Инженер Петра Великого – 4

Глава 21

Москву я покидал с таким чувством, будто из болота вылез, — весь в тине, зато живой. Этот город давилсамим духом — вязким, тягучим, пропитанным вековой пылью интриг, где каждое слово имело двойное дно. Наш с Демидовым пакт был лишь первым актом пьесы, финал которой никто предсказать не мог. Он уехал к себе, на Варварку, и оба мы знали, что это только начало большой игры. Стрешнев пообещал уладить дела с французом, организовав ему встречу с Государем уже в Питере, и я с легким сердцем спихнул на него эту дипломатическую эквилибристику. Мое дело — железо, а не реверансы.

Обратная дорога в Питер была другой. Воздух казался чище, а мысли — яснее. В голове уже не было места рефлексии. Мозг, как хорошо отлаженный механизм, перемалывал новые данные, выстраивая стратегии.

Демидов. Железные дороги. Торговая война с Англией.

Масштаб задач вырос настолько, что мои прежние амбиции — наладить выпуск винтовок и построить пару заводов — теперь казались детскими играми в песочнице. Я сам, своими руками, влез в жернова истории, и теперь они тащили меня за собой, требуя соответствовать. Игнатовское становилось лишь одной из шестеренок в огромной машине, которую мы задумали с уральским хищником.

Питер встретил знакомым пронизывающим ветром. Но все равно здесь я дышал полной грудью. Это был мой мир порядка. Едва я успел отдать первые распоряжения по разгрузке и размещению людей, как нарисовался гонец — запыхавшийся драгун с личным письмом от царя. Петр не привык ждать, требовал меня к себе немедленно. Уже донесли, что я прибыл.

Встречу он назначил в Адмиралтействе, в одной из чертежных палат, где пахло свежей стружкой и смолой. Он стоял у огромного стола, на котором был разложен чертеж нового фрегата, и с увлечением что-то обсуждал с голландским корабельным мастером. Увидев меня, он отпустил голландца и жестом указал на стул.

— Ну, барон, докладывай, — весело начал разговор Государь. — Как ты этого уральского медведя в наше тягло запряг? Я до сих пор в толк взять не могу.

Я не стал расписывать ему все тонкости нашего торга с Демидовым. Царю был важен результат, а не процесс. Я коротко, по-военному, изложил суть нашего союза: мы с Демидовым создаем новую компанию для постройки железных дорог, деля риски и будущие барыши. Он поставляет металл и людей, я — технологии и паровые машины. Государство при этом имеет значительную долю.

— Значит, все-таки уломал, — Петр хмыкнул, и в его глазах блеснуло одобрение. — Золотыми цепями его приковал, чертяка. Это по-нашему. А что барыши от этого будут казне — то и вовсе любо.

Он замолчал, а потом его лицо снова стало серьезным.

— Стрешнев донес и про француза твоего. Про этого маркиза. И про корабль ихний, железный. Вот про это — подробнее.

Я выложил ему все, что узнал от де Торси. Про шотландскую верфь, про проект «Неуязвимый», про то, как англичане, получив в руки мои ранние наработки и шведских мастеров, пытаются создать оружие абсолютного превосходства. Я говорил, а Петр слушал, и его лицо менялось на глазах. У него появлялся азарт игрока, которому на стол выложили смертельно опасную карту.

— Значит, броней обшивают… — протянул он, когда я закончил. — Ядра отскакивают… — Он прошелся по комнате. Остановился у окна, выходившего на верфь, где под стук топоров рождались новые корабли его флота.

— Что ж, — он резко развернулся. — Ответ наш будет простым и ясным. Они строят один «Неуязвимый»? Мы построим десять! Целую эскадру железных чудищ, которые сотрут их флот в порошок! Немедля садись за чертежи, барон! Мне нужны корабли, которые не боятся их пушек. Все ресурсы компании, все твое железо — на это дело!

Я ожидал чего угодно, но не такого. В его глазах уже пылал огонь нового грандиозного проекта. Он не видел проблем, он видел вызов. А я видел катастрофу.

— Государь, — я осторожно подбирал слова. — Идея сия, конечно, велика. Но…

— Что «но»? — он нахмурился.

— Но у меня рук на все не хватит, Государь! — вырвалось у меня. — У нас паровая машина еще сырая, ее до ума доводить надо! Винтовка СМ-1, которую армия ждет, до сих пор не сделана! Конвертер латать надо после каждой плавки! Мне бы с текущими делами разобраться, а ты уже целый броненосный флот строить хочешь! У меня людей нет, Государь! Нет мастеров, способных такие сложные задачи решать! Нартов один на всю Россию, я его на части разорвать не могу!

Петр слушал мой отчаянный монолог, и его лицо расплывалось в хитрой улыбке. Он подошел ко мне и тяжело опустил свою огромную ладонь на мое плечо.

— Экий ты у меня непонятливый, барон, — пророкотал он. — Рук у него, видишь ли, не хватает. Так в чем же дело?

Он отошел к столу, схватил перо, макнул в чернильницу и на чистом листе бумаги размашисто, в несколько строк, начертал указ.

— Вот тебе руки, — он протянул мне еще не просохший лист. — Даю твоей Инженерной канцелярии право по всем городам и весям нашим ездить и собирать под свои знамена лучших людей. Ремесленников, механиков, рудознатцев, самородков всяких. Всех, у кого голова на плечах и руки из нужного места растут. Вне зависимости от сословия и чина. Забирай с заводов, с мануфактур, хоть из острога вытаскивай, коли человек дельный. Даю тебе на это мою волю. Дворян, правда, не трогай, — он усмехнулся. — Да где ж средь них толковых-то сыщешь? Так, баловство одно. А вот из простого люда таланты выгребай. И строй. Строй мне флот, барон. Такой, чтоб вся Европа ахнула.

Я вернулся в Игнатовское опустошенным. Царский указ, дающий мне право на «охоту за головами», жег карман. Это был невиданный карт-бланш, но и ярмо, которое Петр повесил мне на шею. Он требовал чуда, и требовал его вчера.

Броненосный флот… Легко сказать. У меня в голове роились сотни нерешенных задач, а он уже замахивался на проекты, сложность которых опережала это время лет на сто пятьдесят. Но спорить с царем — все равно что пытаться остановить лавину.

Игнатовское встретило меня привычной деловой суетой. Наше пыхтящее и стонущее сердце — паровая машина — уже работала в полную силу, приводя в движение станки в механическом цехе. Нартов, получив в свое распоряжение трофейные инструменты и моих мальчишек-самородков, творил настоящие чудеса. Точность обработки деталей выросла на порядок. Мы наконец-то начали делать сложные, подогнанные друг к другу механизмы.

И впервые за последнее время, полное интриг, сражений и политических торгов, я почувствовал, что дома. Я заперся в своей «конструкторской», завалив стол чертежами и расчетами. Отбросил на время и флот, и винтовки, и всю эту государственную махину, которая грозила меня поглотить. Я позволил себе роскошь — просто думать. Заняться тем, что я любил больше всего на свете, — чистой, незамутненной инженерией.

Мы с Андреем часами просиживали над чертежами. Я вытащил из глубин памяти то, что казалось мне верхом изящества и эффективности, — двигатель Стирлинга. Идею машины, работающей не на взрывной силе пара, а на простом расширении и сжатии нагретого воздуха, Нартов сначала воспринял как мою «блажь».

— Как же он работать-то будет, Петр Алексеич, ежели в нем пара нет? — он с недоверием разглядывал мой эскиз с двумя цилиндрами и вытеснителем. — Воздух — он же пустой, силы в нем нет.

— В этом-то и вся соль, Андрей, — я пытался объяснить ему на пальцах, как ребенку. — Сила есть. Просто мы ее не видим. Нагрей воздух — он расширится, толкнет поршень. Охлади — сожмется, поршень вернется обратно. Вся хитрость — в том, чтобы заставить его делать это быстро и по кругу. Но это пока только задумка. Как заставить воздух не утекать из цилиндра, когда у нас нет ни резины, ни нормальных уплотнителей, — ума не приложу. Он же просочится через любую щель, какую бы пеньку мы туда ни пихали. Да и как его быстро греть и охлаждать, чтобы машина не тарахтела, как телега, а работала ровно? Это вопросы, на которые у меня пока ответов нет.

Он долго смотрел на чертеж, в его глазах скепсис боролся с любопытством. Идея была слишком соблазнительной: двигатель без опасного котла, тихий, работающий на любой горелке. Мы решили отложить эту «воздушную машину» на потом, как стратегический проект, когда разберемся с текущими пожарами.

А завод-то рос. Мы уже заложили фундамент под второй, более мощный конвертер. Рядом, как грибы после дождя, поднимались стены новых цехов — прокатного, сборочного. Я ходил по этой стройке, по колено в грязи, и чувствовал себя творцом. Здесь, на этом клочке земли, рождалась новая Россия. Моя Россия, которую я видел в своих меччах. И от этого осознания, от вида того, как мои идеи обрастают плотью из кирпича и железа, на душе становилось тепло и спокойно. У меня было что защищать. И было что терять.

Мысли о «Неуязвимом» не отпускали. Вечерами, когда Игнатовское затихало, я расстилал на столе чистый лист и пытался представить себе это чудовище. Я не был кораблестроителем. Я пытался думать как они, мои безымянные противники из шотландской верфи.

Броня. Как они ее крепят? Просто прибить гвоздями к деревянному борту? Ерунда. Первый же удачный выстрел вырвет плиты вместе с куском обшивки. Значит, нужен силовой каркас. Система железных шпангоутов. Но как их соединять? Сварки нет. Значит, заклепки. Тысячи, десятки тысяч заклепок, которые нужно изготовить и установить вручную, обеспечив при этом прочность всей конструкции. Это адский труд, требующий совершенно иного подхода к постройке корпуса.

Двигатель. Здесь у меня вроде бы было преимущество. Наша паровая машина с оппозитной схемой — это пока сырой прототип. А чтобы сдвинуть с места махину весом в сотни, а то и тысячи тонн, ее мощности не хватит. Значит, нужно строить монстра размером с дом, который сожрет все полезное пространство. Или ставить несколько машин, работающих на один вал. Но как синхронизировать их работу, чтобы они не разнесли друг друга? Ответа у меня не было.

Я набросал другой вариант. Колесный пароход. Два огромных гребных колеса по бортам. Да, они уязвимы для вражеского огня, но зато дают невероятную маневренность. Это был интересный компромисс. Но и тут возникала проблема: как передать чудовищный крутящий момент от машины на эти колеса? Какие валы, какие шестерни выдержат такую нагрузку и не сломаются? Мы еще не умели отливать такие крупные и одновременно прочные детали.

И оружие. У меня были мои «Щуки». Примитивные, ненадежные, но это была хоть какая-то идея. Против броненосца они могли бы сработать, если подобраться вплотную. Но как обеспечить их точность? Как заставить их идти по курсу в открытом море, при волне и ветре? Нужны гироскопы, сложные системы управления, а у меня пока только ворот и мускульная сила.

На бумаге рождался монстр из нерешенных проблем. Приземистая, широкая плавучая батарея. Настоящий утюг, закованный в сталь, чье создание требовало решения десятков задач, каждая из которых тянула на отдельное изобретение. Я смотрел на этот эскиз, и мне становилось не по себе. Гонка вооружений, которую я так презирал в своем мире, начиналась по моей вине. Я был вынужден в ней участвовать, даже не зная, с какой стороны подступиться к этому технологическому чудовищу.

Я сидел в своей «конструкторской», заваленной чертежами и обрезками бумаги, когда вечернюю тишину Игнатовского разорвал стук копыт.

Гонец. За окном уже сгущались сумерки, и свет масляной лампы отбрасывал длинные тени на стены. Я отложил карандаш, которым вычерчивал очередной эскиз парового вала, и вышел на крыльцо. Драгун, весь в дорожной пыли, спешился и, не теряя времени, сунул мне в руки запечатанный сургучом пакет. На нем — знакомый герб Брюса и надпись: «Секретно. Смирнову П. А.». Сердце екнуло. Брюс не из тех, кто шлет письма ради светских бесед.

— От графа, — буркнул гонец, явно не расположенный к разговорам. — Велено передать лично и немедля.

— Благодарствую, — я кивнул, разглядывая пакет.

Он козырнул и исчез в темноте, оставив меня наедине с этим бумажным вестником. Я вернулся в комнату, сорвал сургуч и вытащил толстую пачку листов. Первые же строки заставили меня сесть. Это был отчет, написанный четким, почти механическим почерком. Брюс не поскупился на детали. Его лучший агент в Лондоне выложил все, что удалось выудить из наглосаксовских доков.

Я листал страницы, и с каждой строчкой внутри нарастало чувство, будто я стою на краю пропасти. Англичане создавали чудовище. Верфь в Шотландии, спрятанная где-то в глуши, работала день и ночь.

Проект «Неуязвимый». Железная обшивка, о которой говорил маркиз де Торси, была лишь частью кошмара. Они обшивали деревянный корпус листами металла и создавали нечто принципиально новое. Агент описывал, как кузницы в окрестностях верфи гудят, точно адские горны, выпуская сотни тонн заклепок, шпангоутов и броневых плит. Это был корабль, рожденный для войны нового типа.

Я дочитал до середины отчета и откинулся на спинку стула, пытаясь уложить все это в голове. Мой разум, привыкший раскладывать любую задачу на шестеренки, отказывался принимать масштаб. Они использовали мои наработки. Мои! Тогда я думал, что это просто наброски, идеи, которые никто в этом веке не сможет воплотить.

Брюс приложил к отчету несколько зарисовок, сделанных агентом. Я развернул один из листов. На бумаге был изображен «Неуязвимый» — приземистый, угловатый, с низким профилем и тяжелыми башнями, которые торчали, как шипы на спине дракона. Это был не корабль в привычном смысле, это была плавучая крепость, закованная в сталь. Агент отметил, что внешний вид — это все, что он смог добыть. Внутренности машины оставались загадкой. Но даже эти эскизы говорили о многом. Они пытались создать оружие, которое перевернет морские войны.

Я перевернул страницу. Агент перехватил донесение, которое один из британских инженеров отправил своему лорду-покровителю. В нем говорилось о вооружении, о чем-то, что они называли «Дыхание Дьявола». Тяжелые мортиры, способные метать снаряды, начиненные чем-то, чего англичане пока не изобрели. Но они знали, что это возможно. Они знали это от меня. Они не смогли украсть чертежи, но сама идея уже пустила корни в их умах.

Это была катастрофа. Я, сам того не желая, подарил им идею. Не чертежи, не формулы, а нечто хуже — уверенность, что такое оружие возможно. Они теперь будут рыть землю, чтобы воспроизвести его или украсть. Хотя, ни то, ни другое им не удастся, я принял все надлежащие меры, да и Брюс не дремлет.

Но все же, если если они добьются успеха, то их «Неуязвимый» станет символом конца моих заводов.

Последняя страница отчета была самой короткой. Это была расшифровка перехваченного разговора, подслушанного агентом в таверне близ верфи. Один из британских лордов, чье имя Брюс предусмотрительно вымарал, произнес фразу, которую я перечитал трижды, чтобы убедиться, что не ослышался:

«Пусть русские строят свой флот. Нам хватит одного „Неуязвимого“, чтобы сжечь Петербург прямо с рейда. Смирнов подарил нам огонь Прометея. Мы покажем ему, как разжигать настоящий пожар».

Я отложил лист. Где-то вдалеке лаяла собака.

Я встал, подошел к окну и посмотрел на темное небо. Где-то там, за морем, в холодной шотландской глуши, рождалось чудовище, которое могло перечеркнуть все, что я построил — мой завод, машины, мечты о новой России — все могло превратиться в пепел, если я не найду способа остановить их. Но как? Как бороться с врагом, который взял твои идеи? Как опередить тех, кто уже идет по твоим следам?

А ведь у меня есть ответ. Я хищно улыбнулся.