Хризолит и Бирюза

Глава XXXVII

День бала подкрался незаметно.

Вся предпраздничная суета оказалась на удивление кстати — она отвлекала меня от терзаний, связанных с Ниваром, и затушила мысли о загадочном художнике Идене Герце. На моё удивление, с той встречи на крыше я больше его не видела.

Мои дни делились на две половины: днем я руководила людьми, а вечерами, в клубе Жизель, уже мной управляли с не меньшей строгостью.

В день праздника Жизель всё же отпустила меня, но не без едкого замечания, брошенного на прощание: «Придётся отработать».

На улице уже во всю блуждала метель так, словно Род проклял мир за какие-то тяжелые прегрешения. Через неделю наступит настоящая зима, а вместе с ней придёт пора готовиться к следующему празднику. Сегодня же оставалось только верить, что торжество пройдёт безупречно, а обо всём остальном можно подумать потом.

Фонари мягко светились сквозь вихрь снежинок, создавая иллюзию хрупких узоров в воздухе. Мороз был свеж и остёр, словно глоток крепкого напитка. Облака опустились так низко, что казалось — они вот-вот коснутся крыш. Люди неохотно покидали дома, ночь наступила раньше обычного и укрыла Империю тяжёлым покрывалом. Аллеи Верхнего города зажглись уютным светом фонарей, а звёзды скрылись. Только растущий месяц с бледным холодным сиянием напоминал старый альбом, где каждое пятно карминовых чернил хранит свою историю.

Для бала я выбрала тёмно-фиолетовое платье, лёгкое и воздушное. Верх с глубоким декольте, а низ — пышная юбка из фатина и шелка, струившаяся по полу. Длинные прозрачные рукава расходились мягким клёшем у ладоней. Тонкая серебряная цепочка с крошечными бриллиантами опоясывала меня от чокера на шее до талии, словно сеть из света. Волнистые волосы я оставила распущенными, прикрыв ими открытую спину, хотя стоило бы и продемонстрировать её двору. Платье не было ярким, но на фоне светлых стен дворцового зала казалось, что я — тёмное пятно, чётко вырисовывающееся среди светлой роскоши.

Агнесс снова выбрала голубое — цвет, идеально подчёркивавший её глаза. Её наряд был проще: рукава-фонарики, плотный корсет, подчёркивающий линию груди, и гладкая многослойная юбка. Мы завили её каштановые прямые волосы в мягкие кудри, закрепили их голубым бантом на затылке. Когда-нибудь на этом месте будет покоиться корона, а её голос будет направлять Империю, словно корабль в бурю.

Когда Агнесс спускалась по лестнице во всём этом великолепии, мне показалось, что Лоренц едва не уронил скупую отцовскую слезу.

В машине я вновь ощутила дискомфорт. Лоренц, заметив это, взял меня за руку и крепко держал до самого дворца. Авария оставила во мне след куда глубже, чем я предполагала.

Днём я старалась гнать эти мысли прочь, но ночи наполняли кошмары: снова и снова я видела, как вонзаю шпильку в тело насильника, а брызги крови окрашивают платье и лицо в алый цвет. Как дрожат руки от осознания — если не сделаю этого, утро для меня не наступит.

Лоренц понимал многое, но никогда не расспрашивал. Он терпеливо ждал того дня, когда я сама решусь рассказать о той ночи, которая изменила меня навсегда.

На душе скреблись кошки от предстоящей встречи с Ниваром, который, разумеется, тоже был приглашён на этот вечер. Каждая отражающая поверхность стала для меня судейской трибуной: я то и дело проверяла, не выбилась ли прядь волос, не смазалась ли помада, словно тщательная подготовка могла хоть как-то защитить от его пристального взгляда. Это было не столько осознанное желание, сколько каприз моего подсознания — предосторожность перед встречей с человеком, который мог поколебать весь мой тщательно выстроенный образ.

Мы оставили появление наследницы на десерт — Агнесс должна была появиться к полуночи, и именно тогда её официально представят двору. Это решение далось не сразу: за ним стояли часы бурных споров и все же совет отца Лоренца «не бояться ничего». От судьбы не убежишь, так зачем тянуть?

Церемониймейстер протянул голос, громко возгласив наши имена, и тяжелые створки зала медленно распахнулись, впуская нас в ослепительный свет люстр. Как и прежде, я оставалась лишь тенью графа, лишённой собственного титула. Когда-то это не задевало мою гордость, но теперь, зная, чьей дочерью я являюсь на самом деле, сердце отзывалось болью и тайной жаждой справедливости — за все те дни, проведённые среди грязи и холода трущоб, где моё имя значило не больше пылинки под сапогами.

Сердце забилось так быстро, будто пыталось вырваться из груди, а на меня устремились десятки взглядов. Шёпот пронёсся по залу — привычный аккомпанемент каждому объявленному имени, но сейчас он казался особенно громким. Музыка заиграла снова, и гости вернулись к своим беседам, однако в этом ритме ощущалась лёгкая напряжённость, словно в воздухе витало ожидание чего-то важного.

Зал медленно наполнялся людьми. Их разговоры переплетались с музыкой, создавая атмосферу светского волнения. Одни стояли у фуршетных столов, другие кружились в танце, а некоторые из дебютанток робко сидели у колонн, с надеждой и страхом ожидая приглашения.

Я искала взглядом Генри и Адриана — и нашла их именно там, где ожидала. Генри стоял чуть в стороне за императорским престолом, словно в тени, и внимательно наблюдал за происходящим. Он выглядел спокойным и собранным, как будто весь этот блеск и шум существовали лишь для него как материал для наблюдений. Адриан же, напротив, вёл себя так, словно попал на праздник впервые в жизни: он с азартом сметал угощения со стола, не особо различая, что сладкое, а что солёное, запивая это то вином, то чем-то покрепче. Внутри меня теплилась надежда, что его манеры можно как-то исправить, но, похоже, в некоторых случаях человека можно вытащить из Нижнего города, а вот Нижний город из человека — уже вряд ли.

Поймав мой полный укоризны взгляд, Адриан тут же подобрался, быстро прожевал кусочек пирожного и, чтобы замаскировать свою неловкость, пригласил девушку на танец. Я проводила его взглядом и отметила, что навыки танцев у него, по крайней мере, куда лучше манер.

Поскольку мы с Лоренцем вручали приглашения на бал лично, нас нередко угощали чашкой чая. Так мы оказались дома у Адриана, где, к моему удивлению, оказалось, что я знала его отца. Это был тот самый моряк Добран, который некогда неизменно привозил мне из дальних странствий маленькие диковинки. Адриану тогда было всего шесть лет, когда отец погиб… Мать Адриана так и не вышла замуж второй раз, храня в сердце образ Добрана. Эта весть заставила меня взглянуть на мальчика иначе: он словно стал мне младшим братом, за которым стоит внимательнее присматривать. Впрочем, если вспомнить недавнюю стычку на улице, когда он, не раздумывая, отогнал от моей машины нахального хулигана, может показаться, что всё обстоит ровно наоборот.

Еще немного понаблюдав за тем, как Адриан наступает на туфли своей партнерши, я отошла к столу и взяла бокал шампанского, игнорируя желание попробовать вина, который вызывал во мне странные, щекочущие воспоминания о встрече с художником. Лоренц, заметив мой настрой, несколько раз настойчиво переспросил о самочувствии, прежде чем удалиться к отцу и другим аристократам. Его забота была почти трогательной и резала глаз своей откровенностью — среди аристократов чувства прятали за маской холодного достоинства, но именно эта искренность Лоренца показывала то, к чему он стремился: к доверию, которое сильнее любых дворцовых правил.

Как только я начала отпускать ситуацию и расслабляться под воздействием алкоголя в моем бокале, церемониймейстер объявил того, кого я искала глазами весь вечер. Как оказалось, я жаждала встречи с ним ровно настолько же, насколько и боялась.

Нивар Алиссдейр Волконский со спутницей Никс Симидзу.

Когда-то и я так появилась с ним под руку, собирая удивленные взгляды. На долю секунды я почувствовала укол зависти Никс, что может позволить себе взять его под руку. Мужчина выглядел безупречно в черном костюме. Из-под пиджака выделялась черная шелковая рубашка, верхние пуговицы которой были вальяжно расстегнуты, открывая островок оголенной груди. Этот образ идеально оттенял его светлые волосы и превращал зеленые глаза в драгоценные камни под светом хрустальных люстр. Спорить было бесполезно и, как бы мне не нравилась Никс, выглядела она с иголочки в красном струящемся платье на бретельках. На ключицах покоилось тяжелое бриллиантовое колье, волосы были высоко собраны. Хотелось верить, что это украшение оказалось на ее шее не благодаря Нивару.

Пока они неспешно спускались по витиеватой лестнице, шаги их тонули в ворсе расписного ковра. Я не могла отвести глаз от Нивара. Неосознанно. Просто смотрела на него, словно зачарованная. Никс крепко держалась за его руку, а моё дыхание стало прерывистым; казалось, украшения на шее стягивают горло, мешая вдохнуть. Но, коснувшись их пальцами, я поняла, что дело вовсе не в них. Виной всему — внезапная, почти болезненная ревность.

Нивар был без трости и его хромота была почти незаметна. Я побоялась представить, каких усилий ему стоил этот выход. Сглотнув, я одним глотком осушила почти полный бокал и поставила его на поднос пролетавшего мимо официанта.

— Нервничаешь? — мягкий голос рядом заставил меня вздрогнуть.

Я повернула голову — передо мной стоял тот самый давно забытый художник.

— С чего вдруг? — мой голос предательски дрогнул в надежде, что он не заметил, как я бесстыдно пялюсь на графа Волконского.

— Просто такой вечер, — тихо произнес художник, изучая моё выражение лица с явным интересом. — Интригующий на события.

Я попыталась найти опору в близстоящей мраморной колонне, но взгляд всё равно вновь скользнул к паре, которая спускалась всё ниже и ниже. Мир вокруг словно исчез. Между мной и Ниваром в очередной раз выросла непроходимая стена, несмотря на то что он находился всего в нескольких метрах от меня. Нервозность затуманивала разум, а лёгкий аромат его одеколона, уловимый даже на расстоянии, лишь сильнее опутывал мысли.

— Не позволяй эмоциям затмевать рассудок, — холодно произнёс Иден, будто уловив ход моих мыслей.

В его словах звучала не просто осторожность, а отголосок чего-то личного, как будто он не раз повторял эту фразу самому себе. Я лишь кивнула, закусив губу.

— Это же ты и твой друг организовали все празднество? — его голос был ровным, но за внешней невозмутимостью я уловила лёгкий подтекст, будто он догадывался о причине моего пристального взгляда в сторону лестницы.

Я ограничилась коротким кивком.

Мимо снова прошёл официант с подносом бокалов. Я уже было потянулась за вином, но, вспомнив о вкусе Идена к этому напитку, демонстративно отстранилась.

— Я, пожалуй, тоже воздержусь, — протянул он с лёгкой улыбкой, но глаза его скользнули по мне с ироничным интересом.

Закатив глаза, я не удержалась от игры. Притормозив официанта, взяла сразу два бокала и протянула один Идену. Его пальцы чуть задержались на ножке бокала, и я на миг уловила неуверенность в его жесте — непривычный штрих к его образу самоуверенного циника.

— Так что ты рисуешь? — спросила я безэмоционально, касаясь губами края бокала, оставляя на стекле след помады и лёгкий вкус терпкости вина на языке.

— Женщин, — коротко ответил Иден, взглядом всё так же скользя по танцующим парам. — Красивых. Я люблю их линии, их грацию.

Мужчина стоял рядом со мной — высокий, сдержанный: свободная от бокала рука была спрятана в кармане брюк, приподнимая край пиджака. Я закатила глаза и сделала еще один глоток вина, но побольше. Горло обожгло терпким напитком, от чего я чуть заметно прикусила щеки изнутри, стараясь не морщиться.

Иден казался непробиваемым, но в его лице промелькнуло что-то — неуловимое волнение, тень сомнений. Может, это была лишь игра света или блики жемчужных ожерелий на шее танцующих девушек, но я вдруг ощутила, что его уверенность — тщательно выстроенная маска.

— То есть хочешь сказать, что твоя галерея — это сплошь обнажённые женщины? — я перевела взгляд на него, пытаясь уловить реакцию.

Его идеальная осанка сразу выдавала аристократическое воспитание — будто каждая линия его тела была выточена временем и привычкой к вниманию публики. Внешне он был полной противоположностью Нивара: белоснежный костюм подчёркивал иссиня-чёрные волосы, а отсутствие рубашки под пиджаком делало образ вызывающе дерзким. На шее лежала тяжёлая цепь из крупных звеньев, между которыми мерцали крошечные подвески-звёзды. В каждом ухе — аккуратное кольцо-серьга.

Вечерний холод словно обострял каждый штрих его стиля, а блики камней на цепочке сверкали так, что казалось, это не просто украшение, а знак статуса — продуманный вызов устоям. В нём было что-то из другого времени, эпохи, где стиль и положение определяли суть человека.

По коже побежали мурашки. Его присутствие было почти подавляющим, романтизм этой холодной загадочности врезался в меня сильнее, чем я хотела бы признать. Сердце ускорило ритм, словно я стала героиней картины, в которую он вплетал меня взглядом.

Музыка становилась громче, её ритм бился в груди, и я заметила, как он сделал шаг ближе. Воздух между нами заполнил его лёгкий аромат с пряными нотами — неяркий, но прочно цепляющий.

— Из женщин, с которыми я сплю, — потягивая вино, Иден стрельнул своими ледяными глазами в меня, видимо, ожидая какой-то реакции.

— Думаю, что это тогда это не галерея, а жалкая подсобка, — фыркнула я, стараясь казаться невозмутимой, но взгляд невольно отвела.

— Значит, мне стоит пригласить тебя в своё поместье.

— Не стоит.

— А на танец?

Я встретила его взгляд — холодный, но полный скрытого интереса. Он допил бокал, поставил его на стол за спиной и протянул мне руку.

— Не помню, чтобы отсылала тебе приглашение, Иден Герц, — прищурила глаза я, переведя взгляд с его руки на ярко-голубые глаза.

— Меня не нужно приглашать, — начал он, ухмыляясь, затем его слова упали до шёпота: — Я сам всегда прихожу.

Моё сердце на миг замерло. Я скользнула глазами по залу в поисках Нивара, но, не найдя его в толпе, тихо выдохнула и позволила художнику обхватить мою ладонь.

Как только его пальцы сомкнулись вокруг моей ладони, по коже пробежала дрожь, словно лёгкий электрический разряд, достигнув самой глубины. Мы скользнули к середине зала, туда, где мягкий свет люстр отражался в отполированном мраморе, создавая иллюзию звёздного неба под ногами. Музыка текла, как шелк, заполняя пространство и стирая лишние звуки.

В центре площадки он повернулся ко мне лицом, его взгляд был тяжёлым и внимательным, будто он разглядывал не просто моё лицо, а саму суть. Его ладонь уверенно легла на обнажённую кожу спины. Это прикосновение не было грубым, но в нём было что-то опасно-собственническое. Каждое движение раскрывалось через тепло его рук и плотный ритм его дыхания.

Моя грудь вплотную прилегала к нему. При таком тесном контакте, с учетом того, что верх моего платье был сделан из тончайшего материала, мои соски предательски начали выдавать свое присутствие. Мысленно молилась Роду, чтобы Иден этого не заметил. Но стоило об этом подумать, как Иден сделал шаг назад, кружа меня в вихре света и музыки, а затем снова прижал к себе.

— Вижу, ты неравнодушна к близости со мной, — его голос прозвучал низко и лениво, обдавая ухо горячим дыханием.

Я почувствовала, как мурашки забегали по коже от его томного голоса. Сердце забилось быстрее, а дыхание стало поверхностным. В этом танце он будто дирижировал моими чувствами, двигаясь мягко и точно, словно играя на струнах, которых касался только он.

— Не стоит переживать, — шепнул он, его голос был сладкой, почти гипнотической мелодией. — Я лишь хочу, чтобы ты наслаждалась моментом.

Наши тела вновь соединились, и я не смогла удержаться от лёгкой усмешки комичности этой ситуации, в которой я оказалась. Каждый его шаг был плавным и уверенным, и в этот момент вся остальная толпа словно исчезла. Мы стали единым целым, танцуя под звучание музыки, которая заполнила пространство вокруг. Я потерялась в его глазах, в которых мерцали тысячи льдинок, и лишь тихая мысль о том, что всё это может закончиться, заставляла сердце стучать с той же безумной энергией.

Иден, чувствуя моё волнение, притянул меня ещё ближе, и я поняла, что этот танец — всего лишь прелюдия к чему-то большему.

Спина покрылась мурашками. Почувствовав это, мужчина провел кончиками пальцев по всей обнаженной коже под волосами.

— Что ты делаешь? — выдохнула я, стараясь не поддаться этому наваждению.

— Наслаждаюсь, — ответил он тихо, а его губы оказались опасно близко.

Мы почти касались носами. Я отвела взгляд в сторону, понимая, что стоит мне встретиться с его глазами, и он прочтёт во мне всё.

Он продолжал смотреть на меня, и его взгляд был холодным и острым, как айсберг, врезающийся в борт корабля. В этом ледяном спокойствии таилась угрожающая сила, и от этого я чувствовала себя странно уязвимой. Сердце стучало в унисон с музыкой, создавая ритм, который заставлял нас быть еще ближе. Словно мы были единственным существом, слитым в едином танце, который шел вне времени и пространства.

— Ты не должна бояться, — шепнул он, и его голос, мягкий и глубокий, словно бархатная петля, скользнул по моей шее.

Я не нашла слов в ответ. Веки налились тяжестью, но при этом каждое его движение казалось кристально ясным. Танец был опасен, как игра с огнём, но огонь этот грел странно сладко. Мысли путались, как нити в клубке, а тело казалось невесомым и послушным. В его взгляде была настороженность, тонкий интерес, будто он ждал, что я сделаю шаг навстречу, но не решался первым протянуть руку. Я отвела глаза, словно прячась, но его хватка на талии была настолько уверенной, что я даже не подумала вырываться.

Попыталась сосредоточиться на музыке, на мягком звучании виолончели, но звуки словно тонули в густой вате. Лёгкое касание его губ к моим — почти невидимое, едва намёк — стало разрядом молнии, разогнавшей остатки ясности. Внутри всё плавилось, голова кружилась сильнее, и я испугалась собственных мыслей: кого я хочу на самом деле — мужчину, чьи руки держат меня сейчас, или того, чей образ всё ещё жжёт мою память?

Свет в зале приглушили, превращая пространство в мерцающий полумрак. Кристаллы люстр размыто сияли, словно в них накапливался туман. Это было моей идеей — создать атмосферу для интимного медленного танца. Теперь же она казалась мне ловушкой. Музыка стала медленнее и глубже: виолончель заполняла грудь тяжелыми вибрациями, а рояль добавлял бархатные волны.

Иден кружил меня как куклу, каждый раз возвращая к себе так, будто долго тосковал без меня. Эти сравнения в моей голове туманили разум. Возможно, виной был пара несчастных глотков бордового напитка, которые пришлось сделать для вида, а может выпитый залпом бокал шампанского на пустой желудок, но я таяла и растворялась в этом танце.

Его руки вновь скользнули по моей спине, задерживаясь на голой коже, а горячее дыхание коснулось шеи. Каждый его шаг — плавный, контролирующий — тянул меня всё дальше от реальности. Голова кружилась так сильно, что я ощущала себя пером, унесённым чужой волей. Два осколка льда вместо глаз Идена на фоне бледного лица стали в итоге моими единственными проводниками во вселенную, как бы я не старалась избегать этого ранее. Мягкие приоткрытые губы в завораживающей улыбке периодически отвлекали меня от гипнотической нити, что он провел, между нами.

На мгновение я лишилась партнера, и я не поняла, как это произошло.

Всего мгновение я парила над мраморным полом в движении, а затем меня плавно подхватили и увлекли во вторую половину минорного звучания. Все танцующие разом поменяли спутников. Краем глаза я заметила недовольную Никс в паре с…

Иденом? Кто же тогда у меня?..

Ткань чёрной рубашки коснулась моей кожи, пахнущей вином и тревогой. Голова стала тяжёлой, и взгляд поднять оказалось почти подвигом. Медленно, будто сквозь плотный туман, я провела глазами вверх: по линии шеи к резкому подбородку, к прикушенной в злости губе. К ровному носу, ноздри которого раздувались, словно он сдерживал себя. И, наконец, я встретилась с глазами — блестевшими, хризолитовыми, но почти чёрными от расширенных зрачков.

Нивар.

Теплые прикосновения Идена сменились холодными касаниями Нивара, который уже точно не боялся вдавливать меня в себя при каждом движении, как будто хотел доказать свое право на меня, не спрашивая.

Музыка замедлялась, но не прекращалась, создавая иллюзию того, что время сжимается и растягивается одновременно. Люстры на потолке полностью прекратили свое существование, и единственным источником света оставались зажженные на стенах свечи.

Нивар положил вторую мою руку ему на плечо, лаская по коже от ладони до плеча. Мы больше не кружились, только переминались с ноги на ногу, чувствуя друг друга каждым нервом. Его руки плотно обхватили меня за спину, некоторыми пальцами он проскальзывал под ткань, аккуратно водя по коже. Одна моя рука практически вцепилась в его плечо, а вторая бестактно зарылась в его волосы на затылке. Лицами мы касались друг друга всем, чем только позволяли рамки приличия: лбом, носом, даже щеками. Но тем, чем хотелось — было запретно.

Неприлично.

Впервые за полгода мы стояли так близко друг к другу, одаривая горячим дыханием каждый сантиметр открытой кожи на шее. Он обнимал меня так жадно, как мог только человек, проведя долгие годы вдали от чего-то поистине дорогого и желанного. Мне думалось, что нынешний туман в моей голове — результат выпитого вина на голодный желудок, но на деле что-то иное затуманило мне разум…

Мир вокруг нас перестал существовать. Ни одно слово не требовалось сейчас — мы говорили друг с другом через наши тела, через каждый вздох и каждый стон, передавая самые глубокие чувства и желания.

В этом миге мы забыли о прошлом и не знали будущеего, отбросили миры, которые нас разлучали, и о жизненных испытаниях, которыми мы прошли. Здесь и сейчас было всё, чего мы когда-либо жаждали, всё, чего совершенно точно не хватало в каждой нашей сущности. С каждым взмахом времени, каждым движением мы воздавали дань этому восхитительному мгновению, окутанному магией долгожданного возвращения.

И в эти мгновения воссоединения мы чувствовали, что подарены друг другу заново, словно этим объятием спасли и продлили нашу судьбу. То, чего мы так сильно жаждали, оказалось реальным — мы обрели все, что было так долго утрачено. Здесь и сейчас, в этом блаженном объятии, мы осознали, что любовь, которая единоразово зажигается в наших сердцах, разворошила все небывалое доселе почувствованное, окутывая нас страстным пламенем, которое снова и снова воспламеняло наши души.

Зал погрузился во тьму, лишившись последних источников света.

Пока зал стоял в недоумении, слушая завершающие звуки струнных инструментов, Нивар схватил меня за руку и повел за собой, удивляя, насколько быстро он привык к этой темноте.