Генеральный попаданец 5

Глава 11 5 июня 1968 года. Дорогие деятели советской культуры

И в самом деле дорогие. Много на них народных средств тратится. Сначала посетил помпезный съезд советских писателей. На эти постные рожи смотреть не могу, но выступить пришлось. И полезли в кулуарах просить бумагу, тиражи и прочее. Привыкли, суки, к халяве. Чем ближе к руководству, тем больше благ! Если ты попал в какой-нибудь художественный Союз при СССР, то жизнь, считай, удалась. Будешь существовать припеваючи. Тиражи, дачи, спецобслуживание. Только вот их макулатуру читать обычно невозможно. Как отмечали позже люди из этого круга:

Отдельно от всех живут и писатели. Время от времени они «для изучения жизни» ездят в так называемые «творческие» командировки, иногда индивидуально, а чаще всего бригадами, посещают «передовые» колхозы или заводы, где им показывают парадную или, точнее сказать, фиктивную сторону жизни и обманывают, как иностранцев. Подавляющее большинство писателей, а их в СССР более 8000, совершенно не знают жизни собственного народа, а тех редких, которые знают, и пытаются правдиво её изобразить, власти преследуют, обвиняют в пособничестве иностранным разведкам и наказывают иногда даже очень жестоко.

Отсидев положенное и выставив на доклад мягковатого и идеологически подкованного Демичева, я погрузился в размышления. Ведь, как ни крути, большая часть наших деятелей культуры по устоявшейся русской традиции являлась либералами и западниками. Так уж сложилось. Партия не раз пыталась бороться с этим явлением. Криво-косо, временами кроваво. Вот и Фурцева рвется в бой, но я оставил ее для отдельного сборища. Неслыханного, куда будут приглашены все «светочи» советской культурной оппозиции. И что интересно, никто из них от приглашения не отказался. Один Высоцкий оказался умным, он хоть и западник по духу, но человек разумный. Да и со мной много общался, видел больше, чем остальные. Взял и не пришел на встречу.

Не так давно мы сидели в кругу узкой компании на его квартире. Слушали, спорили, даже немного ругались. Владимир знал, что в такие моменты можно больше чем обычно. Нутром ощутил мою внутреннюю приязнь к его творчеству. Что поделать, если он кумир моей молодости. Разговор, как водится, пошел о пределе свободы, о выступлениях молодежи. Во Франции рвануло раньше, чем в то время. Вольная по сравнению с нашей молодежь устремилась дальше к мифической «свободе».

Что занятно, именно это поколение затем начнет душить свободу граждан так, что и откровенным фашистам не снилось. Разочарование в революционном потенциале индустриального пролетариата привело позднее часть радикальных студентов к борьбе за права «меньшинств» или защите окружающей среды, так называемый экоактивизм. Если вспомним, то наиболее призывающими к войне в Германии и других странах окажутся «Зеленые». Один из символов «Красного мая» Даниэль Кон-Бендит («Красный Дэни») с 2002 г. по 2014 годах будет сопредседателем фракции «Зеленые — Европейский свободный альянс» в Европейском парламенте, а его товарищ по группе «Революционная борьба» Йошка Фишер был министром юстиции и вице-канцлером Германии в 1998–2005 годах.

Де Голль оказался умней, чем я думал. Репрессий не было, случилась попытка диалога. Бунтарям дали место в прессе, на телевидении. А я что, дурной? Послал туда оперативно группу наших культуртрегеров. Команда поэтов, писателей, музыкантов. В их числе и Высоцкий. Ох, как заразились они поначалу «Парижской весной»! Какие вирши и песни в Париже писали. Я категорически запретил препятствовать их распространению. Пусть и наша молодежь поучаствует в мировом «левом движении». Партийные органы, в частности, отделы ЦК оказались в затруднении, но в свете последних событий и перестановок голос не подняли. Разве что Фурцева устроила мне скандал прямо в кремлевском кабинете, или у нее «дни» так наложились? Пришлось отпаивать бедолагу вином и накоротко объяснить «политику партии». Секретарь ЦК потом так ржала, что до икоты дошло. Умная баба. В Генсеки ее поставить, что ли? Шучу.

Затем до наших «посланцев» в «Революционную Францию» начало доходить. Французские студенты жили намного лучше советских богемных «оппозиционеров», приближенных к власти. Кто-то из делегации, вроде Рождественский обронил, что «от жира бесятся». Сначала на него набросились, затем задумались. И в самом деле, что этим левакам нужно? Франция жила намного богаче СССР. Капитал в стране был накоплен огромный, колонии ограблены вчистую. Во время Второй мировой войны территория почти не пострадала. На первый взгляд их требования были вовсе не политическими и не социальными — они прежде всего требовали академических и сексуальных свобод. Это и есть самое важное для человека?

Хотя на самом деле ситуация была несколько сложней. Левая молодежь не понимала консервативного режима де Голля, а правые не были готовы простить ему уход из Алжира и Индокитая. Власть отвечала на это монополизацией новых средств коммуникации вроде радио и телевидения, чтобы сохранить позиции. Это, в свою очередь, вызывало лишь жесткое отторжение со стороны более образованных и квалифицированных французов. По всем этим пунктам молодежь находила точки соприкосновения с представителями старших поколений интеллектуалов.

Но по факту ударили они в первую очередь по буржуазной морали. Революция случилась в первую очередь сексуальная. Наши культуртрегеры особой аскетичностью не отличались. Скорее наоборот. Но напор молодых французов даже удивил их безмерно. И ради этого стоило начинать бузу? Советская аскеза и дисциплина на таком разнузданном фоне показалась более позитивной. В итоге, посмотрев на парижский бардак, советская делегация вернулась разочарованная. И судя по опросам на ближайших выборах левым во Франции также ничего не светит. Мельник все-таки меня послушал и сделал выводы. Правда, он так и не сообщил, кто за всем этим действом стоял. Кто желал свалить де Голля?

«Квартирник» в итоге получился несколько скомканным. Высоцкий отказался петь песни, написанные в начале поездки. Евтушенко как-то неожиданно зло на него накинулся, водка подвела. Евгений Александрович ведь уже успел растрезвонить о «Великом переломе» и рождении нового «свободного» поэта. Примазаться к французской молодежной революции стало в Москве модно. Как ни странно, но известный деятель «Хрущевской слякоти» Высоцкого конкурентом никак не считал. Как потом выяснится, он повернет обстоятельства так, что Владимир чуть ли не дело рук его. Вспоминаются слова Михаила Ножкина: «Это сейчас и Евтушенко, и Вознесенский, и другие его вспоминают, подчеркивая свою близость, а при жизни никогда ему не помогали. Они его просто эксплуатировали по-черному, не жалели, не щадили». «Куда тебя тянут эти „поэты“ — Вознесенский с Евтушенко?» — говорил я ему. Именно они сделали из Высоцкого в общественном сознании этакого противника системы, чуть ли не мученика'.

Сидящий неподалеку Вознесенский не лучше. Высоцкий входил в орбиту Вознесенского. Встречал с ним новый 1967 год; пригласил на свадьбу с Мариной Влади, куда, так на секундочку, не позвал Евтушенко, который приписывал честь обустройства этого брака себе. Использовал Володю в хвост и гриву. Вот он приглашает его на свой творческий вечер и неожиданно для гостя вытаскивает на сцену, заставляя петь. Причем позже Вознесенский утверждал, что неоднократно пытался пробить его стихи, проломить стену предубеждения, занося их в редакции вроде «Советский писатель», где Высоцкого терпеть не могли. Директором издательства был одиозный Николай Лесючевский, который и Вознесенского на порог не пускал. Хороша помощь, да?

Лидер «русской партии» державников Станислав Куняев как-то иронично заметил: Высоцкого тянуло к либеральному направлению, и от этого никуда не уйдешь. Но его сотоварищи, тот же Евтушенко и Рождественский, были уже людьми массового искусства. И они, может, не отдавая себе отчета, понимали, что это ненужная им конкуренция. Думаю, что и Вознесенский, и Евтушенко, весь этот круг как бы снисходительно относился к Высоцкому и его желанию печататься. У тебя уже есть своя слава, своя сфера популярности, не лезь к нам. Это — наше. Наша ниша, наш кусок хлеба. Ты здесь нам не нужен. Ты не брошен. Ты не одинок. У тебя есть все. Но ради твоего тщеславия литературного внедрять тебя в нашу сферу мы не хотим и не позволим'.

Такие вот «высокие отношения». Владимир, видимо, накатил до моего приезда. Потому что так рванул струны, что страшно стало. Марина Влади сидела неподалеку. Я попросил ее «курировать» барда в Париже. Она женщина умная, все правильно поняла. Но новые песни проняли не только меня одного. А ведь изменился «бард Володя», почуял в Париже чуждость русскому духу. Спел он на одном рывке, как будто прыгнул в ледяную прорубь.

— Не понравились парижане тебе, Семеныч.

— Леонид Ильич, ты хоть не начинай!

У Вознесенского глаза на лоб полезли. Он просто не в курсе наших последних встреч на Таганке. Там мы договорились общаться на ты.

— Так и есть, у тебя это в строках и надрыве сквозит.

Евтушенко, видать, тоже перебрал. Мычит набычившись:

— Ни рифмы, ни стиля!

Всеволод Абдулов в ответ сжал кулаки. Он выбивался из общей поэтической компании, засевшей в квартире Высоцкого. В этой действительности, чтобы купить «кооператив», барду не пришлось с помощью друга детства Туманова мотаться по золотым приискам. Помогла премия за тур по странам Соцсодружества. Высоцкий уже имел реноме либерального настроенного артиста, так что его таскали везде. Поляки, болгары и сербы понимали его песни с полуслова.

Я небрежно роняю:

— Разве это в творчестве Семеныча так важно? Вот сейчас я его узнал лучше. Эти песни — крик из глубины души. Такое намного ценнее. Странно, да, Володя, ощутить себя в Париже бесконечно русским?

Высоцкий не сразу нашелся что ответить. Мы с ним уже спорили про его западничество, даже Тарковский принял участие в дискуссии. Андрею грех жаловаться, что при той, что при моей власти ему открыты все дороги. Проблемы внутри его. Впрочем, именно этим он все годы собственного творчества и занимался. За копание внутри человеков его и ценили. Вспомним «Солярис» и почему его вариант так не понравился Лему. Рефреном у Тарковского постоянно: вы чего в космос рветесь, если в себе не разобрались? В «Сталкере» он эту идею развил предельно.

К Владимиру подходит Марина и берет его за плечи. Благодаря мне их роман развивается стремительней. Считаю, что Влади положительно на него влияет. Он при ней ничего крепче вина не пьет. Я даже в личной беседе пообещал ему свободный выезд в любое время в любую страну. Мол, и пожить там сможешь при желании. И свое обещание выполнил. И он вспомнил:

— А ведь ты прав был, Леонид Ильич. Только вдалеке от Родины начинаешь ощущать себя по-настоящему русским, — Высоцкий затягивается сигаретой. — Я, сидючи на ступенях Сорбонны, даже задумал целый цикл поэм. Про русских великих бунтарей. Разве можно перевести на французский или английский язык наше сакральное — Воля вольная! Даже накропал кое-что по Стеньку Разина.

Бард берет в руки гитару и начинает неспешно, постепенно наращивая ритм. Не было такого в его Том творчестве. Как быстро растет человек! Народ колыхнулся. Евтушенко заметно морщится. На его территорию покушаются. Рождественский, наоборот, наклонился вперед, слушает с огромным интересом. Обрывается повествование на полувздохе.

— Вот пока все.

Я потрясен. Как⁈ Скрываю все за шуткой.

— Больше тебе надо по заграницам шастать. Полезно для творчества.

Марина мягко вторит:

— Так и есть. Он по ночам вставал и что-то строчил, потом рифму на гитаре подбирал. А утром было не поднять.

Высоцкий обнимает ее за талию.

— Ну у тебя получалось… поднимать…

Все смеются, намек понятен. Француженка русского происхождения делает вид, что обижается.

Перед уходом подзываю Высоцкого и смотрю ему в глаза:

— Ты знаешь, что Шукшин фильм хочет снять про Стеньку Разина?

Актер удивлен, на миг становится угрюмым, а затем его глаза загораются.

— Считаешь, что…

— Поговори с ним. Зеленый свет я дам. Василию Макарычу посоветовал развернуть картину в многосерийный фильм.

Высоцкий скребет подбородок. Он отлично понимает подоплеку моих слов. Это же не секретаря райкома ему предлагают сыграть. Историческую личность, да еще какую!

— Даст он мне?

— Поговори. Но неволить никого не собираюсь. Просто боюсь…

— Чего боится наш Генеральный секретарь?

— Масштаба эпохи.

Проняло. Не задумывался. Сейчас поражен.

Для меня же эти два человека, два культурных явления, антипода отчего-то дороги. Они обладали тонким чувством времени и в итоге стали выразителями целой эпохи. Вот поэтому лично вмешиваюсь и никому не поручаю. Да и честно говоря, безумно интересно с ними общаться. И что показательно им со мной также интересно. Больно взгляды нестандартны для текущих годов. Говорю им больше, чем можно. Видимо, это для меня некая психологическая разгрузка. Ведь даже семья чужая.

Многие задают вопрос: общественная жизнь в СССР имела место только в культурной среде страны? Нет, в нашей реальности, например, имелось целое политическое движение «новых левых». Левыми диссидентами становились молодые люди, которые только начинали свою самостоятельную жизнь. Рубежом чаще всего был возраст в 17–18 лет. Именно в этот период советская молодежь в 1950–1960‑е гг. заканчивала обучение по программам среднего образования и имела возможность поступить в ВУЗ. Показателен пример Б. Вайля, который родился 19 февраля 1939 г., поступил в Ленинградский библиотечный институт летом 1956, а уже в марте 1957 г. его арестовали по обвинению в антисоветской деятельности. Большинство групп «диссидентской левой» среды были созданы студентами или молодыми выпускниками. Направленность высшего образования влияла на способы политизации и формы политической активности. Гуманитарное образование как часть идеологической машины Советского Союза сильнее контролировалось со стороны партийно-государственных инстанций, а, следовательно, давало меньше пространства для маневра и самостоятельной деятельности.

Левые диссиденты Оттепели были наиболее радикальными и последовательными сторонниками десталинизации и борьбы со всевластием бюрократии. Оба этих направления понимались ими как единое и неделимое действие. Но в отличие от Хрущева и линии ХХ Съезда КПСС, они не хотели ограничиваться критикой только прошлого и его пережитков в настоящем. Для них принципиальным моментом было выявление «корней», существовавших в Советском Союзе социальных и экономических трудностей. Дальше всех в работе по выявлению причин продвинулся Ронкин со своим постоянным соавтором Сергеем Хахаевым.

Они при поддержке других своих товарищей по Союзу коммунаров написали программную книгу «От диктатуры бюрократии к диктатуре пролетариата». В этой работе они попытались дополнить теорию формаций и ответить на вопрос, какой общественно-экономический строй в СССР. В отличие от других представителей диссидентской левой, В. Ронкин и С. Хахаев не стали добавлять к термину социализм уточняющие эпитеты: «казарменный», «барачный», а предложили новую формацию — бюрократизм или бюрократическое общество во главе с бюрократией как новым правящим классом.

Исправлять ошибки современного им СССР левые диссиденты предлагали с помощью политической революции, что отличало их от реформистски настроенных шестидесятников. Вдохновение и примеры молодые радикалы черпали из событий 1956 года в Польше и Венгрии. Себя же они видели не готовой политической партией, а первопроходцами, за которыми должны пойти единомышленники и широкие пролетарские массы. Длительные сроки заключения, которые получали левые диссиденты по статье 58 УК РСФСР или ее аналогам, и концентрация политических заключенных в отдельных исправительно-трудовых лагерях создавали отдельный мир. Именно в ИТЛ происходило знакомство левых между собой и с представителями других политических течений.

В местах заключения произошел политический дрейф большинства левых диссидентов. Исправлению подверглись прежде всего марксистские взгляды. Основой этого правого поворота являлась разочарованность в революционной активности студенчества и рабочего класса, которые «неправильно» реагировали на агитационно-пропагандистские действия левых диссидентов. По своей сути это был антибюрократический протест, который был направлен как против «реального социализма» «старых левых», так и против капитализма. «Диссидентская левая» ставила под вопрос саму альтернативу между соцстранами и капстранами, так как в СССР сохранялось социальное неравенство и неравный доступ к материальным благам. Эти моменты роднили советских левых диссидентов Оттепели и участников «студенческих протестов» в Западной Европе и Северной Америке во второй половине 1960‑х годов. Еще одной объединяющей чертой было разочарование в «реальном социализме» или государстве всеобщего благоденствия.

Отсутствие возможности осуществить политическую революцию, и жесткая репрессивная политика во второй половине шестидесятых привели к идейной трансформации левых диссидентов оттепельного призыва. Большинство из них потеряло определение левые или как минимум перешло на умеренные позиции. Но главное, что принесли репрессии: разочарование в левом проекте и идейные поиски альтернатив, как, например, ультраправые идеологии, либерализм или социал-реформизм. «Дети ХХ Съезда» левые диссиденты и шестидесятники-реформисты, пройдя полосу разочарований и идейных дискуссий, стали основой правозащитного движения, которое сформировалось в СССР после процесса над А. Синявским и Ю. Даниэлем. Однако диссиденты-правозащитники сохранили доставшуюся им по наследству антибюрократическую направленность. Парадоксальным образом в СССР сверстники западного поколения ветеранов 1968 года, сохраняя антисистемный характер, встали на позиции крайнего либерализма или консервативного либерализма. Советские бунтари всем сердцем полюбили Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана.

Вот такой вот парадокс. Из первых союзников эти молодые люди стали врагами советского строя. Я еще в 1965 году распорядился выпустить всех на волю и прекратить репрессии. Хотя приглядывать следует. Но лучше всего сделать этих умников партнерами. Пока, правда, не сложилось. Текучка мешает сосредоточиться на стратегическом пути.

Пока руки дошли до общения с представителями советской культуры, в том числе и оппозиционно настроенной. Что мы получили к девяностым годам в итоге? В частности, в популярной культуре, которая разлагала советское общество. Особенно во времена перестройки. Засилье в популярных авторах, особенно на эстраде одной «пятой» национальности. Нет, я не дурак, там много талантов. Но эта порода не зря называется безродной. Мало оказалось в богемной тусовке настоящих патриотов России. Вот они исподволь и гадят с фигой в кармане, разлагая остальных. Власть же, по ложным причинам обращая основное внимание на «диссиду», оставила эту часть нашей культуры за бортом. Эстрада, сатирический жанр очень в народе популярны. И запретами дело не исправишь. Требуется показательное противоядие. Иначе будет, как в конце восьмидесятых, где богемка начала поносить советскую власть открыто.

Но мой «финт ушами» ослабил эту «прослойку» довольно сильно. Разрешение на выезд в Израиль внезапно привело некоторых артистов в неописуемый раж. Многие побежали искать свои еврейские корни. Не знали, бедолаги, что дальше Израиля их на этот раз не пустят. И скандал не поднимешь, чтобы не выглядеть идиотами. Людей более твердых в убеждениях я также отпустил на «вольные хлеба». Оперные певцы, композиторы, артисты балета, художники и скульпторы. Есть желание? Езжайте! Платите налоги валютой, квартплату и можете вернуться в любой момент. Ох, какой вой подняли некоторые лица в ЦК, мне звонили и старые гэбисты. Но я стоял на своем. Ожидаемо на Западе разродились почтительными публикациями. Я слыл там либералом и человеком «новой волны». Хорошо хоть не «мышления», как у Меченого. Без его дешевого популизма и сдачи позиций.

Помню, на Политбюро я так конкретизировал свои соображения:

— Пусть привыкают к тому, что мы не считаем для себя существенным наличие «Железного занавеса».

— А если кто-то не вернется?

— Значит, дрянь-человек! Ему у нас не место.

Машеров соглашается:

— И точно, зачем ему у нас небо коптить! До свидания и отобрать советский паспорт.

Демичев крутит головой:

— А если они сюда разные… нехорошие идеи привезут?

— Вы тогда на что, пропагандисты?

Секретарь ЦК опускает глаза, остальные на него снисходительно посматривают. Они замечают, что верх в аппаратной борьбе берет неистовая Фурцева. Воронов глубокомысленно роняет:

— Вот и состоится проверка нашего общества. Кому яркие шмотки, а кому светлое будущее.

На кого же мне опираться? К сожалению, круг невелик, но зато имеет как административный, так и многообещающий культурный ресурс. Просто в обычной среде он растворялся, а я решил его выделить. Чтобы не говорили, что потворствую одним либералам. Если говорить о первом, то там в курсе, какую линию я на самом деле провожу. По их мнению ослабление гаек сопровождается усилением поводка и наличием крепкой нагайки. Те, кто поверил в доброго дедушку Ильича, уже крепко плачут на обочине. Настало время глубинников.

Официальная же часть «русской партии» группировалась в структуре ЦК КПСС и ВЛКСМ. Она представляла собой генерацию аппаратчиков, прошедших Высшую партийную школу в конце 1940-х годов и ставших прямыми продолжателями сталинского варианта национализма. Политическим проявлением последнего стала «группа Шелепина», оппонирующая Хрущеву, а затем Брежневу. При покровительстве «шелепинцев» возникла группа и в рядах ЦК ВЛКСМ во главе с первым секретарем последней Сергеем Павловым.

«Группа Павлова» не являлась собственно организацией, но действовала в качестве организованной и эффективной аппаратной группы, продвигавшей сталинистско-националистические взгляды. «Павловцы» существенно влияли на культуру, устанавливая связи со многими другими группами в период 1956—1970 годов. «Павловцами» создавались боевые дружины «Бригадмил». На так называемых «экспериментальных площадках» члены «группы Павлова» вербовали для себя кадры из полуоппозиционной среды. В моем случае шелепинских отодвинули в сторону, но кое-кого я использовал себе во благо. Павлова направил под крыло Грибанова. Прирождённый лидер, человек с необычайной харизмой, он быстро занял там соответствующее место. Потому что внутренний сионизм, к сожалению, не сказка. Андропов еще жив, хотя лишен когтей.

Так что это игра в долгую.

И не забываем про ЦК. Самым консервативным идеологическим отделом стал отдел науки. Во второй половине 1960‑х годов он был очищен от «либералов» его новым руководителем — Сергеем Трапезниковым. Русскими националистами, то есть теми, кто оказывал поддержку всему «подлинно русскому» и чинил препятствия «евреям», из числа сотрудников отдела на рубеже 1960‑1970‑х годов были замзав отделом Николай Свиридов30, завсектором журналов Иван Кириченко и его сотрудники Феликс Овчаренко и Андрей Сахаров31. Почти все они были активными участниками «Русской партии». Если бы не вмешательство центриста и консерватора Суслова, то из этого мог получится толк.

Сусловская парадигма восприятия действительности вообще была довольно широка. Хотя и удивляет своей фантасмагоричной схоластичностью, оторванностью от реальности. В её рамках приоритет отдавался честным, порядочным, глубоко убежденным в правоте действующей советской модели и дисциплинированным работникам с интеллигентными лицами — таким, какими стремился показать партийных чиновников советский кинематограф, описывали литераторы или изображали художники. Их символом в отделе был замзав в 1969‑1976 годах, профессиональный «идеологический жрец», выпускник кафедры научного коммунизма исторического факультета Харьковского государственного университета Юрий Скляров.

Тяжеловес и председатель Совета министров РСФСР был близок и благодаря моим усилиям возглавил «русскую фракцию» в КПСС. Хотя он не идеолог, больше хозяйственник. Кириленко, как ни странно, также нас осторожно поддерживал. Черненко и так был умеренным сторонником «русской партии» в ЦК. Вместо Демичева собираюсь поставить Бориса Стукалина. Он сейчас председатель Комитета по печати при Совете Министров СССР. Он был членом малочисленной и гиперконсервативной группировки, идеологически мутировавшей в сторону неосталинизма. Ему надо поручить работу с архивами и открытие их для заинтересованных лиц. Что можно открыть с точки зрения партии. Потому что лучшее, что мы можем сделать для памяти товарища Сталина, это рассказать о том периоде правду. Пусть временами и горькую. Тогда Солженицыным будет сложно врать. Его мы уже отпустили, даже не лишали гражданства. Он живет в нейтральной Австрии, гастролирует со своими лекциями. Но вскоре человека, сделавшего для обрушения СССР больше, чем все остальные либералы, ждет огромный сюрприз. Не бьются указанные им в «Архипелаге» цифры с настоящими. Врет товарищ Солженицын.

Оставалось обратиться к культурной фронде. Там уже сформировалось несколько центров. Личности известные: Валерий Ганичев, писатель Станислав Куняев, публицист Вадим Кожинов, художник Илья Глазунов, Валентин Иванов. От неоязычества, монархизма до защитников древних памятников. Почвенники, деревенщики, представители «лейтенантской прозы». С «русской партией» имел связи писатель-фантаст Иван Ефремов, что выражались в дружбе с писателем Василием Захарченко и, следовательно, постоянных публикациях в редактируемом последнем журнале «Техника — молодёжи»; кроме того, свой последний прижизненный роман «Час быка» Ефремов опубликовал в издательстве «Молодая гвардия» и директор издательства Валерий Ганичев. Ефремов увлекался эзотерикой, индийской и древнегреческой культурой. Он противопоставлял эллинско-индийский мир ближне- и дальневосточному (семитскому и китайскому), разделяя антииудейскую и антихристианскую тенденцию.

Так что мне было и здесь, на кого опереться. Тем более что я точно знал — мои действия против бандеровского подполья, а также местечкового национализма были приняты в тех кругах крайне благосклонно.Я, конечно, выделил авторов фронтовиков. Они большое дело сделали. На встрече с «патриотической частью» нашего бомонда попросил писать правду. Пусть не боятся, защищу. Но также особо пожелал, чтобы при этом не скатываться в очернительство. Что случилось с некоторыми в том будущем. Как, например, в последние годы с писателем Астафьевым. 1991 году Виктор Петрович докатился до откровенной русофобии. Он тогда дал большое интервью журналу «Родина», где измазал дерьмом память о Великой Отечественной войне, бессовестно оболгав всех её участников, которых «кровавые коммуняки» якобы чуть ли не силком гнали на убой. Под конец интервью он призвал отдать родную ему Сибирь китайцам, которые де её облагородят куда лучше «ленивых русских». А Москве пожелал во всём и всегда слушаться умных дядей с Запада.

Как говорил Шолохов: «Клевета — не критика, а грязь из лужи — не краски из палитры художника!»

Поэтому я напомнил писателям фронтовикам особую роль, что сыграл в войне товарищ Сталин. Сидящие в небольшом зале откровенно удивились и начали осторожно спрашивать. Пришлось кое-что приоткрыть, а также деликатно упомянуть, что покойный секретарь Хрущев был несколько не прав. Мнения литераторов разделились. Но я не торопился. Лишь сказал, что желающим будет предоставлена возможность работы в архивах. В том числе и секретных.

— Вы серьезно, Леонид Ильич? — прервал гул голосов секретарь Союза писателей Константин Симонов.

— Можете первым и попробовать.

Автору «Живых и мертвых» отказать не могу. Да и человек он неоднозначный. Возвращение читателю романов Ильфа и Петрова, выход в свет Булгаковского «Мастера и Маргариты» и Хэмингуэевского «По ком звонит колокол», защита Лили Брик, которую высокопоставленные «историки литературы» решили вычеркнуть из биографии Маяковского, первый полный перевод пьес Артура Миллера и Юджина О’Нила, выход в свет первой повести Вячеслава Кондратьева «Сашка» — вот далёкий от полноты перечень «Геракловых подвигов» Симонова, только тех, что достигли цели и только в области литературы. А ведь были ещё и участие в «пробивании» спектаклей в «Современнике» и Театре на Таганке, первая посмертная выставка Татлина, восстановление выставки «XX лет работы» Маяковского, участие в кинематографической судьбе Алексея Германа и десятков других кинематографистов, художников, литераторов.

— Ловлю вас на слове, Леонид Ильич.

Писатели и общественные деятели зашевелились, начали задавать вопросы. Осознали, что мои слова о Сталине не политическая провокация. А мне остро необходимы в советской культуре союзники. И ведущую роль в ней занимается русская, как продолжательница старинных традиций. Возвращение великого вождя будет идти постепенно. С разъяснением и основанным на фактуре. Хватит с нас лжи и вранья! Понемногу мои мысли доходят до высокой публики.

— А как же партия? — бросает Бондарев.

— Работа будет вестись долговременно и кропотливо. Сами понимаете, хватит с нас неожиданностей в истории.

Не все согласны. Вот и Шукшин сидит в сторонке нахохлившись. Он ощущает себя не в своей тарелке. Хотя я заметил, что сторонники «русской партии» сели рядом с ним. Перехватив мой взгляд, набирающий народную популярность актер и режиссер хмуро бросает:

— И что теперь, нам с линией партии колебаться?

Глубоко вздыхаю. Смело и напористо! Аж все замерли. Хотя люди тут собрались не из робкого десятка. Брежнев хоть и слывет либералом, но границы у него есть. Что намедни доказал на встрече с либеральной частью нашей культурки, составляющей большинство подобных деятелей в СССР.

— Вот этого как раз не надо! Вы писатели, общественные деятели, на вас народ оглядывается. Василий Макарович, зрители ведь вас не за красивое словцо смотрят? Как вы думаете?

Побледнел Шукшин, но отваги ему не занимать. За что мне нравится с ним и Высоцким разговаривать. Не трепещут, как многие. Вон, Тарковский в себя ушел, Рождественский заикается, Вознесенский отмалчивался, Аксенов наш знаменитый начал чушь лепить.

— Нет, Леонид Ильич.

— А за что?

— За правду. Такую, какую я вижу. Она ведь у всех разная.

Судя по гомону, его поддерживают. Ну что с ними будешь делать? Взирают на меня, ждут, затаив дыхание. Это ведь знаковая для многих встреча. Как и для меня. Такого дракона в общество запускать. ЦК мне подобного не простит. Я им всю идеологию под корень пускаю. А пущай привыкают!

— Тогда так скажу: цели у нас разве разные? У партии и народа?

Глаза у выходца из алтайского села сузились:

— Думаю, что так.

— Вот сообразно этому правду и изображайте. Мнений много. Скажу вам по секрету, — понижаю заговорщицки голос, — что и в ЦК они не одинаковые. До споров и ругани доходит.

Симонов тут же пользуется своим «блатным положением»:

— Вы поэтому вчера ругались с нашей богемой?

Смотрят на меня, ждут ответа. Тут люди непростые, калачи тертые, их криком и топотом не запугаешь. Неожиданно для них отвечаю отборным матерком. Несколько секунд внезапного молчания, затем хохот. Развожу руками:

— Как еще с ними, чертями! Ты им слово, они тебе десять! И никакой конкретики. Спрашиваешь по существу — или молчание, или невнятное блеяние.

— Так их, Леонид Ильич!

— Безродные космополиты.

— На народ надо опираться!

Поднимаю руку и упираюсь глазами в сидящих напротив людей.

— Вот сейчас и поговорим, по существу. Как видите нас в будущем. Что потребно обществу? Что делать власти. Кто начнет?

Первым руку поднял Симонов. Писательский генерал не отсиживается в окопах.

Заметки времени:

Этот стишок Евтушенко «Киоск звукозаписи» вызвал у поклонников Высоцкого нешуточное море волнуется раз.

Бок о бок с шашлычной,

шипящей так сочно,

киоск звукозаписи

около Сочи.

И голос знакомый

с хрипинкой несется,

и наглая надпись:

«В продаже — Высоцкий».

Володя,

ах, как тебя вдруг полюбили

Со стереомагами

автомобили!

Толкнут

прошашлыченным пальцем кассету,

И пой,

даже если тебя уже нету.

Торгаш тебя ставит

в игрушечке-«Ладе»

Со шлюхой,

измазанной в шоколаде,

и цедит,

чтоб не задремать за рулем:

«А ну-ка Высоцкого мы крутанем!»

Володя,

как страшно

меж адом и раем

крутиться для тех,

кого мы презираем!

Но, к нашему счастью,

магнитофоны

Не выкрадут

наши предсмертные стоны.

Ты пел для студентов Москвы

и Нью-Йорка,

Для части планеты,

чье имя — «галерка».

И ты к приискателям

на вертолете

Спускался и пел у костров на болоте.

Ты был полу-Гамлет и полу-Челкаш.

Тебя торгаши не отнимут.

Ты наш…

Тебя хоронили, как будто ты гений.

Кто — гений эпохи. Кто — гений мгновений.

Ты — бедный наш гений семидесятых

И бедными гениями небогатых.

Для нас Окуджава

был Чехов с гитарой.

Ты — Зощенко песни

с есенинкой ярой,

И в песнях твоих,

раздирающих душу,

Есть что-то

от сиплого хрипа Хлопуши!

…Киоск звукозаписи

около пляжа.

Жизнь кончилась.

И началась распродажа.