Газкулл Трака: Пророк Вааагх!

ДОПРОС X

Макари попытался – неубедительно – вести себя так, будто второй исход с Армагеддона был завершением имевшейся у него истории. Но все в помещении, и особенно брат Хендриксен, были железно уверены, что это не так.

Потому они какое-то время продолжали, разобравшись с погоней Яррика, битвой за Залив Призраков и похищением Газкуллом всей космической армады вождя Ургока. Драка за дракой за дракой, с неутомимым наслаждением описываемые этой квохчущей тварью и его Троном забытым переводчиком.

Однако, выдержав шесть часов Октарианской Войны, в которой Газкулл победил чуть ли не бесконечную волну все увеличивавшихся тиранидских бестий в одной схватке, силы Фалкс истощились. Допрос подошел к двадцать второму часу без перерыва, поскольку они не останавливались со смерти Ксоталя, и в итоге потребовался твердый психический толчок от Кассии, чтобы инквизитор вообще призналась себе, что устала. Она попыталась возразить огринше, что Хендриксен на ногах столько же, сколько она, но в ответ получила только поджатые губы и скептический взгляд. Кассия не нуждалась в тонкостях психического общения, чтобы указать на абсурдность стандартов, установленных для себя Фалкс.

Потом псайкер покинула ее мысли и резко вслух запросила шестичасовой перерыв в процедуре. Фалкс разрешила, и, хотя она покидала клетку в раздражении от необходимости отдыха, по крайней мере, она была довольна, что не сама об этом попросила.

И теперь она находилась тут, в пахнущей затхлостью, в некоторой степени слишком скромной комнатке, называвшейся ее покоями. Капитанская каюта на «Исполнителе» была роскошной, но лорд инквизитор давно оставила ее, предпочтя эту каморку и переоборудовав свои исходные покои в оружейную. Она пыталась убедить себя, что это решение было принято исходя из спартанской кротости. И может в молодости это бы так и было. Но к какому бы объему реювенальных процедур ни имеешь доступ, дожив до своего четырнадцатого десятилетия, невозможно не ценить хорошую кровать, и каждый раз, просыпаясь с новыми щелчками в позвоночнике, Фалкс скучала по тому отделанному золотом чудовищу.

Нет, горькая правда была в том, что Фалкс оставила каюту капитана лишь потому, что не смогла спать в таком большом помещении с таким количеством теней.

Бросив взгляд на терпеливо парящий за пологом кровати серво-череп, чьи окулярные данные она настроила на отображение корабельного времени, Фалкс зарычала от раздражения. Прошло четыре часа, и попытки поспать стали казаться бестолковыми. Она уже размышляла, не возобновить ли допрос раньше, но в дверь постучали.

– Входи, брат Хендриксен, – вздохнула она, поскольку Кассия, как профессионал, спала, и больше никто из команды не знал ее так хорошо, чтобы быть уверенным, что она не спит и ее можно потревожить. – Не включай свет, – сказала она, махнув рукой с кровати, когда его огромный силуэт показался в ее боковом зрении. – Тоже не спится? Или ты и не хотел?

– Вообще, было бы неплохо, – печально произнес фенрисиец. – Но мне больше хотелось есть. Пропустил много приемов пищи, пока слушал этого чертова грённиссен, – старый псайкер тяжело опустился на потрепанное кресло напротив кровати, и Фалкс скорее услышала, чем увидела, охлажденную жаренную синт-птицу, которую он с собой принес в качестве нейтрализатора вкуса.

– А пока ты ел, – спросила инквизитор, – размышлял ли ты о том же, о чем и я? Конкретно, почему Макари так охотно предал возлюбленного пророка теперь, после столь трогательного воссоединения перед отбытием с Армагеддона?

– Совсем не думаю, что он его предает, – жуя, спокойно сказал Хендриксен. – Думаю, это уловка. Они пытаются играть с нами.

– По той же причине ты сомневался в подлинности Макари, – заметила женщина. – Но он оказался вполне настоящим.

Брат Хендриксен пожал плечами в темноте.

– Я все равно думаю, что это обман, лорд инквизитор. Все же это Вы склонны менять мнение в угоду фактам. Вы хотите наблюдать за этим, – космический десантник с хрустом сделал еще один большой укус и заговорил с набитым мясом ртом. – Может быть опасно, знаете ли.

Фалкс слегка засмеялась и позволила тишине ненадолго воцариться в убогой каюте, будто потертому уюту старого траншейного одеяла.

– Так продолжай, – наконец, произнесла она. – Как думаешь, в чем их план?

– Понятия не имею, – ответил Хендриксен, с привычным тоном того, кто давно стал безразличен к козням чужаков. – Но что бы то ни было, мы поймаем их перед его исполнением. Или сразу после. Так или иначе, это не тот день, когда монстры нас одолеют, Титонида. Все будет хорошо.

– Все будет хорошо, – выдохнула Фалкс, прожившая жизнь, убежденная в противоположном. – Ты говоришь так каждый, черт возьми, раз – и ты правда веришь в это, да? Этот... оптимизм – личное, или Император создал вас с врожденной верой?

– Вера? – рыкнул Хендриксен, с фальшивым презрением махнув полуобглоданной костью. – Вера – это думать, что другие решат за тебя твои проблемы. Вера не для таких как ты или я, Фалкс. Хрм. Мы и есть эти другие. Мы решаем проблемы, – перед тем, как заговорить вновь, фенрисиец с хрустом разгрыз кость и проглотил осколки. Но в этот раз в его голосе звучало настоящее презрение. – И Император, может, наш отец, но Он не наш создатель. Астартес создает сам себя.

– С небольшой помощью геносемени, – сухо добавила инквизитор, и Хендриксен с пробуждающимся гневом подался вперед.

– Дух волка нужно заслужить, Фалкс. Это не какой-то случайный подарок. Как ты хорошо знаешь, это проклятье, что мы несем вместе с волей превзойти свою человечность. Но это и благословение. Оно дает мне... то, что ты назвала оптимизмом. Я знаю, что все будет хорошо, поскольку какие бы беды не случились, я знаю, что буду способен сделать все хорошо. Или достойно умру, пытаясь. Так что волноваться не о чем.

Фалкс еще искала в разуме подходящие слова, чтобы выразить, насколько такая уверенность потрясающе непостижима, когда тишину разорвал протяжный визг сирены в пространстве снаружи. Через секунду каюта погрузилась в гневный алый полумрак системы аварийного освещения «Исполнителя».

«Побег из изолятора». Слова затекли в разум Фалкс, будто ледяная вода, еще до того, как предупреждения появились на ее инфо-визуализаторе.

Хендриксен уже был на ногах с ножом в руке, его глаза мрачно бегали по невидимому тексту его собственных окулярных данных. Незадолго до этого, ремонтный сервитор обнаружил, что дверь корабельной тюрьмы открыта, и рядом с ней целый отряд личной стражи Фалкс. И теперь, пока женщина натягивала китель и забирала пистолетный ремень, на спинной палубе-казарме включился новый сигнал тревоги. Вторжение в каюту.

– Кассия, – охнул Хендриксен, как раз, когда Фалкс сама определила источник второго сигнала, и побежал к двери.

Инквизитор последовала за ним. И подумывая напомнить космическому десантнику о его оптимистичной оценке, женщина вскоре решила, что лучше приберечь дыхание для бега.

Смерть Кассии не была чистой.

Как и в случае с орком, просто нельзя убить огрина чисто, по крайней мере, если в наличии только нож. А судя по жуткой панораме борозд, порезов и уколов, вырубленной на ее похожем на гору теле, это явно был нож. По виду, борьба началась у ее стола, пока она работала со своим журналом. Имперская Истина, конечно же, утверждала, что огрины не умеют писать. Но за последние два года с помощью постоянных упражнений со старыми текстами Ордо Биологос, позаимствованных из личной библиотеки Фалкс, она самостоятельно училась. Не так давно, Кассия развила неплохой талант к каллиграфии. Но теперь ее журнал, как и все в комнате, был покрыт густой, сворачивающейся кровью. Истина, решила Флакс, восстановлена.

– Кусач, – прорычал Хендриксен, сидевший на корточках у тела псайкера.

– Сервитор, – ответила Фалкс.

– Когти Бьорна, женщина, о чем ты говоришь?

– Сервитор, привезший бак Ксоталя. Когда Кусач помог ему зафиксировать колесики, он его коснулся. Должно быть сорвал с него пропускной стрежень и прятал его, пока мы не ушли.

– Невозможно, – зарычал Хендриксен. – Их прикручивают болтами. Нет таких быстрых орков.

– А этот есть, – возразила Фалкс и посмотрела на разгром, окружавший тело женщины, которая когда-нибудь могла стать ее аколитом.

Кассия упала в мешанину сломанной мебели, и судя по каплям темной орочей крови, перемешанным с озером ее собственной, и запахом озона в воздухе, она, видимо, хорошо сражалась на всех фронтах. Но шансов у нее не было, учитывая глубокую колотую рану сбоку на шее – первую из нанесенных, предположила Фалкс, и довольно глубокую, чтобы перерезать ее толстую, как кабель, сонную артерию.

– Хорошая битва, девочка, – прошептал Хендриксен, когда его расширившиеся от гнева глаза метнулись к следу черной крови, ведущему к второму выходу из каюты. Он уходил к расположению кухни в казармах и дальше, где находилась спинная магистраль «Исполнителя».

– Он направился к задней группе спасательных капсул, – сказала Фалкс, заметив порезанную ткань, где с рукава кителя Кассии срезали устройство доступа. Когда она повернулась, Хендриксен уже ушел, тяжело ступая вдоль казарм и чуя аугментированными ноздрями запах орочей крови.

Но даже старый волк не был достаточно быстрым охотником для такой дичи. Увидев те же новые сигналы тревоги на инфо-визуализаторе, что и Фалкс – о незапланированном выпуске капсулы из задней группы – он остановился, как вкопанный, пробормотав фенрисийское ругательство. Поскольку они еще шли через варп, пытаться выстрелить по капсуле не имело смысла; она должна была вывалится обратно в реальное пространство в тот же миг, когда покинула поле Геллера «Исполнителя».

Орк сбежал.

Брат Хендриксен должен был выть от досады, или вырвать стальной стол из креплений, или проявить свою ярость бурей несфокусированной психической энергии. Но он ничего из этого не сделал. Напротив, шаман сделал глубокий, успокаивающий вдох, потряс головой, будто чтобы прочистить ее, и вытащил остатки синт-птицы. И тогда сорвалась Фалкс.

– Чтобы ты от оспы сгнил, рунный жрец! Как ты можешь быть таким черствым, что ешь в такое время? Она мертва, Хендриксен. Мертва. Это для что-нибудь значит, помимо твоего проклятого аппетита?

Хендриксен сглотнул, вытер руки о бедра и медленно пошел к ней. После грязной драки, в которой долгие годы назад выковалась их связь, Фалкс всегда дважды думала перед тем, как говорить с гневающимся волком. И теперь, когда его сияющие губительным холодным спокойствием глаза встретились с ее, она вспомнила, почему.

– Никогда не делай догадок о том, что я чувствую, а что нет, – предостерег он голосом мягким, как шаги хищника по снегу. – Я буду скорбеть. Но перед этим, весьма вероятно свершится насилие. У меня большое тело, его нужно насыщать. Это не какой-то веселый пир, Лорд Фалкс. Я поддерживаю свою способность убивать.

Фалкс с усилием сглотнула и уперлась пятками в сталь палубы, чтобы не дать себе отступить от псайкера.

– Конечно, брат Хендриксен, – сказала она, усмирив свой нрав. – Я сорвалась.

– Прощаю, – сказал космический десантник, но лед из его глаз не исчез. – Теперь грот. Если только наш беглец не нашел времени повозиться с системами слежения, то тварь осталась в клетке.

– Ты намерен убить его? – спросила Фалкс, ничего более сейчас не желавшая.

– Нет. Я собираюсь завершить его допрос. Это судно Ордо Ксенос, инквизитор. Давай сделаем то, что получается лучше всего.

Хотя клетка была оставлена открытой, а путы узника разрезали, грот, скрестив ноги, сидел у стула для допроса, когда они пришли. И несмотря на поврежденную руку, сломанный нос и большую рану, где его плоть отрезали для Виночерпия, он ухмылялся. Судя по его виду, он не боялся смерти. Тем не менее, Фалкс подумала, что он казался несколько разочарованным, когда Хендриксен не ударил его, а вошел в помещение, совершенно игнорируя существо, и положил тяжелый сверток шкур, который захватил из своих покоев.

– Ненавижу спрашивать об очевидном, – осмелилась задать вопрос Фалкс, пока волк развязывал ремни, скреплявшие сверток, и разворачивал его на полу клетки. – Но как мы будем допрашивать эту тварь, если она и слова на готике не знает?

– Есть более древние методы, – коротко ответил рунный жрец и начал снимать с себя корабельные одежды. Увидев набор предметов, выложенных на расстеленную шкуру, Фалкс начала осознавать, что было на уме у шамана. Там оказались пучки трав, очерненные смолой черепа животных и сосуды из рога, закупоренные пробками из неочищенного воска. Руны из связанных нитями костей младенцев и куски засушенного, недобро выглядевшего мяса. А в центре всего этого блестело длинное, кровожадное острие зуба кракена.

«Он и в самом деле о старых методах», – подумала женщина. И помимо ее воли, восхищение всем чужеродным, приведшее к катастрофе, разгорелось вновь.

Инструментарий на шкуре не имел никакого отношения к свету Императора. Эти вещи пришли из долгой тьмы фенрисийской зимы; мази блестели в освещенных огнем пещерах задолго до того, как Повелитель Человечества явился, дабы вернуть своих охотников к ноге. Но их не забыли. И при всей настойчивости Хендриксена – как теперь поняла Фалкс, пытавшегося подать Кассии хороший пример – в отношении дисциплины и учений санкционированного имперского псайкера, он всегда держал эти зловещие реликвии под рукой.

Космический десантник к этому моменту полностью разделся, и на него было жутко смотреть. Фалкс никогда особо не интересовалась мужскими телами, но даже если бы так, в теле Хендриксена она нашла бы мало наслаждения. Оно являлось маскулинностью, возведенной до чистого оружия: нечто сконструированное, лишенное всей непреднамеренной грации природы, которую заменили монолитной брутальностью бронированной машины. Когда Хендриксен взял горшочек с каким-то вонючим маслом и начал размазывать его по торсу, покрытому шрамами, рубцами от скальпеля, растяжками и злобными рубцами вживленных сокет-портов, Фалкс неожиданно осознала, почему главный боевой танк Астра Милитарум окрестили Леманом Руссом.

Она поняла, что татуировки Хендриксена нанесли, когда он еще был человеком. Сейчас они исказились, растянувшись над перестроенными костями и буграми насильно выращенных мышц. В их изгибах можно было заметить призрак мальчика, каким когда-то был волк, натянутый на тело монстра, и Фалкс на мгновение ощутила жалось к Хендриксену, пока он обводил линии кончиком пальца, вымазанным смердящим жиром.

Подготовив тело, шаман взял зуб кракена, прошептал не то молитву, не то проклятье, и начал водить острым кончиком по груди, бедрам, лбу и плечам с одним лишь холодом во взгляде. Жуткий клык шел по древним буграм рубцовой ткани, где в давно прошедшие годы уже кусал рунного жреца, и из вновь открывшихся ран жадно полилась кровь. Отталкиваемая жиром, который шаман нанес на рунические метки, поток растекся по татуировкам так, что они продолжили мерцать той же голубизной, как и глаза волка, сквозь темно-красный глянец.

Покрытый лишь своей кровью и словами силы предков, Хендриксен прошел вперед, оставляя за собой след влажных алых следов, и, с вымокшей бородой, приблизился к узнику. Макари больше не ухмылялся.

– Газкулл покинул Армагеддон, – заключил он, присев и согнувшись так, что его глаза оказались на уровне с глазами твари. – Он собрал силы, готовясь к более масштабной бойне, и долгое время уходил от погони. Но не всегда. Его изловили, грот, не так ли? Рагнар.

Когда кровавый призрак произнес имя своего бывшего Магистра Ордена, глаза Макари расширились от осознания – и ненависти. Тварь зашипела сквозь влажные черные зубы.

– Ты видел бой, не так ли? – продолжил Хендриксен. – Я знаю, что видел. Я вижу это в твоих ксеносских глазках. Я чую это в тебе.

Последние слова вырвались с рыком, от которого кожу на голове Фалкс, вокруг черепной пластины на загривке, защипало. Попытавшись заговорить, она не смогла подобрать слов, чтобы выразить свое беспокойство. Голова Хендриксена резко развернулась, приковав к ней эти жуткие пустые глаза под маской крови.

– Кассия всегда утверждала, что картинка рассказывает тысячу слов, ведь так? – сказал шаман. – Так что я сделаю это, чтобы почтить ее. Мы вдоволь наслушались слов этого гада. Давай, наконец, напрямую взглянем, что у него в голове.

Повернув огромную, покрытую кровью, косматую голову обратно к Макари, рунный жрец потянулся вперед рукой, с которой падали капли, и движением, слишком быстрым, чтобы гретчин отреагировал, сжал ладонь вокруг черепа зверя.

– Висс-мег Кронгар, – приказал он на каком-то архаичном диалекте родного языка. Голос его был ветром, дующим в голых черных ветвях. Трескучим скрежетом морского льда, сжимающегося вокруг досок корабля. Он был метелью, и Фалкс потерялась в ней.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ ЕЩЕ БОЛЬШАЯ БИТВА ГАЗКУЛЛА

Каменная кладка осыпается от попаданий болт-снарядов; воздух наполнен дымом.

Наверху, под разорванным войной небом, треснутая оболочка большого собора. Сейчас то ли ночь, то ли день, потемневший от пламени, и черные, будто кровоподтеки, грозовые облака вспороты яркими когтями огня. Не понятно, то ли это обломки могучих кораблей, обменивающихся ударами за покровом, то ли еще больше десантных капсул, отмеченных головой волка.

Внизу трупы. Ты пробираешься между ними. Пока твои когтистые руки царапают по каменным плитам, нащупывая путь вперед через черное дыхание войны, они натыкаются на плоть и поломанную броню. Тела моих братьев, чьи конечности жестоко отрезанны погаными клинками. Тела твоих хозяев, разорванные цепями и снарядами.

А вот неподвижная челюсть огромного орочьего воина; ты используешь его клыки, как опору, пока забираешься на безногое тело, и затем прыгаешь обратно между мертвецов, когда над головой клокочут выстрелы и поют снаряды. Дрожа от ужаса, ты отчаянно перелезаешь через труп и тянешь за собой пробитое пулями знамя.

Раздается гулкий грохот, и земля содрогается. Впереди проседает и медленно заваливается на бок каменная колонна. Она падает, словно кулак одного из твоих жестоких богов, подняв столбы огня и пыли. Ты знаешь, что это лишь остаточный толчок взрыва, обрушившего ребра крыши. Твой Пророк подорвал огромное количество боеприпасов, заложенных со всех сторон внутри стен, дабы отрезать себя и своего противника от поддержки воинов.

Он знает, что должен сразиться в этой схватке один. Потому что получил видение. Ты был там. Пока что это его величайшее видение, и самое тяжелое, сжавшее его тело так, будто сами боги держали его в пасти. Он освободился от него, зная, что эта битва предрешена судьбой; что это узкое горлышко, через которые нужно пройди, дабы принести вашему Большому Зеленому процветание.

Но обрушившаяся крыша столь же крепко отрезала тебя от хозяина. Ты шел за ним попятам, когда взрыв отбросил тебя. Ты понял, что это граната, когда в плоть впилась шрапнель. И за ударной волной пришли мои братья, с глотками, распаленными боевыми кличами древних гор.

Ты убежал от их наступления, опрометью бросившись, чтобы скрыться в дыму. С тех пор ты полз меж тел, пытаясь отыскать путь обратно к своему Пророку через лабиринт резни. Пока что каждый извилистый путь упирался в тупик, заставляя возвращаться назад, и ты все больше беспокоишься из-за рева Пророка, доносящегося от дуэли в сердце громадной постройки.

Но теперь ты нашел путь к воссоединению с ним. Упавшая колонна раздавила и орков, и сынов Русса, и, по крайне мере пока, твоя дорога вперед чиста. Провизжав богохульство, что сам называешь молитвой, ты тонкими конечностями поднимаешь знамя и бросаешься через пустошь разбитого камня. Шлеп-клац-шлеп-клац; твои босые когтистые ноги топают по кладке, пока ты бежишь через руины к погребальному плачу рыка Пророка.

Ты не знаешь, какую помощь собираешься ему дать, только, что должен быть с ним по воле ваших богов. Потому ты пробираешься через дым, клубящийся, как ужас в твоей голове, и бежишь дальше. Ты перепрыгиваешь через конечности, выдающиеся из завалов; ты сжимаешься и приседаешь, когда по обе стороны твоего пути падает еще больше обломков.

Ни камень, ни пули не достигают твоей плоти, и вскоре ты достигаешь стены мусора, сформировавшей арену в сердце собора. Зелень поет в твоих венах, когда ты замечаешь щель в стене. Рука святого подпирает камень размером с мастодонта – или, думаешь ты, сквиггота – оставив пролом слишком узкий, чтобы прошел орк или человек, но достаточно широкий для такого, как ты.

Знамя не пролезет, поэтому ты оставляешь его и заползаешь в щель на локтях. Ярость хозяина бушует впереди, едва не оглушая тебя в узком пространстве пролома, и осколки камня оставляют на твоих конечностях глубокие порезы, пока ты торопишься добраться до него. Стены все больше сближаются, но вся их тяжесть – ничто, в сравнении с сужающимся окном твоей судьбы.

Ты добираешься до конца прохода, и у тебя перехватывает дух: зверь, намеревающийся сделать сами звезды зеленым, обрамленный рваной рамкой каменных глыб на краю барьера.

Газкулл Маг Урук Трака стоит на приподнятом настиле алтаря собора, возвышаясь над все еще стоящими в окружающей разрухе статуями. И когда смерть пустотного корабля далеко наверху отбрасывает покров зеленого плазменного света на его громадный силуэт, он откидывает голову и ревет с священном триумфе.

Но там есть и второй гигант, шагающий по широкой дуге вне досягаемости твоего владыки и хозяина. Это Рагнар Черная Грива, и он держит реликтовый Морозный Клык с мастерством веков – хотя тебе это не известно. Ты лишь замечаешь, что он размахивает цепной пилой небывалых размеров.

Волчий Лорд крадется к добыче, потому ты замечаешь, как от его ног расходится рябь, и боишься, что это кровь твоего хозяина. Но потом ты видишь: гидравлические подачи его брони разрезали одну за одной, отчего возвышение превратилось в грязное озеро.

Впрочем, это тебя мало успокаивает. Ты вспоминаешь, как очень давно Пророк убил вождя Дрегмека, когда орк крупнее стал уязвим из-за медленного разрушения доспехов. Громадное боевое облачение, которое носит твой владыка, – скорее здание, нежели броня. Ты не можешь вообразить их вес, и теперь опасаешься, что судьба Дрегмека настигла и его палача.

Но Газкулл не Дрегмек. Пророк натягивает губы над клыками длиной с твою руку и, голосом густым и черным, как пролитая гидравлическая жидкость у его ног, он дразнит Черную Гриву на языке людей.

– Закончи это.

Это приказ к завершению, но орк, говорящий с богами, кажется, скорее, нетерпеливым в ожидании начала чего-то. Как бы то ни было, Волчий Лорд оказывает услугу. Решив, что его враг обездвижен, он взбегает по ступеням на краю возвышения, отталкивается от обрубленной статуи мученика и по высокой дуге прыгает к противнику.

Газкулл атакует. То, что он двигается под таким весом стали, невообразимо. Но то, что двигается с такой скоростью, непостижимо. Для тебя это чудо. Когда громада его тела подается вперед, он ставит могучий железный ботинок на алтарь Самого Императора и тоже прыгает.

– Убей его, босс, – мерзко вопишь ты из своей норы.

Болтер Рагнара взрывается бурей огня в упор, осыпая лицо Пророка взрывными снарядами, пока они сближаются. Но его кожа столь толстая, и столь крепки кости под ней, что это все равно что пригоршня песка.

Два гиганта сталкиваются и обрушиваются на неф с чудовищным грохотом брони. Краткая, жестокая борьба – и они поднимаются, сцепившись в смертельных объятиях. Громадная зубчатая клетка когтей Газкулла полностью сомкнулась на торсе Рагнара, и, услышав треск керамита под ее хваткой, ты экзальтированно вопишь. Но потом ты видишь: Морозный Клык острием впился в шею Пророка. Кровожадные зубья реликвии застряли в толстой шкуре, но они уже дрожат, пока мотор воет, дабы освободить их, и из раны начинают вылетать куски эластичной кожи.

Когда твой крик триумфа падает до стона ужаса, ты ползешь, чтобы освободиться из-под камня и побежать к хозяину. Но щель слишком узкая. Может, три Макари назад, когда ты был поразительно тощим недомерком, ты бы пролез. Но с этим телом ты быстро застрял, высвободив голову и одну руку, тянущуюся в жалком отчаянии.

Раздается оглушающий, влажный треск, и лезвие на большом пальце когтя Пророка пробивает нагрудную пластину Рагнара, проливая густой поток крови из сердца Волчьего Лорда. Это смертельное ранение.

Но в тот же миг из раны Газкулла вырывается большой кусок спутанной, перекрученной кожи, и зубцы Морозного Клыка приходят в яростное размытое движение. Пока ты тщетно дергаешься, клинок прорезает толстые, как ноги, связки в шее твоего хозяина. И затем, в огромном потоке раскрошенных костей и размолотой плоти, разрывается его позвоночник.

С последним вздохом, Пророк произносит в лицо умирающего Рагнара единственную фразу, но ты не слышишь ее из-за собственных воплей отчаяния.

Голова Газкулла Траки падает на пол. Она падает на адамантиевую пластину, закрывающую его священную рану, и дрожь от столкновения проходит через весь собор. Этого, между тем, достаточно, чтобы сдвинуть руку статуи, держащую открытым лаз, в котором ты застрял. С тяжелым приглушенным стуком, огромный каменный блок над тобой падает вниз.

Неф собора начинает бешено крутиться, и ты несколько мгновений думаешь, отчего же, пока не понимаешь, что у тебя больше нет тела. Когда твоя голова останавливается, прокатившись немного по нефу, ты моргаешь, стряхивая с глаз каменную пыль.

Твое зрение быстро тускнеет. Но прежде чем оно пропадает окончательно, ты видишь последнюю сцену, невольно взглянув на ступени возвышения. Рагнар, дрожа, стоит над трупом Пророка с ужасным проломом в груди. Он шатается, едва держась на ногах. Одной рукой он высоко поднял голову Газкулла Траки. И перед тем, как из тьмы поднимается зеленое, чтобы забрать тебя, ты видишь, что клыки твоего хозяина сложились в огромную победную ухмылку, и ты знаешь, что все будет хорошо.

ДОПРОС XI

Лорд-инквизитор Титонида Фалкс осознала, что она не гретчин, примерно в тот же момент, когда поняла, что ее рвет. Или, по крайней мере, у нее рвотные спазмы. Она не знала, когда последний раз ела – обычно речь шла о днях, а не о часах – но тем не менее ее желудок прилагал все усилия, чтобы опустошить себя. Словно кулак, сжимавшийся одновременно с ударами в голове и каждый раз выдавливавший небольшой едкий комок желчи.

Какое-то время, тошнота была всем. Она могла только удерживать себя на трясущихся руках и тужиться в жалкой надежде, что от этого выйдет воспоминание о том, как быть Макари. Когда слабость начала немного отступать, она попыталась открыть глаза. Но настил пола клетки показался расширяющимся и сжимающимся, будто дышал. И у нее возникло жуткое ощущение, что через кожу перчаток она чувствовала не металлическую решетку, а ужасный губчатый и упругий гриб. Фалкс снова начало рвать, и в этот раз дольше.

– Во имя Марса и Терры, Хендриксен, – наконец прохрипела она, приоткрыв глаз и увидев кажущийся нормальным пол. – Я и не знала, что шаманские традиции Фенриса были такими... грубыми.

– Поверь моему слову, инквизитор, – ответил рунный жрец, когда она, дрожа, встала на ноги, – ты легко отделалась.

Одного взгляда на ветерана Караула Смерти хватило, чтобы понять, о чем он. Хендриксен выглядел жутко. Она довольно долго работала с псайкерами, потому знала о последствиях перенапряжения, но она никогда не видела ничего подобного степени его истощения от проецирования воспоминаний Макари. Он... почти иссох, насколько это можно сказать про космического десантника, а особенно про столь крепко сложенного, как Хендриксен. Тонкий слой жира, покрывавший мускулатуру его торса, полностью сгорел, оставив на глыбах крепких мышц обвисшую кожу.

Но хуже всего было его лицо. Глаза – в почерневших от запекшейся ритуальной крови глазницах – на выкате, щеки ввалились, показав несколько нечеловеческое строение черепа. Обычно, видно было лишь мельком – блеск острия, когда он, смеясь, откидывал голову или скалился от раздражения. Но сейчас ничто не скрывало этого. Рот над его бородой, вновь продернувшейся смертной белизной, вспороли корни клыков. Фалкс смотрела на лицо самого давнего союзника и чувствовала лишь глубокий, атавистический страх.

– Прошу прощения за... дискомфорт, – сказал он, наклонив косматую голову к полу, чтобы избавить ее от первобытной тревоги при встрече с его взглядом. – Я давно не обращался к старым методам. Я забыл, каковы они для непосвященных.

– Не имеет значения, – произнесла Фалкс, борясь с очередной волной спазмов под ребрами. – Мы наблюдали нечто действительно неповторимое. Других способов дойти до конца истории существа не было, и...

– Вы могли просто спросить, – сказал Макари на чистом низком готике.

– Прощу прощения? – выпалила Фалкс и напрягла каждый мускул своего тела, чтобы не закричать от удивления.

– Прощения за что? – спросила тварь, когда под его сломанным носом расползся этот жуткий насмешливый оскал.

Фалкс лишь смотрела, как и Хендриксен. Она понятия не имела, был ли вопрос искренним, или гретчин играл с ними. И это, больше чего-либо другого, напугало ее. С ее вниманием к деталям и психическим даром Хендриксена, за эти годы они развили неодолимую интуицию на мысли ксеносов. Они научились читать язык тела премудрых фракталов; выводить на чистую воду тварей, которых можно было увидеть лишь в свете смертоносного восхода умирающего пульсара. А теперь их переиграло... это.

Макари, ловкий несмотря на сломанную руку, вскочил на стул для допроса и уселся на нем, скрестив ноги, будто какой-то кошмар из сказок древней Терры.

– Я даже на стул сяду, – прохрипел он на языке, который просто не должен был знать, и затем раздраженно хлопнул по металлу. – Все эти вопросы Морком-меченные дни напролет, а теперь вам сказать нечего! Я понимаю, почему ты не очень популярна, Титонида.

– Спрашивать больше нечего, – протянул Хендриксен, будто порыв снега, затушивший последние угольки пламени, и пошел к Макари с выхваченным ножом.

Фалкс хотелось лишь избавиться от твари. И все же, она не могла согласиться с рунным жрецом. Начать хотя бы с вопроса о Кусаче и так называемом «похищении» Макари. И, может, еще что-то?

Конечно!

– Есть кое-что, – выпалила Фалкс, вытолкнув слова как раз, когда Макари вдохнул для очередной насмешки, и Хендриксен повернул к ней изможденное, скорбное лицо, посмотрев на нее, будто женщина сошла с ума.

– Газкулл не умер, – заявила она.

– Не, помер, – возразил Макари, и его оскал стал шире, когда он постучал когтем по мерзкому лбу. – Ты как раз видела, как у него голова отвалилась, помнишь?

– Но это было недолго, – прорычала Фалкс, слишком уставшая, чтобы контролировать свой гнев. – Знай, ксенос. Нет ничего – ничего – что я предпочла бы больше отсутствию у нас причин говорить дальше. Но вопрос о возвращении Газкулла служит причиной всему этому злоключению. Я признаюсь даже тебе, что вышла за пределы здравого смысла в погоне за тем, чтобы его понять, и будь я проклята, если прямо сейчас не узнаю правду об этом.

– Думаю, ты так и так будешь проклята, – усмехнулся Макари. – Но если хочешь правды, она у меня есть. Какую бы пользу она тебе ни принесла.

Вопрос повис в сумраке клетки, в тишине, нарушаемой лишь дыханием Макари, тихо вырывающимся сквозь зубы-иглы. В корабельной тюрьме никогда не было по-настоящему тихо. Мрачный ли стук рогов и когтей по решеткам клеток, или же шелест молитв непостижимым богам – во тьме всегда что-то шевелилось. Но сейчас между Фалкс и Макари будто открылся разлом, и весь адский зверинец замер, чтобы посмотреть, переступит ли она порог.

На инфо-визуализаторе Фалкс появилось предупреждение. Их было много, большей частью относящиеся к побегу Кусача, но Фалкс все их сбрасывала. К этому моменту служащие мостика хорошо знали, какой она капитан, и, восстанавливая безопасность «Исполнителя», полагались на собственную интуицию. Но это послание исходило от свиты корабельных навигаторов, и было не из тех, что можно легко проигнорировать. По всей видимости, редкое милосердие потоков эмпирей предоставило возможность сократить время до окончания путешествия до базы флота на Мульцибере, выйдя к точке Мандевилля системы через час. Едва она просмотрела отчет, в ее череп просочился голос Хендриксена, бывший тусклым эхом самого себя.

+Видишь, инквизитор? Завершение нашего путешествия зовет, будто великая заря. Даже я признаю, что, какую бы цену мы не заплатили, это предприятие дало знания сверх любых ожиданий. Но пусть оно завершиться сейчас.+

Рассказ не завершен, брат Хендриксен.

+Как и обман этого существа, держу пари. Посмотри, как оно скалится, как жаждет, чтобы ты пала глубже в его хватку. Идем, Титонида – давай поспешим к Мульциберу. Пусть эта проклятая тварь станет проблемой офицеров адмиралтейской разведки.+

Фалкс послала в покои навигаторов простое подтверждение, и увидела, как плечи Хендриксена опустились с облегчением, когда эта эмоция затекла и в ее разум. Но она скатилась по гневу женщины, как вода по воску, когда та взглянула в тусклые красные глаза грота.

– А теперь, Макари, расскажешь мне конец истории Газкулла? – спросила она, скрестив руки и сложив губы в суровой улыбке.

– О, это не конец, человек. Отнюдь. Только все, что есть на данный момент. И все же... с твоей стороны умно предполагать, что у меня есть для тебя кое-что особенное.

– Эта реликвия, да, – сказала Фалкс, кивнув на цепочку из священной шрапнели, с которой игрался грот. – Она с ним как-то связана.

– Очень умно! – прошипел Макари, сузив глаза и подавшись вперед на стальном стуле. – И она может показать тебе нечто более впечатляющее, чем фокус космического десантника только что. Ты сказала, что хотела узнать Газкулла Маг Урук Трака... Что же. Это возможно. Что же будет, Фалкс?

+Лорд инквизитор!+с неожиданной тревогой рявкнул Хендриксен.+Ты заходишь с лишком далеко.+

Да? – ответила Фалкс, решив не отрицать утверждение.

+Ты хорошо знаешь, какое мы заключили соглашение – узника нужно передать Флотской разведке, как только мы выйдем в реальный космос! Пока мы разговариваем, крейсер «Молот Юстаса» подходит к точке Мандевилля с абордажным шаттлом наготове. Узник должен быть подготовлен к перевозке сейчас – или ты выкинешь на ветер то расположение, что смогла вновь вырвать у Империума Человечества, еще до того, как тебе его даруют?+

Фалкс долго думала, пока и Макари, и Хендриксен смотрели на нее. Она пыталась сказать себе, что взвешивает все. Но по правде говоря, она решилась в тот миг, когда Хендриксен запротестовал. Она не могла с собой ничего поделать: едва ей говорили, что она заходит слишком глубоко во тьму, единственным инстинктом Фалкс было идти дальше.

Орм Хендриксен, ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы думать, что я отвернусь от такой возможности.

+Да. И именно поэтому я пытаюсь уберечь тебя от этого, как делал уже бессчетное количество раз, когда твое любопытство едва не обрекало тебя.+

Ты помнишь, когда спас меня первый раз?

+Полагаю, лучше, чем ты.+

И в каком состоянии ты меня нашел?

+Пьяной в хлам и агрессивной, как тебе хорошо известно. Бормочущей что-то про «худший ксеносский ублюдок из всех – тот, на кого мы возлагаем лавры», так? И потом ударившей сержанта Адептус Астартес.+

Именно так. Так почему я не умерла?

+ Потому, для начала, что это был тот легкий исход, который ты искала.+

А что еще, Хендриксен?

Волк спроецировал ощущение, которое она опознала как осмысление псайкером вздоха – конкретно того вздоха, какой он издавал, понимая, что мнение Фалкс не изменить.

+Я сказал, что уважаю твою дерзость, Титонида. Я сказал, что проявление такой отваги – даже безрассудства – перед лицом верной смерти... напомнило мне, каково быть человеком.+

Что ж, тогда, – заключила она, сняв одну перчатку, и быстро подойдя к стулу для допроса, вытянув руку, – я надеюсь, сейчас тебе напомнят о том же. И я надеюсь, что ты поверишь в мои благие намерения, когда я признаю, что не планирую передавать узника адмиралтейству.

+Подозреваю, теперь у меня нет выбора.+

Фалкс наклонилась к Макари достаточно близко, чтобы почувствовать жаркое грибное дыхание на своем лице; достаточно, чтобы он мог сомкнуть челюсти на ее шее за секунды, желай ей смерти. Потому она посмотрела ему прямо в глаза, улыбнулась и взялась за осколки патрона, создавшего Газкулла Траку.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ГАЗКУЛЛ УМИРАЕТ, НА КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ... ОПЯТЬ

Так это смерть, да? Бывало хуже.

Мне не нужно умирать. Только если я не хочу. Мои враги не умирают, когда я отрубаю им головы. Не умирают, когда я делаю это снова. Не потому, что они сильны. Потому что вы этого не хотите. Потому что я этого не хочу.

Теперь, я хочу смерти. Если бы не хотел, не вынес бы этой раны.

Но что будет дальше; то, что вы показали мне... это грандиозно. Великолепно, жестоко и священно. Я заберу это себе. Вы показали, где проложить путь, и здесь, в этом месте, он сужается. Этот тонкий полог, эта смерть, – все, что стоит у меня на пути.

Но завоевания усилили мое тело. Понимаю, что слишком. Кровь цепляется за мои вены, и она быстро не остынет. Она противится мне. Потому я рычу, и моя злость обретает голос, когда у меня не должно его быть. Если моя кровь не остынет, тогда она загорится, и я приду к вам в пламени.

Меня сейчас передвинули. Мою голову, которую держит рука моего врага. Он выражает мне почтение, поднимая мои останки, и я отвечаю тем же. На его лице триумф. Это создание думает, что познало победу, одолев меня! Думает, что познало силу. Но при всех доспехах, что оно носит, при всем, что было сделано, чтобы превратить это в существо войны, оно вредитель. Я изучаю кости под кожей. Я вижу, как искажено и раздуто это тело. Как вся суть была сотворена, в надежде, что оно сможет удержать звезды во имя мертвого бога. Напрасная надежда. В итоге, эти звезды будут гореть зеленым.

Я вижу, что вредитель умирает, даже от таких слабых ран. Думаю, то, что он показывает свои никчемные клыки, – это что-то вроде шутки. Будто жалкая копия орка, скрученная из кусков зверя слабее. Но вы сразу сделали нас правильно. Даже примархи, вершина работы их мертвого бога, не могут быть столько же совершенным, как низшая из частей Большого Зеленого.

Сейчас, пока вредитель держит мою голову в разрушенном храме, злость разрастается. И я размышляю. То, что я должен умереть сейчас... раздражает меня. Но почему это не мог быть примарх? В такой битве я бы нашел удовольствие. Я жажду этой битвы. Но не могу получить ее, и потому угли моей злости светятся белым от ярости. Со временем под пластиной в моем черепе от этого раздается гром. Я вою, пока он обрушивается на меня из моей же сердцевины, и мир начинает разваливаться.

Это не смерть. Еще нет. Это хуже.

Из ниоткуда сверкает молния. Тени разрываются цветами, каких я никогда не видел. Я вижу, как искривляются в силуэты грибов трупы, и как дышат каменные стены. Я чувствую кислотную яркость и слышу бег диких зверей во тьме. Неожиданно раздаются рев и крики, голосами, которые я не понимаю. Они пришли отовсюду и все затопили. Я не знаю, говорят ли они со мной, или это я говорю с кем-то.

Я потерялся в пустыне с раскроенным черепом и не знаю кто, или что, я такое.

Мне страшно.

Но тут снова начинают говорить голоса, и я, наконец, понимаю их. Это ваши голоса. И когда я это понимаю, я различаю в них слова, как давно научился. Я хватаюсь за ваши могучие голоса в буре, и слушаю.

Теперь я вас слышу, и мое «я» возвращается ко мне. Конец близок. Но я не чувствую себя слабым. Я чувствую себя сильнее, чем когда-либо. Потому что после этого есть что-то новое. Что-то жуткое. Что-то совершенное.

Моя ярость не затухает. Но теперь она стала благословением. Благословением, какое всегда должен ощущать орк. Жаль, мне не довелось сразиться с примархом. Но это случится, со временем.

Тьма расползается на разломанных камнях внизу. Я знаю – это идет смерть. Кажется, будто я смотрю на все из космоса. Из оскала самого Горка, вашими глазами. Я смотрю на своих врагов, бегущих к своему боссу, но они не достойны вашего взгляда. Потому я смотрю мимо них. И через дым и разрушения, я вижу огромную массу зеленого.

Орки за орками за орками, все смотрят на мою высоко поднятую голову. Они замирают. Думают, что это конец. Но я познал, что это не так, и я должен показать им. Как вы пришли с громом, дабы напомнить мне, кто я, когда я потерялся в пустыне, я напомню им, кто они.

Поэтому вы отправили меня на Урк и привели сюда. Орки забыли, кто они. Они забыли, для чего сотворены. Столь долго они лишь... существовали. Но орки созданы, чтобы сражаться, побеждать и порабощать тех, кого не убивают. Под моей рукой они вспомнили. Под моим правлением они живут. Я окидываю взглядом орков и из последних сил скалюсь. Огромная триумфальная усмешка, будто разрез, сделанный вами в небе. Так они знают, что побеждают.

Это все, что им нужно. Если орда верит, что мы побеждаем, так и будет. Они будут верить, потому что верю я. И я верю, потому что верите в меня вы.

Зеленое затухает до черного, и теперь я почти не вижу орков. Но я слышу крики, вырывающиеся из их глоток, когда они видят мою победу. Я скоро вернусь к ним. Но тут у меня появляется мысль.

Как я вернусь в мир?

Я помню, что было, когда я лежал с разбитым черепом. Я знал, что вы мне не поможете, пока я сам себе не помогу. Так было всегда. Я вытаскивал себя, и вы делали меня сильнее. Но я не могу вытащить себя из смерти. Если вы желаете, чтобы я вернулся, но я и есть инструмент вашей воли, как это решить? И что случится, пока меня не будет? Усиливаются сомнения. Они будто грозовые облака в тускнеющем свете; снова раздает гром. Но в этот раз вас в нем ясно слышно.

Я щурюсь на то, что еще вижу в мире. Там Нашедший-Пули-Которые-Не-Терял, все еще со мной после всех этих лет. Он пилит врага на куски своей огромной цепной чоппой. Он ревет мое имя. Как и должно быть. Но еще рядом есть Сназдакка, бывший вождь Плахих Лун на Урке. Он приглядывается к Смерточерепам, уже высчитывая шансы захватить власть, когда я умер.

Я провел всю жизнь, сколачивая их вместе, чтобы они сражались в одном направлении. Без моей воли, подкрепляющей это, они точно вцепятся друг в друга. Все, что я сделал, развалится. «Может, – думаю я, – я сделал недостаточно».

Я снова чувствую границы того, что я познал, как страх. Газкулл, самый могущественный из существующих орков, умрет в страхе.

Я делаю, как вы просите. И в последнем еще не почерневшем кружочке мира, я вижу то, что не видел до этого. Что-то маленькое и зеленое. Это Макари, мой жалкий знамемашец. Или, его голова. Это удивляет.

Макари умирает. Но он всегда возвращается. И хотя я никогда не скажу это орку, Макари всегда знает, что нужно делать.

Зрение пропало. Мыли текут медленнее. Даже злость утихает. Но я умру, сражаясь. Потому что вы велели мне доверится кому-то, кроме себя. Вы велели доверится существу, которое создали недостойным доверия. И которое сейчас мертво. Это труднейшая из битв, в которых я когда-либо сражался.

Это битва, которую я выиграю. Потому что я Газкулл, и я не проигрываю. Но когда чернота начинает отступать в более глубокое зеленое, у меня возникает последнее сомнение.

Макари всегда возвращается. Но возвращаю его я, давая имя.

А если меня не будет, кто найдет Макари?

ДОПРОС XII

В этот раз Фалкс рвало значительно меньше. С верхней губы капала тонкая струйка крови, а в воздухе стоял густой смрад грибкового разложения, но она убедила себя, что последнее – вонь Макари. Как бы ненавистно ей было признавать, но что бы грот не сделал (или, что бы ни было сделано через грота; она давно отвыкла понимать что-либо в этом деле), опыт был чище, чем психическая проекция, созданная братом Хендриксеном.

В тот миг, когда женщина о нем подумала, раздался сильный удар плоти о металл, и она обернулась, увидев ветерана Караула Смерти лицом вниз на полу. На мгновение ее внутренности сжал ледяной ужас, но Фалкс заметила, что он еще дышит. Но в каком-то смысле, легче было бы принять его смерть. Мысль, что космический десантник потерял сознание не особо укладывалась в людском разуме. Даже для столь пресыщенного рассудка, как ее, идея о неуязвимости Астартес была такой же стабильной, как гравитация: догмат веры достаточно сильный, чтобы скрыть объективную истину. Но вот он – псайкер-сверхчеловек размером с медведя, без сознания лежащий на палубе.

Оставивший Фалкс наедине с чудовищем. С чего все и началось.

Она повернулась обратно к Макари с решимостью не позволить своему страху отразиться на лице. «Я все еще управляю ситуацией», – сказала она себе, хотя ее инфо-визуализатор полнился оповещениями. Половина исходила от служащих мостика «Исполнителя», пославших весь штатный состав стражи фрегата в корабельную тюрьму в тот же миг, когда узнали о состоянии Хендриксена. Другая половина пришла от лейтенанта Гарамонда, офицера разведки Флота, временно командовавшего «Молотом Юстаса». Они метались между запросами о передачи «объекта» и требованиями объяснить мощный психический выброс, замеченный их астропатом на «Исполнителе» при выходе из варпа.

Все инстинкты Фалкс кричали ей бежать к безопасности приближающихся отрядов Милитарум и передать охрану узника лейтенанту при первой же возможности. Но она заставила себя утвердить каждый приказ о развертывании Милитарум и даже не подумала поговорить с Гарамондом. По ее подозрениям, что бы ни произошло дальше, так или иначе, жалобам придет конец, а служащие мостика его как-то задержат до того момента.

Выдохнув, Фалкс полностью отключила инфо-визуализатор, встала на скрипящие колени и сложила руки, смотря Макари прямо в глаза. Грот на стуле для допросов был неподвижен и молчалив, и в кои-то веки не ухмылялся. Это побитое, бугристое лицо излучало то же злорадство, что и всегда, но почему-то сейчас казалось более спокойным. Маску дурачащегося, злобного обманщика сбросили, и под ней оказался злокозненный посланник древней и во всех отношениях опасной силы. Теперь стул для допроса приобрел тусклые черты трона.

«И тем не менее, я все еще управляю ситуацией», – вновь подумала Фалкс, будто повторение могло укрепить уверенность. К ее удивлению, это сработало. Фалкс контролировала ситуацию. Она была жива, «Исполнитель» оставался под ее управлением, и Макари все еще содержался в клетке. Более того, она только что побывала в разуме одного из величайших врагов человечества и вернулась лишь с носовым кровотечением. На сей раз Фалкс избавила себя от привычного стремления к новым горизонтам, и впервые отметила, в какое внушительное создание превратила себя.

Она всегда боролась со своим предназначением, как инквизитора Ордо Ксенос. По факту, со своим предназначением, как человека, во вселенной, где подобное положение давало так мало поводов для надежды. В молодости эта борьба затянула ее в глубины отчаяния. И встретив на самом дне Хендриксена, она провела оставшуюся жизнь пытаясь вновь найти поверхность.

Но теперь, лицом к лицу с этим небольшим злобным сгустком опасности, она, наконец, нашла свой долг. Делала ли она это ради трупа на Троне или лишь для себя, она встретится с грядущей тьмой с широко раскрытыми глазами. Истина или убьет ее, или сделает сильнее, но в любом случае она больше не позволит себе быть обремененной страхом.

Фалкс фыркнула со смесью облегчения и удивления от этой мысли. «Возможно, в разуме Газкулла я оставила частичку себя, – размышляла она. – Или, может, забрала с собой частицу Газкулла». Криптман всегда предупреждал ее: если она будет слишком долго смотреть в бездну, та посмотрит в ответ. Может, он всегда был прав, и ошибалась Фалкс, толкуя его слова лишь как предупреждение.

Она чувствовала, что настало время еще раз заглянуть в бездну.

– Ну же, Макари, – польстила она со свободной улыбкой, создавать которую ее лицо уже почти разучилось. – Это было весьма интересно, но ты скрываешь действительно примечательные вещи. Ты расскажешь мне, как Газкулл вернулся к жизни.

– А то что? – прошипел грот, наклонившись вперед так, что его сломанный нос оказался всего в ладони от ее лица.

– А ты проверь, – ответила Фалкс с жалящей, будто кислота, слащавостью, приблизившись на ширину пальца.

– Ладно, – наконец, произнес Макари. И немного, почти незаметно для Фалкс, опустив плечи, начал говорить.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ РОЖДЕНИЕ ГАЗКУЛЛА

Что-то коснулось моего плеча. Может, рука?

Но учитывая, что меня окружали орки, толкающиеся друг с другом и кричащие, это не было удивительно. Странно было то, как она ужалила в месте касания, и у меня возникло странное чувство – это что-то значит. Но я отшатнулся прежде, чем успел осознать, что именно.

Я пытался вспомнить, по какому поручению меня послали, и кто убьет меня, если я его не выполню, когда где-то в толпе раздался громкий мясной треск, и начал голосить орк.

– Это не работает! От этого ничего не происходит! Я называю имя, но они просто смотрят на меня, как обычные зогганые гроты!

– Продолжай, – крикнул другой орк. Из-за дергающихся тел я не видел ничего за пределами десятка длин клыка во все стороны. Но лишь по запаху знал, что в неособо большом пространстве собралась дюжина, а может больше, орков. Вновь раздался громкий треск, и я услышал то, что, как был абсолютно уверен, являлось моим именем, хотя я никогда его раньше не слышал.

– Макари? – спросил орк сквозь сжатые от разочарования клыки. Толпа подвинулась, и я увидел Пули. Без понятия, откуда я знал его имя, но знал. Он казался разъяренным и в отчаянии, а перед ним был грот, в растерянном ужасе смотревший на грубое знамя, которое ему сунули в руки. Пули поднял в воздух огромный, влажный от крови камень, выжидающе уставился на грота, а потом, когда ничего не произошло, с раздраженным рыком опустил его. Хрясь!

– Дальше! – рявкнул Пули, швырнув только что убитого ударом по голове грота в кучу за спиной и забрав из его рук знамя, чтобы передать следующему в очереди гроту.

– Макари? – спросил Пули, и вновь ничего не произошло. Хрясь! – Дальше!

Макари? Хрясь! Дальше!

Это продолжалось какое-то время. Вскоре я вспомнил, что меня послали сюда взять новые патроны – и, зог его, побыстрее, если не хочу, чтобы мою голову съели. Но потом орка рядом со мной отпихнул другой, с большой металлической рукой, и на моем плече снова появилась эта странная жгуче-шипучая штука. Думаю, это точно была рука – большая, прикрученная к обычной.

– Макари! – заревел Пули в лицо следующему обреченному гроту. И не успел я опомниться, как ответил ему.

– Здесь, босс! – крикнул я что есть мочи, и Смерточереп резко повернул огромную голову от удивления. Он был так потрясен, что уронил камень, так что грот все равно умер. Но никто на него не смотрел. Все глядели на меня. И это меня до чертиков напугало, потому что я все еще пытался понять, что это за «меня». Так что я сделал, что первое пришло на ум, и съежился.

– Обнеси мой зогганый тракк, – благоговейным шепотом произнес Пули. – Это же он, да? Это ведь он так ежится, – потом он хлопнул рукой по моему плечу, и когда его взгляд дошел до того места, к которому оно крепилось, в его глазах вспыхнула ярость.

– Погоди-ка, – сказал он с низким-низким рыком. – Это... у тебя рука босса?

– Да, – холодно ответил Гротсник как раз в тот миг, когда я вспомнил про личность Гротсника, и посмотрел на него через плечо. У него точно была рука босса. Она принадлежала Газкуллу! Только почему-то прикреплена была не к нему. Ее прицепили к какой-то раме, приделанной к одежде дока, с рычагами, чтобы двигать пальцами.

– Я подумал, – сказал док, – раз он в отключке, я могу заодно сделать кое-какие... улучшения. И раз руку предполагалось выбросить, я решил: почему бы не попробовать. Не за что, кстати говоря.

– Тебя я ни за что не благодарил, – рявкнул Пули, и я почувствовал, что он вцепился бы доку в горло, если бы не здоровые киб-орки, стоявший у того по бокам.

– Скоро будешь, – тихо сказал Гротсник, и Пули, проигнорировав его, обратился ко мне.

– Рад... рад тебя видеть, сопляк. Но дела не особо хороши. Ты видел случившееся в руинах. Дела... плохи. Босс потерял много крови, и...

– Он мертв, Пули, – перебил Гротсник, и с его словами на меня, будто удар головой от самого босса, обрушилось воспоминание о последнем, что я видел.

– Он не мог, – зашипел долговязый варбосс с синими татуировками. – Он выкарабкается. Мы все это знаем. А теперь сзогни обратно в свою пещеру. Парни наверху тяжело сражаются, и нам нужно, чтобы Макари был с ними. Нужно, чтобы они увидели знамя, чтобы поняли – босс в порядке.

– Нет, Пули, – все так же тихо и холодно произнес Гротсник. – Он не в порядке. Мы за этой чертой. Однако, Макари действительно нам нужен. Но здесь. Внизу. Со мной, а не уворачивающийся от пуль наверху. Нам надо... драться из-за этого? – киб-орк рядом с доком угрожающе прокрутил огромную руку-бур.

Пули выглядел так, будто ему пришлось собрать всю веру в Пророка, чтобы удержаться от очевидного ответа. Но в итоге, как сам босс научил нас на Урке, он смог отбросить этот порыв.

– Хорошо, Гротсник. У тебя есть время до рассвета. И, Макари? Если он выкинет что-нибудь сомнительное, просто... ну, тебя он скорее всего убьет первым. Но попытайся закричать, хорошо?

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Гротсник, когда дверь за нами закрылась.

– Я думаю, что ты был занят, – пробормотал я, наклонив шею, чтобы осмотреться. Как оборудование дока на Армагеддоне было лучше, чем в Ржавошипе, так это было лучше, чем на Армагеддоне. Там были механизмы, каких я никогда не видел – огромные, восхитительные, крутящиеся штуки, потрескивающие черным светом, фигуры, созданные в воздухе лазерами... Я не мек, потому не могу подобрать слова, но ты поняла, да? Там и привычные вещи были, но в совершенно ином масштабе. Стойки высотой до потолка со сквигами для переливаний, подключенные трубками к бакам с механически перемешанной кровью. Резервуар с тем, что я принял за сквигов-угрей, освещенных разрядами голубых молний на спинах. И это был?.. Да. Лишь чертов сквиггот с отрезанной головой, чтобы не впал в ярость, но грудь его вздымалась и опадала с кузнечными мехами, клацавшими, поддерживая его жизнь. Но, честно говоря, даже зверь размером с тракк был лишь небольшой деталью по сравнению с сооружением в центре купола.

Это был Газкулл. Или, во всяком случае, большая его часть. Док не просто отделил его голову – выглядело так, будто он решил полностью пересобрать Пророка, разрезав его на столько кусков, что я не мог сосчитать, и установив их на огромный помост, примерно повторявший форму орка. Все это связывали друг с другом трубки и искрящиеся кабели, и когда двое из киб-орков начали крутить ворот на рабочем уровне, все части начали одновременно сближаться.

В то же время на толстых, гремящих цепях с потолка начало опускаться нечто похожее на куски боевого вагона, и я так вытаращился, что у меня чуть глаза не выпали. Это была броня. Самые здоровые доспехи, какие я только видел: с когтями на одном боку, по виду способными разрубить пополам дред, как сосиску из сквиговой печени, и с пушкой на другом, в сравнении с которой шута Дрегмека на Урке казалась рогаткой снотлинга.

Все опустилось, и когда каждая часть встала на место, целая группа гротов забралась наверх, чтобы начать припаивать, приколачивать гвоздями, привязывать. А потом, в завершение, с самой верхней точки купола, заслоняя свет, опустился огромный рогатый силуэт. Отрезанная голова Пророка. Когда ее установили на место в гнездо между огромными бронированным плечами, целая серия прожекторов упала на помост, и искаженное гримасой лицо Газкулла посмотрело на нас без единой искры жизни в глазах.

– Беру слова назад, – таращась, сказал я Гротснику, когда смог собраться и заговорить. – Я думаю, ты абсолютный зогганый маньяк.

– Правильное слово – гений, Макари, – ухмыльнулся док, пройдя к богоподобному трупу в центре купола.

– А еще мне интересно, – сказал я, когда в моей голове появилось достаточно места для сомнений, – как так случилось, что ты умудрился сделать и подготовить весь этот набор как раз, когда босс умер. Я знаю, что ты злобный гад, Гротсник, но...

– А! – крикнул док, обернувшись с кровожадным оскалом и подняв палец. – Я знал, что об этом ты и думаешь. Что все это, каким-то образом, спланировал я? Верно? Что я все это подстроил и заманил Газкулла к смерти, чтобы воскресить его в качестве моей личной марионетки?

– Да, – ответил я. Правда в том, что именно об этом я и думал.

– Ну, забудь, – сказал Гротсник. – Я, может, и разузнал о планах Газкулла тайными методами – в конце концов, я провел в его мозгах много времени. И, возможно, здесь внизу я просчитал некоторые... вероятности, на случай, если дуэль с Рагнаром пройдет для Пророка плохо. Но было ли все это планом? Нет, Макари. Я всего лишь приспособленец, вот и все.

– Я тебе не верю, – ощерился я.

– Я надеялся на это, – произнес Гротсник, оскалившись еще шире. – Но, как думаешь, если бы это было моей затеей, не злорадствовал бы я об этом, по меньшей мере?

– Справедливо, – сказал я, когда он подошел к чему-то, похожему на генератор стомпы и покрытому грибной порослью, и начал щелкать подготовительными переключателями.

– Слушай, Макари, – произнес Гротсник, хмурясь от концентрации на крутящуюся шкалу. – Если ты еще убежден, что у меня в планах нет ничего хорошего, подумай вот над чем. Ты, наверное, ненавидишь меня больше, чем любого другого живого орка, правильно?

– Да! – прошипел я с некоторым энтузиазмом.

– Хорошо, – сказал док. – Иначе было бы странно. А теперь поразмышляй. Если все так, то для чего – для чего, Макари – стал бы я разрушать работу всей своей жизни, чтобы пойти и поправить тех ублюдков снаружи в их тупоголовых попытках вернуть тебя назад? Даже если бы так, ты действительно думаешь, что я настолько глуп, чтобы приказать привести тебя в мою лабораторию, где – каким бы ты ни был мелким и жалким – у тебя, по крайней мере, появился бы неплохой шанс убить меня?

– Ну, ты это сделал, – сказал я, усмехнувшись мысли.

– Я это сделал, – признал он. – Но потому, что у меня была зоггано веская причина. Ты нужен мне здесь, Макари. Или, думаю... ты нужен здесь богам. Нужен боссу.

– У тебя достаточно гротов для обслуги, – произнес я, указав на существ, работавших на помосте. – С чего бы утруждать себя возвращением самого ненавистного тебе грота из Большого Зеленого, чтобы сделать дело?

Гротсник зарычал, но не угрожающе, а так, как орк рычит от перенапряжения из-за размышлений.

– Потому что, Макари, как бы это бредово не звучало, я думаю, что ты единственное существо, по-настоящему знавшее Газкулла. Я провел годы, пытаясь подобраться ближе твоего, и все равно не смог.

– Это потому, что ты провел все это время, причиняя ему боль, – зашипел я, сжав кулаки в жалкие мелкие комки мяса. – Я всегда служил боссу и богам. Ты лишь пытался свести его с ума и превратить в громадного придурка, пляшущего под твою дудку. Или просто... себе на развлечение.

– Мммх, – спокойно протянул Гротсник, кивнув и выковыряв кусок гниющего мяса между клыков.

– Так ты это не отрицаешь? – сказал я, не зная, что и думать.

– Не, – ответил Гротсник. – Я, честно говоря, думал, что это очевидно. Мне просто нравится экспериментировать с живыми существами. И делать им больно, – он потянулся, и его плечи, ссутулившиеся за все то время, что он провел, согнувшись над черепом Газкулла, издали болезненный щелкающий звук. – Но я служил богам, по-своему.

– Как, смеха ради сводя с ума величайшего орка из живущих? Кончай заливать, Гротсник!

– Все это время подле Газкулла, – он нахмурился, отрицательно покачав длинным, злым лицом, – а ты так и не понял, что его сила исходит только из его безумия. Ты разве не замечал, что чем глубже я забирался в его голову, тем громче говорили боги? И чем громче они говорили, тем величественнее становились деяния Газкулла? Макари, боль Газкулла – его сила.

Это звучало настолько правдоподобно, что во мне закипала ненависть, и, посмотрев на огромное, мертвое, похожее на горный склон лицо над нами, я понял, что правдивее и быть не может.

– Если это действительно так, – сказал я, когда Гротсник опустил большой рычаг, и генератор ожил с визгом пойманной молнии, – почему тебе нужен я?

– Потому что, думаю, ты помогал ему жить с болью, – сказал док. Он почти шептал, будто подозревал, что боссы снаружи могут его как-то подслушать. – Я ненавижу тебя, грот. А ты – меня. Но как ты думаешь, почему мы, как бивалагический вид, рисуем на всем, до чего дотягиваемся, черно-белые шашечки?

– Потому что они выглядят по-настоящему убийственно? – предположил я, зная, что это правильный ответ.

– По той же причине, почему у нас два бога, тварь, – выплюнул Гротсник. – Контраст. Большое Зеленое – единая вещь, но для создания целого... думаю, можно сказать, нужны различные части. И Газкулл, какой он сейчас – хмм, или, скорее, каким он, так или иначе, был во время битвы с Рагнаром – стал таким из-за нас обоих.

– Да? – сказал я, разжав кулаки, но скрестив руки на груди, продолжая выражать недоверие.

– Да. Просто в качестве примера, как думаешь, кто установил Дрегмеку бионический глаз, из-за чего он промазал всем, когда стрелял по Газкуллу в Ржавошипе? Нравится тебе это, или нет, грот – а тебе это не нравится – все эти годы я был такой же частью замысла богов, как и ты. И как бы трудно ни было мне это принять, но ты такая же часть, как и я, в том, что они задумали дальше.

– И что же? – спросил я.

– Понятия не имею, – фыркнув, ответил Гротсник, перетаскивая огромный кабель от генератора к помосту, где заново собирал Пророка, и втыкая его в гнездо такое же толстое, как все его тело. – По крайней мере, в долгосрочной перспективе. Но прямо сейчас знаю, что это включает твой приход сюда и помощь с тем, чтобы потянуть тот очень-очень большой рычаг, чтобы босс вернулся и разобрался со всем остальным.

Если бы только рычаг. Но Гротсник ни разу в жизни не делал ничего напрямую. Этот рычаг – по факту, весь этот огромный генератор – точно не вернул бы Газкулла к жизни. Доку он нужен был, лишь чтобы создать достаточно мощный импульс, от которого запустится настоящий механизм, подготовленный для дела.

Конечно, он сказал мне об этом, только когда все уже включилось без возможности выключиться. Тогда же он сказал и то, что с вероятностью четыре к пяти процесс завершится неудачей, разорвав нас, Пророка и половину планеты на такие кусочки, что пыль покажется большой. Так что это успокаивало.

Док рассказал, что главный генератор находился в космосе. Но в то же время, в каком-то смысле, в другом измерении, поскольку был настолько нестабилен. Как я говорил раньше, я не мек, так что придется тебе самой с этим разбираться. Суть в том, что он должен был передавать огромное количество электричества из дыры в небе прямо в голову Пророка, и у нас всего несколько минут – Гротсник, конечно, не сказал, сколько именно – чтобы подготовить его.

Забравшись на наплечники босса, я заставил гротов дока подтянуть здоровенный шланг ко рту Газкулла, а потом разжать ему челюсти домкратом, чтобы протолкнуть его через клыки. Я кивнул Гротснику, стоявшему у безголового сквига, и с выражением чистого мерзкого ликования, он включил гидравлический пресс наверху. Не знаю, как описать звук, с которым промышленная давилка погнала весь воздух из легких сквиггота по шлангу, чуть ли не с самими легкими, но, думаю, ты можешь это представить.

Тут Гротсник начал кричать что-то про «критическую регулировку» или вроде того, и запустилась громкая сирена, едва не оглушив нас обоих. Видимо, на сквигов-угрей, которых я видел раньше, были планы, но учитывая готовность генератора к запуску, времени на что-то умное не оставалось. Так что Гротсник рывком открыл заслонку на боку доспехов босса, прямо у его живота, и опорожнил туда весь резервуар, с водой и всем остальным. Я тебе вот что скажу: спорю на все зубы, что у меня есть, он сделал это только ради собственного развлечения.

Закончив с этим и вбив на место последние заклепки, запечатывая доспехи, удерживающие куски босса вместе, пока его тело не завершит работу, мы стали ждать, пока нас не подорвет в самое Большое Зеленое. Сирена начинала действительно надоедать, потому Гротсник выстрелил в нее. И в последовавшей тишине, я посмотрел на него, а он – на меня.

Я задумался, может, мы найдем общий язык после спешки приготовления тела Пророка к возвращению, но нет: один взгляд сказал, что мы ненавидим друг друга так же, как и всегда. Думаю, мы были гродами.

Так или иначе, в этот момент с таким громким шумом, что уже не был шумом, появился луч света. Словно обжигающе горячая моча самого Горка прошибла крышу, и все стало зеленым. Невозможно было сказать, сработал ли механизм, или мы взорвали планету и угодили в Большое Зеленое.

Ну, во всяком случае, было невозможно, пока не случилось следующее.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТЬ ПРОРОК ЖИВ

Это начинается в белом.

Мне холодно. Воет ветер. Я под землей.

Я размышляю: подвел ли вас?

Вы отправили меня обратно, чтобы попробовать еще раз и теперь сделать все правильно? Вырву ли я язык зверю, что вы послали, и пройду ли снова через бурю? Разорвет ли мне снова мозг, чтобы остались только ваши голоса? Интересно, нужно ли мне будет сделать это все вновь?

Сделаю, если потребуется.

Но тут я чую горячий металл и горелое мясо. Сначала я не чувствую запах. Я ощущаю свою кожу. Она горит, сползает с плоти внутри оболочки из раскаленного, как в горне, железа. Это хорошо.

Я чувствую, как сотрясается земля, и думаю, что это удары ваших могучих зеленых ног, пока грохот не раздается вновь и вновь. Это биение моего сердца. И с его стуком, кровь устремляется к моим конечностям, неся экстаз вашей жестокости. Она проливается через порезы и отверстия под заклепки и тушит мою обожженную плоть с облаками пара.

Когда ваши божественные споры распускают свои щупальца, я вновь чувствую жизнь в своих костях, глубокую, зеленую и гневную. Ваши голоса под металлом, связывающим мой череп, оглушают меня. Но где раньше была агония, теперь лишь благословение. Впрочем, это больше, чем мой череп может вынести. И потому с первым вздохом, я запрокидываю голову и реву ваш боевой клич, чтобы услышала вся галактика.

Я ощущаю на лице холодный воздух и безбрежье над собой. Я встаю с хрустом вновь сросшихся костей и слышу визг стали и треск болтов, когда освобождаюсь.

Наконец, мой единственный глаз начинает вновь видеть. И от радости я скалю клыки, потому что теперь понимаю, почему вы избрали зрение последним из этих даров.

Над разрушенным городом моих врагов поднимается солнце, и я стою в кратере в его сердце. Приходит рассвет, но надо мной ночь еще дика, черна и бесконечна. Звезды яро сияют, выложенные, дабы стать захваченными мною. И все они горят зеленым.

Это первое, что я когда-либо счел смешным. И потому, со вторым вздохом, я смеюсь.

ДОПРОС XIII

Фалкс не знала, когда рассказ Макари перетек в полноценную психическую проекцию. Но когда реальность клетки вновь всплыла через жуткую безмерность перерождения Газкулла, она осознала, что размышляет над кое-чем, сказанным гротом ранее. «Речь – лишь еще один способ ударить народ своим мозгом». Она не понимала, до какой степени буквально говорил Макари.

Но к ее чести, женщина вскоре осознала, что видение исчезло не до конца. Она определенно вернулась в клетку. Но лампа теперь мигала, мерцая над наблюдавшей за ней тонкозубой тварью. И Фалкс могла поклясться, что в трепещущей мгле между вспышками света замечала покрывший стены жирный блестящий грибок.

Но что хуже того, Газкулл продолжал смеяться.

За долгие годы Факлс слышала много что, способное повергнуть стойких людей в безумие. Но это был худший из звуков, какие она когда-либо переносила. И теперь, когда он оказался не в ее голове, а прорывался через сталь корабельной тюрьмы, было ясно, насколько нечеловеческим он являлся. Конечно, было глупостью даже называть это смехом – столь разительно чужеродной была радость в нем.

– Ты хотела узнать Газкулла, так ведь, лорд Фалкс? – шепотом, сочившимся ядовитым наслаждением, произнес Макари. – Что ж, это твой шанс. Потому что он идет.

Пол задрожал, когда нечто, гораздо более крупное, чем человек, шагнуло из темноты позади нее. Всепоглощающий, леденящий ужас устремился от пластины у Фалкс на затылке, и с еще одним могучим шагом, она заставила себя обернуться в последний раз и встретиться с тьмой. Но в этом не было необходимости. Потому что это было ее чудовище.

Брат Хендриксен прошел мимо нее в мигающем свете – огромный, скрюченный и покрытый лишь коркой собственной крови. Он был чем-то, принадлежавшим в большей мере к истории, рассказанной напуганным детям на каком-то холодном диком мире, чем к внутренностям пустотного корабля. Не даруй его вид облегчения, Фалкс бы боялась. Его болт-пистолет оставался в кобуре; старый волк сейчас находился за пределами таких вещей, придя к клыкам и когтям.

Тем временем Макари казался безразличным к приближающейся смерти. Наоборот, ксенос будто светился от ожидания, нежась в жестоком смехе, все еще сотрясавшем клетку, как если бы он защищал подобно пустотному щиту, изготовленному на Титане. Фалкс догадывалась, что он оказывал куда большую помощь. Ибо что значила для Макари даже сама смерть, если он стоял в психической тени Газкулла? Когда это жалкое зеленое тело разорвут на куски, что бы ни находилось внутри просто утечет обратно в этот смех и вернется к хозяину.

Фалкс мгновенно загорелась уверенностью, что не может позволить этому случиться.

– Нет, брат, – сказала она, когда зверь, бывший Хендриксеном, навис на Макари. Это не было приказом лорда инквизиции, а тихой просьбой раненной старой женщины к единственному другу. Она лишь со всей оставшейся верой молилась Трону, что Хендриксен еще способен ее услышать.

Фенрисиец повернул голову, и Фалкс поняла, что смотрит в глаза животного. Конечно, рунный жрец оставался с ней все эти годы не только из-за верности, даже когда витки ее амбиций уходили все глубже во мрак ереси. Гордость Хендриксена никогда бы не позволила открыто поговорить об этом. Но за долгие годы службы он тоже все дальше ускользал от света Императора. И по тем диким глазам, моргавшим на нее, и толстой струйке слюны, текшей по пожелтевшим клыкам, было ясно, насколько далеко во тьму он зашел.

«Каждому сыну Фенриса приходится сражаться в битве, – как-то сказал ей Хендриксен, – с того дня, когда он принимает чашу Вульфена и перерождается сыном Русса». Это было какое-то проклятье, с жестоким изяществом записанное в самом генетическом коде их примарха. Когда Фалкс познакомилась с братом Хендриксеном, то, наконец, поняла, почему Космические Волки жили с таким претенциозным, вздорным пылом: они надеялись, что если огни их пиршественных залов пылают достаточно ярко, то ночь удастся прогнать.

Но пламя Хендринксена долгое время горело тускло, и у его двери ждал волк. Теперь он, глядя на нее, стоял в проходе.

Фалкс с усилием сглотнула, попытавшись отстраниться от злобы смеха Газкулла и гадкой ухмылки на лице Макари, с которой гретчин смотрел на их падение. Она никогда не умела вести простой разговор, не говоря уже о речах. Но в этот раз женщина решила сама попытаться устроить взбучку мозгов.

Брат, он этого и ждет, – громко произнесла она у себя в голове, смотря в глаза этого хищника и надеясь, что за ними кто-то еще слушает. – Конечно, ты был прав – это все было уловкой. Отдав нам Макари, Газкулл намеревался лишь распространить свою легенду, пока этот ублюдок из Кровавых Топоров помог ему информацией, какую смог захватить при побеге. Газкулл рассчитывал, что мы будем вести себя по шаблону – узко мыслящие, напуганные и неспособные прийти к иному решению, кроме как уничтожить проблемных ксеносов. Он был уверен, что мы окажемся послушными гражданами Империума и отправим его прислужника назад в порыве фанатичной резни.

+И что?+рявкнул, наконец, Хендриксен откуда-то из глубин своей зимы, и Фалкс поборола грозящийся подняться порыв надежды о того, что он вообще ответил. От того, что оскал Макари дрожал, пока между его пленителями тянулся молчаливый разговор, легче не становилось.

Так, – сказала она, – ты докажешь, что Газкулл прав, брат? Если из истории этого подлого импа можно чему-то научиться, так это тому, как многого Газкулл добился, действуя не по шаблону. Он переделал наше понимание орочьего разума и того, на что он способен.

+И мы все равно должны его убить.+

Брат, Рагнар попытался, – Хендриксен зарычал, и в мыслях, и в недрах клетки, но Фалкс бесстрашно продолжила. – Воспротивившись своим инстинктам, Газкулл понял, какими с самого начала должны быть орки. А если мы воспротивимся своим? Может, старый друг, мы снова научимся быть людьми.

На кратчайший миг волк исчез из глаз Хендриксена, и ими посмотрел тот маленький мальчик, еще не принявший чашу Вульфена, для которого Адептус Астартес были светлыми, далекими слугами неизвестного бога. Фалкс никогда не видела, чтобы Хендриксен выглядел таким слабым. Никогда не видела его таким сильным.

– Давай закончим с этой проблемой прямо сейчас, – вслух произнес Хендриксен, и Макари чуть не заерзал от радости, когда его черная от крови, похожая на полено рука поднялась, схватив гретчина за горло. Но он не видел слабую, усталую улыбку, коснувшуюся уголка губ волка, когда тот вновь посмотрел на Фалкс. Рунный жрец поднял Макари за шею, вместо того, чтобы сломать ее, и быстро вышел из клетки, пройдя по соседнему с блоками содержания коридору. Фалкс щелкнула шеей и последовала за ним.

Пока они шли в глубины корабельной тюрьмы, она рискнула взглянуть на инфо-визуализатор. Женщина заметила, что запросы от лейтенанта Гарамонда резко прекратились. Она поняла почему, когда поле ее зрения заполонили отложенные оповещения. «Молот Юстаса», вместе со всеми судами Флота в доке Мульцибера, вызвали на границу системы.

Где из варпа появилась армада невообразимого размера.

Командование флота пребывало в смятении. Прибывшие корабли как-то скрыли свою численность, выкарабкавшись из варпа, и послали перед собой действующие коды порта Мульцибера. Предположили, что они стали жертвой документации Муниторума, каким-то незарегистрированным осколком боевой группы, пришедшей для пополнения запасов.

Но, конечно, это были орочьи судна. У Фалкс екнуло сердце, когда она поняла, откуда они, с наибольшей вероятностью, получили коды. Трон знает, как они подобрали Кусача в спасательной капсуле, дрейфующей в варпе, но в итоге, это едва ли имело значение. В системе уже находились тысячи кораблей, вторая волна уже входила в космос, и Мульциберу было бы сложно остановить их даже после года подготовки, не говоря уже о нескольких часах.

Пролистав хаотичные пикты от дозоров на внешней границе системы, Фалкс увидела, что в сердце армады находится гигантское судно. Оно было в три раза крупнее самого большого корабля обороны и специально построено, а не сколочено до рабочего состояния из обломков неорочьих пустотных судов. Но что действительно выдавало его, так это знамя высотой в три мили, выдававшееся из спинного гребня, будто парусная мачта. На нем было изображение орка со множеством рук, стоящего над бойней. Изображение Газкулла Траки, чьей смех все еще гремел в корабельной тюрьме.

Но когда Хендриксен остановился у одной из пустых клеток в коридоре и открыл ее дверь толщиной с ногу, этот смех начал затихать. Лампы, подвешенные под потолком, перестали мигать, очистив тени от всяких наваждений. А когда он поднял Макари, чтобы тот посмотрел на свой новый дом – обитый и оснащенный частичным стазисным полем, чтобы житель случайно или намернно себе не навредил – смех полностью смолк.

– Нет! – взвыл Макари, с чьего лица резко пропало все хладнокровие, когда он понял, что происходит. – Нет! – грязное мелкое чудовище кусало и царапало запястье Хендриксена, но с тем же успехом оно могло бороться против гравитации. С презрительным оскалом, старый волк швырнул грота в камеру и захлопнул дверь со свинцовым грохотом.

– Газкулл пришел, – заметил он, проведя мгновение, просматривая свой инфо-визуализатор.

– Хорошо, – сказала Фалкс. – Он как раз вовремя, чтобы застать, как мы уходим с его самой ценной собственностью. Я уже приказала навигатору корабля отправляться.

– Куда пойдем?

– У нас будет время решить это в дороге, – ответила Фалкс, и Хендриксен согласно хмыкнул.

– Хорошо. Но сначала, поедим.

Фалкс бы улыбнулась от облегчения, увидев такое твердое доказательство, что ее компаньон пришел в себя. Но что-то было не так.

Все то время, пока они разговаривали, Макари вопил в клетке от ярости, хоть звук был почти комичным, и будучи приглушенным дверью камеры, звучал будто гул насекомого. Однако сейчас, несмолкающие высокие визги грота подчеркнуло что-то более низкое.

Это был рев. И когда лампы вновь замигали, он становился все громче и громче, пока не начал сотрясать саму палубу. Фалкс почувствовала, будто к ней с раскрытой пастью несется что-то хищное, и одного взгляда на Хендриксена хватило, чтобы понять – он тоже это ощутил.

Рев разросся до крещендо жуткой ярости, и уже сам воздух задрожал от его мощи. Одна за другой заискрились и взорвались лампы вдоль коридора, погрузив его во тьму.

И тьма была зеленой.