знаешь – за кражу будешь стукнут, то ты прячешься и делаешь оружие. И так до тех пор, пока не представится шанс ударить и забрать эту вещь.

Впрочем, это слово гротское по той причине, что для орков в этом нет смысла, за исключением, пожалуй, Кровавых Топоров. Посмотрите на Откусывающего-Морду-Кусачу-До-Того-Как-Тот-Укусит перед вами; он вас люто ненавидит, но знает: если будет с вами добр, то станет богаче и в следующий раз у него будет больше барахла, которым можно вас убить. Кусач странный.

Но большинство орков не как Кусач. Если орку что-то приглянулось, он будет бороться за эту вещь, пока не получит ее или пока не умрет в бою. И поскольку обычно орки все равно просто хотят подраться, они не могут увидеть смысла в ожидании. Так что у Пророка дел было по горло.

Какое-то время он отвлекал их другими битвами. Были и белые вороны, и бунтовщики, и орки, заявлявшие, что придумали свои дурацкие кланы. А когда они закончились, был космос. У Урка был тонкий пояс орбитальных штук – по большей части старые человеческие космические станции, уже давно захваченные орками, живущими там своей странной жизнью веками и недоступные с поверхности. До сих пор. Выяснилось, что Сназдакка строил огромные ракеты со взрывчаткой, поскольку всегда любил ядерную войну. Но когда их боеголовки заменили на большие металлические ящики с креслами внутри, они оказались добротными штурмовыми кораблями. Вскоре орбита Урка тоже принадлежала Газкуллу.

После этого даже парные луны Урка оказались в его власти, вместе с жившими на них странными тощими орками без клана. Как и корабли – ничего, что могло бы покинуть систему. Хотя ему досталось несколько массивных боевых судов, пустовавших в дрейфе уже много-много лет. Флот дал Газкуллу надежду, что он сможет еще немного потянуть войну в космосе, устроив вторжение во внешние миры системы. Но тут внешние миры сами пришли к Газкуллу.

Там были сотни кораблей. Так много, что, когда они приблизились, их плазменные двигатели удвоили количество звезд в небе Урка. И только ракеты Сназдакки начали снова перестраивать в бомбы, чтобы превратить их в пыль, как поступило донесение от расположенной за лунами следящей станции Кровавых Топоров: те корабли шли под знаменем Газкулла. Когда я увидел изображения от делающих-все-больше машин, спроецированные на стену тронной залы, у меня будто кровь засветилась зеленым: на таранных челюстях боевых кораблей, высотой в пол мили, была картинка, нарисованная мной кровью самого Газкулла.

Внешние миры были маленькими, холодными и еще хуже Урка. Но в сумме на них жили толпы орков, и когда они начали принимать электро-говорящие сигналы с Урка во время завоеваний Газкулла, то захотели поучаствовать. Так что они пришли – столько, что не верилось, – задавая единственный вопрос: «Так кого мы убиваем?».

И в этот момент у Пророка кончились способы избегать проблему, поскольку у него кончилась война. Это означало, что очень скоро его легионы начнут войну друг с другом, если только он не донесет им эту гротскую идею о смекн-ун-сникхек-нук – про прятаться сегодня и пырнуть завтра. Это была сложнейшая из задач, с которой он до сих пор сталкивался.

– Горк не дал мне для этого инструментов, – как-то ночью в грозовом преддверьи зимы сказал мне Пророк. Он, как сквиггот в клетке, ходил туда-сюда по комнате рядом с балконом зала босса, куда удалялся, когда хотел подумать, и в которую последовать за ним разрешалось только мне.

Снаружи, продолжала бушевать вечная межклановая уличная драка Ржавошипа. Но в ту ночь, в грохоте рева, выстрелах пушек и звоне сталкивающихся клинков, доносящихся от битвы, была резкость. Звуки становились менее радостными и более злыми с каждым днем после объединения. И даже несмотря на то, что Большое Правило было подкреплено Газкуллом, несколько раз лично устроившим взбучку, его проверяли на прочность каждый день.

Тогда казалось, что драка была емкостью с жидким сквиговым газом, ждущим огня. И босс знал, что если не вмешается своими кулаками, будет достаточно искры, чтобы поджечь все пламенем. Да таким, что распространится так же быстро, как орочья ярость, и в котором его нарождающаяся империя сгорит дотла. Так что он был прав: дары Горка не решили бы проблему.

Конечно, ответ был очевиден. Но я не люблю пролетать сквозь стену от пинка, так что я заткнулся и шмыгнул в угол, как и положено. По большей части, так мы с Газкуллом и разговаривали – я прятался и молчал – и это работало.

– Знаю, знаю, – зарычал босс, гневно ткнув в меня пальцем, будто я что-то сказал. – Ответ есть у Морка. И я найду его. Мне только надо поду... поду... думммммНННГХХХХ...

На него будто что-то бросилось. Или прямо в него, через череп. Громадное тело Газкулла выгнулось в изломанную, неподвижную дугу, когда мышцы, коих было достаточно, чтобы поднять тракк, одновременно сцепились друг с другом, а его здоровый глаз выпучился. Потом он начал трястись.

– Гнннннннн, – произнес Пророк, попытавшись зарычать сквозь сжатые крепче железа челюсти. И тут, с дробящимся треском, один из его клыков сломался снопом желтых осколков.

Головные боли явно становились хуже. Они начались, когда босс планировал завоевание планеты. Но то, что тогда было краткими подергиваниями, теперь превратилось в приступы, временами длившимися по несколько минут. Конечно, за этим смешно было наблюдать, но в остальном они мне не нравились. Видеть Газкулла слабым не было правильным. Будто смотришь, как солнце гаснет, или грот помогает другому гроту. Это было... грешно. И хотя я знал: такие припадки случаются порой, когда твой мозг превратился в фарш и вырос заново, я был убежден, что Гротсник приложил к этому руку.

Или, скорее, скальпель.

Газкулл рос, но его адамантиевая пластина вместе с ним не увеличивалась, как и прочие новые части в его голове. И учитывая, что Гротсник был единственным, кто знал, как все в голове босса устроено, Газкулл продолжал ходить к доку, чтобы ему пересобрали череп. Разбогатев от внезапной славы, Гротсник оставил свою старую палатку и занял высокую пивную хату рядом с фортом босса Газкулла. У двери внизу у него была толпа телохранителей и десятки гротов для грязной работы.

Но он остался тем же старым Гротсником. Будь у него под ножом хоть сам Горк, он бы все равно беспокоился только о своих дурацких причудах. Не отрицаю, свое дело по сохранению головы Газкулла он делал. Но я за ним наблюдал. Пристально наблюдал. Как он посыпал жало-гадами открытый мозг Пророка. Как тыкал в него грязным когтем, чтобы посмотреть, какие части тела Пророка будут дергаться. Как он оставил внутри черепа Пророка гаечный ключ перед тем, как закрыть его, и после чего смеялся себе под нос. Что справедливо, ведь это было классикой. Но неправильно.

Он видел, что я наблюдаю, но ему было плевать. Хотя, почему бы ему было не плевать? Я, может, и был гротом босса. Но это означало только то, что я мог сбегать за сквиговой печенкой на утро, получив только легкий пинок. В конце концов, я все еще был гротом, и, скажи я Газкуллу не доверять Гротснику, то меня бы раздавили в лепешку, как любого из тех собирателей грибов, кто такое пробовал.

Так что пока Газкулл корчился и дергался, я даже не мог сказать, что предупреждал его. Я мог только смотреть за происходящим, пока он слепо таращился на потолок и стирал клыки до щепок.

Впрочем, спазм наконец закончился. Газкулл выпрямился, хрустнул шеей с таким звуком, словно у боевого байка оторвалась подвеска, и его долго и со злобой рвало. Потом он отрыгнул еще немного, выплюнул кусок откушенного языка и рукой выдрал остаток сломанного клыка.

– Взбучка мозгов, – судорожно дыша, наконец сказал он. – Вот что я им устрою, – он произнес это так, будто у него только что была минутка размышлений, а не тяжелый припадок. Но в этом была особенность головных болей Газкулла. Потому что они сковывали его тело, и он не мог просто пинать мебель, чтобы прогнать надоедливые проблемы. Ему приходилось над ними думать. И пока его глаз не мог видеть реальный мир, я представлял, что вместо этого он видит Большое Зеленое. Именно там, в раскуроченном патроном проломе его разума, которого коснулись боги, он был ближе всего к божественному.

– Хмм, – продолжил он, посмотрев через плечо, будто только меня заметил. – Это будет типа... Что это за штука, когда... кричишь, чтобы твои толпы больше убивали?

Я лишь продолжил прятаться, но Пророк зарычал на меня и гневно махнул рукой.

– Ну же! У меня мозг болит. Подскажи мне слово.

– Речь? – всхлипнул я, словно выходя на тонкий лед, покрывший канаву с жидкой грязью.

– Речь, – пророкотал он, поворачиваясь к нависшему над дракой балкону. – Только... что-то вроде обратной речи. От которой толпы захотят убивать... меньше.

Снова отвечать боссу стало бы испытанием удачи, потому я просто усмехнулся, но вроде как с восхищением.

– Найди Пули, – приказал Пророк. – Пусть соберет других боссов. Потом иди в очень-холодную-дыру, со всеми гротами, каких сможешь заставить, и вытащи оттуда все мясо. Я собираюсь пробудить то, чем мы когда-то были, и оно будет голодным.

Орки не записывают историю по той же причине, что не строят гробниц. Прошлое мертво. И они считают, что лучше оставить его гнить, как мертвых орков, а не собирать в кучу камни и занимать место. Время для орков тесное, понимаете. Сейчас может длится вечно, но происходит небольшими отрезками, и нет смысла заполнять их тем, что было, ведь можно делать. И кроме того, как мертвецы сгниют в то, из чего родятся новые орки, так прошлое сгнивает в истории, которые со временем становятся только правдивее.

Гроты, заметьте, другие. Нам хочется узнать, что ненавидели те, кто был до нас. Вдруг мы не думали о ненависти к этим вещам. И нам доставляет немного удовольствия оскорблять хозяев так, что нас никогда не побьют, поскольку даже поймут и не попытаются понять. Потому мы выцарапываем свои беды в тайных местах: в тоннелях под складами, на подошвах ботинок, которые надо починить, и под тракками. Я прятался под баивыми вагонами, похожими на ваши бимлиотеки – оси, силовые передачи и топливные насосы, исписанные злобой веков.

Но все, что было известно об истории Урка, можно нацарапать на задней части пули. Орки сражались друг с другом за хлам. Порой вторгались чужаки, терпели поражение и оставляли новый хлам, за который можно драться. Росли и падали империи. Орки сражались друг с другом за хлам. Ну вы поняли.

Но в ту ночь, на балконе форта босса, впервые случилось нечто иное.

– Значит, драться хотите, да?

Это был тот же голос, каким он бросил вызов Дергмеку. Не вопль, не рев, не крик. Громкий, как плывущий впереди транспортный дирижабль Плахих Лун, от которого пробирает до костей, а незатянутые болты дребезжат. Орки услышали его даже сквозь грохот драки, и целый лес освещенных факелами клыков повернулся к его источнику. Когда с мясистым стуком были нанесены завершающие удары, стихшие будто последние капли ливня, толпа сначала выглядела недоуменно, а затем гневно. Что это вообще за вопрос такой? Но Газкулл не дал им времени ответить.

– Хотите величайшую из битв? – спросил он, с вызовом указав на них рукой. – Убьете стольких, что боги потеряют счет? Утопите города в крови? Побежите в толпе столь огромной, что сделает миры зелеными?

Сделаете это? – подначивал он в тишине, наступившей в Ржавошипе впервые с тех пор, как тот разведчик поставил свою палатку.

Ответ был подобен взрыву, данный наполовину воем, наполовину ударами по соседям. Газкулл свесился с балкона и окинул улицу суровым взглядом, упиваясь сдерживаемой яростью толп. Затем он ответил – и в этот раз взревел.

– Ну здесь вы этого не получите!

Когда говоришь с орками, для мятежа много не надо. Эхо голоса Пророка еще слышалось в городе, когда первые ряды сборища начали забираться на форт босса, но Газкулл был готов. Другие боссы, выстроившиеся позади него, вышли вперед с железными дубинами и принялись бить по каждому зеленому пальцу, пытавшемуся уцепиться за перила. Каждый раз, когда какому-то орку удавалось подтянуться через край, от грог-бака на постройке Гротсника, где уселся Генирул Стратургум с дально-шутой, раздавался резкий хруст, и обратно в поток падало тело.

Газкулл позволил им идти. И спустя некоторое время заговорил вновь.

– Вы не получите этого здесь, – произнес он, сгладив гнев толпы голосом, подобно волне давления от пролетающего боебомбера, – потому что это там! – он вскинул руку к темным облакам смога над городом, и ярость улицы немного стихла, вновь быстро сойдя в недоумение.

– Мы не можем драться с облаками, – после некоторой паузы прокричал голос в давке. Но едва начало собираться больше согласных выкриков, поднялся ветер, и облака пришли в движение. – Видишь, – снова раздался голос, когда общее настроение опять качнулось к убийству. – Большие мокрые гады уже бегут.

– Смотрите дальше, – приказал Пророк. И при его словах, ветер унес часть смога, показав за ним звезды. – Вы дрались с облаками всю свою поганую жизнь! Губили себя в битвах, которые ничего не меняют. Битвах, от которых богам скучно. Но наверху, где звезды, там есть битвы больше, чем в ваших самых жестоких мечтах. Там есть... войны, – он произнес это слово так, будто это был сироп из гадо-ульев. – Или могут быть, если только вы захотите сражаться в них.

– Так тащи космические корабли, – под согласный рев крикнул орк из Плахих Лун в броне, украшенной светящимися, неоново-желтыми черепами и костями – один из прибывших с окраин системы, как я понял. – Давай полетим сегодня же!

– А на каком топливе? – усмехнулся Газкулл. – С какими двигателями? Думаете, что знаете космос, да? Я знаю космос. Боги явили мне его. Он огромен. Ваши флоты не довезут и восьмую часть из нас на восьмую часть пути до приличной драки. А дальше что – выйдете и подтолкнете?

– Да, – произнес пират в броских доспехах, но с сомнением в голосе.

– Я могу отвести вас туда. Боги рассказали мне как. И когда мы туда доберемся, я обещаю вам – убийств будет больше, чем вы можете себе представить. До конца жизни вы не будете ощущать ничего, кроме рукк-разза, чистейшего боевого блаженства. А потом, когда вы умрете, Горк и Морк отправят вас назад более сильными, чтобы получить еще.

Но есть в битвах кое-что, – Газкулл помедлил, смотря на открывшиеся разбросанные звезды прищуренным здоровым глазом, и ни единый голос не нарушил созданную им тишину. – Чем они масштабнее, тем сильнее ранят. Чем сильнее твоя боль, тем больше ты получишь. Но все же, что орки думают о боли? – босс с вызовом посмотрел на море лиц и на его пасти частично появилось выражение жестокой гордости.

– Ничего! – раздался ответ одновременно из многих-многих-многих-многих глоток, и лицо босса раскололось в триумфальной, щербатой злобной улыбке.

– Ничего! – заревел он в ответ, пробив рукой перила балкона для акцента. – И новое в боли этой битвы – этой войны! – только то, что ее будет немного перед дракой. Это будет боль не-битвы. Боль ожидания. Орки, вы боитесь этой боли? Вы слишком слабы, чтобы вынести ее?

Толпа задумалась над этим. Крепко задумалась. И когда они прокрутили это в голове, а ветер загремел незакрепленными металлическими пластинами на высокой скотобойне перед ними, они посмотрели на вождей своих кланов, выстроившихся рядом с Газкуллом с окровавленными дубинами.

– Я вынесу ее! – зарычал громадный, как холм, Гофф с земли, куда упал, после того, как Стратургум выстрелил ему в сердце.

– А я ее вынесу дважды, – бахвалился Смерточереп, стоявший рядом с ним, не желая, чтобы его обошел один из ненавистных соперников его клана.

– Легко! – усмехнулся худой старый орк из Злых Солнц, покачав красным молотом, сваренным из кусков старого байка. Потом заголосила вся толпа, каждый орк пытался превзойти стоящего рядом в насмешках над заданием. И никто никого не ударил.

– Так примите эту боль, – загрохотал Газкулл, чей здоровый глаз пылал жаждой будущего, открывавшегося на улице перед ним. – Пусть она разожжет вашу кровь. Пусть морит вас голодом, дабы ваши клыки стали еще острее для приближающегося пира!

Это был сигнал для меня. Зашипев на других гротов, выстроившихся на балконе, я поднял порцию сквигового мяса на перила и перекинул ее через них, и остальные сделали то же.

– До тех пор, я дам вашим рукам-топорам работу, – пообещал босс, когда шматы мяса начали падать в толпу с чередой влажных шлепков. – Нужно разрушить горы и осушить озера масла в глубинах скал. Накормить кухни. Заточить клинки. Вернуть из кошмаров наших врагов боевые машины. Под моей рукой, что обладает силой богов, вы превратитесь в воинство, что сделает звезды зелеными.

Затем он откинул большую голову с пластиной назад и проревел самый древний из всех боевых кличей, с которым каждый орк делает и первый в жизни вдох, и, как правило, последний. Все орки из всех кланов ревели в ответ, пока звуки не сплелись в один великий голос.

Ощущение было, что из ростовой дыры под городом выбрался гигант, и на мгновение, окруженный этим сотрясающим землю воплем, я почувствовал, будто вернулся в Большое Зеленое.

Я даже понял, что закричал сам. Это потрясло меня, ведь гроты так не делают. Но когда я начал, присоединились другие гроты на балконе. А вместе с ними и все гроты в городе, пока в небо, рядом с орочьим, не устремился второй вопль – выше и противнее. Все, что могу сказать – в тот миг, я не был гротом. Я был лишь частью чего-то громадного, зеленого и грозного, заключенного в теле грота.

Может, Газкулл не вырос больше обычного в ту ночь. Но, клянусь, каждый орк в Ржавошипе стал на пол-головы выше, когда рев утих. И когда они освободились от его хватки, то увидели, что облака в небе – будто действительно испугавшись, что их побьют – полностью рассеялись, оставив лишь звезды позади сверкающей зеленым светом северной зари Урка.

Естественно, заря была знаком. Но не тем, о котором подумал я или любое другое существо в Ржавошипе. Пока мы, гроты, скалились и ухмылялись от предвестника победы, а орки ликующе рычали сквозь набитые дарованным мясом рты, Газкулл лишь оскалился и ушел обратно в свой форт. Потому что он знал истину – что зеленый свет не был просто знаком судьбы, ждущей его в космосе. Это было предупреждение от Горка и Морка, повелевшее ему не тянуть со свершениями.

Боги заскучали, понимаете. И теперь, наконец-то, что-то привлекло их внимание. Они жаждали, чтобы Газкулл нес их волю. Помните, что я говорил об орках? Если кто-то видит желаемое, он идет и берет это, или умирает в драке. Ну, орочьи боги такие же. Только они заставляют умирать другие вещи. И в этом случае, такой вещью стал Урк.

ДОПРОС VI

Сколь бы Фалкс ни была поглощена историей Макари, она услышала тихий шорох дыхания Хендриксена – после которого он всегда гневно перебивал говорящего – как раз вовремя, чтобы бросить на него ледяной взгляд через то, что она с беспокойством начинала считать «их» частью камеры.

+Это становится нелепее, чем истории пьянчуги перед рассветом+, мысленно передал он ей. +Где эта чертова тварь Ксоталь?+

Готовится к перемещению. Его текущая форма... непрактична. Но он придет. До тех пор, дай им продолжить.

В ответ старый шаман соблаговолил лишь оскалить зубы, но позволил Кусачу говорить.

Женщина, конечно же, знала, что волновало Хендриксена: полное отсутствие объяснения, почему у Макари нет шрама от ожога, несмотря на уверения в его скором предоставлении. Следует признать, она была несколько удивлена тому, что об этом еще не было сказано, учитывая, что грот, предположительно, рассказывал о своей жизни. Но инквизитора этот факт беспокоил гораздо меньше, чем ее компаньона из Караула Смерти. На деле, если быть до конца честной с собой, Фалкс все больше сомневалась в том, насколько ее вообще беспокоит вопрос о подлинности Макари.

Хендриксен мыслил абсолютными понятиями. В конце концов, он был Астартес. Чем-то большим, чем человек. И, в довесок, фенрисийцем. В его мире, речь шла о решительных противостояниях могучих героев, формировавших судьбу галактики, а все остальное значило мало. Если Макари не был настоящим, следовательно, для рунного жреца он являлся бесполезным. Да даже если бы и был настоящим, то весь его рассказ имел бы для Хендриксена малую ценность, не предоставь он какую-то кроху стратегической информации, способную перевернуть игру. Какой-то критический важный, животрепещущий обрывок данных, который можно использовать для подготовки грандиозного, переломного сражения.

Но Фалкс была человеком, и таким же было ее понимание борьбы Империума за выживание. Деяния героев, несомненно, подчеркивали их жалкую, бесконечную войну. И да, такие свершения действительно могли спасти целые миры. Но насколько ценно спасение мира? В безбрежии галактической смуты, даже величайшее приложение личной доблести могло создать лишь небольшую волну, едва поднимавшуюся из вялого океана истощения. Позади крохотного, мерцающего острия копья Адептус Астартес, человеческая военная машина полагалась на чистую массу; ее качество почти полностью определялось количеством, и самые бесконечно малые изменения в ее удаче исчислялись миллионами жизней. Порой спасенных, но чаще всего – потерянных.

В ледяном безумии своей гибели Империум добровольно ослепил себя к пониманию своих врагов. Она горестно напомнила себе, что даже ее собственный орден – орден, призванный защищать от угроз со стороны не-людей на высшем уровне – установил табу на все, что выходило за рамки базового понимания врага. Они думали, что ненависти будет достаточно, чтобы уберечься.

– Ты подразумеваешь, что Урк умирал, – внезапно сказала Фалкс в середине истории о происшествии с телепортом, когда орк сплавился с целой стаей снотлингов.

– Его звезда умирала, – чопорно поправил Кусач. – Но, как говорит Макари, кроме Газкулла этого никто не понимал. Большая часть орков просто думала, что это очень долгая зима, пока не пошел второй ее год.

Переводчик не подозревал, что Фалкс известно все о звезде Урка. В начале допроса, для сверки фактов, она передала молчаливый приказ архивариусу корабля получить доступ ко всей имеющейся информации о мире, некогда называвшемся Уроклис.

Когда Газкулл поднялся к власти, выжженная до плотного радиоактивного уголька из тяжелых металлов звезда пребывала в самом конце своего угасания. Зеленая заря, описанная Макари, была ее предсмертным хрипом: последним кратким кашлем радиации, перед тем, как ядро полностью погасло и взорвалось сверхновой.

Это было работой жестокой физики, а не каких-то так называемых богов. И Газкулл, определенно, никак не мог знать о грядущих событиях. И все же, как к раздражению часто и случалось с так или иначе известными орками, он действовал в точности так, как если бы знал.

– Пусть Макари расскажет о последних днях Урка, и что в это время делал Газкулл. А потом, – добавила Фалкс, когда Хендриксен вскинул руки, будто возмутился нечестным решением в бойцовском поединке, – ты напомнишь ему, чтобы объяснил отсутствие шрамов от ожогов.

ГЛАВА ШЕСТАЯ ГАЗКУЛЛ КОЕ-ЧТО ТЕРЯЕТ

Наложенный Газкуллом мир держался, а вот настроение – нет. Ко второму циклу последней вечной зимы Урка, день длился всего пару часов, и грязь на улицах Ржавошипа едва ли когда-то оттаивала. Но не только лед был в новинку. Со дня, когда Пророк устроил взбучку мозгов, три года назад, лагерь очень сильно изменился. К тому моменту это был единственный город на планете – растущая мешанина фабрик и литейных цехов, вмещавших больше орков, чем можно представить. Со всех сторон горизонт мерцал алым пламенем, и между тонких струй дыма от печей, виднелись суровые и яркие звезды, поскольку облака давным-давно замерзли.

Как-то ночью (ночь была всегда, но вы поняли) Газкулл привел свой совьет клановых боссов на балкон форта босса. И хотя он не сказал для чего, достаточно было одного взгляда на улицу внизу, чтобы стало ясно. В свете факелов текла река орков, несших мешки с мусором для костров и тянувших тележки с только что сделанными патронами. Но они были измотаны. Их уставшие, черные от сажи лица мрачно поднимались к их Пророку, и, смотря вместе с боссами кланов, я понял, в каком состоянии они находились.

В новинку были ожоги. К счастью, радиация для орков вполне сносна, учитывая, что большинство меков считало экранирование реакторов скучным занятием. Но есть предел. И когда вокруг теплых кузниц места под гамаки не осталось, рабочие толпы начали спать в больших вонючих сугробах рядом с ядерными реакторами новых громадных танков. У них появились наросты, волдыри и все такое, но они решили, что это лучше, чем замерзнуть в ледышку.

А там, где на коже не было ожогов, она туго натягивалась на громадах их челюстей. Некоторые из них были тощими, как гроты. Последний урожай грибов собрали несколько месяцев назад, когда замерзли даже пещеры под городом, а остатки поголовья съедобных сквигов перемололи вскоре после этого. Дальше мясники перешли на снотлингов. И теперь, заметив, как мало на улице гротов, я понял, что снотлинги тоже кончились. Но это было нормально. Так и должно быть, нравится это нам, или нет. Боги создали нас, чтобы поддерживать жизнь орков, даже если это означает оказаться у них в брюхе. Когда дела пойдут лучше, мы довольно скоро вернемся.

И в этом море грязных, обожженных, отощавших лиц я заметил еще кое-что: веру, что все как-нибудь образуется. Орки всегда понимают, когда лидер больше не достоин, чтобы за ним следовать, а этого с Газкуллом не случилось.

Пока что.

Но в таких условиях, до подобного было недолго, и босс это знал. Хоть он и говорил с богами, он понимал, что сам богом не является. Орки Ржавошипа были близки к надлому. И если Газкулл хочет, чтобы они продолжали, ему нужно это заслужить. Едва я начал гадать, как он с этим разберется, первая из его наплечных пластин со звоном упала на балкон.

Под взглядами лагеря, Газкулл молча снял всю броню, каждая часть которой падала на сталь, как булыжник. Он стащил шкуры, дав им упасть на замерзшую улицу. И тут, когда холод удерживала снаружи лишь его кожа, он шагнул прямо к краю и заговорил тем голосом, о котором я вам рассказывал. Большим, как космос, при этом совершенно не кричащим.

– Одна неделя, – произнес он. – Еще одна неделя, и боги проложат для нас мост к звездам. Смерть звезды – лишь сообщение от богов, что мы почти закончили. Но мы не закончили. И пока это так, вы будете работать. Работать вдвое усерднее. Сожжете все, что осталось. Переплавите каждый кусок металла. Запасете каждую каплю масла. И летающие машины, которые я приказал сделать? Ракеты? Подготовьте их. Они нам понадобятся. Одна неделя, – пророк долго держал поднятым один палец. Затем подался вперед и склонил голову.

– Пока боги не вознаградят нас за работу, я не сойду с этого места. Не буду есть. Не буду пить. Не буду дышать, когда мне не будет это нужно. Пока боги не заговорят. И если выдержу я, то выдержите и вы. Поняли?

Последняя его речь была хороша. Но это... это было что-то другое. Толпа создала шум, который, казалось, не могла произвести кучка изможденных поганцев, и он расходился и расходился, распространяясь по лагеру, пока не зазвучал со всех сторон до горизонта. Вскоре, в тысячах длин клыка орки, надрывая легкие, ревели, не зная, почему делают это. Разве что сосед начал первым. Потом закипела работа.

Но пока что это была лишь вера. Вера и крики. И когда крики стали громче некуда, случилось еще одно чундо.

В этот раз не было ни молний, ни сверкающих огоньков в небе. Но все равно зеленое. Тончайший, слабейший луч, какой можно представить, зеленого света, падавший прямо на Газкулла. Его едва было видно, но я клянусь всем, что когда-либо стащил, он был – доказательство, что боги наблюдали за боссом так же пристально, как мы.

Газкулл не двигался, даже когда затихли ликующие возгласы, и орки приступили к работе с новой, невозможной энергией. Через какое-то время боссы кланов начали странно переглядываться. Они не были уверены, что нужно делать. Пули даже посмотрел на меня и дошел до того, что раскрыл пасть, чтобы спросить, но понял, что это постыдно, и фыркнул от раздражения на самого себя. Он все правильно сделал. Но ему все равно нужны были ответы для совьета, так что он неуверенно шагнул к боссу.

– Вы все меня слышали, – угрожающим голосом произнес Газкулл еще до того, как ботинок Смерточерепа коснулся пола. – Нужно работать. Вас это тоже касается. Так что валите. Найдите себе применение, – к тому моменту на балконе появился и док, но босс явно услышал, что он готовит свои инструменты, потому продолжил тем же тоном. – Гротсник, ты тоже. Я сказал им, что буду стоять, где стою. Этим и займусь. Нужно подлатать много ожогов – иди и латай.

Когда док со злобным видом ушел, я не мог удержаться от того, чтобы тут же не устроить пакость. Но я не слишком-то веселился, потому что знал, что следующим прогонят меня. Но только я начал медленно красться (конечно, в другую сторону от дока), Пророк меня остановил.

– Макари, знамя остается. И ты вместе с ним, сколько сможешь.

Из-за смерти солнца дни исчезли, потому следить за временем было трудно. Но башни литейных все еще гудками оповещали о завершении смены, и, клянусь, Газкулл целый день простоял, не изменив позы. Я столь идейным не был. Я извивался, как земле-гад, пытаясь встать так, чтобы не было ощущения, будто у меня задница отвалится и разобьется, и мне пришлось замотать уши и нос, чтобы их не отморозило. По крайней мере, знамя держать было легко, потому что у меня руки к нему примерзли.

Но Пророк даже не выглядел напряженно. Все его тело было покрыто маленькими кусочками льда. Но та крошечная бледная полоса зеленого света все еще сияла прямо ему на макушку, такая же неподвижная, как он сам, даже пока город вокруг продирался через последний сумасшедший всплеск работы. Это было безумие. Слышно было, как одновременно повсюду грохочут молоты, как никогда ранее. Но в сердце этого стоял Газкулл, будто являясь какой-то батареей, питающей все это.

В середине, наверное, третьего дня, по всему лагерю начали гаснуть печи. В некоторых заканчивался уголь. В других – что плавить. Но как только они перестали выпускать новую сталь, фабрики тоже стали затихать. К тому моменту, когда на пятый день должен быть наступить рассвет, последнее колесо прикрепили к последней оси, и город замер.

Парни Газкулла как-то управились раньше времени. И теперь им оставалось только найти какое-нибудь укрытие и ждать, когда боги их вознаградят.

На улице внизу река орков уменьшилась до ручейка, а потом до струйки, в отсутствие костров спешившей из-за усилившегося в два раза мороза. Но даже последние отстающие останавливались перед балконом перед тем, как уйти в поисках убежища. И при этом, они последний раз смотрели на Газкулла, все еще стоявшего, склонив голову, и рычали о своей верности ему.

К концу пятого дня, я так часто втихаря забирался внутрь в поисках шкур, что, почитай, был слишком укутан, чтобы двигаться. Я не мог думать ни о чем, кроме того, насколько мне зоггано холодно. Я даже не мог держать знамя, не потеряв при этом руку, потому, свернувшись калачиком слева от босса, прислонил его к себе.

Но при всей своей ненависти, я оставался там, потому что от меня этого хотели боги. В какой-то момент грудь Пророка очень долго не двигалась, и я даже собирался позвать на помощь Гротсника. Но если Газкулл замерз насмерть, что док мог сделать? Я тогда обрадовался, решив, что раз босс наконец-то помер, значит, я свободен. Но потом я вспомнил: это, видимо, означает, что боги решили нас покинуть, и наступает конец света. Потому я подумал, что лучше сначала проверить Газкулла перед тем, как искать тихое место, чтобы умереть.

– Ты еще здесь, босс? – сказал я, и мой голос был единственным звуком во всем огромном молчаливом лагере. Ответа не было. Но хотя я был существом, созданным, чтобы отлынивать от работы, я осознал, что просто не могу уйти.

– Да, – наконец произнес Газкулл, закашлявшись, когда его грудь вновь задрожала и начала двигаться. – Просто забыл дышать ненадолго. Боги идут. Уже скоро.

К тому моменту на фабриках уже не осталось никого, чтобы подавать сигналы, потому невозможно было сказать, сколько времени прошло. И я начал терять большие его отрезки. После сильной дрожи я делался квелым, потом просыпался, даже не помня, что засыпал, и не имея ни малейшего понятия, как долго был в отключке. Сейчас я думаю, что, наверное, умирал.

Как-то раз я проснулся и увидел, что падает снег. Что было странно, поскольку на небе было ни облачка. Я потом узнал, что это отвердевали и падали на землю тяжелые части воздуха. Это было плохо. Когда я очнулся в следующий раз, всюду была полная темнота, потому что на улице потухли последние факелы. Но тот зеленый свет все еще сиял – наверное, единственный на всем Урке – и все еще падал прямо на белое, окоченевшее тело Газкулла. Я вдохнул, чтобы спросить, не умер ли он еще, но тут сам потерял сознание.

Но когда очнулся, увидел свет. Не дневной и не тот зеленый. Странный, разноцветный свет во тьме, будто пламя свечи из сквигового жира. Я подумал, что в лагере пожар. Но свет шел из космоса. Моргая, я поднял голову и уставился из дырки для дыхания, которую оставил в своих шкурах, чтобы посмотреть на небо. Там была громадная дыра. И вокруг нее было кольцо света, вроде тех, которые видишь, когда у варпоголового вот-вот взорвется череп, если тот слишком много ловко-мыслил. Большая дыра. В космосе. И из нее что-то выходило. Я так замерз, что, наверное, у меня мозг частично остановился. Но потом все сложилось. Боги!

Я посмотрел на Газкулла, но он был все равно, что статуя. Сосульки и все такое. «Вот уж нет, – подумал я, – Зога с два я тебя переживу, здоровенный ты придурок». Я так и не понял, откуда во мне взялась та энергия. Но сам того не осознав, я вскочил на ноги, дрожа от сильного гнева из-за мысли, что Пророк посмел умереть прямо перед тем, как должен был повести нас к славе.

– Босс, – прохрипел я. – Босс! – но он не шевелился даже после многих попыток. Так что я ткнул его знаменем.

– Хмм? – протянул Газкулл очень-очень тихо, будто просыпался ото сна, более реального, чем мир.

– Боги пришли, – сказал я, когда яркий и странный свет упал на наносы воздушного снега, покрывавшие лагерь.

Лед на теле Пророка треснул и начал отпадать тонкими пластами. Под ним его кожа парила так, будто он вновь родился, а мускулы дергались впервые за много дней. С треском, с каким после неудачного выстрела разрывается пушечный ствол, это громадное тело, наконец-то, выпрямилось, и Газкулл потряс головой, чтобы сбросить большую часть инея. Потом он сощурился на странный тихий рассвет и медленно кивнул, будто знал, на что смотрит.

Я, заметьте, не знал. Но когда та штуковина почти полностью вышла из дыры, стало ясно. Это был огромный-преогромный космический корабль. На деле, кучи космических кораблей, слепленных друг с другом под странными углами. Так что все равно типа космический корабль. Чем бы он ни являлся, он был достаточно большим, чтобы вместить каждого орка на планете, и даже больше, плюс все пушки, пули, танки, байки и дреды, которые они строили последние три года. Газкулл выполнил свое обещание, и боги сделали то же.

– А Я ВАМ, ПАГАНЦАМ, ГОВОРИЛ! – заревел Пророк через хрустящую тишину лагеря таким громким голосом, что с крыш на улицу посыпался снег. Он никогда так громко не говорил, но он не злился. Наоборот. На самом деле, хотя за прошедшие годы я видел, как он разные штуки испытывал, думаю, это был единственный раз, когда я наблюдал ощущение Газкуллом чистой победы. По крайне мере, без скрытой под ней сильной досады на то, что следовало победить лучше.

– Я ВАМ ГОВОРИЛ! – взревел он вновь, грубым от возбуждения голосом. – А ТЕПЕРЬ КОНЧАЙТЕ ПРЯТАТЬСЯ, КАК КУЧКА ГРОТОВ, И НАТЯГИВАЙТЕ ШМОТКИ. ПРИШЛО ВРЕМЯ ВОЙНЫ.

Вы бы не поверили, что всего несколько минут назад Ржавошип казался мертвым и опустевшим. Эхо от призывов Газкулла еще не стихло, а лагерь уже взорвался жизнью. Под мерзким, мерцающим, рыже-фиолетовым светом от этой дыры в космосе, орки высыпали из дверных проемов, подземных шахт, даже из нор, вырытых ими, чтобы спастись от самых сильных морозов. На пусковых площадках, построенных на окраинах Ржавошипа, внизу трапов, собрались кучи жестянок, когда орки опустошили последние полу-разогретые банки гротского мяса и побежали к своим штурмовым транспортникам.

Куч жестянок там было много, потому что было много транспортников. Когда прилетели корабли с окраин системы, несшие всех орков, слышавших о восходящей легенде Газкулла, босс приказал их все распилить, потому что знал, что они не понадобятся для будущих дел. Он заставил сбросить куски на поверхность и перестроить в транспорт для ближних перелетов, подготовленный для этого момента. Эти штуки сделали так, чтобы выгорать быстро и жестко, как те противные длинноногие сквиги, на которых охотишься на быстрых тварей, но которые дохнут после нескольких пробегов.

Впрочем, им требовалась вся скорость, на какую они были способны. В конце концов, боги не любят упрощать задачи, и едва первые транспортники взлетели в небо на широких струях дыма и огня, на балкон с плохими новостями прибежал выглядевший изможденным мек.

– Скиталец не останавливается! – рыкнул он с тем видом злости, который для орка ближайший к панике. Он сказал, что корабль плыл мимо Урка, под чем подразумевал, что тот «несется мимо, как комета», поскольку, очевидно, в космосе все двигается очень быстро.

Впрочем, Газкулл и к этому как-то подготовился. Босс, как оказалось, заставил своих личных меков, помимо всех тех транспортников, сделать машины еще быстрее. Это были таранные корабли, и меки сделали самолеты для бойцов похожими на пуле-гадов. Еще до того, как другие транспортники вообще поднялись выше макушки шпиля, они с визгом вылетели из своих бункеров на таких адских термоядерных двигателях, что обычного пилота раздавило бы в лепешку и выкинуло в космос. А этих даже не расплющило. Потому что пилоты таранных кораблей были мозгами.

Лучшие из самых ненормальных гонщиков Шазфрага. Те, которые любят ездить так быстро, что ты знаешь: в аварии их разорвет на куски. Потому Гротснику дали приказ: когда в его клинеку для починки поступит кто-то из них, предлагать сделку: если Злые Солнца откажутся от своих тел, то им даруют самую быструю и разрушительную смерть на свете. Ну, это не было настоящей сделкой, поскольку Гротснику приказали все равно просто запихивать их мозги в ракеты, но они и так все согласились.

Шазфраг в тот день гордился ими. Когда рой транспортников начал выходить на орбиту, Газкулл посмотрел на пролетающий мимо Урка скиталец и шепотом начал обратный отсчет. Как только он дошел до два-и-чуть-чуть, почти одновременно таранные корабли врезались в громадное брошенное судно, оставив в одном из его боков небольшие пылающие дыры.

– Вы, зог возьми, это сделали, парни, – сказал Шазфраг, к тому времени подошедший на балкон посмотреть, и было похоже, что он испытывает какие-то эмоции. – Вы всегда будете для меня настоящими мозгопарнями, – прошептал он, сделав рукой и лицом что-то похожее на воинское приветствие.

Я не знал, что сделали пилоты таранных кораблей. Не уверен, знал ли сам Шазфраг. Но времени для вопросов не было. Так как балкон трясся, и вокруг нас поднималось столько дыма, что мне показалось, будто прямо под нам готовится ко взлету штурмовой транспортник. Я был почти прав.

– Держись за что-нибудь, – приказал мне Газкулл и зашел обратно в форт босса с жестоким оскалом на лице. – Может быть жестко.

Когда я поспешил за ним внутрь, дверь позади меня с грохотом перекрыла здоровенная металлическая заслонка, отгородившая внешний мир. Несколько секунд было темно, потом зажглась уйма алых мигающих огоньков, и я наконец-то понял, почему несколько месяцев назад Газкулл заставил меня собрать гротов, чтобы покрасить все лампочки в красный. И почему все те меки столько времени проводили в подвале, работая над странными большими механизмами.

Доперло? Ну, помните, я упоминал, что форт босса был когда-то космическим кораблем? Ну, в общем. Оказалось, Газкулл восстановил его как космический корабль. И теперь он стартовал на орбиту.

Это был короткий, страшный полет. Ну, честное слово, страшный – это мягко сказано. Я провел его лицом вниз, вцепившись в трубу, чтобы не кататься по комнате босса, и представляя, что нахожусь в хорошей, безопасной норе.

Я поднял взгляд в итоге, когда Газкулл приказал мекам показать вид снаружи на большом экране, и я, наконец, узнал, для чего же были таранные корабли. Они были якорями! Каждый из них подключался к громадной захватной пушке на большей из лун Урка. И когда целый их ряд впился посередине цели, она трепыхалась, как болотный сквиггот, утыканный гарпунами. Скитальца, который мы позже назовем «Убивец Мяров», эти гарпуны не остановили, но замедлили достаточно, чтобы штурмовой рой догнал и влетел в него.

Мы в него влетели.

Первый пошел форт босса, через одну из дыр, пробитых тараном. Босс приказал мекам включить какой-то специальный электрический пузырь, чтобы мы могли дышать, даже при том условии, что дыра, через которую мы пролетели, открывалась в космос. Потом опустились заслонки балкона, и мы выбежали наружу: босс и я, вместе с шестью боссами кланов из совьета, всеми их лучшими орками и Гротсником.

Я надеялся, что корабль будет пустым. Но Горку ничего не нравится больше, чем ударить грота прямо по надежде. Так что, вне сомнений, большая металлическая пещера, в которой мы приземлились, была полна жутких слюнявых... тварюг. Знаете, те, которые по варпу ползают. Вы их, кажется, демонами называете. Но я тогда этого не знал, поскольку никогда не видел живого существа, не являвшегося оркоидом или одним из местных гадов Урка, так что это были просто тварюги. И они таращились прямо на балкон безумными, светящимися глазами.

Я был в ужасе. А Газкулл? Клянусь, лучший момент его жизни. Он знал, что это мерзкие, извивающиеся тварюги с щупальцами и кожистыми крыльями станут первыми убитыми им противниками, не являвшимися орками, и для него этот миг стал в чем-то особенным. Он обвел взглядом шестерых боссов, во время полета вооружившимся лучшим снаряжением, и всех покрытых шрамами, рычащих орков, выбиравшихся позади них на балкон, и увидел, что все они чувствуют то же самое. Для него это был момент гордости: первое завоевание, достаточно большое с технической стороны, чтобы стать новым миром, – и он сморщил лицо на мгновение, подбирая слова, дабы отметить это событие.

– Мочите их, – сказал он. А потом, поскольку там не было гравитации, по крайней мере, в той части мешанины кораблей, он просто прыгнул и влетел в демонов, как брошенный рукой самого Горка кирпич. Следующим был Пули с поднятой цепной чоппой, потом Шазфраг, улюлюкая от удовольствия, что может летать. Дальше Уграк с кривым лицом, Грудболг с дубиной больше меня, Сназдакка в парящем облаке незакрепленных амулетов и Стратургум с самой отпадной парой кинжалов, какие я видел. И куда шел Пророк, туда же шло его знамя. Так что, в общем, я тоже прыгнул.

Те семеро орков и их толпы три года копили жажду убивать для этого мига, и они врезались в демонов, как фузионный факел в сквигов жир. Даже Газкулл, считавший лучше всех, кого я встречал, не мог вести подсчет, скольких монстров они порубили в куски. Они убивали так жестоко и быстро, что воздух наполнился кровью, и нам пришлось немного поплавать.

Они, конечно же, пережили это, целиком покрывшись темной мерзкой плотью демонов. И когда в полость одновременно из трех тоннелей начала просачиваться свежая волна визжащих, несущихся теней, они поняли, что сделали лишь первый укус в ожидавшем их пиру насилия. Тот здоровенный кусок слепленных друг с другом кораблей кишел паразитами, и учитывая, что он был огромным, как мелкая луна, быстро стало ясно, что скучно никому не будет годами.

Не то, чтобы мнение гротов о таких вещах учитывалось, но я даже возразил, что на том корабле-штуке демонов было слишком много. И какими бы они ни были могучими, даже Газкулла с его боссовой толпой задавили бы в той пещере, если бы их оставили сражаться с волной в одиночестве. Но как всегда говорил Уграк: орки сильны, но они еще сильнее, когда их много.

И вскоре в полости их стало много. Через поле меков с щелкающими, трескучими хлопками проходили один за другим транспортники, и, в зависимости от энтузиазма пилотов, или садились где-то рядом с фортом босса, или просто пробивались через стену пещеры, чтобы забраться поглубже в новый мир. Присоединяясь к резне, с трапов начали спрыгивать толпы, а потом, наконец, и байки, дреды и штуки потяжелее, когда стали прибывать большие корабли. В один момент битвы, какие-то парни из Плахих Лун даже смогли выкатить целый баивой вагон, и надо было видеть радость на лицах их башенных стрелков, когда он плыл в воздухе, неуклюже поворачиваясь вокруг продольной оси, а стая огнекрылых мерзостей изо всех сил старалась расковырять его броню.

Вскоре воины Урка одолели варп-тварюг числом на их же земле, и еще до того, как полость окончательно зачистили, пребывающие в экстазе толпы начали наступление в ненанесенные на карты глубины скитальца. Те корабли, что были в состоянии совершить второй полет, покачиваясь, вернулись на Урк, чтобы привезти еще топлива и орков, и война Газкулла, наконец-то, началась.

Теперь, увидев, как эти жуткие твари сминаются от кулаков босса, будто мешки с жаренными сквиговыми потрохами, я не так уж боялся. И к тому моменту, когда мы добрались до той части корабля, где снова появилась гравитация, и можно было бежать, а не отталкиваться от стен, на моем противном лице застыла злобная ухмылка. Когда люди бегают, они устают, особенно, если натыкаются на волну за волной антродьев из варпа. Но чем больше групп тварюг убивала боссова толпа, тем быстрее они бежали и тем громче кричали.

В один момент, когда мы бежали прямо позади Газкулла через огромный коридор в глубинах корабля, стал слышен жуткий грохот, идущий откуда-то спереди. Визжащий, ревущий гул был таким громким, что я на секунду запаниковал, подумав, что мы вот-вот встретим равного соперника. Но, оказалось, это были еще орки – куча шумных Смерточерепов, в большей части, прошедших через дыру дальше вдоль корабля. Ах, как гоготали эти две толпы, когда едва не схлестнулись друг с другом. У Пророка было такое хорошее настроение, что от радости он даже позволил им немного подраться.

Тот день перетек в следующий, потом в еще один, затем, кажется, целую неделю, пока не оказалось, что мы сражаемся столько, сколько ждали посланного богами корабля на том балконе. И сомневаюсь, что за все это время проходило хотя бы полчаса, чтобы в нескольких длинах клыка от меня кулаком или шутой не убивали что-то зубастое.

Орки порой спят, когда больше нечего делать. Но им это не нужно. А вот гротам – да. И мы не можем бегать дольше двух часов, не говоря уже о неделе, особенно если оголодали и ослабли от мороза, каким был я в последние дни Урка. Но боги будто позволили мне ненадолго перестать быть гротом и вместо этого стать Макари, до тех пор, пока Газкулл ведет наступление и нуждается, чтобы рядом находилось его знамя. Другие орки в боссовой толпе были весьма удивлены. «Он еще двигается!», – кричали они, пока я бежал рядом на тощих маленьких ногах, и даже били меня по спине, но с одобрением, а не в попытках сломать мне хребет.

Со временем боссова толпа разделилась, когда каждый из боссов кланов натыкался на достаточно большое количество своих, чтобы самостоятельно собрать большие толпы и нанести удар в новом направлении. Даже Гротсник умудрился соорудить толпу, состоявшую из всех встреченных орков, у которых части тела были чем-то заменены.

Конечно, плана, как прочесать всю громадную фиговину корабля, не было, как, естественно, не было и карты. Но выглядело это, словно кто-то подбросил мешок со злыми полосатыми гадами в полностью закрытую пивную хату (что я не раз наблюдал на Урке, поскольку шутка эта была популярной), и, в итоге, боссы из совьета Газкулла рапортовали отовсюду, и мы, видимо, достигли в целом границ корабля во всех направлениях.

Места, заполненные прячущимися тварюгами, еще оставались там и тут, но мы более-менее захватили контроль. Или мы так думали. Очевидного центра у корабля не было, но однажды меки босса нашли кнопку, которая, по их глубоком убеждению, должна была переместить всю громадину в варп и отправить ее к судьбе. Там сделали мостик. Но хотя они проверили электрические кабели и все остальное, кнопка не работала. Потом один из них смог включить старые потрескавшиеся экраны на мостике, и после бесполезной траты времени на разглядывания различных пустых комнат, они нашли передачу от помещения размером с город, где находились варп-двигатели. Или должны были находиться. Но там было что-то другое. Что-то из варпа. Что-то плохое из варпа. Я в этом деле ничего не понимаю, так что объяснения меков мне в одно ухо влетели, через другое вылетели. Думаю, Газкулл мог бы понять, если бы хотел. Но он не видел в этом смысла, если мог просто пойти и решить проблему, выбив из нее весь дух.

Пророк двинулся вдоль изогнутого хребта древнего дереликта, как вы это называете, прогулочным шагом. И когда разлетелась весть, что Газкулл пошел на разборки с чем-то реально большим, орки начали собираться в середине корабля, чтобы следовать за ним. К тому времени, как мы добрались до места, где находились двигатели, позади моего знамени было достаточно орков, чтобы заполнить старый, до-Газкулльный Ржавошип, и все они скандировали то, что потом станет неофициальной священной песней во имя пророка.

– Вот мы идем, вот мы идем, вот мы идем, – пелось в ней.

И так, обычно, очень долго, пока для завершения строка не менялась на повторяемое раз за разом слово «орки». Думаю, при переводе что-то потеряется, но я уверен, Кусач что-нибудь придумает.

Тем не менее, когда песня подошла к своему апогею, Газкулл вышел в огромный двигательный отсек. И хотя он был такой большой, что наверху плавали облака, скандирование «орки, орки, орки» оказалось достаточно громким, чтобы мгновенно заполнить все пространство. За секунду, пришло ощущение, что это наше место.

Впрочем, нам все равно нужно было драться. В центре, окруженная машинами, висела большая платформа в виде кольца, соединенная со входом длинным, узким мостом. Внизу, под кольцом и мостом, на все пространство, где должен был располагаться пол, находился пролом со звездами. Космос, решил я. Но раз мы могли дышать, на пути вниз, наверное, было какое-то силовое поле.

А в середине кольца обнаружилась проблема. Насколько я могу судить, это была огромная дыра, пробитая в реальности, светившаяся тем же болезненным, оранжево-фиолетовым светом, из какого в небе над Урком появился сам корабль. Ее, по всей видимости, нужно было закрыть, прежде чем мы сможем запустить двигатели и направиться к своей судьбе. Так что, само собой, каждый присутствующий орк, прихвативший шуту, начал в нее стрелять. От этого она, кажется, только стала больше. Но бросать план из-за нее не стоило, так что Газкул приказал подвезти пару собранных меками артиллерийских орудий и бить по ней где-то около часа. Это тоже не сработало, но было бы неправдой сказать, что босс разочаровался.

– Кажется, придется сделать это самому, – заявил он под оглушающий одобрительный вопль, и пошел к кольцу по тому длинному, узкому мосту.

Было бы, конечно, грустно, если бы он просто... дошел туда. Но боги явили доброту: когда Газкулл прошел четверть пути, светящаяся дыра несколько раз сверкнула красным, и оттуда вылезла здоровенная скотина. Это была тварюга, но только аналог Газкулла у тварюг, если понимаете, о чем я. Вы их, кажется, называете Большими Демонами. И вы же знаете, что тварюги из варпа различаются по... теме, основываются на разных идеях, которые люди считают плохими, типа болезней, удовольствий, изменений? Ну, вот эта была из тех, у которых тема – «злоба», с рогами, большими крыльями, колдовским хлыстом и всем таким.

Газкулл даже с ухмылкой потер руки, увидев ее. Надо сказать, я был не так воодушевлен, но мне отгулов от махания знаменем не давали, так что я поставил одну узловатую ногу перед другой и продолжил идти за ним.

– Не, – впрочем, сказал Газкулл, когда я сделал что-то около пятнадцати шагов, и, как стену, вытянул передо мной руку. – Оно тебе раздавит. Все нормально. Маши знаменем отсюда.

Вас, наверное, не удивит, что я не спорил. Я остался у начала моста, прямо перед этой огромной толпой орков, и никто не отталкивал меня ради лучше обзора, потому что я держал знамя.

Газкулл был в таком восторге, что не мог сдержать горделивости в походке. Он вполне радовался сражению с ордами тварей в пещере, когда мы приземлились. Но тут, наконец-то, появилось настоящее испытание. Большой Злой Демон был больше Дрегмека и Уграка, стоящих друг на друге. А может и больше, или, по крайней мере, выше самого Газкулла. Но что лучше всего – он был мега добычей, не являвшейся орком.

Лично я не был абсолютно уверен. В смысле, в самом Газкулле я не сомневался. Но все же грот во мне обладал вбитым Горком полезным инстинктом, говорившем, когда от драки нужно бежать, и это удиральное чувство тогда сильно тянуло. Та схватка выглядела так, словно пройдет, как битва Газкулла и Дрегмека, только с обратным результатом. Как я сказал, тот Большой Демон был выше Газкулла и, может, легче, но весь в сухих, тугих мускулах, с длинными руками, да еще с этим колдовским хлыстом в довесок. Казалось, он, стоя выше, разорвет босса на расстоянии.

Конечно же, когда он приблизился, тварюга развернулась и качнулась туда-сюда, ударив Газкулла этой жуткой фиолетовой плетью, чтобы сбить с ног. И сбила бы, если бы он попытался увернуться. Но Газкулл был для этого слишком суров. Он просто позволил ударить себя сначала прямо в грудь, отчего у него вырвало большой кусок брони вместе с плотью под ней, а потом по левой руке – и его большой палец, вращаясь, упал во тьму. Но он именно этого и ждал. Плеть ненадолго обвилась вокруг брони на запястье, и босс схватил ее здоровой рукой, затем выдернул из лап тварюги и, оскалившись, выбросил в космос. От контакта с плетью его кисти дымились, большой палец был оторван, но руки еще работали. И более того, у босса была наблюдавшая за битвой армия орков, уверенных, что он победит.

– Ты хлыст потерял, – сказал Газкулл, кивнув на далекое мерцание падавшего оружия, и, я думаю, это было самое близкое к шутке, что он когда-либо говорил.

Большая тварюга издала громкий шипящий рев и широко расставила когти – рисовалась, попросту говоря. Но Газкулл на это не купился. Он просто побежал прямо к ней – и не поверишь, как нечто столь больше может так быстро двигаться, да к тому же вверх. Все знают, что в броне не получится быть быстрым – тут или одно, или другой, так? Обмен. Но Газкулл не обменивался. Некоторые орки умные, некоторые сильные, сказал он мне при встрече, и он был и тем, и другим. Когда Газкуллу приходилось выбирать между двумя вещами, которые он хотел, его решением всегда было взять обе. Газкулл верил, что можно двигаться быстро в броне, потому и двигался быстро в броне.

На бегу он выгнул все свое громадное туловище назад, замахнувшись для чертовски мощного удара. И вы ведь понимаете, не так ли, что когда оскалившийся демон приготовился к этому, босс со скоростью молнии вскинул ногу и пнул его в дурацкое, вывалившиеся из варпа брюхо. У каждого орка есть любимый бог из двух, и когда все, предпочитавшие Морка, увидели такую мастерски исполненную подлючесть, они обезумели. Ликование было таким мощным, что походило на бурю. И случилось что-то совершенно невероятное – на пике орочьего рева, дыра, из которой вылезла тварюга, зашипела и на секунду потускнела.

Чудище от удара в живот пошатнулось. Всего на секунду, но боссу лишь это и нужно было. Он бросился вперед так быстро, что я удивился, как он не запнулся о собственную ногу, и влетел в демона со всем изяществом мусорного поезда, въехавшего в скалу. Газкулл повалил монстра на пол, прижав собственным огромным весом, отчего в толпе взорвались почитатели Горка. Дыра в мире снова затрещала и потемнела, в этот раз на дольше.

По правде говоря, битва была окончена. Во всей ловкости варпа нет смысла, когда на тебе сидит здоровенный варбосс. К тому же, Газкулл не собирался давать противнику время придумать выход из ситуации. Спина его соперника еще не ударилась о сталь, а кисть Пророка уже летела вниз и обрушилась, будто булыжник. Кулак с грохотом опускался вновь, и вновь, и вновь, пока босс удерживал рог демона раненной левой рукой. Это не были удары; он использовал всю руку в качестве дубины за счет чистой массы, так быстро уводя ее вниз, что, клянусь, она будто и не поднималась между ударами. И все это время дурацкий монстр лишь безнадежно царапал босса когтями. Толпа начала скандировать в такт ударам, каждый раз выкрикивая слово «орки» все яростней и яростней, и варп-дыра начала мигать, так что весь отсек содрогался в ритме гнева Пророка.

Газкулл продолжал наносить удары еще долго после того, как демон перестал сопротивляться. Не думаю, что эти штуки могут умереть, поэтому не могу сказать, что босс его убил. Но он был так побит, что не мог двигаться, а когда Газкуллу наскучило его пинать, он поднял тело и швырнул обратно в дыру в мире. И когда стало не с кем драться, босс сощурился на гаснущий портал с гримасой чистой ненависти.

– И это все? – заревел он в варп голосом, усиленным презрением самих богов. – Это было убого! – зарычал он, и, клянусь, если мог непонятный разрыв в ткани космоса съежиться от страха, то именно это я и увидел. – Пришлите что-нибудь побольше! – потребовал Пророк.

Но ничего не появилось. Была просто дырка в мире, стоящая между Газкуллом и галактикой, которую он завоюет. Признаю, у нас все еще была одна большая проблема: мы оставались в дрейфе вокруг мертвого солнца Урка, пока не получится закрыть дыру. Но, конечно, у Газкулла было кое-что на уме.

Не знаю, удивит ли это вас, но он ударил ее головой. Или, по крайней мере, я так слышал. Вы, люди, можете насмехаться, но для орка удар головой – это что-то... духовное. Приложить проблему головой – значит решить ее дарами Горка и дарами Морка: ударить тем, чем ты думаешь. Это вещь противоположенная речи, но и одинаковая с ней, потому что речь – лишь еще один способ ударить народ своим мозгом. Взбучка мозгов, да?

Кстати, я вижу, что мех на лице большого волосатого человека начал дергаться, потому что я сказал, что только слышал об ударе головой. Думаю, в этом случае, лучше объяснить, где я находился, или он опять прервет меня ради очередных глупых вопросов.

Правда в том, что при всех странностях особого статуса, которым я обладал как знаменосец Газкулла, я не мог перестать быть гротом. Действовали те же правила, что и всегда. И, пока Газкулл колотил того демона, я так сильно его подбадривал, со всей силы размахивая знаменем, что забыл первое правило выживания грота: всегда смотри за спину.

Так что когда Газкулл пошел к порталу с телом врага, я почувствовал, как на плечо мне ложатся кривые когти, и учуял вонь гнилых клыков на шее. Гротсник. И учитывая, что все орки вокруг были совершенно поглощены происходившем на мосту действом, никто не мог и двух зубов за меня дать, даже если бы хотел.

– Привет, Макари, – сказал он тем хитрым тоном, когда кажешься очень приветливым, но явно задумал убийство. – Какой чудесный день, а? Ты, должно быть, очень гордишься боссом.

– Что тебе здесь нужно? – спросил я, оскалив клыки, когда я повернулся, ощерившись прям в длинное жадное лицо Гротсника.

– Я пришел выразить тебе сочувствие, – ответил он с гнусной насмешкой на мерзком лице. – О жутком происшествии, случившимся с тобой, когда ты споткнулся и упал прямо в миг победы Пророка. Какая жалость, – сказал он и пнул меня с края палубы в космос.

Падая, я слышал ликование, и свет отсека мерцал все чаще и чаще, пропадая в небе. А потом я перестал слышать что-либо, потому что прошел через силовое поле и вывалился в космос. Мои глаза уже замерзали, и все становилось мутным, но я видел брюхо огромного корабля, беззвучно проползавшего над головой. А потом показалось что-то зеленое, и я удивился, пока не разглядел грязный коготь и не понял, что это большой палец Газкулла. Я схватил его, пока моя рука не совсем окоченела, чтобы не оказаться полностью отрезанным от Пророка, когда умру.

Но было так холодно, что пребывание с боссом на балконе во время его долгого, морозного ожидания казалось летним днем. И тот холод был сносным, потому что рядом был Газкулл. А теперь остался только я. И, видимо, его палец.

В этот момент, я думаю, Газкулл закрыл разлом. Потому что от корабля прокатился импульс зеленого света, будто Горк хлопнул в ладоши в космосе. Он распространялся кольцом со скоростью света и продирался через пространство с энергией каждого орка, собравшегося в отсеке на корабле. Потом появилась вторая вспышка, еще ярче, с которой, видимо, наконец-то запустились двигатели, но она не была противных цветов синяка, как свет варпа. Она была зеленее некуда.

Вспышка расширялась и расширялась в огромную, мерцающую, тихую сферу, и умирая, я был рад простой возможности смотреть на что-то столь могучее. Потом она снова съежилась в крохотную точку света и погасла. Пророк наконец-то вышел на свой путь, а я – по моему разумению, во всяком случае – был последним зеленым созданием, оставшимся во всей системе.

Мое зрение начало гаснуть, а тело окоченело. Но я медленно поворачивался в черноте и, пока плыл, мои глаза следили за кольцом зеленого света, продолжавшего расширяться от первого импульса. Я понял, что это походило на ту первую сцену, которую я наблюдал в видении о Большом Зеленом, где крохотное пятнышко света растеклось по всей темной пещере, сделав ее правильной и священной.

Едва я это понял, зеленое кольцо коснулось чего-то маленького, твердого и злого во тьме. Звезды Урка. Зеленое сияние затекло в гневный крошечный уголек, отчего тот задрожал. По темной поверхности поползли трещины света, и он – как ничто другое – выглядел как нечто, готовое взорваться. Он и взорвался, и когда стена изумрудного света понеслась ко мне, я решил, что для грота, это не такая уж плохая смерть.

И раз после этого ничего не было, думаю, тогда я умер. Что объясняет, почему у меня больше нет шрама от ожога.